Хуан Кайо не стал тратить время на пустое изумление. В ночной темноте они прошли по зданию школы, где везде – в гамаках и на полу – спали усталые бойцы. Затем они разбудили майора Тахо, объяснили, что уезжают на несколько дней, снабдили его необходимыми инструкциями, сели в маленький грузовик и покинули деревню. В следующем поселении они поменяли внешность и обзавелись подложными документами. Ауре пришлось продолжать путь в мужской одежде, волосы ее коротко подстригли: она превратилась в худого и малорослого метиса, немного мрачного на вид и напоминающего pajaro – гомосексуалиста. В кармане ее черного костюма лежало удостоверение на имя Рауля Юргенса, сотрудника солидной коммерческой фирмы, базирующейся в столице, – фирма действительно существовала и давно имела тайные связи с красной герильей. Всю дорогу она писала Хуану Кайо записки-инструкции. А потом поджигала эти записки и выбрасывала – они горя
Но Аура стабильно оставалась мужчиной. Словно с утратой языка она потеряла право на свой пол.
Через несколько дней их автомобиль остановился у одного дома на грязных окраинах столицы.
Этот квартал пользовался дурной репутацией.
Светящаяся, вся из красных и синих лампочек вывеска возвещала: «Стрип-бар Суавесеко». Это название можно перевести как «Потихоньку» или «Помедленнее», или «Притормози». Действительно, немало автомобилей тормозило у этого заведения.
Двое мужчин в черном вышли из автомобиля и зашли в заведение: один крепкий, лет сорока.
Другой – чуть женственный худой метис. Огромному охраннику на входе старший сказал только:
«К Дону Гино».
Дон Гино встретил их в своем кабинете хозяина заведения. Это был лысый потный человек в красной шелковой рубашке, с лицом и усиками законченного подонка, казалось бы, состоящий из одной лишь спермы и денег, и лишь немногим было известно, что он проверенный человек Революции.
Кайо он узнал сразу, Ауру – не сразу. В кабинете душно пахло сигарами и алкоголем. Гино был готов к любым услугам. Кайо вкратце рассказал ему суть дела, без подробностей. Слово «яба» объясняло все.
– Я знал одну яба-хохо, – сказал Гино задумчиво.
– Она жила в Корте Сиеста. Не знаю, жива ли она. Идите вниз, посмотрите стриптиз. А я сделаю несколько звонков, наведу справки об этой старой яба-хохо. Полюбуйтесь пока на наших девочек.
Чудесный цветник. Наше заведение – лучшее, такого не найдешь в центре города. Если кто и сомневался, то в последние дни наши конкуренЯЗЫК ты кусают себе локти. На днях появилась откуда ни возьмись одна красавица – ослепительная орхидея, танцует так, что дух захватывает. У нас нет отбоя от посетителей, за несколько дней мы стали богатыми, как Билл Гейтс. Она всех затмила. Ее зовут Хиральда – флюгер. Она так вертится вокруг шеста, что ветер сдувает пивную пену. Идите вниз, скоро вы ее увидите – он потянулся к телефону.
Кайо и Аура спустились в зал. Здесь действительно было набито битком: они протискивались сквозь толпу мужчин, пьяных и трезвых, с сигарами и без. Ауре казалось, что все эти люди узнают в ней переодетую женщину и издевательски подмигивают – но на самом деле на них никто не обращал внимания. Публика здесь собиралась самая разношерстная – здесь были и люди с золотых приисков, с черными от chimo губами, расплачивающиеся золотым песком, и столичные подонки со сверкающими от кокаина глазами, и пьяные военные, и гринго, и люди в дорогих костюмах, сопровождаемые телохранителями: все здесь смешалось, и лица этих мужчин в синих отсветах возникали и таяли в плотном табачном дыму.
Девушки выходили на иллюминированную сцену одна за другой, исполняли свой танец вокруг шеста, раздевались в танце, им аплодировали, бросали деньги на сцену, иногда они выходили в зал, танцевали то у одного столика, то у другого, мужчины засовывали деньги за их условные трусикишнурки. Они исполняли «танец лианы» вокруг того или иного посетителя, затем возвращались на сцену к шесту и там завершали свой танец.
Ауре казалось, что весь этот зальчик, прокуренный и душный, и все заведение «Суавесеко» – это нечто вроде механической карусели: пестрые жестяные лошадки бегут по кругу, звучит ржанье и колокольчик, но все неумолимо вращается вокруг блестящего металлического стержня, на который давит невидимая рука, – вокруг шеста.
Некоторые девушки были хороши, но все здесь ждали Хиральду, и то и дело начинали выкрикивать ее имя. И вот из-за красного бархатного занавеса появилась красивая длинная нога в красной туфельке, затем скользнула по бархату нежная длань с узкими пальцами, и вот сама Хиральда встала перед всеми в облегающем красном платье, осыпанном золотыми блестками. Все захлопали, загалдели, ликуя. Она обвела зал сонным, влажным, рассеянным взглядом – на секунду ее томные, облитые странной влагой глаза остановились на лице Ауры, кажется, она улыбнулась, и тут же начала танец. Аура много видела танцующих женщин, но такого она прежде не видала: что-то необычное, почти нечеловеческое присутствовало в этих движениях – их абсолютная плавность сочеталась с постоянно изменяющейся скоростью, казалось, это происходит само собой – то пламя трепещет, то льется водопад, то развевается флаг…
Иногда казалось, что это тело – влажное, горячее, льющееся, все в золотых блестках – балансирует на грани исчезновения. Целые каскады движений, казалось, ускользают от взгляда, но оставляют в душе странные следы. Одежда тоже исчезала на этом теле незаметно и словно сама собой – красное платье вдруг повисло на раме одной из картин, заслонив темную Венецию, одна из красных туфелек увенчала вазу в дальнем закутке зала, другая оказалась в руках у молодого офицера – Хиральда продолжала свой танец босая и голая, никаких трусиков-шнурков не осталось на ней, никаких даже бус или колец на пальцах – только золотые блестки и странная влага, покрывающая все ее тело, – полная нагота была этому телу совершенно соприродна, и если для других стриптизерш достижение наготы означало, как правило, конец их танца, то Хиральда сбросила с себя одежду в самом его начале. Ее изгибы и стремительные полеты вокруг шеста (за которые она, видимо, и получила свое прозвище Хиральда, что означает «флюгер») – все это вызывало в зале восторженные крики, множество жадных и восхищенных мужских глаз впитывало в себя движения этого танца, но пристальнее других смотрела на танцующую команданте Аура, потому что как бы жадно не смотрел на женщину мужчина, другая женщина смотрит на нее все равно гораздо пристальнее.
