Страница:
Время шло медленно, проходящие недели были отмечены чередой дней рождения в семье. В доме Ипатьева Николаю II исполнилось пятьдесят лет, Александре сорок шесть, Татьяне двадцать один год, Марии девятнадцать и 18 июня Анастасии исполнилось семнадцать лет. Это был прекрасный и теплый вторник; на второй завтрак великие княжны подали хлеб, испеченный ими, и сразу после трех часов пополудни вся семья вышла на часовую прогулку в сад. «Было очень жарко», – как записала в своем дневнике Александра, но воздух был напоен ароматом сирени и жимолости. Тот вечер принес с собой приятную неожиданность: с разрешения Авдеева монахини из расположенного поблизости монастыря стали регулярно приносить заключенным молоко, сливки и яйца {34}.
В свои семнадцать лет Анастасия, как писал об этом один из ее тюремщиков, «была очень привлекательной» и «очень толстой. У нее были розовые щеки, и совершенно восхитительные и черты лица, и само лицо». Из всех заключенных она выглядела «в наибольшей степени приспособившейся к своему положению» {35}. Один из охранников считал ее «очень дружелюбной и полной жизни», тогда как другой характеризовал ее так: «Просто очаровательный дьяволенок! Она была озорницей и, как я думаю, не знала усталости. Она была полна жизни и любила исполнять комические пантомимы, используя в качестве партнеров своих собак, как если бы она выступала с ними в цирке» {36}. Со временем люди, которые охраняли их, проникались симпатией к своим пленным; грань между пленниками и стражниками становилась менее заметной, особенно когда прекрасные великие княжны улыбались им, поддразнивали их, делились с ними воспоминаниями о прошлой жизни и даже показывали им свои альбомы с фотографиями. «У нас были долгие беседы, – вспоминает один из охранников, – в них они делились с нами своими надеждами на будущее и говорили о том, что когда-нибудь будут жить в Англии». Отношения на уровне легкого флирта развивались и крепли, и некоторые из солдат тратили свое свободное время на то, чтобы изготовить и установить в саду деревянные качели для великих княжон. По вечерам, будучи свободными от исполнения служебных обязанностей, кое-кто из солдат признавался, что «они совсем не были бы против, если бы заключенным представилась возможность бежать» {37}.
С начала лета 1918 года мысль о побеге занимала очень большое место в планах Романовых. В первых числах июня, действуя по приказу Уралсовета, большевистские власти города Перми тайно казнили брата Николая II великого князя Михаила Александровича, заявив официально, что он бежал из заключения с помощью офицеров Белой армии. Всего неделей позже семья императора в Екатеринбурге получила первое из четырех писем, тайно пронесенных в дом Ипатьева, написанных на французском языке и обещавших узникам скорую свободу {38}. Романовы ответили на него подробным описанием комнат и условий, в которых они жили, а также перевели Алексея в спальню, в которой спали его родители. Семейство в тайне от всех провело несколько тревожных ночей, сидя полностью одетыми в своих комнатах, не включая света и ожидая спасения, которое так и не пришло {39}. «Прошли эти дни, и ничего не произошло, – признался Николай в своем дневнике. – Ожидание и неизвестность были очень огорчительны» {40}.
Романовы не знали, что эти письма были написаны в Екатеринбургском ЧК с целью вовлечь заключенных в такие условия, которые затем послужили бы правовым обоснованием для их казни. Предвидя дальнейшее развитие событий в данном направлении, Уралсовет уволил мягкого и покладистого Авдеева и заменил его новым руководителем по имени Яков Юровский. В течение нескольких следующих дней старая охрана, настроение которой стало дружественным по отношению к заключенным, была отстранена от несения службы в доме Ипатьева, и ее на этом посту сменило более надежное подразделение стражников {41}. Юровский вынудил Романовых передать власти все драгоценности, которые он мог увидеть – часы, ожерелья, браслеты и кольца, то есть все то, что заключенные носили на себе. При этом он разрешил Анастасии и каждой из ее сестер носить по одному золотому браслету из тех, что были подарены им родителями и которые они не должны были снимать. Он также внес изменение во время ежедневной переклички, положил конец мелким кражам имущества заключенных, которые совершались охраной, и приказал установить массивную решетку в единственное открытое окно {42}.
В воскресенье 14 июля Юровский позволил двум священникам провести церковную службу для узников дома Ипатьева. Романовы и верные им слуги собрались в гостиной, где был воздвигнут временный алтарь. Позднее один из священников, Иоанн Сторожев, вспомнил, что Анастасия была одета в черную юбку и белую блузку и что в течение всей службы она стояла рядом с отцом, а Юровский наблюдал за всем этим из угла комнаты.
«В тот раз мне показалось, что Николай Александрович и каждая из его дочерей были, я бы не сказал, что в подавленном состоянии духа, но, тем не менее, у меня возникло впечатление, что они были бесконечно уставшими… Согласно канонам литургии, в ходе этого богослужения в определенном месте принято читать молитву «Со святыми упокой». По какой-то причине во время того служения отец Диакон вместо того чтобы прочесть эту молитву, стал петь ее и я вместе с ним, испытывая при этом некоторое смущение в силу такого отклонения от ритуала. Но едва мы начали петь, как я услышал, что члены семьи Романовых, они стояли сзади меня, опустились на колени. После службы каждый из них поцеловал Святой Крест… Когда я выходил, я прошел очень близко от бывших великих княжон и услышал едва различимые слова: “Благодарю вас”» {43}.
