Страница:
Если Джулиану Филдингу ничего об этом не известно, он, конечно, будет ей очень благодарен за такую информацию. Катерина огляделась, пытаясь найти англичанина, и с удовлетворением увидела, что он сидит за одним столом с ее отцом.
— Дай Бог, чтобы он тебе понравился, папа, — прошептала она и быстро оглянулась, услышав шорох роскошного голубого платья своей двоюродной сестры Вицы, которая села рядом с ней.
— Девушки из семьи Василовичей, по-видимому, пользуются абсолютной свободой, — с завистью сказала та. — Вчера днем Макс видел Наталью в кофейне среди студентов.
Катерина похолодела. Затем, немного придя в себя, решительно ответила:
— Мы пользуемся свободой в разумных пределах. Вица, и, разумеется, эта свобода не предполагает посещения кофеен.
— Но ее видели там вчера, — не унималась Вица. — Макс был чрезвычайно обеспокоен. Он полагает, что Наталья поступает слишком необдуманно.
Это было довольно мягко сказано. По мнению Катерины, сестра вела себя просто глупо. Невероятно, преступно глупо!
— Макс ошибся, — сказала она, хотя не сомневалась: никакой ошибки не было. Ее недавние опасения полностью подтверждались. — Наверное, это была не Наталья. Во вторник днем у нее уроки музыки.
Вица насмешливо изогнула бровь.
— А где она берет уроки? Дома или в Консерватории?
— В Консерватории, — холодно ответила Катерина. — И не говори глупости. Вица. Нам хорошо известно, где была Наталья вчера днем. В Консерватории, а не в какой-то кофейне.
Вокруг все бурно обсуждали предстоящую в начале будущего года помолвку. За дальним столом Катерина увидела Наталью, разговаривающую с месье Квесне. Ее глаза блестели, на лице сияла улыбка.
Вица усмехнулась.
— Можешь верить, во что тебе хочется, — язвительно сказала она, — но Макс говорит правду. Он не мог ни с кем спутать Наталью.
Катерина в этом не сомневалась. Она сжала пальцы в кулак, испытывая желание схватить сестру и как следует встряхнуть, чтобы та хоть немного образумилась.
— А Макс узнал кого-нибудь из студентов в кофейне? — спросила она, злясь на себя за то, что продолжает разговор на эту тему, однако не смогла удержаться, чтобы не задать вопроса.
— Нет, откуда он может знать кого-то из них? — оскорбилась Вица. — Это ведь студенты, а не офицеры-кавалеристы.
Катерина продолжала наблюдать за Натальей. Та, по-видимому, незаметно для тетушек, сидящих с ней за одним столом, держала на коленях щенка, потому что время от времени тайком опускала под скатерть бутерброды, которые мгновенно там исчезали.
— Впрочем, кажется. Максу известно имя одного из них, боснийца, — добавила Вица.
— И как же его зовут? — спросила Катерина, размышляя, что делать дальше в сложившейся ситуации, как скрыть от родителей происшедшее.
— Принцип, — сказала Вица, теряя интерес к разговору, так как, казалось, Катерину ничуть не взволновала ее новость. — Гаврило Принцип.
Глава 2
— Дай Бог, чтобы он тебе понравился, папа, — прошептала она и быстро оглянулась, услышав шорох роскошного голубого платья своей двоюродной сестры Вицы, которая села рядом с ней.
— Девушки из семьи Василовичей, по-видимому, пользуются абсолютной свободой, — с завистью сказала та. — Вчера днем Макс видел Наталью в кофейне среди студентов.
Катерина похолодела. Затем, немного придя в себя, решительно ответила:
— Мы пользуемся свободой в разумных пределах. Вица, и, разумеется, эта свобода не предполагает посещения кофеен.
— Но ее видели там вчера, — не унималась Вица. — Макс был чрезвычайно обеспокоен. Он полагает, что Наталья поступает слишком необдуманно.
Это было довольно мягко сказано. По мнению Катерины, сестра вела себя просто глупо. Невероятно, преступно глупо!
— Макс ошибся, — сказала она, хотя не сомневалась: никакой ошибки не было. Ее недавние опасения полностью подтверждались. — Наверное, это была не Наталья. Во вторник днем у нее уроки музыки.
Вица насмешливо изогнула бровь.
— А где она берет уроки? Дома или в Консерватории?
— В Консерватории, — холодно ответила Катерина. — И не говори глупости. Вица. Нам хорошо известно, где была Наталья вчера днем. В Консерватории, а не в какой-то кофейне.
Вокруг все бурно обсуждали предстоящую в начале будущего года помолвку. За дальним столом Катерина увидела Наталью, разговаривающую с месье Квесне. Ее глаза блестели, на лице сияла улыбка.
Вица усмехнулась.
— Можешь верить, во что тебе хочется, — язвительно сказала она, — но Макс говорит правду. Он не мог ни с кем спутать Наталью.
Катерина в этом не сомневалась. Она сжала пальцы в кулак, испытывая желание схватить сестру и как следует встряхнуть, чтобы та хоть немного образумилась.
— А Макс узнал кого-нибудь из студентов в кофейне? — спросила она, злясь на себя за то, что продолжает разговор на эту тему, однако не смогла удержаться, чтобы не задать вопроса.
— Нет, откуда он может знать кого-то из них? — оскорбилась Вица. — Это ведь студенты, а не офицеры-кавалеристы.
Катерина продолжала наблюдать за Натальей. Та, по-видимому, незаметно для тетушек, сидящих с ней за одним столом, держала на коленях щенка, потому что время от времени тайком опускала под скатерть бутерброды, которые мгновенно там исчезали.
— Впрочем, кажется. Максу известно имя одного из них, боснийца, — добавила Вица.
— И как же его зовут? — спросила Катерина, размышляя, что делать дальше в сложившейся ситуации, как скрыть от родителей происшедшее.
— Принцип, — сказала Вица, теряя интерес к разговору, так как, казалось, Катерину ничуть не взволновала ее новость. — Гаврило Принцип.
Глава 2
— Принцип? Принцип? — рассеянно повторила Наталья с удивленным видом. — Что-то не, припомню.
— Ты все помнишь, — раздраженно сказала Катерина. — Ты встречалась с ним, черт побери!
Смеркалось, но было еще тепло, и они гуляли в саду при доме. Катерина выбрала это безопасное место, чтобы поговорить с Натальей наедине. В саду их не могли услышать ни родители, ни слуги.
