Страница:
Странным образом слова Фантома заворожили меня в той же степени, что и напугали. «Не следует тревожить напева похорон». Вроде угрожает, а с другой стороны, намекает, что мнение об Эдгаре По может – и должно – быть оспорено. Иначе говоря, изменено, причем не кем иным, как мной. В известной степени угроза поощрила меня к дальнейшим действиям.
Я чувствовал отдаленно знакомое и почти желанное возбуждение. В адвокатской практике ничего подобного со мной не случалось.
Однажды я сидел в конторе за столом и смотрел в окно. День выдался невыносимо тягучий. Питер был поблизости – бранил клерка, наделавшего помарок при записи показаний. Вдруг взгляд его упал на меня. После секундной паузы Питер продолжил распекать подчиненного, однако не выдержал – снова посмотрел на меня.
– Квентин, что-то случилось?
Надо сказать, я имею странное свойство: ни с того ни с сего уставиться прямо перед собой, словно под действием чар. Питер всегда боялся этих состояний. Теперь он схватил мой пакет имбирного печенья и затряс им у меня перед носом. Пакет зашуршал довольно громко.
– Квентин, что-то случилось? – повторил Питер.
– Нет, все хорошо. Все отлично, Питер.
Видя, что больше от меня ничего не добиться, Питер повернулся к незадачливому клерку и продолжил выговор точно с того слова, на котором несколькими минутами раньше остановился. Я же не мог более сдерживаться.
– Да, полный порядок! Если, конечно, полным порядком называется прямая угроза! – вдруг выкрикнул я. – Все ужасно, Питер!
Мой друг отпустил клерка, и тот не замедлил выскочить за дверь. Когда мы остались одни, я выложил все, до мельчайших подробностей. Питер сидел на краешке стула, слушал с интересом. Поначалу он вроде бы даже проникся моим волнением, однако очень скоро вспомнил, что он деловой человек. Питер объявил моего Фантома обычным сумасшедшим.
По неведомой причине я ощущал потребность снять этот диагноз, даром что Фантом меня запугивал.
– Нет, Питер, он не сумасшедший! Ни в малейшей степени! Видел бы ты его глаза – в них светился острый, изощренный ум.
– Квентин, ты безнадежный романтик. Сам подумай: что ему в тебе? Зачем ты ему понадобился? Он что же, один из должников, с которого ты намерен взыскать?
Я возразил резким смехом, определенно покоробившим Питера, – словно отрицание потенциальной заинтересованности сумасшедшего в долговых тяжбах принижало все адвокатское сословие. Впрочем, я тотчас же раскаялся и более спокойно объяснил, что дело касается Эдгара По. Я признался, что с самой его смерти собираю газетные упоминания о нем и нашел уже немало несоответствий.
– В частности, все газеты намекают, будто По умер от своей «роковой слабости» – это у них эвфемизм для слова «пьянство». Но где доказательства? Разве эти же самые газеты – по крайней мере некоторые из них – за несколько недель до смерти По не писали о его вступлении в ричмондское Общество трезвости? Разве не утверждали, что По держится данной клятвы?
– Бездельник этот твой Эдгар По, вот он кто! Впрочем, поэты все такие. Читать его – все равно что дышать полной грудью в мертвецкой.
– Питер, ты говорил, что не читаешь По!
– Именно поэтому и не читаю! И не удивлюсь, если с каждым днем читающих эти книги будет становиться все меньше. Да ты хоть на названия посмотри – от них одних кошмары начнут сниться! И не воображай, пожалуйста, Квентин Кларк, что, раз ты без ума от Эдгара По, значит, и другим он по нраву. Говорю тебе, По тут ни при чем – просто тебе хочется думать, будто угроза связана с его именем! Я совершенно уверен: она не имеет никакого отношения к По, и вовсе является мнимой. Нет, всему виной твои расшатанные нервы!
И Питер всплеснул руками.
Возможно, он был прав – в конце концов, Фантом не назвал ни имени Эдгара По, ни какой-то специфической даты. Откуда же взялась моя уверенность? А я не сомневался: некто задумал остановить мое расследование. Я не сомневался: есть человек, знающий, что конкретно случилось с Эдгаром По в Балтиморе, и есть человек, который этой правды боится. Нужно выяснить правду, чтобы понять причину опасений.
Однажды, когда я корпел над проверкой важного договора, в кабинет заглянул наш клерк:
– Мистер Кларк. Тут мистер По…
Изумленный, я велел выражаться яснее.
– То есть от мистера По. Записка. – Клерк помахал клочком бумаги.
Я выхватил записку. Она оказалась от некоего Нельсона По.
Имя было мне знакомо по газетам. Нельсон По, поверенный, занимался делами неплательщиков налогов, мелких воришек и хулиганов, а также одно время числился директором учредительного комитета Балтиморо-Огайской железной дороги. Несколько дней назад я отправил Нельсону По записку, в которой интересовался, не в родстве ли он с поэтом Эдгаром По, и просил о личной встрече.
В ответном письме Нельсон выражал благодарность за внимание к своей персоне и с сожалением констатировал, что профессиональные обязанности не позволят ему встретиться со мной еще несколько недель. Несколько недель! Мне вспомнилась заметка о Нельсоне По в календаре судебных заседаний; я схватил пальто и выскочил на улицу.
Нельсон, в полном соответствии с написанным в газете, находился в суде. Он выступал защитником некоего Кавендера, обвиняемого в попытке физического оскорбления молодой женщины. К тому времени как я добрался до здания суда, слушание дела Кавендера уже было окончено и обвиняемый препровожден в камеру. Поэтому я принялся искать Нельсона По в тюрьме, куда меня пропустили благодаря моей профессии и направили прямиком в нужную камеру. Камера была темная и тесная, обвиняемый шептался с человеком в дорогом костюме. Выражение лица этого человека отличалось характерной для адвокатского сословия невозмутимостью. На столе стояли кофейник и тарелка с белым хлебом.
– Трудный выдался день? – на правах собрата по цеху спросил я сквозь решетку.
Человек в дорогом костюме поднялся со скамьи:
– Имею честь знать вас, сэр?
Я протянул руку тому, кого впервые увидел на похоронах, на перекрестке Грин-стрит и Файетт-стрит.
– Вы мистер По? Меня зовут Квентин Кларк.