Ранним утром следующего дня из ближнего монастыря пришли две монахини, они принесли продукты питания для заключенных; Юровский передал им записку от одной из великих княжон, в которой она просила принести им кое-какие нитки {44}. В половине одиннадцатого пришли четыре сотрудницы Екатеринбургского профессионального союза домашних работниц, чтобы провести уборку в комнатах заключенных. В это время семья Романовых играла в карты в столовой. Одна из женщин, Мария Стародумова, вспоминала, что все они «были в веселом расположении духа. Великие княжны смеялись. Не было даже намека на печаль» {45}. Поприветствовав женщин «дружескими улыбками, – как сказала об этом Евдокия Семеновна, – великие княжны встали и пошли вместе с нашей четверкой, в свою спальню, чтобы передвигать для нас свои кровати. Насколько я помню, они не были ни капли не напуганы и не капли не встревожены. В глазах их сияло веселье и хорошее настроение, коротко стриженные волосы были взъерошены и находились в полном беспорядке, а щеки у них были розовыми, как яблоки. Они были одеты не как великие княжны, а в короткие черные платья, под которыми виднелись белые блузки с намеком на декольте. Комендант Юровский подглядывал и вынюхивал что-то. В течение какого-то времени он стоял у открытой двери, слушая наши разговоры, и заглядывал в комнату, чтобы сердито посмотреть на нас, когда мы обменивались шутками и любезностями с молодыми великими княжнами. После этого мы стали вести себя осторожнее и говорили только тихими голосами. Один раз, когда Юровский отвлекся и перестал смотреть в комнату, самая младшая из великих княжон, Анастасия, повернулась к дверному проему и состроила по его поводу такую гримасу, что мы все захохотали, а она после этого высунула язык, приложила большой палец к своему носу и сделала «нос» ему в спину» {46}.
Утро вторника 16 июля 1918 года выдалось в Екатеринбурге хмурым и дождливым; к полудню серые облака исчезли, и им на смену пришло палящее солнце {47}. В семь часов утра пришли монахини, они оставили продукты питания для заключенных, и день пошел по привычному распорядку. {48} В период между тремя и четырьмя часами заключенные вышли на прогулку в сад, Александра осталась дома вместе с Татьяной. Затем, в восемь часов вечера, когда заключенные обедали, к ним пришел Юровский и сказал Леониду Седневу, который служил в мальчиках у повара, что ему предстоит отправиться к своему дяде Ивану. Последнего выслали из дома Ипатьева шестью неделями раньше, и он втайне от заключенных был казнен. В десять часов тридцать минут вечера семья Романовых легла спать {49}. Белая армия была меньше чем в двадцати милях от города (менее 32 км), и всем было ясно, что большевики сдадут город белым в течение ближайших дней {50}. Сквозь единственное раскрытое окно в спальне, которой пользовались Николай, Александра и Алексей, обитатели дома могли слышать гром отдаленной артиллерийской канонады, и он приближался к ним. Когда в одном за другим погас свет в окнах и темная июльская ночь опустилась на дом Ипатьева, этот гром, должно быть, будил в узниках мысли о свободе.
Немногим позже двух часов пополудни следующего дня на пост дежурного в доме Ипатьева заступил охранник Анатолий Якимов. Он вспоминал позднее: «Дверь, что вела из прихожей в комнаты, которые занимала семья императора, была как и ранее закрыта, но в тех комнатах никого не было. Это было очевидно. Ни одного звука не доносилось оттуда. Раньше, когда там проживало императорское семейство, из их комнат всегда доносились какие-то звуки, свидетельствующие, что комнаты обитаемы – были слышны голоса, шаги. Но в этот раз там не было признаков жизни. Только их маленькая собачка, она стояла в прихожей у двери, ведущей в комнаты, где жила семья императора, и ждала, чтобы ее впустили внутрь. Я хорошо помню, что я подумал тогда: “Напрасно ты ждешь, собачка”» {51}.
Якимов сказал «напрасно», потому что ему уже сообщили, что всего двенадцатью часами раньше семья императора была казнена в подвале дома Ипатьева. Тем же вечером Уралсовет отдал приказ о казни нескольких Романовых, которые в качестве заключенных содержались в уральском городе Алапаевске. Сестра императрицы Александры, великая княгиня Елизавета Федоровна, которую звали Элла и которая в 1905 году после покушения на ее мужа, великого князя Сергея Александровича, основала орден сестер милосердия, а также пять других членов семейства Романовых были отвезены в лес и сброшены живыми в колодец выработанной шахты. Но как это иронично ни звучит, те же большевики, которые находили, что смерть Романовых целесообразна в силу политических соображений, они же несли ответственность за появление мифа об их спасении.
Всего через три дня после распространения слухов о массовом убийстве в Екатеринбурге, с той же издевательской иронией, которой достойна их последующая канонизация Русской православной церковью, Романовы восстали из мертвых, воскрешенные заявлениями советских официальных лиц, рассчитанных на то, чтобы ввести в заблуждение общественное мнение. Большевики признались в совершении казни только Николая II, утверждая, что императрица и Алексей были высланы из Екатеринбурга, а о великих княжнах не упоминалось вовсе. Советское правительство стояло на этой позиции вплоть до 1920-х годов, целью такой политики было не только спутать планы Белой армии, но и защитить репутацию советской власти. Ленин слишком хорошо представлял себе, какой будет реакция мирового общественного мнения на кровавое убийство императрицы и ее ни в чем неповинных детей.
Екатеринбург пал под натиском частей наступающей Белой армии и Чехословацкого корпуса 25 июля, спустя всего восемь дней после предполагаемой казни. Бросившись к дому Ипатьева, пришедшие обнаружили, что все его бывшие обитатели исчезли, на полу разбросаны жалкие остатки одежды и каких-то еще вещей, а стены комнаты в подвале изъязвлены пулями и забрызганы кровью. Единственный намек на то, что здесь могло произойти, содержался в извещении большевиков о том, что был убит Николай II. Используя в качестве исходного это предположение, следователи военной и гражданской прокуратуры приступили к поиску пропавшего царского семейства. В январе 1919 года, для того чтобы точно установить, какая судьба постигла семью Романовых, был назначен следователь Николай Соколов – третий и последний из числа следователей, официально назначенных командованием Белой армии. Соколов, основываясь на данных, собранных его предшественниками, создал построенную на косвенных доказательствах версию, согласно которой погибли все. Результатом его работы стали выводы, которые в течение большей части двадцатого столетия история считала достоверным описанием гибели семьи Романовых. Однако это было не более чем теоретическое построение, изобилующее изъянами и полное домыслов, зачастую противоречащих науке и фактам, данное обстоятельство вынудило многих усомниться в заключении, сделанном Соколовым, и дало пищу мифам о возможных вариантах спасения семейства.