Наталья держала в руке розу, взволнованно обрывая ее лепестки. Она никогда не умела врать и притворяться, хотя понимала, что сейчас ей было бы намного легче, обладай она такими способностями.
— Вица — подлая сплетница, — сердито сказала Наталья. — Какое ей дело до того, куда я хожу и с кем встречаюсь? Кстати, как она сама оказалась в «Золотом осетре»?
Катерина мысленно отметила название кофейни и, стараясь сдерживаться, сказала:
— Тебя там видела не Вица, а Макс.
— Ах, Макс! — Наталья вконец разозлилась. — Мне следовало догадаться. Он никогда меня не любил. Помнишь, когда мы были детьми, он…
— Я не собираюсь предаваться воспоминаниям, Наталья, — твердо сказала Катерина. — Любит ли тебя Макс или нет — это не важно. Главное — он видел тебя в кофейне.
— Ну видел, — неохотно согласилась Наталья. — Что из того?
Одному Богу известно, что еще он мог про меня наговорить…
— Разумеется, он не мог оставить это без внимания! — Катерина никогда не теряла хладнокровия, но сейчас была близка к тому, чтобы вспылить. — Тебе всего лишь семнадцать! Мама и папа предоставили нам достаточную свободу, но они не разрешали тебе слоняться по Белграду без присмотра. Почему с тобой не было мисс Бенсон? Гувернантка должна сопровождать тебя на уроки музыки. Если родители узнают, что ты ходила в кофейню, где собираются студенты, они с ума сойдут!
Наталья снова принялась обрывать лепестки розы своими коротко остриженными перламутровыми ногтями. Несмотря на упрямство и своеволие, она горячо любила родителей и не хотела причинять им неприятности.
— Надеюсь, ты ничего не расскажешь папе и маме? — спросила она, сдвинув брови.
— У меня нет желания сообщать им об этом, — искренне сказала Катерина, — но пока ты не объяснишь, почему оказалась в кофейне со студентами, и пока не пообещаешь, что это не повторится, я не могу обещать хранить молчание.
Сестры брели по саду, настолько увлеченные разговором, что не представляли, куда идут. Наталья понимала, что вынуждена рассказать Катерине о своей связи с Гаврило и его друзьями, но сделать это надо так, чтобы не раскрыть слишком много.
— Гаврило и Неджелко тоже в этом году посещали Консерваторию и…
Они остановились у одной из самых любимых их матерью скамеек в розарии. Место было выбрано так, чтобы можно было наслаждаться чудесным ароматом, и Катерина села на скамью, чувствуя, как растет ее тревога. До сих пор она была уверена, что Наталья всего лишь раз зашла в кофейню, но теперь выясняется, что сестра бывала там неоднократно.
— ..мы случайно познакомились, когда они зашли в мой класс…
— Но у тебя ведь индивидуальные занятия! — возразила Катерина, испугавшись при мысли о том, что простолюдины могут так легко общаться с представительницей королевского дома. — А где же был твой учитель?
— Месье Ласаль опоздал. Он часто задерживается. Иногда вообще не приходит.
Катерина побледнела. Она подумала о том, с какой целью Гаврило и Неджелко, молодые боснийцы, находятся в Сербии.
Если они хотят поднять восстание в Боснии против Габсбургов, тогда связь с представительницей сербского королевского дома им нужна, чтобы заручиться поддержкой престолонаследника или даже самого короля Петра.
— Скажи, а Гаврило и Неджелко интересуются политикой? — спросила Катерина, уже уверенная в ответе.
— Они ведь студенты, — сказала Наталья уклончиво, — а все студенты так или иначе не стоят в стороне от политической жизни.
Ужасная мысль поразила Катерину, и она испугалась.
— Они ведь участвуют в движении «Молодая Босния», не так ли?
Члены этой революционной молодежной организации были известны своей безрассудностью и жестокостью. Четыре года назад один из них пытался убить правителя Боснии. Удайся ему это, гнев Габсбургов мог бы привести к ответным репрессиям и спровоцировать восстание.
— Нет, — решительно возразила Наталья, чувствуя облегчение оттого, что на этот раз ей не пришлось врать. — Ничего подобного.
Она не сказала, что Гаврило и Неджелко не были членами «Молодой Боснии» только потому, что считали ее недостаточно действенной, и состояли в рядах более активной организации.
Катерина облегченно вздохнула. Слава Богу, сестра никак не связана с боснийскими революционерами-фанатиками и, судя по тому, как она говорила о Принципе и его друге, не влюблена ни в одного из них. Ее пребывание в кофейне «Золотой осетр» не было связано с националистическим экстремизмом или слепым увлечением. Оставалось только потребовать от Натальи обещания никогда больше не ходить ни в эту, ни в другие кофейни, где собирались студенты.
— Это было большой глупостью с твоей стороны, — сказала Катерина, чувствуя себя в эти минуты скорее гувернанткой, чем сестрой. — Ты злоупотребила доверием папы, мамы и месье Ласаля… Полагаю, тебе нравится ходить по городу без сопровождения и общаться со сверстниками, но это не должно повториться, Наталья. Это крайне опасно. С тобой может случиться все что угодно.
Наталью так и подмывало спросить, что именно имела в виду Катерина, но она промолчала. Сдерживая свою досаду на сестру из-за отсутствия у той мечты об объединении всех южных славян, Наталья искренне сказала:
— Извини, Катерина. Я не хотела тебя волновать.
— В таком случае постарайся не делать этого впредь, — сурово ответила Катерина, хотя была рада, что все разрешилось Наталья тоже была довольна, так как Катерина не потребовала от нее обещания никогда больше не встречаться с Гаврило и Неджелко и не посещать кофейню «Золотой осетр». Сестра просто сказала, что не надо этого делать.
— Ты знаешь, что мама пригласила всех дипломатов из Британской и Французской миссий на Летний бал? — спросила она, сознавая, что в будущем надо быть осторожнее, а сейчас необходимо поскорее сменить тему. — На балу будут также русский посланник и казачьи офицеры. По-моему, казаки очень красивые, ты не находишь?
Снисходительно слушая щебетанье Натальи о Летнем бале и об офицерах, с которыми сестра могла бы невинно кокетничать, Катерина встала. У нее были свои романтические надежды на этот бал. Снова и снова она вспоминала слова Джулиана Филдинга о его предпочтительном отношении к старшим сестрам и размышляла, не было ли это намеком. А если это так?
