Страница:
— Но, Мак, вы же не будете сравнивать блоху и человеческое существо!
Болан язвительно усмехнулся.
— Ими обоими движет одна и та же форма энергии. И в какой момент, по-вашему, она становится священной?
— Короче, для вас жизнь — всего-навсего поток энергии?
— Какая разница, как ее называть? — вздохнул он. — Но вы, по крайней мере, допускаете, что это — созидательная сила?
— Не всегда.
— Ну уж поначалу-то — непременно. Разумеется, потом, с какого-то момента, все усложняется. Вселенная распадается... кажется, это называют законом энтропии... Энергия постепенно исчезает, и мир рушится. Верно?
— Довольно примитивная интерпретация, к тому же очень субъективная, — заметила Роза.
— Ну еще бы, ведь у вас диплом физика! А я с трудом уберег свой мозг от постороннего влияния. Я просто спрашиваю: имеет ли научную ценность закон энтропии, проверен он или нет?
— Если бы это было не так, — улыбнулась она, — все открытия двадцатого века оказались бы совершенными иллюзиями.
— Тогда какой же основной закон жизни? — спросил он.
Роза Эйприл снова улыбнулась.
— Наш разговор ни к чему не приведет. Вы пытаетесь поймать меня на слове.
После недолгой паузы Болан еще раз спросил:
— Если каждый организм имеет тенденцию к разрушению и уничтожению, то как объяснить жизнь блохи и цветка? Может быть, это основной закон жизни?
— Трудно сказать, не знаю.
— А что ведет жизнь к уничтожению? Что заставляет жить блоху и цветок?
— Я думаю, все та же сила, которая движет и человеком, — спокойно ответила она. — И теперь я уже не играю словами.
— Так о чем мы говорили? — тихо спросил он.
— О священном характере жизни.
— Для меня, Апрельская Роза, — медленно произнес Мак, — если и есть что-то священное в жизни, так это как раз момент нарушения закона энтропии. И нарушает его жизненная сила, в каком-то смысле противодействующая энергия. Она строит, созидает и упорядочивает Вселенную, которая неизбежно стремится к распаду и хаосу.
— Допустим, — согласилась она.
— Значит, именно эта сила священна, а не слон, блоха, человек или мышь.
— И что дальше?
— Отклонения могут появиться тогда, когда эта сила обретает форму: ведь ее форма не является обязательно священной, имеем мы дело с мышью или с человеком. Все зависит от цели... и, может быть, от мотивации.
— Конечно, — признала она как бы нехотя. — Но мы отклонились от основного...
— А что оно такое — основное? Скажем, блоха — биологическая структура, очень приспособленная к существованию во Вселенной, находящейся в стадии распада. Это — частица жизни, отлично организованная и вполне самостоятельная. Но очень скоро закон энтропии возьмет верх, и блоха будет реинтегрирована в этом мире, а потом медленно канет в Лету.
Роза как-то странно посмотрела на него.
— Вы рассуждаете достаточно логично.
— Тогда скажите, в чем же основное для вас?
— Если вы ответите на этот вопрос, тогда я выдам вам какой угодно диплом по вашему выбору, причем с отличием и с похвальными отзывами экзаменационной комиссии. Но этот разговор нас никуда не приведет. Мак, я теперь даже не помню, с чего он начался.
Болан устало улыбнулся.
— Мы говорили о войне, Роза. И вы сказали, что у нее неприятный запах. Я с этим полностью согласен. Но она играет далеко не последнюю роль в механизме, который движет нашей старой доброй Вселенной. Как знать, может, даже самая малая локальная война способна сохранить священный характер всего живого. Человеческие существа не являются священными, хотя их действия могут быть таковыми. Но нет ни грамма святотатства в энергетической единице.
— Так мы и есть энергетические частицы?
— Несомненно. А что же еще? — сухо ответил он.
— Хорошо, хорошо, — устало вздохнула она. — Оставим этот разговор. Один-ноль в вашу пользу, солдат. А не поговорить ли нам о мире и любви, генерал?
— Сержант, — поправил он. — Генералы — солдаты абстрактного. Сержанты — категория конкретная.
— Да, главное — не высовываться, — язвительно заметила Роза.
— Поговорим о войне и о любви, — задумчиво ответил Болан, словно и не услышав выпад Розы Эйприл. — Это благородные и высокие понятия, вы не находите? Но я боюсь иллюзий, созданных человеческим разумом: изменчивых и случайных построений в мире, ввергаемом в хаос; утопического создания большой жизненной силы, постоянно вступающей в конфликт с неотвратимым принципом энтропии.
— Не говорите мне, что вы так думаете на самом деле!
— Однако это так, и мне стыдно в этом признаться. В абстрактном плане мир — всего лишь лень и поражение. В психологическом плане для человеческого разума это — составляющие энтропии. И есть конечная цель — смерть, ведь именно она является вечным миром, вечным покоем. Не случайно же мы так и называем смерть, когда хотим придать ей хоть какой-то смысл.
— А любовь? — не выдержала Роза.
— В абстрактном плане или конкретно?
— Сначала в абстрактном.
— Любовь равносильна страху.
— Что вы имеете в виду?
— Я сказал — страх: страх перед одиночеством; перед полной изоляцией. Более или менее сознательный страх перед тем, что ничто в нашем мире не является по-настоящему священным.
— Глупости! — воскликнула Роза.
— Вы чтите братскую любовь, поскольку осознаете, что она защищает и выводит вас из одиночества, — объяснил он.
— Я осмелюсь оспаривать ваше утверждение. Я искренне люблю человечество.
— Легко сказать. А конкретно — сколько человек вы любите?
— Кажется, мы собирались говорить о любви в абстрактном плане?
— Вот именно. Тогда скажите мне, любовь, как вы спите ночью?
— Куда вы клоните, Мак?
— Из всех человеческих существ, которых вы любите абстрактно, Апрельская Роза, в данную секунду умирают тысячи людей. Враг вездесущ. Его зовут голод, болезни, невежество, суеверие... Итак, принцесса, как вы могли провести в праздности шестнадцать лет на ученической скамье, в то время как ваши горячо любимые существа умирали? Вы накормили их, принесли им воды, перевязали их раны? Вы ни на йоту не любите человечество.
— Старые песни! — возмущенно воскликнула она. — Сплошная ерунда. Не могу же я ходить всю жизнь в трауре из-за тех вещей, за которыми не в силах уследить. Однако это вовсе не значит, что мне на все наплевать!
— Вот мы и добрались до сути философской дискуссии.
