Страница:
Лично ему повезло окунуться в романтику летного дела в достаточно раннем возрасте, когда все воспринимается свежо и остро. Замечательное было время. И место. Под названием Еланья Гарь.
Так у них и пошло. Лето выдалось жаркое, сухое и напряженное, полетов было много. Из соседнего округа поступали тревожные радиосводки. «Этот участок тоже как пороховой погреб, – бормотал Олег на „пиле“, оглядывая с высоты лесные массивы. – Чиркни молния – лес полыхнет, елки-горелки, ахнуть не успеешь…» Занятый наблюдениями, пилот все чаще доверял стажеру в парном полете самостоятельно «тянуть пилу». Он «тянул» и все реже слышал от командира: «Ты мне, фокусник, на малых углах доворота крен не закладывай!» или «Устрани тангаж, авиагоризонт у тебя перед носом». В воздухе он за месяц освоил технику барражировочного пилотирования и страшно жалел, что нет у него наземного тренажера. В качестве тренажера иногда он, правда, использовал турболет на стоянке (если ему удавалось украдкой забраться в кабину под солнцезащитным чехлом), но ведь там никаких учебных средств не было, кроме «Руководства по эксплуатации турболетов» и собственного воображения. За рукоятками управления фантазия уносила его в стратосферу, где начиналась дорога к звездам… В конце концов он дошел до того, что стал обдумывать и выполнять фигуры высшего пилотажа во сне. Однажды, застав его в кабине «тренажера», Олег пристально на него посмотрел и сказал: «Ты, парень, это мне брось. Ну-ка, марш по малинникам бегать, купаться, хариусов ловить!» Ага, по малинникам… В прошлый раз ягод набрал, так Олег всю малину Ольге отнес, а она с подругой целую банку слопала и жаловалась потом, что у нее от малины голова болит. И чего командир в ней, в задаваке этой, нашел?!
Многое прояснил случайно услышанный разговор двух десантников. Парень по имени Аркаша (юркий такой, гибкий, с усиками) говорил про Олега другому по имени Гоша (негибкий как бочонок): «Зря он Ольгу на прицел берет. С его-то пуговичным носом!.. Вчера танцую с ней в баре, так он меня в сторонку оттер и с притворным сочувствием спрашивает: „К чему бы это, Аркаша, твою фамилию на табло приказов высветили?“ Пока я бегал на табло смотреть, он ее провожать увязался… Не знаю, как быть. Делать предложение сразу – опасно. Илья не советует: „Трем, – говорит, – она уже отказала, и в тебя по инерции тыквой запустит“. А ты мне, друг Гоша, что посоветуешь?» Друг Гоша неопределенно хрюкнул, а Аркаша куда-то заторопился. Нет, после такого свидетельства загадочной популярности кузины в Еланьей Гари бездеятельно наблюдать, как мается командир, было уже невозможно. Он проник в главный корпус, разыскал Ольгу в секторе микробиологов и вежливо попросил ее выйти замуж за Олега Потапова (на таком уровне вежливости он с ней еще не общался). Ее «соболиные» (по выражению механика Феди) брови взлетели кверху, и она очень ласково осведомилась: «Тебе головку на солнышке не напекло?» – «Не напекло. Он тебя любит.» – «Он что… сватом тебя прислал?» – «Я сам пришел». – «Покатал он, значит, тебя на своем „контрабасе“, ты и растаял. Моя ты лапочка!..» – «Ничего я не растаял. Знала бы ты, какой человек Олег Потапов!..» – «Какой?» – «Ну такой… надежный, прочный». – «На разрыв? Сжатие? Скручивание?» – «Ты не крути. Сказала бы прямо: согласна выйти замуж за Потапова или нет». – «Представь себе, нет. Даже за Потапова.» – «Задавака ты, Олька… Ну и ладно, и пересчитывай своих микробов в пробирке. Олег запросто себе другую жену найдет.» Зеленые ее глаза от злости еще больше позеленели. Ушел он ни с чем. А назавтра Олег вдруг улетел на патрулирование один. Бывший стажер все понял, поплелся на речку и долго сидел на камнях, разглядывая в воде белесое небо. В полдень, сдав смену, пришел Олег, молча сел рядом и стал бросать камешки в воду. Потом сказал: «Зря ты, парень, это затеял. Мы с Олей сами как-нибудь разберемся что к чему. Помощники здесь неуместны… И не задавака она. Красивая, умная, гордая девушка. Добрая, славная… Понял?» – «Понял. Добрая… Всегда норовила меня крапивой стегануть.» – «Ну что ж… крапиву мы с тобой заслужили, елки-горелки… Ладно, стажер, выравнивай крен. Купаться, обедать и отдыхать! В пятнадцать тридцать – предстартовая экипировка.»
Ровно в шестнадцать ноль-ноль снялись с точки и по рекомендации синоптиков взяли северо-западное направление. Сначала видимость была превосходная – как говорят авиаторы: в небе два солнца. Потом появилась двухслойная низкая облачность. Он вел турболет под кромкой верхнего слоя, то и дело задевая блистером сизые клочья пара, а внизу проносились небольшие свинцово-серые облака. Машину потряхивало. Когда нижние облака стали крупнее и гуще, Олег пробормотал: «Сложнячок!..» – взял управление на себя, включил экран с автокартой синхронно-маршрутного сопровождения. «Стажер, глядеть в оба!» Стажер глядел в оба и правее по курсу первый заметил между двумя облачными слоями как бы выступ третьего слоя – пелену белесого марева. Олег бросил машину в разрыв облаков, на вираже обогнул мутную стену дождя. На дне полукилометровой пропасти расстилалась помрачневшая тайга, а впереди поднимался к облакам хорошо заметный в этом царстве темно-зеленых, синеватых и свинцово-серых красок широкий белесый столб дыма. «Очаг, командир!» – взволнованно выкрикнул он. Олег не ответил. Они обошли очаг по эллипсу на малой высоте и видели сквозь клубы дыма багровые пятна. Тускло блеснула задымленная лента речушки. Снизившись над водой, они обогнули пылающий берег – оттуда летели в воду горящие сучья. «Все ясно, стажер. Будем блокировать главное направление огня и юго-западный контур.» Он не успел вникнуть в слова командира – перегрузка вжала его в амортизаторы кресла. Стремительный набор высоты, боевой заход прямо с дуги разворота, прицельное пикирование, сброс бомбоцистерны (машину дернуло), великолепный маневр ухода перед стеной дыма в косую петлю… Турболет выровнялся. «Ну как, стажер?» – «Класс, командир!» – «Ты вниз посмотри, вниз!» Он посмотрел. Там, куда улетела оперенная стабилизаторами бомбоцистерна, распухал гигантский белоснежный спрут – вытягивал бугристо-белые щупальца в направлении удара, а из каждого щупальца веером рассыпались по сторонам и взрывались фейерверочно-пышными хризантемами клочья белопенной массы, и все это шевелилось и пучилось… Еще две атаки – и новые два «спрута», порожденные взрывом кассетных пенозарядов, накрыли большой участок пожарища. Последнюю бомбоцистерну Олег послал в центр очага (дыму сразу стало меньше), покружил для видеосъемки, поднял машину над облаками.