Ее сердце учащенно забилось. Если бы он сделал предложение, а она его приняла, это означало бы, что ей пришлось бы рано или поздно покинуть Сербию. Молодые дипломаты никогда не задерживались подолгу на одном месте.
Через год, а может быть, и раньше, Джулиана переведут в Вену, Париж или даже в Санкт-Петербург.
Теперь Наталья уже болтала о собачке Белле. Сандро сказал, что, если ее отец не возражает, он отдаст ей щеночка.
— Я спросила у папы об этом сегодня утром, и он ответил, что если Белла не будет путаться у него под ногами и заходить в его кабинет, то я могу ее взять. Как думаешь, она могла бы спать в нашей спальне, Катерина? Она слишком мала, чтобы оставаться одной.
— Конечно, я не возражаю, — сказала Катерина, стараясь не думать о том, что Белла может испортить ее одежду и туфли.
Сейчас ее мысли были заняты тем, насколько трудно ей будет покинуть родной дом. Она жила в очень дружной семье, и, конечно, ей придется сильно скучать по родителям и Наталье. Тем не менее Катерина с восторгом думала о Вене, Париже и Санкт-Петербурге, чувствуя, что могла бы легко привыкнуть к жизни в этих городах.
До того как ее дядя вернулся в Сербию королем десять лет назад, он и многие другие Карагеоргиевичи жили в изгнании в Женеве. Там и родились она и Наталья. И хотя сестра ненавидела Швейцарию, поскольку эта страна находилась слишком далеко от Сербии, которую она никогда не видела, Катерина была там счастлива. Ей нравилась Швейцария своей чистотой и опрятностью, а также благоразумием и уравновешенностью ее жителей.
О Санкт-Петербурге этого нельзя было сказать, но она надеялась, что в Вене, Париже и в других европейских столицах, куда могли перевести Джулиана, будет так же, как в Женеве.
Сестры подошли к дому, и Наталья сказала:
— Пойду спрошу у мамы, можно ли мне поехать в Конак и забрать Беллу. Меня может сопровождать мисс Бенсон.
Летний бал у Василовичей обычно устраивали в августе, но в этом году мать решила провести его пораньше.
— По крайней мере в это время розы еще в полном цвету и в лунную ночь выглядят очень романтично, — сказала она, осматривая бальный зал с мраморным полом, где высокие, от пола до потолка, окна, выходящие на террасу и в сад, были открыты.
Катерина, чьи мысли были полностью заняты Джулианом Филдингом, с ней согласилась. Она не сомневалась, что сегодня вечером Джулиан будет с ней танцевать и, упомянув о «Черной руке», ей удастся полностью завладеть его вниманием. Возможно, он попросит ее выйти в сад, где они смогут поговорить без помех. А когда закончится обсуждение проблем, представляющих для него профессиональный интерес, может быть, беседа примет более интимный характер?
На ней было бальное платье из белого тюля с сердцевидным вырезом на груди. Лиф, отделанный мелким жемчугом, плотно облегал ее стан, а юбка с небольшим восхитительным шлейфом свободно ниспадала к ногам. Блестящие волосы, отливающие медью, были уложены в высокую прическу с вьющимися локонами и украшены гардениями. Она знала без лишнем скромности, что выглядит очень мило, и хотела увидеть в золотисто-карих глазах Джулиана Филдинга подтверждение этому.
— Через несколько минут начнут прибывать гости, мама, — сказала Катерина, испытывая волнение. — Может быть, следует пойти и сказать Наталье, чтобы она спустилась для встречи?
Мать одобрительно кивнула и бросила последний взгляд на бальный зал. В ярком свете люстр сиял золотом роскошный потолок, в нишах стояли большие хрустальные вазы с орхидеями. оркестр занял свое место, лакеи были в полной готовности. Удовлетворенная увиденным, она повернулась на высоких каблуках своих атласных туфель и направилась к парадному входу, где вместе со своей семьей должна была встретить около двухсот гостей.
Катерина приподняла пальчиками шлейф своего платья и поспешила по устланной красным ковром лестнице наверх в комнату, которую делила с Натальей. Когда она выходила отсюда четверть часа назад, Наталья никак не могла решить, что надеть, и они изводили немку-служанку, которая измучилась подавать им то одно, то другое платье из тюля или шелка. Войдя в комнату, Катерина поняла, что сестра так ничего и не выбрала.
— Мама уже ждет нас для встречи гостей! — воскликнула она в ужасе. — У тебя осталось не больше пяти минут!
Наталья, в лифчике и в кружевных штанишках, скорчила гримасу:
— Я хочу надеть сиреневое платье, но Хельга возражает.
Она считает, что оно мне не подходит, и отказывается помогать.
Хельга, служившая в их семье уже пятнадцать лет, сказала твердо:
— Это платье не годится для семнадцатилетней девочки. Я говорила об этом раньше и повторяю сейчас.
Катерина посмотрела на платье, разложенное на кровати.
Сшитое из парчи, с глубоким декольте, оно было украшено на плече отвратительными фиалками.
— Ты совершенно права, Хельга, — сказала она. — Это платье действительно ужасно, оно для пожилой дамы.
— Хорошо, тогда что вы скажете, если я надену белое? Хотя белый цвет мне надоел.
— Может быть, он и надоел, — флегматично заявила Хельга, — однако очень подходит молодой девушке.
— Тебе следует поторопиться, — сказала Катерина, услышав шум подъезжавших экипажей. — Я больше не могу ждать.
Увидимся внизу, Гости уже заполнили вестибюль, когда она спустилась. Джулиана Филдинга среди них не было, но Катерина и не ждала его так рано.
Наталья вскоре незаметно присоединилась к родителям и сестре. Катерина с облегчением увидела, что Хельга все-таки настояла на своем. Скромное платье Натальи было из белого шелка с приколотыми к корсажу розами, талию подчеркивал розовый пояс.
— Добрый вечер, бабушка Евдохия, — смиренно сказала она, приветствуя родственников. — Добрый вечер. Макс.
Губы Катерины тронула легкая улыбка. Голос Натальи был ласковым и приятным, без какого-либо намека на раздражение, которое проявлялось раньше при упоминании о Максе.
Однако когда объявили о прибытии Джулиана Филдинга, Катерина забыла о сестре. Джулиан в вечернем костюме выглядел еще красивее. В нем ощущалась какая-то внутренняя сила.