Можно не сомневаться, что в подвале дома Ипатьева действительно было помещение, забрызганное кровью и иссеченное пулями, и это несомненно указывает на какое-то насилие, совершенное в нем, особенно если учесть факт исчезновения семьи Романовых. Однако данное обстоятельство не может служить несомненным доказательством постигшей их судьбы. Более убедительной оказалась посланная большевиками телеграмма, в которой Уралсовет информировал Москву, что всю семью «постигла та же участь, что и Николая II». Поскольку к этому времени советские власти уже признали открыто факт казни бывшего императора, данное обстоятельство тоже позволяло прийти к заключению о наихудшем варианте развития событий. Однако первое действительное свидетельство того, что произошло в той печально известной комнате в подвале ранним утром 17 июля, появилось тогда, когда несколько бывших охранников дома Ипатьева рассказали подробно, что семья императора была убита. Всего показания дали четыре человека, однако только один заявлял, что он действительно видел тела убитых.
Сделанное в 1920 году обнародование этих заявлений позволило миру впервые взглянуть на то, что, как утверждалось, произошло с семьей императора. Согласно этим показаниям спустя некоторое время после полуночи комендант Юровский разбудил заключенных, заявив, что, поскольку Белая армия подходит к Екатеринбургу, все подлежат немедленной эвакуации. Заключенные быстро оделись, и Юровский провел их через дом и далее вниз по лестнице, ведущей в подвал. Николай шел первым, и он нес Алексея на руках; следом за ним шли императрица, четыре великие княжны, Боткин, Харитонов, Трупп и последней шла Демидова, которая несла подушку со спрятанной в ней коробкой с драгоценностями {52}. В южном конце подвального помещения Юровский ввел всех в комнату, она находилась точно под той комнатой, которой пользовались великие княжны. Для Николая, Александры и больного цесаревича были поставлены стулья, и комендант приказал всем ждать {53}. Когда Юровский вышел к ним вновь, он шел в сопровождении расстрельной команды, вооруженной револьверами и пистолетами. «Николай Александрович, – сказал он императору, – ваши родственники пытаются спасти вас, поэтому мы вынуждены вас расстрелять!» {54}.
«Что?» – спросил Николай.
«Вот что!» – ответил на это Юровский, дав команду своему сопровождению открыть огонь {55}. Загремели выстрелы, раздались «громкие крики» {56}. Как сообщал Роберт Уилтон, для Николая, Александры и трех великих княжон старшего возраста, а также для Боткина, Харитонова и Труппа «смерть была мгновенной» {57}. Алексей, по словам охранника Павла Медведева, «все еще был жив, и он стонал. Юровский подошел к нему и выстрелил в него еще два или три раза. Наследник замолк» {58}. Анастасия, все еще живая, «металась по помещению и пронзительно кричала, – писал Уилтон, – и когда один из убийц подошел к ней, она стала отчаянно драться с ним, до тех пор, пока он не убил ее» {59}. В конце концов она упала, «пронзенная штыками» {60}. Демидова умерла последней. Солдаты принесли из коридора винтовки и стали гонять ее из угла в угол той комнаты, раз за разом втыкая в нее штыки своих винтовок, в то время как она тщетно молила о пощаде {61}. Все члены семьи Романовых, вспоминает Медведев, «лежали на полу со множеством ран на теле. Кровь текла потоками» {62}.
Получив сведения о расположении на дорогах контрольно-пропускных постов большевиков и о маршрутах движения солдат, приезжавших и выезжавших из леса у деревни Коптяки сразу после расстрела Романовых, следователи обыскали этой район. На вырубке, что носит название «Четыре брата», в выработанных шахтах и поблизости от них следователи нашли изделия, принадлежность которых было легко установить. Жильяр, Гиббс Теглева и другие лица, которые много лет находились в услужении у семьи Романовых и которые смогли спастись от большевиков, легко опознали эти вещи как принадлежавшие семье Романовых. Это были драгоценности – большие бриллианты, изумрудный крест, подаренный Александре ее свекровью, вдовствующей императрицей Марией Федоровной, жемчужины, осколки сапфиров, рубинов и других драгоценных камней, у которых нетрудно было заметить, что они несли на себе следы сильных ударов. Были также обнаружены обгоревшие обрывки ткани, пряжки от поясов, пуговицы, крючки и петли для крючков, что изначально принадлежали одежде и пальто, которые носило семейство императора, и обуглившиеся корсетные кости из китового уса, застежки и арматура шести корсетов, о которых можно было полагать, что они принадлежали Александре, ее четырем дочерям и Анне Демидовой. Здесь были найдены также три небольшие иконы и разбитые стеклянные флаконы для нюхательных солей, их носили с собой великие княжны. Здесь удалось также найти золотую оправу пенсне доктора Боткина и его верхнюю вставную челюсть, юбилейный значок личного императрицы Александры полка и труп спаниеля Джемми, одной из трех собак, которые Романовы взяли с собой в Сибирь {63}.
Однако здесь не было тел. Настойчивые поиски на вырубке, что носит название «Четыре брата», позволили найти только отрезанный палец, два кусочка кожи и примерно сорок фрагментов раздробленных и обгоревших костей, которые нельзя было даже хотя бы идентифицировать как принадлежавшие человеку {64}. Предположительно в доме Ипатьева было казнено одиннадцать человек, однако их тела просто исчезли. Факт отсутствия останков не давал покоя даже Соколову, и он заявил: «Судя по всему, они где-то скрыты» {65}. Он, и вместе с ним вся история двадцатого столетия, нашел ответ, установив, что вслед за казнью в лес у деревни Коптяки было доставлено большое количество серной кислоты и бензина. На основании этого факта и исходя из того, что ювелирные изделия и одежда были раздроблены, разрезаны на куски и сожжены, Соколов создал следующую версию. Общественное мнение информировали, что тела убитых были вывезены в лес, и здесь их расчленили, облили бензином и сожгли. Такой была версия, что родилась в Сибири, впервые ее опубликовала газета Times в Лондоне в 1919 году, и оттуда ее растиражировали по всему миру как совершившийся факт {66}. «Не было, – как заявлял Уилтон, – даже тени сомнения относительно того, что случилось на самом деле» {67}.
