Страница:
— Тут — оказал Ирокезов-младший.
Попугайские выкрики перекатывались волнами по всему лесу. Плодовитости Гдыни можно было позавидовать.
— А что, папенька, не замечал ли ты у нашего попугая склонности к разврату?
Ирокезов-старший, ковыряясь в куче листьев, вопроса не услышал. Со скоростью сорной курицы он раскидывал её в стороны.
— Нашел? — через некоторое время поинтересовался сын.
— Есть! — отозвался отец. Он выкатил механизмы на солнышко. Несмотря на почти трехсотлетнее бездействие на двигателях не было ни пятнышка ржавчины.
Ирокезовы начали осматривают механизмы. Прошлый раз, когда случай занес их в Америку, Ирокезов старший летел на сцепке из двух двигателей. Расцепив их, он тщательно осматривал механизмы. Наученный горьким опытом Ирокезов-младший больше не совался отцу под руку, предоставив ему возможность поковыряться в двигателях. Через три часа он встал с колен и оказал:
— Как часы.
— Как солнечные? — сиронизировал сын. — Пока солнце есть — работают, ну а если нет…
— Ты дозубоскалишся. Опять занесет черти куда, как в прошлый раз…Будешь знать…
Говоря это Ирокезов-старший надел на себя двигатель и с криком:
— Поберегись — поднялся в воздух.
— Порох, папенька! — запоздало крикнул Ирокезов младший, но было поздно. На высоте 15 метров двигатель остановился. В тишине внезапно смолкнувших звуков по сельве разнесся шум падения Ирокезова-старшего. Несколько секунд он лежал на земле словно жук, шевеля руками и ногами. Повреждений он конечно не получил никаких — просто смешно говорить о каких-то повреждениях после падения с такой высоты, однако о землю ударился довольно крепко. Потирая бока сипло сказал.
— Земля жесткая.
— Земля будет тебе пухом в другом месте…
Ирокезов старший рассмеялся над сыновней шуткой, но не досмеявшись ухватился за бок — бок все-таки болел.
— Где взять порох, вот вопрос! — Сказал Ирокезов-младший.
— Это было вопросом пять лет назад — махнул рукой отец — теперь все просто. Я думаю, что порох нам достать проще, чем пиво…Сходил бы к индейцам, что ли?
Сын ушел в лес, а Ирокезов старший уснул разморенный жарким солнышком и ароматом цветов еще не известных науке. Незаметно пролетел день. Вечером, вернувшийся сын, разбудил отца, уронив на него бочонок. Ирокезов-старший сперва, было, застонал, но видя бочонок передумал.
— Порох?
— А то что ж такое по-твоему? — довольно невежливо ответил сын. Ирокезов старший поскребся, посмотрел на солнце.
— До заката минут сорок. Можно стартовать.
Ирокезов младший пересыпал порох в заправочные емкости, пристегнул двигатель к спине.
— Собирайся-ка батя, а я тебя наверху подожду.
Сказав это, он поднялся в воздух, к верхушкам деревьев. Покряхтывая от боли, Ирокезов старший последовал его примеру. Метрах в двухстах над землей они еще раз опробовали двигатели и сориентировавшись, направились в сторону Тихого океана.
Солнце скатывалось им за спину, освещая пространство впереди красно-оранжевым светом. Вскоре дневное светило укатилось освещать Японию, и на смену ему вышла луна. Освещенные её скупым светом Ирокезовы как два грозных посланца тьмы неслись вперед. Обстановка вокруг навевала мысли о потустороннем мире и темных силах зла. Поэтому вскоре Ирокезов-младший почувствовал, что должен совершить какую-то подлость. Желание это с каждой минутой становилось все невыносимей, и случай вскоре представился. Увидев невдалеке спящий город, озаренный скупым лунным светом, Ирокезов младший свернул к нему. Негромко ругаясь отец поверяул следом. Город был большим. Еще издали Ирокезов-старюий насчитал девять вздымающихся вверх шпилей.
Что-то дерзостное было в их непокорности, пронзавшей ночную тьму. От их вида мурашки забегали по душе Ирокезова-старшего. Но Ирокезов младший никакого почтения к ним не испытывал. Размахивая ногой он пронесся над первым. В тишине ночи отчетливо прозвучал треск, и сверкнув позолотой, крест, венчавший шпиль, нырнул во тьму. Тоже самое повторилось с остальными восемью крестами. Сперва Ирокезов-старший громогласно осудил хулиганскую выходку сына, но вскоре подстрекаемый дурным примером сам присоединился к нему.
С криками — «Бей сектантов» — он носился над городом, сшибая кресты и флюгера. Однако темнота плохой помощник для такого тонкого дела. Введенный в заблуждение обманчивым лунным светом он с размаху ударил ногой по печной трубе. Трубе, конечно, не поздоровилось, но и ноге тоже досталось. С этой минуты Ирокезов-старший уже не мог координировать своих движений. Он бестолково махал ногой носясь вокруг башен, но по верхушке попасть никак не мог.
Всю ночь Ирокезовы провели в воздухе медленно, зигзагами, приближаясь к берегу океана.
Все это время Ирокезов-старший безуспешно пытался восстановить утраченную координацию движений. Неспособность совершить элементарное движение доводила его до бешенства. В отчаянии он решил, было попробовать свою ловкость на кронах деревьев, но на третьем дереве ему в ногу вцепилась какая-то обезьяна, недовольная тем, что её потревожили. Из этого приключения Ирокезов-старший вышел потеряв сапоги.
Полет над океаном немного успокоил Ирокезова-старшего — океанские просторы были пустынны, над его равниной не поднималось ничего кроме волн, а пинать ногами воду — занятие неблагодарное, таж считали оба Ирокезовых.
Через некоторое время Ирокезов-старший все же начал испытывать беспокойство. Монотонность полета угнетала его не меньше неспособности точного управления своим телом. Когда берег скрылся из виду Ирокезов-старший почувствовал себя подведенным над громадным водяным кругом. Единственным предметом достойным внимания был сын, но его Ирокезов-старший видел так часто, что смотреть на него лишний раз не хотелось.
Через три часа молчаливых страданий судьба сжалилось над ними допустив в поле их зрения стаю перелетных птиц. Ирокезов старший с рычанием ринулся вниз….
Капитан «Марии Целесты» стоя на мостике, провожал взглядом стаю низколетящих гусей. В тот момент, когда он думал, что до земли еще далёко, стая птиц раскололась и из неё, как капли из дождевой тучи, выскочили двое мужчин. Один из них торжествующе заорал:
— Гляди-ко, сынок!
