Павлов Сергей Иванович. Мягкие зеркала (полная версия)

   – Есть, – сказал Андрей. – Года полтора назад в Леонове на занятиях по переподготовке я часто видел Аганна. Иногда мы с ним беседовали. Однажды, затронув какую-то профессиональную тему, засиделись в холле гостиницы «Вега» почти до утра. Никаких признаков мизантропии… О своих товарищах по работе он отзывался уважительно и тепло, с ним приятно было общаться.
   – Твои слова удивили бы экипаж «Анарды».
   – Неправда. Аганн очень знающий профессионал, экипаж относится к своему капитану с почтением.
   – Да. Но все, как один, считают его нелюдимым.
   – Может, здесь что-нибудь возрастное?
   – Он выглядит старым?
   – Н-нет… Сначала я даже принял его за ровесника Валаева. Однако Аганн старше нас с тобой лет на… пятнадцать?
   – На двадцать. Ему пятьдесят три.
   – В таком возрасте, говорят, иногда охота побыть одному.
   – Иногда. Но не десять лет кряду.
   – Не знаю, не знаю… Со мной он был общителен и приветлив, был откровенно рад поговорить о том, о сем.
   – Только с тобой. За последние годы – только с тобой.
   – С какой стати? – удивился Андрей.
   Аверьян не ответил. Смотрел в сторону. Подсохшие волосы топорщились у него на макушке стрелками.
   «Особо приятельские отношения возникнуть не успели, – недоумевал Андрей, припоминая встречи с Аганном. – Общался я с ним гораздо реже, чем с любым из своих приятелей…»
   – Ну что ж, – сказал он, – теперь мне хотя бы понятно, почему вы решили меня… А вот за каким лешим прицепился к Аганну МУКБОП? Нелюдимость – черта, конечно, тяжелая, но…
   – Минуту назад ты чуть ли не с кулаками…
   – Я был не прав, извини.
   – Ты был прав. Нашей службе давно следовало бы заинтересоваться Аганном. Еще в те времена… Или хотя бы когда «Сойма» ушла на Луну без него. Надо было немедленно выяснить, по какой причине этот отшельник надел сандалии отчуждения и направил стопы в вакуумную пустынь. И какому богу творит молитвы в своем орбитальном скиту…
   Андрей почти со страхом смотрел Аверьяну в лицо. Представитель МУКБОПа словно бы ощетинился, как потревоженный дикобраз, лицо стало неузнаваемо жестким, глаза неприятно сузились. «Похоже, он ненавидит Аганна!.. – внезапно сделал для себя открытие Андрей и даже как-то растерялся от своей догадки. – Нет, при такой ситуации лететь к Япету должен именно я.»
   – Окунемся? – сказал он. – Жарко.
   Копаев молча подтянул под себя ноги и буквально с места, подобно спущенной пружине, взвился вверх. В воду вошел через двойное сальто с винтом.
   «Готовый цирковой номер, – подумал Андрей. – Шикарно их там тренируют, в МУКБОПе.» Он подавил желание повторить прыжок Аверьяна (чувствовал, без подготовки выйдет конфуз) и отделился от парапета прозаической «ласточкой».
   Покружил у самого дна, обследовал решетку на горловине сливного тоннеля. Вода была очень холодная и прозрачная – светло-желтое дно просматривалось далеко. Было видно, как мускулистое тело Копаева гибко скользнуло в сторону трапа. Подводный гул ступенек и поручней, Копаев исчез. Видны только ноги ниже коленей и зыбкие кольца преломленного света.
   – Не могу, – виновато сказал Аверьян, уступая Андрею место на трапе. – Не по мне это дело – открывать купальный сезон в Ледовитом океане. – Все его тело было в пупырышках.
   – Сибиряк называется…
   – Меня сбивает с толку южный ландшафт. – Аверьян смотрел на лагуну. – Я впечатлительный.
   – Может, твое сибирское происхождение тоже легенда?
   – Нет. Мы с тобой земляки.
   – В системе Сатурна мы все земляки.