Однако сомнения были, и они заявили о себе еще даже до завершения официального расследования. Противоречивые слухи и отсутствие трупов послужили причиной возникновения сказок о побеге и спасении, которые начали хождение сперва по Сибири, а затем и по всему свету. Николай II, говорилось в них, был закован в цепи и куда-то вывезен на каком-то таинственном поезде. Высказывались предположения, что Алексей умер от страха после взрыва бомбы в доме Ипатьева. Если верить рассказам, оказывалось, что все семейство спаслось, бежав в Японию; что то ли кайзер Вильгельм II, то ли король Георг V заставили советское правительство передать им своих коронованных двоюродных братьев. Утверждалось, что даже папа Бенедикт XV принял участие в освобождении заключенных и предоставил им политическое убежище в Ватикане. Журналисты из разных стран мира, военные советники, главы миссий стран-союзниц, агенты разведывательных служб и дипломаты – все они с готовностью хватались и распространяли любые новые слухи, создавая непроницаемую сеть недоразумений и недоговоренностей, которые лишь намекали на некую гигантскую и никому не известную тайну.
Слухи поддерживались на плаву не только благодаря допущению, что один или несколько членов семьи Романовых могли спастись, и не только благодаря безрезультатному поиску тел убитых, но также из-за того, что в этом деле появились первые истцы. С одной из первых претенденток встретилась княгиня сербская Елена, муж которой был одним из тех Романовых, кто был живым сброшен в шахту в Алапаевске. Осенью 1918 года большевики спросили ее мнение по поводу некой молодой женщины, о которой говорилось, что она – спасшаяся Анастасия. Елена разоблачила ее как обманщицу, но это была лишь только первая из множества мнимых Романовых {68}. Спустя всего шесть месяцев после предполагаемой казни в Екатеринбурге женщина, которая скрывалась в одном из сибирских монастырей, распустила слух, что на самом деле она является императрицей Александрой, а подросток и девушка, которые сопровождали ее, являлись, по ее словам, Алексеем и Анастасией. В тех местах она привлекла к себе достаточно много внимания, но затем большевики разоблачили ее как самозванку {69}.
Через год после казни Романовых в Сибири появился молодой человек, которого звали Алексей Пуцято и который утверждал, что он является цесаревичем Алексеем. На первых порах командование Белой армии не придало значения данному событию, но узнав, что толпы поклонников ведут от его имени сборы пожертвований, оно распорядилось доставить этого человека в Омск, и сделали так, чтобы Пьер Жильяр мог видеть его. «Дверь в соседнюю комнату была приоткрыта, – вспоминал Жильяр, – и я незаметно для него мог видеть более высокого и физически более развитого, чем цесаревич молодого человека, которому я мог бы дать пятнадцать или шестнадцать лет. Матросский костюм, цвет его волос и то, как они были уложены, – все это до некоторой степени напоминало Алексея Николаевича, но на этом сходство кончалось… Юношу представили мне, и я задал ему несколько вопросов на французском языке, но он хранил молчание. Когда же от него потребовали, чтобы он отвечал на вопрос, он заявил, что ему было понятно все, что я сказал, но у него есть свои причины пользоваться только русским языком. Тогда я обратился к нему на этом языке. Это тоже не дало никакого результата» {70}. В конце концов Пуцято признался, что он не является цесаревичем, что, впрочем, никого не удивило.
Помимо всего прочего ходили слухи, что большевики вывезли императрицу и ее дочерей в уральский город Пермь. Рудольф Гайда, который командовал чехословацкими частями, теми, что в июле 1918 года вместе с белыми брали Екатеринбург, начал свое собственное расследование по делу Романовых. Это расследование помогло вскрыть ложь, зачастую придуманную самими большевиками, согласно которой «свидетели» якобы встречались с императрицей и ее дочерьми, при свете свечей ловили брошенные мельком взгляды предполагаемых великих княжон, и даже встречались с доктором, который лечил избитую Анастасию, пойманную после неудачной попытки побега {71}. Ничто из всего изложенного не было убедительно для вождей Белой армии – ведь они в конечном счете предполагали использовать убитых Романовых в целях антибольшевистской пропаганды – но тем не менее данное обстоятельство немало способствовало появлению новых сказок и мифов, которыми обрастала судьба императорской семьи.
Эти первые претенденты в наследники, а также постоянно циркулирующие слухи, неразбериха в газетных публикациях и неточность сведений в дипломатических отчетах – все, вместе взятое, внесло свой вклад в атмосферу неопределенности, которой была окутана судьба семьи Романовых. В июне 1920 года граф Павел фон Бенкендорф, бывший гофмаршал при дворе императора, записал в своем дневнике: «Я до сих пор не имею никаких достоверных сведений относительно судьбы императора, императрицы и их детей» {72}. Несколькими неделями позже, пометив это как «легенды и смутные слухи», он записал, что, по последним данным, семья Романовых нашла убежище в Ватикане {73}. В 1922 году подруга императрицы, Лили Ден, написала в своих мемуарах: «Время от времени до нас доходили вести о том, что семья императора находится безопасности, но в следующую минуту мы оказываемся поставленными перед свидетельствами того, что вся она погибла. Только Богу известно, что здесь правда, а что нет, но я по-прежнему не позволяю себе отчаиваться» {74}. Годом позже похожие мысли высказала в своих мемуарах Анна Вырубова: «Не может быть сомнения, что Николая II и его семью поглотила одна из величайших и самых трагических тайн мира. Вместе с ними исчезли вся свита и те из слуг, которым было разрешено сопровождать их в Екатеринбург. Рассудок говорит, что вероятно все они были подло убиты, что они мертвы и что они навсегда освободились от земной юдоли. Но рассудок не всегда слушается нас. Среди нас, как в России, так и в изгнании, есть много тех, кто, имея представление о просторах гигантской империи и об обусловленной этим трудности связи с окружающим миром, вполне отдают себе отчет о возможном заточении в монастырях, в шахтах, в непроходимых лесах, из которых никаких вестей получить невозможно. Так что мы надеемся» {75}.