Катерина интуитивно почувствовала, что он из тех редких мужчин, которые, однажды полюбив, будут преданны своей избраннице до конца.
Судя по тому, как ее отец приветствовал англичанина, казалось, что Филдинг тоже ему нравится, и внезапно Катерина поняла, что чувство, которое она испытывала к Джулиану, не просто симпатия. И даже не слепое увлечение. Она по уши в него влюблена. Безгранично и навсегда.
Сейчас он здоровался с ее матерью. Он находился так близко от нее, что Катерина почувствовала свежесть его накрахмаленной рубашки и запах его одеколона. Ее охватило волнение.
Что, если она не правильно истолковала внимание, которое он ей уделил недавно? А если с его стороны это была только вежливость и ничего более? Затем она вспомнила его замечание о старшей сестре, и надежда в ней вспыхнула с новой силой. Разумеется, Джулиан не стал бы так говорить, не надейся он, что она примет это на свой счет. И разве стал бы он тайно искать ее глазами на приеме во дворце, если бы не чувствовал к ней влечения, как и она к нему?
Когда Джулиан взял ее руку, Катерина призвала все свое самообладание, чтобы посмотреть ему в глаза.
Он встретил ее взгляд ослепительной улыбкой.
— Надеюсь, моя просьба не будет преждевременной, если я попрошу вас оставить за мной первый танец?
Ее страхи сразу исчезли.
— Вовсе нет, — сказала она, чувствуя, что ее сердце готово разорваться от счастья. — Конечно, первый танец ваш.
В следующие полчаса, когда гости проходили мимо выстроившихся в ряд Василовичей, Катерина улыбалась, отвечая на приветствия; ее лицо светилось, глаза сияли. Джулиан не попросил бы у нее первый танец, не испытывай он к ней особых чувств. Она была слишком взволнована его просьбой, чтобы придать значение его последующей короткой беседе с Натальей, которая часто смеялась. Катерина знала, что сестра относится к нему так же доброжелательно, как и отец.
— Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, полюби меня, — шептала она.
Все складывалось как нельзя лучше. Джулиан с симпатией относится к Наталье и будет для нее идеальным свояком. Его политическая осведомленность будет способствовать долгим беседам с ее отцом, а ее мать, несомненно, будет довольна его превосходными английскими манерами и благоразумием.
Последовав за родителями в бальный зал, Катерина была уверена, что следующие несколько часов навсегда ей запомнятся.
По традиции балы у Василовичей всегда начинались с вальса, и на этот раз бал открылся «Голубым Дунаем». Когда заиграл оркестр и отец вывел мать на середину зала, Катерина была счастлива. Многие родственники вежливо ее приглашали, и она записывала их имена в свою бальную карточку, но Джулиану она отдала первый вальс. Игнорируя других кавалеров, она вышла с ним на середину, и, когда родители завершили первый тур вальса, Джулиан обнял ее и закружил под звуки нестареющего шедевра Штрауса.
В зале было много зеркал, и Катерина могла видеть в них себя и Джулиана. Он был высокого роста, широкоплечий. Элегантный фрак прекрасно на нем сидел. Светлые волосы блестели в свете люстр. Она же, в своем белом тюлевом платье, украшенном жемчугом, выглядела почти как невеста. В ее волнистых волосах красовались гардении.
Вокруг Катерины и Джулиана кружились другие пары. Наталья танцевала с пожилым дядюшкой, и когда она, кружась, приблизилась к ним, Джулиан слегка сдвинул брови и удивленно спросил:
— Не кажется ли вам, что кавалер Натальи немного староват для нее?
— Это не поклонник, — сказала Катерина, обеспокоенная его вниманием к сестре. Ей не хотелось, чтобы он считал Наталью уже достаточно взрослой. — Это ее двоюродный дядя, и к тому же крестный.
Они вальсировали, проносясь мимо сидящих у стен тетушек, и Катерина заметила, что некоторые из них удивленно смотрели им вслед. Было ли это следствием того, что они представляли собой необычайно красивую пару, или же того, что всем было ясно: они танцуют вместе не просто из светской учтивости, Катерина не знала.
— Я нахожу историю вашего семейства весьма интригующей, — продолжал Джулиан. — Вернуть трон, потеряв его, — это само по себе довольно необычно, но вернуть его дважды — такое бывает чрезвычайно редко.
— Прадед сам пытался вернуть себе престол, — сказала Катерина, довольная, что Джулиан интересуется ее семьей, и была готова рассказать ему все, что ей известно. — Однако Милош Обренович убил его и отправил голову в Стамбул в дар турецкому султану. После этого Обреновичи правили страной в сговоре с турками, пока старший сын прадеда не вернул трон Карагеоргиевичам в 1842 году.
— А через шестнадцать лет вновь его потерял?
Катерине показалось, что в его словах прозвучала легкая насмешка.
— Обреновичи не прекращали плести заговоры, пытаясь его свергнуть, — пояснила она, желая, чтобы Джулиан понял, что вторичная потеря трона была не просто оплошностью Карагеоргиевичей. — Они устроили в стране смуту, стараясь посеять недоверие к королю, и в конечном счете в этом преуспели, однако народ их не поддержал. Одиннадцать лет назад Александр Обренович и его жена были убиты, и парламент пригласил дядю Петра вернуться из изгнания и стать королем.
Это была довольно необычная, кровавая история, которую тем более странно было слушать в этой роскошной обстановке и из уст красавицы, похожей на Мону Лизу.
Легко и осторожно обнимая Катерину, Джулиан размышлял, известна ли ей другая версия истории ее семьи. Прежде чем покинуть Лондон, он внимательно изучил предоставленную ему в Форин оффис [3] семейную хронику Карагеоргиевичей.
Кровавые варвары, сделал вывод служивший с ним чиновник. Возможно, к нынешнему королю это не относится, но все его предшественники из семейства Карагеоргиевичей и Обреновичей были именно таковыми. Черный Георгий не пощадил бы и родную мать ради своей выгоды, а Обреновичи постоянно дрались из-за женщин.
Когда Джулиан прибыл в Белград, советник Британской миссии высказался по этому поводу весьма язвительно:
— Возможно, Лондон решил убедиться в законности власти короля Петра, но сделал это почему-то только по прошествии трех лет после его воцарения. Думаю, вы тоже считаете отвратительным убийство Александра Обреновича, вследствие чего нынешний король обрел трон.