Аура заметила, что и ее друг Хуан Кайо смотрит на Хиральду, как все другие, – с поглупевшим от восторга лицом. Команданте считала ревность (наряду с завистью) главной из буржуазных страстей, приводящих в движение скользкие машины Капитала, но странная, легкая боль все же коснулась ее сердца. Впрочем, это была не ревность – нечто другое, более странное. Она и сама была очарована этой танцовщицей, но не ее ослепительной красотой, а узнаванием – она точно знала, что никогда не видела эту девушку прежде, и тем не менее Аура узнавала в ней все. Она ее знала.
Она предугадывала каждое ее движение за секунду до его совершения. Весь этот танец отражался в глубинах ее тела потоками предвосхищающих конвульсий. Внезапно Хиральда оказалась рядом с ней, она вся изогнулась и заглянула ей прямо в лицо. Аура услышала ее голос – хрипловатый и нежный, Хиральда произнесла:
– Я тебя знаю. Ты – женщина.
Что-то болотное и жаркое было в этом голосе, в этом слегка шепелявом, как бы неумелом, но страстном выговаривании слов. Нечто от тех мокрых джунглей, где недавно чуть не погиб отряд Ауры.
Аура кивнула. Она хотела что-то сказать, но не смогла – у нее не было языка.
Хиральда повернулась к Хуану Кайо, который смотрел на нее во все глаза, усмехнулась, провела рукой по его щеке. Затем она снова повернулась к Ауре и прошептала ей прямо в ухо то ли насмешливо, то ли страстно:
– Это твой мужчина. Я знаю. У него на детородном органе родинка в форме маленькой пятиконечной звезды. Поэтому вы называете эту вещь «советской ракетой». Правда? – она снова усмехнулась, отпрянула и продолжала танец.
Аура оледенела. Они действительно в шутку называли член Хуана «советской ракетой ближнего радиуса действия» или же ракетой «Земля – Воздух». Аура была уверена, что эти интимные шуточки известны только им двоим. Неужели Хуан – любовник этой женщины и предатель их тайного языка? Это казалось бредом: последние годы Аура не расставалась с Хуаном практически ни на минуту, а танцовщица была так молода. Когда они успели? И где?
И вдруг она окончательно узнала эту танцовщицу.
Знание пришло из глубины – из джунглей, от индейских селений, гнездящихся в крови Аурелианы Толедо. Юная танцовщица была ее языком – ее сбежавшим языком. Вот откуда эта победоносная влажность, эта гибкость. Хиральда подмигнула ей в танце.
Аура никогда не сомневалась в силе «яба». Теперь она видела, как «яба» разворачивает свой спектакль. Аура опрокинула рюмку с ромом, судорожно закурила сигарету. «Яба» была силой, и эта древняя сила внезапно встала на пути ее борьбы.
Раньше она побеждала во всех схватках, ей удавалось выпутываться из самых опасных ситуаций.
Но она никогда еще не сталкивалась в поединке с «яба». Она должна победить и в этом бою. Это – ее долг перед Революцией.
Кто-то тронул ее за плечо. Она оглянулась. За ней стоял Дон Гино и манил ее и Кайо за собой.
Их уложили спать в одной из комнат этого дома – комната, видимо, предназначалась для про дажной любви, судя по огромной красной кровати в форме сердца. Кайо и Аура были так измотаны, что заснули немедленно, стоило их головам соприкоснуться с подушками этого сердца. Но через час Аура проснулась – что-то пробудило ее.
Она открыла глаза и увидела над собой лицо Хиральды.
Глаза ее блестели в темноте, длинные волосы струились с плеч и достигали лица Ауры. Это щекочущее и благоуханное прикосновение и пробудило ее.
Танцовщица наклонилась, и ее влажные губы слились с губами Ауры – странность этого поцелуя трудно описать. У них был один язык на двоих, и в бреду ночи невозможно было определить, кому он принадлежит – он бродил по двум их сомкнувшимся ртам, затем Аура ощутила прикосновение этого языка к своим глазам, он пробежал по ее ключицам, плечам, скатился к соскам, твердым и темным. Голое тело Хиральды свилось с ее телом в один свиток, Аура ощущала это юное тело совершенно родным, она знала его на микроуровне, и сладкое дыхание этой девушки она, казалось, вдыхала еще до своего рождения, в округлой и поющей вечности. Рука Хиральды раздвинула ноги предводительницы партизанского отряда, и язык танцовщицы покатился вниз, как лавина. …cette beaute va pencher tonta l'heure comme une avalanche… – эта красота покатится вниз, как лавина, – вспомнилась Ауре чья-то французская фраза, неведомо где услышанная или прочитанная.
Горячая и влажная лавина докатилась до живота, проникла в пупок, и покатилась дальше, вниз, к широко раздвинутым смуглым ногам предводительницы. Язык проник в нее, юркий и нежный, танцующий и исследующий, живой и кристально-ясный, как мокрое пламя. Ауре пришлось закусить свои губы, чтобы не закричать от наслаждения – оргазм потряс ее тело и взметнул ее дух в какое-то сияющее небо, откуда (с боль шой высоты) она увидела море, бескрайнее и спокойное.
«Как давно я не видела моря…» – подумала она с легкой печалью (и как могла объявиться эта отстраненная печаль в эпицентре оргазма?), и на горизонте – там, где море смыкалось с небом, – она различила красную точку. Она настроила зрение, как настраивают бинокль, и увидела, что это крошечный далекий красный флаг, свободно и радостно развевающийся над морем…
В этот момент губы Хиральды вдруг оказались у ее уха, и Аура услышала ее шепот. С нежной насмешкой, со странной, почти проститутскою лаской, танцовщица прошептала:
– Ты ведь всегда хотела сделать это сама… Но не могла дотянуться. А вот теперь дотянулась… – раздался тихий смешок, и с этим смешком Аура провалилась в сон.
Она проснулась на рассвете – Дон Гино тряс ее за плечо.
– Вставайте, команданте. Нам пора ехать в Корте Сиеста.
Аура огляделась. Хиральды нигде не было, рядом крепко спал Хуан Кайо. Она не стала его будить – сегодня он должен вернуться в отряд, чтобы принять на себя командование. Пускай выспится.
Она быстро встала, надела на себя свою мужскую одежду и прошла в кабинет Дона Гино. Там на стеклянном столе уже белели несколько аккуратных дорожек кокаина.
– Вам надо подкрепиться, команданте, – сказал Дон Гино, приглашающим жестом указывая на кокаин. – Вам нужна сила. Путь предстоит неблизкий.
Я навел справки о яба-хохо. Та, что жила в Корте Сиеста, умерла. Но есть там ее ученица.
