Но один человек, ковыляя, добрался до входа и тут же взорвал себя. Фильтры телекамеры спутника позволили увидеть сквозь белый дым взрыва разлетающиеся во все стороны клочья тела; было видно, как полетели по воздуху обломки стены здания и повалил дым.
   — Сорвана дверь и убиты охранники, — объяснил агент таким тоном, как будто речь шла о меню его завтрака.
   На автобусах подъехали новые группы террористов. Изображение закачалось.
   Агент пояснил:
   — Это спутник выходит из зоны видимости, происходившее в следующие несколько минут снять ничем не удалось. Продолжение заснято камерами компьютера системы охраны. Смотрите.
   Единственный охранник, лежа на полу с оторванной ногой, вел огонь из пулемета, содрогающегося в его руках. Он водил стволом из стороны в сторону, целясь в группу одетых в балахоны людей, с улыбкой идущих навстречу смерти. Не менее десятка их было убито прежде, чем пулемет замолчал, — кончились патроны.
   Далее камера очень четко показала женщину, наклонившуюся над раненым охранником и вонзившую ему в глаз лезвие тонкого длинного ножа. При этом она улыбалась так, будто на нее снизошла благодать. В поле зрения появилась еще одна группа людей.
   — Остановим кадр, — предложил агент.
   Изображение движущихся фигур замерло, превратившись в как бы написанную маслом картину, но очень ясную и резкую.
   — Отличная оптика, — заметил агент и показал на одну из фигур на голограмме:
   — Видите, вот этот, второй справа?
   Орон кивнул.
   — Это Сальвахэ.
   Орон долго рассматривал бородатого человека. Он вовсе не выглядел фанатиком. Да и как должен выглядеть фанатик? Он что, должен быть придурком, брызгающим слюной от ярости.
   — Продолжаем воспроизведение записи.
   Появилась еще группа людей в балахонах. Орон прикинул, что при нападении уцелело по крайней мере тридцать пять — сорок человек.
   — Мимо этой камеры прошло тридцать семь, — сказал агент, как бы прочитав мысли Орона.
   Теперь камера показывала изображение двери, на которой крупными буквами было написано: «Опасность, биологический эксперимент. Допускаются только имеющие разрешение». Два мертвых охранника лежали на полу. У одного из них из глаза торчал тонкий длинный нож. Рядом распростерлись пять фигур в балахонах.
   — Их осталось тридцать два, — пояснил агент.
   На картинке появилась внутренность бункера. Орон узнал характерные разводы на стенах. Полупрозрачный навоз устилал пол, частично покрывая ряды яиц. Некоторые из прорвавшихся стали скидывать балахоны. Теперь они остались совершенно обнаженными. У каждого была татуировка, изображавшая самца чужого, занимавшая почти всю грудь.
   — Черт побери! — не выдержал Орон.
   — Мы нашли татуировщика. Это один из фанатиков. Видимо, он работал на дому в течение многих месяцев. Дальше будет веселее, — сказал агент. — Смотрите.
   На изображении появилась матка. Она смотрела на людей, поворачивая голову из стороны в сторону, словно удивляясь. Перед ней стоял Сальвахэ. Он что-то сказал, но разобрать можно было только несколько слов:
   — ...быть с тобой, Мессия!
   — Сожалею, что такой неважный звук, — извинился агент. — Хорошо, что мы имеем хотя бы это. Черный ящик нашли очень далеко отсюда.
   Орон с удивлением посмотрел на агента — Как так? — Я потом объясню. Смотрите. Некоторые из яиц начали открываться. Половина из нападавших стояла нагишом, с распростертыми руками и закрытыми глазами, словно ожидая чего-то. Остальные толпились за пределами бункера — их снимала другая камера.
   — Мы объединили изображения с нескольких камер, — пояснил агент.
   Первое открывшееся яйцо находилось прямо перед Сальвахэ. Он стоял с распростертыми руками, как и остальные, но глаза его были широко открыты. Он наклонился над яйцом. Створки яйца блестели от потоков слизи. Ножки, подобные костлявым пальцам, высунулись и захватили края открытого яйца, поднимая похожее на краба тело первичного эмбриона чужого. Оно прыгнуло на Сальвахэ, обернуло мускулистый хвост вокруг его шеи и, вцепившись ножками в лицо, сунуло яйцеклад в открытый рот человека, плотно прижавшись к своей жертве.