Внизу ослепительно белела под солнцем обширная облачная равнина, далеко на востоке были видны похожие на холмы кучево-дождевые облака уходящей грозы. Олег вызвал базу, передал координаты очага и видеозапись результатов бомбометания. База поблагодарила экипаж «семерки» за оперативность и сообщила, что отправляет в район очага дежурную эскадрилью «медведей» с группой десантников. «Ну вот, стажер, десант после нас прихлопнет остатки, и дело с концом. Ощущаешь, насколько легче стала наша „семерка“? То-то!.. Бомбогруз – половина полетного веса. А теперь хоть фигуры высшего пилотажа выписывай. На петлю выйти не сдрейфил бы?» – «На прямую Нестерова? Разрешение будет – выйду.» – «Значит, дело только за разрешением?! – Олег смеялся. – Имя-отчество Нестерова вспомнишь – так и быть, разрешу.» – «Чего вспоминать, я и не забывал. Петр Николаевич его звали.» – «Надо же!.. Ну, валяй, пробуй», – «Какие будут инструкции, командир?» – спросил он, чтобы выиграть минуту, подавить внезапный наплыв волнения. «По инструкции мертвую петлю не сделаешь, – сказал Олег. – Наверху не попади в режим сваливания, а внизу не провались в облака – вот и вся инструкция. – В шутку добавил: – А если провалишься – больше полутора тысяч метров просадки не допускай, потому что это будет уже посадка. Понял?» – «Да, командир», – серьезно ответил он и, покосившись на авиагоризонт, заставил машину круто взмыть по дуге… Петля получилась (ни сваливания, ни просадки). Олег словно бы не поверил: «Ну-ка, ну-ка, еще раз! Петля, выход на горку и на прямую через переворот». Он удачно сделал и это. «Обалдеть…» – проговорил Олег и всю дорогу до базы насвистывал. А во время переодевания в экипировочной вдруг сказал: «Комплекс высшего пилотажа выполняют в конце второго года специального обучения. Ты у нас феномен… Тебе, парень, прямая дорога на космофлот. Там таких обожают. Ишь, глаза заблестели!.. Хочется?!» – «Еще бы! Только ничего, наверное, из этого не выйдет…» – «Вот те раз!.. Откуда сомнения?» – «Пока я вырасту и выучусь, там вместо пилотов одна автоматика будет». – «Кто сказал?» – «Я где-то читал». – «А… Ну, писать об этом начали еще до того, как Юрий Гагарин над планетой поднялся. Уловил?» – «Да». – «Тут сомневаться можно только в самом себе. Не каждому хватит смелости надолго уйти в Дальнее Внеземелье. Мне, к примеру, там было бы… неуютно. В корабле месяцами… как в железной бочке. Окна и те ненастоящие. Звездно-черная жуть без конца и без края, искорки ненормально далеких миров, до которых ни на каких кораблях и в сто лет не добраться, и ты это лучше всех понимаешь… Мне ветер нужен, а не сквозняк вентиляции. Дождь, а не душ. Светлое небо, деревья, трава… Ну как, не отпала охота идти в межпланетку?» – «Нет, командир». – «Ладно. Считай, этого разговора не было. А с межпланеткой я тебе помогу.»
Обещание командира он пропустил мимо ушей почти без задержки. Через три года он, безусловно, сам поступит в Иркутскую межпланетку – летно-инженерный вуз космонавтики, и странно думать, что здесь могла бы понадобиться помощь со стороны. Но уже в середине августа на турбодроме нежданно-негаданно приземлилась машина ошеломительной красоты. Поглазеть на остроносое синевато-глянцевое диво сбежалось все население базы. Это был космодесантный катер «Буран» (сами космодесантники, впрочем, называют свои катера драккарами), новое изделие Красноярского комбината космической техники. Потрясенный, он не мог оторвать взгляда от драккара. Было в «Буране» этакое благородство осанки голубя-сизаря, помноженное на стремительность линий стратосферного гиперзвуковика. Пилот «Бурана» (уже без гермошлема, но еще в высотном костюме), улыбаясь, о чем-то разговаривал с Олегом. Олег увидел своего стажера, сделал знак подойти, а он не сразу понял, что это ему, и стоял столбом, пока зрители не расступились перед ним двумя шеренгами. «Знакомься: Борис Аркадьевич Фролов – пилот-инструктор Иркутского вуза космонавтики». Фролов – кряжистый человек с круглым лицом (массивный раздвоенный подбородок, рыжеватые брови, массивные веки, прищур которых не мог скрыть колючего взгляда рысьих глаз) – пожал ему руку и вежливо спросил: «Хотите, юноша, осмотреть кабину?» Еще спрашивает! «Мне там ничего не трогать?» – «Сколько угодно. Трогать, знакомиться, включать любые системы… все можно. Вот только сниматься с точки нельзя – без меня не получится.»
По просьбе Олега, направленной ректорату Иркутского вуза космонавтики, Фролов прибыл сюда на «Буране» со сказочным, но вполне конкретным заданием: «Обеспечить пятидневную программу провозных полетов для спецабитуриента А.В. Тобольского. Отчет представить по форме СА-МГ». И уже на следующий день спецабитуриент был упакован в высотный костюм и в состоянии некоторой ошалелости препровожден в кабину драккара… Накануне Фролов беседовал с ним – рассказывал о свойствах новой машины, об особенностях пилотирования, а у него перед стартом все это словно бы вылетело из головы. В голове ничего, кроме напутствий, которые взволнованный Олег нашептывал ему в экипировочной. «Фролов даже мне не сказал, какая программа у вас на сегодня. Тебе говорил?» – «Нет, командир». – «Темнит… Ну что он может придумать? Ну поднимется километра на три и погоняет тебя по „коробочке“ вокруг базы. Ерунда. Завтра, конечно, придумает что-нибудь посложнее. Ты не робей. Принцип пилотирования почти тот же. Одно плохо: с реверс-моторами ты незнаком… Ладно, Фролов подскажет. Инструктор он – каких поискать… Кстати, Фролова в полете будешь называть Второй, а он тебя – Первый. Просторного неба, Первый, сверхзвуковых скоростей и успеха!..»