О ней хорошие отзывы. Подкрепитесь, и мы выезжаем немедленно. Я отвезу вас. В таких делах нельзя терять время.
Аура кивнула, взяла из рук Дона Гино пластиковую трубочку, втянула в себя кокаин. Вообщето она презирала наркотики, но сейчас ей действительно требовалась сила. Она помнила, как раньше приятно немел от кокаина кончик языка.
Теперь онемела только верхняя губа, легкая заморозка тронула передние зубы.
Они выехали вдвоем, в машине Дона Гино.
Путь до Корте Сиеста был долог. Их несколько раз останавливали военные патрули, но Дон Гино быстро договаривался с ними. У него имелись высокопоставленные покровители в армии и в правительстве.
Их пропускали. Ехали без ночевок, подбадривая себя кокаином. Наконец они добрались до места, разыскали нужную женщину. Это была индианка примерно одного с Аурой возраста, с довольно суровым и замкнутым лицом. Они остались наедине с этой индианкой, в маленькой комнате, где ничего не было, кроме гамака и нескольких плетеных стульев. Индианка, конечно, слышала о легендарной команданте Ауре. Она наполнила глиняную миску водой, стала водить пальцами по водяной поверхности, глядя на дно миски. Затем высыпала туда некоторое количество соли, окрашенной в ярко-оранжевый цвет.
Снова стала трогать воду, сидя с бесстрастным и неподвижным лицом.
– Это не наше «яба», – наконец произнесла она. – Такого «яба» нет в наших краях. Я не могу снять заклятие. Слушай: ты воюешь с людьми, их поддерживают гринго. В последнее время гринго влезают здесь в каждую щель, они растворили себя в нашем воздухе. Гринго не так просты, как кажутся.
Они хитрые, как аллигаторы. Они воюют не только деньгами и оружием. Они изучили магию, которая досталась нам от предков. Они стали знать «яба». Ты слышала про дона Карлоса Кастанеду?
Это гринго, которого когда-то послали, что бы он разведал о «яба» в Мексике. Он был первым гринго, который стал делать «яба». Он написал об этом книги для гринго. За ним последовали другие.
Добрались они и до наших краев. «Яба», которое схватило тебя, это «яба-гринго». Оно отличается от нашего, хотя основано на том знании, которое они украли у нас. Такое «яба» трудно снять.
Но нет «яба», на которое не найдется «яба-хохо», разрушителя заклятий. Тебе нужен «яба-хохо», который был бы гринго. Я знаю одну женщину, она очень стара, она – гринго, она «яба-хохо». Она на нашей стороне, она поможет тебе. Она снимет с тебя «яба-гринго», если ты доберешься до нее. Эта женщина живет в Лагоне, ее зовут донья Долорес.
Поезжай туда, и поспеши – она очень стара.
Спроси о ней у нищих, которые сидят у входа в собор Санта Мария Иммаколата в Лагоне. Они отведут тебя к ее дому.
Аура вышла от колдуньи и протянула Дону Гино записку. Прочитав слово «Лагон», тот нахмурился.
– Лагон глубоко в джунглях и, говорят, в тех местах хозяйничают «контрас» – правые герильеро, – сказал он. – Ехать туда опасно. Но делать нечего – едем.
И снова они тряслись в джипе Дона Гино по лесным дорогам. На подъезде к Лагону люди с автоматами остановили их. Это были уже не правительственные войска. Дон Гино пытался договориться с ними, но они связали им руки за спиной, завязали глаза, затолкали в грузовик и повезли кудато.
Когда с глаз Ауры сняли повязку, она обнаружила себя на веранде деревянного дома, перед ней в кресле-качалке сидел человек в форме полковника, с черной маской на лице. Он курил сигарету.
– Ты женщина? – спросил он.
Аура кивнула.
– Что ты делаешь здесь в мужской одежде?
Кто ты? – спросил полковник.
Аура открыла рот и жестами показала, что у нее нет языке. Потом опять же жестами попросила дать ей бумагу и карандаш.
– Я стала жертвой «яба», – написала она. – У меня исчез язык. Я из столицы, меня зовут Роза Гелен, я пела в ночном клубе. Еду в Лагон, чтобы найти «яба-хохо» по имени донья Долорес.
– Я знаю донью Долорес, – сказал полковник.
– Она сильная «яба-хохо», но зачем тебе язык? Ты – красивая женщина, стань моей третьей женой. Родишь мне пару детей. Язык тебе не нужен, я люблю молчаливых. Тебе повезло: здесь мало красивых женщин. Я делаю тебе хорошее предложение.
– Я замужем, – написала Аура.
– За этим толстяком, с которым мы тебя задержали?
Его больше нет.
– Нет, не за ним, – написала Аура.
– Все это неважно. Ты будешь сидеть взаперти и обдумывать мое предложение. Времени у тебя сколько угодно. Пойдем.
Двое солдат вывели ее во двор, полковник шел следом. Посреди двора лежал мертвый Дон Гино.
Полковник перевернул толстый труп носком сапога.
– Этому человеку не нужно было дальше жить, – сказал он. – Он нюхал слишком много кокаина, это очень вредно для мозга. Он стал совсем глупым, сам хотел умереть. Мы ему помогли.
Ауру заперли в чем-то вроде сарая. Потекли темные дни плена. Через несколько дней полковник зашел к ней, держа в руках газету. Это была коммунистическая газета, нелегально издаваемая в соседней стране. Полковник был без маски. Он оказался светловолосым, довольно молодым.
– Здравствуй, команданте Аура, – сказал он, бросая ей газету, – твой самец забыл тебя. Твое место заняла молодая красотка.
На первой странице газеты была большая – почти во всю полосу – цветная фотография: Хуан Кайо и Хиральда в камуфляже, с поднятыми вверх автоматами. Заголовок гласил: «Новые победы в джунглях. После смерти команданте Ауры ее отряд возглавила бесстрашная красавица – Хиральда Веньо. Она вдохнула в отряд новую жизнь, напоминающую о подвигах 70-х годов XX века».
Внизу была маленькая черно-белая фотография Ауры в берете с подписью: "Она умерла за Революцию" ».
Полковник засмеялся:
– Тебе нравится эта газета? Возьми ее себе, раз уж ты умерла за Революцию. А ей идет униформа.
Я мог бы расстрелять тебя немедленно или отдать моим солдатам. Они соскучились по любовным забавам, жизнь здесь суровая. Но я этого пока не сделаю: мое предложение в силе. Не вздумай только пытаться обмануть меня: тогда умрешь мучительной смертью. Думай, команданте.
