Павлов Сергей Иванович. Неуловимый прайд

Сергей Павлов. Неуловимый прайд

Приключения на Чантаре и белое на зеленом

   Воздух с шипением наполнил надувные полости защитного комбинезона, и Леонид почувствовал, как натянулись привязные ремни.
   — Вам удобно? — спросил тихий голос фоностюарда.
   Леонид шевельнул пальцами ног и локтями.
   — Да, — сказал он и равнодушно подумал, что этот тихий вкрадчивый голос ему не нравится.
   Со стороны изголовья показался и осторожно стал наползать край серого диска («зеленый помощник» для тех, кто с трудом забывался во время чудовищных перегрузок). Леонид смотрел, как диск наползает, и ему удивительно явственно представлялось, что эта круглая штука непременно должна задеть его по носу. И как всегда, стоило только подумать — нос отчаянно зачесался.
   Диск вспыхнул спокойным зеленым огнем. Леонид смежил веки.
   — Старайтесь думать о том, о чем вы обычно думаете перед сном, — посоветовал голос. — Какая степень альбастезии вам больше по вкусу?
   — Четвертая, — сказал Леонид. Сквозь веки проникал зеленый свет.
   — Первые три достаточно хорошо повышают выносливость к перегрузкам разгона, маневра и торможения, — напомнил голос.
   — Четвертая, — повторил Леонид.
   Наступила зеленая тишина. Сквозь воздушные полости комбинезона ощущалась дрожь легкой вибрации.
   «А действительно, — подумал Леонид, — о чем это я обычно думаю перед сном? Кроме Проекта, конечно?.. И кроме Надии?»
   Казалось, времени прошло совсем немного. Леонид вынырнул из темно-зеленого омута забытья. Вибрации не было.
   — Все, — сказал голос. — Можете встать.
   Леониду вставать не хотелось, но он пересилил себя и поднялся.
   — Планета необитаема, — предупредил голос. — Последние колонисты покинули ее в начале сезона.
   Лязгнули механизмы люка, тяжелые плиты двойных дверей контейнера вывалились наружу, оседая мостиком. В люк пахнуло смешанным ароматом трав, свежих яблок и горьковатого дыма.
   — Не забудьте свои рыболовные принадлежности, — напомнил голос. — Приятного отпуска.
   Леонид взял на плечо рюкзак, сунул под мышку длинный чехол со спиннингами и еще раз сделал попытку себе уяснить, отчего ему не нравится этот голос. Не уяснил и, зацепив котелком за окраину люка, вышел наружу.
   Планета была земного типа. Совершенный аналог Земли. То есть, настолько совершенный, что совершенно не верилось, что планета необитаема. Леонид постоял, разглядывая залитую солнцем местность. Золотистое поле гречихи, дорога, которая огибала ужасно запущенный яблоневый сад. Деревушка с островерхими домиками, серо-зеленая лента деревьев, обозначивших русло невидной отсюда реки, желтые плавни с зеркальными пятнами чистой воды, темная зелень лесов. Было часа три пополудни.
   В спину ударил вихрь нагретого воздуха. Громкий хлопок. Леонид обернулся. Там, где должен был находиться контейнер, ничего уже не было, кроме примятой травы. Леонид поднял голову кверху, однако и там ничего уже не было. В глубокой голубизне мирно таяла белая змейка инверсионного следа.
   Он сел в траву и разулся. Один… Абсолютно один на безлюдной планете. Редчайшая, почти невозможная роскошь. Отпуск обещал быть приятным во всех отношениях.
   Он шагнул, утопая по щиколотку в теплой дорожной пыли. Сад тянулся до поворота в деревню, ветви яблонь ломились от изобилия шафрановых плодов. Он сорвал несколько штук, бросил за пазуху. Одно яблоко он надкусил — не столько для еды, сколько для того, чтобы полнее почувствовать яблочный запах. Солнце щедро освещало фруктовую плантацию, и все же сад почему-то казался угрюмым. Леонид невольно прислушался. Сад молчал. В саду не было птиц. Стояла глубокая, насыщенная солнцем тишина. «Ну что ж, такая планета, — решил Леонид. — Тихая такая, специально для рыбной ловли».