В ста километрах севернее базы команда Бориса Аркадьевича: «Первый, закрыть гермошлем, проверить кислородную маску». Закрыл, проверил, доложил. «Принял. Уходим в свой эшелон.» Фролов почти вертикально рванул катер вверх с таким ускорением, что у Первого перехватило дыхание. Уже на сверхзвуке?! Вот это да-а!.. Скорость стремительно возрастала. Горизонт расширился, в потемневшем небе жарко пылал на востоке солнечный диск. Простор необъятный, а тело будто налито свинцом… Перегрузка исчезла внезапно. В шлемофоне деловитый голос Фролова: «Тридцать пять километров – наша рабочая высота. Первый, взять управление на себя, доложить параметры полета». С удивившим его самого спокойствием он взялся за рукоятки, скользнул глазами по индикаторам, выхватил для доклада главное. «Принял, Первый. Начинайте произвольный полет.» Этого распоряжения он просто не понял. Покосился на неподвижные руки Фролова и беспризорные рукоятки дубль-управления: «Не понял, Второй. Что мне делать?» – «Все, что хотите. – Лица инструктора не было видно за отблесками на стекле гермошлема. – Вот небо, вот машина, делайте что угодно. Меня здесь как будто нет. Ниже двенадцати километров не опускайтесь. Потолок – сорок. В скорости не ограничиваю, в маневрах – тоже.»
Произвольный полет… Роскошь, которая на «медведе» была ему недоступна. Делай что хочешь!.. А чего ты хочешь? Перво-наперво – взять дозволенный «потолок» разгоном на форсаже. Да? Подождешь… Он одернул себя и попробовал, снизив скорость, поманеврировать реверс-моторами. Плохо… Машина рыскала, кренилась, и не было никакой возможности удержать ее от скольжения. Пока выравнивал – потерял километр высоты. Ну-ка, еще раз!.. На девятой попытке освоить реверс-маневр он кое-что понял. На десятой «Буран», вздрагивая и раскачиваясь, позволил ему, наконец, выполнить зависание. Вдохновленный первым успехом, он добрал высоту и попытался выполнить переворот на горке. Однако сделал что-то не так: перегрузка резко возросла и в положении «вверх брюхом» машина попала в режим сваливания. Инстинктивно он на какой-то момент зафиксировал обе гашетки, соображая, как быть. Ничего дельного не придумал и потянул гашетки на себя. «Буран» вздрогнул и самопроизвольно начал вращаться вокруг продольной оси. Этого не хватало!.. Гашетками на себя, от себя, рукоятками вправо, влево – никакого эффекта. Продолжая вращаться, машина все ниже опускала нос, теряла скорость. Голова у него пошла кругом. Он ничего не понимал: машина казалась неуправляемой, инструктор – спящим… Внезапно его осенило: реверс-моторы! Стоило зафиксировать системы горизонтального и вертикального управлений ближе к «нейтралке» и слегка подработать реверс-моторами – «Буран» прекратил вращаться и вошел в режим устойчивого снижения, скорость росла. То, что надо! Ну-ка, опять на себя… Машина легко подчинилась. Он вывел катер в горизонтальный полет, немного расслабился, отдыхая. Потом без труда сделал бочку и, не успев удивиться собственной наглости, лихо выполнил три прямые петли кряду. Подумал, на вираже: «Жаль, нет на такой высоте инверсионных следов», – бросил машину в штопор, погасил вращение реверс-моторами и от избытка чувств вывел драккар из пикирования на таком крутом развороте, что потемнело в глазах. Горка, спираль, полупетля, косая петля… Он купался в небе, как в море, наращивал силу и скорость воздушных своих «кувырков» и уже не думал во время маневров – руки действовали сами. В переменном свисте моторов ему слышалась музыка. Замечательная машина! Скоростная, маневренная!.. И вдруг: «Первый, достаточно! Определитесь. Курс – на базу».
После посадки Фролов помог ему освободиться от гермошлема и, царапнув взглядом рысьих глаз, вежливо осведомился: «Желаете, юноша, поступить на учебу в наш вуз?» – «Конечно. Вот закончу школу – и сразу…» – «Ну, три года – это не совсем „сразу“… А если прямо сейчас? К первому сентября?» – «Разве… можно?» – «В общем – нельзя. В специальных случаях – можно.» В специальных… Он не верил собственным ушам. И только теперь дошло до него значение этого странного слова – «спецабитуриент»…
Раздеваясь в экипировочной, он услышал характерный свист родной «семерки». «Потапов вернулся», – пояснил он Фролову. Инструктор молча взглянул на него. Вбежал Олег, снимая шлем на ходу, и прямо с порога: «Ну, как первый полет?» – «Последний, – ответил Фролов. – Хотел тут неделю в вашей Каменке понырять – не вышло.» У Потапова вытянулось лицо. Фролов добавил: «Ты прав, его надо брать». Олег просиял: «Ну, Андрюха!.. Я что говорил?! Самородок!» – «Стоп! Ты ему этим голову не забивай. У меня таких самородков в молодежной группе желторотого курса… знаешь сколько?» – «Радоваться должен». – «А я и так радуюсь изо всех сил. И больше всего – перед встречей с родителями каждого самородка.» – «Надевай, Боря, свою парадную форму и топай. Ты лицо официальное, тебя бить не станут.» – «Спасибо, успокоил. Да, кстати… В полеты больше его не бери. Я запрещаю. Сложно потом переучивать.» Фролов перекинул полотенце через плечо, сунул под мышку ласты и, уходя, бросил виновнику этого разговора: «Салют, курсант!» Виновник, несколько ошарашенный происходящим, ляпнул: «Салют, Второй!» Олег с треском расстегнул на себе комбинезон. «Ты вот что, парень… Называй его командиром. Он теперь у тебя командир.» – «Я буду называть его Борисом Аркадьевичем». – «Видишь ли, я еще не Отелло, а ты уже не Дездемона. Уловил?»
Вечером того же дня на улице Садовой поселка зверофермы в доме Тобольских царила тихая паника. После каждой фразы Фролова отец вскакивал с кресла, нервно прохаживался по гостиной и все твердил: «Ты только не волнуйся, Татьяна, последнее слово за нами». Мать сидела неестественно прямо и, не замечая, что любимая ее белая оренбургская шаль соскальзывает на пол, молча переводила напряженный взгляд с отца на Бориса Аркадьевича и обратно. Фролов был великолепен в светлой парадной форме пилота с изображением головы орла на рукаве и эмблемой УОКСа на левой стороне груди (в центре голубого пятиугольника – пятиконечная звезда с золотым солнцем, в лучах которого парил альбатрос). Вложив кассету в приемник демонстратора стереотелевизионной стены, Борис Аркадьевич пил компот и давал пояснения кадрам из жизни Иркутского летно-инженерного вуза. Жизнь прославленного вуза была многогранной. На язвительные реплики отца Фролов отвечал обезоруживающе мягкой улыбкой, поддакивал: «Ну разумеется, судьба сына в ваших руках!» – и продолжал гнуть свое. А если в репликах начинали проскальзывать агрессивные нотки, искусно менял тему. Интересовался в основном проблемами пушного звероводства, обнаруживая при этом редкостную для авиатора эрудированность (недаром битых три часа выпытывал у своего подопечного подробности о занятиях родителей). Не обошлось без конфуза: кивнув на чучело ондатры, Борис Аркадьевич застенчиво признался, что бобров обожает с раннего детства. «Впрочем… – сделал он попытку сманеврировать, заметив отрицательно-сигнальный жест подопечного, – впрочем, я э-э… без очков. Это, кажется, выдра? – И окончательно угробил удобную тему дополнением: – Великолепный экземпляр пушной фауны!» Сигнализацию отец увидел в зеркале – сигнальщику было предложено «погулять в саду, пока беседуют взрослые».
