Небольшая группа людей ждала на улице возле коттеджа. Они расступились, давая ей пройти, когда Чарли помог ей выйти из машины и повел по тропинке. Никто не заговорил и не окликнул ее, но она чувствовала, насколько глубоко их сочувствие.
Она заметила белый «ягуар» с черным откидным верхом, стоявший на обочине. Он был ей незнаком. Ей бросались в глаза всякие малозначащие детали. На «ягуаре» были нью-йоркские номера.
Когда Чарли подвел ее к парадной двери и она приблизилась к тому моменту, когда предстояло зайти в дом, где все напоминало о Сэме, дверь открылась. Сара Лорд, ее ближайшая соседка, дожидалась ее. Они, должно быть, готовились встречать ее, подумала она, как встречают инвалида, возвращающегося домой из больницы. Они действовали из самых лучших побуждений, но она внезапно поняла, что ей нужно побыть одной. Ей нужно выплакаться!
Ей нужно поголосить в подушку, на которой этим утром лежала голова Сэма.
— Грейс! — сказала Сара.
Она зашла в дом, стараясь не смотреть по сторонам, но вещи Сэма, как нарочно, сами попадались на глаза. Вот его трубка — там, где он выбивал ее в пепельницу перед самым их уходом.
Вот книга, которую он читал прошлой ночью, раскрытая на том месте, где он прервал чтение. Вот его пишущая машинка посреди стола. Здесь необъяснимым образом присутствовала его аура, его жизненное начало. Сейчас он выйдет из кухни с кофе, запах которого она уже чувствовала.
Однако из кухни с кофе вышел незнакомец; стройный, смуглый, красивый мужчина, который совсем чуточку прихрамывал при ходьбе, когда нес поднос в комнату. Его губы были сложены в прямую, суровую линию, но в его бледно-голубых глазах присутствовало почти невыносимое сострадание. Он поставил поднос на стол.
— Кто вы такой? — резко спросила Грейс.
Ее вдруг возмутило присутствие незнакомца. Ей никто не был сейчас нужен, уж тем более незнакомый человек.
— Я — Питер Стайлс, — назвался мужчина.
— Газетчик! — почти закричала Грейс. — Я вас знаю. Вы пишете для журнала «Ньюс вью»! Да как вы посмели!
— Разве Сэм не упоминал обо мне? — спросил Питер.
Питер Стайлс. Что там про него говорилось? Питер Стайлс!
— Я друг Сэма, старый друг, — просто сказал Питер.
Питер Стайлс! Теперь это имя пришло на память Грейс, всплыв из черного омута боли.
— Тебе придется подождать, пока Питер не будет готов познакомиться с тобой, — говорил Сэм. — Но когда это время настанет, думаю, ты поймешь мои слова о том, что он единственный человек, которому я бы доверил свою жизнь и за которого я бы ее отдал, если бы меня попросили.
Была своя причина на то, что она не познакомилась с Питером, когда они с Сэмом вернулись из Африки два года назад.
— Я хочу остаться одна, — сказала Грейс и едва не разразилась истерическим смехом. Шуточка в духе Гарбо. — Я хочу остаться.
— Если тебе что-нибудь понадобится, дорогая, ты только крикни, — сказала Сара Лорд и ушла.
Питер Стайлс стоял у стола, спокойно наливая в две чашки кофе.
— Мистер Стайлс, вы должны понимать, что сейчас не время для…
— Я знаю, что это такое, — сказал Питер. Он посмотрел поверх чашки. — Было бы полезно кое-что сюда добавить. — Он сходил к бару и вернулся с бутылкой бренди. Он налил по изрядной порции в обе чашки с кофе. — Сэм, вероятно, рассказывал вам об этом. Я беспомощно лежал в траве, видя мою пылающую машину и слыша крики своего отца, горевшего в ней. Я очнулся в больнице и обнаружил, что лишился правой ноги ниже колена. Я был один. Это было скверно. Я оставался в одиночестве месяцами, до тех пор, пока один друг не заставил меня обратиться лицом к миру. Теперь я знаю, что было бы лучше обратиться к нему лицом в первый же час.
Грейс присела на край дивана, потому что ее больше не держали ноги.
— Пожалуйста, мистер Стайлс, — попросила она, внезапно начиная утрачивать самообладание, до сих пор — железное.
— Теперь вы думаете, что это конец света, — сказал Питер. — Но это не так.
Она уставилась на него, как на какое-то чудовище.
— Я не знаю, что вы за человек, — сказала она, повышая голос, так что в нем зазвучали истерические нотки. — А знаете ли вы, что сегодня утром мы ушли из этого дома, не застелив в спешке постель? Вы знаете, что на подушке, в том месте, где лежала его голова, осталась отметина? Вы знаете, что, в первый раз с тех пор, как я вышла замуж за Сэма, мне придется попробовать заснуть без того, чтобы он находился рядом со мной? Вы знаете, что его смех преследует меня, как бы я ни старалась, не могу от него избавиться? А как же еще наступает конец света, мистер Стайлс?
— Выпейте этот кофе, — сказал Питер. — Есть нечто такое, что предстоит сделать для Сэма.
Она покачала головой, как будто ослышалась:
— Нечто такое, что предстоит сделать для него? Вы имеете в виду сотрудника похоронного агентства? О, Господи!
— Бессмыслице его смерти нужно придать значение, — сказал Питер. — Между прочим, если вы дожидаетесь того великого момента, когда увидите ту вмятину в подушке, то вы опоздали. Ваша соседка застелила кровать. Выпейте этот кофе!
— Послушайте меня, Питер Стайлс! — сказала Грейс. — Возможно, вы пытаетесь помочь. Каждый будет стараться помочь. Но тут ничем не поможешь. Вы это понимаете? Я спросила человека в здании суда Уинфилда, умеет ли он ходить по воде, может ли он вернуть Сэма… То же самое я спрашиваю у всех вас, доброхотов!
— У Сэма была причина на то, чтобы пойти сегодня к Дому Круглого стола, — сказал Питер. — Нельзя допускать, чтобы скорбь по нему заслонила причины, по которым он пошел туда, — причины его гибели. Никому из нас не позволено увязнуть в жалости к самому себе, Грейс.
— Вы знаете, что есть люди, которые сегодня вечером будут радоваться тому, что он мертв? — вскричала Грейс. — Будь они прокляты!
— Вот так уже лучше, — сказал Питер. — Выпейте свой кофе.
Позднее.