В свои семнадцать лет Анастасия, как писал об этом один из ее тюремщиков, «была очень привлекательной» и «очень толстой. У нее были розовые щеки, и совершенно восхитительные и черты лица, и само лицо». Из всех заключенных она выглядела «в наибольшей степени приспособившейся к своему положению» {35}. Один из охранников считал ее «очень дружелюбной и полной жизни», тогда как другой характеризовал ее так: «Просто очаровательный дьяволенок! Она была озорницей и, как я думаю, не знала усталости. Она была полна жизни и любила исполнять комические пантомимы, используя в качестве партнеров своих собак, как если бы она выступала с ними в цирке» {36}. Со временем люди, которые охраняли их, проникались симпатией к своим пленным; грань между пленниками и стражниками становилась менее заметной, особенно когда прекрасные великие княжны улыбались им, поддразнивали их, делились с ними воспоминаниями о прошлой жизни и даже показывали им свои альбомы с фотографиями. «У нас были долгие беседы, – вспоминает один из охранников, – в них они делились с нами своими надеждами на будущее и говорили о том, что когда-нибудь будут жить в Англии». Отношения на уровне легкого флирта развивались и крепли, и некоторые из солдат тратили свое свободное время на то, чтобы изготовить и установить в саду деревянные качели для великих княжон. По вечерам, будучи свободными от исполнения служебных обязанностей, кое-кто из солдат признавался, что «они совсем не были бы против, если бы заключенным представилась возможность бежать» {37}.
С начала лета 1918 года мысль о побеге занимала очень большое место в планах Романовых. В первых числах июня, действуя по приказу Уралсовета, большевистские власти города Перми тайно казнили брата Николая II великого князя Михаила Александровича, заявив официально, что он бежал из заключения с помощью офицеров Белой армии. Всего неделей позже семья императора в Екатеринбурге получила первое из четырех писем, тайно пронесенных в дом Ипатьева, написанных на французском языке и обещавших узникам скорую свободу {38}. Романовы ответили на него подробным описанием комнат и условий, в которых они жили, а также перевели Алексея в спальню, в которой спали его родители. Семейство в тайне от всех провело несколько тревожных ночей, сидя полностью одетыми в своих комнатах, не включая света и ожидая спасения, которое так и не пришло {39}. «Прошли эти дни, и ничего не произошло, – признался Николай в своем дневнике. – Ожидание и неизвестность были очень огорчительны» {40}.
Романовы не знали, что эти письма были написаны в Екатеринбургском ЧК с целью вовлечь заключенных в такие условия, которые затем послужили бы правовым обоснованием для их казни. Предвидя дальнейшее развитие событий в данном направлении, Уралсовет уволил мягкого и покладистого Авдеева и заменил его новым руководителем по имени Яков Юровский. В течение нескольких следующих дней старая охрана, настроение которой стало дружественным по отношению к заключенным, была отстранена от несения службы в доме Ипатьева, и ее на этом посту сменило более надежное подразделение стражников {41}. Юровский вынудил Романовых передать власти все драгоценности, которые он мог увидеть – часы, ожерелья, браслеты и кольца, то есть все то, что заключенные носили на себе. При этом он разрешил Анастасии и каждой из ее сестер носить по одному золотому браслету из тех, что были подарены им родителями и которые они не должны были снимать. Он также внес изменение во время ежедневной переклички, положил конец мелким кражам имущества заключенных, которые совершались охраной, и приказал установить массивную решетку в единственное открытое окно {42}.
В воскресенье 14 июля Юровский позволил двум священникам провести церковную службу для узников дома Ипатьева. Романовы и верные им слуги собрались в гостиной, где был воздвигнут временный алтарь. Позднее один из священников, Иоанн Сторожев, вспомнил, что Анастасия была одета в черную юбку и белую блузку и что в течение всей службы она стояла рядом с отцом, а Юровский наблюдал за всем этим из угла комнаты.
«В тот раз мне показалось, что Николай Александрович и каждая из его дочерей были, я бы не сказал, что в подавленном состоянии духа, но, тем не менее, у меня возникло впечатление, что они были бесконечно уставшими… Согласно канонам литургии, в ходе этого богослужения в определенном месте принято читать молитву «Со святыми упокой». По какой-то причине во время того служения отец Диакон вместо того чтобы прочесть эту молитву, стал петь ее и я вместе с ним, испытывая при этом некоторое смущение в силу такого отклонения от ритуала. Но едва мы начали петь, как я услышал, что члены семьи Романовых, они стояли сзади меня, опустились на колени. После службы каждый из них поцеловал Святой Крест… Когда я выходил, я прошел очень близко от бывших великих княжон и услышал едва различимые слова: “Благодарю вас”» {43}.
Ранним утром следующего дня из ближнего монастыря пришли две монахини, они принесли продукты питания для заключенных; Юровский передал им записку от одной из великих княжон, в которой она просила принести им кое-какие нитки {44}. В половине одиннадцатого пришли четыре сотрудницы Екатеринбургского профессионального союза домашних работниц, чтобы провести уборку в комнатах заключенных. В это время семья Романовых играла в карты в столовой. Одна из женщин, Мария Стародумова, вспоминала, что все они «были в веселом расположении духа. Великие княжны смеялись. Не было даже намека на печаль» {45}. Поприветствовав женщин «дружескими улыбками, – как сказала об этом Евдокия Семеновна, – великие княжны встали и пошли вместе с нашей четверкой, в свою спальню, чтобы передвигать для нас свои кровати. Насколько я помню, они не были ни капли не напуганы и не капли не встревожены. В глазах их сияло веселье и хорошее настроение, коротко стриженные волосы были взъерошены и находились в полном беспорядке, а щеки у них были розовыми, как яблоки. Они были одеты не как великие княжны, а в короткие черные платья, под которыми виднелись белые блузки с намеком на декольте. Комендант Юровский подглядывал и вынюхивал что-то. В течение какого-то времени он стоял у открытой двери, слушая наши разговоры, и заглядывал в комнату, чтобы сердито посмотреть на нас, когда мы обменивались шутками и любезностями с молодыми великими княжнами. После этого мы стали вести себя осторожнее и говорили только тихими голосами. Один раз, когда Юровский отвлекся и перестал смотреть в комнату, самая младшая из великих княжон, Анастасия, повернулась к дверному проему и состроила по его поводу такую гримасу, что мы все захохотали, а она после этого высунула язык, приложила большой палец к своему носу и сделала «нос» ему в спину» {46}.