Он ушел. Ее кормили скудно, но давали много наркотиков. И она полюбила их. Время от времени полковник приносил ей газеты, в которых рассказывалось про подвиги «отряда Хиральды».
Слышала она про них и по радио. Хиральда стала фетишем всей страны. Она стала флагом Революции.
Ауру забыли. Но ей стало безразлично. Она все лежала в гамаке, жуя chimo. Она понимала, что деградирует. Но ее это не волновало: она существовала ради борьбы, ради отряда, а борьба, оказывается, неплохо шла и без нее – отряд одерживал одну победу за другой. Значит, она могла забыться, уйти в свои сны. А сны ее сделались невероятными, затягивающе длинными, колдовскими.
Она слышала голос джунглей, это вековечное чав канье, пересыпанное криками птиц. В ней просыпалось индейское безвременье – ей снились аллигаторы и гигантские муравьи, и во сне она отрывала им головы и съедала их, как делали ее предки, и просыпалась с этим сытным мучнисто-масляным привкусом на губах…
Через три недели, наполненные тьмой, вонью, наркотиками и снами, она согласилась стать третьей женой полковника Суареса, одного из мелких командиров «контрас», окопавшихся в этих глухих местах, в окрестностях Богом забытого Лагона.
А еще через месяц она была беременна. Она жила теперь в просторной комнате почти без стен, где висели три гамака – ее и двух других жен полковника.
Эти две женщины (обе индианки), хотя и обладали языками, все время молчали, но относились к ней хорошо. Полковник приходил иногда и спал с ней в их присутствии. Ей было все равно.
Однажды он вошел и сказал:
– Донья Долорес слегла. Говорят, умирает. Она откуда-то прослышала, что ты добралась до этих краев, чтобы повидать ее. Требует привести тебя к ней. Ее слово – закон, ее здесь все почитают, эту старуху. Я и сам ее боюсь, так что оденься поприличнее, причешись и поехали.
Вскоре они въехали в Лагон в джипе полковника.
Лагон оказался маленьким старинным городком, который, казалось, с трудом вмещал свой собственный собор – огромный и настолько пышный, что можно было подумать, что вся история фруктов, русалок, животных, морских раковин и монахов изложена на его стенах. В джипе полковник протянул ей очередную газету. На первой странице была фотография Хиральды: сонно и очаровательно улыбаясь, она пожимала руку высокого старика в белом кителе. «Breaking News, – гласил заголовок. – Непримиримая оппозиция складывает оружие. Лидер ультралевого сопротивления Хиральда Веньо встретилась с Президентом.
В кругах, близких к власти, упорно циркулируют слухи, что предводительнице красной герильи предложили министерский портфель в будущем кабинете».
Аура внезапно словно проснулась. В ее жизни снова стал проступать смысл. От этой газеты пахнуло знакомым ей запахом – запахом предательства.
Этого нельзя допустить. Они подъехали к воротам старого дома. Во дворике вертелось несколько белых собак с прозрачными глазами.
Вскоре Аура вошла в комнату старого каменного дома, где на постели лежала очень старая женщина.
Аура взглянула на это северное лицо: светлосерые глаза спокойно сияли на изборожденном морщинами лице.
– Здравствуй, Аурелиана, – произнесла старуха.
– Знаю, что случилось с тобой. Знаю, кто сделал «яба», которое почти уничтожило тебя. Я помогу тебе.
«Кто это сделал?» – написала Аура на клочке бумаги, садясь на постель старухи. И приписала:
«Я хочу найти и убить этого человека».
Она вдруг ощутила любовь к этой старой и, возможно, умирающей женщине. В древнем лице лежащей сохранялись следы былой красоты, некая загадочная легкость и прозрачность, нечто от зимнего моря вдали. От нее пахло Севером. Такого не увидишь на лицах старух Юга. Аура взяла легкую руку старухи с тонкими, почти детскими пальцами и, неожиданно для самой себя, страстно прильнула к этой руке губами. Из этой хрупкой руки источалась некая прохладная сила. Ей хотелось крикнуть: «Донья Долорес, не умирайте. Останьтесь со мной. Мне нужна ваша помощь. Мне нужно… я хочу научиться у вас. Мой народ в опас ности. Чтобы помочь ему, недостаточно вооруженной борьбы. Я должна знать «яба». Как вы оказались в наших гиблых местах? Что вас забросило? »
Старуха улыбнулась и осторожно погладила Ауру по черным волосам.
– Ты беременна, дитя мое. У тебя родится девочка.
Это хорошо – мальчики слишком любят войну. А ты не любишь войну, ты делала это ради любви. Назови ее в мою честь – Лолита. Так меня звали в юности. Я буду иногда заходить в ее душу – нежно, как в пушистых тапочках. Я буду изредка давать тебе советы ее устами. Ты сможешь видеть меня в ней. Но только пока ей не исполнится двенадцать. Потом я покину вас обоих – уйду в дальние края. Твои мысли спрашивают меня: что занесло меня в вашу страну. История моей жизни – той, что сейчас подходит к концу, – сложна и запутанна. Начало моей жизни один писательвиртуоз описал в известном романе. Это прекрасно написанная книга, но события, изложенные там, далеки от истинных. Повествование ведется от лица моего отчима, который якобы совратил меня, двенадцатилетнюю. Якобы он был влюблен в меня, изводил своей ревностью, а потом я сбежала от него, и он с горя сошел с ума. После смерти моей матери я действительно некоторое время скиталась по Соединенным Штатам в компании своего отчима, но он никакого сексуального интереса ко мне не проявлял. А жаль, он мне даже нравился. Потом я влюбилась в одного известного кинорежиссера, жила с ним, снималась в его экспериментальных полупорнографических фильмах… Я любила его всем сердцем и не разлучилась бы с ним ни за что на свете, но его убили. В романе это убийство приписывается моему отчиму. Но он к этому делу не имел никакого отношения. Этому убийству предшествовала на ша поездка сюда, в Лагон. Здесь мы снимали один фильм. Дело в том, что мой возлюбленный в какойто момент заинтересовался «яба». Лагон – очень старый и загадочный город, и в те времена он славился людьми, которые знали «яба». Об этом мы и сняли наш фильм. Фильм назывался «Дождь» – он был отчасти про сезон дождей, отчасти про колдовство, отчасти про индейцев, отчасти про духов джунглей и про сексуальные ритуалы, про магический секс и обрядовые оргии, которые люди якобы устраивают в здешних лесах, чтобы задобрить духов и понравиться богам. По сюжету фильма в этот мир должны были попасть английские мальчик и девочка, подростки лет пятнадцати, воспитанные в чопорном и пуританском духе. Родители их погибли, они же затерялись в джунглях. Ну, естественно, по ходу фильма эти дети совершенно раскрепощались и становились яростными адептами сексуальных культов.