— Но король Петр не несет ответственности за это убийство, не так ли? — спросил Джулиан. — Кажется, он находился в Женеве, когда Александр и его жена Драга были убиты.
— Да, Петр Карагеоргиевич действительно был там. И, разумеется, он лично не планировал убийства. Это сделал капитан Драгутин Димитриевич. Однако не следует забывать, что вместо того, чтобы его казнить, король произвел Димитриевича в полковники, и сейчас тот возглавляет разведку сербской армии.
Когда затихли последние аккорды «Голубого Дуная», Джулиан подумал, слышала ли когда-нибудь Катерина о том, что ее дядя попустительствовал убийце короля Александра и королевы Драги. Так или иначе, ее семья в былые времена пользовалась дурной славой, и стоит ли связывать себя с ней брачными узами?
Вальс кончился, и Катерина нерешительно сказала:
— Иногда я думаю, достаточно ли знают дипломаты о тех странах, куда их направляют.
Джулиан обвел взглядом зал, и прошла секунда или чуть более, прежде чем обостренная интуиция дипломата подсказала ему ответ.
— Вероятно, нет, — откровенно сказал он и сразу сосредоточился. — Мне очень хотелось бы побольше узнать о вашей стране и о честолюбивых устремлениях сербов.
Щеки Катерины вспыхнули. Она вдруг почувствовала, что не способна предложить Джулиану поговорить на эту тему в более приватной обстановке. Он сам должен это сделать.
— Прошу вас отдать мне танец после ужина, — предусмотрительно сказал он. — И кроме того, вместо застолья предлагаю прогуляться по саду, где нам будет удобнее поговорить.
Катерина утвердительно кивнула и подумала о том, как легко все устроилось. Когда Джулиан подвел ее к отцу, она улыбнулась. Наверное, такая легкость объясняется тем, что они без слов понимали друг друга. Между ними возникло духовное согласие, как у ее родителей.
— Советник Французской миссии — настоящий донжуан, — сказал отец Катерины Джулиану, наблюдая, как упомянутый им господин вывел на середину зала еще одну хорошенькую девицу.
Джулиан, хорошо зная, что следует избегать неосторожных замечаний, пробормотал в ответ:
— Кажется, это его племянница.
— Разумеется. — Алексий Василович ухмыльнулся в свои нафабренные усы. — У некоторых высокопоставленных дипломатов так много племянниц и крестниц, что я просто сбился со счета.
Джулиан подумал о пожилом партнере Натальи и еще раз осмотрел зал, надеясь ее увидеть.
Блестящие волосы, сияющие глаза и ослепительная улыбка Натальи излучали необычайную жизненную силу, и все вокруг оборачивались, провожая ее оценивающими взглядами, когда она направилась к отцу с другого конца зада.
— Папа! — воскликнула она с почти детской радостью. — Ты не поверишь, но французский и русский посланники пригласили меня танцевать.
— С их стороны было бы глупо не сделать этого, — улыбаясь сказал отец. — Однако, надеюсь, у тебя еще остались свободные танцы?
— Совсем немного, — гордо ответила Наталья. — Я не помню, чтобы раньше на балах было так весело, как сегодня.
— Ты все помнишь, — раздраженно сказала Катерина. — Ты встречалась с ним, черт побери!
Смеркалось, но было еще тепло, и они гуляли в саду при доме. Катерина выбрала это безопасное место, чтобы поговорить с Натальей наедине. В саду их не могли услышать ни родители, ни слуги.
Наталья держала в руке розу, взволнованно обрывая ее лепестки. Она никогда не умела врать и притворяться, хотя понимала, что сейчас ей было бы намного легче, обладай она такими способностями.
— Вица — подлая сплетница, — сердито сказала Наталья. — Какое ей дело до того, куда я хожу и с кем встречаюсь? Кстати, как она сама оказалась в «Золотом осетре»?
Катерина мысленно отметила название кофейни и, стараясь сдерживаться, сказала:
— Тебя там видела не Вица, а Макс.
— Ах, Макс! — Наталья вконец разозлилась. — Мне следовало догадаться. Он никогда меня не любил. Помнишь, когда мы были детьми, он…
— Я не собираюсь предаваться воспоминаниям, Наталья, — твердо сказала Катерина. — Любит ли тебя Макс или нет — это не важно. Главное — он видел тебя в кофейне.
— Ну видел, — неохотно согласилась Наталья. — Что из того?
Одному Богу известно, что еще он мог про меня наговорить…
— Разумеется, он не мог оставить это без внимания! — Катерина никогда не теряла хладнокровия, но сейчас была близка к тому, чтобы вспылить. — Тебе всего лишь семнадцать! Мама и папа предоставили нам достаточную свободу, но они не разрешали тебе слоняться по Белграду без присмотра. Почему с тобой не было мисс Бенсон? Гувернантка должна сопровождать тебя на уроки музыки. Если родители узнают, что ты ходила в кофейню, где собираются студенты, они с ума сойдут!
Наталья снова принялась обрывать лепестки розы своими коротко остриженными перламутровыми ногтями. Несмотря на упрямство и своеволие, она горячо любила родителей и не хотела причинять им неприятности.
— Надеюсь, ты ничего не расскажешь папе и маме? — спросила она, сдвинув брови.
— У меня нет желания сообщать им об этом, — искренне сказала Катерина, — но пока ты не объяснишь, почему оказалась в кофейне со студентами, и пока не пообещаешь, что это не повторится, я не могу обещать хранить молчание.
Сестры брели по саду, настолько увлеченные разговором, что не представляли, куда идут. Наталья понимала, что вынуждена рассказать Катерине о своей связи с Гаврило и его друзьями, но сделать это надо так, чтобы не раскрыть слишком много.
— Гаврило и Неджелко тоже в этом году посещали Консерваторию и…
Они остановились у одной из самых любимых их матерью скамеек в розарии. Место было выбрано так, чтобы можно было наслаждаться чудесным ароматом, и Катерина села на скамью, чувствуя, как растет ее тревога. До сих пор она была уверена, что Наталья всего лишь раз зашла в кофейню, но теперь выясняется, что сестра бывала там неоднократно.
— ..мы случайно познакомились, когда они зашли в мой класс…
— Но у тебя ведь индивидуальные занятия! — возразила Катерина, испугавшись при мысли о том, что простолюдины могут так легко общаться с представительницей королевского дома. — А где же был твой учитель?
— Месье Ласаль опоздал. Он часто задерживается. Иногда вообще не приходит.