   За поворотом грунтовая дорога разветвлялась на три асфальтированные шоссейки. Налево — скотоводческая ферма. Длинные одноэтажные строения. А дальше за ними — белый купол энергетической станции. Прямо — деревня.
   Правая шоссейка была короткой и упиралась в деревянную ограду кошары. Леонид поравнялся с оградой. На территории овечьего загона полное запустение. Красные от ржавчины подвесные ковши кормораздатчика, ржавые секции автопоилок, кучи свалявшейся шерсти. Квадратные двери хлева заколочены досками крест-накрест. Недалеко за пределами загона лежали наваленные в беспорядке бидоны и возвышался двугорбый холм, накрытый обветшалой пластмассовой пленкой. Над «холмом» лениво поднималась в небо струйка сизого дыма. Странно было видеть движение дыма и ощущать одиночество. Очень странно…
   Похрустывая яблоком, Леонид прошел вдоль деревенской улицы — кстати, единственной здесь, если не считать асфальтированных проездов к гаражам. Двухэтажные дома, которые издали казались ему очень нарядными, смотрели поверх одичавших палисадников пустыми глазницами окон.
   За деревней дорога забирала влево и терялась в холмах. Леонид оглянулся. Одинокая струйка дыма уводила взгляд высоко в пустынное небо… Леонид прикончил яблоко, бросил огрызок, поправил на спине рюкзак и зашагал к реке напрямую.
   Продираясь сквозь кустарник, он, видимо, уклонился от нужного направления — шел довольно долго, а реки все не было. Кустарник высокий, но светлый, солнце пронизывало кружевную сеть ярко-зеленой листвы. Изредка Леонид останавливался на полянах. Его уже не радовала здешняя тишина — молчание зарослей невольно обращало на себя внимание. Ни насекомых, ни птиц… Что ж, он хотел тишины, и он ее получил…
   Впереди он заметил темно-зеленые верхушки леса, взял правее и скоро вышел к реке.
   Это место сразу ему понравилось. Он сбросил рюкзак и стал не спеша распаковывать спиннинги. Берег дикий и очень удобный. Если поставить шалаш у подножия косогора, то в случае непогоды даже сильный ветер не страшен. Кругом защита: с одной стороны горбатый каменистый мыс, с другой — цепочка отмелей, густо поросших кустарником и камышами, с тыла — кустарник и непроницаемо-темная чаща высокого леса. Пышные кроны деревьев нависли над берегом, закрывая полнеба.
   Песчаного пляжа здесь, к сожалению, не было. Зато прямо к воде спускался мягкий травяной ковер. А песок можно будет найти за каменным мысом. Или на островах. На реке целый архипелаг довольно плоских островков с песчаными пляжами. Только на противолежащем острове горбились тяжелые и почему-то голые холмы с охристыми обрывами.
   Леонид выбрал самое прочное удилище, свинтил его, приладил катушку. Разделся, взял сетку для рыбы и, держа удилище на весу, побрел по берегу к мысу. Излучина этой протоки нравилась ему изрезанностью берега. Многочисленные заливчики позволяли надеяться, что здесь есть глубокие омуты. Будут омуты — будет и рыба. Взмах удилищем — и блесна, сверкнув золотистой капелькой, нырнула в воду. Зажужжал электропривод катушки…
   Оранжевое солнце низко повисло над голыми холмами острова. Рыбы не было.
   Вернувшись к рюкзаку, Леонид вывалил его содержимое в траву, отшвырнул в сторону спальный мешок, топор, лопатку, пакет с санитарными принадлежностями, порылся в поисках коробки со светящимися блеснами. Не все еще потеряно. Будет рыба. Стемнеет немного — тогда посмотрим…
   Наматывая на катушку леску, он взглянул на посеревшую поверхность речного плеса слева от острова и увидел на горизонте сизую тучу. Приладив катушку, он отложил спиннинг, подхватил топор и направился в кустарник.