   – Я из Ангарска. Мы с тобой даже родились в одном и том же главрайоне восточно-сибирского мегалополиса.
   – Правда?
   – Чего ради буду обманывать?
   – Ну мало ли… – Андрей поискал на ступеньках трапа сухое место. – Профессия у тебя такая.
   – Плохо знаешь мою профессию.
   – На ринге ты обманывал без зазрения совести.
   Копаев сощурил глаза:
   – Я должен был обезопасить себя и тебя от нокаута.
   – Вот я и говорю – профессия, – сказал Андрей.
   – А чего ты, собственно, хотел? Улететь на Япет со свернутым набок носом?
   – Ну это еще бабушка надвое загадала.
   – Тем более. Благообразность моей физиономии мне тоже не безразлична. Удар правой у тебя… Быка свалить можно. Берешь ведь в основном дикой силой, и если бы ты попал… Я внимательно все твои поединки смотрел. И понял: зря я ввязался в чемпионат. В жизни не видел такого агрессивного боксера.
   – Да? А какого лешего ты вообще ввязался?
   – Характер у меня спортивный.
   – Плюс специальная подготовка?
   – Намек понял, – Аверьян рассеянно покивал. – Кумут-заза, натренированные реакции и прочее. Но зачем тогда вы допустили к участию в чемпионате и пассажиров? Ведь среди них было немало космодесантников – тоже люди со спецподготовкой. А в смысле натренированности реакций и вы, кораблеводители, не лыком шиты. Спецподготовка – одно, бокс – абсолютно другое…
   – МУКБОП – коренным образом третье, – добавил Андрей.
   – МУКБОП на практике превращается в штаб общечеловеческой обороны.
   – В каком смысле?
   – В смысле круговой и, главное, надежной обороны гомо сапиенса против отрицательных факторов Внеземелья.
   – Что ни день, сапиенс отвоевывает у Внеземелья новые территории, в каждом выпуске новостей полно победных реляций…
   – А я о круговой обороне? – Лицо Копаева сделалось сумрачным. – Андрей, многим еще невдомек, что мы начинаем судорожно защищаться от неприятностей Внеземелья уже на исконной своей территории – в пределах Земли. Это я к вопросу о победных реляциях. А касательно состояния дел на оборонительном фронте имею доложить: ни круговой, ни сколько-нибудь надежной обороны создать мы не в силах. По крайней мере сейчас.
   – Наши предки с помощью космонавтики прорубили в Пространство окно, и мы всегда считали это великим достижением…
   – Окно они прорубили для нужд космической миссии человечества, – напомнил Копаев. Снял с поручня трапа забытые кем-то солнцезащитные очки. – А вовсе не для того, чтобы всякие там опасные неожиданности Внеземелья заползали через это окно в наши земные дома.
   Андрей, не сводя глаз с лица Аверьяна, облокотился на поручень, спросил:
   – Тебе непременно надо меня пугать?
   – Моя задача скромнее: дать прочувствовать обстановку. – Аверьян протяжно вздохнул. Подышал на стекла очков.
   – Не вздыхай. Не я затеял беседу. Сказал бы прямо: так, мол, и так – наше ведомство намерено вставить палки в колеса многотрудным делам освоения Внеземелья.
   – Я не член объединенного директората МУКБОПа.
   – Свое мнение у тебя есть?
   – Думаю, мы не в силах притормозить маховик внеземной экономики. – Копаев надел очки, и Андрей увидел свое отражение в темных стеклах. – Я уж не трогаю другие маховики нашей сверхрасторопной цивилизации. На данном этапе.
   – На данном… Как будет дальше?
   – Андрей, в последнее десятилетие Внеземелье очень жестко дало нам понять: шутки в сторону. Есть основания для серьезного беспокойства за сохранность природной сущности человека вообще. Что и как будет дальше, никто не знает.
   – Тебя послушать… Земля оскудела умами.
   – Однажды мне довелось побывать на ученом совете института генетики, – вяло, словно бы нехотя проговорил Копаев. – Был любопытный доклад. Двое иммуногенетиков выразили сомнение, что человечество поступает осмотрительно, расширяя колонизацию Меркурия и Венеры. Особенно Меркурия…
   Андрей уставился на собеседника.