— Псевдофилософской, вы хотите сказать! В ваших методах борьбы я лично ничего интеллектуального не вижу, солдат!
— Ну да, — спокойно произнес он, — так я и думал. Вы просто хотите преподать урок нравственности старому бесчеловечному убийце. Я правильно понял?
— Нет, — проговорила она, смягчаясь. — Тем более, что, как мне кажется, ни вы, ни я не столь уж компетентны, чтобы давать уроки нравственности.
— Тогда кто же, по-вашему, компетентен? — ласково спросил Болан. — С тех пор, как первые философы выдвинули свои теории, условия жизни мало изменились. Кстати, никто из них так и не определил, что же есть истина. Философия — всего лишь направление, по которому должен следовать разум. Но существуют и другие направления, и каждое по-своему значимо. Я не видел ни одного солдата, который в бою не использовал бы максимально все возможности своего разума. Я подчеркиваю: разума.
— Ну а любовь? Всего лишь страх?
— В абстрактном плане — да. Но она изменяется. Становится желанием, нежностью, обладанием, защитой. И это неизбежно приводит нас к войне.
— О нет! — воскликнула она. — Не будем опять о войне!
Но Болан невозмутимо продолжал:
— Вы думаете, люди дерутся ради своего удовольствия? Они ведут войну ради тех, кого любят. Мать жертвует собой ради ребенка, она гонит от себя мысль, что он может умереть от голода. Мужчина убивает, поскольку не в силах допустить, что его семья станет жертвой какого-нибудь бродяги. Цивилизованная нация берет в руки оружие, потому что не хочет подчиняться дикарям.
— Перестаньте! Вы уже все смешали в одну кучу!
— Вовсе нет. Любовь порождает войну. Одно не может существовать без другого в мире, обреченном на возрастание энтропии. Впрочем, давайте начнем сначала. Взгляните на трогательные африканские племена, которые капитулировали перед законом энтропии: распалась даже семейная ячейка, и дети умирают на улицах, потому что матерям нечем их кормить. Эти люди не воюют, но и любовью уже не занимаются. Они просто лежат и умирают. Почему, как вы думаете?
— Вам лучше знать.
— Вероятно, но какое это имеет значение? Вы внимаете только голосу своего разума, а он не создан для того, чтобы воспринимать чужие доводы и с ними соглашаться. Однако хватит об этом. И езжайте не так быстро. Здесь скорость ограничена. Сейчас не время вступать в конфликты с полицейскими Колум-буса.
— Они тоже воюют, разве не так?
— Во всяком случае, это было бы желательно. Лучше, если бы они никогда не опускали рук и не позволяли себя убивать.
Роза подогнала «караван» к стоянке у «Гостиницы выходного дня».
— Может, я останусь с вами?
— Нет. Я найду вас в Индианаполисе около полудня.
Решение Палача было бесповоротным, и спорить с ним не приходилось.
— Вы очень великодушны, философ с поля брани.
А как сказать иначе? Сама того не ведая, Роза Эйприл почти проникла в тайну Мака Болана. Он больше привык действовать, чем рассуждать.
Глава 7
Глава 8
Болан язвительно усмехнулся.
— Ими обоими движет одна и та же форма энергии. И в какой момент, по-вашему, она становится священной?
— Короче, для вас жизнь — всего-навсего поток энергии?
— Какая разница, как ее называть? — вздохнул он. — Но вы, по крайней мере, допускаете, что это — созидательная сила?
— Не всегда.
— Ну уж поначалу-то — непременно. Разумеется, потом, с какого-то момента, все усложняется. Вселенная распадается... кажется, это называют законом энтропии... Энергия постепенно исчезает, и мир рушится. Верно?
— Довольно примитивная интерпретация, к тому же очень субъективная, — заметила Роза.
— Ну еще бы, ведь у вас диплом физика! А я с трудом уберег свой мозг от постороннего влияния. Я просто спрашиваю: имеет ли научную ценность закон энтропии, проверен он или нет?
— Если бы это было не так, — улыбнулась она, — все открытия двадцатого века оказались бы совершенными иллюзиями.
— Тогда какой же основной закон жизни? — спросил он.
Роза Эйприл снова улыбнулась.
— Наш разговор ни к чему не приведет. Вы пытаетесь поймать меня на слове.
После недолгой паузы Болан еще раз спросил:
— Если каждый организм имеет тенденцию к разрушению и уничтожению, то как объяснить жизнь блохи и цветка? Может быть, это основной закон жизни?
— Трудно сказать, не знаю.
— А что ведет жизнь к уничтожению? Что заставляет жить блоху и цветок?
— Я думаю, все та же сила, которая движет и человеком, — спокойно ответила она. — И теперь я уже не играю словами.
— Так о чем мы говорили? — тихо спросил он.
— О священном характере жизни.
— Для меня, Апрельская Роза, — медленно произнес Мак, — если и есть что-то священное в жизни, так это как раз момент нарушения закона энтропии. И нарушает его жизненная сила, в каком-то смысле противодействующая энергия. Она строит, созидает и упорядочивает Вселенную, которая неизбежно стремится к распаду и хаосу.
— Допустим, — согласилась она.
— Значит, именно эта сила священна, а не слон, блоха, человек или мышь.
— И что дальше?
— Отклонения могут появиться тогда, когда эта сила обретает форму: ведь ее форма не является обязательно священной, имеем мы дело с мышью или с человеком. Все зависит от цели... и, может быть, от мотивации.
— Конечно, — признала она как бы нехотя. — Но мы отклонились от основного...
— А что оно такое — основное? Скажем, блоха — биологическая структура, очень приспособленная к существованию во Вселенной, находящейся в стадии распада. Это — частица жизни, отлично организованная и вполне самостоятельная. Но очень скоро закон энтропии возьмет верх, и блоха будет реинтегрирована в этом мире, а потом медленно канет в Лету.
Роза как-то странно посмотрела на него.
— Вы рассуждаете достаточно логично.
— Тогда скажите, в чем же основное для вас?
— Если вы ответите на этот вопрос, тогда я выдам вам какой угодно диплом по вашему выбору, причем с отличием и с похвальными отзывами экзаменационной комиссии. Но этот разговор нас никуда не приведет. Мак, я теперь даже не помню, с чего он начался.
Болан устало улыбнулся.