Провожая Фролова к взятому напрокат у начальника базы роскошному элекару, он услышал от Бориса Аркадьевича: «Думаю, все будет в порядке». – «И я так думаю. Я своих родителей знаю…» Фролов посмотрел на него, забросил подаренное отцом чучело ондатры на заднее сиденье, сел за руль. Низ подставки чучела «украшала» ядовито-зеленая надпись: «Знатоку пушной фауны на память». «Это что!.. – проговорил Фролов. – В аналогичных обстоятельствах навязали мне как-то в подарок роботронный буфет-самоход. Куда ни выйду – этот проклятый ящик за мной своим ходом… Решил я его утопить. Столкнул в Ангару – уплыл он. А потом случился у нас пикник на реке, по течению ниже. Вошел я в тайгу сухостоину для костра завалить, и вдруг откуда ни возьмись мой „утопленник“! Ступоходы мхом обросли, ящик – поганками. „Привет, – говорю, – кикимора болотная!“ Он голос узнал, обрадовался да как припустит за мной, гремя посудой… Так что я из-за вашего брата в переплеты и посерьезнее сегодняшнего попадал. Я не в претензии, была бы польза. Ну… до встречи в Иркутске?» – «До встречи!» – «Салют, курсант!» – «Салют, Борис Аркадьевич!»
Да, своих родителей он знал, и на расширенном семейно-родственном совете не очень-то волновался. Дядя Степан, брат отца, инженер-генетик, недоумевал: «Ничего не понимаю. В нашем роду, насколько я могу припомнить, авиаторов не было!..» Тетя Аня, жена дяди Степана и сестра матери, специалист по бытовой роботронике, все понимала, кроме одного: «Мне одно неясно: кто позволяет руководству Иркутского вуза эксплуатировать потенциалы детской романтики?» Мать безмолвствовала. Ей, школьной учительнице, все было ясно с самого начала: сын покидает родительский дом… «Не наступайте вы ему на ноги! – кипятилась Ольга. – Пусть идет своей дорогой. Свернуть заставите – он возненавидит здесь все и вся, попомните мое слово. Из любви к авиации он же меня – сестру родную, можно сказать, чуть замуж не выдал за курносого Потапова!» – «Прекрасная была бы партия, – сказал дядя Степан, но тут же съежился под Ольгиным взглядом. – Ну ладно, Оленька, ладно. Ты у нас человек взрослый, самостоятельный.» – «А ты, Андрей, – спросил отец, – тоже мнишь себя самостоятельным, взрослым?» – «Нет еще…» – «И сочтешь себя обязанным подчиниться решению семейного совета?» – «Да. Но я не буду обязан считать неправильное решение правильным.» – «Где логика?» – «Отец, ты мне рассказывал, что наши предки – тобольские казаки. Помнишь?» – «Да. Ну и что?» – «А то, что казаки с детства учились верховой езде, с малых лет хорошо владели оружием, парусом, веслами.» – «Теперь иные времена. Парни твоего возраста прежде всего должны овладевать знаниями.» – «Овладевать знаниями меня приглашают в летно-инженерный вуз». – «Не рано ли?..» – «Овладевать знаниями? » – «Я имею в виду: не рано ли ты выбрал профессию?» – «Вспомни свое детство, о котором ты мне рассказывал». – «Ну, знаешь… детская возня с животными – это совсем не то, чем я сейчас занимаюсь как профессионал. А ведь ты – в свои-то четырнадцать лет! – уже пилотируешь турболеты!» – «Отец, а кто тебе говорил, что будущая моя профессия – пилотировать турболеты?» – «Н-не понял…» – «Я буду пилотировать космические корабли!»
* * *
Индекс таежной базы Службы Леса он до сих пор помнил: АДО-15-ЗАТОН. Олег Потапов, один из пилотов-барражировщиков десантного отряда лесной противопожарной охраны, любил давать этому индексу разные шутейные толкования и в первые дни их знакомства выдал такое: «Андрей – Длинноногий Оболтус пятнадцати лет. Зануде Андрею Тобольскому Оттяпали его любознательный Нос». Он не обиделся. Всерьез оболтусом никто его не считал, занудой – тоже, ростом и комплекцией он был с Олега, а то, что Олег прибавил к его возрасту лишний год ему льстило. На самом же деле индекс АДО-15-ЗАТОН означал: пятнадцатый авиадесантный отряд, Западно-Ангарский территориальный округ наблюдения. База отряда располагалась севернее зверофермы. Высокий берег быстрой речки Каменки (в солнечную погоду над водой выпрыгивали хариусы), высокое, похожее на островерхое яйцо, сине-белое здание главного корпуса базы, белые домики, овал турбодрома, ангары, авиатехника на стоянках, а над верхушками сосен – чаша антенны связи со спутниками серии «Тайга». Отец, наведываясь в Еланью Гарь, брал сына с собой и был рад, что его Андрей проявил любопытство к охране лесного хозяйства (ведь чем-то надо было заинтересовать подростка, который, после драматического умертвления Рубина, упорно сторонился зверофермы). Летом отцу было не до Еланьей Гари, и сын зачастил на базу самостоятельно. Увлекли его не Служба Леса и не охрана лесного хозяйства сама по себе, а турболеты десантников. К маломощным «ласточкам» лесников и «сенильгам» биологов особой тяги он не испытывал. Его воображением целиком овладели мощные огненно-красные «медведи» десантников ЛППО с выдвинутыми вперед блистерами кабин и четырьмя навесными бомбоцистернами. Раньше он видел такие машины только в небе – за характерную форму местные жители называли их «контрабасами» – и теперь был счастлив, когда его брали в патрульный полет. А его брали. И часто. На высотных авиалайнерах ему уже доводилось летать, но это было неинтересно – просто летающий фильмотеатр (вошел в Братске, посмотрел фильм, вышел в Крыму – чего особенного?). Другое дело на турболетах. Он задохнулся от неожиданности и восторга, когда впервые увидел на крутом вираже, как ухнул вниз горизонт, справа разверзлась голубая небесная пропасть, а слева вдруг поднялся стеной и громоздко стал поворачиваться неоглядный, пухлый, весь в зеленоворсистых буграх и складках величественный ковер тайги, потом быстрее, быстрее – и понеслись мимо с невероятным наклоном белые домики, сине-белый пузырь главного корпуса, поляны с малинником Еланьей Гари, блеснула солнечным отражением излучина Каменки… Набрав высоту, Олег довернул машину по курсу, улыбнулся весело (нос пуговкой, глаза