   Орон мог видеть ужас, охвативший человека. В момент истины фанатик понял, как он ошибался. Сальвахэ пытался кричать. Крик заглушала трубка яйцеклада, заткнувшая горло несчастного. Орон как ученый был увлечен этим зрелищем, но как человек — содрогался от отвращения. Стали раскрываться другие яйца, открывая свое мясистое нутро, и новые эмбрионы впивались в лица ожидающих их людей. Матка равнодушно взирала на все это.
   Когда все обнаженные были заражены, а самые дальние яйца продолжали открываться, освобождаясь от своих обитателей, люди в балахонах бросились бежать, утаскивая с собой своих товарищей и ловко уворачиваясь от нападавших на них эмбрионов.
   Матке это явно не понравилось, но ее удерживал огромный яичник. Она не могла быстро двигаться, чтобы схватить убегающих людей.
   — Вообще-то здесь должны быть самцы, чтобы задержать их, — задумчиво проговорил Орон.
   — Что?
   — Не обращайте внимания.
   Дверь захлопнулась. Матка пришла в ярость.
   Когда фанатики стали забирать своих товарищей, один из них заметил камеру. Он выхватил пистолет и выстрелил в нее. После трех промахов четвертый выстрел разнес ее на куски. Изображение исчезло.
   — Что случилось? Агент пожал плечами:
   — Система охраны в этот момент была отключена. Больше записей о действиях фанатиков у нас нет.
   — Отключена?
   — Один из руководителей безопасности компании Байонэшнел послал кодированный приказ о самоликвидации комплекса.
   — Что?
   — Через девяносто секунд весь комплекс взлетел в воздух. Там ничего не осталось.
   — Нет! А как же чужие? Яйца?
   — Рассеяны вокруг кусочками размером с ноготь, доктор.
   — О нет!
   Орона эта новость буквально убила. Вот это потеря! Он послал корабль через всю Галактику, чтобы раздобыть несколько экземпляров, а будь он порасторопнее, то уже получил бы их здесь, на Земле! Вот чем объяснялись те странные сны, которые видели люди! Проклятье! Проклятье!
   Так, минутку. Девяносто секунд. А может быть?..
   — А что с этими фанатиками? Спасся кто-нибудь?
   Ведь не менее дюжины из них были заражены!
   Агент вздохнул:
   — Мы не знаем. Наши люди прочесали всю страну, но не нашли даже следов. Заряд был на уровне полумегатонны.
   По остаткам здания невозможно определить, сколько человек погибло в нем и мог ли кто-нибудь успеть убежать. На мгновение у Орона появилась надежда — шанс, что кто-то из фанатиков спасся, все-таки оставался.
   — Мы надеемся, что никто из них не уцелел, — сказал агент.
   — Что? Да вы просто сумасшедший! Эти формы жизни бесценны!
   — Но, доктор, подумайте...
   Орон был во всех отношениях исключительным человеком: где бы он ни учился, он всегда становился первым. И его поразило то, что сказал ему агент. Да, чужие бесценны, но в условиях жесткого контроля. Служащие Байонэшнел это знали. Именно поэтому комплекс заранее оборудовали средствами самоуничтожения на случай нарушения безопасности. Трудно оценить размеры катастрофы, которая разразится в случае бегства чужого. Даже одно-единственное яйцо потенциально опасно. Принимая во внимание, как быстро размножаются твари и вырастают до зрелого возраста, а то, что они могут превращаться в маток в условиях изоляции...
   Орон кивнул. Да, ему это ясно. Дюжина маток, тайно и непрерывно откладывающих яйца, — это проблема. Серьезная проблема.

Глава 17

   Билли стояла у «наблюдательного окна», следя за потоками света, струящимися подобно тонким изогнутым трубкам неонового освещения на фоне темного неба. Не так много времени довелось Билли провести в космосе, включая детские годы, поэтому такой вид путешествия был для нее внове. Она вглядывалась в темноту, пытаясь вспомнить отца и мать в те счастливые времена, но в мысли постоянно врывалось зрелище кровавой смерти родителей. С тех пор как Уилкс посетил ее в больнице, кошмары, которые доктора безуспешно пытались вытравить из ее памяти, постоянно возвращались, как поплавок, упрямо всплывающий из глубины к поверхности водоема. Все, что помнила Билли, произошло на самом деле, и отрицать это бесполезно.
   — Это лишь иллюзия, вы знаете это? — раздался позади девушки незнакомый голос.
   Билли обернулась и увидела невесть откуда взявшегося десантника. Кажется, его звали Бюллер.