   – В чем смысл опасений?
   – Насколько я понял, Солнышко наше – это такая штука, возле которой нам, человекам, следует держаться никак не ближе радиуса земной орбиты, – пояснил Аверьян. – Во избежание.
   – Мутаций?
   – Да. Воздействие всякого рода изученных и неизученных излучений… Дескать, темпы меркурианских мутаций на порядок выше земных. Дескать, на поколениях потомков это скажется неминуемо. Но я о другом. На ученом совете нашлись и такие, кто пытался освистать доклад. Понимаешь?
   – А если докладчики перегнули палку?
   – Встречный вопрос: а если нет?
   – Тогда третейский суд.
   Аверьян покивал:
   – То есть третья группа умов должна рассудить спор двух первых. Так и делаем. Земля не оскудела умами. По любому вопросу безопасности Ближнего Внеземелья создаем ученые советы, комиссии, подкомиссии, комитеты, агентства. Трудно даже сказать, сколько их работает под эгидой МУКБОПа. Международных и региональных. Специальных, функциональных, экспертных, координационных. Всяких. Нагромождаем друг на друга этажи умов, ярусы авторитетов. Вдобавок теперь нас прижимают к стене «сюрпризы» Дальнего Внеземелья. Как быть? Уповать на неисчерпаемость интеллектуальных ресурсов родимой планеты?
   – Значит, так обстоят дела… – пробормотал Андрей.
   – Да, – сказал Аверьян. – Лавина. Теперь основная наша забота – сохранить природную сущность людей вообще. Средств, правда, у нас для этого маловато… И знаний.
   – Сдается мне, чем больше мы приобретаем знаний о Внеземелье, тем подозрительнее к нему относимся.
   – Кто-то из древних сказал: «Во всякой мудрости есть много печали, ибо знания умножают скорбь». Не предугаданы ли в бородатом афоризме наши теперешние затруднения с Внеземельем?
   «Слышал бы это Ярослав», – подумал Андрей, припоминая патетическую речь Валаева.
   – А если серьезно, – продолжал Аверьян, – дело не в количестве знаний, но в их глубине. Мелко плаваем.
   «Ну и плавали бы глубже, – с неприязнью подумал Андрей. – Нас, к примеру, некому упрекнуть, что мы низко, дескать, летаем.» Сухо напомнил:
   – Мы уклонились от предмета нашего разговора.
   – Неужели?
   Андрей быстро взглянул на него. Лицо Аверьяна было по-прежнему сумрачным. В темных стеклах очков отражался пальмовый частокол иллюзорной лагуны. Андрей пояснил:
   – Я имею в виду «Анарду» и Мефа Аганна.
   – Ты полагал, я толкую о чем-то другом?
   – Хочешь сказать…
   – Да. Аганн – один из самых тревожных «сюрпризов» Дальнего Внеземелья.
   Андрей выпрямился. Погладил рифленый отпечаток поручня на локте, проговорил:
   – Не зря, значит, мне показалось, что ты его ненавидишь.
   Пальмовый частокол в стеклах очков Аверьяна мгновенно сменился отражением головы собеседника.
   – Тебе показалось. Разве можно ненавидеть стену, о которую треснулся лбом в темноте?
   Андрей смолчал.
   – Я понимаю, Аганн произвел на тебя приятное впечатление. И превосходно. Там, на «Анарде», ты должен будешь постоянно поддерживать огонек «приятного впечатления».
   – Мне это будет нетрудно.
   – Ошибаешься, – тихо сказал Аверьян. – Именно в этом сложность твоей миссии.
   – Ничего не понимаю, – признался Андрей.
   – Аганн каким-то непостижимым образом физически ощущает малейшую к себе неприязнь. Вот потому-то тебя… вместо меня.
   – Да? А у тебя что…
   Копаев понял вопрос с полуслова:
   – А я никогда приятно с ним не беседовал. Я его и в глаза не видел. Как полагают наши психологи, имитировать положительные эмоции мне не удастся. Полагают, тебе будет легче.