   Через четверть часа шалаш был готов. Леонид покрыл его водонепроницаемой пленкой, со стороны косогора защитил ровиком для стока дождевой воды, край пленки придавил пластами дерна. Потом он натаскал сухих сучьев, расчистил место для костра и навесил на перекладину котелок с водой. Для уверенности, что уха все-таки состоится.
   Ничто, кроме тучи, не предвещало ненастья. Солнце скрылось за вершинами холмов — тень от острова легла на протоку, и вода у берега стала черной, хотя было еще довольно светло. Леонид взял спиннинг, сетку и подошел к береговой кромке. Неподалеку торчал из воды огромный полузатопленный комель рогатой коряги. Леонид взобрался на комель. Взмахнул удилищем. Блесна со свистом улетела в сторону острова.
   Сильный рывок согнул удилище. Леонид спустил с катушки почти всю леску и, ощутив слабину, дрожа от азарта и нетерпения, стал вываживать добычу.
   Это была большая и неутомимая рыбина. Несколько раз Леонид подтаскивал рыбину к самой коряге, видел, как она мечется в глубине, но каждый раз, опасаясь, что рыба сорвется в последний момент, спускал натянутую леску.
   Увлеченный борьбой, он не сразу заметил, что цветовая гамма вечернего освещения несколько усложнилась. Лазоревые краски, отражавшиеся в зеркале воды, быстро меркли, уступая место более яркому розовому свечению. Это свечение не могло быть отражением заката — солнце ушло за холмы высокого острова, но не успело спуститься за горизонт, и небо над плоскими островами еще отливало голубоватой эмалью. Виновницей неожиданного розового свечения была туча. Она приближалась, тяжелая, грозная, обведенная по краю зловеще лиловой каймой. Ветра не было — по-прежнему стояла тишина…
   Леонид, наконец, справился с рыбиной, поднял отяжелевшую сетку, затянул горловину шнуром. В сетке вспыхнули два голубых фонаря. Несколько этим озадаченный, Леонид тронул добычу рукой и, получив сильнейший электрический удар, сверзился с коряги на мелководье. Он выловил сетку и оглушил рыбу ударом о сук. Голубые фонари угасли.
   Среди разбросанных вещей Леонид разыскал большой нож со складным лезвием и пакет с зажигательными патронами. Свернув головку воспламенителя, он сунул патрон в кучу хвороста под котелком.
   Спокойствие предгрозовых вечерних сумерек нарушил резкий щелкающий звук. Звук шел со стороны леса. Леонид вгляделся в темную чащобу и заметил созвездие крохотных огоньков. Огоньки забавно суетились, передвигаясь резвыми прыжками…
   От костра повалил дым. Хворост источал приятный аромат сосновой смолы с ощутимой примесью запаха лаванды. Леонид подбросил в огонь несколько толстых сучьев и направился чистить рыбу.
   Отполированная поверхность коряги вполне заменяла разделочный стол. Соблюдая предосторожность, Леонид убедился, что рыба мертва, и вытряхнул ее из сетки. Сверкнув радугой боковых плавников, полуметровая рыбина шлепнулась на корягу. Она была очень похожа на земную форель. За исключением того, что на жаберных крышках нелепо торчали два матово-голубых нароста величиной с абрикос. Этакая электрическая форель… Любуясь добычей, Леонид открыл нож, срезал наросты и бросил их в воду. Потом он сделал все остальное, прополоскал тушку и подумал, что мяса слишком много и варить его придется в два приема. Резкие щелкающие звуки опять заставили обратить на себя внимание.
