Пэнгборн Эдгар. Зеркало для наблюдателей

   Он сорвал свежую травинку и осторожно произнес:
   -- Родичи Шэрон -- не католики...
   -- А Билли Келл -- католик?
   -- Нет.-- Он был ошеломлен.-- Билли? Когда это я...
   -- Сегодня утром, Анжело. Когда мы нашли Беллу. Ты сказал: "Билли Келл может знать".
   -- Я так сказал? -- он недовольно вздохнул.-- Господи!..
   -- Ты еще сказал что-то об "индейцах". Кто они? Банда?
   -- Да.
   -- Твоего возраста?
   -- Да. Чуть старше.
   -- Хулиганы?
   Он улыбнулся, и это была улыбка, которой я никогда не видел. Словно он примерил хулиганство на себя, пытаясь понять, как он будет выглядеть в подобном костюме.
   -- Они считают именно так, мистер Майлз, но слушать их -- все равно что мазать битой по бейсбольному мячу.
   -- Похоже, ты не очень-то их любишь.
   -- Это свора...-- он замолк, оценивающе глядя на меня.
   Думаю, он решал, как я отнесусь к непристойности в устах двенадцатилетнего, и, похоже, принял решение не в мою пользу. Во всяком случае, закончил он совсем другим тоном:
   --Эти ублюдки никому не нравятся.
   -- А чем они вообще занимаются?
   -- Дерутся, не соблюдая никаких правил. кроме того, полагаю, воруют фрукты и продают их на обочинах дорог. Билли говорит, что некоторые из старших -- грабители, а у некоторых в карманах перья... Я имею в виду ножи.
   Мне не понравилась его улыбка. С его характером, который, мне казалось, я начинаю узнавать, у него не должно было быть подобной улыбки.
   -- Большинство из них,-- продолжал он, -- уроженцы... ну, того района, где живут бедные. Это южный конец Калюмет-стрит... Есть сигареты?
   Я достал одну сигарету и дал ему прикурить. Ферман не видел, но, думаю, с ним-то мы бы договорились в любом случае.
   -- Анжело! -- сказал я.-- А нет ли у "индейцев" конкурентов?
   Он пребывал в сомнениях совсем не долго.
   -- Разумеется! "Стервятники". Это банда Билли Келла.-- Он курил небрежно, глубоко затягиваясь и не кашляя.-- Вы знаете, я однажды видел, как Билли колет грецкие орехи. Просто кладет орех на бицепс и сгибает руку. Связываться с Билли Келлом желающих нет.-- Он помолчал и добавил таким тоном, будто пытался убедить себя в чем-то весьма значительном: -- "Стервятники" -нормальные ребята.
   -- И у тебя есть о чем разговаривать с ним? С этим самым Билли Келлом...
   Он прекрасно понял смысл моего вопроса, но притворился, будто до него не доходит.
   -- Что вы имеете в виду?
   -- Когда я впервые встретил тебя вчера, ты читал "Крития". Именно это я и имею в виду.
   Он ответил уклончиво:
   -- Книги -- далеко не все... Билли хорошо учится, все время получает "ашки"<$F"А" -- в США высшая отметка за классную работу.>.
   -- А как школа? Достаточно приличная?
   -- Нормальная.
   -- Но тебе приходится ломать комедию, верно?
   Он затушил сигарету о камень. И, помолчав, сказал:
   -- Они занимаются ужасными вещами. Может быть, я тоже. Иногда... Я не очень способный к математике. Да и к труду... Видели бы вы скворечники, которые я пытался сделать! Они скорее были похожи на собачью конуру.
   -- А к чему у тебя есть способности?
   Он скорчил рожицу"
   -- К предметам, которые у них не преподаются. К примеру, "Критий", мистер Майлз. Философия.
   -- А этика?
   -- Ну, я достал университетский учебник в библиотеке. Я не ожидал, что в нем так много доказательств. У них там Спиноза. Я и пытаться не стал.