Размахивая правой ногой он понесся на корабль. Капитан оторопело смотрел на него пригвожденный к месту мыслью о невозможности происходящего. Из оцепенения его вывел голос помощника.
— Черт! Черт слева по борту!
Команда высыпала на палубу. Все вертели головами, разыскивая причину ужаса, овладевшего помощником капитана.
— Второй черт в зените!
Заорал кто-то из команды. Капитан в полголоса забормотал молитву.
Ирокезов-старший пронесся над мачтой не повредив её. Стремительно развернувшись, он ринулся обратно…
На третьей попытке экипаж «Марии Пелеоты» без команды лишившегося речи капитана начал спускать баркас с правого борта. Стараясь не привлекать внимания, они, усиленно работая вёслами, двинулись к горизонту. Им некогда было смотреть по сторонам, поэтому они не видели, как после шести неудачных попыток Ирокезов младший, наблюдавший за отцом, спустился ниже, пристегнул упирающегося отца к себе и двинулся в сторону Европы.
Шестьдесят третья история. Гибель «Титаника»
Шестьдесят девятая история. Тунгуска
Попугайские выкрики перекатывались волнами по всему лесу. Плодовитости Гдыни можно было позавидовать.
— А что, папенька, не замечал ли ты у нашего попугая склонности к разврату?
Ирокезов-старший, ковыряясь в куче листьев, вопроса не услышал. Со скоростью сорной курицы он раскидывал её в стороны.
— Нашел? — через некоторое время поинтересовался сын.
— Есть! — отозвался отец. Он выкатил механизмы на солнышко. Несмотря на почти трехсотлетнее бездействие на двигателях не было ни пятнышка ржавчины.
Ирокезовы начали осматривают механизмы. Прошлый раз, когда случай занес их в Америку, Ирокезов старший летел на сцепке из двух двигателей. Расцепив их, он тщательно осматривал механизмы. Наученный горьким опытом Ирокезов-младший больше не совался отцу под руку, предоставив ему возможность поковыряться в двигателях. Через три часа он встал с колен и оказал:
— Как часы.
— Как солнечные? — сиронизировал сын. — Пока солнце есть — работают, ну а если нет…
— Ты дозубоскалишся. Опять занесет черти куда, как в прошлый раз…Будешь знать…
Говоря это Ирокезов-старший надел на себя двигатель и с криком:
— Поберегись — поднялся в воздух.
— Порох, папенька! — запоздало крикнул Ирокезов младший, но было поздно. На высоте 15 метров двигатель остановился. В тишине внезапно смолкнувших звуков по сельве разнесся шум падения Ирокезова-старшего. Несколько секунд он лежал на земле словно жук, шевеля руками и ногами. Повреждений он конечно не получил никаких — просто смешно говорить о каких-то повреждениях после падения с такой высоты, однако о землю ударился довольно крепко. Потирая бока сипло сказал.
— Земля жесткая.
— Земля будет тебе пухом в другом месте…
Ирокезов старший рассмеялся над сыновней шуткой, но не досмеявшись ухватился за бок — бок все-таки болел.
— Где взять порох, вот вопрос! — Сказал Ирокезов-младший.
— Это было вопросом пять лет назад — махнул рукой отец — теперь все просто. Я думаю, что порох нам достать проще, чем пиво…Сходил бы к индейцам, что ли?
Сын ушел в лес, а Ирокезов старший уснул разморенный жарким солнышком и ароматом цветов еще не известных науке. Незаметно пролетел день. Вечером, вернувшийся сын, разбудил отца, уронив на него бочонок. Ирокезов-старший сперва, было, застонал, но видя бочонок передумал.
— Порох?
— А то что ж такое по-твоему? — довольно невежливо ответил сын. Ирокезов старший поскребся, посмотрел на солнце.
— До заката минут сорок. Можно стартовать.
Ирокезов младший пересыпал порох в заправочные емкости, пристегнул двигатель к спине.
— Собирайся-ка батя, а я тебя наверху подожду.
Сказав это, он поднялся в воздух, к верхушкам деревьев. Покряхтывая от боли, Ирокезов старший последовал его примеру. Метрах в двухстах над землей они еще раз опробовали двигатели и сориентировавшись, направились в сторону Тихого океана.
Солнце скатывалось им за спину, освещая пространство впереди красно-оранжевым светом. Вскоре дневное светило укатилось освещать Японию, и на смену ему вышла луна. Освещенные её скупым светом Ирокезовы как два грозных посланца тьмы неслись вперед. Обстановка вокруг навевала мысли о потустороннем мире и темных силах зла. Поэтому вскоре Ирокезов-младший почувствовал, что должен совершить какую-то подлость. Желание это с каждой минутой становилось все невыносимей, и случай вскоре представился. Увидев невдалеке спящий город, озаренный скупым лунным светом, Ирокезов младший свернул к нему. Негромко ругаясь отец поверяул следом. Город был большим. Еще издали Ирокезов-старюий насчитал девять вздымающихся вверх шпилей.
Что-то дерзостное было в их непокорности, пронзавшей ночную тьму. От их вида мурашки забегали по душе Ирокезова-старшего. Но Ирокезов младший никакого почтения к ним не испытывал. Размахивая ногой он пронесся над первым. В тишине ночи отчетливо прозвучал треск, и сверкнув позолотой, крест, венчавший шпиль, нырнул во тьму. Тоже самое повторилось с остальными восемью крестами. Сперва Ирокезов-старший громогласно осудил хулиганскую выходку сына, но вскоре подстрекаемый дурным примером сам присоединился к нему.
С криками — «Бей сектантов» — он носился над городом, сшибая кресты и флюгера. Однако темнота плохой помощник для такого тонкого дела. Введенный в заблуждение обманчивым лунным светом он с размаху ударил ногой по печной трубе. Трубе, конечно, не поздоровилось, но и ноге тоже досталось. С этой минуты Ирокезов-старший уже не мог координировать своих движений. Он бестолково махал ногой носясь вокруг башен, но по верхушке попасть никак не мог.
Всю ночь Ирокезовы провели в воздухе медленно, зигзагами, приближаясь к берегу океана.
Все это время Ирокезов-старший безуспешно пытался восстановить утраченную координацию движений. Неспособность совершить элементарное движение доводила его до бешенства. В отчаянии он решил, было попробовать свою ловкость на кронах деревьев, но на третьем дереве ему в ногу вцепилась какая-то обезьяна, недовольная тем, что её потревожили. Из этого приключения Ирокезов-старший вышел потеряв сапоги.