хитро сощурены, брови белесые), зафиксировал правую рукоятку управления и со словами: «Ну, как оно, елки-горелки?» – потрепал его по темени шлема и указал в ту сторону, где можно было разглядеть поселок зверофермы. «Нормально», – ответил он сдержанно, хотя внутри у него все звенело, смеялось и пело в едином хоре со свистом моторов и гулом обтекающего блистер кабины воздуха. С той минуты, когда на него натянули комбинезон из огнеупорной ткани (блестящий и скользкий, как ртуть, с эмблемой «медвежья голова» на рукаве), надели шлем и усадили в кресло второго пилота, он почувствовал себя взрослым мужчиной и уже не собирался сдавать завоеванные в мире взрослых позиции. «А что же ты, парень, притих и не просишь у меня поводить турболет?» Он недоверчиво посмотрел на Олега: «А можно?» Потапов хмыкнул: «Нельзя, конечно, „медведь“ не учебная спарка. Вот что… в полете я позволяю тебе легонько держаться за рукоятки дубль-управления, привыкай. Пусть будет так, как будто я инструктор, а ты стажер на провозных полетах. Уловил?» – «Да, командир», – ответил он сдавленным от волнения голосом, продвинул руки в перчатках дальше по желобам подлокотников и с трепетом ощутил, как под пальцами задышали диффузоры и гашетки рукояток дубль-управления… «Бери плотнее. Ты должен чувствовать все, что я делаю, и сопоставлять это с динамикой инерционных сил на маневре и поведением машины. На приборы поглядывай. Кстати… практикантка-микробиолог Ольга Тобольская твоя сестра?» – «Двоюродная. А что?» – «Кузина, значит… Нет, ничего. Внимание, стажер: наш район барражирования. Выходим на горизонтальную „пилу“ патрульного наблюдения в своем квадрате. Добираем высоту… Как называется? Верно, в летной практике это горка. Уловил, куда утонули гашетки? Молодец. Делаем доворот на тридцать градусов. Уловил? Превосходно. Вот так у нас с тобой и пойдет.»Так у них и пошло. Лето выдалось жаркое, сухое и напряженное, полетов было много. Из соседнего округа поступали тревожные радиосводки. «Этот участок тоже как пороховой погреб, – бормотал Олег на „пиле“, оглядывая с высоты лесные массивы. – Чиркни молния – лес полыхнет, елки-горелки, ахнуть не успеешь…» Занятый наблюдениями, пилот все чаще доверял стажеру в парном полете самостоятельно «тянуть пилу». Он «тянул» и все реже слышал от командира: «Ты мне, фокусник, на малых углах доворота крен не закладывай!» или «Устрани тангаж, авиагоризонт у тебя перед носом». В воздухе он за месяц освоил технику барражировочного пилотирования и страшно жалел, что нет у него наземного тренажера. В качестве тренажера иногда он, правда, использовал турболет на стоянке (если ему удавалось украдкой забраться в кабину под солнцезащитным чехлом), но ведь там никаких учебных средств не было, кроме «Руководства по эксплуатации турболетов» и собственного воображения. За рукоятками управления фантазия уносила его в стратосферу, где начиналась дорога к звездам… В конце концов он дошел до того, что стал обдумывать и выполнять фигуры высшего пилотажа во сне. Однажды, застав его в кабине «тренажера», Олег пристально на него посмотрел и сказал: «Ты, парень, это мне брось. Ну-ка, марш по малинникам бегать, купаться, хариусов ловить!» Ага, по малинникам… В прошлый раз ягод набрал, так Олег всю малину Ольге отнес, а она с подругой целую банку слопала и жаловалась потом, что у нее от малины голова болит. И чего командир в ней, в задаваке этой, нашел?!
Многое прояснил случайно услышанный разговор двух десантников. Парень по имени Аркаша (юркий такой, гибкий, с усиками) говорил про Олега другому по имени Гоша (негибкий как бочонок): «Зря он Ольгу на прицел берет. С его-то пуговичным носом!.. Вчера танцую с ней в баре, так он меня в сторонку оттер и с притворным сочувствием спрашивает: „К чему бы это, Аркаша, твою фамилию на табло приказов высветили?“ Пока я бегал на табло смотреть, он ее провожать увязался… Не знаю, как быть. Делать предложение сразу – опасно. Илья не советует: „Трем, – говорит, – она уже отказала, и в тебя по инерции тыквой запустит“. А ты мне, друг Гоша, что посоветуешь?» Друг Гоша неопределенно хрюкнул, а Аркаша куда-то заторопился. Нет, после такого свидетельства загадочной популярности кузины в Еланьей Гари бездеятельно наблюдать, как мается командир, было уже невозможно. Он проник в главный корпус, разыскал Ольгу в секторе микробиологов и вежливо попросил ее выйти замуж за Олега Потапова (на таком уровне вежливости он с ней еще не общался). Ее «соболиные» (по выражению механика Феди) брови взлетели кверху, и она очень ласково осведомилась: «Тебе головку на солнышке не напекло?» – «Не напекло. Он тебя любит.» – «Он что… сватом тебя прислал?» – «Я сам пришел». – «Покатал он, значит, тебя на своем „контрабасе“, ты и растаял. Моя ты лапочка!..» – «Ничего я не растаял. Знала бы ты, какой человек Олег Потапов!..» – «Какой?» – «Ну такой… надежный, прочный». – «На разрыв? Сжатие? Скручивание?» – «Ты не крути. Сказала бы прямо: согласна выйти замуж за Потапова или нет». – «Представь себе, нет. Даже за Потапова.» – «Задавака ты, Олька… Ну и ладно, и пересчитывай своих микробов в пробирке. Олег запросто себе другую жену найдет.» Зеленые ее глаза от злости еще больше позеленели. Ушел он ни с чем. А назавтра Олег вдруг улетел на патрулирование один. Бывший стажер все понял, поплелся на речку и долго сидел на камнях, разглядывая в воде белесое небо. В полдень, сдав смену, пришел Олег, молча сел рядом и стал бросать камешки в воду. Потом сказал: «Зря ты, парень, это затеял. Мы с Олей сами как-нибудь разберемся что к чему. Помощники здесь неуместны… И не задавака она. Красивая, умная, гордая девушка. Добрая, славная… Понял?» – «Понял. Добрая… Всегда норовила меня крапивой стегануть.» – «Ну что ж… крапиву мы с тобой заслужили, елки-горелки… Ладно, стажер, выравнивай крен. Купаться, обедать и отдыхать! В пятнадцать тридцать – предстартовая экипировка.»