Внезапно на них обрушился шквал телефонных звонков. Люди знали, что Грейс вернулась от Дома Круглого стола. Новость уже передали по всем телеканалам и по всем радиостанциям. Некоторые из звонивших были близкими друзьями; некоторые — незнакомыми людьми, занимающими видное положение, включая высокопоставленных чиновников правительства штата; некоторые принадлежали к той категории незнакомых честолюбцев, которые надеялись каким-то образом прибавить себе весу при помощи трагедии Грейс; нашлось двое безымянных, которые позвонили — анонимно и злобно, — чтобы позлорадствовать.
После первых двух-трех звонков Питер принялся на них отвечать.
И внезапно Грейс расхотелось, чтобы он ушел. Что-то подсказывало ей, что пока она недостаточно сильна, чтобы справиться с одиночеством. Он же понял это с самого начала. Впоследствии те часы, которые он провел там, вспоминались ей в виде разрозненных эпизодов. Кажется, была волна невыносимой боли, накрывшая все. Потом он вроде бы сидел на противоположном от нее конце дивана, покуривая свою трубку, потягивая выпивку и разговаривая о Сэме или о себе. Он производил впечатление старинного ее друга, а ведь она до этого вечера никогда его не видела.
Она помнила, как Питер говорил: «Сэм ненавидел войну, но он был первоклассным солдатом. Я могу за это поручиться. Семь месяцев мы провели вместе в составе подразделения командос в Корее. У большинства из нас случались тяжелые минуты, и я предполагаю, что Сэма они тоже не миновали. Но он никогда не допускал, чтобы мы об этом узнали. Его дух — вот на чем мы держались».
Она думала, что никогда уже больше не станет есть, но в какой-то момент появился холодный цыпленок и зеленый салат. Сара Лорд их приготовила, а Питер подал на стол. К своему удивлению, она обнаружила, что это как раз то, что ей нужно.
Как раз за едой он заговорил о себе. Он вернулся из Кореи и стал решать задачу, как стать одним из самых известных журналистов и обозревателей современности. Потом была катастрофа: хохочущие хулиганы спихнули его с горной дороги на лыжной базе в Вермонте вместе с его отцом, ехавшим в качестве пассажира; ужасное кувыркание в покореженной машине вниз по склону, пламя и смерть его отца. Черная депрессия, когда он обнаружил, что потерял ногу. Как он отгородился от мира и своих друзей. И как, в конечном счете, он научился жить с этим. Она вспомнила, как он постукивал по своей правой большой берцовой кости чашеобразной частью своей трубки. Она издавала полый звук.
— Вот она, — сказал он ей. — Алюминий и пластик с какими-то таинственными пружинами и шарнирами, благодаря которым она действует почти так же эффективно, как настоящая. — Она вспомнила, как его красивое лицо помрачнело. — Это было бессмысленно — совершенно несравнимо с тем, что случилось сегодня, но настолько же бессмысленно. Когда я снова пошел, я затеял что-то вроде личного крестового похода. Он имел своей целью поиск двух хохочущих мерзавцев, которые спихнули меня и моего отца с той горной дороги — просто ради забавы. Я так и не нашел их, но я погрузился в душевное состояние, которое нужно было преодолевать, — душевное состояние, в котором, к сожалению, не обращаешь внимания на насилие, совершаемое ради забавы, когда терпимо относишься к атмосфере, в которой дети могут нападать с ножом на своих учителей в нью-йоркской школе, которая поощряет вандализм и безнаказанный террор и убийство президента — или Сэма Минафи.
Она вспомнила, как поймала себя на мысли, что он, наверное, понял бы то, что она пыталась сказать там, в здании суда Уинфилда: «Не было бы на этом свете никаких олденов Смитов без генерала Уидмарка».
— Вы хотите, чтобы я ушел? — спросил он через некоторое время после того, как они закончили обед.
— Нет!
Она почувствовала, как ее стало одолевать какое-то бессилие, но теперь она не хотела быть одна, для нее было невыносимо очутиться в комнате за этой закрытой дверью, где ей предстояло спать.
А потом она вспомнила, как открыла глаза и поняла, после секундного недоумения, что спит на диване, укрытая легким хлопковым одеялом, взятым из ее бельевого шкафа.
И тут же вспомнила про Сэма, и негромкий, сдавленный вскрик вырвался из ее горла. Она повернула голову и увидела Питера, сидевшего в большом кресле в нескольких футах от нее. Позади него она увидела сероватый свет раннего утра в окне. Невероятно, но она проспала всю ночь.
Для Питера это была долгая ночь.
Грейс заснула, почти что оборвав фразу на полуслове. Это было так, как будто природа вдруг взялась за исцеление этой потрясенной, придавленной горем женщины, проявив милосердие как раз в тот момент, когда она могла разлететься на тысячу не поддающихся спайке осколков.
Жизнь, как вывел для себя Питер, управляется совокупностью совпадений. Вы находитесь в определенном месте в определенное время и в результате оказываетесь вовлеченными в то, чего избежали бы, если бы находились где-то еще. Питер находился в Бостоне по заданию Фрэнка Девери, главного редактора «Ньюс вью» и своего босса. Он только-только покинул Бостон и вырулил на автостраду Новой Англии, когда услышал по радио в «ягуаре» известие об убийстве Сэма Минафи. Его первым и единственным желанием, порожденным внезапной вспышкой ярости, было рвануть прямиком в Уинфилд. Это заняло бы у него около трех часов, если бы он гнал «ягуар» на предельной скорости, которую позволяла развить автострада. Если бы место гибели Сэма не находилось как раз на линии заранее запланированного Питером маршрута, он, возможно, не стал бы проявлять инициативу и оказывать какую-либо помощь вдове Сэма.
В Корее Питер и Сэм Минафи стали настолько близки, насколько это возможно между двумя мужчинами. Оба они ненавидели то, что делали, но оба они делали это в высшей степени хорошо.
Их душевные состояния перекликались между собой, их мысли перекликались между собой. Они понимали, без сентиментальных прикрас, что это та дружба, которая протянется сквозь времена, на которую можно полностью положиться в любой исключительной ситуации. Но после войны жизнь развела их в разные стороны. Сэма ждала его работа в университете, а Питер поселился в своей квартире в нью-йоркском Грэмерси-парке[1], чтобы сделать карьеру репортера-публициста. Они встречались один-два раза в год, Сэм проводил вечер с Питером в игорном клубе, Питер уезжал за город на уик-энд, чтобы поиграть с Сэмом в гольф.