   – Верно. Я не испытываю к Аганну ни малейшей неприязни. И не думаю, чтобы там…
   – Поводы будут, – загадочно пообещал Копаев. – Кстати, о чем вы беседовали до утра в гостинице «Вега»?
   – Я уже говорил. На профессиональные темы. Вспоминали, конечно, свою альма-матер. Меф тоже учился в иркутском вузе.
   – Аганн упоминал о рейдере «Лунная радуга»?
   – «Лунная радуга»?.. Нет. Это имеет значение?
   – В беседе на профессиональные темы с первым пилотом «Байкала» бывший первый пилот «Лунной радуги» ни словом не обмолвился о рейдере, на котором летал многие годы. А ведь было здесь о чем поговорить. Один только рейд к Урану чего стоил.
   – Нет, о системе Урана он не упоминал.
   Аверьян покивал:
   – Упустил из виду. Стоит ли упоминать о всяких там мелочах, связанных с Обероном. Ну подумаешь – поиск пропавшего без вести рейдера «Леопард», катастрофа на Обероне, гибель шести человек из экипажа «Лунной радуги». Экая невидаль…
   – Выходит, Аганн участник этих событий?
   – Профессиональная беседа Аганна с тобой была на редкость содержательной. – Аверьян снял очки, нацепил их на поручень. – Что-нибудь вообще ты помнишь про оберонскую эпопею десятилетней давности?
   Андрей отвернулся и стал смотреть на блестящую воду лагуны. В тот год он летал пилотом-стажером – марсианская линия, танкер «Айгуль». Экипаж был печально заинтригован таинственным исчезновением «Леопарда». Обсуждали на вахтах каждое сообщение с борта «Лунной радуги». Весть о гибели начальника рейда Николая Асеева потрясла пилота-стажера… На лунном ринге Асеев был одним из самых заметных боксеров тяжелого веса, и спортивную молодежь словно магнитом тянуло к этому великану.
   Андрею вспомнились кадры фильма про оберонский гурм. Десантники «Лунной радуги» в разноцветных скафандрах. По цвету, видимо, только и различали друг друга, но Асеева он узнал легко. Он сразу обратил внимание на человека в лиловом скафандре с лиловыми искрами катофотов, потому что этот скафандр превосходил размерами все остальные…
   – Я знал Асеева, – сказал Андрей.
   – Кого еще ты знал из погибших на Обероне? Напомню их имена: Мстислав Бакулин, Аб Накаяма, Леонид Михайлов, Рамон Джанелла и командир группы десантников Юс Элдер.
   – Никого. Я был еще желторотым курсантом.
   – А тех, кто вырвался из оберонской западни?
   – Аганна ты знаешь. Тимура Кизимова? Дэвида Нортона? Эдуарда Йонге? Жана Лорэ?
   – Жан Лорэ? Такого не помню. Остальных знаю. Да и кто их не знает – известные космодесантники.
   – После событий на Обероне Лорэ сразу вышел в отставку, – пояснил Аверьян. – Кстати, Нортон, Йонге, Кизимов тоже проявили нервозность и пытались выйти в отставку досрочно. Однако притихли, как только УОКС перевел их из Дальнего Внеземелья в десантный отряд на Меркурии. Что им мешало работать в системах внешних планет – остается неясным. Аганн повел себя по-другому. Дальнее Внеземелье его не пугает. Скорее наоборот…
   – Но Кизимов, Нортон, Йонге теперь, я слышал, отставники?
   – Теперь – да. Внешне все у них выглядит благополучно: ветераны Внеземелья на заслуженном отдыхе. Живут себе уединенно и тихо. Нортон и Йонге в Америке, Лорэ в Европе, Кизимов в Азии. Лишь Аганн почему-то обосновался в системе Сатурна, возле Япета…
   – Дался тебе Аганн! Ну, скажем, характер у него не такой, как у прочих.
   – Ну, скажем, характеры у них у всех разные, – не то возразил, не то согласился Копаев. – Но вот странность: все пятеро обладают общей чертой. Нелюдимостью.