Катерина побледнела. Она подумала о том, с какой целью Гаврило и Неджелко, молодые боснийцы, находятся в Сербии.
Если они хотят поднять восстание в Боснии против Габсбургов, тогда связь с представительницей сербского королевского дома им нужна, чтобы заручиться поддержкой престолонаследника или даже самого короля Петра.
— Скажи, а Гаврило и Неджелко интересуются политикой? — спросила Катерина, уже уверенная в ответе.
— Они ведь студенты, — сказала Наталья уклончиво, — а все студенты так или иначе не стоят в стороне от политической жизни.
Ужасная мысль поразила Катерину, и она испугалась.
— Они ведь участвуют в движении «Молодая Босния», не так ли?
Члены этой революционной молодежной организации были известны своей безрассудностью и жестокостью. Четыре года назад один из них пытался убить правителя Боснии. Удайся ему это, гнев Габсбургов мог бы привести к ответным репрессиям и спровоцировать восстание.
— Нет, — решительно возразила Наталья, чувствуя облегчение оттого, что на этот раз ей не пришлось врать. — Ничего подобного.
Она не сказала, что Гаврило и Неджелко не были членами «Молодой Боснии» только потому, что считали ее недостаточно действенной, и состояли в рядах более активной организации.
Катерина облегченно вздохнула. Слава Богу, сестра никак не связана с боснийскими революционерами-фанатиками и, судя по тому, как она говорила о Принципе и его друге, не влюблена ни в одного из них. Ее пребывание в кофейне «Золотой осетр» не было связано с националистическим экстремизмом или слепым увлечением. Оставалось только потребовать от Натальи обещания никогда больше не ходить ни в эту, ни в другие кофейни, где собирались студенты.
— Это было большой глупостью с твоей стороны, — сказала Катерина, чувствуя себя в эти минуты скорее гувернанткой, чем сестрой. — Ты злоупотребила доверием папы, мамы и месье Ласаля… Полагаю, тебе нравится ходить по городу без сопровождения и общаться со сверстниками, но это не должно повториться, Наталья. Это крайне опасно. С тобой может случиться все что угодно.
Наталью так и подмывало спросить, что именно имела в виду Катерина, но она промолчала. Сдерживая свою досаду на сестру из-за отсутствия у той мечты об объединении всех южных славян, Наталья искренне сказала:
— Извини, Катерина. Я не хотела тебя волновать.
— В таком случае постарайся не делать этого впредь, — сурово ответила Катерина, хотя была рада, что все разрешилось Наталья тоже была довольна, так как Катерина не потребовала от нее обещания никогда больше не встречаться с Гаврило и Неджелко и не посещать кофейню «Золотой осетр». Сестра просто сказала, что не надо этого делать.
— Ты знаешь, что мама пригласила всех дипломатов из Британской и Французской миссий на Летний бал? — спросила она, сознавая, что в будущем надо быть осторожнее, а сейчас необходимо поскорее сменить тему. — На балу будут также русский посланник и казачьи офицеры. По-моему, казаки очень красивые, ты не находишь?
Снисходительно слушая щебетанье Натальи о Летнем бале и об офицерах, с которыми сестра могла бы невинно кокетничать, Катерина встала. У нее были свои романтические надежды на этот бал. Снова и снова она вспоминала слова Джулиана Филдинга о его предпочтительном отношении к старшим сестрам и размышляла, не было ли это намеком. А если это так?
Ее сердце учащенно забилось. Если бы он сделал предложение, а она его приняла, это означало бы, что ей пришлось бы рано или поздно покинуть Сербию. Молодые дипломаты никогда не задерживались подолгу на одном месте.
Через год, а может быть, и раньше, Джулиана переведут в Вену, Париж или даже в Санкт-Петербург.
Теперь Наталья уже болтала о собачке Белле. Сандро сказал, что, если ее отец не возражает, он отдаст ей щеночка.
— Я спросила у папы об этом сегодня утром, и он ответил, что если Белла не будет путаться у него под ногами и заходить в его кабинет, то я могу ее взять. Как думаешь, она могла бы спать в нашей спальне, Катерина? Она слишком мала, чтобы оставаться одной.
— Конечно, я не возражаю, — сказала Катерина, стараясь не думать о том, что Белла может испортить ее одежду и туфли.
Сейчас ее мысли были заняты тем, насколько трудно ей будет покинуть родной дом. Она жила в очень дружной семье, и, конечно, ей придется сильно скучать по родителям и Наталье. Тем не менее Катерина с восторгом думала о Вене, Париже и Санкт-Петербурге, чувствуя, что могла бы легко привыкнуть к жизни в этих городах.
До того как ее дядя вернулся в Сербию королем десять лет назад, он и многие другие Карагеоргиевичи жили в изгнании в Женеве. Там и родились она и Наталья. И хотя сестра ненавидела Швейцарию, поскольку эта страна находилась слишком далеко от Сербии, которую она никогда не видела, Катерина была там счастлива. Ей нравилась Швейцария своей чистотой и опрятностью, а также благоразумием и уравновешенностью ее жителей.
О Санкт-Петербурге этого нельзя было сказать, но она надеялась, что в Вене, Париже и в других европейских столицах, куда могли перевести Джулиана, будет так же, как в Женеве.
Сестры подошли к дому, и Наталья сказала:
— Пойду спрошу у мамы, можно ли мне поехать в Конак и забрать Беллу. Меня может сопровождать мисс Бенсон.
Летний бал у Василовичей обычно устраивали в августе, но в этом году мать решила провести его пораньше.
— По крайней мере в это время розы еще в полном цвету и в лунную ночь выглядят очень романтично, — сказала она, осматривая бальный зал с мраморным полом, где высокие, от пола до потолка, окна, выходящие на террасу и в сад, были открыты.
Катерина, чьи мысли были полностью заняты Джулианом Филдингом, с ней согласилась. Она не сомневалась, что сегодня вечером Джулиан будет с ней танцевать и, упомянув о «Черной руке», ей удастся полностью завладеть его вниманием. Возможно, он попросит ее выйти в сад, где они смогут поговорить без помех. А когда закончится обсуждение проблем, представляющих для него профессиональный интерес, может быть, беседа примет более интимный характер?