Ровно в шестнадцать ноль-ноль снялись с точки и по рекомендации синоптиков взяли северо-западное направление. Сначала видимость была превосходная – как говорят авиаторы: в небе два солнца. Потом появилась двухслойная низкая облачность. Он вел турболет под кромкой верхнего слоя, то и дело задевая блистером сизые клочья пара, а внизу проносились небольшие свинцово-серые облака. Машину потряхивало. Когда нижние облака стали крупнее и гуще, Олег пробормотал: «Сложнячок!..» – взял управление на себя, включил экран с автокартой синхронно-маршрутного сопровождения. «Стажер, глядеть в оба!» Стажер глядел в оба и правее по курсу первый заметил между двумя облачными слоями как бы выступ третьего слоя – пелену белесого марева. Олег бросил машину в разрыв облаков, на вираже обогнул мутную стену дождя. На дне полукилометровой пропасти расстилалась помрачневшая тайга, а впереди поднимался к облакам хорошо заметный в этом царстве темно-зеленых, синеватых и свинцово-серых красок широкий белесый столб дыма. «Очаг, командир!» – взволнованно выкрикнул он. Олег не ответил. Они обошли очаг по эллипсу на малой высоте и видели сквозь клубы дыма багровые пятна. Тускло блеснула задымленная лента речушки. Снизившись над водой, они обогнули пылающий берег – оттуда летели в воду горящие сучья. «Все ясно, стажер. Будем блокировать главное направление огня и юго-западный контур.» Он не успел вникнуть в слова командира – перегрузка вжала его в амортизаторы кресла. Стремительный набор высоты, боевой заход прямо с дуги разворота, прицельное пикирование, сброс бомбоцистерны (машину дернуло), великолепный маневр ухода перед стеной дыма в косую петлю… Турболет выровнялся. «Ну как, стажер?» – «Класс, командир!» – «Ты вниз посмотри, вниз!» Он посмотрел. Там, куда улетела оперенная стабилизаторами бомбоцистерна, распухал гигантский белоснежный спрут – вытягивал бугристо-белые щупальца в направлении удара, а из каждого щупальца веером рассыпались по сторонам и взрывались фейерверочно-пышными хризантемами клочья белопенной массы, и все это шевелилось и пучилось… Еще две атаки – и новые два «спрута», порожденные взрывом кассетных пенозарядов, накрыли большой участок пожарища. Последнюю бомбоцистерну Олег послал в центр очага (дыму сразу стало меньше), покружил для видеосъемки, поднял машину над облаками.
Внизу ослепительно белела под солнцем обширная облачная равнина, далеко на востоке были видны похожие на холмы кучево-дождевые облака уходящей грозы. Олег вызвал базу, передал координаты очага и видеозапись результатов бомбометания. База поблагодарила экипаж «семерки» за оперативность и сообщила, что отправляет в район очага дежурную эскадрилью «медведей» с группой десантников. «Ну вот, стажер, десант после нас прихлопнет остатки, и дело с концом. Ощущаешь, насколько легче стала наша „семерка“? То-то!.. Бомбогруз – половина полетного веса. А теперь хоть фигуры высшего пилотажа выписывай. На петлю выйти не сдрейфил бы?» – «На прямую Нестерова? Разрешение будет – выйду.» – «Значит, дело только за разрешением?! – Олег смеялся. – Имя-отчество Нестерова вспомнишь – так и быть, разрешу.» – «Чего вспоминать, я и не забывал. Петр Николаевич его звали.» – «Надо же!.. Ну, валяй, пробуй», – «Какие будут инструкции, командир?» – спросил он, чтобы выиграть минуту, подавить внезапный наплыв волнения. «По инструкции мертвую петлю не сделаешь, – сказал Олег. – Наверху не попади в режим сваливания, а внизу не провались в облака – вот и вся инструкция. – В шутку добавил: – А если провалишься – больше полутора тысяч метров просадки не допускай, потому что это будет уже посадка. Понял?» – «Да, командир», – серьезно ответил он и, покосившись на авиагоризонт, заставил машину круто взмыть по дуге… Петля получилась (ни сваливания, ни просадки). Олег словно бы не поверил: «Ну-ка, ну-ка, еще раз! Петля, выход на горку и на прямую через переворот». Он удачно сделал и это. «Обалдеть…» – проговорил Олег и всю дорогу до базы насвистывал. А во время переодевания в экипировочной вдруг сказал: «Комплекс высшего пилотажа выполняют в конце второго года специального обучения. Ты у нас феномен… Тебе, парень, прямая дорога на космофлот. Там таких обожают. Ишь, глаза заблестели!.. Хочется?!» – «Еще бы! Только ничего, наверное, из этого не выйдет…» – «Вот те раз!.. Откуда сомнения?» – «Пока я вырасту и выучусь, там вместо пилотов одна автоматика будет». – «Кто сказал?» – «Я где-то читал». – «А… Ну, писать об этом начали еще до того, как Юрий Гагарин над планетой поднялся. Уловил?» – «Да». – «Тут сомневаться можно только в самом себе. Не каждому хватит смелости надолго уйти в Дальнее Внеземелье. Мне, к примеру, там было бы… неуютно. В корабле месяцами… как в железной бочке. Окна и те ненастоящие. Звездно-черная жуть без конца и без края, искорки ненормально далеких миров, до которых ни на каких кораблях и в сто лет не добраться, и ты это лучше всех понимаешь… Мне ветер нужен, а не сквозняк вентиляции. Дождь, а не душ. Светлое небо, деревья, трава… Ну как, не отпала охота идти в межпланетку?» – «Нет, командир». – «Ладно. Считай, этого разговора не было. А с межпланеткой я тебе помогу.»
Обещание командира он пропустил мимо ушей почти без задержки. Через три года он, безусловно, сам поступит в Иркутскую межпланетку – летно-инженерный вуз космонавтики, и странно думать, что здесь могла бы понадобиться помощь со стороны. Но уже в середине августа на турбодроме нежданно-негаданно приземлилась машина ошеломительной красоты. Поглазеть на остроносое синевато-глянцевое диво сбежалось все население базы. Это был космодесантный катер «Буран» (сами космодесантники, впрочем, называют свои катера драккарами), новое изделие Красноярского комбината космической техники. Потрясенный, он не мог оторвать взгляда от драккара. Было в «Буране» этакое благородство осанки голубя-сизаря, помноженное на стремительность линий стратосферного гиперзвуковика. Пилот «Бурана» (уже без гермошлема, но еще в высотном костюме), улыбаясь, о чем-то разговаривал с Олегом. Олег увидел своего стажера, сделал знак подойти, а он не сразу понял, что это ему, и стоял столбом, пока зрители не расступились перед ним двумя шеренгами. «Знакомься: Борис Аркадьевич Фролов – пилот-инструктор Иркутского вуза космонавтики». Фролов – кряжистый человек с круглым лицом (массивный раздвоенный подбородок, рыжеватые брови, массивные веки, прищур которых не мог скрыть колючего взгляда рысьих глаз) – пожал ему руку и вежливо спросил: «Хотите, юноша, осмотреть кабину?» Еще спрашивает! «Мне там ничего не трогать?» – «Сколько угодно. Трогать, знакомиться, включать любые системы… все можно. Вот только сниматься с точки нельзя – без меня не получится.»