   В лиловом сумраке густые кроны деревьев сливались в сплошную темную массу, и там ничего не было видно, кроме суетливых огоньков. Горсть огоньков сорвалась вниз и, лавируя в замедленном падении, стала приближаться. С приближением светлячков усиливалась странная трескотня. Леонид успел подумать, что это напоминает треск кастаньет, и только он об этом подумал, как инстинктивно втянул голову в плечи и даже присел: над головой промелькнула большая черная тень, иллюминированная огоньками. Тень снизилась над головой и, помахивая огромными перепончатыми крыльями, полетела в сторону острова. Леонид проводил ее взглядом, наклонился к воде и машинально вымыл нож. Весело пылал костер, глянцевая поверхность пленки на шалаше отражала дрожащее пламя. А вокруг шалаша лежали, сидели, стояли пятнистые львы…
   Он смотрел на них, они смотрели на него. Их было около десятка, этих больших пятнистых львов с красноватыми гривами, — целый прайд, по-хозяйски расположившийся по берегу. Жаркий костер и голый растерянный человек, стоящий по пояс в воде, как видно, производили на зверей слабое впечатление. Львы сохраняли относительную неподвижность и будто ждали чего-то. Леонид подумал о галлюцинациях, но тут же решил, что в его положении сомневаться в реальности прайда было бы слишком рискованно.
   Блеснула первая зарница, с бархатным добродушием проворчал гром. Сразу стало темнее. Лес огласился жуткими воплями, треском, гуканьем, свистом и расцвел букетами фосфорических огней. Изредка в темных глубинах чащобы возникали и угасали сполохи голубого свечения, ярко вспыхивали разноцветные фонари. Сказочный, необыкновенный пейзаж… Но пейзаж портили львы. Хотя львы тоже не были обыкновенными. Когда самый рослый — очевидно, вожак — приблизился к берегу и стал лакать воду, Леонид смог рассмотреть зверя вблизи. Грива была не очень густая и начиналась далеко на затылке, но это не было следствием старческого облысения, потому что пятнистая шерсть на спине лоснилась драгоценным блеском, а под шерстью упруго и грозно переливались отнюдь не дряхлые мускулы. На «лысом» темени зверя беспокойно опалесцировали полусферические наросты, обращенные мерцающими выпуклостями вперед. На островерхих ушах торчали кисточки, как у рыси. Хвост отсутствовал. Во всяком случае, жалкий дрожащий обрубок, который его заменял, был явно в ущерб респектабельной внешности льва.
   Утолив жажду, вожак прошел по мелководью к самой коряге. Леонид следил за его приближением, слабо надеясь, что торчащие во все стороны рога коряги не благоприятствуют прыжку. Зверь выбрал сук потолще и стал чесаться об него, довольно урча. Коряга заколебалась, побежали кругами мелкие волны. Леонид попятился, перекинул нож из левой руки в правую. Лев холодно взглянул на человека большими, плоскими, как у совы, глазами, отвернулся и вышел на берег.
   Оставленный без присмотра прайд резвился. Две молодые львицы, кружась и приседая на задние лапы, с рычанием вырывали друг у друга рюкзак. Молодые самцы были весело заняты спальным мешком. Потом один из молодых вошел в шалаш и, очевидно, из чистой любознательности стал искать выход там, где его никогда не было. Хрупкое сооружение распалось, а сам исследователь, накрытый пленкой, испуганно заметался в кругу собратьев. Пожилой лев-ретроград, во имя спокойствия, поставил на место зарвавшегося юнца увесистой оплеухой. Вожак раздраженно напряг спину, пригнул к траве тяжелую голову и огласил окрестности таким могучим рыком, что лес на несколько мгновений притих.
   Прайд тоже притих. Леонид машинально пересчитал всех членов львиного сообщества, почему-то заранее ожидая, что их — девять. Львов было действительно девять… Вожак повернул голову к берегу, коротко рыкнул и вонзил голубые лучи своих фонарей в сгустившийся сумрак. Прайд завыл. Лес ответил печальными воплями. Львы потянулись к береговой кромке, освещая пространство вспышками фонарей. Леонид с сомнением посмотрел на черную воду, взял нож в зубы и поплыл в сторону острова. Не оглядываясь, знал, что львы спрыгнули в воду и плывут следом. Слышалось возбужденное фырканье, голубые лучи фонарей тонули в судорожных мельканиях небесных зарниц.