Утро вторника 16 июля 1918 года выдалось в Екатеринбурге хмурым и дождливым; к полудню серые облака исчезли, и им на смену пришло палящее солнце {47}. В семь часов утра пришли монахини, они оставили продукты питания для заключенных, и день пошел по привычному распорядку. {48} В период между тремя и четырьмя часами заключенные вышли на прогулку в сад, Александра осталась дома вместе с Татьяной. Затем, в восемь часов вечера, когда заключенные обедали, к ним пришел Юровский и сказал Леониду Седневу, который служил в мальчиках у повара, что ему предстоит отправиться к своему дяде Ивану. Последнего выслали из дома Ипатьева шестью неделями раньше, и он втайне от заключенных был казнен. В десять часов тридцать минут вечера семья Романовых легла спать {49}. Белая армия была меньше чем в двадцати милях от города (менее 32 км), и всем было ясно, что большевики сдадут город белым в течение ближайших дней {50}. Сквозь единственное раскрытое окно в спальне, которой пользовались Николай, Александра и Алексей, обитатели дома могли слышать гром отдаленной артиллерийской канонады, и он приближался к ним. Когда в одном за другим погас свет в окнах и темная июльская ночь опустилась на дом Ипатьева, этот гром, должно быть, будил в узниках мысли о свободе.
Немногим позже двух часов пополудни следующего дня на пост дежурного в доме Ипатьева заступил охранник Анатолий Якимов. Он вспоминал позднее: «Дверь, что вела из прихожей в комнаты, которые занимала семья императора, была как и ранее закрыта, но в тех комнатах никого не было. Это было очевидно. Ни одного звука не доносилось оттуда. Раньше, когда там проживало императорское семейство, из их комнат всегда доносились какие-то звуки, свидетельствующие, что комнаты обитаемы – были слышны голоса, шаги. Но в этот раз там не было признаков жизни. Только их маленькая собачка, она стояла в прихожей у двери, ведущей в комнаты, где жила семья императора, и ждала, чтобы ее впустили внутрь. Я хорошо помню, что я подумал тогда: “Напрасно ты ждешь, собачка”» {51}.
Якимов сказал «напрасно», потому что ему уже сообщили, что всего двенадцатью часами раньше семья императора была казнена в подвале дома Ипатьева. Тем же вечером Уралсовет отдал приказ о казни нескольких Романовых, которые в качестве заключенных содержались в уральском городе Алапаевске. Сестра императрицы Александры, великая княгиня Елизавета Федоровна, которую звали Элла и которая в 1905 году после покушения на ее мужа, великого князя Сергея Александровича, основала орден сестер милосердия, а также пять других членов семейства Романовых были отвезены в лес и сброшены живыми в колодец выработанной шахты. Но как это иронично ни звучит, те же большевики, которые находили, что смерть Романовых целесообразна в силу политических соображений, они же несли ответственность за появление мифа об их спасении.
Всего через три дня после распространения слухов о массовом убийстве в Екатеринбурге, с той же издевательской иронией, которой достойна их последующая канонизация Русской православной церковью, Романовы восстали из мертвых, воскрешенные заявлениями советских официальных лиц, рассчитанных на то, чтобы ввести в заблуждение общественное мнение. Большевики признались в совершении казни только Николая II, утверждая, что императрица и Алексей были высланы из Екатеринбурга, а о великих княжнах не упоминалось вовсе. Советское правительство стояло на этой позиции вплоть до 1920-х годов, целью такой политики было не только спутать планы Белой армии, но и защитить репутацию советской власти. Ленин слишком хорошо представлял себе, какой будет реакция мирового общественного мнения на кровавое убийство императрицы и ее ни в чем неповинных детей.
Екатеринбург пал под натиском частей наступающей Белой армии и Чехословацкого корпуса 25 июля, спустя всего восемь дней после предполагаемой казни. Бросившись к дому Ипатьева, пришедшие обнаружили, что все его бывшие обитатели исчезли, на полу разбросаны жалкие остатки одежды и каких-то еще вещей, а стены комнаты в подвале изъязвлены пулями и забрызганы кровью. Единственный намек на то, что здесь могло произойти, содержался в извещении большевиков о том, что был убит Николай II. Используя в качестве исходного это предположение, следователи военной и гражданской прокуратуры приступили к поиску пропавшего царского семейства. В январе 1919 года, для того чтобы точно установить, какая судьба постигла семью Романовых, был назначен следователь Николай Соколов – третий и последний из числа следователей, официально назначенных командованием Белой армии. Соколов, основываясь на данных, собранных его предшественниками, создал построенную на косвенных доказательствах версию, согласно которой погибли все. Результатом его работы стали выводы, которые в течение большей части двадцатого столетия история считала достоверным описанием гибели семьи Романовых. Однако это было не более чем теоретическое построение, изобилующее изъянами и полное домыслов, зачастую противоречащих науке и фактам, данное обстоятельство вынудило многих усомниться в заключении, сделанном Соколовым, и дало пищу мифам о возможных вариантах спасения семейства.