Полет над океаном немного успокоил Ирокезова-старшего — океанские просторы были пустынны, над его равниной не поднималось ничего кроме волн, а пинать ногами воду — занятие неблагодарное, таж считали оба Ирокезовых.
Через некоторое время Ирокезов-старший все же начал испытывать беспокойство. Монотонность полета угнетала его не меньше неспособности точного управления своим телом. Когда берег скрылся из виду Ирокезов-старший почувствовал себя подведенным над громадным водяным кругом. Единственным предметом достойным внимания был сын, но его Ирокезов-старший видел так часто, что смотреть на него лишний раз не хотелось.
Через три часа молчаливых страданий судьба сжалилось над ними допустив в поле их зрения стаю перелетных птиц. Ирокезов старший с рычанием ринулся вниз….
Капитан «Марии Целесты» стоя на мостике, провожал взглядом стаю низколетящих гусей. В тот момент, когда он думал, что до земли еще далёко, стая птиц раскололась и из неё, как капли из дождевой тучи, выскочили двое мужчин. Один из них торжествующе заорал:
— Гляди-ко, сынок!
Размахивая правой ногой он понесся на корабль. Капитан оторопело смотрел на него пригвожденный к месту мыслью о невозможности происходящего. Из оцепенения его вывел голос помощника.
— Черт! Черт слева по борту!
Команда высыпала на палубу. Все вертели головами, разыскивая причину ужаса, овладевшего помощником капитана.
— Второй черт в зените!
Заорал кто-то из команды. Капитан в полголоса забормотал молитву.
Ирокезов-старший пронесся над мачтой не повредив её. Стремительно развернувшись, он ринулся обратно…
На третьей попытке экипаж «Марии Пелеоты» без команды лишившегося речи капитана начал спускать баркас с правого борта. Стараясь не привлекать внимания, они, усиленно работая вёслами, двинулись к горизонту. Им некогда было смотреть по сторонам, поэтому они не видели, как после шести неудачных попыток Ирокезов младший, наблюдавший за отцом, спустился ниже, пристегнул упирающегося отца к себе и двинулся в сторону Европы.
Шестьдесят третья история. Гибель «Титаника»
…Сзади Ирокезова-младшего приятно пригревал работающий двигатель тепло и вибрация механизма приятно ласкали спину, а бивший в лицо мокрый ветер дополнял всю гамму ощущений — было сыро, тепло и щекотно.
— Баня, — подумал Ирокезов-младший, хотя баней вокруг и не пахло. Под ним, метрах в трёхстах, лениво перекатывал волны Атлантический океан, размывая берега Старого и Нового света. Вниз, в темноту от толстой железной скобы уходил корабельный канат из манильской пеньки. Уже шесть дней он тащил ледяную гору на юг. Уставал Ирокезов страшно — случалось даже засыпал в воздухе но ношу свою не бросал — ведь его ждали……Что потянуло Ирокезова-младшего в Египет он и сам не знал. Так, наверное, тянет птиц в воздух. Просто захотелось и все тут. Отец его, Ирокезов-старший, в это время четвертый месяц лежал в спячке в Ново-Афонских пещерах под охраной бдительных монахов и Ирокезов младший остался без компаньона.
Периоды спячку у папаши случались и раньше — раз в 60–80 лет он засыпал примерно на год, а проснувшись, отдохнувший, принимался за прежний нездоровый образ жизни.
Предоставленный самому себе Ирокезов-младший с месяц маялся вокруг Нового Афона, но надоевший пейзаж нагонял тоску и он отправился в Амстердам — развеяться.
Пройдя полпути, где-то у северных границ Польши, он повстречал бродячую цирковую труппу. Ребята там были хоть куда, а женщины… Короче Ирокезов-младший присоединился к циркачам и почти три месяца отработал в труппе с номером «Человек-гора».
Номер был прост и эффектен. В конце представления Ирокезов-младший сажал на себя всех желающих и давал пять-шесть кругов вокруг шапито. От желающих прокатиться на Ирокезове не было отбою. Однако прошло почти три месяца и Ирокезов-младший опять заскучал: весь женский состав труппы он перепробовал и внезапно возжаждав вечной любви ушел из цирка сам не зная куда.
Выступая в цирке, он взял себе звучный псевдоним. Публике жаждавшей новизны и необычности его представляли как «Наследника второй великой гробницы Мамелюк Пашой»
Немного остынув от цирковой горячки Ирокезов задумался — куда же все-таки пойти. Пришедшее на ум имя он посчитал за божественное откровение.
— Египет!!!
Герой покопался в своей памяти, но не вспомнил когда был там в последний раз — слишком много было у него на душе и на совести всякой всячины. Плюнув на Амстердам Ирокезов, сориентировавшись по солнцу, двинулся на юг.
Пройдя через Софию, он забрал находившийся в ремонте пороховой двигатель и дальше уже полетел,
Море Ирокезов перелетел быстро ни разу на упав по дороге. С Египтом Ирокезова-младшего связывало многое — жизнь на раз забрасывала его в эту страну, поэтому, подлетая к побережью, он испытал чувство сходное с обретением утраченной Родины. Поднявшись повыше, он осмотрел окрестности Александрии. Город ему не понравился, поэтому он развернулся, направляя свой полет вверх по Нилу. До Каира он добрался часа через полтора не успев дорогой даже соскучится.
Солнца ужа садилось. Его красноватый свет лежал на песке и на стенах города. Зайдя со стороны солнца Ирокезов-младший легко спланировал на верхушку какого-то минарета.
Отстегнув двигатель, хрустнул затекшими плечами. Потирая спину, он потоптался на месте, оглядываясь. Взяв механизм за одну из лямок, пошел вниз. Спустившись во двор, Ирокезов остановился. Похоже было что попал он к хорошим людям — кругом били фонтаны, зеленела трава, а между деревьями ходили пестрые птицы.
Во двора было прохладно и безлюдно. Первое Ирокезову понравилось, а второе огорчило — некого было спросить куда же он попал и скороли его накормят. Видя безразличие хозяев к гостю, Ирокезов решил сам привлечь к себе внимание.
— А кому сбитню горячего? — заорал он страшным голосом, не баз основания рассчитывая на быстрое появление стражи.
Стража появилась так быстро, словно сидела в засаде где-то рядом. Четверо держа ружья наперевес, взяли его в полукольцо. Ирокезов баз всякого неудовольствия посмотрел на них.