— Мы говорили о войне, Роза. И вы сказали, что у нее неприятный запах. Я с этим полностью согласен. Но она играет далеко не последнюю роль в механизме, который движет нашей старой доброй Вселенной. Как знать, может, даже самая малая локальная война способна сохранить священный характер всего живого. Человеческие существа не являются священными, хотя их действия могут быть таковыми. Но нет ни грамма святотатства в энергетической единице.
— Так мы и есть энергетические частицы?
— Несомненно. А что же еще? — сухо ответил он.
— Хорошо, хорошо, — устало вздохнула она. — Оставим этот разговор. Один-ноль в вашу пользу, солдат. А не поговорить ли нам о мире и любви, генерал?
— Сержант, — поправил он. — Генералы — солдаты абстрактного. Сержанты — категория конкретная.
— Да, главное — не высовываться, — язвительно заметила Роза.
— Поговорим о войне и о любви, — задумчиво ответил Болан, словно и не услышав выпад Розы Эйприл. — Это благородные и высокие понятия, вы не находите? Но я боюсь иллюзий, созданных человеческим разумом: изменчивых и случайных построений в мире, ввергаемом в хаос; утопического создания большой жизненной силы, постоянно вступающей в конфликт с неотвратимым принципом энтропии.
— Не говорите мне, что вы так думаете на самом деле!
— Однако это так, и мне стыдно в этом признаться. В абстрактном плане мир — всего лишь лень и поражение. В психологическом плане для человеческого разума это — составляющие энтропии. И есть конечная цель — смерть, ведь именно она является вечным миром, вечным покоем. Не случайно же мы так и называем смерть, когда хотим придать ей хоть какой-то смысл.
— А любовь? — не выдержала Роза.
— В абстрактном плане или конкретно?
— Сначала в абстрактном.
— Любовь равносильна страху.
— Что вы имеете в виду?
— Я сказал — страх: страх перед одиночеством; перед полной изоляцией. Более или менее сознательный страх перед тем, что ничто в нашем мире не является по-настоящему священным.
— Глупости! — воскликнула Роза.
— Вы чтите братскую любовь, поскольку осознаете, что она защищает и выводит вас из одиночества, — объяснил он.
— Я осмелюсь оспаривать ваше утверждение. Я искренне люблю человечество.
— Легко сказать. А конкретно — сколько человек вы любите?
— Кажется, мы собирались говорить о любви в абстрактном плане?
— Вот именно. Тогда скажите мне, любовь, как вы спите ночью?
— Куда вы клоните, Мак?
— Из всех человеческих существ, которых вы любите абстрактно, Апрельская Роза, в данную секунду умирают тысячи людей. Враг вездесущ. Его зовут голод, болезни, невежество, суеверие... Итак, принцесса, как вы могли провести в праздности шестнадцать лет на ученической скамье, в то время как ваши горячо любимые существа умирали? Вы накормили их, принесли им воды, перевязали их раны? Вы ни на йоту не любите человечество.
— Старые песни! — возмущенно воскликнула она. — Сплошная ерунда. Не могу же я ходить всю жизнь в трауре из-за тех вещей, за которыми не в силах уследить. Однако это вовсе не значит, что мне на все наплевать!
— Вот мы и добрались до сути философской дискуссии.
— Псевдофилософской, вы хотите сказать! В ваших методах борьбы я лично ничего интеллектуального не вижу, солдат!
— Ну да, — спокойно произнес он, — так я и думал. Вы просто хотите преподать урок нравственности старому бесчеловечному убийце. Я правильно понял?
— Нет, — проговорила она, смягчаясь. — Тем более, что, как мне кажется, ни вы, ни я не столь уж компетентны, чтобы давать уроки нравственности.
— Тогда кто же, по-вашему, компетентен? — ласково спросил Болан. — С тех пор, как первые философы выдвинули свои теории, условия жизни мало изменились. Кстати, никто из них так и не определил, что же есть истина. Философия — всего лишь направление, по которому должен следовать разум. Но существуют и другие направления, и каждое по-своему значимо. Я не видел ни одного солдата, который в бою не использовал бы максимально все возможности своего разума. Я подчеркиваю: разума.
— Ну а любовь? Всего лишь страх?
— В абстрактном плане — да. Но она изменяется. Становится желанием, нежностью, обладанием, защитой. И это неизбежно приводит нас к войне.
— О нет! — воскликнула она. — Не будем опять о войне!
Но Болан невозмутимо продолжал:
— Вы думаете, люди дерутся ради своего удовольствия? Они ведут войну ради тех, кого любят. Мать жертвует собой ради ребенка, она гонит от себя мысль, что он может умереть от голода. Мужчина убивает, поскольку не в силах допустить, что его семья станет жертвой какого-нибудь бродяги. Цивилизованная нация берет в руки оружие, потому что не хочет подчиняться дикарям.
— Перестаньте! Вы уже все смешали в одну кучу!
— Вовсе нет. Любовь порождает войну. Одно не может существовать без другого в мире, обреченном на возрастание энтропии. Впрочем, давайте начнем сначала. Взгляните на трогательные африканские племена, которые капитулировали перед законом энтропии: распалась даже семейная ячейка, и дети умирают на улицах, потому что матерям нечем их кормить. Эти люди не воюют, но и любовью уже не занимаются. Они просто лежат и умирают. Почему, как вы думаете?
— Вам лучше знать.
— Вероятно, но какое это имеет значение? Вы внимаете только голосу своего разума, а он не создан для того, чтобы воспринимать чужие доводы и с ними соглашаться. Однако хватит об этом. И езжайте не так быстро. Здесь скорость ограничена. Сейчас не время вступать в конфликты с полицейскими Колум-буса.
— Они тоже воюют, разве не так?
— Во всяком случае, это было бы желательно. Лучше, если бы они никогда не опускали рук и не позволяли себя убивать.
Роза подогнала «караван» к стоянке у «Гостиницы выходного дня».
— Может, я останусь с вами?
— Нет. Я найду вас в Индианаполисе около полудня.
Решение Палача было бесповоротным, и спорить с ним не приходилось.
— Вы очень великодушны, философ с поля брани.
А как сказать иначе? Сама того не ведая, Роза Эйприл почти проникла в тайну Мака Болана. Он больше привык действовать, чем рассуждать.
Глава 7
Мотель располагался на невысокой возвышенности у долины Солт Крик, протянувшейся между автострадой и грядой более высоких холмов. Как раз напротив отеля «Рамада» находился торговый центр. На первый взгляд, обитатели Нэшвилла питали особую страсть ко всему деревенскому. Фасады торгового центра и ресторана «Хорошо поесть» были сделаны из бревен. Да и мотель словно врос в холм и ничем не нарушал сельского пейзажа окрестных мест. Это сооружение из темного дерева, тесаного камня и почти черного стекла гармонично сочетало роскошь современного здания с очарованием деревенской гостиницы.