Я, конечно, играла главную роль – девочку-англичанку.
Мне и четырнадцати тогда не было, но я из молодых да ранних. Эти оргии в потоках тропического дождя мы снимали, конечно, не здесь, а в Штатах – в различных оранжереях, в ботанических садах… Все сексуальные ритуалы выдумал сам Клэр Куилти – так звали моего возлюбленного.
Но Аура стабильно оставалась мужчиной. Словно с утратой языка она потеряла право на свой пол.
Через несколько дней их автомобиль остановился у одного дома на грязных окраинах столицы.
Этот квартал пользовался дурной репутацией.
Светящаяся, вся из красных и синих лампочек вывеска возвещала: «Стрип-бар Суавесеко». Это название можно перевести как «Потихоньку» или «Помедленнее», или «Притормози». Действительно, немало автомобилей тормозило у этого заведения.
Двое мужчин в черном вышли из автомобиля и зашли в заведение: один крепкий, лет сорока.
Другой – чуть женственный худой метис. Огромному охраннику на входе старший сказал только:
«К Дону Гино».
Дон Гино встретил их в своем кабинете хозяина заведения. Это был лысый потный человек в красной шелковой рубашке, с лицом и усиками законченного подонка, казалось бы, состоящий из одной лишь спермы и денег, и лишь немногим было известно, что он проверенный человек Революции.
Кайо он узнал сразу, Ауру – не сразу. В кабинете душно пахло сигарами и алкоголем. Гино был готов к любым услугам. Кайо вкратце рассказал ему суть дела, без подробностей. Слово «яба» объясняло все.
– Я знал одну яба-хохо, – сказал Гино задумчиво.
– Она жила в Корте Сиеста. Не знаю, жива ли она. Идите вниз, посмотрите стриптиз. А я сделаю несколько звонков, наведу справки об этой старой яба-хохо. Полюбуйтесь пока на наших девочек.
Чудесный цветник. Наше заведение – лучшее, такого не найдешь в центре города. Если кто и сомневался, то в последние дни наши конкуренЯЗЫК ты кусают себе локти. На днях появилась откуда ни возьмись одна красавица – ослепительная орхидея, танцует так, что дух захватывает. У нас нет отбоя от посетителей, за несколько дней мы стали богатыми, как Билл Гейтс. Она всех затмила. Ее зовут Хиральда – флюгер. Она так вертится вокруг шеста, что ветер сдувает пивную пену. Идите вниз, скоро вы ее увидите – он потянулся к телефону.
Кайо и Аура спустились в зал. Здесь действительно было набито битком: они протискивались сквозь толпу мужчин, пьяных и трезвых, с сигарами и без. Ауре казалось, что все эти люди узнают в ней переодетую женщину и издевательски подмигивают – но на самом деле на них никто не обращал внимания. Публика здесь собиралась самая разношерстная – здесь были и люди с золотых приисков, с черными от chimo губами, расплачивающиеся золотым песком, и столичные подонки со сверкающими от кокаина глазами, и пьяные военные, и гринго, и люди в дорогих костюмах, сопровождаемые телохранителями: все здесь смешалось, и лица этих мужчин в синих отсветах возникали и таяли в плотном табачном дыму.
Девушки выходили на иллюминированную сцену одна за другой, исполняли свой танец вокруг шеста, раздевались в танце, им аплодировали, бросали деньги на сцену, иногда они выходили в зал, танцевали то у одного столика, то у другого, мужчины засовывали деньги за их условные трусикишнурки. Они исполняли «танец лианы» вокруг того или иного посетителя, затем возвращались на сцену к шесту и там завершали свой танец.
Ауре казалось, что весь этот зальчик, прокуренный и душный, и все заведение «Суавесеко» – это нечто вроде механической карусели: пестрые жестяные лошадки бегут по кругу, звучит ржанье и колокольчик, но все неумолимо вращается вокруг блестящего металлического стержня, на который давит невидимая рука, – вокруг шеста.
Некоторые девушки были хороши, но все здесь ждали Хиральду, и то и дело начинали выкрикивать ее имя. И вот из-за красного бархатного занавеса появилась красивая длинная нога в красной туфельке, затем скользнула по бархату нежная длань с узкими пальцами, и вот сама Хиральда встала перед всеми в облегающем красном платье, осыпанном золотыми блестками. Все захлопали, загалдели, ликуя. Она обвела зал сонным, влажным, рассеянным взглядом – на секунду ее томные, облитые странной влагой глаза остановились на лице Ауры, кажется, она улыбнулась, и тут же начала танец. Аура много видела танцующих женщин, но такого она прежде не видала: что-то необычное, почти нечеловеческое присутствовало в этих движениях – их абсолютная плавность сочеталась с постоянно изменяющейся скоростью, казалось, это происходит само собой – то пламя трепещет, то льется водопад, то развевается флаг…
Иногда казалось, что это тело – влажное, горячее, льющееся, все в золотых блестках – балансирует на грани исчезновения. Целые каскады движений, казалось, ускользают от взгляда, но оставляют в душе странные следы. Одежда тоже исчезала на этом теле незаметно и словно сама собой – красное платье вдруг повисло на раме одной из картин, заслонив темную Венецию, одна из красных туфелек увенчала вазу в дальнем закутке зала, другая оказалась в руках у молодого офицера – Хиральда продолжала свой танец босая и голая, никаких трусиков-шнурков не осталось на ней, никаких даже бус или колец на пальцах – только золотые блестки и странная влага, покрывающая все ее тело, – полная нагота была этому телу совершенно соприродна, и если для других стриптизерш достижение наготы означало, как правило, конец их танца, то Хиральда сбросила с себя одежду в самом его начале. Ее изгибы и стремительные полеты вокруг шеста (за которые она, видимо, и получила свое прозвище Хиральда, что означает «флюгер») – все это вызывало в зале восторженные крики, множество жадных и восхищенных мужских глаз впитывало в себя движения этого танца, но пристальнее других смотрела на танцующую команданте Аура, потому что как бы жадно не смотрел на женщину мужчина, другая женщина смотрит на нее все равно гораздо пристальнее.
Аура заметила, что и ее друг Хуан Кайо смотрит на Хиральду, как все другие, – с поглупевшим от восторга лицом. Команданте считала ревность (наряду с завистью) главной из буржуазных страстей, приводящих в движение скользкие машины Капитала, но странная, легкая боль все же коснулась ее сердца. Впрочем, это была не ревность – нечто другое, более странное. Она и сама была очарована этой танцовщицей, но не ее ослепительной красотой, а узнаванием – она точно знала, что никогда не видела эту девушку прежде, и тем не менее Аура узнавала в ней все. Она ее знала.