Нельсон По был мал ростом и чисто выбрит; умный лоб почти мог соперничать со лбом Эдгара По, как его изображают на портретах, своей шириною, однако чертами лица Нельсон По походил на хорька. Темные глаза я бы назвал бегающими. Я вообразил Эдгара По в минуты вдохновения – глаза сверкают отраженным светом, ибо сами непроницаемы. И все же Нельсон По, особенно в полумраке тюремной камеры, показался мне почти двойником великого поэта.
Жестом Нельсон По дал понять своему клиенту, что ненадолго оставит его одного. Заключенный, еще секунду назад прятавший лицо в ладонях, вскочил с живостью и проследил уход своего защитника.
– Если память мне не изменяет, мистер Кларк, – начал Нельсон, едва охранник замкнул камеру, – я писал вам, что очень занят.
– Достопочтенный мистер По, дело не терпит отлагательств. Ибо касается вашего родственника.
Нельсон крепче стиснул пачку документов, как бы напоминая: есть дела и поважнее.
– Несомненно, мое дело вызовет ваш личный интерес, – рискнул я.
Нельсон По прищуром изобразил нетерпение.
– Речь идет о смерти Эдгара По, – уточнил я.
– Мой кузен Эдгар алкал умиротворения. Мы с вами, мистер Кларк, по счастью, ведем размеренную и благополучную жизнь. А бедный Эдгар давным-давно промотал самую надежду на мир и покой.
– А как же его планы учредить литературный журнал высшей пробы?
– Да… планы…
– Ваш кузен непременно довел бы дело до конца, мистер По. Он боялся, как бы прежде его враги не…
– Враги! – резко перебил Нельсон По. И вдруг замолчал и уставился на меня. – Сэр, – заговорил он с новой, настороженной, интонацией, – почему вы явились в это мрачное место? Каков ваш личный интерес в деле моего кузена?
– Я… я его адвокат, сэр. Я намеревался защищать новый журнал от клеветы и пасквилей. Если у вашего кузена действительно были враги, сэр, я должен узнать их имена. – «Адвокат покойника», – прозвучали в мозгу Питеровы слова. – Я начинаю новый судебный процесс – процесс По!
Нельсон как бы взвешивал сказанное. Его подзащитный тем временем, вжавшись в решетку, закричал:
– Требуйте пересмотра дела, мистер По! Требуйте справедливости! Я невиновен, мистер По; как есть невиновен, по всем статьям! Эта потаскушка врет, все врет!
Несколько минут Нельсону понадобилось, чтобы успокоить отчаявшегося клиента обещанием позднее вернуться к делу.
– Необходимо защитить Эдгара, – сказал я.
– Меня ждут текущие обязанности, мистер Кларк! – Нельсон По шагнул к камере-одиночке, но вдруг остановился и недовольным тоном произнес: – Если хотите продолжить обсуждение, пойдемте ко мне в контору. Там есть нечто, могущее вас заинтересовать.
Вместе мы двинулись по Сент-Пол-стрит. Войдя в тесную от мебели контору, Нельсон сообщил, что был поражен сходством моего почерка с почерком покойного кузена.
– На миг мне показалось, я читаю письмо бедного Эдгара, – беспечно бросил он. – Это сходство заинтриговало бы любого графолога.
Кажется, то были последние добрые слова в адрес Эдгара По, произнесенные его родственником.
Нельсон По предложил мне присесть и вновь заговорил:
– Эдгар с детства отличался безрассудством; он был одержим страстями самого разного свойства. Он женился на нашей общей кузине, прелестной Вирджинии, когда той было всего тринадцать. Этот бутон, мистер Кларк, образно выражаясь, не успел стряхнуть с лепестков рассветной росы. Бедняжка Сисси – так ее называли по-домашнему. Эдгар увез ее из Балтимора, а ведь в Балтиморе она была бы в безопасности. Конечно, дом ее матери на Эмити-стрит не отличался величиной, зато Сисси там окружало любящее семейство. А Эдгар решил: если будет медлить с женитьбой, потеряет привязанность Сисси.
– Без сомнения, он любил ее больше всех на свете, – вставил я.
– Вот, мистер Кларк, взгляните. Именно эту вещицу я и хотел вам показать. Возможно, она кое-что для вас объяснит.
Нельсон извлек из ящика портрет и сообщил, что прислала его Мария Клемм, мать Сисси, доводившаяся Эдгару одновременно теткой и тещей.
На портрете была изображена Сисси в возрасте лет двадцати двух – двадцати трех. Кожа ее отливала жемчужной бледностью, волосы, черные гладкие и блестящие, походили на вороново крыло. Закрытые глаза и склоненная набок головка говорили о нездешнем покое и в то же время навевали неизъяснимую печаль. Я заметил вслух, что Сисси на портрете как живая.
– Нет, мистер Кларк, как мертвая, – поправил Нельсон, сильно побледнев. – Это ее посмертный портрет. Когда Сисси умерла, Эдгар вдруг осознал, что не имеет ее изображения, и заказал вот этот портрет. Лично я не люблю его показывать, ибо художник, что неудивительно, не передал нрава Сисси. Мне неприятен этот бледный мертвый образ, если вы понимаете, мистер Кларк. Впрочем, Эдгар безмерно дорожил портретом. Как видите, мой кузен не мог уступить жену даже самой смерти.
Вместе с портретом Нельсон показал мне стихи, написанные Вирджинией Эдгару за год до смерти. Вирджиния говорила о маленьком домике, где хотела бы поселиться вместе с мужем. Она убеждала:
– Может, Эдгар действительно любил свою жену. Только разве по средствам ему было обеспечить ей надлежащий уход? Эдгару следовало жениться на состоятельной женщине. – Нельсон помолчал, как бы взвешивая эту мысль, и сменил тему. – В вашем возрасте, мистер Кларк, я сам редактировал газеты и журналы, даже статейками баловался. Я не чужд литературным кругам, – добавил он с нарочито скрываемой гордостью. – Мне известно, как литература влияет на незрелые души. Но я, мистер Кларк, никогда не отходил от реальности; у меня хватало разумения не цепляться за так называемый литературный дар. А Эдгар цеплялся – даже когда выяснилось, что никакого дара у него нет и не было. Зря он не бросил литературные опыты. Одно это могло спасти бедную Сисси, да и его самого.
Рассказывая о последних месяцах Эдгара По, о последних попытках обрести финансовую стабильность, Нельсон упомянул о намерении своего кузена добыть и денег, и подписчиков посредством лекций в Норфолке и Ричмонде, а также визитов в лучшие дома этих городов. Именно в Ричмонде Эдгар возобновил знакомство с одной очень состоятельной женщиной (слово «состоятельная» Нельсон произнес так, будто полагал деньги высшей из добродетелей).