Болан ехал по направлению к «Рамаде». Слева мелькнули школьные здания, справа — еще одна большая гостиница; вскоре Мак достиг перекрестка со светофором. Автострада номер 135 шла в направлении с севера на юг; с востока на запад тянулась дорога, пересекавшая Солт Крик и ведшая в Блумингтон. Сам Нэшвилл располагался с правой стороны, прилепившись к склонам очаровательных зеленых холмов.
Гарри «Макака» ничего не преувеличил. Маленький городок был в буквальном смысле забит народом. По узеньким улочкам сновали группы туристов и одинокие пешеходы, машины запрудили все мостовые; город напоминал гигантский муравейник.
В целом Нэшвилл выглядел вполне привлекательно: настоящий городок, сошедший с почтовой открытки, хотя, может, и не столько уже старинный. Несколько допотопных домиков и более новые постройки, выдержанные в духе прежней архитектуры, прекрасно гармонировали друг с другом.
«Караван» ехал в длинной веренице машин, двигавшихся к центру. Болан сразу прикинул, что здесь ему развернуться негде. Улицы кишели отдыхающими. Туристические автобусы и легковые автомобили стояли вдоль тротуаров, окулированных художниками и уличными торговцами. Молодежь и пожилые люди неспешно фланировали по улицам, наступая друг другу на пятки, в поисках достопримечательностей и развлечений.
Светофор не работал. Двое полицейских изо всех сил пытались разгрузить перекресток.
Болан видел и не такое. Но он приехал сюда по делу, а не как турист. Он свернул в первую же улицу направо, чтобы миновать пробку. Улица поднималась по склону холма, и вскоре он выехал на ровное место в стороне от центра городка. Здесь его трассу пересекала еще одна улица, идущая с востока на запад. На краю тротуара стоял пожарный гидрант, а чуть подальше расположилась картинная галерея. В этом месте пешеходов было гораздо меньше, но все равно вдоль тротуаров стояли туристические автобусы, а машины, застывшие на середине улицы, красноречиво свидетельствовали, что чуть пониже образовался затор. Болан доехал до гидранта, и тотчас какой-то человек в гражданском, весь вспотевший и запыхавшийся, подбежал к его фургону.
— Вы не имеете права здесь ставить машину! — закричал он. — Вы загородили проезд!
Болан опустил стекло и дружелюбно произнес:
— Не волнуйтесь, я вовсе не собираюсь здесь останавливаться. А вообще, если случится пожар, я вам не позавидую. Ни одна пожарная машина сюда не доберется.
Очевидно, Болан попал в точку. Мужчина горько усмехнулся.
— Об этом я все время твержу в муниципалитете. У пожарных должны быть свои подъезды к опасным местам. А пока что, город может спокойно гореть, и мы ничего не сумеем поделать. И все же я не могу вам позволить поставить здесь машину.
— Мне нужно проехать к отелю «Рамада», — объяснил Болан. — Как это лучше сделать?
Человек махнул рукой в направлении на восток.
— Поезжайте в общем потоке машин, за ярмарочной площадью будет полегче. Вы знаете, где сейчас находитесь?
Болан, улыбаясь, покачал головой.
— Это старая федеральная дорога номер 46. Все машины остановятся на ярмарочной площади, как раз внизу. Поезжайте за ними, а потом поверните направо. Так и доедете до самого отеля. Давайте пристраивайтесь к этому драндулету, он вас приведет куда надо.
Выйдя на середину улицы, мужчина остановил движение, потом сделал знак Болану, и тот занял место в веренице автомобилей позади какого-то странного экипажа. То был диковинный «поезд», составленный из старого трамвая на резиновых шинах и нескольких вагончиков, набитых пассажирами.
Болан признательно помахал мужчине рукой и поехал дальше. Через десять минут он уже пересек ярмарочную площадь и теперь двигался, не останавливаясь, вслед за «поездом».
Было немногим больше двух, когда он подъехал к отелю «Рамада». Здесь тоже было очень много машин, но Болан все-таки сумел припарковать «караван». Он быстро вышел из машины и отправился изучать будущий театр военных действий.
На нем превосходно сидел костюм из дорогой ткани, который был в моде среди мафиози в пору расцвета их организации. Болан толкнул парадную дверь и вошел в холл отеля. Натуральное дерево и тесаный камень свидетельствовали о комфорте, уюте и хорошем вкусе.
В салоне две девочки играли в домино. За стойкой администратора болтали служащие отеля, все как один одетые в джинсы. Человек десять туристов, рассевшись в глубоких креслах, вели неторопливую беседу. В баре царил полумрак. Зеркала, распложенные на стене напротив входа, придавали помещению иллюзию простора. В это время в баре почти никого не было. В соседнем салоне, примыкавшем к бару, стояли низенькие столики и удобные кресла. Чуть подальше находился еще один бар со стойкой и высокими табуретами. За одним из столиков у окна сидела молодая парочка и потягивала из высоких стаканов со льдом водку «Эристоф». Около стойки несколько молодых людей что-то оживленно обсуждали с барменом и официанткой.
Как все спокойно! И все так по-дружески.
Болан прошел в зал ресторана: огромное помещение с деревенской мебелью, посреди зала — большой камин, в котором мог бы поместиться «фольксваген». Народу было много, и очаровательные официантки суетливо сновали по залу от одного столика к другому. Здесь тоже царила приятная, почти домашняя атмосфера.
Болан даже пожалел, что не сможет здесь хоть сколько-нибудь задержаться. Сам родом из Новой Англии, он знал, что подобные городки Среднего Запада занимают особое место в американском культурном наследии. Именно здесь подлинное сердце страны, именно здесь...
Он подошел к стойке метрдотеля и спросил у него:
— У вас есть свободный столик? Тот приветливо улыбнулся.
— Если вы не заказали заранее, сэр...
— Не заказал, — перебил его Болан. — Но у вас есть заказ на имя мистера Такера, верно?
— Такер? — переспросил метрдотель. — Мистер Роджер Такер?
— Он самый.
— Понятно. Если вы не с ним...
— Нет, я не с ним, — ответил Болан. — Но у нас здесь назначена встреча.
— Он должен быть к трем часам. Подождите его в салоне.
— Мы договорились встретиться в баре, — отрезал Болан.