Она предугадывала каждое ее движение за секунду до его совершения. Весь этот танец отражался в глубинах ее тела потоками предвосхищающих конвульсий. Внезапно Хиральда оказалась рядом с ней, она вся изогнулась и заглянула ей прямо в лицо. Аура услышала ее голос – хрипловатый и нежный, Хиральда произнесла:
– Я тебя знаю. Ты – женщина.
Что-то болотное и жаркое было в этом голосе, в этом слегка шепелявом, как бы неумелом, но страстном выговаривании слов. Нечто от тех мокрых джунглей, где недавно чуть не погиб отряд Ауры.
Аура кивнула. Она хотела что-то сказать, но не смогла – у нее не было языка.
Хиральда повернулась к Хуану Кайо, который смотрел на нее во все глаза, усмехнулась, провела рукой по его щеке. Затем она снова повернулась к Ауре и прошептала ей прямо в ухо то ли насмешливо, то ли страстно:
– Это твой мужчина. Я знаю. У него на детородном органе родинка в форме маленькой пятиконечной звезды. Поэтому вы называете эту вещь «советской ракетой». Правда? – она снова усмехнулась, отпрянула и продолжала танец.
Аура оледенела. Они действительно в шутку называли член Хуана «советской ракетой ближнего радиуса действия» или же ракетой «Земля – Воздух». Аура была уверена, что эти интимные шуточки известны только им двоим. Неужели Хуан – любовник этой женщины и предатель их тайного языка? Это казалось бредом: последние годы Аура не расставалась с Хуаном практически ни на минуту, а танцовщица была так молода. Когда они успели? И где?
И вдруг она окончательно узнала эту танцовщицу.
Знание пришло из глубины – из джунглей, от индейских селений, гнездящихся в крови Аурелианы Толедо. Юная танцовщица была ее языком – ее сбежавшим языком. Вот откуда эта победоносная влажность, эта гибкость. Хиральда подмигнула ей в танце.
Аура никогда не сомневалась в силе «яба». Теперь она видела, как «яба» разворачивает свой спектакль. Аура опрокинула рюмку с ромом, судорожно закурила сигарету. «Яба» была силой, и эта древняя сила внезапно встала на пути ее борьбы.
Раньше она побеждала во всех схватках, ей удавалось выпутываться из самых опасных ситуаций.
Но она никогда еще не сталкивалась в поединке с «яба». Она должна победить и в этом бою. Это – ее долг перед Революцией.
Кто-то тронул ее за плечо. Она оглянулась. За ней стоял Дон Гино и манил ее и Кайо за собой.
Их уложили спать в одной из комнат этого дома – комната, видимо, предназначалась для про дажной любви, судя по огромной красной кровати в форме сердца. Кайо и Аура были так измотаны, что заснули немедленно, стоило их головам соприкоснуться с подушками этого сердца. Но через час Аура проснулась – что-то пробудило ее.
Она открыла глаза и увидела над собой лицо Хиральды.
Глаза ее блестели в темноте, длинные волосы струились с плеч и достигали лица Ауры. Это щекочущее и благоуханное прикосновение и пробудило ее.
Танцовщица наклонилась, и ее влажные губы слились с губами Ауры – странность этого поцелуя трудно описать. У них был один язык на двоих, и в бреду ночи невозможно было определить, кому он принадлежит – он бродил по двум их сомкнувшимся ртам, затем Аура ощутила прикосновение этого языка к своим глазам, он пробежал по ее ключицам, плечам, скатился к соскам, твердым и темным. Голое тело Хиральды свилось с ее телом в один свиток, Аура ощущала это юное тело совершенно родным, она знала его на микроуровне, и сладкое дыхание этой девушки она, казалось, вдыхала еще до своего рождения, в округлой и поющей вечности. Рука Хиральды раздвинула ноги предводительницы партизанского отряда, и язык танцовщицы покатился вниз, как лавина. …cette beaute va pencher tonta l'heure comme une avalanche… – эта красота покатится вниз, как лавина, – вспомнилась Ауре чья-то французская фраза, неведомо где услышанная или прочитанная.
Горячая и влажная лавина докатилась до живота, проникла в пупок, и покатилась дальше, вниз, к широко раздвинутым смуглым ногам предводительницы. Язык проник в нее, юркий и нежный, танцующий и исследующий, живой и кристально-ясный, как мокрое пламя. Ауре пришлось закусить свои губы, чтобы не закричать от наслаждения – оргазм потряс ее тело и взметнул ее дух в какое-то сияющее небо, откуда (с боль шой высоты) она увидела море, бескрайнее и спокойное.
«Как давно я не видела моря…» – подумала она с легкой печалью (и как могла объявиться эта отстраненная печаль в эпицентре оргазма?), и на горизонте – там, где море смыкалось с небом, – она различила красную точку. Она настроила зрение, как настраивают бинокль, и увидела, что это крошечный далекий красный флаг, свободно и радостно развевающийся над морем…
В этот момент губы Хиральды вдруг оказались у ее уха, и Аура услышала ее шепот. С нежной насмешкой, со странной, почти проститутскою лаской, танцовщица прошептала:
– Ты ведь всегда хотела сделать это сама… Но не могла дотянуться. А вот теперь дотянулась… – раздался тихий смешок, и с этим смешком Аура провалилась в сон.
Она проснулась на рассвете – Дон Гино тряс ее за плечо.
– Вставайте, команданте. Нам пора ехать в Корте Сиеста.
Аура огляделась. Хиральды нигде не было, рядом крепко спал Хуан Кайо. Она не стала его будить – сегодня он должен вернуться в отряд, чтобы принять на себя командование. Пускай выспится.
Она быстро встала, надела на себя свою мужскую одежду и прошла в кабинет Дона Гино. Там на стеклянном столе уже белели несколько аккуратных дорожек кокаина.
– Вам надо подкрепиться, команданте, – сказал Дон Гино, приглашающим жестом указывая на кокаин. – Вам нужна сила. Путь предстоит неблизкий.
Я навел справки о яба-хохо. Та, что жила в Корте Сиеста, умерла. Но есть там ее ученица.
О ней хорошие отзывы. Подкрепитесь, и мы выезжаем немедленно. Я отвезу вас. В таких делах нельзя терять время.
Аура кивнула, взяла из рук Дона Гино пластиковую трубочку, втянула в себя кокаин. Вообщето она презирала наркотики, но сейчас ей действительно требовалась сила. Она помнила, как раньше приятно немел от кокаина кончик языка.
Теперь онемела только верхняя губа, легкая заморозка тронула передние зубы.