– Ее имя – Эльмира Шелтон. Старая любовь, знаете ли.
Еще совсем юными Эдгар и Эльмира поклялись друг другу в любви. Потом Эдгар поступил в Виргинский университет и уехал. Отец Эльмиры не одобрял кандидатуру По, перехватывал многочисленные письма нареченного жениха. На этом месте я перебил Нельсона вопросом: «Почему?»
– Возможно, – отвечал Нельсон, – этому достойному джентльмену казалось, что его дочь и Эдгар еще не созрели для женитьбы… Вдобавок Эдгар был поэтом. И не забывайте – отец Эльмиры наверняка знал мистера Аллана. Наверняка говорил с ним о финансовых перспективах Эдгара и выяснил, что Эдгар едва ли что получит по завещанию своего приемного отца.
Покинув университет после того, как мистер Аллан отказался оплатить его долги, Эдгар прибыл в дом своей невесты – и что же узнал? Эльмира помолвлена с другим. К лету 1849 года, то есть к их новой встрече, муж Эльмиры уже умер; умерла и Вирджиния По. Эльмира Шелтон, беззаботная девушка прежних лет, стала богатой вдовой. Эдгар читал ей стихи, с улыбкой и добрыми шутками говорил о прошлом. Сделался членом ричмондского Общества трезвости, поклялся Эльмире воздерживаться от спиртного. Сказал, что робкая любовь – это и не любовь вовсе, и подарил кольцо. Эдгар и Эльмира собирались начать новую жизнь вдвоем. А всего через несколько недель Эдгара нашли здесь, в Балтиморе, и отвезли в больницу, где он умер.
– Видите ли, мистер Кларк, мы с Эдгаром не общались в последние годы. Даже не встречались. Вообразите теперь мой ужас. Меня извещают, что мой кузен обнаружен в Старом городе, на избирательном участке, в плачевном состоянии и увезен в больницу при колледже. Мой родственник, Генри Герринг, был свидетелем сцены в закусочной «У Райана». Мне так и не удалось выяснить, когда Эдгар приехал в Балтимор, где остановился, где, как и с кем проводил время.
Я выразил удивление.
– То есть вы хотите сказать, мистер По, что пытались пролить свет на загадочную смерть вашего кузена и не смогли?
– Я считал это своим долгом, как-никак мы состояли в родстве. Ну, вы понимаете, – отвечал Нельсон По. – Скажу больше: Эдгар не только доводился мне двоюродным братом – мы были друзьями. И одногодками. Эдгар умер слишком рано. Надеюсь, сам я умру стариком в своей постели, окруженный любящим семейством.
– Неужели вы совсем ничего не узнали?
– Увы, Эдгар унес причину смерти в могилу. С другой стороны, разве это не типично, мистер Кларк, – смерть глотает человека целиком, не оставляет ни единого следа, ни единой зацепки? Ни тени, ни даже намека на тень?
– Нет, мистер По, к вашему кузену это не относится, – убежденно сказал я. – Эдгар По будет жить в веках благодаря мощи литературного дара. Его произведения обладают удивительной властью над людьми.
– Действительно, им присуща некая власть, но чаще всего она сродни власти тяжкого недуга. Мистер Кларк, вам что-то известно о смерти Эдгара?
Я не стал рассказывать о Фантоме. Что-то остановило меня. Возможно, именно с этого момента – когда я заколебался и не открыл всего, что знал, – и началось мое настоящее расследование. Возможно, в тот миг я заподозрил, что Нельсон По не так прост и сообщил далеко не все.
Нельсон не мог даже толком обрисовать состояние Эдгара, доставленного в больницу. Да, он явился навестить кузена, однако доктора запретили входить в палату «из-за повышенной возбудимости пациента». Нельсон смотрел на Эдгара из-за шторы. Находясь в этой куда как выгодной для наблюдения позиции, Нельсон констатировал, что не узнал кузена, что тот стал тенью себя самого. Когда же Эдгар умер, Нельсон не видел мертвого тела – только заколоченный гроб.
– Боюсь, больше я вам ничего не скажу, – вздохнул Нельсон По. И вдруг выдал панегирик, врезавшийся мне в память: – Эдгар был сиротой во всех смыслах. Он вынес много горя, мистер Кларк, имел так мало поводов радоваться жизни, что сия прискорбная перемена – смерть – в его случае едва ли может считаться несчастьем.
Чувство досады на самодовольные речи Нельсона По подвигло меня зайти в редакции нескольких газет. Я питал слабую надежду воззвать к благородству газетчиков; пусть, думал я, перестанут смаковать пикантные подробности о По хотя бы из уважения к его таланту. Я описал жалкие похороны, перечислил ошибки в изложении биографии. Увы, мои надежды на исправление ошибок и изменение тона статей не оправдались. В редакции одной газеты под названием «Патриот», принадлежащей партии вигов, меня выслушали и, припомнив, что Эдгар По писал для них статьи, скроили скорбные мины и предложили собрать по подписке денег на памятник собрату по перу – как будто Эдгар По был презренным сочинителем газетных баек! Заметьте, я в отличие от периодических изданий не употребляю имя Эдгар Аллан По. О нет. Это имя само по себе было химерой, монстром, Аллан в нем исключал По, и наоборот – ибо Джон Аллан, в 1810 году взявший на воспитание маленького Эдгара, позднее практически бросил его на произвол судьбы.
Как-то ранним вечером я возвращался домой мимо пресвитерианского кладбища и решил взглянуть на последнее пристанище великого поэта. О, это старое тесное кладбище на перекрестке Грин-стрит и Файетт-стрит! Могила Эдгара По располагалась рядом с изящным, достойным надгробием генерала Дэвида По, героя Войны за независимость и деда поэта. Что-то в окружающей обстановке смущало меня. Конечно! Могила Эдгара По до сих пор не была отмечена ни памятником, ни даже приличным надгробием. Над ней будто никто никогда не читал заупокойной молитвы.
Невидимое Зло! С этой минуты Червь-победитель – последняя из бед, постигающих человечьи тела, – уже не шел у меня из мыслей:
– Вы ведь не постоянно здесь живете, не правда ли, мистер Спенс? – спросил я.
– Если здесь, внизу, становится очень уж зябко, я перемещаюсь на поверхность, – отвечал мистер Спенс, несколько смущенный моим тоном. – Но под землей мне больше нравится – тихо, никто не мешает. Вдобавок из этого склепа покойников убрали – уж который год пустует.