— Ну тогда... очень хорошо... Видите ли, мистер Такер обычно заказывает... — метрдотель никак не мог собраться с мыслями. — Но если у вас встреча в баре...
Болан продолжал расспрашивать:
— Кто-нибудь уже дожидается его в номере?
— Да, там его секретарша.
— Не могли бы вы сказать, где он остановился?
Метрдотель назвал номер. Болан поблагодарил и не спеша удалился.
На улице туристы садились в автобус. Болан проследил за ними взглядом, а потом решил подняться наверх.
Он постучал. Ему открыла красивая блондинка лет двадцати пяти. Не совсем во вкусе Болана, но довольно соблазнительная, если только не смотреть в ее большие рыбьи глаза. На ней было своеобразное сочетание комбинации и пижамы из шелка с разрезом почти до пупа. Приветливая улыбка сразу же исчезла с лица секретарши, как только посетитель спросил:
— Он приехал?
— Кто? — хмуро ответила она вопросом на вопрос.
Болан тотчас расцвел в дежурной улыбке и заявил:
— Вы, конечно, Джеки. А я Фрэнк. Он сказал мне, чтобы я пришел сегодня.
Женщина широко раскрыла дверь и повернулась к нему спиной. Болан вошел и притворил за собой дверь. Судя по всему, молодая женщина была разочарована.
— Может быть, я вам помешал?.. — деликатно осведомился он.
Она подняла на него равнодушные глаза и ответила:
— Работа всегда мешает. Но ничего, я уже начинаю привыкать. Если хотите пить, налейте себе что-нибудь в баре.
Номер оказался совсем неплох. Большая и удобная гостиная, хотя и не очень роскошная, соединялась со спальней, которая просматривалась через раскрытую дверь.
Машинально Болан подошел к спальной комнате и заглянул туда.
— Бар с другой стороны, — сказала молодая женщина, уже более приветливо глядя на него. — Так как вас зовут?
— Фрэнк.
Мак подошел к бару, налил себе немного водки «Эристоф» и опустил в стакан несколько кубиков льда. Джеки опустилась в кресло и с любопытством уставилась на гостя. Болан пригубил водку, посмотрел на часы и пробурчал:
— Ну что ж...
— Вы пришли слишком рано, — откликнулась она. — В котором часу он договорился с вами встретиться?
— В три часа.
— Ну тогда все ясно.
— Что именно?
Она вздохнула.
— Он всегда кого-нибудь приставляет ко мне. Предполагается, что я умираю здесь со скуки, пока он... А, ладно. Вы из Чикаго?
Пропустив вопрос мимо ушей, Болан в свою очередь спросил:
— Вы давно здесь?
— Ужасно давно.
— Не притворяйтесь, — Болан усмехнулся. — Вам здесь гораздо лучше, чем в университете. Он сказал мне, что вы добились больших успехов в живописи.
Женщина горько рассмеялась.
— Скажите это моему преподавателю! Значит, вы — Фрэнк. А дальше?
Она внимательно смотрела на него.
— Фрэнк Ламбретта.
— И у кого же вы взяли такую фамилию?
Болан прыснул.
— Мою мать звали Ламбретта.
— Странно, что я никогда раньше не видела вас.
— Ничего удивительного, я только что приехал.
— Но я вас не встречала и в Чикаго.
— Вообще-то я не из Чикаго. Мои корни в Лос-Анджелесе.
— О! Вам повезло. Обожаю Лос-Анджелес.
Теперь она уже кокетничала с ним, в этом не было сомнения.
— Конечно, — отозвался он. — Самый шикарный город Штатов.
Незаметно женщина приблизилась к Болану.
— Что происходит, Фрэнк? Я имею в виду, что здесь затевается?
Он улыбнулся и пожал плечами.
— Спросите у него.
— Уж лучше спросить у сфинкса! — вырвалось у нее. — Но я задала вопрос вам. Чем вы занимаетесь? Строительный подрядчик, да?
— Естественно, — ответил он. — И с удовольствием выстрою для вас все, что угодно. Так чего желаете?
— Хитрец, — кокетливо произнесла она.
— Ну а если вы знаете, то зачем спрашиваете?
— Обстановка накаляется, я чувствую. Вот и хотелось бы уточнить, когда котел взорвется. Не хватало быть втянутой в дурацкую свару, да еще совершенно безнадежную.
— Здесь вы ничем не рискуете, — заверил ее Болан.
— С такими типами, как вы, которые без конца лезут со своими делами... — покачала она хорошенькой головкой. — Мы приехали сюда, чтобы пожить спокойно, и пока все было довольно хорошо. Но он же не может оставаться один!
— Не все так просто, Джеки, — заметил Болан. — И вам бы надо это знать. Как деньги идут к деньгам, так и один огонь порождает другой.
— Перестаньте, не смешите меня, — с грустью сказала она. — Вы же совсем не в курсе. Здесь за ним ничего не числилось. Все шито-крыто. И что же он делает? Пытается тут воссоздать прежний Чикаго. Вам это известно?
— Спросите лучше у него, — пробормотан Болан.
— Это бесполезно, — с горечью произнесла она. После чего неожиданно вскочила и сразу исчезла в спальной комнате, захлопнув за собой дверь.
Это устраивало Болана. Он внимательно осмотрел гостиную, но, увы, не обнаружил ничего интересного. Вскоре молодая женщина вышла из комнаты. На ней теперь были юбка и блузка, а через плечо на длинном ремне висела сумка.
— Вы от нас уходите? — удивился Болан.
— Все-то вам надо знать, — спокойно парировала она.
— А что я скажу Кармину?
— Если захочет меня найти, он знает где.
Болан обнял ее за талию и нежно притянул к себе.
— Скажите мне где, — прошептал он, — и тогда я тоже буду знать.
— Пойдите прочь, — в тон ему отозвалась она.
— Нет, правда, я хочу знать, где вас найти, Джеки.
— Зачем?
— Ну, если угодно, у меня чисто личные интересы.
— Что это значит?
— Это может быть вопрос жизни или смерти, — ответил он, становясь серьезным.
— Вы шутите?
— На работе я всегда говорю серьезно, детка. Но иногда можно поразвлечься и на работе, особенно когда кое-кто стремится к сотрудничеству.
— И вы всерьез рассчитываете на мое сотрудничество? Интересно!
— Джеки, я же не могу одновременно ухаживать за молодой красивой женщиной и присутствовать на деловой встрече.
— Ну так убирайтесь прочь, мерзавец, — прошипела она. — Вы что, с ума сошли? Если Кармин узнает об этом, он спустит с вас шкуру, а потом повесит сушиться на солнышке.