   -- И не пытайся.-- Я схватил его за здоровую лодыжку, словно не позволяя ему прыгнуть.-- Ты опередил свой возраст, дружок, но до Спинозы ты еще не дорос. Не уверен, что даже я до него дорос. Если ты сумеешь одолеть его, это, разумеется, хорошо, но лучше пусть он подождет... Когда я работал в школе, я преподавал историю. Как насчет этого предмета?
   -- Они не преподают ее, а вдалбливают. Забивают твою голову лозунгами. Скажут вам одно, а потом вы возьмете книгу в библиотеке, и там совершенно противоположное. Ну и кто прав? Мне кажется, учитель преподносит нам все так, как он видит сам. Нам же остается только проглотить и выложить ему его же мнение. Если вы считаете иначе, вам "Е"<$F"Е" -- плохая отметка.> за достижения. В школьных учебниках говорится, что в 1776 году мы отделились от Англии, потому что британский империализм экономически душил колонии. Декларация независимости утверждает, что мы сделали это по политическим мотивам. А на самом деле -по обеим причинам, не так ли?
   -- Это были две из множества причин, Анжело.
   Я никогда не примирюсь с нашим притворством, Дрозма. Мне хотелось рассказать ему о том, как я наблюдал за кораблями французского флота, входящими в Чесапик перед Йорктауном<$FПод Йорктауном в октябре 1781 года американская армия одержала решающую победу в войне английских колоний за независимость. Франция в этой войне выступила на стороне американцев.>! Помню я и осеннюю бурю, поднявшуюся в тот день, когда бедняги в красных мундирах<$FКрасные мундиры во время североамериканской войны за независимость носили солдаты английской армии.> пытались переправиться через реку... Пожалуй, я не мог бы описать ему эту переправу подробно. Или мог бы -- не знаю...
   -- История не укладывается в планы любых преподавателей,-сказал я,-- потому что она бесконечно велика. Приходится производить отбор событий и фактов, и, производя подобный отбор, даже лучший из преподавателей не способен избежать своего предвзятого отношения к ним. Конечно, учителя обязаны напоминать вам об этой сложности, но, полагаю, не напоминают.
   -- Да, не напоминают. Федералистские документы тоже не все объясняют экономикой. Я читал их, а это не положено. Нет, учительница не ругала меня за это. Она сказала: прекрасно, что я предпринял такую попытку, но она боится, что это окажется выше моего понимания. А кроме того, пусть федералистские документы привлекательны своей стариной и интересны, но они не являются частью нашего курса. Так не буду ли я повнимательнее в классе и не продемонстрирую ли интереса к школьному курсу?
   -- Тебе не кажется, Анжело, что в некоторые дни попросту не стоит вставать с постели?
   Моя реплика ему понравилась. В приступе смеха он выронил изо рта травинку и тут же сорвал другую.
   -- Ништяк, мистер Майлз!
   На жаргоне тинэйджеров 30963 года это означает, что вы --молодец. Впрочем, Анжело употреблял такие словечки крайне редко. Ведь нормальным английским языком он владел более четко и красиво, чем любые взрослые, с которыми я встречался при выполнении этой миссии.
   -- А ты входишь в банду, о которой говорил? Я имею в виду банду Билли Келла... Ничего, если я лезу не в свое дело?
   Он перестал смеяться и отвернулся.
   -- Нет, не вхожу. Но, думаю, они бы хотели, чтобы я присоединился. Я не знаю...
   Я молча ждал, а молчать было нелегко.
   -- Если я сделаю это, -- сказал он наконец, -- мне бы не хотелось, чтобы узнала мама.
   -- А присоединившись, ты должен будешь согласиться со всеми их действиями, верно? Обычно это главное условие.
   -- Может быть, и так.
   Он спустился вниз -- лениво, руки в карманах. Передо мной снова был хулиган, показной и насквозь фальшивый. И я вдруг понял, что вторгся в область, где он не примет от меня никакого совета. И что он не собирается отвечать на незаданный вопрос. Его взгляд был не сухой, но полусонный. Он уже спрятался -- хоть и не очень глубоко -- в тысячецветной глубине души, которую я так никогда и не узнаю. И до конца жизни не забуду, как напоминал он мне порой небесное создание с картины Микеланджело "Мадонна с младенцем, святым Иоанном и ангелами". (Я купил неплохую копию и до сих пор храню ее. Иногда детская фигурка на ней кажется мне более похожей на Анжело, чем фотография. которая якобы говорит полную правду).