Потом их разлука приобрела более законченный характер. Сэм взял отпуск, чтобы отправиться в Африку с Корпусом мира, а несколько недель спустя случилась личная катастрофа Питера. Спустя месяцы от Сэма пришло письмо. Он только-только узнал о несчастном случае, произошедшем с Питером. Конечно, Питер не писал ему об этом. Письмо Сэма стало одним из тех стимулов, которые помогли Питеру собраться с духом, чтобы подняться с пола и снова зажить полноценной жизнью.
После двухгодичного отсутствия Сэм приехал домой. Однажды вечером он неожиданно нагрянул на квартиру Питера. Это был новый Сэм, человек, витавший в облаках. Он был женат. Грейс прямо с корабля отправилась навестить свою семью в Мидуэсте. Сэм собирался отправиться за ней следом через пару дней, после того как подыщет для них жилье в университетском городке.
Питер не помнил, чтобы мужчина когда-нибудь с таким воодушевлением говорил о женщине — так, как Сэм о Грейс. Она была совершенство, венец творения. Сэм говорил о ее физической красоте, ее сексуальном великолепии. В этих разговорах не было ничего дешевого. Это был любовный рассказ о чуде, в существование которого Сэм просто не мог поверить. Когда Грейс вернулась в северо-восточную часть страны, первое, что стояло на повестке, — это ее знакомство с Питером. Сэм пообещал, что Питер своими глазами увидит — Грейс невозможно описать. Нужно было знать ее, ощущать ее тепло, слышать ее смех, испытать на себе ее непосредственность и полное отсутствие ложной стыдливости.
Совпадение, или судьба, называйте как хотите, воспрепятствовали этой встрече. Питера командировали во Вьетнам от «Ньюс вью». Вся страна зачитывалась его репортажами из этой адской дыры.
Чуть менее месяца назад Питер вернулся домой. «Ньюс вью» наседал на него, требуя специальных репортажей. Книгоиздатель хотел ускорить работу по Вьетнаму. Питеру ничего этого не хотелось, но его каким-то образом убедили, что таков его долг перед общественностью — рассказать им, чему его научили месяцы, проведенные в Азии.
Так что был лишь телефонный звонок Сэму, который, похоже, заработал себе кучу неприятностей в университете из-за защиты инакомыслящего профессора. Сэм поинтересовался, не желает ли Питер выступить с речью на студенческом форуме в университетском городке.
— К тому же пора тебе познакомиться с Грейс! — добавил Сэм.
— По-прежнему на высшем уровне? — спросил Питер.
— Когда ты с ней познакомишься, то, возможно, сумеешь ответить на извечный вопрос «что такое „высший“, — подзадорил Сэм.
— Мне нужно съездить в Бостон. Возможно, на обратном пути.
Кажется, речь шла о том дне, на который Сэм планировал марш к Дому Круглого стола.
— Я думаю, мы вернемся к вечеру. Я надеюсь! — сказал Сэм. — Сделай остановку в пути.
— Обещаю, — ответил Питер.
И вот он познакомился с Грейс, но не с той Грейс, о которой слышал. Можно было лишь догадываться, какой она была прежде. Это было все равно что смотреть на покореженный «роллс-ройс» на кладбище старых автомобилей. Она была деформирована ударом, утратила свой блеск; мотивы, побуждающие ее жить, испарились в один миг. Инстинкт Питера подсказывал ему, что если ее оставить одну, дав окончательно распасться на кусочки, то даже «вся королевская рать» не сможет собрать ее воедино. Сэм, как он знал, страстно хотел, чтобы кто-то предпринял попытку ее спасти.
Он все говорил, и говорил, и кормил ее, и добивался, чтобы она немного выпила, и наблюдал, как тяжелеют ее веки, и, наконец, с облегчением увидел, как она заснула. Он осторожно завел ее ноги на диван и укрыл одеялом. Потом снял телефонную трубку с рычажка, чтобы прервать звонки, и устроился в кресле с высокой спинкой напротив нее. Она проспала всю ночь. Он так и не сумел вздремнуть. К тому времени, когда она открыла глаза — очень ранним утром, он точно знал, что ему делать с Сэмом Минафи.
— Вы остались! — сказала Грейс, когда окончательно проснулась.
— А как же?
Ее глаза обратились на закрытую дверь спальни.
— Ах, Питер! — вздохнула она.
— Мне придется уехать, — сказал он будничным тоном, — но, прежде чем я это сделаю, я хочу поговорить с вами о том, что я наметил. Хотите подкрепиться? Когда вы будете готовы, я принесу вам кофе.
Она снова посмотрела на закрытую дверь и слегка поежилась.
— Вам это нужно, — тихо сказал он. — Вам сегодня придется иметь дело со многими людьми. Помните, вы — Грейс Минафи, женщина Сэма. Вам следует общаться с ними в его манере.
Она откинула хлопковое одеяло и встала.
— Спасибо, что напомнили, — сказала она. — В холодильнике есть фруктовый сок.
Она взяла одеяло, прошла прямо к двери спальни и без колебаний вошла внутрь.
— Молодчина, — сказал Питер вполголоса.
Как бы там ни было, она нашла в себе мужество сделать первый шаг в то, что должно было стать для нее новым миром.
Глава 3
Она заметила белый «ягуар» с черным откидным верхом, стоявший на обочине. Он был ей незнаком. Ей бросались в глаза всякие малозначащие детали. На «ягуаре» были нью-йоркские номера.
Когда Чарли подвел ее к парадной двери и она приблизилась к тому моменту, когда предстояло зайти в дом, где все напоминало о Сэме, дверь открылась. Сара Лорд, ее ближайшая соседка, дожидалась ее. Они, должно быть, готовились встречать ее, подумала она, как встречают инвалида, возвращающегося домой из больницы. Они действовали из самых лучших побуждений, но она внезапно поняла, что ей нужно побыть одной. Ей нужно выплакаться!
Ей нужно поголосить в подушку, на которой этим утром лежала голова Сэма.
— Грейс! — сказала Сара.
Она зашла в дом, стараясь не смотреть по сторонам, но вещи Сэма, как нарочно, сами попадались на глаза. Вот его трубка — там, где он выбивал ее в пепельницу перед самым их уходом.
Вот книга, которую он читал прошлой ночью, раскрытая на том месте, где он прервал чтение. Вот его пишущая машинка посреди стола. Здесь необъяснимым образом присутствовала его аура, его жизненное начало. Сейчас он выйдет из кухни с кофе, запах которого она уже чувствовала.