— Но, может быть, игра стоит свеч? Вы об этом не думаете?
— Нет, это уж точно: горбатого могила исправит, — вздохнула она.
Он огорченно улыбнулся и мягко произнес:
— Действительно. Тем более, что я не знаю, где вас найти.
Женщина остановилась в нерешительности, словно чего-то опасаясь. Потом внезапно сказала:
— Ладно, это будет ему наука. Северная дорога, номер 135. Налево, дом видно сразу — там есть вывеска: «Васильки и лютики».
— Я найду вас, — пообещал Болан.
— Что ж, тогда ему не на что надеяться, — ядовито усмехнулась она.
— В последнее время происходит что-то необычное, — заметил Болан. — У него на самом деле могут быть затруднения.
— Поэтому вы стремитесь на его место?
— Как сказать...
— Так что происходит?
— Я объясню вам потом.
— Неужели все пошло вкривь и вкось?
— Да, похоже на то.
— И у вас есть какие-то интересы в этой игре?
— В некотором роде.
— Скажите честно, для чего вы здесь: спасти его или уничтожить? — резко спросила она.
— И то, и другое, — ответил он. — Вам это не нравится?
— Нет, почему же.
Направляясь к двери, она еще раз оглянулась.
— Игра стоит свеч, Ламбретта, но не забудьте боеприпасы. Вам их много понадобится.
— Не беспокойтесь, — заверил он, — боеприпасы всегда при мне.
— А это мы еще посмотрим, — засмеялась она и вышла, осторожно прикрыв за собой дверь.
— Еще бы! — прошептал Болан. Он выждал некоторое время, а потом вышел сам. Была уже половина третьего, и теперь он полагался только на свое чутье.
Если бы только ему удалось увидеть этого человека!..
Когда он проходил мимо бара и мельком глянул через застекленную дверь, одна деталь вдруг привлекла его внимание и заставила остановиться. Болан пригляделся повнимательнее, хотя и первого раза было вполне достаточно: за одним из столиков около окна сидела молодая женщина и пила коктейль удивительного яркого цвета. На ней было длинное платье-рубашка из прозрачного шелка, и красивые ноги, выставленные напоказ, словно нарочно дразнили мужчин. Что и говорить, восхитительная женщина. И у нее было странное имя: Роза Эйприл — Апрельская Роза.
Болан ехал по направлению к «Рамаде». Слева мелькнули школьные здания, справа — еще одна большая гостиница; вскоре Мак достиг перекрестка со светофором. Автострада номер 135 шла в направлении с севера на юг; с востока на запад тянулась дорога, пересекавшая Солт Крик и ведшая в Блумингтон. Сам Нэшвилл располагался с правой стороны, прилепившись к склонам очаровательных зеленых холмов.
Гарри «Макака» ничего не преувеличил. Маленький городок был в буквальном смысле забит народом. По узеньким улочкам сновали группы туристов и одинокие пешеходы, машины запрудили все мостовые; город напоминал гигантский муравейник.
В целом Нэшвилл выглядел вполне привлекательно: настоящий городок, сошедший с почтовой открытки, хотя, может, и не столько уже старинный. Несколько допотопных домиков и более новые постройки, выдержанные в духе прежней архитектуры, прекрасно гармонировали друг с другом.
«Караван» ехал в длинной веренице машин, двигавшихся к центру. Болан сразу прикинул, что здесь ему развернуться негде. Улицы кишели отдыхающими. Туристические автобусы и легковые автомобили стояли вдоль тротуаров, окулированных художниками и уличными торговцами. Молодежь и пожилые люди неспешно фланировали по улицам, наступая друг другу на пятки, в поисках достопримечательностей и развлечений.
Светофор не работал. Двое полицейских изо всех сил пытались разгрузить перекресток.
Болан видел и не такое. Но он приехал сюда по делу, а не как турист. Он свернул в первую же улицу направо, чтобы миновать пробку. Улица поднималась по склону холма, и вскоре он выехал на ровное место в стороне от центра городка. Здесь его трассу пересекала еще одна улица, идущая с востока на запад. На краю тротуара стоял пожарный гидрант, а чуть подальше расположилась картинная галерея. В этом месте пешеходов было гораздо меньше, но все равно вдоль тротуаров стояли туристические автобусы, а машины, застывшие на середине улицы, красноречиво свидетельствовали, что чуть пониже образовался затор. Болан доехал до гидранта, и тотчас какой-то человек в гражданском, весь вспотевший и запыхавшийся, подбежал к его фургону.
— Вы не имеете права здесь ставить машину! — закричал он. — Вы загородили проезд!
Болан опустил стекло и дружелюбно произнес:
— Не волнуйтесь, я вовсе не собираюсь здесь останавливаться. А вообще, если случится пожар, я вам не позавидую. Ни одна пожарная машина сюда не доберется.
Очевидно, Болан попал в точку. Мужчина горько усмехнулся.
— Об этом я все время твержу в муниципалитете. У пожарных должны быть свои подъезды к опасным местам. А пока что, город может спокойно гореть, и мы ничего не сумеем поделать. И все же я не могу вам позволить поставить здесь машину.
— Мне нужно проехать к отелю «Рамада», — объяснил Болан. — Как это лучше сделать?
Человек махнул рукой в направлении на восток.
— Поезжайте в общем потоке машин, за ярмарочной площадью будет полегче. Вы знаете, где сейчас находитесь?
Болан, улыбаясь, покачал головой.
— Это старая федеральная дорога номер 46. Все машины остановятся на ярмарочной площади, как раз внизу. Поезжайте за ними, а потом поверните направо. Так и доедете до самого отеля. Давайте пристраивайтесь к этому драндулету, он вас приведет куда надо.
Выйдя на середину улицы, мужчина остановил движение, потом сделал знак Болану, и тот занял место в веренице автомобилей позади какого-то странного экипажа. То был диковинный «поезд», составленный из старого трамвая на резиновых шинах и нескольких вагончиков, набитых пассажирами.
Болан признательно помахал мужчине рукой и поехал дальше. Через десять минут он уже пересек ярмарочную площадь и теперь двигался, не останавливаясь, вслед за «поездом».
Было немногим больше двух, когда он подъехал к отелю «Рамада». Здесь тоже было очень много машин, но Болан все-таки сумел припарковать «караван». Он быстро вышел из машины и отправился изучать будущий театр военных действий.