   -- Машина, которую я достану, -- сказал я,-- скорее всего, будет развалюхой, Как насчет форда пятьдесят шестого года?
   -- Отлично! -- он ослепительно улыбнулся и показал мне сомкнутые колечком большой и указательный пальцы правой руки -американский жест, который означает, что все в полном порядке. -- Любая старая колымага, и вы уже будете не в состоянии отделаться от меня.-- Анжело прихромал к ближайшей могиле и потер пальцем полуразрушившиеся буквы.-- Здесь лежит парень, который "отыскал свою награду 10 августа 1671 года, служитель Христа". Звали его Мордекай Пейкстон.
   Анжело принялся очищать паутину с наклонившегося, наполовину погрузившегося в землю камня. Потом вдруг опустил руку и сказал:
   -- Нет, ведь ему придется плести новую сеть. А кроме того...
   -- А кроме того, они с Мордекаем живут в полном согласии. Возможно, эта паутина принадлежит прямому наследнику паука, который знал Мордекая лично.
   -- Возможно,-- сказал он.-- Однако все остальные забыли Мордекая.-- Он сорвал несколько веселых одуванчиков и воткнул их в землю вокруг камня.-- Ему и его бакенбардам.-- Он поднял на меня сияющие глаза.-- Так обычно делает Шэрон. Выглядит лучше, верно?
   -- Гораздо лучше.
   -- Держу пари, у него были пышные бакенбарды.
   -- И он был человеком с большими странностями.
   Мы обсудили внешность Мордекая. Я предположил, что бакенбарды были рыжими, но Анжело заявил, что бакенбарды черные и щетинистые, Мордекай был толстяком и Сатана постоянно искушал его соблазнительной свиной отбивной. Мы угомонились, лишь когда вернулся Ферман, и не потому, что старик возразил бы против смеха.
   Помню, когда мы ехали домой, я снова видел сзади серый автомобиль. Едва мы остановились возле придорожного кафе, он пронесся мимо так же стремительно, как и в первый раз. В кафе Анжело уничтожил пугающее количество фисташкового мороженого. Когда мы снова загрузились в машину, он рыгнул, сказав: "О, хлористый водород!" -- и уснул, приникнув ко мне.
   Всю оставшуюся дорогу я находился в опасности. Но голова Анжело была не совсем на моей груди, да и спал он слишком крепко, чтобы заметить, что мое сердце бьется один раз в шестьдесят секунд.
   Что мы такое, Дрозма?
   Больше чем люди, когда следим за ними? Или меньше, когда разбиваем крылья о стекло? ГЛАВА V
   Следующую неделю моя память превратила в калейдоскоп незначительных событий.
   Проснулся поздно. Шэрон и Анжело водружали кучу булыжников, отмечая на заднем дворе место, где была похоронена Белла. Если бы я не был очевидцем вчерашней вспышки гнева, я мог бы предположить, что Анжело нравится это занятие. Но вот он сделал шаг за спину Шэрон, и притворство слетело с его лица. Это было лицо терпеливого человека, лицо, отмеченное печатью нежности,-как у взрослого, наблюдающего за детской игрой в "воображалки",-- лицо человека, вспоминающего леса, равнины и пустыни зрелости. Потом они отправились в южный конец Калюмет-стрит, в городские джунгли... Я сидел с пустой головой перед пишущей машинкой и убеждал себя, что "мистеру Бену Майлзу" следует поубедительнее играть свою роль, роль парня, всегда находящегося накануне написания книги, но никогда не совершающего подобного подвига... Посетили с Анжело "ПРО У ТЫ" (это было во вторник), но Шэрон не нашли, зато обнаружили в магазинчике маленького беспокойного чудака, оказавшегося отцом Шэрон. Он по-дружески поговорил с Анжело о бейсболе и ничем не был похож на сокрушителя чугунных плит... Встретил в баре Джейка Макгуайра, возвращающегося с работы в гараже. Мы начали с кражи, но в конце концов перешли на Анжело.