   Положение было опасным. Точнее — очень опасным. Еще точнее — просто критическим. Отпуск, уха у костра!.. Ведь это только вообразить себе: отпуск в электрических джунглях планеты Чантар!.. Но кто виноват? Надо было раньше догадаться, что это — Чантар.
   Он плыл в сторону острова, яростно сжимая нож зубами. Нож и плавки — это все, что у него имелось в противовес опасностям Чантара. За спиной пронзительно орал и сыпал многоцветными огнями сумасшедший лес…
   — Разгон окончен, — внятно сказал тихий голос. — Альбастезию снимаю. Надеюсь, вам было удобно и вы безболезненно перенесли перегрузки?
   Леонид обалдело повел глазами, шевельнул онемевшими пальцами рук. От запястий к плечам распространилась волна щекотливо-колючей боли.
   Фоностюард настаивал:
   — Надеюсь, вам было удобно?
   — Да, — сказал Леонид, — спасибо.
   Это нужно было сказать. Если ответа не будет, автомат поднимет на ноги всех стюардесс и медиков на борту «Ариадны».
   — Лежите спокойно и ждите звонка.
   Леонид оглядел розовый эллипсоид каюты. Сначала он не хотел прислушиваться к своим ощущениям. Потом прислушался и удивился: чувство растерянности улеглось. На этот раз удивительно быстро.
   Включили музыку, в каюту хлынул поток дребезжащих созвучий. Какая-то странная стилизация под старинный ноктюрн. Леонид потянулся, насколько это позволила раздутая оболочка комбинезона. Оцепенение прошло. Хотелось встать, однако придется еще полежать — замки привязных ремней отпустят не раньше, чем прозвучит звонок. Было такое полезное правило: держать пассажиров «на привязи», пока экипаж проверяет исправность систем жизнеобеспечения корабля. После длительных перегрузок предосторожность не лишняя.
   — Уберите звук! — не выдержал Леонид. — Будьте любезны.
   Музыка смолкла. Очень милый девичий голос вежливо осведомился:
   — Простите… Вам не нравятся произведения маэстро Лайнуса Брэнча? Включить вам музыку другого композитора?
   — Я обожаю музыку Лайнуса Брэнча, — сказал Леонид (маэстро Брэнч мог спать совершенно спокойно). — Однако включите мне тишину. Каюта номер двадцать один, не ошибитесь. И простите за беспокойство.
   — Ну что вы! Наша обязанность… Всего вам приятного.
   — Будьте здоровы.
   — Благодарю вас. Если что-нибудь понадобится — вызывайте. Я постараюсь сделать для вас все возможное.
   — Спасибо, я знаю. Мне ничего не нужно.
   — Я могу отключиться?
   — Да. Впрочем… — Леонид знал, что то, о чем он собирается спросить, спрашивать бесполезно, однако не стал противиться искушению. — Кстати, как вас зовут?
   — Кариола.
   — Красивое имя. Позвольте задать вам два-три вопроса, милая Кариола?
   — Я внимательно слушаю вас.
   — Вы случайно не знаете, что такое Чантар?
   — Чантар?.. Кажется, это название дерева. Но я не уверена.
   — Ясно, — сказал Леонид. — Зумма, Куласс, Амбатарес… Эти слова ничего вам не говорят?
   — Нет… Я впервые их слышу. Но я могу навести для вас справки.
   — Не надо, — сказал Леонид. — Это не обязательно.
   — Много времени это не займет.
   — Я должен ценить ваше время.
   — Я не смогла ответить на ваши вопросы. Мне очень жаль.