На нем превосходно сидел костюм из дорогой ткани, который был в моде среди мафиози в пору расцвета их организации. Болан толкнул парадную дверь и вошел в холл отеля. Натуральное дерево и тесаный камень свидетельствовали о комфорте, уюте и хорошем вкусе.
В салоне две девочки играли в домино. За стойкой администратора болтали служащие отеля, все как один одетые в джинсы. Человек десять туристов, рассевшись в глубоких креслах, вели неторопливую беседу. В баре царил полумрак. Зеркала, распложенные на стене напротив входа, придавали помещению иллюзию простора. В это время в баре почти никого не было. В соседнем салоне, примыкавшем к бару, стояли низенькие столики и удобные кресла. Чуть подальше находился еще один бар со стойкой и высокими табуретами. За одним из столиков у окна сидела молодая парочка и потягивала из высоких стаканов со льдом водку «Эристоф». Около стойки несколько молодых людей что-то оживленно обсуждали с барменом и официанткой.
Как все спокойно! И все так по-дружески.
Болан прошел в зал ресторана: огромное помещение с деревенской мебелью, посреди зала — большой камин, в котором мог бы поместиться «фольксваген». Народу было много, и очаровательные официантки суетливо сновали по залу от одного столика к другому. Здесь тоже царила приятная, почти домашняя атмосфера.
Болан даже пожалел, что не сможет здесь хоть сколько-нибудь задержаться. Сам родом из Новой Англии, он знал, что подобные городки Среднего Запада занимают особое место в американском культурном наследии. Именно здесь подлинное сердце страны, именно здесь...
Он подошел к стойке метрдотеля и спросил у него:
— У вас есть свободный столик? Тот приветливо улыбнулся.
— Если вы не заказали заранее, сэр...
— Не заказал, — перебил его Болан. — Но у вас есть заказ на имя мистера Такера, верно?
— Такер? — переспросил метрдотель. — Мистер Роджер Такер?
— Он самый.
— Понятно. Если вы не с ним...
— Нет, я не с ним, — ответил Болан. — Но у нас здесь назначена встреча.
— Он должен быть к трем часам. Подождите его в салоне.
— Мы договорились встретиться в баре, — отрезал Болан.
— Ну тогда... очень хорошо... Видите ли, мистер Такер обычно заказывает... — метрдотель никак не мог собраться с мыслями. — Но если у вас встреча в баре...
Болан продолжал расспрашивать:
— Кто-нибудь уже дожидается его в номере?
— Да, там его секретарша.
— Не могли бы вы сказать, где он остановился?
Метрдотель назвал номер. Болан поблагодарил и не спеша удалился.
На улице туристы садились в автобус. Болан проследил за ними взглядом, а потом решил подняться наверх.
Он постучал. Ему открыла красивая блондинка лет двадцати пяти. Не совсем во вкусе Болана, но довольно соблазнительная, если только не смотреть в ее большие рыбьи глаза. На ней было своеобразное сочетание комбинации и пижамы из шелка с разрезом почти до пупа. Приветливая улыбка сразу же исчезла с лица секретарши, как только посетитель спросил:
— Он приехал?
— Кто? — хмуро ответила она вопросом на вопрос.
Болан тотчас расцвел в дежурной улыбке и заявил:
— Вы, конечно, Джеки. А я Фрэнк. Он сказал мне, чтобы я пришел сегодня.
Женщина широко раскрыла дверь и повернулась к нему спиной. Болан вошел и притворил за собой дверь. Судя по всему, молодая женщина была разочарована.
— Может быть, я вам помешал?.. — деликатно осведомился он.
Она подняла на него равнодушные глаза и ответила:
— Работа всегда мешает. Но ничего, я уже начинаю привыкать. Если хотите пить, налейте себе что-нибудь в баре.
Номер оказался совсем неплох. Большая и удобная гостиная, хотя и не очень роскошная, соединялась со спальней, которая просматривалась через раскрытую дверь.
Машинально Болан подошел к спальной комнате и заглянул туда.
— Бар с другой стороны, — сказала молодая женщина, уже более приветливо глядя на него. — Так как вас зовут?
— Фрэнк.
Мак подошел к бару, налил себе немного водки «Эристоф» и опустил в стакан несколько кубиков льда. Джеки опустилась в кресло и с любопытством уставилась на гостя. Болан пригубил водку, посмотрел на часы и пробурчал:
— Ну что ж...
— Вы пришли слишком рано, — откликнулась она. — В котором часу он договорился с вами встретиться?
— В три часа.
— Ну тогда все ясно.
— Что именно?
Она вздохнула.
— Он всегда кого-нибудь приставляет ко мне. Предполагается, что я умираю здесь со скуки, пока он... А, ладно. Вы из Чикаго?
Пропустив вопрос мимо ушей, Болан в свою очередь спросил:
— Вы давно здесь?
— Ужасно давно.
— Не притворяйтесь, — Болан усмехнулся. — Вам здесь гораздо лучше, чем в университете. Он сказал мне, что вы добились больших успехов в живописи.
Женщина горько рассмеялась.
— Скажите это моему преподавателю! Значит, вы — Фрэнк. А дальше?
Она внимательно смотрела на него.
— Фрэнк Ламбретта.
— И у кого же вы взяли такую фамилию?
Болан прыснул.
— Мою мать звали Ламбретта.
— Странно, что я никогда раньше не видела вас.
— Ничего удивительного, я только что приехал.
— Но я вас не встречала и в Чикаго.
— Вообще-то я не из Чикаго. Мои корни в Лос-Анджелесе.
— О! Вам повезло. Обожаю Лос-Анджелес.
Теперь она уже кокетничала с ним, в этом не было сомнения.
— Конечно, — отозвался он. — Самый шикарный город Штатов.
Незаметно женщина приблизилась к Болану.
— Что происходит, Фрэнк? Я имею в виду, что здесь затевается?
Он улыбнулся и пожал плечами.
— Спросите у него.
— Уж лучше спросить у сфинкса! — вырвалось у нее. — Но я задала вопрос вам. Чем вы занимаетесь? Строительный подрядчик, да?
— Естественно, — ответил он. — И с удовольствием выстрою для вас все, что угодно. Так чего желаете?
— Хитрец, — кокетливо произнесла она.
— Ну а если вы знаете, то зачем спрашиваете?
— Обстановка накаляется, я чувствую. Вот и хотелось бы уточнить, когда котел взорвется. Не хватало быть втянутой в дурацкую свару, да еще совершенно безнадежную.
— Здесь вы ничем не рискуете, — заверил ее Болан.