— А что, матросики, кто в хоромах-то прописан?
Говорил он по-египетски совершенно свободно, баз акцента, чем и ввел охрану в прискорбное заблуждение. Поначалу, по бледности кожи они приняли его за европейца, а с ними связываться было опасно. Однако безупречный египетский сделал свое дело. Со своими стража на церемонилась.
— Да ты никак грабитель? — весело спросил начальник, поглядывая на двигатель в руках Ирокезова. Он махнул рукой. Трое подняли ружья на уровень глаз и прицелились. Ирокезову это очень на понравилось.
— А вот я тебе глаз-то зажмурю, — зловещим голосом пообещал герой начальнику. — Сбитню тебе горячего, свинячья собака?
Последнюю фразу он произнес низким басом, переходящим в инфразвук частотой около шести герц. Последовавшие за этим события были ужасны, хотя и не неожиданны — стражники схватились за сердца и попадали. Стражники были теперь не опасны, но на всякий случай Ирокезов-младший загнул им ружейные стволы.
Волоча громыхающий двигатель за лямку, он прошел по двору настороженный, ожидая от безлюдья и прохлады только подвоха. Скрипнувшее где-то наверху окно заставило его стремительно обернуться. Повернувшись, он остолбенел. Рука его разжалась, лямка мягко упала на землю.
Сверху, из широкого венецианского окна, на него смотрела женщина умопомрачительной, невероятной красоты. Не соображая, что он делает, Ирокезов полез вверх по стене.
— Не стрелять! — крикнула красавица набегавшей страже (к счастью для стражи Ирокезов этого не услышал) — Не стрелять! Это Ирокезов!
Стражники мгновенно изменили направление движения на противоположное. Ирокезовы были известны ничуть не меньше пророка Магомета, а боялись их, наверное, даже больше.
Перемахнув через подоконник, герой остановился. Потрясенный красотой женщины он не набросился на неё, как это обычно бывало, а преисполненный немого восторга только молча смотрел. Молчание было недолгим.
— Я рада видеть Вас у себя гостем, — сказала женщина. — Я принцесса Лина.
Это имя на тысячу ладов зазвучало в голове Ирокезова. Как звон колокольчика оно пролетело по закоулкам его мозга, отзываясь везде счастливым смехом влюбленного человека.
— А я… — начал было Ирокезов, но принцесса перебила его.
— Тебе нет нужды представляться. Я тебя знаю… Жизнь Ирокезова была длинна как телеграфный кабель из Нового Света в Старый, но, вероятно, впервые на всем её протяжении Ирокезов не только не спал всю ночь, но и сочинял стихи о прекрасной даме. Утром он исполнил песню перед принцессой, аккомпанируя себе на гитаре.
— Очень мило, — сказала принцесса, покраснев от смущения и живых выражений украшавших суровый и нежный стих Ирокезова-младшего — В добавок ко всем своим достоинствам вы ещё и поэт?
— И даже музыкант. — скромно добавил герой, слегка обиженный тем, что принцесса не заметила столь очевидной вещи.
С той минуты как Ирокезов-младший увидел Лину жизнь его превратилась в розовый куст источающий запах любви. Он влюбился. Любовь нашла в его сердце благодатную почву и пустила в ней корни, вроде тех, что пускает баобаб в щедрой Африканской землей
Дни проносились, словно разноцветные мотыльки. Нежность и любовь наполняли дни и ночи Ирокезова-младшего. Изливая свою любовь на принцессу он, однако не догадывался об истинном положении вещей. Любовь делала его слепым а, вешнее проявление Великого Чувства он принимал за действительное движение души, но реальность была другой…
Безумно проведенная любовниками ночь не помешала солнцу, как всегда утром появиться на небе. Принцесса проснулась первой. Теперь каждое её утро начиналось с одних и тех же мыслей.
— Что ж, полюбить его что ли? — думала принцесса. — Явно не дурак. Выглядит..
Она еще раз оглядела спящего Ирокезова с головы до ног.
— Выглядит вроде неплохо для своих лет. К тому же известен. Герой…
Принцесса сама не понимала чего в её словах больше — иронии или презрения. Что-то её действительно тянуло к этому огромному мужчине, но что?
Временами она хотела искренне хотела полюбить его. В такие минуты она заглядывала себе в душу и там ощупью пыталась найти в себе любовь. Принцесса просеивала свою душу как песок между пальцев, но безуспешно.
«Поиски черной кошки в темной комнате — думала она в эти минуты — тем более неясно есть ли там кошка или нет.» Их отношения приближались к тому пределу, когда нужно будет решать, говорить «да» или «нет». Решение страшило её. Лина не могла сказать «да» потому что была честна и умна — она понимала, что если любви не будет, то это «да» обернется трагедией для обоих. Сказать «нет» она тоже не могла, ведь только лучшее является врагом хорошего, а Ирокезов-младший вообще то был неплохим парнем. Был, правда, еще и третий выход.
Отложить решение, оставить все как есть и посмотреть, что из этого выйдет…
…Ирокезов зашевелился. Принцесса сразу смежила веки. Она ощутила на себе взгляд героя и не открывая глаз протянула к нему руки. Ирокезов-младший полез целоваться. Губы у него были чувственные и мягкие. Вместе с небольшими неухоженными усами они обещали женщинам много интересного.
— Отложить — подумала принцесса и на душе у неё стало спокойнее.
— Вот что, дорогой — сказала принцесса. Даже в ничего не значащих разговорах она не называла его любимым.
— Мой покойный отец всю свою жизнь мечтал прокатиться на лыжах, как это принято в холодных северных странах, но по нашим законам шейх не может покинуть своей страны. Правда, глупый предрассудок?
Ирокезов кивнул.
— А я кажется, унаследовала от отца не только власть, но и его слабости. Любовь обостряет ум. Этого небольшого намека было достаточно. Как и всякий мужчина Ирокезов-младший заблуждался на счет женщин. Он думал, что они всегда нуждаются в опеке и покровительстве. Любую просьбу, слетавшую с любимых губ, он воспринимал или как глупость или как приказ.
— И только-то, радость моя? — обрадовался Ирокезов. Эту просьбу он посчитал пустяком.
— Это пустяк, мелочь… Вот если б тебе захотелось прокатиться с Везувия.
…За полтора часа Ирокезов-младший собрался и попрощавшись с принцессой вылетел на север.