   — Усовершенствованные гравитационные двигатели позволяют нам меньше времени находиться в состоянии гиперсна, но нельзя переусердствовать. Если сделать двигатели чересчур мощными, отвалятся многомерные матрицы полей, развернутых, как крылья бабочки... В общем, это связано с какими-то загадочными частицами — хрононами, импиотическими зонами или чем-то в этом роде.
   — Интересно, а что видел Исли в последние секунды жизни? — спросила девушка.
   Вопрос был риторический, но в ответ Бюллер покачал головой:
   — Не знаю. Я просто не представляю, каким образом он оказался в открытом космосе, да еще с гранатой в руках.
   — Полковник объяснил это особым видом депрессии. А может быть, Исли побоялся встречи с чудовищами?
   Бюллер снова покачал головой:
   — Я так не думаю. Мы были с ним довольно близки. Зачем ему было убивать себя? Да и способы самоубийства есть гораздо более приятные.
   Билли согласно кивнула. Взорвать себя в космической пустоте ей казалось самым неподходящим для сведения счетов с жизнью. Бюллер продолжил:
   — Я не доверяю Стефенсу, у него нет никакого опыта командования, и мне кажется, он хочет замять этот случай. Если нам повезет, то начальство не обратит внимания на потери. А если операция провалится, ему поставят в вину малейшее упущение.
   — Я не хочу разочаровывать вас, Бюллер, но провал операции означает, что мы будем просто сожраны большими тварями с огромными зубами или превратимся в пишу их детенышам с маленькими зубками. Мы все погибнем на неведомой планете, превратившись в кучи навоза чужих, над которыми будут летать насекомые.
   — Очень живописно, — сказал Бюллер.
   — Что знаю, то и говорю. Я все это видела.
   — Вы говорите, как Уилкс.
   Она почувствовала, что десантнику неловко.
   — Пойдемте. Не выпить ли нам по стаканчику того, что здесь заменяет кофе, — предложила Билли.
   — Да, пожалуй.
   В столовой сидел Рамирес. Он ждал, пока будет готов саморазогревающийся пакет с едой. Десантник улыбнулся вошедшим Билли и Бюллеру. Взяв бумажные стаканчики дрянного напитка, они уселись за раскладной пластиковый стол.
   — Уилкс должен был основательно поразмыслить, прежде чем взять вас с собой. Вы знаете, что бы Стефенс ни говорил сейчас, в надежде сохранить лицо, он буквально растерзает сержанта, когда мы вернемся.
   — Да. Мы с Уилксом понимаем друг друга, — ответила Билли и, отпив кофе, скривилась.
   — Хорошо, если так, — сказал Рамирес, ставя свой поднос на соседний стол. — Уилкс, он что, специалист по краже из колыбели? Так, что ли?
   — Заткнись, Рамирес, — отрезал Бюллер.
   — Эй, я тоже не прочь развлекаться с малышками, но не с такими же зелеными...
   Бюллер вскочил и разведенными в виде буквы V большим и указательным пальцами обхватил горло Рамиреса, приподнял того над полом и пригвоздил к стене.
   — Я же велел тебе заткнуться!
   Рамирес испуганно заголосил:
   — Ладно, ладно, пусти!
   Билли увидела, как напряглись сухожилия на руке Бюллера, когда он оторвал от пола своего противника довольно крупного человека, и прижал его к стене словно трепещущее насекомое. Он казался слишком сильным для своего роста.
   Внезапно Бюллер убрал руку. Рамирес съехал вниз по стене, потом вскочил на ноги, потирая горло.
   — Да ты просто сумасшедший! — пролепетал он и выбежал из столовой, оставив на столе дымящийся обед.
   — Зачем же вы так? — спросила Билли. Бюллер выглядел взволнованным и смущенным.
   — У него слишком длинный язык, и он слишком часто пускает его в ход.
   — Разве?
   — Да.
   Билли вышла, оставив Бюллера одного. Нет, здесь что-то явно не так, но что именно, она не знала. Более того, девушка не была уверена, что хочет это узнать.