   – Иными словами, в МУКБОПе считают, что нелюдимость пятерки – внеземное «приобретение». Но об этом я уже догадался.
   – А как насчет догадки о том, что до катастрофы на Обероне никто из них не отличался склонностью к отчуждению?
   – А чего вы хотели? – осведомился Андрей. – Чтобы у них после драмы на Обероне все оставалось по-прежнему?
   – Тяжелый вопрос. Но, как минимум, мы не могли не хотеть, чтобы каждая персона из этой экзотической пятерки оставалась человеком.
   – Как минимум?
   – Да. Они не люди, Андрей.
   – Что?..
   – Не люди, – подчеркнуто внятно сказал Аверьян. – И в этом все дело. – Он с грохотом отпустил поручень трапа, вспрыгнул на парапет и зашагал туда, где были портфель и одежда.
   Машинально поймав на лету падающие очки, Андрей постоял, пытаясь определить свое отношение к словам Аверьяна. Разумеется, он сознавал, что по логике этих мгновений непременно должен быть ошарашен, ошеломлен или хотя бы растерян. Но ничего такого не чувствовал. Ничего, кроме своей беспомощности. Как на развилке дорог в незнакомой степи. Он не мог заставить себя усомниться в человеческом естестве Аганна. Однако считать Копаева идиотом тоже вроде бы глупо. Во всяком случае, сложно. Пришлось бы менять давно устоявшийся взгляд на МУКБОП… Повесив очки на прежнее место, Андрей стал смотреть, как представитель МУКБОПа надевает желтые брюки.
   Копаев вернулся, и Андрей очень близко увидел зрачки его серых внимательных глаз. Копаев стоял и смотрел собеседнику прямо в глаза. Портфель в руке, черный свитер на загорелом плече как пляжное полотенце.
   – Ну, – пробормотал Андрей, – чего уставился?
   – Да так… Мне показалось, я потряс тебя информационным ударом.
   – Изучаешь, в глубоком ли я нокдауне. Счет открыть не забыл?
   – Беру реванш за проигрыш тебе в финале. – Аверьян кивнул в сторону аэрария. – Пойдем туда, я должен кое-что показать. Здесь слишком светло.
   Уже на ходу он доверительно сообщил:
   – Каждая особь из этой пятерки нелюдей все еще сохраняет в себе ряд истинно человеческих качеств. Причем не только на словах. Кое-какие поступки и… В общем, в нашей системе понятию «нелюдь» мы пока предпочитаем кодовое название «экзот».
   Андрей почувствовал облегчение.

ПРИНЦ НА ГОРОШИНЕ

   В аэрарии Копаев огляделся и молча направился в гардеробный павильон.
   Андрей задвинул за собой бамбуковую дверь и увидел, что Копаев разглядывает штатив с одеждой.
   – Это моя, – пояснил Андрей.
   – Догадываюсь, – проворковал Копаев. Задрал голову кверху – на лице отпечаталась тень потолочной решетки. Весь он был исполосован тенями, как зебра. – А где тут… Управление голосом? Никак не привыкну.
   «Продолжаем дурака валять», – подумал Андрей. Отдал приказ автомату:
   – Сорок-пятнадцать, верхние светофильтры.
   Решетка потемнела – все в павильоне окрасилось в изумрудный цвет. Видный сквозь жалюзи блеск воды почему-то казался теперь с розоватым оттенком. Андрей сел на жесткий диван, посмотрел на портфель в руке интенсивно позеленевшего Аверьяна, добавил:
   – Стол.
   Представитель МУКБОПа, наблюдая, как из-под настила вырастает пластиковый бутон и разворачивается блином столешницы, одобрительно проворковал под нос: «Ну что за прелесть эта подпольная мебель!» – сел и, покопавшись в портфеле, выложил на стол коробку фотоблинкстера. Хотел открыть, но Андрей остановил его руку:
   – Погоди. Все же… кто они? Нелюди? Или экзоты?
   – Названий я тебе сколько хочешь…
   – Не наводи тень на плетень, говори прямо.