На ней было бальное платье из белого тюля с сердцевидным вырезом на груди. Лиф, отделанный мелким жемчугом, плотно облегал ее стан, а юбка с небольшим восхитительным шлейфом свободно ниспадала к ногам. Блестящие волосы, отливающие медью, были уложены в высокую прическу с вьющимися локонами и украшены гардениями. Она знала без лишнем скромности, что выглядит очень мило, и хотела увидеть в золотисто-карих глазах Джулиана Филдинга подтверждение этому.
— Через несколько минут начнут прибывать гости, мама, — сказала Катерина, испытывая волнение. — Может быть, следует пойти и сказать Наталье, чтобы она спустилась для встречи?
Мать одобрительно кивнула и бросила последний взгляд на бальный зал. В ярком свете люстр сиял золотом роскошный потолок, в нишах стояли большие хрустальные вазы с орхидеями. оркестр занял свое место, лакеи были в полной готовности. Удовлетворенная увиденным, она повернулась на высоких каблуках своих атласных туфель и направилась к парадному входу, где вместе со своей семьей должна была встретить около двухсот гостей.
Катерина приподняла пальчиками шлейф своего платья и поспешила по устланной красным ковром лестнице наверх в комнату, которую делила с Натальей. Когда она выходила отсюда четверть часа назад, Наталья никак не могла решить, что надеть, и они изводили немку-служанку, которая измучилась подавать им то одно, то другое платье из тюля или шелка. Войдя в комнату, Катерина поняла, что сестра так ничего и не выбрала.
— Мама уже ждет нас для встречи гостей! — воскликнула она в ужасе. — У тебя осталось не больше пяти минут!
Наталья, в лифчике и в кружевных штанишках, скорчила гримасу:
— Я хочу надеть сиреневое платье, но Хельга возражает.
Она считает, что оно мне не подходит, и отказывается помогать.
Хельга, служившая в их семье уже пятнадцать лет, сказала твердо:
— Это платье не годится для семнадцатилетней девочки. Я говорила об этом раньше и повторяю сейчас.
Катерина посмотрела на платье, разложенное на кровати.
Сшитое из парчи, с глубоким декольте, оно было украшено на плече отвратительными фиалками.
— Ты совершенно права, Хельга, — сказала она. — Это платье действительно ужасно, оно для пожилой дамы.
— Хорошо, тогда что вы скажете, если я надену белое? Хотя белый цвет мне надоел.
— Может быть, он и надоел, — флегматично заявила Хельга, — однако очень подходит молодой девушке.
— Тебе следует поторопиться, — сказала Катерина, услышав шум подъезжавших экипажей. — Я больше не могу ждать.
Увидимся внизу, Гости уже заполнили вестибюль, когда она спустилась. Джулиана Филдинга среди них не было, но Катерина и не ждала его так рано.
Наталья вскоре незаметно присоединилась к родителям и сестре. Катерина с облегчением увидела, что Хельга все-таки настояла на своем. Скромное платье Натальи было из белого шелка с приколотыми к корсажу розами, талию подчеркивал розовый пояс.
— Добрый вечер, бабушка Евдохия, — смиренно сказала она, приветствуя родственников. — Добрый вечер. Макс.
Губы Катерины тронула легкая улыбка. Голос Натальи был ласковым и приятным, без какого-либо намека на раздражение, которое проявлялось раньше при упоминании о Максе.
Однако когда объявили о прибытии Джулиана Филдинга, Катерина забыла о сестре. Джулиан в вечернем костюме выглядел еще красивее. В нем ощущалась какая-то внутренняя сила.
Катерина интуитивно почувствовала, что он из тех редких мужчин, которые, однажды полюбив, будут преданны своей избраннице до конца.
Судя по тому, как ее отец приветствовал англичанина, казалось, что Филдинг тоже ему нравится, и внезапно Катерина поняла, что чувство, которое она испытывала к Джулиану, не просто симпатия. И даже не слепое увлечение. Она по уши в него влюблена. Безгранично и навсегда.
Сейчас он здоровался с ее матерью. Он находился так близко от нее, что Катерина почувствовала свежесть его накрахмаленной рубашки и запах его одеколона. Ее охватило волнение.
Что, если она не правильно истолковала внимание, которое он ей уделил недавно? А если с его стороны это была только вежливость и ничего более? Затем она вспомнила его замечание о старшей сестре, и надежда в ней вспыхнула с новой силой. Разумеется, Джулиан не стал бы так говорить, не надейся он, что она примет это на свой счет. И разве стал бы он тайно искать ее глазами на приеме во дворце, если бы не чувствовал к ней влечения, как и она к нему?
Когда Джулиан взял ее руку, Катерина призвала все свое самообладание, чтобы посмотреть ему в глаза.
Он встретил ее взгляд ослепительной улыбкой.
— Надеюсь, моя просьба не будет преждевременной, если я попрошу вас оставить за мной первый танец?
Ее страхи сразу исчезли.
— Вовсе нет, — сказала она, чувствуя, что ее сердце готово разорваться от счастья. — Конечно, первый танец ваш.
В следующие полчаса, когда гости проходили мимо выстроившихся в ряд Василовичей, Катерина улыбалась, отвечая на приветствия; ее лицо светилось, глаза сияли. Джулиан не попросил бы у нее первый танец, не испытывай он к ней особых чувств. Она была слишком взволнована его просьбой, чтобы придать значение его последующей короткой беседе с Натальей, которая часто смеялась. Катерина знала, что сестра относится к нему так же доброжелательно, как и отец.
— Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, полюби меня, — шептала она.
Все складывалось как нельзя лучше. Джулиан с симпатией относится к Наталье и будет для нее идеальным свояком. Его политическая осведомленность будет способствовать долгим беседам с ее отцом, а ее мать, несомненно, будет довольна его превосходными английскими манерами и благоразумием.
Последовав за родителями в бальный зал, Катерина была уверена, что следующие несколько часов навсегда ей запомнятся.
По традиции балы у Василовичей всегда начинались с вальса, и на этот раз бал открылся «Голубым Дунаем». Когда заиграл оркестр и отец вывел мать на середину зала, Катерина была счастлива. Многие родственники вежливо ее приглашали, и она записывала их имена в свою бальную карточку, но Джулиану она отдала первый вальс. Игнорируя других кавалеров, она вышла с ним на середину, и, когда родители завершили первый тур вальса, Джулиан обнял ее и закружил под звуки нестареющего шедевра Штрауса.
В зале было много зеркал, и Катерина могла видеть в них себя и Джулиана. Он был высокого роста, широкоплечий. Элегантный фрак прекрасно на нем сидел. Светлые волосы блестели в свете люстр. Она же, в своем белом тюлевом платье, украшенном жемчугом, выглядела почти как невеста. В ее волнистых волосах красовались гардении.