Можно не сомневаться, что в подвале дома Ипатьева действительно было помещение, забрызганное кровью и иссеченное пулями, и это несомненно указывает на какое-то насилие, совершенное в нем, особенно если учесть факт исчезновения семьи Романовых. Однако данное обстоятельство не может служить несомненным доказательством постигшей их судьбы. Более убедительной оказалась посланная большевиками телеграмма, в которой Уралсовет информировал Москву, что всю семью «постигла та же участь, что и Николая II». Поскольку к этому времени советские власти уже признали открыто факт казни бывшего императора, данное обстоятельство тоже позволяло прийти к заключению о наихудшем варианте развития событий. Однако первое действительное свидетельство того, что произошло в той печально известной комнате в подвале ранним утром 17 июля, появилось тогда, когда несколько бывших охранников дома Ипатьева рассказали подробно, что семья императора была убита. Всего показания дали четыре человека, однако только один заявлял, что он действительно видел тела убитых.
Сделанное в 1920 году обнародование этих заявлений позволило миру впервые взглянуть на то, что, как утверждалось, произошло с семьей императора. Согласно этим показаниям спустя некоторое время после полуночи комендант Юровский разбудил заключенных, заявив, что, поскольку Белая армия подходит к Екатеринбургу, все подлежат немедленной эвакуации. Заключенные быстро оделись, и Юровский провел их через дом и далее вниз по лестнице, ведущей в подвал. Николай шел первым, и он нес Алексея на руках; следом за ним шли императрица, четыре великие княжны, Боткин, Харитонов, Трупп и последней шла Демидова, которая несла подушку со спрятанной в ней коробкой с драгоценностями {52}. В южном конце подвального помещения Юровский ввел всех в комнату, она находилась точно под той комнатой, которой пользовались великие княжны. Для Николая, Александры и больного цесаревича были поставлены стулья, и комендант приказал всем ждать {53}. Когда Юровский вышел к ним вновь, он шел в сопровождении расстрельной команды, вооруженной револьверами и пистолетами. «Николай Александрович, – сказал он императору, – ваши родственники пытаются спасти вас, поэтому мы вынуждены вас расстрелять!» {54}.
«Что?» – спросил Николай.
«Вот что!» – ответил на это Юровский, дав команду своему сопровождению открыть огонь {55}. Загремели выстрелы, раздались «громкие крики» {56}. Как сообщал Роберт Уилтон, для Николая, Александры и трех великих княжон старшего возраста, а также для Боткина, Харитонова и Труппа «смерть была мгновенной» {57}. Алексей, по словам охранника Павла Медведева, «все еще был жив, и он стонал. Юровский подошел к нему и выстрелил в него еще два или три раза. Наследник замолк» {58}. Анастасия, все еще живая, «металась по помещению и пронзительно кричала, – писал Уилтон, – и когда один из убийц подошел к ней, она стала отчаянно драться с ним, до тех пор, пока он не убил ее» {59}. В конце концов она упала, «пронзенная штыками» {60}. Демидова умерла последней. Солдаты принесли из коридора винтовки и стали гонять ее из угла в угол той комнаты, раз за разом втыкая в нее штыки своих винтовок, в то время как она тщетно молила о пощаде {61}. Все члены семьи Романовых, вспоминает Медведев, «лежали на полу со множеством ран на теле. Кровь текла потоками» {62}.
Получив сведения о расположении на дорогах контрольно-пропускных постов большевиков и о маршрутах движения солдат, приезжавших и выезжавших из леса у деревни Коптяки сразу после расстрела Романовых, следователи обыскали этой район. На вырубке, что носит название «Четыре брата», в выработанных шахтах и поблизости от них следователи нашли изделия, принадлежность которых было легко установить. Жильяр, Гиббс Теглева и другие лица, которые много лет находились в услужении у семьи Романовых и которые смогли спастись от большевиков, легко опознали эти вещи как принадлежавшие семье Романовых. Это были драгоценности – большие бриллианты, изумрудный крест, подаренный Александре ее свекровью, вдовствующей императрицей Марией Федоровной, жемчужины, осколки сапфиров, рубинов и других драгоценных камней, у которых нетрудно было заметить, что они несли на себе следы сильных ударов. Были также обнаружены обгоревшие обрывки ткани, пряжки от поясов, пуговицы, крючки и петли для крючков, что изначально принадлежали одежде и пальто, которые носило семейство императора, и обуглившиеся корсетные кости из китового уса, застежки и арматура шести корсетов, о которых можно было полагать, что они принадлежали Александре, ее четырем дочерям и Анне Демидовой. Здесь были найдены также три небольшие иконы и разбитые стеклянные флаконы для нюхательных солей, их носили с собой великие княжны. Здесь удалось также найти золотую оправу пенсне доктора Боткина и его верхнюю вставную челюсть, юбилейный значок личного императрицы Александры полка и труп спаниеля Джемми, одной из трех собак, которые Романовы взяли с собой в Сибирь {63}.
Однако здесь не было тел. Настойчивые поиски на вырубке, что носит название «Четыре брата», позволили найти только отрезанный палец, два кусочка кожи и примерно сорок фрагментов раздробленных и обгоревших костей, которые нельзя было даже хотя бы идентифицировать как принадлежавшие человеку {64}. Предположительно в доме Ипатьева было казнено одиннадцать человек, однако их тела просто исчезли. Факт отсутствия останков не давал покоя даже Соколову, и он заявил: «Судя по всему, они где-то скрыты» {65}. Он, и вместе с ним вся история двадцатого столетия, нашел ответ, установив, что вслед за казнью в лес у деревни Коптяки было доставлено большое количество серной кислоты и бензина. На основании этого факта и исходя из того, что ювелирные изделия и одежда были раздроблены, разрезаны на куски и сожжены, Соколов создал следующую версию. Общественное мнение информировали, что тела убитых были вывезены в лес, и здесь их расчленили, облили бензином и сожгли. Такой была версия, что родилась в Сибири, впервые ее опубликовала газета Times в Лондоне в 1919 году, и оттуда ее растиражировали по всему миру как совершившийся факт {66}. «Не было, – как заявлял Уилтон, – даже тени сомнения относительно того, что случилось на самом деле» {67}.