— С такими типами, как вы, которые без конца лезут со своими делами... — покачала она хорошенькой головкой. — Мы приехали сюда, чтобы пожить спокойно, и пока все было довольно хорошо. Но он же не может оставаться один!
— Не все так просто, Джеки, — заметил Болан. — И вам бы надо это знать. Как деньги идут к деньгам, так и один огонь порождает другой.
— Перестаньте, не смешите меня, — с грустью сказала она. — Вы же совсем не в курсе. Здесь за ним ничего не числилось. Все шито-крыто. И что же он делает? Пытается тут воссоздать прежний Чикаго. Вам это известно?
— Спросите лучше у него, — пробормотан Болан.
— Это бесполезно, — с горечью произнесла она. После чего неожиданно вскочила и сразу исчезла в спальной комнате, захлопнув за собой дверь.
Это устраивало Болана. Он внимательно осмотрел гостиную, но, увы, не обнаружил ничего интересного. Вскоре молодая женщина вышла из комнаты. На ней теперь были юбка и блузка, а через плечо на длинном ремне висела сумка.
— Вы от нас уходите? — удивился Болан.
— Все-то вам надо знать, — спокойно парировала она.
— А что я скажу Кармину?
— Если захочет меня найти, он знает где.
Болан обнял ее за талию и нежно притянул к себе.
— Скажите мне где, — прошептал он, — и тогда я тоже буду знать.
— Пойдите прочь, — в тон ему отозвалась она.
— Нет, правда, я хочу знать, где вас найти, Джеки.
— Зачем?
— Ну, если угодно, у меня чисто личные интересы.
— Что это значит?
— Это может быть вопрос жизни или смерти, — ответил он, становясь серьезным.
— Вы шутите?
— На работе я всегда говорю серьезно, детка. Но иногда можно поразвлечься и на работе, особенно когда кое-кто стремится к сотрудничеству.
— И вы всерьез рассчитываете на мое сотрудничество? Интересно!
— Джеки, я же не могу одновременно ухаживать за молодой красивой женщиной и присутствовать на деловой встрече.
— Ну так убирайтесь прочь, мерзавец, — прошипела она. — Вы что, с ума сошли? Если Кармин узнает об этом, он спустит с вас шкуру, а потом повесит сушиться на солнышке.
— Но, может быть, игра стоит свеч? Вы об этом не думаете?
— Нет, это уж точно: горбатого могила исправит, — вздохнула она.
Он огорченно улыбнулся и мягко произнес:
— Действительно. Тем более, что я не знаю, где вас найти.
Женщина остановилась в нерешительности, словно чего-то опасаясь. Потом внезапно сказала:
— Ладно, это будет ему наука. Северная дорога, номер 135. Налево, дом видно сразу — там есть вывеска: «Васильки и лютики».
— Я найду вас, — пообещал Болан.
— Что ж, тогда ему не на что надеяться, — ядовито усмехнулась она.
— В последнее время происходит что-то необычное, — заметил Болан. — У него на самом деле могут быть затруднения.
— Поэтому вы стремитесь на его место?
— Как сказать...
— Так что происходит?
— Я объясню вам потом.
— Неужели все пошло вкривь и вкось?
— Да, похоже на то.
— И у вас есть какие-то интересы в этой игре?
— В некотором роде.
— Скажите честно, для чего вы здесь: спасти его или уничтожить? — резко спросила она.
— И то, и другое, — ответил он. — Вам это не нравится?
— Нет, почему же.
Направляясь к двери, она еще раз оглянулась.
— Игра стоит свеч, Ламбретта, но не забудьте боеприпасы. Вам их много понадобится.
— Не беспокойтесь, — заверил он, — боеприпасы всегда при мне.
— А это мы еще посмотрим, — засмеялась она и вышла, осторожно прикрыв за собой дверь.
— Еще бы! — прошептал Болан. Он выждал некоторое время, а потом вышел сам. Была уже половина третьего, и теперь он полагался только на свое чутье.
Если бы только ему удалось увидеть этого человека!..
Когда он проходил мимо бара и мельком глянул через застекленную дверь, одна деталь вдруг привлекла его внимание и заставила остановиться. Болан пригляделся повнимательнее, хотя и первого раза было вполне достаточно: за одним из столиков около окна сидела молодая женщина и пила коктейль удивительного яркого цвета. На ней было длинное платье-рубашка из прозрачного шелка, и красивые ноги, выставленные напоказ, словно нарочно дразнили мужчин. Что и говорить, восхитительная женщина. И у нее было странное имя: Роза Эйприл — Апрельская Роза.
Глава 8
Болан присел рядом с ней и прошептал:
— Пейзаж в Индиане волшебный, вы не находите?
Роза натянуто улыбнулась, потом ответила:
— Очень жаль, солдат, но вас уже спрашивали. Вы нашли своего друга?
— Нет еще. Впрочем, разведчики не замедлят появиться. Итак, не будем терять времени. Кто меня разыскивает?
— Я связалась с Броньолой и доложила ему обстановку. Он был в полном восторге, услышав меня. Гарольд пытается выйти на вас с самого утра. Кстати, он говорил о радиотелефоне. У вас такой есть?
— Да, в «караване», — кивнул Болан. — Он снабжен ответчиком.
— Мистер Броньола советует вам держать его включенным, чтобы можно было с вами связаться в любой момент. Он вызывал вас сегодня с утра каждый час.
Подошла официантка и взяла заказ Болана. Тот заказал водку «Эристоф» со льдом — свой любимый напиток и он повернулся к своей очаровательной напарнице.
— Что он хотел?
— Пейзаж в Индиане волшебный, вы не находите?
Роза натянуто улыбнулась, потом ответила:
— Очень жаль, солдат, но вас уже спрашивали. Вы нашли своего друга?
— Нет еще. Впрочем, разведчики не замедлят появиться. Итак, не будем терять времени. Кто меня разыскивает?
— Я связалась с Броньолой и доложила ему обстановку. Он был в полном восторге, услышав меня. Гарольд пытается выйти на вас с самого утра. Кстати, он говорил о радиотелефоне. У вас такой есть?
— Да, в «караване», — кивнул Болан. — Он снабжен ответчиком.
— Мистер Броньола советует вам держать его включенным, чтобы можно было с вами связаться в любой момент. Он вызывал вас сегодня с утра каждый час.
Подошла официантка и взяла заказ Болана. Тот заказал водку «Эристоф» со льдом — свой любимый напиток и он повернулся к своей очаровательной напарнице.
— Что он хотел?