Вокруг Катерины и Джулиана кружились другие пары. Наталья танцевала с пожилым дядюшкой, и когда она, кружась, приблизилась к ним, Джулиан слегка сдвинул брови и удивленно спросил:
— Не кажется ли вам, что кавалер Натальи немного староват для нее?
— Это не поклонник, — сказала Катерина, обеспокоенная его вниманием к сестре. Ей не хотелось, чтобы он считал Наталью уже достаточно взрослой. — Это ее двоюродный дядя, и к тому же крестный.
Они вальсировали, проносясь мимо сидящих у стен тетушек, и Катерина заметила, что некоторые из них удивленно смотрели им вслед. Было ли это следствием того, что они представляли собой необычайно красивую пару, или же того, что всем было ясно: они танцуют вместе не просто из светской учтивости, Катерина не знала.
— Я нахожу историю вашего семейства весьма интригующей, — продолжал Джулиан. — Вернуть трон, потеряв его, — это само по себе довольно необычно, но вернуть его дважды — такое бывает чрезвычайно редко.
— Прадед сам пытался вернуть себе престол, — сказала Катерина, довольная, что Джулиан интересуется ее семьей, и была готова рассказать ему все, что ей известно. — Однако Милош Обренович убил его и отправил голову в Стамбул в дар турецкому султану. После этого Обреновичи правили страной в сговоре с турками, пока старший сын прадеда не вернул трон Карагеоргиевичам в 1842 году.
— А через шестнадцать лет вновь его потерял?
Катерине показалось, что в его словах прозвучала легкая насмешка.
— Обреновичи не прекращали плести заговоры, пытаясь его свергнуть, — пояснила она, желая, чтобы Джулиан понял, что вторичная потеря трона была не просто оплошностью Карагеоргиевичей. — Они устроили в стране смуту, стараясь посеять недоверие к королю, и в конечном счете в этом преуспели, однако народ их не поддержал. Одиннадцать лет назад Александр Обренович и его жена были убиты, и парламент пригласил дядю Петра вернуться из изгнания и стать королем.
Это была довольно необычная, кровавая история, которую тем более странно было слушать в этой роскошной обстановке и из уст красавицы, похожей на Мону Лизу.
Легко и осторожно обнимая Катерину, Джулиан размышлял, известна ли ей другая версия истории ее семьи. Прежде чем покинуть Лондон, он внимательно изучил предоставленную ему в Форин оффис [3] семейную хронику Карагеоргиевичей.
Кровавые варвары, сделал вывод служивший с ним чиновник. Возможно, к нынешнему королю это не относится, но все его предшественники из семейства Карагеоргиевичей и Обреновичей были именно таковыми. Черный Георгий не пощадил бы и родную мать ради своей выгоды, а Обреновичи постоянно дрались из-за женщин.
Когда Джулиан прибыл в Белград, советник Британской миссии высказался по этому поводу весьма язвительно:
— Возможно, Лондон решил убедиться в законности власти короля Петра, но сделал это почему-то только по прошествии трех лет после его воцарения. Думаю, вы тоже считаете отвратительным убийство Александра Обреновича, вследствие чего нынешний король обрел трон.
— Но король Петр не несет ответственности за это убийство, не так ли? — спросил Джулиан. — Кажется, он находился в Женеве, когда Александр и его жена Драга были убиты.
— Да, Петр Карагеоргиевич действительно был там. И, разумеется, он лично не планировал убийства. Это сделал капитан Драгутин Димитриевич. Однако не следует забывать, что вместо того, чтобы его казнить, король произвел Димитриевича в полковники, и сейчас тот возглавляет разведку сербской армии.
Когда затихли последние аккорды «Голубого Дуная», Джулиан подумал, слышала ли когда-нибудь Катерина о том, что ее дядя попустительствовал убийце короля Александра и королевы Драги. Так или иначе, ее семья в былые времена пользовалась дурной славой, и стоит ли связывать себя с ней брачными узами?
Вальс кончился, и Катерина нерешительно сказала:
— Иногда я думаю, достаточно ли знают дипломаты о тех странах, куда их направляют.
Джулиан обвел взглядом зал, и прошла секунда или чуть более, прежде чем обостренная интуиция дипломата подсказала ему ответ.
— Вероятно, нет, — откровенно сказал он и сразу сосредоточился. — Мне очень хотелось бы побольше узнать о вашей стране и о честолюбивых устремлениях сербов.
Щеки Катерины вспыхнули. Она вдруг почувствовала, что не способна предложить Джулиану поговорить на эту тему в более приватной обстановке. Он сам должен это сделать.
— Прошу вас отдать мне танец после ужина, — предусмотрительно сказал он. — И кроме того, вместо застолья предлагаю прогуляться по саду, где нам будет удобнее поговорить.
Катерина утвердительно кивнула и подумала о том, как легко все устроилось. Когда Джулиан подвел ее к отцу, она улыбнулась. Наверное, такая легкость объясняется тем, что они без слов понимали друг друга. Между ними возникло духовное согласие, как у ее родителей.
— Советник Французской миссии — настоящий донжуан, — сказал отец Катерины Джулиану, наблюдая, как упомянутый им господин вывел на середину зала еще одну хорошенькую девицу.
Джулиан, хорошо зная, что следует избегать неосторожных замечаний, пробормотал в ответ:
— Кажется, это его племянница.
— Разумеется. — Алексий Василович ухмыльнулся в свои нафабренные усы. — У некоторых высокопоставленных дипломатов так много племянниц и крестниц, что я просто сбился со счета.
Джулиан подумал о пожилом партнере Натальи и еще раз осмотрел зал, надеясь ее увидеть.
Блестящие волосы, сияющие глаза и ослепительная улыбка Натальи излучали необычайную жизненную силу, и все вокруг оборачивались, провожая ее оценивающими взглядами, когда она направилась к отцу с другого конца зада.
— Папа! — воскликнула она с почти детской радостью. — Ты не поверишь, но французский и русский посланники пригласили меня танцевать.
— С их стороны было бы глупо не сделать этого, — улыбаясь сказал отец. — Однако, надеюсь, у тебя еще остались свободные танцы?
— Совсем немного, — гордо ответила Наталья. — Я не помню, чтобы раньше на балах было так весело, как сегодня.