   -- Сидеть весь день, уткнувшись носом в книгу,-- вредно,-сказал Мак. Конечно, с его ногой он никогда не станет спортсменом, но даже при такой ноге это вредно. Он вырастет кривобоким чудаком. Если бы он был моим ребенком, я бы этому сразу положил конец. Но что мы можем сделать?
   Я не знал...
   Ничто на этой неделе не вызывало у меня подозрений о присутствии поблизости Намира.
   Я снова увидел Билли Келла из окна. Он играл с Анжело бейсбольным мячом на Мартин-стрит, и мне вдруг подумалось, что мое первое впечатление о нем может и не соответствовать истине. А не заблуждалась ли Шэрон?.. Да, он мучил ее, но, возможно, она сама спровоцировала такое поведение с его стороны. Играя в мяч, Билли казался совсем другим человеком. Он бросал так, чтобы Анжело не приходилось много двигаться, но, с другой стороны, ухитрялся заставить Анжело поработать. В поведении Билли не было снисходительности, а в громких замечаниях -- проявлений покровительства. Он не по-мальчишески серьезно старался дать Анжело возможность провести время с пользой. Устав от игры, они уселись на бордюрный камень -- светлая и темная головы, ведущие меж собой некую дружелюбную беседу. Беседа выглядела пустопорожней: Билли не казался ни настаивающим, ни убеждающим в чем-то собеседника. Когда Роза позвала Анжело ужинать, тот обменялся с другом странным прощальным жестом -- вскинул руку с вывернутой ладонью. Я помнил, что Билли Келл командует "стервятниками". Но Анжело ведь утверждал, что еще не присоединился к банде...
   В четверг вечером я ужинал с Понтевеччио. Компанию нам составили и обе старые леди. Роза старалась от души. Она так и порхала -с ее-то комплекцией! -- перед плитой и вокруг стола. Я поражался, как много, при ее крошечном доходе, тратит она на такие вечеринки. И все это вовсе не было расточительством, просто Роза по натуре была дарительницей, гостеприимство требовалось ее душе, как кислород телу. Получив возможность похвастаться красивой скатертью и напичкать гостей разнообразными блюдами, Роза становилась румяной и энергичной. Исчезла куда-то усталая, обеспокоенная,толстая женщина, и я видел перед собой мать Анжело.
   Миссис Дорис Кит, величественная, с седыми волосами, в сером шелке, при аметистовой броши, явно склонная к мишуре, заставила меня вспомнить, что когда я увидел ее впервые, она была в хлопчатобумажной рубашке и вопила от ужаса. Высокая -- шести футов ростом -- в те времена, когда ей еще не было нынешних семидесяти лет, она, по-видимому, отличалась весьма суровым нравом. Миссис же Мапп, думается, всегда была доброй и медлительной, а в юности -- и вовсе прелестница-возлюбленная. Хотя именно миссис Мапп некогда учительствовала -- преподавала искусство и музыку в старших классах женской школы. Что же касается миссис Кит, она никогда не предпринимала попыток сделать хоть какую-нибудь карьеру, кроме карьеры домохозяйки, и в достаточной степени воинственно сообщала об этом. Когда их мужья много лет назад почили вечным сном, две леди создали некий симбиоз, по-видимому, вполне устраивающий их, и собирались прожить в этом состоянии весь остаток своей жизни. Надеюсь, к ним придет счастье и умереть в один день.
   -- Анжело,-- сказала миссис Кит,-- покажи Агнес свою последнюю работу.
   -- Да я почти ничего не закончил.
   Она принялась любезно увешать его, как взрослого:
   -- Никто не может идти вперед без квалифицированной критики. Каждый должен внести свою лепту.
   -- Да я просто валяю дурака.