Они выехали вдвоем, в машине Дона Гино.
Путь до Корте Сиеста был долог. Их несколько раз останавливали военные патрули, но Дон Гино быстро договаривался с ними. У него имелись высокопоставленные покровители в армии и в правительстве.
Их пропускали. Ехали без ночевок, подбадривая себя кокаином. Наконец они добрались до места, разыскали нужную женщину. Это была индианка примерно одного с Аурой возраста, с довольно суровым и замкнутым лицом. Они остались наедине с этой индианкой, в маленькой комнате, где ничего не было, кроме гамака и нескольких плетеных стульев. Индианка, конечно, слышала о легендарной команданте Ауре. Она наполнила глиняную миску водой, стала водить пальцами по водяной поверхности, глядя на дно миски. Затем высыпала туда некоторое количество соли, окрашенной в ярко-оранжевый цвет.
Снова стала трогать воду, сидя с бесстрастным и неподвижным лицом.
– Это не наше «яба», – наконец произнесла она. – Такого «яба» нет в наших краях. Я не могу снять заклятие. Слушай: ты воюешь с людьми, их поддерживают гринго. В последнее время гринго влезают здесь в каждую щель, они растворили себя в нашем воздухе. Гринго не так просты, как кажутся.
Они хитрые, как аллигаторы. Они воюют не только деньгами и оружием. Они изучили магию, которая досталась нам от предков. Они стали знать «яба». Ты слышала про дона Карлоса Кастанеду?
Это гринго, которого когда-то послали, что бы он разведал о «яба» в Мексике. Он был первым гринго, который стал делать «яба». Он написал об этом книги для гринго. За ним последовали другие.
Добрались они и до наших краев. «Яба», которое схватило тебя, это «яба-гринго». Оно отличается от нашего, хотя основано на том знании, которое они украли у нас. Такое «яба» трудно снять.
Но нет «яба», на которое не найдется «яба-хохо», разрушителя заклятий. Тебе нужен «яба-хохо», который был бы гринго. Я знаю одну женщину, она очень стара, она – гринго, она «яба-хохо». Она на нашей стороне, она поможет тебе. Она снимет с тебя «яба-гринго», если ты доберешься до нее. Эта женщина живет в Лагоне, ее зовут донья Долорес.
Поезжай туда, и поспеши – она очень стара.
Спроси о ней у нищих, которые сидят у входа в собор Санта Мария Иммаколата в Лагоне. Они отведут тебя к ее дому.
Аура вышла от колдуньи и протянула Дону Гино записку. Прочитав слово «Лагон», тот нахмурился.
– Лагон глубоко в джунглях и, говорят, в тех местах хозяйничают «контрас» – правые герильеро, – сказал он. – Ехать туда опасно. Но делать нечего – едем.
И снова они тряслись в джипе Дона Гино по лесным дорогам. На подъезде к Лагону люди с автоматами остановили их. Это были уже не правительственные войска. Дон Гино пытался договориться с ними, но они связали им руки за спиной, завязали глаза, затолкали в грузовик и повезли кудато.
Когда с глаз Ауры сняли повязку, она обнаружила себя на веранде деревянного дома, перед ней в кресле-качалке сидел человек в форме полковника, с черной маской на лице. Он курил сигарету.
– Ты женщина? – спросил он.
Аура кивнула.
– Что ты делаешь здесь в мужской одежде?
Кто ты? – спросил полковник.
Аура открыла рот и жестами показала, что у нее нет языке. Потом опять же жестами попросила дать ей бумагу и карандаш.
– Я стала жертвой «яба», – написала она. – У меня исчез язык. Я из столицы, меня зовут Роза Гелен, я пела в ночном клубе. Еду в Лагон, чтобы найти «яба-хохо» по имени донья Долорес.
– Я знаю донью Долорес, – сказал полковник.
– Она сильная «яба-хохо», но зачем тебе язык? Ты – красивая женщина, стань моей третьей женой. Родишь мне пару детей. Язык тебе не нужен, я люблю молчаливых. Тебе повезло: здесь мало красивых женщин. Я делаю тебе хорошее предложение.
– Я замужем, – написала Аура.
– За этим толстяком, с которым мы тебя задержали?
Его больше нет.
– Нет, не за ним, – написала Аура.
– Все это неважно. Ты будешь сидеть взаперти и обдумывать мое предложение. Времени у тебя сколько угодно. Пойдем.
Двое солдат вывели ее во двор, полковник шел следом. Посреди двора лежал мертвый Дон Гино.
Полковник перевернул толстый труп носком сапога.
– Этому человеку не нужно было дальше жить, – сказал он. – Он нюхал слишком много кокаина, это очень вредно для мозга. Он стал совсем глупым, сам хотел умереть. Мы ему помогли.
Ауру заперли в чем-то вроде сарая. Потекли темные дни плена. Через несколько дней полковник зашел к ней, держа в руках газету. Это была коммунистическая газета, нелегально издаваемая в соседней стране. Полковник был без маски. Он оказался светловолосым, довольно молодым.
– Здравствуй, команданте Аура, – сказал он, бросая ей газету, – твой самец забыл тебя. Твое место заняла молодая красотка.
На первой странице газеты была большая – почти во всю полосу – цветная фотография: Хуан Кайо и Хиральда в камуфляже, с поднятыми вверх автоматами. Заголовок гласил: «Новые победы в джунглях. После смерти команданте Ауры ее отряд возглавила бесстрашная красавица – Хиральда Веньо. Она вдохнула в отряд новую жизнь, напоминающую о подвигах 70-х годов XX века».
Внизу была маленькая черно-белая фотография Ауры в берете с подписью: "Она умерла за Революцию" ».
Полковник засмеялся:
– Тебе нравится эта газета? Возьми ее себе, раз уж ты умерла за Революцию. А ей идет униформа.
Я мог бы расстрелять тебя немедленно или отдать моим солдатам. Они соскучились по любовным забавам, жизнь здесь суровая. Но я этого пока не сделаю: мое предложение в силе. Не вздумай только пытаться обмануть меня: тогда умрешь мучительной смертью. Думай, команданте.
Он ушел. Ее кормили скудно, но давали много наркотиков. И она полюбила их. Время от времени полковник приносил ей газеты, в которых рассказывалось про подвиги «отряда Хиральды».
Слышала она про них и по радио. Хиральда стала фетишем всей страны. Она стала флагом Революции.
Ауру забыли. Но ей стало безразлично. Она все лежала в гамаке, жуя chimo. Она понимала, что деградирует. Но ее это не волновало: она существовала ради борьбы, ради отряда, а борьба, оказывается, неплохо шла и без нее – отряд одерживал одну победу за другой. Значит, она могла забыться, уйти в свои сны. А сны ее сделались невероятными, затягивающе длинными, колдовскими.