Однако из кухни с кофе вышел незнакомец; стройный, смуглый, красивый мужчина, который совсем чуточку прихрамывал при ходьбе, когда нес поднос в комнату. Его губы были сложены в прямую, суровую линию, но в его бледно-голубых глазах присутствовало почти невыносимое сострадание. Он поставил поднос на стол.
— Кто вы такой? — резко спросила Грейс.
Ее вдруг возмутило присутствие незнакомца. Ей никто не был сейчас нужен, уж тем более незнакомый человек.
— Я — Питер Стайлс, — назвался мужчина.
— Газетчик! — почти закричала Грейс. — Я вас знаю. Вы пишете для журнала «Ньюс вью»! Да как вы посмели!
— Разве Сэм не упоминал обо мне? — спросил Питер.
Питер Стайлс. Что там про него говорилось? Питер Стайлс!
— Я друг Сэма, старый друг, — просто сказал Питер.
Питер Стайлс! Теперь это имя пришло на память Грейс, всплыв из черного омута боли.
— Тебе придется подождать, пока Питер не будет готов познакомиться с тобой, — говорил Сэм. — Но когда это время настанет, думаю, ты поймешь мои слова о том, что он единственный человек, которому я бы доверил свою жизнь и за которого я бы ее отдал, если бы меня попросили.
Была своя причина на то, что она не познакомилась с Питером, когда они с Сэмом вернулись из Африки два года назад.
— Я хочу остаться одна, — сказала Грейс и едва не разразилась истерическим смехом. Шуточка в духе Гарбо. — Я хочу остаться.
— Если тебе что-нибудь понадобится, дорогая, ты только крикни, — сказала Сара Лорд и ушла.
Питер Стайлс стоял у стола, спокойно наливая в две чашки кофе.
— Мистер Стайлс, вы должны понимать, что сейчас не время для…
— Я знаю, что это такое, — сказал Питер. Он посмотрел поверх чашки. — Было бы полезно кое-что сюда добавить. — Он сходил к бару и вернулся с бутылкой бренди. Он налил по изрядной порции в обе чашки с кофе. — Сэм, вероятно, рассказывал вам об этом. Я беспомощно лежал в траве, видя мою пылающую машину и слыша крики своего отца, горевшего в ней. Я очнулся в больнице и обнаружил, что лишился правой ноги ниже колена. Я был один. Это было скверно. Я оставался в одиночестве месяцами, до тех пор, пока один друг не заставил меня обратиться лицом к миру. Теперь я знаю, что было бы лучше обратиться к нему лицом в первый же час.
Грейс присела на край дивана, потому что ее больше не держали ноги.
— Пожалуйста, мистер Стайлс, — попросила она, внезапно начиная утрачивать самообладание, до сих пор — железное.
— Теперь вы думаете, что это конец света, — сказал Питер. — Но это не так.
Она уставилась на него, как на какое-то чудовище.
— Я не знаю, что вы за человек, — сказала она, повышая голос, так что в нем зазвучали истерические нотки. — А знаете ли вы, что сегодня утром мы ушли из этого дома, не застелив в спешке постель? Вы знаете, что на подушке, в том месте, где лежала его голова, осталась отметина? Вы знаете, что, в первый раз с тех пор, как я вышла замуж за Сэма, мне придется попробовать заснуть без того, чтобы он находился рядом со мной? Вы знаете, что его смех преследует меня, как бы я ни старалась, не могу от него избавиться? А как же еще наступает конец света, мистер Стайлс?
— Выпейте этот кофе, — сказал Питер. — Есть нечто такое, что предстоит сделать для Сэма.
Она покачала головой, как будто ослышалась:
— Нечто такое, что предстоит сделать для него? Вы имеете в виду сотрудника похоронного агентства? О, Господи!
— Бессмыслице его смерти нужно придать значение, — сказал Питер. — Между прочим, если вы дожидаетесь того великого момента, когда увидите ту вмятину в подушке, то вы опоздали. Ваша соседка застелила кровать. Выпейте этот кофе!
— Послушайте меня, Питер Стайлс! — сказала Грейс. — Возможно, вы пытаетесь помочь. Каждый будет стараться помочь. Но тут ничем не поможешь. Вы это понимаете? Я спросила человека в здании суда Уинфилда, умеет ли он ходить по воде, может ли он вернуть Сэма… То же самое я спрашиваю у всех вас, доброхотов!
— У Сэма была причина на то, чтобы пойти сегодня к Дому Круглого стола, — сказал Питер. — Нельзя допускать, чтобы скорбь по нему заслонила причины, по которым он пошел туда, — причины его гибели. Никому из нас не позволено увязнуть в жалости к самому себе, Грейс.
— Вы знаете, что есть люди, которые сегодня вечером будут радоваться тому, что он мертв? — вскричала Грейс. — Будь они прокляты!
— Вот так уже лучше, — сказал Питер. — Выпейте свой кофе.
Позднее.
Внезапно на них обрушился шквал телефонных звонков. Люди знали, что Грейс вернулась от Дома Круглого стола. Новость уже передали по всем телеканалам и по всем радиостанциям. Некоторые из звонивших были близкими друзьями; некоторые — незнакомыми людьми, занимающими видное положение, включая высокопоставленных чиновников правительства штата; некоторые принадлежали к той категории незнакомых честолюбцев, которые надеялись каким-то образом прибавить себе весу при помощи трагедии Грейс; нашлось двое безымянных, которые позвонили — анонимно и злобно, — чтобы позлорадствовать.
После первых двух-трех звонков Питер принялся на них отвечать.
И внезапно Грейс расхотелось, чтобы он ушел. Что-то подсказывало ей, что пока она недостаточно сильна, чтобы справиться с одиночеством. Он же понял это с самого начала. Впоследствии те часы, которые он провел там, вспоминались ей в виде разрозненных эпизодов. Кажется, была волна невыносимой боли, накрывшая все. Потом он вроде бы сидел на противоположном от нее конце дивана, покуривая свою трубку, потягивая выпивку и разговаривая о Сэме или о себе. Он производил впечатление старинного ее друга, а ведь она до этого вечера никогда его не видела.
Она помнила, как Питер говорил: «Сэм ненавидел войну, но он был первоклассным солдатом. Я могу за это поручиться. Семь месяцев мы провели вместе в составе подразделения командос в Корее. У большинства из нас случались тяжелые минуты, и я предполагаю, что Сэма они тоже не миновали. Но он никогда не допускал, чтобы мы об этом узнали. Его дух — вот на чем мы держались».
Она думала, что никогда уже больше не станет есть, но в какой-то момент появился холодный цыпленок и зеленый салат. Сара Лорд их приготовила, а Питер подал на стол. К своему удивлению, она обнаружила, что это как раз то, что ей нужно.