Лет двадцать назад семья, что владеет этим склепом, решила перевезти тела предков в более просторное помещение. Склеп вскрыли – вскрыл тогдашний сторож, отец Джорджа Спенса, – и что же? Один из покойников подвергся петрификации, что происходит с человеческими телами крайне редко. Все тело, от головы до пят, превратилось в камень. Слухи об этом явлении быстро расползлись, и суеверные прихожане с тех пор не пользовались склепом.
– Дьявольски это страшно, мистер Кларк, доложу я вам – наткнуться на каменного человека. Я ж совсем мальцом тогда был, шутка ли! – воскликнул сторож и предложил мне присесть.
– Спасибо, мистер Спенс. Знаете, у вас на кладбище не все в порядке. Эдгара По погребли еще в прошлом месяце, а на могиле до сих пор ни приличной плиты, ни даже надписи! И холмика, можно сказать, нет – могила почти вровень с землей.
Мистер Спенс пожал плечами с видом философа:
– Не я так распорядился, мистер Кларк, а родственники – Нельсон По с Генри Геррингом.
– В тот день я проходил мимо кладбища и все видел. Жалкие похороны, что и говорить. А были ли среди присутствовавших другие родственники покойного?
– Да, был Уильям Клемм, священник из методистской церкви, что на Кэролайн-стрит. Он и заупокойную служил. Я так думаю, он в родстве с мистером Эдгаром По. Преподобный Клемм приготовил длинную проповедь, но читать-то, согласитесь, было не перед кем. Вот он и не стал. Ведь кто пришел-то? Нельсон По да Генри Герринг, да еще двое. Один из них – мистер Закхей Коллинз Ли, однокашник Эдгара По, да покоится его прах с миром!
– Что вы сказали, мистер Спенс?
– Так, вспомнил фразу, что преподобный Клемм произнес над могилой. Да покоится его прах с миром. А знаете, я сильно удивился, когда услышал о его смерти. Мистер По для меня всегда будет молодым человеком, не старше вас.
– Так вы его знали, мистер Спенс?
– Он жил в Балтиморе у своей тетки Марии Клемм; тесноватый был у нее домишко, – как бы издалека начал церковный сторож. – Много воды утекло с тех пор. Вы, мистер Кларк, тогда еще из детского возраста не вышли. А Балтимор был тише, все друг друга знали. Мистер Эдгар имел обыкновение бродить среди могил, тогда-то я его и заприметил.
Мистер Спенс рассказал, что По часто останавливался у могилы своего деда и старшего брата, Уильяма Генри По, с которыми был разлучен в раннем детстве. «Порой, – продолжал сторож, – Эдгар По прочитывал надписи на надгробиях и тихим голосом спрашивал, кем доводились друг другу покойные». Если же мистер Спенс встречал Эдгара По не на кладбище, а на улице, поэт иногда говорил ему «Доброе утро» или «Добрый вечер», а иногда – нет.
– Кто бы подумал, что такой элегантный джентльмен будет погребен в столь жалком виде! – Мистер Спенс сокрушенно покачал головой.
– О чем вы, мистер Спенс?
– Эдгар По всегда был щепетилен в одежде. А в каком сюртуке нашли беднягу! – Мистер Спенс говорил так, будто я не хуже его знал про одежду Эдгара По. Я жестом попросил продолжать, и вот что он поведал:
– Сюртук на мистере Эдгаре был худой и потрепанный, вдобавок не по размеру. Явно с чужого плеча. По крайней мере на два размера больше, чем носил мистер Эдгар! А шляпа! Дешевая, соломенная, и такая грязная, что всякий, а тем более мистер Эдгар, побрезговал бы поднять ее с земли. Ладно еще, что доктор из колледжской больницы пожертвовал свой черный сюртук. В нем-то мистера Эдгара и похоронили.
– Как же так получилось, что Эдгар По был найден в чужой одежде?
– Не могу сказать.
– По-моему, это очень подозрительно. А вы как думаете?
– По правде говоря, мистер Кларк, я об этом вовсе не думаю.
«Значит, одежда была не для Эдгара По. Тогда и смерть была не для него», – размышлял я, сам понимая абсурдность предположения. Я поблагодарил сторожа и начал подниматься по лестнице столь поспешно, как будто на поверхности земли меня ждало некое руководство к действию. Внезапно, охваченный секундным дурным предчувствием, я застыл на полпути, крепко вцепившись в перила. Там, на земле, ветер усилился; я с трудом заставил себя выйти в верхний мир.
Выбравшись, я бросил прощальный взгляд на безымянную могилу и чуть не подскочил от увиденного. Я даже зажмурился и резко открыл глаза. Нет, они меня не обманули.
На дерне, взрытом могильщиками, среди жухлой травы и грязи, что была теперь уделом Эдгара По, лежал дивный, благоуханный цветок. Когда я спускался в склеп, никакого цветка не было.
Я принялся звать мистера Спенса, будто дело требовало его вмешательства или будто он мог видеть нечто, ускользнувшее от меня, даром что мы вместе сидели в склепе. И вообще из-под земли он все равно меня не слышал. Я опустился на колени и внимательно осмотрел цветок. «Не исключено, – думал я, – цветок принесен ветром с соседней могилы». Но нет. Цветок не просто находился на могиле – кто-то надежно воткнул стебель в землю.
Вдруг до меня донеслись характерные звуки, издаваемые лошадьми, застоявшимися в упряжке и наконец-то почуявшими вожжи, а также скрип колес. Я огляделся и заметил небольшой экипаж, полускрытый туманом. Я бросился к воротам, надеясь узнать шпиона в лицо, но путь мне преградили – крупная собака принялась хватать меня за лодыжки. Как ни пытался я ее обойти, она была ловчее и всякий раз злобно скалилась то из-за одного, то из-за другого надгробия.
Несомненно, животное натаскали ловить так называемых «воскресителей», каковых немало развелось в Балтиморе. «Воскресители» воровали трупы, собака же, увидев, что я бегу от могил, приняла меня за одного из этих нечестивцев. По счастью, в кармане пальто нашлось имбирное печенье; оно было предложено бдительной псине, и та сменила гнев на милость. Увы, к тому времени, как я, целый и невредимый, покинул кладбище, экипажа и след простыл.
Я чувствовал отдаленно знакомое и почти желанное возбуждение. В адвокатской практике ничего подобного со мной не случалось.