   — Не огорчайтесь. Вопросы были не слишком простые. Мне даже совестно, что я решился задать вам такие странные вопросы. Ну хорошо… Я задам вопрос, на который вы сумеете ответить наверняка. Скажите мне, Кариола, вы пользуетесь той же степенью альбастезии, что и мы, пассажиры?
   — Да. Но только альба-сеансы для членов экипажа заканчиваются немного раньше.
   — Вы помните свои ощущения во время альба-сеанса?
   — Конечно.
   — Какие у вас ощущения?
   — Ничего особенного… Такие же, как у всех.
   — А именно? Пожалуйста, расскажите.
   — Ну… Сначала все зеленое. Потом все становятся белым, и я как бы сжимаюсь в маленький плотный комочек… Потом белое распадается на отдельные пятна, и сквозь облако белых пятен проглядывает зеленое. Бот и все… Заканчивается альба-сеанс, я прихожу в себя и чувствую, как у меня онемели руки. У всех так бывает. Разве у вас бывает не так?
   — Нет. Кроме того, что сначала я тоже вижу зеленое.
   — А потом?
   — А потом я улетаю в отпуск на незнакомую планету.
   Послышался сдержанный смех.
   — И чем вы там занимаетесь?
   — Это смотря какая планета. Сегодня я ловил рыбу. А меня ловили бесхвостые львы. Но рыбу я, в общем, поймал.
   Кариола смеялась. Ей было очень весело, и Леонид спросил:
   — Смешное занятие, правда?
   — Нет. Я тоже люблю ловить рыбу. В следующий раз пригласите меня. Вы очень веселый. Сколько вам лет?
   — Нет еще сорока. И я очень скучный.
   — Вы такой… высокий брюнет? Угадала?
   — Нет, у меня русые волосы.
   — Глаза голубые?
   — Глаза? Гм… Цвета волны неспокойного моря. В пасмурный день. Взгляд пристальный, умный. Подбородок мужественный. Уши, к сожалению, обыкновенные… Простите, вас, кажется, вызывают.
   — Да. Вызов из тридцать пятой каюты, мой сектор. Извините. Всего вам приятного. До встречи на незнакомой планете.
   — Будьте здоровы. На незнакомых планетах бывает небезопасно.
   — Тем интереснее. До свидания. Придется вам еще немного полежать. Мы задержали звонок, потому что техники нашли неисправность в системе освещения портоментала. Ничего не поделаешь, придется вам потерпеть.
   — Не беспокойтесь, я потерплю.
   Раздался мягкий щелчок и стало тихо. Разумеется, только в каюте номер двадцать один. В других каютах пассажиров развлекало дребезжание, сотворенное гением Брэнча.
   Леонид спокойно смотрел в потолок. По темным водам Чантара плыли странные львы с электрическими фонарями…
   Сначала все зеленое. Потом все становится белым. Потом белое на зеленом, пробуждение и онемевшие руки. Стандартный набор ощущений во время стандартного альба-сеанса. Так бывает у всех. Но только не у него, пассажира каюты номер двадцать один. Вернее, было и у него, когда он летел на «Калькутте» маршрутом Юпитер — Земля. Теперь он летел маршрутом Земля — Юпитер на «Ариадне», и у него, вместо белого на зеленом, появились темные воды Чантара и странные львы с фонарями…
   С начала этого рейса четыре раза он надевал защитный комбинезон, когда «Ариадна» брала разгон от Земли, совершала маневр, тормозила у станции «Гранд-астероид», опять разгонялась, и четыре раза, очнувшись после альба-сеанса, он плавал в холодной испарине и обалдело таращил глаза. Зумма, Куласс, Амбатарес, Чантар… Откуда?! Если б что-то попроще, скажем — Плутон, было бы как-то понятнее и поспокойнее. Да мало ли развлечений в нашей Системе? За орбитой Сатурна лежит почти неизведанный край — Зона Неясности, как говорят космогенологи. И вдруг, извольте знакомиться, — Зумма, Чантар, Амбатарес, Куласс… И даже больше: реки и джунгли Чантара, слизевые леса Амбатареса, болота Зуммы, туманные пески Куласса. Причем (вопреки мнению доктора Балмера) живая реальность альбакартин как-то не оставляет места подозрениям, что «альба-фантомы — явление чисто галлюцинаторного порядка». На слове «чисто» Балмер делал упор, хотя было ясно, что этому слову он тоже не доверяет. Скорее всего, он вообще не верил в альба-фантомы, этот блестящий знаток современного психоанализа. Играя блестящей цепочкой ключа от пульта диагностической аппаратуры, он, ознакомившись с обстоятельством дела, произвел на свет очень красивую длинную фразу, смысл которой сводился к тому, что вся эта альба-фантомная чушь ни в какие ворота не лезет.