   Мэсси сидел в своих апартаментах в позе «сейза» и концентрировался на дыхании. Он никогда не учился медитации под руководством наставника, но умел использовать ее для достижения спокойствия и собранности. Он тренировал свое тело, шлифовал технику боя, подолгу упражнялся с оружием, но эти занятия не приносили ему радости. Они помогали сохранить крепость мышц и остроту реакции, но ничего больше. Быть всегда в форме — часть его обязанностей, жизненная необходимость, и он постоянно тренировался так, как тренируют для выставки животных: соответствующая диета, полноценный отдых, совершенствование технического мастерства, не больше, но и не меньше. Его физическому состоянию позавидовал бы любой олимпийский чемпион по многоборью, а выступая против тех, кто мог оказаться в лучшей физической форме или имел более быструю реакцию, можно использовать допинг, а то и откровенный обман. Если вы хотите убить человека, лучше это сделать, выстрелив ему в спину с большого расстояния, а, не биться с ним в рукопашной, как некоторые герои голографических видеофильмов. Это дурацкая игра, и, поскольку победителем в ней оказывается уцелевший, всегда лучше самому выбирать оружие, если это, конечно, возможно.
   Ну, а теперь ему предстоит новое испытание. Он должен приготовиться как следует. Мэсси сидел, но не бессмысленно медитируя, а погрузившись в размышления о предстоящей операции. В этом соревновании второго места не будет. Быть в нем вторым — значит оказаться последним, а в этой игре последний — значит мертвый.
   — А как вас звать? — спросила Билли, когда они вошли на склад. Здесь стояли пирамиды с карабинами, баллоны с газом, гранаты и другое военное имущество, надежно хранящееся под пломбой старшины.
   — Митчел, — ответил Бюллер.
   — Митчел, — повторила она, как бы пробуя его имя на вкус. — Митч?
   — Ну, если вам так нравится.
   Билли стала рассматривать полки с ручным оружием в прозрачных чехлах. Бюллер положил руку ей на плечо, чтобы привлечь внимание к одной из моделей карабина.
   — Не трогайте меня, — попросила она. Он тут же отдернул руку:
   — Извините, я ничего такого не имел в виду...
   — Это хорошо. В больнице этот жест всегда означал неприятность. За прикосновением руки всегда следует или успокаивающий пластырь, или инжектор, из которого впрыскивают наркоту. В любом случае превращаешься в ленивого идиота. Он вздохнул.
   — Да, я это понимаю — Вы можете это понять? Вы знаете, что значит провести большую часть жизни в психушке в окружении сумасшедших?
   — Нет, но я достаточно провалялся в госпиталях. Это не слишком весело, — ответил он и переменил тему. — Вот основное оружие, которое мы используем в этой операции. — Он взял в руки демонстрационную модель карабина. — Это — полностью автоматический электронно управляемый безгильзовый десятимиллиметровый М41-Е, — произнес он как молитву. — Весит карабин четыре и восемь десятых килограмма. Он имеет эффективную дальность стрельбы пятьсот метров, содержит или стозарядныи магазин для подавления живой силы, или стозарядныи магазин бронебойных пуль, или семидесятизарядный магазин трассирующих пуль, а кроме того — тридцатимиллиметровый гранатомет под стволом с дальностью сто метров. Это — официальные данные.
   Десантник улыбнулся:
   — Ну а неофициально, любая цель размером меньше чем вагон метро, на расстоянии пары сотен метров, ускользнет от вас, потому что прицел дерьмовый, а если граната пролетит больше пятидесяти метров, прежде чем окажется на земле, значит, вам повезло... На малом расстоянии это вполне приличная машина. И если вы забыли надеть жилетку из брони «Паучий шелк» класса 7, то лучше не оказываться там, куда летят пули. Иначе вы превратитесь в кровавое месиво.
   Он протянул девушке карабин:
   — Посмотрите на него, он не кусается.
   Билли постаралась сдержать улыбку. Номер модели изменился, но в остальном это оружие почти не отличалось от того, о котором она мечтала. Нет, не мечтала — вспоминала. Именно этот сон возвращался к ней десятки раз в течение многих лет, и то, что кричал ей Уилкс, въелось в память. Она взяла карабин, вынула магазин и, увидев, что он пуст, снова вставила его на место. Затем убедилась, что пуст и патронник, и в заключение дважды двинула ручку подачи зарядов гранатомета, чтобы быть уверенной, что там ничего нет. Она подняла карабин к плечу, не зажмуриваясь прицелилась в дальнюю стену и нажала спусковой крючок. Электронный спусковой механизм был выполнен так, что производил хорошо слышный щелчок, — этот щелчок раздался. Она опустила оружие, затем, повертев его в руках, бросила Бюллеру. Больше десяти лет, в течение которых она не прикасалась к таким смертоносным предметам, но теперь все вспомнилось, разве что карабин стал легче и меньше, чем когда ей было лет десять.
   Он был удивлен, но сумел поймать карабин.