Однажды я сидел в конторе за столом и смотрел в окно. День выдался невыносимо тягучий. Питер был поблизости – бранил клерка, наделавшего помарок при записи показаний. Вдруг взгляд его упал на меня. После секундной паузы Питер продолжил распекать подчиненного, однако не выдержал – снова посмотрел на меня.
– Квентин, что-то случилось?
Надо сказать, я имею странное свойство: ни с того ни с сего уставиться прямо перед собой, словно под действием чар. Питер всегда боялся этих состояний. Теперь он схватил мой пакет имбирного печенья и затряс им у меня перед носом. Пакет зашуршал довольно громко.
– Квентин, что-то случилось? – повторил Питер.
– Нет, все хорошо. Все отлично, Питер.
Видя, что больше от меня ничего не добиться, Питер повернулся к незадачливому клерку и продолжил выговор точно с того слова, на котором несколькими минутами раньше остановился. Я же не мог более сдерживаться.
– Да, полный порядок! Если, конечно, полным порядком называется прямая угроза! – вдруг выкрикнул я. – Все ужасно, Питер!
Мой друг отпустил клерка, и тот не замедлил выскочить за дверь. Когда мы остались одни, я выложил все, до мельчайших подробностей. Питер сидел на краешке стула, слушал с интересом. Поначалу он вроде бы даже проникся моим волнением, однако очень скоро вспомнил, что он деловой человек. Питер объявил моего Фантома обычным сумасшедшим.
По неведомой причине я ощущал потребность снять этот диагноз, даром что Фантом меня запугивал.
– Нет, Питер, он не сумасшедший! Ни в малейшей степени! Видел бы ты его глаза – в них светился острый, изощренный ум.
– Квентин, ты безнадежный романтик. Сам подумай: что ему в тебе? Зачем ты ему понадобился? Он что же, один из должников, с которого ты намерен взыскать?
Я возразил резким смехом, определенно покоробившим Питера, – словно отрицание потенциальной заинтересованности сумасшедшего в долговых тяжбах принижало все адвокатское сословие. Впрочем, я тотчас же раскаялся и более спокойно объяснил, что дело касается Эдгара По. Я признался, что с самой его смерти собираю газетные упоминания о нем и нашел уже немало несоответствий.
– В частности, все газеты намекают, будто По умер от своей «роковой слабости» – это у них эвфемизм для слова «пьянство». Но где доказательства? Разве эти же самые газеты – по крайней мере некоторые из них – за несколько недель до смерти По не писали о его вступлении в ричмондское Общество трезвости? Разве не утверждали, что По держится данной клятвы?
– Бездельник этот твой Эдгар По, вот он кто! Впрочем, поэты все такие. Читать его – все равно что дышать полной грудью в мертвецкой.
– Питер, ты говорил, что не читаешь По!
– Именно поэтому и не читаю! И не удивлюсь, если с каждым днем читающих эти книги будет становиться все меньше. Да ты хоть на названия посмотри – от них одних кошмары начнут сниться! И не воображай, пожалуйста, Квентин Кларк, что, раз ты без ума от Эдгара По, значит, и другим он по нраву. Говорю тебе, По тут ни при чем – просто тебе хочется думать, будто угроза связана с его именем! Я совершенно уверен: она не имеет никакого отношения к По, и вовсе является мнимой. Нет, всему виной твои расшатанные нервы!
И Питер всплеснул руками.
Возможно, он был прав – в конце концов, Фантом не назвал ни имени Эдгара По, ни какой-то специфической даты. Откуда же взялась моя уверенность? А я не сомневался: некто задумал остановить мое расследование. Я не сомневался: есть человек, знающий, что конкретно случилось с Эдгаром По в Балтиморе, и есть человек, который этой правды боится. Нужно выяснить правду, чтобы понять причину опасений.
Однажды, когда я корпел над проверкой важного договора, в кабинет заглянул наш клерк:
– Мистер Кларк. Тут мистер По…
Изумленный, я велел выражаться яснее.
– То есть от мистера По. Записка. – Клерк помахал клочком бумаги.
Я выхватил записку. Она оказалась от некоего Нельсона По.
Имя было мне знакомо по газетам. Нельсон По, поверенный, занимался делами неплательщиков налогов, мелких воришек и хулиганов, а также одно время числился директором учредительного комитета Балтиморо-Огайской железной дороги. Несколько дней назад я отправил Нельсону По записку, в которой интересовался, не в родстве ли он с поэтом Эдгаром По, и просил о личной встрече.
В ответном письме Нельсон выражал благодарность за внимание к своей персоне и с сожалением констатировал, что профессиональные обязанности не позволят ему встретиться со мной еще несколько недель. Несколько недель! Мне вспомнилась заметка о Нельсоне По в календаре судебных заседаний; я схватил пальто и выскочил на улицу.
Нельсон, в полном соответствии с написанным в газете, находился в суде. Он выступал защитником некоего Кавендера, обвиняемого в попытке физического оскорбления молодой женщины. К тому времени как я добрался до здания суда, слушание дела Кавендера уже было окончено и обвиняемый препровожден в камеру. Поэтому я принялся искать Нельсона По в тюрьме, куда меня пропустили благодаря моей профессии и направили прямиком в нужную камеру. Камера была темная и тесная, обвиняемый шептался с человеком в дорогом костюме. Выражение лица этого человека отличалось характерной для адвокатского сословия невозмутимостью. На столе стояли кофейник и тарелка с белым хлебом.
– Трудный выдался день? – на правах собрата по цеху спросил я сквозь решетку.
Человек в дорогом костюме поднялся со скамьи:
– Имею честь знать вас, сэр?
Я протянул руку тому, кого впервые увидел на похоронах, на перекрестке Грин-стрит и Файетт-стрит.
– Вы мистер По? Меня зовут Квентин Кларк.
Нельсон По был мал ростом и чисто выбрит; умный лоб почти мог соперничать со лбом Эдгара По, как его изображают на портретах, своей шириною, однако чертами лица Нельсон По походил на хорька. Темные глаза я бы назвал бегающими. Я вообразил Эдгара По в минуты вдохновения – глаза сверкают отраженным светом, ибо сами непроницаемы. И все же Нельсон По, особенно в полумраке тюремной камеры, показался мне почти двойником великого поэта.
Жестом Нельсон По дал понять своему клиенту, что ненадолго оставит его одного. Заключенный, еще секунду назад прятавший лицо в ладонях, вскочил с живостью и проследил уход своего защитника.
– Если память мне не изменяет, мистер Кларк, – начал Нельсон, едва охранник замкнул камеру, – я писал вам, что очень занят.