Как раз за едой он заговорил о себе. Он вернулся из Кореи и стал решать задачу, как стать одним из самых известных журналистов и обозревателей современности. Потом была катастрофа: хохочущие хулиганы спихнули его с горной дороги на лыжной базе в Вермонте вместе с его отцом, ехавшим в качестве пассажира; ужасное кувыркание в покореженной машине вниз по склону, пламя и смерть его отца. Черная депрессия, когда он обнаружил, что потерял ногу. Как он отгородился от мира и своих друзей. И как, в конечном счете, он научился жить с этим. Она вспомнила, как он постукивал по своей правой большой берцовой кости чашеобразной частью своей трубки. Она издавала полый звук.
— Вот она, — сказал он ей. — Алюминий и пластик с какими-то таинственными пружинами и шарнирами, благодаря которым она действует почти так же эффективно, как настоящая. — Она вспомнила, как его красивое лицо помрачнело. — Это было бессмысленно — совершенно несравнимо с тем, что случилось сегодня, но настолько же бессмысленно. Когда я снова пошел, я затеял что-то вроде личного крестового похода. Он имел своей целью поиск двух хохочущих мерзавцев, которые спихнули меня и моего отца с той горной дороги — просто ради забавы. Я так и не нашел их, но я погрузился в душевное состояние, которое нужно было преодолевать, — душевное состояние, в котором, к сожалению, не обращаешь внимания на насилие, совершаемое ради забавы, когда терпимо относишься к атмосфере, в которой дети могут нападать с ножом на своих учителей в нью-йоркской школе, которая поощряет вандализм и безнаказанный террор и убийство президента — или Сэма Минафи.
Она вспомнила, как поймала себя на мысли, что он, наверное, понял бы то, что она пыталась сказать там, в здании суда Уинфилда: «Не было бы на этом свете никаких олденов Смитов без генерала Уидмарка».
— Вы хотите, чтобы я ушел? — спросил он через некоторое время после того, как они закончили обед.
— Нет!
Она почувствовала, как ее стало одолевать какое-то бессилие, но теперь она не хотела быть одна, для нее было невыносимо очутиться в комнате за этой закрытой дверью, где ей предстояло спать.
А потом она вспомнила, как открыла глаза и поняла, после секундного недоумения, что спит на диване, укрытая легким хлопковым одеялом, взятым из ее бельевого шкафа.
И тут же вспомнила про Сэма, и негромкий, сдавленный вскрик вырвался из ее горла. Она повернула голову и увидела Питера, сидевшего в большом кресле в нескольких футах от нее. Позади него она увидела сероватый свет раннего утра в окне. Невероятно, но она проспала всю ночь.
Для Питера это была долгая ночь.
Грейс заснула, почти что оборвав фразу на полуслове. Это было так, как будто природа вдруг взялась за исцеление этой потрясенной, придавленной горем женщины, проявив милосердие как раз в тот момент, когда она могла разлететься на тысячу не поддающихся спайке осколков.
Жизнь, как вывел для себя Питер, управляется совокупностью совпадений. Вы находитесь в определенном месте в определенное время и в результате оказываетесь вовлеченными в то, чего избежали бы, если бы находились где-то еще. Питер находился в Бостоне по заданию Фрэнка Девери, главного редактора «Ньюс вью» и своего босса. Он только-только покинул Бостон и вырулил на автостраду Новой Англии, когда услышал по радио в «ягуаре» известие об убийстве Сэма Минафи. Его первым и единственным желанием, порожденным внезапной вспышкой ярости, было рвануть прямиком в Уинфилд. Это заняло бы у него около трех часов, если бы он гнал «ягуар» на предельной скорости, которую позволяла развить автострада. Если бы место гибели Сэма не находилось как раз на линии заранее запланированного Питером маршрута, он, возможно, не стал бы проявлять инициативу и оказывать какую-либо помощь вдове Сэма.
В Корее Питер и Сэм Минафи стали настолько близки, насколько это возможно между двумя мужчинами. Оба они ненавидели то, что делали, но оба они делали это в высшей степени хорошо.
Их душевные состояния перекликались между собой, их мысли перекликались между собой. Они понимали, без сентиментальных прикрас, что это та дружба, которая протянется сквозь времена, на которую можно полностью положиться в любой исключительной ситуации. Но после войны жизнь развела их в разные стороны. Сэма ждала его работа в университете, а Питер поселился в своей квартире в нью-йоркском Грэмерси-парке[1], чтобы сделать карьеру репортера-публициста. Они встречались один-два раза в год, Сэм проводил вечер с Питером в игорном клубе, Питер уезжал за город на уик-энд, чтобы поиграть с Сэмом в гольф.
Потом их разлука приобрела более законченный характер. Сэм взял отпуск, чтобы отправиться в Африку с Корпусом мира, а несколько недель спустя случилась личная катастрофа Питера. Спустя месяцы от Сэма пришло письмо. Он только-только узнал о несчастном случае, произошедшем с Питером. Конечно, Питер не писал ему об этом. Письмо Сэма стало одним из тех стимулов, которые помогли Питеру собраться с духом, чтобы подняться с пола и снова зажить полноценной жизнью.
После двухгодичного отсутствия Сэм приехал домой. Однажды вечером он неожиданно нагрянул на квартиру Питера. Это был новый Сэм, человек, витавший в облаках. Он был женат. Грейс прямо с корабля отправилась навестить свою семью в Мидуэсте. Сэм собирался отправиться за ней следом через пару дней, после того как подыщет для них жилье в университетском городке.
Питер не помнил, чтобы мужчина когда-нибудь с таким воодушевлением говорил о женщине — так, как Сэм о Грейс. Она была совершенство, венец творения. Сэм говорил о ее физической красоте, ее сексуальном великолепии. В этих разговорах не было ничего дешевого. Это был любовный рассказ о чуде, в существование которого Сэм просто не мог поверить. Когда Грейс вернулась в северо-восточную часть страны, первое, что стояло на повестке, — это ее знакомство с Питером. Сэм пообещал, что Питер своими глазами увидит — Грейс невозможно описать. Нужно было знать ее, ощущать ее тепло, слышать ее смех, испытать на себе ее непосредственность и полное отсутствие ложной стыдливости.
Совпадение, или судьба, называйте как хотите, воспрепятствовали этой встрече. Питера командировали во Вьетнам от «Ньюс вью». Вся страна зачитывалась его репортажами из этой адской дыры.