Двое суток спустя он заарканил подходящий айсберг и потянул его вниз, к экватору. Первое время ему приходилось часто маневрировать среди ледяных гор, но в скором времени он оставил их позади и по свободной воде погнал в Египет, наверстывая упущенное время. На шестую ночь ветер утих, но поднявшийся туман не позволял ничего увидеть. Вытравив канат, Ирокезов поднялся повыше. Выбравшись из тумана, он огляделся по сторонам. Единственной реальностью в этом суровом мире был только он, да канат, уходящий в туман.
Форсировав двигатель Ирокезов-младший завернулся в шубу и задремал. Очнулся он от толчка. Подобное ощущение он уже испытал однажды, когда столкнулся в потемках со шпилем Рейнского собора.
Он посмотрел вниз, но в тумане взгляд его вяз как звук в пустоте Ирокезов увеличил подачу топлива в двигатель. Внизу послышался скрежет
— Опять айсберг — подумал Ирокезов.
Чуть отвернув в сторону, он несколько раз дернул ледяную гору. Не потеряв инерции, она двинулась за ним.
Ирокезов тащил ледяную громадину и не видел, как внизу под плотной пеленой тумана, словно саваном укрывшем море тонул «Титаник».
— Баня, — подумал Ирокезов-младший, хотя баней вокруг и не пахло. Под ним, метрах в трёхстах, лениво перекатывал волны Атлантический океан, размывая берега Старого и Нового света. Вниз, в темноту от толстой железной скобы уходил корабельный канат из манильской пеньки. Уже шесть дней он тащил ледяную гору на юг. Уставал Ирокезов страшно — случалось даже засыпал в воздухе но ношу свою не бросал — ведь его ждали……Что потянуло Ирокезова-младшего в Египет он и сам не знал. Так, наверное, тянет птиц в воздух. Просто захотелось и все тут. Отец его, Ирокезов-старший, в это время четвертый месяц лежал в спячке в Ново-Афонских пещерах под охраной бдительных монахов и Ирокезов младший остался без компаньона.
Периоды спячку у папаши случались и раньше — раз в 60–80 лет он засыпал примерно на год, а проснувшись, отдохнувший, принимался за прежний нездоровый образ жизни.
Предоставленный самому себе Ирокезов-младший с месяц маялся вокруг Нового Афона, но надоевший пейзаж нагонял тоску и он отправился в Амстердам — развеяться.
Пройдя полпути, где-то у северных границ Польши, он повстречал бродячую цирковую труппу. Ребята там были хоть куда, а женщины… Короче Ирокезов-младший присоединился к циркачам и почти три месяца отработал в труппе с номером «Человек-гора».
Номер был прост и эффектен. В конце представления Ирокезов-младший сажал на себя всех желающих и давал пять-шесть кругов вокруг шапито. От желающих прокатиться на Ирокезове не было отбою. Однако прошло почти три месяца и Ирокезов-младший опять заскучал: весь женский состав труппы он перепробовал и внезапно возжаждав вечной любви ушел из цирка сам не зная куда.
Выступая в цирке, он взял себе звучный псевдоним. Публике жаждавшей новизны и необычности его представляли как «Наследника второй великой гробницы Мамелюк Пашой»
Немного остынув от цирковой горячки Ирокезов задумался — куда же все-таки пойти. Пришедшее на ум имя он посчитал за божественное откровение.
— Египет!!!
Герой покопался в своей памяти, но не вспомнил когда был там в последний раз — слишком много было у него на душе и на совести всякой всячины. Плюнув на Амстердам Ирокезов, сориентировавшись по солнцу, двинулся на юг.
Пройдя через Софию, он забрал находившийся в ремонте пороховой двигатель и дальше уже полетел,
Море Ирокезов перелетел быстро ни разу на упав по дороге. С Египтом Ирокезова-младшего связывало многое — жизнь на раз забрасывала его в эту страну, поэтому, подлетая к побережью, он испытал чувство сходное с обретением утраченной Родины. Поднявшись повыше, он осмотрел окрестности Александрии. Город ему не понравился, поэтому он развернулся, направляя свой полет вверх по Нилу. До Каира он добрался часа через полтора не успев дорогой даже соскучится.
Солнца ужа садилось. Его красноватый свет лежал на песке и на стенах города. Зайдя со стороны солнца Ирокезов-младший легко спланировал на верхушку какого-то минарета.
Отстегнув двигатель, хрустнул затекшими плечами. Потирая спину, он потоптался на месте, оглядываясь. Взяв механизм за одну из лямок, пошел вниз. Спустившись во двор, Ирокезов остановился. Похоже было что попал он к хорошим людям — кругом били фонтаны, зеленела трава, а между деревьями ходили пестрые птицы.
Во двора было прохладно и безлюдно. Первое Ирокезову понравилось, а второе огорчило — некого было спросить куда же он попал и скороли его накормят. Видя безразличие хозяев к гостю, Ирокезов решил сам привлечь к себе внимание.
— А кому сбитню горячего? — заорал он страшным голосом, не баз основания рассчитывая на быстрое появление стражи.
Стража появилась так быстро, словно сидела в засаде где-то рядом. Четверо держа ружья наперевес, взяли его в полукольцо. Ирокезов баз всякого неудовольствия посмотрел на них.
— А что, матросики, кто в хоромах-то прописан?
Говорил он по-египетски совершенно свободно, баз акцента, чем и ввел охрану в прискорбное заблуждение. Поначалу, по бледности кожи они приняли его за европейца, а с ними связываться было опасно. Однако безупречный египетский сделал свое дело. Со своими стража на церемонилась.
— Да ты никак грабитель? — весело спросил начальник, поглядывая на двигатель в руках Ирокезова. Он махнул рукой. Трое подняли ружья на уровень глаз и прицелились. Ирокезову это очень на понравилось.
— А вот я тебе глаз-то зажмурю, — зловещим голосом пообещал герой начальнику. — Сбитню тебе горячего, свинячья собака?
Последнюю фразу он произнес низким басом, переходящим в инфразвук частотой около шести герц. Последовавшие за этим события были ужасны, хотя и не неожиданны — стражники схватились за сердца и попадали. Стражники были теперь не опасны, но на всякий случай Ирокезов-младший загнул им ружейные стволы.
Волоча громыхающий двигатель за лямку, он прошел по двору настороженный, ожидая от безлюдья и прохлады только подвоха. Скрипнувшее где-то наверху окно заставило его стремительно обернуться. Повернувшись, он остолбенел. Рука его разжалась, лямка мягко упала на землю.