– Достопочтенный мистер По, дело не терпит отлагательств. Ибо касается вашего родственника.
Нельсон крепче стиснул пачку документов, как бы напоминая: есть дела и поважнее.
– Несомненно, мое дело вызовет ваш личный интерес, – рискнул я.
Нельсон По прищуром изобразил нетерпение.
– Речь идет о смерти Эдгара По, – уточнил я.
– Мой кузен Эдгар алкал умиротворения. Мы с вами, мистер Кларк, по счастью, ведем размеренную и благополучную жизнь. А бедный Эдгар давным-давно промотал самую надежду на мир и покой.
– А как же его планы учредить литературный журнал высшей пробы?
– Да… планы…
– Ваш кузен непременно довел бы дело до конца, мистер По. Он боялся, как бы прежде его враги не…
– Враги! – резко перебил Нельсон По. И вдруг замолчал и уставился на меня. – Сэр, – заговорил он с новой, настороженной, интонацией, – почему вы явились в это мрачное место? Каков ваш личный интерес в деле моего кузена?
– Я… я его адвокат, сэр. Я намеревался защищать новый журнал от клеветы и пасквилей. Если у вашего кузена действительно были враги, сэр, я должен узнать их имена. – «Адвокат покойника», – прозвучали в мозгу Питеровы слова. – Я начинаю новый судебный процесс – процесс По!
Нельсон как бы взвешивал сказанное. Его подзащитный тем временем, вжавшись в решетку, закричал:
– Требуйте пересмотра дела, мистер По! Требуйте справедливости! Я невиновен, мистер По; как есть невиновен, по всем статьям! Эта потаскушка врет, все врет!
Несколько минут Нельсону понадобилось, чтобы успокоить отчаявшегося клиента обещанием позднее вернуться к делу.
– Необходимо защитить Эдгара, – сказал я.
– Меня ждут текущие обязанности, мистер Кларк! – Нельсон По шагнул к камере-одиночке, но вдруг остановился и недовольным тоном произнес: – Если хотите продолжить обсуждение, пойдемте ко мне в контору. Там есть нечто, могущее вас заинтересовать.
Вместе мы двинулись по Сент-Пол-стрит. Войдя в тесную от мебели контору, Нельсон сообщил, что был поражен сходством моего почерка с почерком покойного кузена.
– На миг мне показалось, я читаю письмо бедного Эдгара, – беспечно бросил он. – Это сходство заинтриговало бы любого графолога.
Кажется, то были последние добрые слова в адрес Эдгара По, произнесенные его родственником.
Нельсон По предложил мне присесть и вновь заговорил:
– Эдгар с детства отличался безрассудством; он был одержим страстями самого разного свойства. Он женился на нашей общей кузине, прелестной Вирджинии, когда той было всего тринадцать. Этот бутон, мистер Кларк, образно выражаясь, не успел стряхнуть с лепестков рассветной росы. Бедняжка Сисси – так ее называли по-домашнему. Эдгар увез ее из Балтимора, а ведь в Балтиморе она была бы в безопасности. Конечно, дом ее матери на Эмити-стрит не отличался величиной, зато Сисси там окружало любящее семейство. А Эдгар решил: если будет медлить с женитьбой, потеряет привязанность Сисси.
– Без сомнения, он любил ее больше всех на свете, – вставил я.
– Вот, мистер Кларк, взгляните. Именно эту вещицу я и хотел вам показать. Возможно, она кое-что для вас объяснит.
Нельсон извлек из ящика портрет и сообщил, что прислала его Мария Клемм, мать Сисси, доводившаяся Эдгару одновременно теткой и тещей.
На портрете была изображена Сисси в возрасте лет двадцати двух – двадцати трех. Кожа ее отливала жемчужной бледностью, волосы, черные гладкие и блестящие, походили на вороново крыло. Закрытые глаза и склоненная набок головка говорили о нездешнем покое и в то же время навевали неизъяснимую печаль. Я заметил вслух, что Сисси на портрете как живая.
– Нет, мистер Кларк, как мертвая, – поправил Нельсон, сильно побледнев. – Это ее посмертный портрет. Когда Сисси умерла, Эдгар вдруг осознал, что не имеет ее изображения, и заказал вот этот портрет. Лично я не люблю его показывать, ибо художник, что неудивительно, не передал нрава Сисси. Мне неприятен этот бледный мертвый образ, если вы понимаете, мистер Кларк. Впрочем, Эдгар безмерно дорожил портретом. Как видите, мой кузен не мог уступить жену даже самой смерти.
Вместе с портретом Нельсон показал мне стихи, написанные Вирджинией Эдгару за год до смерти. Вирджиния говорила о маленьком домике, где хотела бы поселиться вместе с мужем. Она убеждала:
Нельсон отложил в сторону и портрет, и стихотворение. «В последние годы, – сказал он, – Вирджинии требовалась постоянная медицинская помощь».
Ручаюсь: вдали от забот и злословья
(А сплетникам нынче не писан закон)
Любая болезнь исцелится любовью…[4]
– Может, Эдгар действительно любил свою жену. Только разве по средствам ему было обеспечить ей надлежащий уход? Эдгару следовало жениться на состоятельной женщине. – Нельсон помолчал, как бы взвешивая эту мысль, и сменил тему. – В вашем возрасте, мистер Кларк, я сам редактировал газеты и журналы, даже статейками баловался. Я не чужд литературным кругам, – добавил он с нарочито скрываемой гордостью. – Мне известно, как литература влияет на незрелые души. Но я, мистер Кларк, никогда не отходил от реальности; у меня хватало разумения не цепляться за так называемый литературный дар. А Эдгар цеплялся – даже когда выяснилось, что никакого дара у него нет и не было. Зря он не бросил литературные опыты. Одно это могло спасти бедную Сисси, да и его самого.
Рассказывая о последних месяцах Эдгара По, о последних попытках обрести финансовую стабильность, Нельсон упомянул о намерении своего кузена добыть и денег, и подписчиков посредством лекций в Норфолке и Ричмонде, а также визитов в лучшие дома этих городов. Именно в Ричмонде Эдгар возобновил знакомство с одной очень состоятельной женщиной (слово «состоятельная» Нельсон произнес так, будто полагал деньги высшей из добродетелей).
– Ее имя – Эльмира Шелтон. Старая любовь, знаете ли.
Еще совсем юными Эдгар и Эльмира поклялись друг другу в любви. Потом Эдгар поступил в Виргинский университет и уехал. Отец Эльмиры не одобрял кандидатуру По, перехватывал многочисленные письма нареченного жениха. На этом месте я перебил Нельсона вопросом: «Почему?»