Чуть менее месяца назад Питер вернулся домой. «Ньюс вью» наседал на него, требуя специальных репортажей. Книгоиздатель хотел ускорить работу по Вьетнаму. Питеру ничего этого не хотелось, но его каким-то образом убедили, что таков его долг перед общественностью — рассказать им, чему его научили месяцы, проведенные в Азии.
Так что был лишь телефонный звонок Сэму, который, похоже, заработал себе кучу неприятностей в университете из-за защиты инакомыслящего профессора. Сэм поинтересовался, не желает ли Питер выступить с речью на студенческом форуме в университетском городке.
— К тому же пора тебе познакомиться с Грейс! — добавил Сэм.
— По-прежнему на высшем уровне? — спросил Питер.
— Когда ты с ней познакомишься, то, возможно, сумеешь ответить на извечный вопрос «что такое „высший“, — подзадорил Сэм.
— Мне нужно съездить в Бостон. Возможно, на обратном пути.
Кажется, речь шла о том дне, на который Сэм планировал марш к Дому Круглого стола.
— Я думаю, мы вернемся к вечеру. Я надеюсь! — сказал Сэм. — Сделай остановку в пути.
— Обещаю, — ответил Питер.
И вот он познакомился с Грейс, но не с той Грейс, о которой слышал. Можно было лишь догадываться, какой она была прежде. Это было все равно что смотреть на покореженный «роллс-ройс» на кладбище старых автомобилей. Она была деформирована ударом, утратила свой блеск; мотивы, побуждающие ее жить, испарились в один миг. Инстинкт Питера подсказывал ему, что если ее оставить одну, дав окончательно распасться на кусочки, то даже «вся королевская рать» не сможет собрать ее воедино. Сэм, как он знал, страстно хотел, чтобы кто-то предпринял попытку ее спасти.
Он все говорил, и говорил, и кормил ее, и добивался, чтобы она немного выпила, и наблюдал, как тяжелеют ее веки, и, наконец, с облегчением увидел, как она заснула. Он осторожно завел ее ноги на диван и укрыл одеялом. Потом снял телефонную трубку с рычажка, чтобы прервать звонки, и устроился в кресле с высокой спинкой напротив нее. Она проспала всю ночь. Он так и не сумел вздремнуть. К тому времени, когда она открыла глаза — очень ранним утром, он точно знал, что ему делать с Сэмом Минафи.
— Вы остались! — сказала Грейс, когда окончательно проснулась.
— А как же?
Ее глаза обратились на закрытую дверь спальни.
— Ах, Питер! — вздохнула она.
— Мне придется уехать, — сказал он будничным тоном, — но, прежде чем я это сделаю, я хочу поговорить с вами о том, что я наметил. Хотите подкрепиться? Когда вы будете готовы, я принесу вам кофе.
Она снова посмотрела на закрытую дверь и слегка поежилась.
— Вам это нужно, — тихо сказал он. — Вам сегодня придется иметь дело со многими людьми. Помните, вы — Грейс Минафи, женщина Сэма. Вам следует общаться с ними в его манере.
Она откинула хлопковое одеяло и встала.
— Спасибо, что напомнили, — сказала она. — В холодильнике есть фруктовый сок.
Она взяла одеяло, прошла прямо к двери спальни и без колебаний вошла внутрь.
— Молодчина, — сказал Питер вполголоса.
Как бы там ни было, она нашла в себе мужество сделать первый шаг в то, что должно было стать для нее новым миром.
Глава 3
Было трудно описать атмосферу в Уинфилде, штат Коннектикут, на следующий день после убийства Сэма Минафи. Сидя в своем белом «ягуаре» с опущенным верхом, у офиса «Уинфилд джорнал», еженедельной газеты, Питер спрашивал себя — а что, если это просто его воображение, его собственная эмоциональная сопричастность создавали ощущение напряженности, которой на самом деле и в помине не было.
День был погожий, небо — высокое, чистое и голубое. Горожане, казалось, занимаются своими делами в полном соответствии с нормальным порядком вещей. Никто не выказывал чрезмерного интереса к белому «ягуару», за исключением двух маленьких мальчишек, которые явно были любителями спортивных машин. Внешне городок был спокойным и расслабленным. Кровь Сэма Минафи была тщательно смыта со ступеней парадного входа в Дом Круглого стола. Участники вчерашнего марша ушли. Не было никаких признаков того, что пережитый момент ужаса наложил хоть какой-то отпечаток на город. Но Питера преследовало ощущение, что из-за закрытых дверей и зашторенных окон за ним наблюдают.
За ним совершенно открыто наблюдали также из-за зеркального стекла окна газетной редакции. Низенький толстый человечек с серо-стальными волосами и мальчишеским, почти как у эльфа, лицом не делал из своего занятия никакого секрета. Он стоял у окна, выскребая чашеобразную часть обугленной трубки ржавым перочинным ножом, не сводя с Питера любопытных карих глаз.
Питер вылез из машины и зашел в офис.
Маленький толстый человечек выбивал трубку в пепельницу на своем письменном столе и натужно дул в забившийся черенок.
— Чем могу быть полезен? — спросил он.
— Возможно, это поможет, — сказал Питер.
Из кармана своего летнего твидового пиджака он достал маленький кожаный футляр с инструментами для трубки из нержавеющей стали.
— Вот спасибо, — обрадовался толстяк. Он отвинтил черенок трубки от чашеобразной части и поводил длинным остроконечным приспособлением в том месте, где было забито. Он снова дунул и просиял от счастья. Сложив инструмент для трубки, он засунул его в футляр и отдал Питеру. — Я — Дэн Сотерн, владелец и редактор, рекламный менеджер, рассыльный на полставки и привратник этого великолепного заведения.
— Я — Питер Стайлс, — сказал Питер.
Карие глаза просияли.
— Ага! — сказал толстяк. — «Ньюс вью»?
Питер кивнул.
— Я — ваш почитатель, — сказал Дэн Сотерн.
— Мне лестно это слышать.
— Жаль, что мы не можем позволить себе перепечатывать ваши публикации. Не то чтобы у вас тут был легион горячих сторонников. Мы несколько консервативны для той линии, которую вы проводите, но едва ли не каждый читает то, что вы пишете, и с удовольствием негодует на ваш счет.
— Как говорится, единственное, что имеет значение, — это чтобы мое имя писали правильно, — сказал Питер.
— Присаживайтесь, — пригласил Дэн Сотерн, показывая на стул возле своего письменного стола. — Надеюсь, у вас найдется время поболтать со мной. Я не так уж часто общаюсь с людьми с другой стороны.