   Тем не менее его зацеловали и уговорили принести две картины. Отправляясь за ними, чертенок подмигнул мне. Три кобылы среди высоких трав, головы устремлены к приближающемуся огромному красному жеребцу. Цвета ревущие, как ветер в горах. Встреча бури и солнечного света, свирепая и радостная, кричащая и вызывающе сексуальная. Чертенка следовало бы хорошенько отшлепать... Другая картина была мягким сказочным пейзажем.
   Я должен был признаться себе, что леди были столь же смешными, сколь и трогательными. Их усердные замечания касались чего угодно, но только не очевидного.
   -- Цвет.-- отважно заявила миссис Мапп,-- слишком экстравагантный.
   -- Да,-- сказал Анжело.
   -- А эта нога немного длинновата. Думаю, тебе нужно рисовать с модели.
   --Да,-- сказал Анжело.
   -- А массы... Учись размещать массы сбалансированно, Анжело.
   -- Да,-- сказал Анжело.
   -- Теперь эта...-- миссис Мапп с немалым облегчением взяла в руки пейзаж.-- Эта... хм... неплоха. Она миленькая, Анжело. Очень даже миленькая.
   -- Да,-- сказал Анжело.
   Роза рассмеялась. Безо всякого намека на смущение, потому что чего-чего, а смущения в этой женщине, наполненной только сердечностью и восхищением, и быть не могло. После того как Анжело вернулся, унеся свои рисунки, она не отпустила руки от его кудрей. И в то же время она абсолютно не воспринимала своего сына в качестве художника. В той же мере, как книги, которые читал Анжело, были для нее страной за семью морями, так и рисунки двенадцатилетнего ребенка в ее представлении не могли иметь никакого значения для окружающего мира. Тот факт, что своей небрежной виртуозностью он уже достиг порога, к которому большинство художников стремятся всю жизнь, был выше ее понимания. Доброжелательное невежество стало для нее щитом, за которым она пряталась от реальной жизни.
   Пока старые леди помогали Розе с уборкой стола, Анжело показал мне свою комнату. Я не старался выглядеть сердитым и не стал ему объяснять, что ошеломить и шокировать маленькую миссис Мапп -невелико достижение. Он уже и сам понял это и казался весьма расстроенным.
   Комната была узкой и крошечной. Единственное жалкое окошко почти упиралось в тротуар на Мартин-стрит. Для койки, книжной полки и мольберта едва хватало места. И тем не менее это была студия, в которой создавались шедевры, недооценивавшиеся даже самим автором.
   Анжело вытащил из кипы, лежащей у стены, еще один рисунок. Рисунок казался простым и технически незаконченным, но художник был прав в своем нежелании продолжать с ним работу.
   Изогнутая странным образом рука, пытающаяся подхватить падающего тигра. Пасть зверя перекошена в непостижимо безнадежном рыке. Из полосатой шкуры торчит дротик...
   -- Ты несомненно веришь в Бога, Анжело.
   Взгляд его был полон досады.
   -- Рука символизирует человеческую жалость, не так ли?
   И тут мне показалось, что в тот момент, когда я сделал свой скороспелый вывод, душа Анжело наконец рассталась с этой картиной. Подавленный, он плюхнулся на койку, подпер руками подбородок.
   -- Мне лучше извиниться?
   -- Не стоит.
   -- Что вы хотите сказать?
   -- Твои извинения могут смутить ее еще сильнее. Почему бы не оставить все как есть? А на будущее запомнить, что милые старые леди и похотливые жеребцы не слишком ладят друг с другом. Вопрос из области эмпирической этики.
   Я обнаружил, что слово "эмпирическая" не озадачило его. Он знал это слово и не находил его необычным.
   Подумав некоторое время, он вздохнул:
   -- О'кей,-- успокоенный, но неудовлетворенный.
   Случившееся продолжало терзать его душу. Именно поэтому, полагаю, он в скором времени подарил миссис Мапп "очень даже миленький" пейзаж, сопроводив подарок сентиментальными цветистыми выражениями. И стойко, как истинный джентльмен, перенес те минуты, пока его осыпала поцелуями и слишком долгими благодарностями.