– Возможно, – отвечал Нельсон, – этому достойному джентльмену казалось, что его дочь и Эдгар еще не созрели для женитьбы… Вдобавок Эдгар был поэтом. И не забывайте – отец Эльмиры наверняка знал мистера Аллана. Наверняка говорил с ним о финансовых перспективах Эдгара и выяснил, что Эдгар едва ли что получит по завещанию своего приемного отца.
Покинув университет после того, как мистер Аллан отказался оплатить его долги, Эдгар прибыл в дом своей невесты – и что же узнал? Эльмира помолвлена с другим. К лету 1849 года, то есть к их новой встрече, муж Эльмиры уже умер; умерла и Вирджиния По. Эльмира Шелтон, беззаботная девушка прежних лет, стала богатой вдовой. Эдгар читал ей стихи, с улыбкой и добрыми шутками говорил о прошлом. Сделался членом ричмондского Общества трезвости, поклялся Эльмире воздерживаться от спиртного. Сказал, что робкая любовь – это и не любовь вовсе, и подарил кольцо. Эдгар и Эльмира собирались начать новую жизнь вдвоем. А всего через несколько недель Эдгара нашли здесь, в Балтиморе, и отвезли в больницу, где он умер.
– Видите ли, мистер Кларк, мы с Эдгаром не общались в последние годы. Даже не встречались. Вообразите теперь мой ужас. Меня извещают, что мой кузен обнаружен в Старом городе, на избирательном участке, в плачевном состоянии и увезен в больницу при колледже. Мой родственник, Генри Герринг, был свидетелем сцены в закусочной «У Райана». Мне так и не удалось выяснить, когда Эдгар приехал в Балтимор, где остановился, где, как и с кем проводил время.
Я выразил удивление.
– То есть вы хотите сказать, мистер По, что пытались пролить свет на загадочную смерть вашего кузена и не смогли?
– Я считал это своим долгом, как-никак мы состояли в родстве. Ну, вы понимаете, – отвечал Нельсон По. – Скажу больше: Эдгар не только доводился мне двоюродным братом – мы были друзьями. И одногодками. Эдгар умер слишком рано. Надеюсь, сам я умру стариком в своей постели, окруженный любящим семейством.
– Неужели вы совсем ничего не узнали?
– Увы, Эдгар унес причину смерти в могилу. С другой стороны, разве это не типично, мистер Кларк, – смерть глотает человека целиком, не оставляет ни единого следа, ни единой зацепки? Ни тени, ни даже намека на тень?
– Нет, мистер По, к вашему кузену это не относится, – убежденно сказал я. – Эдгар По будет жить в веках благодаря мощи литературного дара. Его произведения обладают удивительной властью над людьми.
– Действительно, им присуща некая власть, но чаще всего она сродни власти тяжкого недуга. Мистер Кларк, вам что-то известно о смерти Эдгара?
Я не стал рассказывать о Фантоме. Что-то остановило меня. Возможно, именно с этого момента – когда я заколебался и не открыл всего, что знал, – и началось мое настоящее расследование. Возможно, в тот миг я заподозрил, что Нельсон По не так прост и сообщил далеко не все.
Нельсон не мог даже толком обрисовать состояние Эдгара, доставленного в больницу. Да, он явился навестить кузена, однако доктора запретили входить в палату «из-за повышенной возбудимости пациента». Нельсон смотрел на Эдгара из-за шторы. Находясь в этой куда как выгодной для наблюдения позиции, Нельсон констатировал, что не узнал кузена, что тот стал тенью себя самого. Когда же Эдгар умер, Нельсон не видел мертвого тела – только заколоченный гроб.
– Боюсь, больше я вам ничего не скажу, – вздохнул Нельсон По. И вдруг выдал панегирик, врезавшийся мне в память: – Эдгар был сиротой во всех смыслах. Он вынес много горя, мистер Кларк, имел так мало поводов радоваться жизни, что сия прискорбная перемена – смерть – в его случае едва ли может считаться несчастьем.
Чувство досады на самодовольные речи Нельсона По подвигло меня зайти в редакции нескольких газет. Я питал слабую надежду воззвать к благородству газетчиков; пусть, думал я, перестанут смаковать пикантные подробности о По хотя бы из уважения к его таланту. Я описал жалкие похороны, перечислил ошибки в изложении биографии. Увы, мои надежды на исправление ошибок и изменение тона статей не оправдались. В редакции одной газеты под названием «Патриот», принадлежащей партии вигов, меня выслушали и, припомнив, что Эдгар По писал для них статьи, скроили скорбные мины и предложили собрать по подписке денег на памятник собрату по перу – как будто Эдгар По был презренным сочинителем газетных баек! Заметьте, я в отличие от периодических изданий не употребляю имя Эдгар Аллан По. О нет. Это имя само по себе было химерой, монстром, Аллан в нем исключал По, и наоборот – ибо Джон Аллан, в 1810 году взявший на воспитание маленького Эдгара, позднее практически бросил его на произвол судьбы.
Как-то ранним вечером я возвращался домой мимо пресвитерианского кладбища и решил взглянуть на последнее пристанище великого поэта. О, это старое тесное кладбище на перекрестке Грин-стрит и Файетт-стрит! Могила Эдгара По располагалась рядом с изящным, достойным надгробием генерала Дэвида По, героя Войны за независимость и деда поэта. Что-то в окружающей обстановке смущало меня. Конечно! Могила Эдгара По до сих пор не была отмечена ни памятником, ни даже приличным надгробием. Над ней будто никто никогда не читал заупокойной молитвы.
Невидимое Зло! С этой минуты Червь-победитель – последняя из бед, постигающих человечьи тела, – уже не шел у меня из мыслей:
Вдруг новая мысль осенила меня. Я торопливо зашагал по кладбищенской аллее. Вскоре я заметил следы, ведущие в один из старейших фамильных склепов, и по ним нашел мистера Спенса, церковного сторожа. По обыкновению, он читал, укрывшись под низкими гранитными сводами. Там, в склепе, у мистера Спенса стояли стол, бюро, умывальник и небольшое зеркало. Сначала было основано кладбище; но даже когда построили церковь, Джордж Спенс предпочитал находиться в склепе. Это меня шокировало.
Партер рыдает – на клыках —
Кровь, а не киноварь!
– Вы ведь не постоянно здесь живете, не правда ли, мистер Спенс? – спросил я.