— С другой стороны чего?
Дэн Сотерн засмеялся и принялся набивать свою трубку из рваного пластикового пакетика.
— Это домашний стадион команды генерала Хэмптона Уидмарка, — сказал он. — Мы здесь, знаете ли, смотрим на государственного секретаря как на коммунистического агента.
— Но не вы?
— Я только печатаю новости, — потупился Дэн.
— Наподобие вчерашних новостей?
Маленький толстый человечек вновь опустил веки.
— Это еженедельная газета, мистер Стайлс. Моя газета выйдет в четверг, через два дня. К этому времени то, что случилось здесь, перестанет быть новостью для кого-либо. Они смотрели это по телевидению. Они видели фотографии в нью-йоркских газетах, а также в газетах Хартфорда и Нью-Хейвена. К тому времени, когда я этим займусь, это будет представлять примерно такую же важность, как отклики общественности на предстоящий слет пожарных.
— Но это хорошая тема для редакционной статьи, — предположил Питер.
— О, я написал редакционную статью, как вы и предлагаете, — сказал Дэн. — И порвал ее. Отвел душу, но без свидетелей. Для печати это не годится.
— Вы говорили, что вы — владелец газеты, — напомнил Питер. — Разве вы не можете напечатать то, что вам хочется?
— У меня закладная в уинфилдской трастовой компании, — объяснил Дэн. — Председатель совета директоров — генерал Хэмптон Уидмарк. Я выплачиваю долги, публикуя местную рекламу. Президент торговой палаты — генерал Хэмптон Уидмарк. Я также зарабатываю кое-какие деньги на случайных заказах, например печатаю ежедневные меню для уинфилдского мужского клуба. Председатель комитета клуба — генерал Хэмптон Уидмарк.
— Генералу не понравилась бы ваша редакционная статья?
— Она бы его испепелила, — сказал Дэн. Он поднял свои веки. — Коллеге-газетчику особенно нечем восхищаться в этом заведении, мистер Стайлс. Но, сдается мне, даже «Ньюс вью» осторожничает на каждом шагу.
— Мы выходим из положения, предоставляя равное место для выражения различных точек зрения, — сказал Питер. — Объективность — вот наш девиз.
— И вы приехали в Уинфилд, чтобы проявить объективность по поводу вчерашнего? — спросил Дэн.
— Что-то в этом роде.
— Что касается фактов, то тут по поводу вчерашнего и выяснять-то нечего, Питер, — сказал маленький толстый человечек. Он поднес допотопную кухонную спичку к чашеобразной части своей трубки, и она благополучно раскурилась. — Об этом говорилось по телевидению и радио, подробности напечатаны в сегодняшних газетах. Вы можете рассуждать на тему маршей протеста так или иначе, и вы можете рассуждать на тему безнаказанного насилия, но факты просты, и все они лежат на поверхности.
— Так ли это?
— Безусловно. Этот парень, Смит, который стрелял, — из местных. Я знал его с того дня, как он родился. Мне доводилось видеть его в одной из этих проволочных тележек для покупок в супермаркете, сосущим леденец на палочке, пока его мать флиртовала с мясником. Я видел, как он растет. Отец — пьяница. Мать спала с каждым, кто попросит. Начать с того, что ребенок был нежеланным и, возможно, его отец не был его настоящим отцом. Он никогда не блистал умом. С горем пополам окончил начальную школу, потому что наша система образования лишена всякого смысла. Мы переводим детей из одного класса начальной школы в другой, независимо от их успеваемости. Средняя школа оказалась этому парню не по плечу, и его отчислили. Вечно влипал в истории. Список правонарушений в подростковом возрасте длинный, как ваша рука, — мелкие кражи, вандализм, подглядывание за купальщицами. Никчемная маленькая вошь. Если вы из тех, кому жаль вшей, то вы его пожалеете. Не его вина, вы скажете. Но если вы достаточно долго называете кого-то вошью, ему приходиться сделать нечто, чтобы продемонстрировать свое я, чтобы и на него обратили внимание. В этом причина правонарушений в подростковом возрасте, и этим объясняется вчерашнее.
— Не совсем так, — возразил Питер. — Кто научил его ненавидеть таких людей, как Сэм Минафи?
Ясные карие глазки замигали.
— У нас тут есть специальные летние курсы ненависти, — сказал Дэн. — Но это тема, выходящая за рамки Уинфилда, Питер. Как много вам известно об Армии за исконную Америку?
— Недостаточно, — признался Питер.
— Летний лагерь находится здесь, в Уинфилде, — сухо сказал Дэн. — Дом Круглого стола является красивым фасадом для его патриотической агитации.
— Давайте не будет отклоняться от темы, Дэниел, — предложил Питер. — Давайте еще немного потолкуем об юном Олдене Смите.
— Да тут и толковать-то особо не о чем, — сказал Дэн, кладя свою трубку. — Похороны — в пятницу. Насколько я понимаю, лейтмотивом надгробной речи станет мягкая укоризна по поводу стрельбы по людям средь бела дня и горячее выражение признательности Всевышнему за то, что он сохраняет и поддерживает истинный патриотизм в сердце даже такого невзрачного представителя молодой Америки, как Олден Смит.
День был погожий, небо — высокое, чистое и голубое. Горожане, казалось, занимаются своими делами в полном соответствии с нормальным порядком вещей. Никто не выказывал чрезмерного интереса к белому «ягуару», за исключением двух маленьких мальчишек, которые явно были любителями спортивных машин. Внешне городок был спокойным и расслабленным. Кровь Сэма Минафи была тщательно смыта со ступеней парадного входа в Дом Круглого стола. Участники вчерашнего марша ушли. Не было никаких признаков того, что пережитый момент ужаса наложил хоть какой-то отпечаток на город. Но Питера преследовало ощущение, что из-за закрытых дверей и зашторенных окон за ним наблюдают.
За ним совершенно открыто наблюдали также из-за зеркального стекла окна газетной редакции. Низенький толстый человечек с серо-стальными волосами и мальчишеским, почти как у эльфа, лицом не делал из своего занятия никакого секрета. Он стоял у окна, выскребая чашеобразную часть обугленной трубки ржавым перочинным ножом, не сводя с Питера любопытных карих глаз.
Питер вылез из машины и зашел в офис.
Маленький толстый человечек выбивал трубку в пепельницу на своем письменном столе и натужно дул в забившийся черенок.
— Чем могу быть полезен? — спросил он.
— Возможно, это поможет, — сказал Питер.