По просьбе Олега, направленной ректорату Иркутского вуза космонавтики, Фролов прибыл сюда на «Буране» со сказочным, но вполне конкретным заданием: «Обеспечить пятидневную программу провозных полетов для спецабитуриента А.В. Тобольского. Отчет представить по форме СА-МГ». И уже на следующий день спецабитуриент был упакован в высотный костюм и в состоянии некоторой ошалелости препровожден в кабину драккара… Накануне Фролов беседовал с ним – рассказывал о свойствах новой машины, об особенностях пилотирования, а у него перед стартом все это словно бы вылетело из головы. В голове ничего, кроме напутствий, которые взволнованный Олег нашептывал ему в экипировочной. «Фролов даже мне не сказал, какая программа у вас на сегодня. Тебе говорил?» – «Нет, командир». – «Темнит… Ну что он может придумать? Ну поднимется километра на три и погоняет тебя по „коробочке“ вокруг базы. Ерунда. Завтра, конечно, придумает что-нибудь посложнее. Ты не робей. Принцип пилотирования почти тот же. Одно плохо: с реверс-моторами ты незнаком… Ладно, Фролов подскажет. Инструктор он – каких поискать… Кстати, Фролова в полете будешь называть Второй, а он тебя – Первый. Просторного неба, Первый, сверхзвуковых скоростей и успеха!..»
В ста километрах севернее базы команда Бориса Аркадьевича: «Первый, закрыть гермошлем, проверить кислородную маску». Закрыл, проверил, доложил. «Принял. Уходим в свой эшелон.» Фролов почти вертикально рванул катер вверх с таким ускорением, что у Первого перехватило дыхание. Уже на сверхзвуке?! Вот это да-а!.. Скорость стремительно возрастала. Горизонт расширился, в потемневшем небе жарко пылал на востоке солнечный диск. Простор необъятный, а тело будто налито свинцом… Перегрузка исчезла внезапно. В шлемофоне деловитый голос Фролова: «Тридцать пять километров – наша рабочая высота. Первый, взять управление на себя, доложить параметры полета». С удивившим его самого спокойствием он взялся за рукоятки, скользнул глазами по индикаторам, выхватил для доклада главное. «Принял, Первый. Начинайте произвольный полет.» Этого распоряжения он просто не понял. Покосился на неподвижные руки Фролова и беспризорные рукоятки дубль-управления: «Не понял, Второй. Что мне делать?» – «Все, что хотите. – Лица инструктора не было видно за отблесками на стекле гермошлема. – Вот небо, вот машина, делайте что угодно. Меня здесь как будто нет. Ниже двенадцати километров не опускайтесь. Потолок – сорок. В скорости не ограничиваю, в маневрах – тоже.»
Произвольный полет… Роскошь, которая на «медведе» была ему недоступна. Делай что хочешь!.. А чего ты хочешь? Перво-наперво – взять дозволенный «потолок» разгоном на форсаже. Да? Подождешь… Он одернул себя и попробовал, снизив скорость, поманеврировать реверс-моторами. Плохо… Машина рыскала, кренилась, и не было никакой возможности удержать ее от скольжения. Пока выравнивал – потерял километр высоты. Ну-ка, еще раз!.. На девятой попытке освоить реверс-маневр он кое-что понял. На десятой «Буран», вздрагивая и раскачиваясь, позволил ему, наконец, выполнить зависание. Вдохновленный первым успехом, он добрал высоту и попытался выполнить переворот на горке. Однако сделал что-то не так: перегрузка резко возросла и в положении «вверх брюхом» машина попала в режим сваливания. Инстинктивно он на какой-то момент зафиксировал обе гашетки, соображая, как быть. Ничего дельного не придумал и потянул гашетки на себя. «Буран» вздрогнул и самопроизвольно начал вращаться вокруг продольной оси. Этого не хватало!.. Гашетками на себя, от себя, рукоятками вправо, влево – никакого эффекта. Продолжая вращаться, машина все ниже опускала нос, теряла скорость. Голова у него пошла кругом. Он ничего не понимал: машина казалась неуправляемой, инструктор – спящим… Внезапно его осенило: реверс-моторы! Стоило зафиксировать системы горизонтального и вертикального управлений ближе к «нейтралке» и слегка подработать реверс-моторами – «Буран» прекратил вращаться и вошел в режим устойчивого снижения, скорость росла. То, что надо! Ну-ка, опять на себя… Машина легко подчинилась. Он вывел катер в горизонтальный полет, немного расслабился, отдыхая. Потом без труда сделал бочку и, не успев удивиться собственной наглости, лихо выполнил три прямые петли кряду. Подумал, на вираже: «Жаль, нет на такой высоте инверсионных следов», – бросил машину в штопор, погасил вращение реверс-моторами и от избытка чувств вывел драккар из пикирования на таком крутом развороте, что потемнело в глазах. Горка, спираль, полупетля, косая петля… Он купался в небе, как в море, наращивал силу и скорость воздушных своих «кувырков» и уже не думал во время маневров – руки действовали сами. В переменном свисте моторов ему слышалась музыка. Замечательная машина! Скоростная, маневренная!.. И вдруг: «Первый, достаточно! Определитесь. Курс – на базу».