– Если здесь, внизу, становится очень уж зябко, я перемещаюсь на поверхность, – отвечал мистер Спенс, несколько смущенный моим тоном. – Но под землей мне больше нравится – тихо, никто не мешает. Вдобавок из этого склепа покойников убрали – уж который год пустует.
Лет двадцать назад семья, что владеет этим склепом, решила перевезти тела предков в более просторное помещение. Склеп вскрыли – вскрыл тогдашний сторож, отец Джорджа Спенса, – и что же? Один из покойников подвергся петрификации, что происходит с человеческими телами крайне редко. Все тело, от головы до пят, превратилось в камень. Слухи об этом явлении быстро расползлись, и суеверные прихожане с тех пор не пользовались склепом.
– Дьявольски это страшно, мистер Кларк, доложу я вам – наткнуться на каменного человека. Я ж совсем мальцом тогда был, шутка ли! – воскликнул сторож и предложил мне присесть.
– Спасибо, мистер Спенс. Знаете, у вас на кладбище не все в порядке. Эдгара По погребли еще в прошлом месяце, а на могиле до сих пор ни приличной плиты, ни даже надписи! И холмика, можно сказать, нет – могила почти вровень с землей.
Мистер Спенс пожал плечами с видом философа:
– Не я так распорядился, мистер Кларк, а родственники – Нельсон По с Генри Геррингом.
– В тот день я проходил мимо кладбища и все видел. Жалкие похороны, что и говорить. А были ли среди присутствовавших другие родственники покойного?
– Да, был Уильям Клемм, священник из методистской церкви, что на Кэролайн-стрит. Он и заупокойную служил. Я так думаю, он в родстве с мистером Эдгаром По. Преподобный Клемм приготовил длинную проповедь, но читать-то, согласитесь, было не перед кем. Вот он и не стал. Ведь кто пришел-то? Нельсон По да Генри Герринг, да еще двое. Один из них – мистер Закхей Коллинз Ли, однокашник Эдгара По, да покоится его прах с миром!
– Что вы сказали, мистер Спенс?
– Так, вспомнил фразу, что преподобный Клемм произнес над могилой. Да покоится его прах с миром. А знаете, я сильно удивился, когда услышал о его смерти. Мистер По для меня всегда будет молодым человеком, не старше вас.
– Так вы его знали, мистер Спенс?
– Он жил в Балтиморе у своей тетки Марии Клемм; тесноватый был у нее домишко, – как бы издалека начал церковный сторож. – Много воды утекло с тех пор. Вы, мистер Кларк, тогда еще из детского возраста не вышли. А Балтимор был тише, все друг друга знали. Мистер Эдгар имел обыкновение бродить среди могил, тогда-то я его и заприметил.
Мистер Спенс рассказал, что По часто останавливался у могилы своего деда и старшего брата, Уильяма Генри По, с которыми был разлучен в раннем детстве. «Порой, – продолжал сторож, – Эдгар По прочитывал надписи на надгробиях и тихим голосом спрашивал, кем доводились друг другу покойные». Если же мистер Спенс встречал Эдгара По не на кладбище, а на улице, поэт иногда говорил ему «Доброе утро» или «Добрый вечер», а иногда – нет.
– Кто бы подумал, что такой элегантный джентльмен будет погребен в столь жалком виде! – Мистер Спенс сокрушенно покачал головой.
– О чем вы, мистер Спенс?
– Эдгар По всегда был щепетилен в одежде. А в каком сюртуке нашли беднягу! – Мистер Спенс говорил так, будто я не хуже его знал про одежду Эдгара По. Я жестом попросил продолжать, и вот что он поведал:
– Сюртук на мистере Эдгаре был худой и потрепанный, вдобавок не по размеру. Явно с чужого плеча. По крайней мере на два размера больше, чем носил мистер Эдгар! А шляпа! Дешевая, соломенная, и такая грязная, что всякий, а тем более мистер Эдгар, побрезговал бы поднять ее с земли. Ладно еще, что доктор из колледжской больницы пожертвовал свой черный сюртук. В нем-то мистера Эдгара и похоронили.
– Как же так получилось, что Эдгар По был найден в чужой одежде?
– Не могу сказать.
– По-моему, это очень подозрительно. А вы как думаете?
– По правде говоря, мистер Кларк, я об этом вовсе не думаю.
«Значит, одежда была не для Эдгара По. Тогда и смерть была не для него», – размышлял я, сам понимая абсурдность предположения. Я поблагодарил сторожа и начал подниматься по лестнице столь поспешно, как будто на поверхности земли меня ждало некое руководство к действию. Внезапно, охваченный секундным дурным предчувствием, я застыл на полпути, крепко вцепившись в перила. Там, на земле, ветер усилился; я с трудом заставил себя выйти в верхний мир.
Выбравшись, я бросил прощальный взгляд на безымянную могилу и чуть не подскочил от увиденного. Я даже зажмурился и резко открыл глаза. Нет, они меня не обманули.
На дерне, взрытом могильщиками, среди жухлой травы и грязи, что была теперь уделом Эдгара По, лежал дивный, благоуханный цветок. Когда я спускался в склеп, никакого цветка не было.
Я принялся звать мистера Спенса, будто дело требовало его вмешательства или будто он мог видеть нечто, ускользнувшее от меня, даром что мы вместе сидели в склепе. И вообще из-под земли он все равно меня не слышал. Я опустился на колени и внимательно осмотрел цветок. «Не исключено, – думал я, – цветок принесен ветром с соседней могилы». Но нет. Цветок не просто находился на могиле – кто-то надежно воткнул стебель в землю.
Вдруг до меня донеслись характерные звуки, издаваемые лошадьми, застоявшимися в упряжке и наконец-то почуявшими вожжи, а также скрип колес. Я огляделся и заметил небольшой экипаж, полускрытый туманом. Я бросился к воротам, надеясь узнать шпиона в лицо, но путь мне преградили – крупная собака принялась хватать меня за лодыжки. Как ни пытался я ее обойти, она была ловчее и всякий раз злобно скалилась то из-за одного, то из-за другого надгробия.
Несомненно, животное натаскали ловить так называемых «воскресителей», каковых немало развелось в Балтиморе. «Воскресители» воровали трупы, собака же, увидев, что я бегу от могил, приняла меня за одного из этих нечестивцев. По счастью, в кармане пальто нашлось имбирное печенье; оно было предложено бдительной псине, и та сменила гнев на милость. Увы, к тому времени, как я, целый и невредимый, покинул кладбище, экипажа и след простыл.