Сверху, из широкого венецианского окна, на него смотрела женщина умопомрачительной, невероятной красоты. Не соображая, что он делает, Ирокезов полез вверх по стене.
— Не стрелять! — крикнула красавица набегавшей страже (к счастью для стражи Ирокезов этого не услышал) — Не стрелять! Это Ирокезов!
Стражники мгновенно изменили направление движения на противоположное. Ирокезовы были известны ничуть не меньше пророка Магомета, а боялись их, наверное, даже больше.
Перемахнув через подоконник, герой остановился. Потрясенный красотой женщины он не набросился на неё, как это обычно бывало, а преисполненный немого восторга только молча смотрел. Молчание было недолгим.
— Я рада видеть Вас у себя гостем, — сказала женщина. — Я принцесса Лина.
Это имя на тысячу ладов зазвучало в голове Ирокезова. Как звон колокольчика оно пролетело по закоулкам его мозга, отзываясь везде счастливым смехом влюбленного человека.
— А я… — начал было Ирокезов, но принцесса перебила его.
— Тебе нет нужды представляться. Я тебя знаю… Жизнь Ирокезова была длинна как телеграфный кабель из Нового Света в Старый, но, вероятно, впервые на всем её протяжении Ирокезов не только не спал всю ночь, но и сочинял стихи о прекрасной даме. Утром он исполнил песню перед принцессой, аккомпанируя себе на гитаре.
— Очень мило, — сказала принцесса, покраснев от смущения и живых выражений украшавших суровый и нежный стих Ирокезова-младшего — В добавок ко всем своим достоинствам вы ещё и поэт?
— И даже музыкант. — скромно добавил герой, слегка обиженный тем, что принцесса не заметила столь очевидной вещи.
С той минуты как Ирокезов-младший увидел Лину жизнь его превратилась в розовый куст источающий запах любви. Он влюбился. Любовь нашла в его сердце благодатную почву и пустила в ней корни, вроде тех, что пускает баобаб в щедрой Африканской землей
Дни проносились, словно разноцветные мотыльки. Нежность и любовь наполняли дни и ночи Ирокезова-младшего. Изливая свою любовь на принцессу он, однако не догадывался об истинном положении вещей. Любовь делала его слепым а, вешнее проявление Великого Чувства он принимал за действительное движение души, но реальность была другой…
Безумно проведенная любовниками ночь не помешала солнцу, как всегда утром появиться на небе. Принцесса проснулась первой. Теперь каждое её утро начиналось с одних и тех же мыслей.
— Что ж, полюбить его что ли? — думала принцесса. — Явно не дурак. Выглядит..
Она еще раз оглядела спящего Ирокезова с головы до ног.
— Выглядит вроде неплохо для своих лет. К тому же известен. Герой…
Принцесса сама не понимала чего в её словах больше — иронии или презрения. Что-то её действительно тянуло к этому огромному мужчине, но что?
Временами она хотела искренне хотела полюбить его. В такие минуты она заглядывала себе в душу и там ощупью пыталась найти в себе любовь. Принцесса просеивала свою душу как песок между пальцев, но безуспешно.
«Поиски черной кошки в темной комнате — думала она в эти минуты — тем более неясно есть ли там кошка или нет.» Их отношения приближались к тому пределу, когда нужно будет решать, говорить «да» или «нет». Решение страшило её. Лина не могла сказать «да» потому что была честна и умна — она понимала, что если любви не будет, то это «да» обернется трагедией для обоих. Сказать «нет» она тоже не могла, ведь только лучшее является врагом хорошего, а Ирокезов-младший вообще то был неплохим парнем. Был, правда, еще и третий выход.
Отложить решение, оставить все как есть и посмотреть, что из этого выйдет…
…Ирокезов зашевелился. Принцесса сразу смежила веки. Она ощутила на себе взгляд героя и не открывая глаз протянула к нему руки. Ирокезов-младший полез целоваться. Губы у него были чувственные и мягкие. Вместе с небольшими неухоженными усами они обещали женщинам много интересного.
— Отложить — подумала принцесса и на душе у неё стало спокойнее.
— Вот что, дорогой — сказала принцесса. Даже в ничего не значащих разговорах она не называла его любимым.
— Мой покойный отец всю свою жизнь мечтал прокатиться на лыжах, как это принято в холодных северных странах, но по нашим законам шейх не может покинуть своей страны. Правда, глупый предрассудок?
Ирокезов кивнул.
— А я кажется, унаследовала от отца не только власть, но и его слабости. Любовь обостряет ум. Этого небольшого намека было достаточно. Как и всякий мужчина Ирокезов-младший заблуждался на счет женщин. Он думал, что они всегда нуждаются в опеке и покровительстве. Любую просьбу, слетавшую с любимых губ, он воспринимал или как глупость или как приказ.
— И только-то, радость моя? — обрадовался Ирокезов. Эту просьбу он посчитал пустяком.
— Это пустяк, мелочь… Вот если б тебе захотелось прокатиться с Везувия.
…За полтора часа Ирокезов-младший собрался и попрощавшись с принцессой вылетел на север.
Двое суток спустя он заарканил подходящий айсберг и потянул его вниз, к экватору. Первое время ему приходилось часто маневрировать среди ледяных гор, но в скором времени он оставил их позади и по свободной воде погнал в Египет, наверстывая упущенное время. На шестую ночь ветер утих, но поднявшийся туман не позволял ничего увидеть. Вытравив канат, Ирокезов поднялся повыше. Выбравшись из тумана, он огляделся по сторонам. Единственной реальностью в этом суровом мире был только он, да канат, уходящий в туман.
Форсировав двигатель Ирокезов-младший завернулся в шубу и задремал. Очнулся он от толчка. Подобное ощущение он уже испытал однажды, когда столкнулся в потемках со шпилем Рейнского собора.
Он посмотрел вниз, но в тумане взгляд его вяз как звук в пустоте Ирокезов увеличил подачу топлива в двигатель. Внизу послышался скрежет
— Опять айсберг — подумал Ирокезов.
Чуть отвернув в сторону, он несколько раз дернул ледяную гору. Не потеряв инерции, она двинулась за ним.
Ирокезов тащил ледяную громадину и не видел, как внизу под плотной пеленой тумана, словно саваном укрывшем море тонул «Титаник».
Шестьдесят девятая история. Тунгуска
Падение метеорита — зрелище редкое и поражающее воображение.