   – Жаждешь подробностей?.. Это сложно.
   – Ничего. Я постараюсь понять.
   – Хорошо, постарайся. Тем более что даже там, в спецотделах МУКБОПа, многого про экзотов не понимают.
   Андрей смотрел на Копаева. Тот медлил, что-то соображая.
   – Видишь ли… Сотрудникам Западного филиала удалось скопировать необычайно важный документ – дневниковые записи бывшего десантника-«оберонца» Дэвида Нортона. Документ заставил нас сделать два, казалось бы, взаимоисключающих вывода. Первый – успокоительного свойства…
   – А именно? – быстро спросил Андрей.
   – О нем я упоминал. Это насчет истинно человеческих качеств. Анализ рукописи… да и поступков Нортона объективно свидетельствует: сознание и нравственные критерии бывшего «оберонца» не выходят далеко за пределы общечеловеческих норм. А что касается второго вывода… Знаешь, мы до сих пор разводим руками в полном ошеломлении. После событий на Обероне природная сущность Нортона разительно изменилась. Она не адекватна биологической сущности землян.
   – Так… В чем это выражается?
   – В том, во-первых, что физиология Нортона, похоже, базируется на энергетике небиологического происхождения. Его организм способен аккумулировать энергию каким-то иным путем, не свойственным человеческому организму. Во-вторых, не только аккумулировать, но и очень эффектно расходовать. Эффекты «расхода» весьма экзотичны, и зачастую их специфика самому Нортону непонятна и неподконтрольна. Чаще всего он просто не понимает, что именно с ним происходит. Причуды своей физиологии… точнее сказать квазифизиологии, бывший десантник переносит мучительно тяжело. Но больше всего он боится «мертвой тишины». Что кодирует Нортон в своем дневнике словосочетанием «мертвая тишина», мы не знаем. Впрочем, не все нам понятно и про особенности, которые открытым текстом…
   – Какие особенности?
   – Буквально нечеловеческие.
   – А конкретнее?
   – Конкретнее… Трудно, видишь ли, языком человеческим об особенностях нечеловеческих… Ну вот, вообрази себе на минуту, будто бы ты ни с того ни с сего вдруг стал способен подолгу не дышать, подолгу обходиться без сна, видеть в полной темноте – даже сквозь плотно сжатые веки. Способен слышать, видеть и обонять ультразвук, радиоволны, пульсацию незаметных для нормального человека электромагнитных полей…
   – Но это же сила! – вставил Андрей.
   – Не торопись, – возразил Аверьян. – Нечеловеческая сверхчувствительность для человека удовольствие сомнительное. Запусти руки в кучу поваренной соли – что почувствуешь? Ничего особенного, верно? Нечувствительным к соли тебя делает твоя надежная сибирская кожа. А если кожа содрана в двух-трех местах? Пожалуй, взвоешь.
   – Ладно, соль аналогии я уловил.
   – Я говорил об ощущениях Нортона. Однако есть свидетельства, что по такого рода ощущениям Нортон, Лорэ, Кизимов и Йонге – полные аналоги. Сострадальцы-экзоты…
   – Среди них ты не упомянул Аганна. Случайно?
   – Нет. – Копаев поерзал. – Тут есть одна тонкость… Но не обнадеживай себя.
   Андрей спросил:
   – И что… ничем нельзя им помочь?
   – Они страдают уже десять лет, но никто из них не обратился за помощью. Более того, на контакт с нами экзоты решительно не идут. И очень стараются скрыть свое внеземное уродство.
   – С какой стати?
   – Этот вопрос тревожит нас больше всего. Из двух зол нормальные люди выбирают, как правило, меньшее. Почему нашим экзотам страдания в одиночестве кажутся меньшим злом – загадка из загадок. Вот и попробуй тут разобраться, чье сознание берет у них верх. Людей? Или нелюдей?..
   – И медикологи ничего не заметили?