   Следующее воскресенье принесло с собой теплый, непрекращающийся дождь. Все утро я посвятил чтению воскресной газеты. Оценивать новости оказалось достаточно сложным занятием -- ведь я слишком сильно нуждался в оценке самого себя. За неделю у меня не появилось ничего похожего на какой-либо заслуживающий внимания план действий. Я узнал кое-что об окружающей среде, кое-что о Розе, Фермане и Шэрон и почти ничего о Билли Келле.
   Через день после поездки на кладбище мне пришлось заниматься поисками места, где можно было бы приобрести дешевую подержанную машину. Ничего внушающего доверия я однако не обнаружил, после чего был вынужден связаться по телефону с Торонто. Это трата, которую можно оправдать, Дрозма, даже если она предназначена лишь для того, чтобы позволить Анжело познакомиться с лесом... Во всяком случае, я побывал в большинстве храмов и соборов всего мира, но покой, который я иногда находил в них, был не более чем жалким подобием того покоя, который обретаешь, оказавшись под арками из живой листвы.
   У меня по-прежнему не было ни малейшего представления о том, где находится и что замышляет Намир. Украв фотографии и дистроер, а также прекрасно владея марсианским искусством смены личин, он был способен затеять любой маскарад. А может быть, он хотел всего-навсего заставить меня бояться этого -- чтобы я засомневался в Фермане и других обитателях дома, чтобы тратил силы и нервы на пустые подозрения?.. Взять да и повернуть против меня мои собственные слабости и недостатки, заставить меня спотыкаться из-за моей собственной слепоты и побудить Анжело к тому же самому -- Намир вполне был способен осуществить такой план. В разумной жизни -- земной ли, марсианской ли -- думается, всегда существовало разделение на тех, кто с уважением относится к себе подобным, и на тех, кто стремится управлять и совращать. Допускаю, что такое разделение непостоянно. Ведь некоторые из нас умудрялись временами оказываться то в том, то в другом лагере. Бывало, и убийцы исправлялись, а бывало, и праведники развращались...
   По содержанию передовой статьи я сделал вывод, что новое правительство Испании очень скоро приведет свою страну в порт с названием "Соединенные Штаты Европы". Это вполне могло оказаться бесконечно важным для человечества событием, но я позволил газете упасть с моих колен и принялся созерцать березы и раненого тигра -- этот рисунок Анжело из вежливости подарил мне. К тому же я прочел и о проектируемой станции-спутнике. В 1952 году, говорилось в статье, думали, что для этого потребуется десять лет. Десяти лет и кое-какая мелочь в размере четырех миллиардов долларов. Теперь выясняется, что времени понадобится чуть побольше да и долларов тоже -- на миллиард или около того. Более полные испытания, имитирующие условия в открытом космосе, намекают на возможность долговременных убытков для человечества, каковую возможность более ранние, грубые эксперименты выявить не могли. Но ничего более или менее серьезного. Кандидатов следовало бы отбирать более критически -- вот и все. По-видимому, тысяча девятьсот шестьдесят седьмой или шестьдесят восьмой...
   Мы вполне могли бы рассказать им кое-что из нашей древней истории, но я одобряю мудрость наших законов: земляне должны быть оставлены со своими технологическими проблемами один на один. Было логично помочь некоторым племенам в изобретении лука и стрелы -- что мы и сделали, но времена с тех пор изменились.
   Днем ко мне заглянул Ферман. Он опять собирался на кладбище. Унылый дождь все что-то нашептывал, и я упомянул о нем. Ферман улыбнулся мокрому оконному стеклу:- Солнце сегодня встало где-то далеко от нас.
   -- Джейкоб! -- мы уже называли друг друга по имени.-- Вам известно что-нибудь об этих "индейцах" и "стервятниках"? Не хотелось бы обнаружить Анжело замешанным в их дела.
   -- Детские игры, я думаю. Тяжеловато вытаскивать его на разговор об этом.
   -- "Индейцы", кажется, состоят из более старших мальчишек, и некоторые из них бандиты.
   -- В самом деле? -- он был заинтересован, но не слишком глубоко.-- Я представляю себе мальчишек очень дикими животными. Они быстро становятся такими в своих компаниях. Не то чтобы я с пристрастием относился к Анжело... А с другой стороны, мальчишка Келл кажется вполне приличным.