   — Спуск немного туговат и имеет большой свободный ход, местный оружейный мастер должен сделать диагностику этому образчику, если, конечно, будет возможность, — сказала она.
   Он рассмеялся:
   — Просто потрясен. Где вы всему этому научились?
   — Я прошла через ад, когда была ребенком. — Тут она сделала паузу, затем продолжала:
   — Из-за чудовищ. Мы собирались поохотиться на них, но они уничтожили мою семью и всех моих знакомых.
   — Боже! — воскликнул он. — Мне очень жаль. Она пожала плечами:
   — Ну а вы? У вас есть семья?
   — Нет. Десантники — вот моя семья. Билли задумалась над этим. «Это хорошо. Все идущие на смерть имеют нечто общее — у них нет семей».
   — Послушайте... А сержант Уилкс... — начал он. — Если у вас что-нибудь было с ним... Она перебила его:
   — Когда чужие захватили нашу колонию, Уилкс и его отделение прилетели к нам. Он и я — единственные, кто остался в живых и покинул планету прежде, чем ее обработали ядерными бомбами. Он спас меня. Мне было десять лет. И после этого я увидела его за несколько дней до отлета с Земли...
   — Мне очень жаль, я и не собирался допытываться...
   — Уверена, что собирались. Но это ничего — я уже привыкла отвечать на вопросы экспертов. Бюллер опустил глаза.
   — Можно мне вас о чем-то спросить?
   — Хорошо. Так будет честно.
   — Зачем вы все-таки прижали Рамиреса в столовой? — Он вздохнул:
   — За то, что он сказал о вас и Уилксе. Мне не хотелось, чтобы это было правдой.
   — А почему нет?
   Он покачал головой и снова опустил глаза.
   И тут ее осенило. Господи! Разве ты теперь глотаешь эти дурацкие таблетки? Ты же нравишься этому парню! Он совсем не такой, как один из санитаров, который набросился на тебя в постели, или тот, овладевший тобой, когда ты лежала напичканная лекарствами так, что не могла пошевелиться. Нет, ты по-настоящему интересуешь его! Мы идем на смерть, а вот этот десантник увлечен тобой. Что с этим делать? Вдруг она увидела Митчела в новом свете. Он — ее ровесник, тот, у кого нет никого, кроме товарищей-десантников... И вот их вместе послали на смерть. Он одинок — а Билли знала, что это такое.
   Девушка подошла к нему и тронула за плечо.
   — Эй, Митч, — сказала она.
   Он посмотрел на нее, глаза его блестели ясно и ожидающе.
   — Да?
   — Может быть, вы мне покажете на корабле еще что-нибудь?
   Он улыбнулся, как ребенок, получивший новую игрушку:
   — Да, с удовольствием.
   Билли была почти уверена, что и он начинает ей нравится.

Глава 18

   Агент сказал Орону:
   — Итак, ничего нового о тех, кто мог пережить взрыв в Лиме. Ходят, правда, слухи насчет какого-то нового культа на ранчо в Нью-Чили — мы сейчас это проверяем. И больше ничего.
   Орон кивнул в ответ. В данном случае отсутствие новостей означало плохие новости.
   Мэсси в пятнадцатый раз проверил таймеры. Итак, скоро. Очень скоро. Последний раз уточнить данные полета. Индикаторы показали, что до места назначения осталось меньше одного светового года. Это практически ничто при той скорости, с которой новые гравитационные двигатели мчат космические корабли. Значит, приближаемся. Значит, надо готовиться.
   Уилкс решил занять Билли чем-нибудь полезным и поручил ей проверку накладных на имущество и другие подобные дела. Направляясь к кабине компьютерного терминала в средней части корабля, он рассчитывал найти ее там. Но он вовсе не предполагал увидеть кого-нибудь рядом с ней, в частности Бюллера. Рука десантника по-хозяйски лежала на плече девушки.
   — Бюллер, у тебя здесь какие-то дела? — поинтересовался Уилкс.
   Десантник резко убрал руку с плеча Билли. Она повернулась к Уилксу:
   — Уилкс, Митч просто...
   Уилкс перебил ее:
   — Да, я видел, что «просто» делал Митч. Уйди отсюда, Бюллер.
   — Черт возьми, Уилкс! Да кто вы такой! — вспыхнула Билли.
   — Я? Я тот, кто вытащил тебя из химии, в которой ты жила, в тот момент, когда тебе собирались процедить мозги.