Из кармана своего летнего твидового пиджака он достал маленький кожаный футляр с инструментами для трубки из нержавеющей стали.
— Вот спасибо, — обрадовался толстяк. Он отвинтил черенок трубки от чашеобразной части и поводил длинным остроконечным приспособлением в том месте, где было забито. Он снова дунул и просиял от счастья. Сложив инструмент для трубки, он засунул его в футляр и отдал Питеру. — Я — Дэн Сотерн, владелец и редактор, рекламный менеджер, рассыльный на полставки и привратник этого великолепного заведения.
— Я — Питер Стайлс, — сказал Питер.
Карие глаза просияли.
— Ага! — сказал толстяк. — «Ньюс вью»?
Питер кивнул.
— Я — ваш почитатель, — сказал Дэн Сотерн.
— Мне лестно это слышать.
— Жаль, что мы не можем позволить себе перепечатывать ваши публикации. Не то чтобы у вас тут был легион горячих сторонников. Мы несколько консервативны для той линии, которую вы проводите, но едва ли не каждый читает то, что вы пишете, и с удовольствием негодует на ваш счет.
— Как говорится, единственное, что имеет значение, — это чтобы мое имя писали правильно, — сказал Питер.
— Присаживайтесь, — пригласил Дэн Сотерн, показывая на стул возле своего письменного стола. — Надеюсь, у вас найдется время поболтать со мной. Я не так уж часто общаюсь с людьми с другой стороны.
— С другой стороны чего?
Дэн Сотерн засмеялся и принялся набивать свою трубку из рваного пластикового пакетика.
— Это домашний стадион команды генерала Хэмптона Уидмарка, — сказал он. — Мы здесь, знаете ли, смотрим на государственного секретаря как на коммунистического агента.
— Но не вы?
— Я только печатаю новости, — потупился Дэн.
— Наподобие вчерашних новостей?
Маленький толстый человечек вновь опустил веки.
— Это еженедельная газета, мистер Стайлс. Моя газета выйдет в четверг, через два дня. К этому времени то, что случилось здесь, перестанет быть новостью для кого-либо. Они смотрели это по телевидению. Они видели фотографии в нью-йоркских газетах, а также в газетах Хартфорда и Нью-Хейвена. К тому времени, когда я этим займусь, это будет представлять примерно такую же важность, как отклики общественности на предстоящий слет пожарных.
— Но это хорошая тема для редакционной статьи, — предположил Питер.
— О, я написал редакционную статью, как вы и предлагаете, — сказал Дэн. — И порвал ее. Отвел душу, но без свидетелей. Для печати это не годится.
— Вы говорили, что вы — владелец газеты, — напомнил Питер. — Разве вы не можете напечатать то, что вам хочется?
— У меня закладная в уинфилдской трастовой компании, — объяснил Дэн. — Председатель совета директоров — генерал Хэмптон Уидмарк. Я выплачиваю долги, публикуя местную рекламу. Президент торговой палаты — генерал Хэмптон Уидмарк. Я также зарабатываю кое-какие деньги на случайных заказах, например печатаю ежедневные меню для уинфилдского мужского клуба. Председатель комитета клуба — генерал Хэмптон Уидмарк.
— Генералу не понравилась бы ваша редакционная статья?
— Она бы его испепелила, — сказал Дэн. Он поднял свои веки. — Коллеге-газетчику особенно нечем восхищаться в этом заведении, мистер Стайлс. Но, сдается мне, даже «Ньюс вью» осторожничает на каждом шагу.
— Мы выходим из положения, предоставляя равное место для выражения различных точек зрения, — сказал Питер. — Объективность — вот наш девиз.
— И вы приехали в Уинфилд, чтобы проявить объективность по поводу вчерашнего? — спросил Дэн.
— Что-то в этом роде.
— Что касается фактов, то тут по поводу вчерашнего и выяснять-то нечего, Питер, — сказал маленький толстый человечек. Он поднес допотопную кухонную спичку к чашеобразной части своей трубки, и она благополучно раскурилась. — Об этом говорилось по телевидению и радио, подробности напечатаны в сегодняшних газетах. Вы можете рассуждать на тему маршей протеста так или иначе, и вы можете рассуждать на тему безнаказанного насилия, но факты просты, и все они лежат на поверхности.
— Так ли это?
— Безусловно. Этот парень, Смит, который стрелял, — из местных. Я знал его с того дня, как он родился. Мне доводилось видеть его в одной из этих проволочных тележек для покупок в супермаркете, сосущим леденец на палочке, пока его мать флиртовала с мясником. Я видел, как он растет. Отец — пьяница. Мать спала с каждым, кто попросит. Начать с того, что ребенок был нежеланным и, возможно, его отец не был его настоящим отцом. Он никогда не блистал умом. С горем пополам окончил начальную школу, потому что наша система образования лишена всякого смысла. Мы переводим детей из одного класса начальной школы в другой, независимо от их успеваемости. Средняя школа оказалась этому парню не по плечу, и его отчислили. Вечно влипал в истории. Список правонарушений в подростковом возрасте длинный, как ваша рука, — мелкие кражи, вандализм, подглядывание за купальщицами. Никчемная маленькая вошь. Если вы из тех, кому жаль вшей, то вы его пожалеете. Не его вина, вы скажете. Но если вы достаточно долго называете кого-то вошью, ему приходиться сделать нечто, чтобы продемонстрировать свое я, чтобы и на него обратили внимание. В этом причина правонарушений в подростковом возрасте, и этим объясняется вчерашнее.
— Не совсем так, — возразил Питер. — Кто научил его ненавидеть таких людей, как Сэм Минафи?
Ясные карие глазки замигали.
— У нас тут есть специальные летние курсы ненависти, — сказал Дэн. — Но это тема, выходящая за рамки Уинфилда, Питер. Как много вам известно об Армии за исконную Америку?
— Недостаточно, — признался Питер.
— Летний лагерь находится здесь, в Уинфилде, — сухо сказал Дэн. — Дом Круглого стола является красивым фасадом для его патриотической агитации.
— Давайте не будет отклоняться от темы, Дэниел, — предложил Питер. — Давайте еще немного потолкуем об юном Олдене Смите.
— Да тут и толковать-то особо не о чем, — сказал Дэн, кладя свою трубку. — Похороны — в пятницу. Насколько я понимаю, лейтмотивом надгробной речи станет мягкая укоризна по поводу стрельбы по людям средь бела дня и горячее выражение признательности Всевышнему за то, что он сохраняет и поддерживает истинный патриотизм в сердце даже такого невзрачного представителя молодой Америки, как Олден Смит.