После посадки Фролов помог ему освободиться от гермошлема и, царапнув взглядом рысьих глаз, вежливо осведомился: «Желаете, юноша, поступить на учебу в наш вуз?» – «Конечно. Вот закончу школу – и сразу…» – «Ну, три года – это не совсем „сразу“… А если прямо сейчас? К первому сентября?» – «Разве… можно?» – «В общем – нельзя. В специальных случаях – можно.» В специальных… Он не верил собственным ушам. И только теперь дошло до него значение этого странного слова – «спецабитуриент»…
Раздеваясь в экипировочной, он услышал характерный свист родной «семерки». «Потапов вернулся», – пояснил он Фролову. Инструктор молча взглянул на него. Вбежал Олег, снимая шлем на ходу, и прямо с порога: «Ну, как первый полет?» – «Последний, – ответил Фролов. – Хотел тут неделю в вашей Каменке понырять – не вышло.» У Потапова вытянулось лицо. Фролов добавил: «Ты прав, его надо брать». Олег просиял: «Ну, Андрюха!.. Я что говорил?! Самородок!» – «Стоп! Ты ему этим голову не забивай. У меня таких самородков в молодежной группе желторотого курса… знаешь сколько?» – «Радоваться должен». – «А я и так радуюсь изо всех сил. И больше всего – перед встречей с родителями каждого самородка.» – «Надевай, Боря, свою парадную форму и топай. Ты лицо официальное, тебя бить не станут.» – «Спасибо, успокоил. Да, кстати… В полеты больше его не бери. Я запрещаю. Сложно потом переучивать.» Фролов перекинул полотенце через плечо, сунул под мышку ласты и, уходя, бросил виновнику этого разговора: «Салют, курсант!» Виновник, несколько ошарашенный происходящим, ляпнул: «Салют, Второй!» Олег с треском расстегнул на себе комбинезон. «Ты вот что, парень… Называй его командиром. Он теперь у тебя командир.» – «Я буду называть его Борисом Аркадьевичем». – «Видишь ли, я еще не Отелло, а ты уже не Дездемона. Уловил?»
Вечером того же дня на улице Садовой поселка зверофермы в доме Тобольских царила тихая паника. После каждой фразы Фролова отец вскакивал с кресла, нервно прохаживался по гостиной и все твердил: «Ты только не волнуйся, Татьяна, последнее слово за нами». Мать сидела неестественно прямо и, не замечая, что любимая ее белая оренбургская шаль соскальзывает на пол, молча переводила напряженный взгляд с отца на Бориса Аркадьевича и обратно. Фролов был великолепен в светлой парадной форме пилота с изображением головы орла на рукаве и эмблемой УОКСа на левой стороне груди (в центре голубого пятиугольника – пятиконечная звезда с золотым солнцем, в лучах которого парил альбатрос). Вложив кассету в приемник демонстратора стереотелевизионной стены, Борис Аркадьевич пил компот и давал пояснения кадрам из жизни Иркутского летно-инженерного вуза. Жизнь прославленного вуза была многогранной. На язвительные реплики отца Фролов отвечал обезоруживающе мягкой улыбкой, поддакивал: «Ну разумеется, судьба сына в ваших руках!» – и продолжал гнуть свое. А если в репликах начинали проскальзывать агрессивные нотки, искусно менял тему. Интересовался в основном проблемами пушного звероводства, обнаруживая при этом редкостную для авиатора эрудированность (недаром битых три часа выпытывал у своего подопечного подробности о занятиях родителей). Не обошлось без конфуза: кивнув на чучело ондатры, Борис Аркадьевич застенчиво признался, что бобров обожает с раннего детства. «Впрочем… – сделал он попытку сманеврировать, заметив отрицательно-сигнальный жест подопечного, – впрочем, я э-э… без очков. Это, кажется, выдра? – И окончательно угробил удобную тему дополнением: – Великолепный экземпляр пушной фауны!» Сигнализацию отец увидел в зеркале – сигнальщику было предложено «погулять в саду, пока беседуют взрослые».
Провожая Фролова к взятому напрокат у начальника базы роскошному элекару, он услышал от Бориса Аркадьевича: «Думаю, все будет в порядке». – «И я так думаю. Я своих родителей знаю…» Фролов посмотрел на него, забросил подаренное отцом чучело ондатры на заднее сиденье, сел за руль. Низ подставки чучела «украшала» ядовито-зеленая надпись: «Знатоку пушной фауны на память». «Это что!.. – проговорил Фролов. – В аналогичных обстоятельствах навязали мне как-то в подарок роботронный буфет-самоход. Куда ни выйду – этот проклятый ящик за мной своим ходом… Решил я его утопить. Столкнул в Ангару – уплыл он. А потом случился у нас пикник на реке, по течению ниже. Вошел я в тайгу сухостоину для костра завалить, и вдруг откуда ни возьмись мой „утопленник“! Ступоходы мхом обросли, ящик – поганками. „Привет, – говорю, – кикимора болотная!“ Он голос узнал, обрадовался да как припустит за мной, гремя посудой… Так что я из-за вашего брата в переплеты и посерьезнее сегодняшнего попадал. Я не в претензии, была бы польза. Ну… до встречи в Иркутске?» – «До встречи!» – «Салют, курсант!» – «Салют, Борис Аркадьевич!»
Да, своих родителей он знал, и на расширенном семейно-родственном совете не очень-то волновался. Дядя Степан, брат отца, инженер-генетик, недоумевал: «Ничего не понимаю. В нашем роду, насколько я могу припомнить, авиаторов не было!..» Тетя Аня, жена дяди Степана и сестра матери, специалист по бытовой роботронике, все понимала, кроме одного: «Мне одно неясно: кто позволяет руководству Иркутского вуза эксплуатировать потенциалы детской романтики?» Мать безмолвствовала. Ей, школьной учительнице, все было ясно с самого начала: сын покидает родительский дом… «Не наступайте вы ему на ноги! – кипятилась Ольга. – Пусть идет своей дорогой. Свернуть заставите – он возненавидит здесь все и вся, попомните мое слово. Из любви к авиации он же меня – сестру родную, можно сказать, чуть замуж не выдал за курносого Потапова!» – «Прекрасная была бы партия, – сказал дядя Степан, но тут же съежился под Ольгиным взглядом. – Ну ладно, Оленька, ладно. Ты у нас человек взрослый, самостоятельный.» – «А ты, Андрей, – спросил отец, – тоже мнишь себя самостоятельным, взрослым?» – «Нет еще…» – «И сочтешь себя обязанным подчиниться решению семейного совета?» – «Да. Но я не буду обязан считать неправильное решение правильным.» – «Где логика?» – «Отец, ты мне рассказывал, что наши предки – тобольские казаки. Помнишь?» – «Да. Ну и что?» – «А то, что казаки с детства учились верховой езде, с малых лет хорошо владели оружием, парусом, веслами.» – «Теперь иные времена. Парни твоего возраста прежде всего должны овладевать знаниями.» – «Овладевать знаниями меня приглашают в летно-инженерный вуз». – «Не рано ли?..» – «Овладевать знаниями? » – «Я имею в виду: не рано ли ты выбрал профессию?» – «Вспомни свое детство, о котором ты мне рассказывал». – «Ну, знаешь… детская возня с животными – это совсем не то, чем я сейчас занимаюсь как профессионал. А ведь ты – в свои-то четырнадцать лет! – уже пилотируешь турболеты!» – «Отец, а кто тебе говорил, что будущая моя профессия – пилотировать турболеты?» – «Н-не понял…» – «Я буду пилотировать космические корабли!»