   Я однако не отставал:
   -- Где он живет, вы не знаете?
   -- Где-то в южной части Калюмет-стрит, в дешевом районе. Полагаю, его родители умерли. Живет у родственников, как будто бы у тети.-- Джейкоб обнаружил мою брошенную газету, и его интерес к Билли Келлу стал стремительно исчезать.-- Или с какой-то женщиной, которая его усыновила, точно не знаю. Среди живущих на южном конце они -- явное исключение. Он, кажется, учится в одном классе с Анжело, и хороший ученик, как я слышал... Ого! Вы видели это? Макс опять в тюрьме.
   -- Макс?
   Я воскресил в памяти сообщения на первой странице. Это была нью-йоркская газета с обычной мешаниной политических интриг, речей, личностей, странностей и бедствий. Некий Джозеф Макс был арестован за подстрекательство к бунту. Все произошло на митинге, организованном Максом и кучкой его последователей в честь встречи с каким-то сенатором. События были подробно описаны самим Максом, но до продолжения на внутренних полосах я не добрался.
   -- Наследник Хьюи Лонга.-- Ферман читал с должным вниманием.-Упустил я свою газету утром... Лонг, да Бринкли-Козлошеий, да куклуксы. Плюс национал-коммунисты нажмут. Заварят кашу... Да-а, они не умрут!
   -- Один из этих? Только не подумайте, что я о нем хоть что-то слышал.
   -- Наверное, канадские газеты о Максе не слишком кричали. Все, что ему требуется, -- это рубашка определенного цвета. Впервые, я думаю, он появился в тысяча девятьсот шестидесятом с... как же он назвал ее?.. Ага, Чистая христианская лига, чертовщина какая-то!.. Сделал политический капитал на слове "христианская". Она такая же христианская, как черепаха -- быстрая. Вы же знаете, какие странные партии обычно появляются в год президентских выборов. Пена на стоячей воде.
   -- Да, Гитлера и Ленина до поры до времени тоже считали пеной.
   --Ну, я же и говорю вам, дурацкая человеческая манера не обращать внимания на то, что нас пугает!.. Макс на пару лет исчез из виду, а год назад снова стал попадать в заголовки газет. "Чистота американской расы" -- так они говорят... Никогда мы ничему не научимся!
   -- Значит, это слова Макса?
   -- Да, но все выглядит так, словно он обыкновенный болтун. Он сформировал нечто, называемое им Партией единства. Претендует на миллион единомышленников, этакая вот приятненькая круглая цифра... "Справедливость восторжествует!" -- заявляет он по дороге в тюрьму, и это после того, как схвачены с поличным несколько человек. Надеюсь, они не сделают из него мученика. Естественно, это было бы ему весьма кстати.
   (Полагаю, тут есть материал для миссии отдельного Наблюдателя, Дрозма, если еще никто не отправлен).
   -- Думаете, он может получить длительный срок?
   Ферман вздохнул. Его искусные руки, руки инженера, покоились на коленях со сцепленными пальцами.
   -- Я немало поездил, Бен, и очень много думал. Я бы все отдал, чтобы снова оказаться на рельсах. "Пятьсот девятый" и я, мы были что-то вроде друзей.-- Он явно стеснялся своих слов.-- Вы понимаете? Если ты был энергичным на протяжении всей своей жизни, тяжело выкинуть эти вещи из головы, когда ты постарел. Может, я приукрашиваю действительность? Катаясь по стране... Нет, такие, как Макс,-- только пена. Вероятно, стране хватит здравого смысла, чтобы перед тем, как выпустить его, сделать с ним нечто вроде дезинфекции... Кстати, Бен, вам никогда не приходило в голову, что в тех неприятных ситуациях, которые нам довелось пережить, мы могли бы поступать несколько иначе? Брать больше любовью и меньше гордыней? Рассчитывать на самого себя, но относиться при этом к другому, как к самому себе? Делать другим... Не желаете ли съездить в Байфилд?