   – Перед медосмотром экзоты умеют временно избавляться от «чужеродного заряда», – терпеливо пояснил Аверьян. – В результате их физиологические характеристики на некоторый срок приходят в норму. Правда, это из области наших догадок… Природа «чужеродного заряда» и механизм его нейтрализации пока остаются для нас тайной за семью печатями. Но сам по себе метод нейтрализации прост до смешного. Экзот накладывает ладонь на действующий сингуль-хроматический экран – и «чужеродный заряд» как бы стекает на экранную поверхность. Улавливаешь?
   – Да. Продолжай.
   – Структура кварцолитовой поверхности экрана как-то странно видоизменяется – кварцолит совершенно теряет прозрачность в том месте, где прикасался экзот. На экране остается угольно-черный отпечаток ладони. Мы регистрируем такие отпечатки под кодовым названием «черные следы». Именно они дали нам повод впервые заинтересоваться десантниками-экзотами.
   – Аганн имеет какое-нибудь отношение к…
   – Можно мне по порядку? – вежливо перебил Копаев. – Так вот, о феномене «черных следов»… Трудно поверить, однако Международному управлению космической безопасности «черные следы» известны лишь из показаний очевидцев. По большей части случайных. Лишь одному штатному сотруднику Западного филиала удалось увидеть этот таинственный феномен воочию. Увидеть – и только! Спецы научно-технической службы МУКБОПа в ярости оттого, что до сих пор не могут заполучить «черный след» в свои руки. Разумеется, виноваты мы, оперативники. Но мы ничего тут не можем поделать, потому что экзоты, заметая свои «следы», уничтожают экраны. То есть попросту разбивают их вдребезги. А после «экранной диверсии» никогда не забывают убрать кварцолитовый мусор, и все у них шито-крыто… Вывод сделаешь сам?
   – Для вас «черный след», похоже, играет роль решающего фактора… Ну, который…
   – Который позволяет нам безошибочно выделять экзота из среды полноценных людей, – подсказал Аверьян. – Верно. И почему бы вам, Андрей Васильевич, не перейти на работу в МУКБОП?
   – Да? А почему бы вам, Аверьян Михайлович, не остаться координатором? Говорят, вы делаете успехи.
   Копаев обнажил в улыбке ровный ряд изумрудных зубов:
   – Здешний ринг для нас двоих слишком тесен.
   – А знаешь, – проговорил Андрей, – я пока не исключаю вероятия того, что тесным для нас двоих может сделаться все Внеземелье.
   Улыбка на лице Копаева угасла.
   – Это при каких же условиях? – осведомился он.
   – При одном. Если мне станет ясно, что Аганн, вопреки твоим уверениям, полноценный человек.
   – Ты из тех, кто никому не прощает ошибок?
   Андрей не ответил. Копаев вздохнул и сказал:
   – Ну ладно. Тогда, по выражению программистов прошлого века, перфокарты на стол… Действительно, наше ведомство пока не вправе зачислить Мефа Аганна в компанию «черноследников». Для этого нет у нас прямых улик – никто не видел его черных меток, тождественных «черным следам» Кизимова, Нортона, Йонге, Лорэ. Однако есть косвенная улика – его нелюдимость. Лично меня эта улика вполне убеждает: Аганн в одном ряду с остальными экзотами. А если учесть его странную тягу к безлюдным просторам Дальнего Внеземелья, которое вдруг стало поперек горла другим экзотам, я без особого риска дал бы Аганну название – суперэкзот.
   – Вот даже как!.. А куда подевалась знаменитая ваша «презумпция невиновности»?
   – Никуда она не подевалась. Остается в силе, пока не будет доказано обратное. А доказать мы надеемся с твоей помощью. Так или иначе, но Аганн у нас на подозрении. Цепочка «черных следов» тянется за каждым из «оберонцев»-экзотов. Почему бы ей не тянуться за «оберонцем» Аганном? Давно прошли времена, когда у подозреваемых насильно брали отпечатки пальцев, и никто о тех временах не жалеет. Но в этой ситуации лично я уже близок к тому, чтобы испытывать ностальгию… В общем, пока думай что хочешь, но, всего вероятнее, Аганн – матерый суперэкзот.