   Глядя на него, Билли залилась краской. Уилкс знал: она ему обязана освобождением и по этой причине удержится от каких-либо комментариев.
   — Мне кажется, я приказал тебе убраться.
   Бюллер разозлился. Он готов был броситься на Уилкса. Сержант чувствовал ярость Бюллера, как жар, исходящий от печи, но надеялся, что чувство служебного долга остановит подчиненного. Если этого не произойдет, Уилксу с ним не справиться: Бюллер был моложе, быстрее, сильнее и гораздо лучше тренирован. Митчел мог попытаться застрелить Уилкса, и тот не был уверен, что сможет в этакой-то тесноте вовремя остановить его.
   Но вместо этого Бюллер вышел из кабины, не сказав ни слова.
   Билли резко повернулась к Уилксу:
   — Да, конечно, Уилкс, я очень обязана вам, но это все же не дает вам права указывать мне, с кем можно разговаривать, а с кем — нельзя!
   — Я видел. Это было больше чем просто разговор, — заметил Уилкс.
   Глаза Билли расширились от удивления.
   — Черт возьми, Уилкс, да ведь вы ревнуете!
   — Не ревную, детка, а просто хочу спасти тебя от несчастья.
   — Спасибо, но со своими несчастьями я справлюсь сама! Я не ребенок, а вы мне не отец! — С этими словами девушка повернулась и вышла.
   Уилкс посмотрел ей вслед и покачал головой. Может быть, у него уж слишком все выгорело внутри. А вот девочке-то нравится, когда за ней ухаживают. Но с другой стороны, может быть, следует ей объяснить, какой будет конец у этого путешествия. Нет, не стоит. Не исключено, что никто из них не вернется домой, а если Билли в этом смысле повезет, ее все равно ждет больничный халат. Так что пусть наслаждаются жизнью в тот короткий промежуток времени, который достался на их долю. Хорошо бы подольше. Нет. Он не будет ничего говорить ей. Уилкс пытался ее предостеречь, и это все, что он мог сделать. Пусть со своими бедами девочка справляется сама, как она только что сказала. Так или иначе, но беда грядет...
   Они притащили в передний складской отсек диванную подушку и поместили ее в проходе между двумя штабелями картонных коробок, образующих узкий коридор. Здесь было сумрачно и тихо и никто не мог случайно им помешать. К двери они приспособили колокольчик, чтобы тот зазвенел, сунься кто-нибудь в их отсек. Они сидели на подушке, глядя друг на друга. Билли гладила упругий мускул на руке Митча, чувствуя его гладкую кожу. Ей нравилась его сила, дававшая ощущение безопасности.
   — Мне жаль, что так вышло с Уилксом, но он поступил по-свински, — сказала она.
   — А может быть, нет! — возразил Митч. — Может быть, я и сам не знаю, зачем я здесь.
   — Зато я знаю! — заявила Билли. Она протянула к нему руки и обняла за шею. Лицо Бюллера было так гладко выбрито, что кожа показалась ей мягче ее собственной. Она притянула парня к себе и поцеловала, затем сунула язык между его губ.
   Жар желания охватил Митча, и он обнял девушку; она почувствовала его силу, хотя объятия его были осторожными. Поцелуй продолжался, усиливаясь. Билли слышала, как учащаются удары ее сердца и дыхание становится прерывистым. Он просунул руку под ее рубашку и обхватил грудь. О да!!!
   Билли начала торопливо отщелкивать застежки его комбинезона, расцеплявшиеся с громким в этом тихом месте звуком. Теперь ее рука нашла и почувствовала его мускулистую безволосую грудь, а затем двинулась дальше вниз. Он лишь простонал в ответ. Покрывая поцелуями лицо и шею девушки, он расстегнул ее одежду и затем стал целовать грудь, живот и еще ниже...
   — О да, да! — шептала Билли, едва дыша.
   А еще через мгновение она забылась в сладкой истоме страсти.
   Потом они лежали обнявшись. Все тело Билли было влажным, но пульс постепенно приходил в норму, и странное дело — Билли не чувствовала усталости, а; только какую-то завершенность. У нее бывали подобные встречи с другими парнями... Даже в больнице ей удавалось ускользнуть от надзора и провести время один раз с пациентом той же клиники, в другой раз — с санитаром. Случались приключения и с женщинами. Но ничего похожего на то, что случилось сейчас, она прежде не испытывала. Она никогда не чувствовала себя так хорошо и радостно и не была преисполнена таким сознанием правоты своего поступка, как после этой близости с Митчем.