Однако сомнения были, и они заявили о себе еще даже до завершения официального расследования. Противоречивые слухи и отсутствие трупов послужили причиной возникновения сказок о побеге и спасении, которые начали хождение сперва по Сибири, а затем и по всему свету. Николай II, говорилось в них, был закован в цепи и куда-то вывезен на каком-то таинственном поезде. Высказывались предположения, что Алексей умер от страха после взрыва бомбы в доме Ипатьева. Если верить рассказам, оказывалось, что все семейство спаслось, бежав в Японию; что то ли кайзер Вильгельм II, то ли король Георг V заставили советское правительство передать им своих коронованных двоюродных братьев. Утверждалось, что даже папа Бенедикт XV принял участие в освобождении заключенных и предоставил им политическое убежище в Ватикане. Журналисты из разных стран мира, военные советники, главы миссий стран-союзниц, агенты разведывательных служб и дипломаты – все они с готовностью хватались и распространяли любые новые слухи, создавая непроницаемую сеть недоразумений и недоговоренностей, которые лишь намекали на некую гигантскую и никому не известную тайну.
Слухи поддерживались на плаву не только благодаря допущению, что один или несколько членов семьи Романовых могли спастись, и не только благодаря безрезультатному поиску тел убитых, но также из-за того, что в этом деле появились первые истцы. С одной из первых претенденток встретилась княгиня сербская Елена, муж которой был одним из тех Романовых, кто был живым сброшен в шахту в Алапаевске. Осенью 1918 года большевики спросили ее мнение по поводу некой молодой женщины, о которой говорилось, что она – спасшаяся Анастасия. Елена разоблачила ее как обманщицу, но это была лишь только первая из множества мнимых Романовых {68}. Спустя всего шесть месяцев после предполагаемой казни в Екатеринбурге женщина, которая скрывалась в одном из сибирских монастырей, распустила слух, что на самом деле она является императрицей Александрой, а подросток и девушка, которые сопровождали ее, являлись, по ее словам, Алексеем и Анастасией. В тех местах она привлекла к себе достаточно много внимания, но затем большевики разоблачили ее как самозванку {69}.
Через год после казни Романовых в Сибири появился молодой человек, которого звали Алексей Пуцято и который утверждал, что он является цесаревичем Алексеем. На первых порах командование Белой армии не придало значения данному событию, но узнав, что толпы поклонников ведут от его имени сборы пожертвований, оно распорядилось доставить этого человека в Омск, и сделали так, чтобы Пьер Жильяр мог видеть его. «Дверь в соседнюю комнату была приоткрыта, – вспоминал Жильяр, – и я незаметно для него мог видеть более высокого и физически более развитого, чем цесаревич молодого человека, которому я мог бы дать пятнадцать или шестнадцать лет. Матросский костюм, цвет его волос и то, как они были уложены, – все это до некоторой степени напоминало Алексея Николаевича, но на этом сходство кончалось… Юношу представили мне, и я задал ему несколько вопросов на французском языке, но он хранил молчание. Когда же от него потребовали, чтобы он отвечал на вопрос, он заявил, что ему было понятно все, что я сказал, но у него есть свои причины пользоваться только русским языком. Тогда я обратился к нему на этом языке. Это тоже не дало никакого результата» {70}. В конце концов Пуцято признался, что он не является цесаревичем, что, впрочем, никого не удивило.
Помимо всего прочего ходили слухи, что большевики вывезли императрицу и ее дочерей в уральский город Пермь. Рудольф Гайда, который командовал чехословацкими частями, теми, что в июле 1918 года вместе с белыми брали Екатеринбург, начал свое собственное расследование по делу Романовых. Это расследование помогло вскрыть ложь, зачастую придуманную самими большевиками, согласно которой «свидетели» якобы встречались с императрицей и ее дочерьми, при свете свечей ловили брошенные мельком взгляды предполагаемых великих княжон, и даже встречались с доктором, который лечил избитую Анастасию, пойманную после неудачной попытки побега {71}. Ничто из всего изложенного не было убедительно для вождей Белой армии – ведь они в конечном счете предполагали использовать убитых Романовых в целях антибольшевистской пропаганды – но тем не менее данное обстоятельство немало способствовало появлению новых сказок и мифов, которыми обрастала судьба императорской семьи.
Эти первые претенденты в наследники, а также постоянно циркулирующие слухи, неразбериха в газетных публикациях и неточность сведений в дипломатических отчетах – все, вместе взятое, внесло свой вклад в атмосферу неопределенности, которой была окутана судьба семьи Романовых. В июне 1920 года граф Павел фон Бенкендорф, бывший гофмаршал при дворе императора, записал в своем дневнике: «Я до сих пор не имею никаких достоверных сведений относительно судьбы императора, императрицы и их детей» {72}. Несколькими неделями позже, пометив это как «легенды и смутные слухи», он записал, что, по последним данным, семья Романовых нашла убежище в Ватикане {73}. В 1922 году подруга императрицы, Лили Ден, написала в своих мемуарах: «Время от времени до нас доходили вести о том, что семья императора находится безопасности, но в следующую минуту мы оказываемся поставленными перед свидетельствами того, что вся она погибла. Только Богу известно, что здесь правда, а что нет, но я по-прежнему не позволяю себе отчаиваться» {74}. Годом позже похожие мысли высказала в своих мемуарах Анна Вырубова: «Не может быть сомнения, что Николая II и его семью поглотила одна из величайших и самых трагических тайн мира. Вместе с ними исчезли вся свита и те из слуг, которым было разрешено сопровождать их в Екатеринбург. Рассудок говорит, что вероятно все они были подло убиты, что они мертвы и что они навсегда освободились от земной юдоли. Но рассудок не всегда слушается нас. Среди нас, как в России, так и в изгнании, есть много тех, кто, имея представление о просторах гигантской империи и об обусловленной этим трудности связи с окружающим миром, вполне отдают себе отчет о возможном заточении в монастырях, в шахтах, в непроходимых лесах, из которых никаких вестей получить невозможно. Так что мы надеемся» {75}.