   А на темных водах Чантара лучились девять пар живых фонарей…
   Леонид подумал, что цифра девять каждый раз повторялась. Правда, на первом сеансе он не считал шерстокрылов Кулаоса и точно сказать, сколько их было, не мог. Теперь он уверен, что шерстокрылов было именно девять. Неуклюжие, как высохшие бычьи шкуры, они перепрыгивали с бархана на бархан, иногда планировали и тяжело плюхались в красный песок; стоял густой туман, но его плотную пелену пронизывал сильный золотистый свет, сияющие верхушки барханов просматривались довольно далеко, и это казалось немыслимым…
   На Зумме шел дождь вперемешку с мокрым снегом, и колченоги тряслись от холода. Жалкие существа на высоких ходулях. Устрично-скользкие, сплошь покрытые белыми лишаями, они вызывали чувство тоскливого омерзения. Их было девять. Они с печальным скрипом бродили по болоту и что-то шарили хоботами в мелких озерах. Нет, болота Зуммы — это, пожалуй, на очень большого любителя…
   Полужидкие слизевые заросли на Амбатаресе были гораздо привлекательнее. Днем, когда небо этой планеты (кстати, необычайно красивое небо) полыхало ярко-зеленым огнем, бугристое скопище слизняков оплывало и склеивалось в тестообразную слоистую массу, изрезанную кое-где глубокими извилистыми бороздами, который тоже постепенно склеивались, придавленные тяжестью оплывающих бугров. В сумерках, после проливного, но кратковременного дождя, слизняки засветились и стали вспучиваться кверху длинными пузырями. По мере того, как пузыри вытягивались в колонны, слизняки отклеивались друг от друга и начинали светиться очень разнообразно: голубым, розовым, желтым, красным, зеленым и всеми оттенками этих цветов. Чем тоньше были колонны, тем выше они вырастали, потом они изгибались под собственной тяжестью и оседали плавными дугами или восьмерками, а на верхних изгибах дуг и восьмерок вспухали новые пузыри, и все повторялось. Переливы нежного света, однообразный круговорот пластических форм… Покой, нирвана, усыпительное блаженство полного умиротворения, и трудно было представить себе, что где-то постукивал пульс иного образа жизни. Однако пришли круглотелы, и стало жутко — от них почему-то весьма ощутимо веяло скрытой опасностью. Было неясно, какую опасность таили в себе существа в виде черных шаров с толстыми валиками по экватору, но жуть нарастала, и все остальное уже не имело значения. Круглотелы грубо ломились сквозь заросли, раздавливали слизняков и с жадным чмоканьем высасывали лужи светящейся жидкости. Их было три, и они сначала были довольно медлительны, потом каждый из них разделился на три шара поменьше, и эти шары стали носиться со скоростью пушечных ядер. Трижды три — опять-таки девять…
   Долгожданный звонок наполнил каюту мелодичной трелью. Открылись замки ремней, воздух с шипением вышел из комбинезона. Леонид встал и потоптался на месте, разминая затекшие ноги. «Нет, — думал он, — Балмеру этого не понять. До тех пор не понять, пока сам не шлепнется в болота Зуммы…»
   Балмер, Ликула и три миллиона «мамонтов»