Она слышала голос джунглей, это вековечное чав канье, пересыпанное криками птиц. В ней просыпалось индейское безвременье – ей снились аллигаторы и гигантские муравьи, и во сне она отрывала им головы и съедала их, как делали ее предки, и просыпалась с этим сытным мучнисто-масляным привкусом на губах…
Через три недели, наполненные тьмой, вонью, наркотиками и снами, она согласилась стать третьей женой полковника Суареса, одного из мелких командиров «контрас», окопавшихся в этих глухих местах, в окрестностях Богом забытого Лагона.
А еще через месяц она была беременна. Она жила теперь в просторной комнате почти без стен, где висели три гамака – ее и двух других жен полковника.
Эти две женщины (обе индианки), хотя и обладали языками, все время молчали, но относились к ней хорошо. Полковник приходил иногда и спал с ней в их присутствии. Ей было все равно.
Однажды он вошел и сказал:
– Донья Долорес слегла. Говорят, умирает. Она откуда-то прослышала, что ты добралась до этих краев, чтобы повидать ее. Требует привести тебя к ней. Ее слово – закон, ее здесь все почитают, эту старуху. Я и сам ее боюсь, так что оденься поприличнее, причешись и поехали.
Вскоре они въехали в Лагон в джипе полковника.
Лагон оказался маленьким старинным городком, который, казалось, с трудом вмещал свой собственный собор – огромный и настолько пышный, что можно было подумать, что вся история фруктов, русалок, животных, морских раковин и монахов изложена на его стенах. В джипе полковник протянул ей очередную газету. На первой странице была фотография Хиральды: сонно и очаровательно улыбаясь, она пожимала руку высокого старика в белом кителе. «Breaking News, – гласил заголовок. – Непримиримая оппозиция складывает оружие. Лидер ультралевого сопротивления Хиральда Веньо встретилась с Президентом.
В кругах, близких к власти, упорно циркулируют слухи, что предводительнице красной герильи предложили министерский портфель в будущем кабинете».
Аура внезапно словно проснулась. В ее жизни снова стал проступать смысл. От этой газеты пахнуло знакомым ей запахом – запахом предательства.
Этого нельзя допустить. Они подъехали к воротам старого дома. Во дворике вертелось несколько белых собак с прозрачными глазами.
Вскоре Аура вошла в комнату старого каменного дома, где на постели лежала очень старая женщина.
Аура взглянула на это северное лицо: светлосерые глаза спокойно сияли на изборожденном морщинами лице.
– Здравствуй, Аурелиана, – произнесла старуха.
– Знаю, что случилось с тобой. Знаю, кто сделал «яба», которое почти уничтожило тебя. Я помогу тебе.
«Кто это сделал?» – написала Аура на клочке бумаги, садясь на постель старухи. И приписала:
«Я хочу найти и убить этого человека».
Она вдруг ощутила любовь к этой старой и, возможно, умирающей женщине. В древнем лице лежащей сохранялись следы былой красоты, некая загадочная легкость и прозрачность, нечто от зимнего моря вдали. От нее пахло Севером. Такого не увидишь на лицах старух Юга. Аура взяла легкую руку старухи с тонкими, почти детскими пальцами и, неожиданно для самой себя, страстно прильнула к этой руке губами. Из этой хрупкой руки источалась некая прохладная сила. Ей хотелось крикнуть: «Донья Долорес, не умирайте. Останьтесь со мной. Мне нужна ваша помощь. Мне нужно… я хочу научиться у вас. Мой народ в опас ности. Чтобы помочь ему, недостаточно вооруженной борьбы. Я должна знать «яба». Как вы оказались в наших гиблых местах? Что вас забросило? »
Старуха улыбнулась и осторожно погладила Ауру по черным волосам.
– Ты беременна, дитя мое. У тебя родится девочка.
Это хорошо – мальчики слишком любят войну. А ты не любишь войну, ты делала это ради любви. Назови ее в мою честь – Лолита. Так меня звали в юности. Я буду иногда заходить в ее душу – нежно, как в пушистых тапочках. Я буду изредка давать тебе советы ее устами. Ты сможешь видеть меня в ней. Но только пока ей не исполнится двенадцать. Потом я покину вас обоих – уйду в дальние края. Твои мысли спрашивают меня: что занесло меня в вашу страну. История моей жизни – той, что сейчас подходит к концу, – сложна и запутанна. Начало моей жизни один писательвиртуоз описал в известном романе. Это прекрасно написанная книга, но события, изложенные там, далеки от истинных. Повествование ведется от лица моего отчима, который якобы совратил меня, двенадцатилетнюю. Якобы он был влюблен в меня, изводил своей ревностью, а потом я сбежала от него, и он с горя сошел с ума. После смерти моей матери я действительно некоторое время скиталась по Соединенным Штатам в компании своего отчима, но он никакого сексуального интереса ко мне не проявлял. А жаль, он мне даже нравился. Потом я влюбилась в одного известного кинорежиссера, жила с ним, снималась в его экспериментальных полупорнографических фильмах… Я любила его всем сердцем и не разлучилась бы с ним ни за что на свете, но его убили. В романе это убийство приписывается моему отчиму. Но он к этому делу не имел никакого отношения. Этому убийству предшествовала на ша поездка сюда, в Лагон. Здесь мы снимали один фильм. Дело в том, что мой возлюбленный в какойто момент заинтересовался «яба». Лагон – очень старый и загадочный город, и в те времена он славился людьми, которые знали «яба». Об этом мы и сняли наш фильм. Фильм назывался «Дождь» – он был отчасти про сезон дождей, отчасти про колдовство, отчасти про индейцев, отчасти про духов джунглей и про сексуальные ритуалы, про магический секс и обрядовые оргии, которые люди якобы устраивают в здешних лесах, чтобы задобрить духов и понравиться богам. По сюжету фильма в этот мир должны были попасть английские мальчик и девочка, подростки лет пятнадцати, воспитанные в чопорном и пуританском духе. Родители их погибли, они же затерялись в джунглях. Ну, естественно, по ходу фильма эти дети совершенно раскрепощались и становились яростными адептами сексуальных культов.
Я, конечно, играла главную роль – девочку-англичанку.
Мне и четырнадцати тогда не было, но я из молодых да ранних. Эти оргии в потоках тропического дождя мы снимали, конечно, не здесь, а в Штатах – в различных оранжереях, в ботанических садах… Все сексуальные ритуалы выдумал сам Клэр Куилти – так звали моего возлюбленного.