Конечно, имеется в виду не тот случай, когда один грамм, невесть из какой дали занесенного камня, сгорает на высоте двадцати километров над землей, и уж, безусловно, не тот, когда килограмм метеоритного железа валится вам прямо на голову, а красочное зрелище превращения изрядной массы камня в пар и свет, наблюдаемое издалека и при идеальном состоянии атмосферы.
Вспышка, жар, грохот, стон Вселенной…
На этом представление не оканчивается.
На месте падение обычно возникает клуб пыли. Может быть, это даже не пыль, а дым. Облако, изнури, подсвечено вспышками всех оттенков — от темно-багрового до ярко-оранжевого. Земля дрожит, огонь бежит…. Красиво!
Еще более изумительное зрелище представляет метеорит, попадающий в нефтебазу. Или склад боеприпасов, хотя, надо отметить справедливости ради, что первую скрипку в этом случае играет нефтебаза, а не посланец иных миров.
Но ни в какое сравнение со всем вышеперечисленным не идет падение крупного болида на мать сыру-землю. В этом случае все, о чем говорилось, нужно многократно увеличить в размерах, добавить дрожание земли и рев, пробивающего воздух камня.
Такие пришествия — достаточно большая редкость, хотя свидетельств очевидцев всегда более чем достаточно — выручает масштаб зрелища. Людей переживших падение такого метеорита в непосредственной от них близости значительно меньше, а уж об организаторах такого катаклизма и говорить не приходится.
Из нет.
Тем ценнее для человечества мой рассказ.
…..Говорят, что самое тяжелое испытание — испытание славой. Медные трубы пройти значительно тяжелее, чем огонь и воду. Ирокезовы это испытали на себе в полной мере. С изобретением газет, дагерротипов, а также проволочного и беспроволочного телеграфов жизнь Ирокезовых стала объектом пристального внимания читающей публики. Где бы они ни появлялись, чтобы не делали, тут же за их спинами вырастал корреспондент, вспыхивал ослепительным светом магний и деяния Ирокезовых запечатлевалось для Истории и всеобщего обозрения.
Нельзя сказать, что и раньше Ирокезовых обходили вниманием. И до изобретенья газет и дагерротипии прогрессивная общественность следила за их жизнедеятельностью с большим вниманием, но если раньше они были мифом, страшной сказкой, то теперь газетчики причислили их к людям. Пусть очень сильным и необычайным — но людям.
Низвержение из полубогов почти к подножью эволюционной лестницы не прошло даром… Поняв какую шутку сыграли с ними журналисты (уважения окружающих заметно поубавилось) Ирокезов-старший опечалился, и в этом состоянии разгромил редакцию газеты «Дейли мэйл».
Это естественный, вообще-то поступок, вызвал вал новых сообщений и тогда в отместку пишущей братии Ирокезов старший распустил слух о собственной смерти.
Журналисты приуныли.
Газеты вышли с траурными заголовками. «Потеря для всего Человечества», «Невосполнимая потеря», «Что делать?», «Кто виноват?»
Близкие к Ирокезовым по духу анархисты, выпустили листовку «Мы осиротели»…
А в это время Ирокезовы в который уже раз пересекали Атлантику, направляясь в Южную Америку.
Перед полетом они долго препирались относительно цели перелета. Ирокезов старший хотел бежать от скверны цивилизации, от назойливых газетчиков. Ирокезов же младший просто хотел развлечься. Ему с трудом удалось отговорить папашу лететь на Чукотский полуостров, однако папаша никак не соглашался лететь в Северо-Американские Соединенные Штаты, как хотел этого сын. Ирокезов младший долго рассказывал папаше об идеалах добра и справедливости, которые пестовали президенты этой далекой страны, но тщетно.
После ожесточенного спора папаша все же согласился на Америку, но не на Северную, а на Южную. Сыну пришлось согласиться, потому как папаша пригрозил улететь вообще на Баффиннову землю…
Перелетев океан, Ирокезовы опустились на океанские пляжи Бразилии.
Несколько дней они отдыхали, принимая на кожу солнечные ванны, а внутрь — пальмовое вино. Отдых, однако, не затянулся. В десяти километрах от берега Ирокезов старший углядел телеграфные провода, и они полетели дальше, в глубину сельвы. На третьем часу полета, когда желудок, в который уже раз напомнил, что ему нечем заняться, Ирокезов младший углядел проплешину в зеленой шкуре тропического леса и человеческое мельтешение на ней.
— Папаша! — заорал он, привлекая внимание. — Заходи на посадку!
— Сам вижу, — ответил все понимающий отец. — Сперва посмотрим как у них там с газетами…
На этой поляне они не были первыми — там уже были когда-то люди, которые ушли неизвестно куда, оставив после себя развалины некогда огромного города. Герои снизились и, прячась за кронами деревьев, подлетели поближе. Надо отметить, что хорошо отрегулированный пороховой двигатель издает очень мало шума, а уж всю технику Ирокезов младший перед полетом перебрал своими собственными руками, так что приближались они совершенно бесшумно.
В развалинах шла своя жизнь.
Вокруг обломков пышных дворцов стояли шалаши из веток и листьев. Жители города ходили почти что нагишом, но объяснялось это не падением нравов, а пожалуй наоборот, неразвращенностью и жарким климатом.
— Дикие люди! — восторженно прошептал Ирокезов младший. — Вон та молоденькая шоколадка — совсем дикая!
Да. Это действительно были дикие люди.
Ирокезову-старшему ни о чем другом и не мечталось. Он смутно представлял себе образ их жизни, однако знал твердо (в этом его еще в прошлом веке убедил сам Дидро) — там где нет ни письменности, нет ни газет, ни журналистов.
Зоркий глаз сына, дававший сто очков вперед любому Зоркому Соколу, углядел в чаще не только красивых женщин, но и парочку пьяных туземцев. Торопя события, он льстиво сказал в отцовскую спину.
— Ну, что, папенька, прибыли в царствие небесное?
— Эх, жтитя святых с перегородками, — неопределенно сказал папаша.
Постороннему эти слова ничего бы не сказали, но сын расценил это как одобрение.
По стволу дерева они спустились вниз. Сын первый. Уже снизу, притопывая ногами от нетерпения, он позвал отца.
— Слезай, папаша! Пойдем-ка контакты завязывать…
— Контакты, — назидательно произнес папаша, — нужно обмывать спиртом! Особенно в таком в таком влажном климате.
Сын в ответ на это не сказал ничего. Да и что можно было сказать в ответ на это?
Конечно, имеется в виду не тот случай, когда один грамм, невесть из какой дали занесенного камня, сгорает на высоте двадцати километров над землей, и уж, безусловно, не тот, когда килограмм метеоритного железа валится вам прямо на голову, а красочное зрелище превращения изрядной массы камня в пар и свет, наблюдаемое издалека и при идеальном состоянии атмосферы.
Вспышка, жар, грохот, стон Вселенной…
На этом представление не оканчивается.
На месте падение обычно возникает клуб пыли. Может быть, это даже не пыль, а дым. Облако, изнури, подсвечено вспышками всех оттенков — от темно-багрового до ярко-оранжевого. Земля дрожит, огонь бежит…. Красиво!
Еще более изумительное зрелище представляет метеорит, попадающий в нефтебазу. Или склад боеприпасов, хотя, надо отметить справедливости ради, что первую скрипку в этом случае играет нефтебаза, а не посланец иных миров.
Но ни в какое сравнение со всем вышеперечисленным не идет падение крупного болида на мать сыру-землю. В этом случае все, о чем говорилось, нужно многократно увеличить в размерах, добавить дрожание земли и рев, пробивающего воздух камня.
Такие пришествия — достаточно большая редкость, хотя свидетельств очевидцев всегда более чем достаточно — выручает масштаб зрелища. Людей переживших падение такого метеорита в непосредственной от них близости значительно меньше, а уж об организаторах такого катаклизма и говорить не приходится.
Из нет.
Тем ценнее для человечества мой рассказ.
…..Говорят, что самое тяжелое испытание — испытание славой. Медные трубы пройти значительно тяжелее, чем огонь и воду. Ирокезовы это испытали на себе в полной мере. С изобретением газет, дагерротипов, а также проволочного и беспроволочного телеграфов жизнь Ирокезовых стала объектом пристального внимания читающей публики. Где бы они ни появлялись, чтобы не делали, тут же за их спинами вырастал корреспондент, вспыхивал ослепительным светом магний и деяния Ирокезовых запечатлевалось для Истории и всеобщего обозрения.
Нельзя сказать, что и раньше Ирокезовых обходили вниманием. И до изобретенья газет и дагерротипии прогрессивная общественность следила за их жизнедеятельностью с большим вниманием, но если раньше они были мифом, страшной сказкой, то теперь газетчики причислили их к людям. Пусть очень сильным и необычайным — но людям.
Низвержение из полубогов почти к подножью эволюционной лестницы не прошло даром… Поняв какую шутку сыграли с ними журналисты (уважения окружающих заметно поубавилось) Ирокезов-старший опечалился, и в этом состоянии разгромил редакцию газеты «Дейли мэйл».
Это естественный, вообще-то поступок, вызвал вал новых сообщений и тогда в отместку пишущей братии Ирокезов старший распустил слух о собственной смерти.
Журналисты приуныли.
Газеты вышли с траурными заголовками. «Потеря для всего Человечества», «Невосполнимая потеря», «Что делать?», «Кто виноват?»
Близкие к Ирокезовым по духу анархисты, выпустили листовку «Мы осиротели»…
А в это время Ирокезовы в который уже раз пересекали Атлантику, направляясь в Южную Америку.
Перед полетом они долго препирались относительно цели перелета. Ирокезов старший хотел бежать от скверны цивилизации, от назойливых газетчиков. Ирокезов же младший просто хотел развлечься. Ему с трудом удалось отговорить папашу лететь на Чукотский полуостров, однако папаша никак не соглашался лететь в Северо-Американские Соединенные Штаты, как хотел этого сын. Ирокезов младший долго рассказывал папаше об идеалах добра и справедливости, которые пестовали президенты этой далекой страны, но тщетно.
После ожесточенного спора папаша все же согласился на Америку, но не на Северную, а на Южную. Сыну пришлось согласиться, потому как папаша пригрозил улететь вообще на Баффиннову землю…
Перелетев океан, Ирокезовы опустились на океанские пляжи Бразилии.
Несколько дней они отдыхали, принимая на кожу солнечные ванны, а внутрь — пальмовое вино. Отдых, однако, не затянулся. В десяти километрах от берега Ирокезов старший углядел телеграфные провода, и они полетели дальше, в глубину сельвы. На третьем часу полета, когда желудок, в который уже раз напомнил, что ему нечем заняться, Ирокезов младший углядел проплешину в зеленой шкуре тропического леса и человеческое мельтешение на ней.
— Папаша! — заорал он, привлекая внимание. — Заходи на посадку!
— Сам вижу, — ответил все понимающий отец. — Сперва посмотрим как у них там с газетами…
На этой поляне они не были первыми — там уже были когда-то люди, которые ушли неизвестно куда, оставив после себя развалины некогда огромного города. Герои снизились и, прячась за кронами деревьев, подлетели поближе. Надо отметить, что хорошо отрегулированный пороховой двигатель издает очень мало шума, а уж всю технику Ирокезов младший перед полетом перебрал своими собственными руками, так что приближались они совершенно бесшумно.
В развалинах шла своя жизнь.
Вокруг обломков пышных дворцов стояли шалаши из веток и листьев. Жители города ходили почти что нагишом, но объяснялось это не падением нравов, а пожалуй наоборот, неразвращенностью и жарким климатом.
— Дикие люди! — восторженно прошептал Ирокезов младший. — Вон та молоденькая шоколадка — совсем дикая!
Да. Это действительно были дикие люди.
Ирокезову-старшему ни о чем другом и не мечталось. Он смутно представлял себе образ их жизни, однако знал твердо (в этом его еще в прошлом веке убедил сам Дидро) — там где нет ни письменности, нет ни газет, ни журналистов.
Зоркий глаз сына, дававший сто очков вперед любому Зоркому Соколу, углядел в чаще не только красивых женщин, но и парочку пьяных туземцев. Торопя события, он льстиво сказал в отцовскую спину.
— Ну, что, папенька, прибыли в царствие небесное?
— Эх, жтитя святых с перегородками, — неопределенно сказал папаша.
Постороннему эти слова ничего бы не сказали, но сын расценил это как одобрение.
По стволу дерева они спустились вниз. Сын первый. Уже снизу, притопывая ногами от нетерпения, он позвал отца.
— Слезай, папаша! Пойдем-ка контакты завязывать…
— Контакты, — назидательно произнес папаша, — нужно обмывать спиртом! Особенно в таком в таком влажном климате.
Сын в ответ на это не сказал ничего. Да и что можно было сказать в ответ на это?