Страница:
Когда мы подъезкаем, Джон и Сильвия уже ждут нас под первым деревом у дороги. -- Что с вами случилось? -- Сбросили скорость. -- Это мы поняли. Что-то не так? -- Нет. Давайте выбираться из-под дождя. Джон говорит, что на противоположной окраине есть мотель, но я отвечаю, что есть мотель и получше, если повернуть направо по дороге, обсаженной тополями, через несколько кварталов отсюда. Мы сворачиваем к тополям и проезжаем несколько кварталов -появляется небольшой мотель. Внутри, в конторе, Джон озирается и произносит: -- Это действительно хорошее место. Когда ты здесь был до этого? -- Не помню, -- отвечаю я. -- Откуда ты тогда про него знаешь? -- Интуиция. Он смотрит на Сильвию и качает головой. Сильвия уже некоторое время наблюдает за мной. Она замечает, как слегка дрожат мои руки, когда я расписываюсь в книге регистрации. -- Ты ужасно бледный, -- говорит она. -- Это на тебя молния так подействовала? -- Нет. -- Ты как привидение увидел. Джон и Крис смотрят на меня, и я отворачиваюсь от них к двери. Дождь по-прежнему как из ведра, но мы делаем рывок к своим комнатам. Все наши вещи на мотоциклах укрыты, и мы пережидаем грозу -- потом заберем. Дождь заканчивается, небо немножко светлеет. Но со двора мотеля я вижу, как за тополями почти совсем собралась другая тьма -- ночная. Мы идем в город, ужинаем, а когда возвращаемся, я чувствую, как дневная усталость по-настоящему наваливается на меня. Мы почти неподвижно отдыхаем в металлических креслах во дворе мотеля, медленно допивая пинту виски, которую Джон принес из холодильника мотеля вместе с какими-то закусками. Виски проходит внутрь медленно и приятно. Прохладный ночной ветерок постукивает листочками тополей вдоль дороги. Крис спрашивает, что мы будем делать дальше. Этого пацана ничего не утомляет. Новизна и странность обстановки возбуждают его, и он хочет, чтобы мы пели песни, как они это делали в лагере. -- Мы не очень хорошо поем песни, -- говорит Джон. -- Тогда давайте рассказытать истории. -- Крис задумывается. -- А вы знаете что-нибудь интересное о привидениях? Все пацаны в нашем домике рассказывали по ночам о привидениях. -- Лучше ты нам расскажи, -- просит Джон. И он рассказывает. Слушать его истории довольно забавно. Некоторые я не слышал с тех пор, как сам был в его возрасте. Я говорю ему об этом, и он хочет послушать мои истории, но я ни одной не помню. Немного погодя он спрашивает: -- Ты веришь в привидения? -- Нет, -- отвечаю я. -- Почему? -- Потому что они не-на-уч-ны. Мой тон заставляет Джона улыбнуться. -- В них не содержится материи, -- продолжаю я, -- и нет энергии -- а, следовательно, согласно законам науки, они не существуют нигде, кроме как в умах людей. Виски, усталость и ветер в деревьях начинают мешаться у меня в голове. -- Конечно, -- прибавляю я, -- законы науки тоже не содержат в себе материи и не имеют энергии, и, следовательно, не существуют нигде, кроме людских умов. Лучше всего сохранить целиком научный подход ко всему вместе и отказаться верить и в привидения, и в научные законы. Только так будешь в безопасности. Для веры во что-то остается очень немного места, но это -- тоже научный подход. -- Я не понимаю, о чем ты говоришь, -отвечает Крис. -- Я просто резвлюсь. У Криса опускаются руки, когда я так разговариваю, но не думаю, что он обижается. -- Один пацан из Христианского союза молодежи говорит, что он верит. -- Он просто тебя дурачит. -- Ничего не дурачит. Он сказал, что если людей правильно не похоронили, их призраки возвращаются, чтобы преследовать других людей. Он правда в это верит. -- Он тебя просто дурачит, -- повторяю я. -- Как его зовут? -- спрашивает Сильвия. -- Том Белый Медведь. Мы с Джоном переглядываемся, внезапно вспомнив одно и то же. -- А-а-а, индеец! -- говорит он. Я смеюсь. -- Наверное, придется кое-что пояснить, -- говорю я. -- Я думал о европейских привидениях. -- Какая разница? Джон хохочет: -- Он тебя поймал. Я на минуту задумываюсь: -- Ну, у индейцев иногда другой взгляд на вещи, и я не утверждаю, что он полностью неправилен. Наука не есть часть индейской традиции. -- Том Белый Медведь сказал, что папа и мама не велели ему верить во все это. Но бабушка шепнула ему, что это все равно правда, вот он в это и верит. Крис умоляюще смотрит на меня. Ему на самом деле иногда хочется о чем-то узнать. Резвиться -- еще не значит быть хорошим отцом. -- Конечно, -- отвечаю я, давая задний ход, -- я тоже верю в привидения. Теперь на меня странно смотрят Джон и Сильвия. Я вижу, что на этот раз мне легко не отделаться, и мысленно готовлю себя к долгому объяснению. -Совершенно естественно, -- говорю я, -- считать невеждами европейцев или индейцев, веривших в привидения. Научная точка зрения низвела все остальные точки зрения до такого положения, когда все они кажутся примитивными. Поэтому если человек сегодня говорит о призраках или духах, он считается невеждой -или же чокнутым. Почти невозможно представить себе мир, где могут действительно существовать привидения. Джон утвердительно кивает, и я продолжаю: -- Мое личное мнение: интеллект современного человека -- не такое уж совершенство. Интеллектуальные коэффициенты не слишком отличаются. Те индейцы и средневековые люди были так же умны, как и мы, но контекст, в котором они мыслили, был совершенно иным. В том контексте мышления привидения и духи настолько же реальны, насколько для современного человека реальны атомы, частицы, протоны и кванты. В этом смысле в привидения я верю. Знаете, у современного человека ведь тоже есть свои призраки и духи. -- Что? -- О, законы физики и логики... система чисел... принцип алгебраической подстановки. Все это призраки. Просто мы верим в них так тщательно, что они кажутся реальными. -- Мне они кажутся реальными, -- говорит Джон. -- Не улавливаю, -говорит Крис. Поэтому я продолжаю. -- Например, кажется абсолютно естественным подразумевать, что гравитация и закон тяготения существовали до Исаака Ньютона. Только чокнутый, наверное, будет думать, что до семнадцатого века гравитации не было. -- Конечно. -- А значит, когда начался этот закон? Он существовал всегда? Джон хмурится, пытаясь понять, к чему я клоню. -- А веду я вот к чему, -- говорю я. -- До начала земли, до того, как образовались солнце и звезды, до самого первоначального поколения всего закон тяготения существовал. -- Еще бы. -- Сидя там, не имея ни своей массы, ни собственной энергии, не находясь ни в чьем мозгу, потому что никого просто еще не было, ни в пространстве, потому что и пространства тоже не существовало, нигде -- этот закон тяготения все-таки существовал? Вот теперь Джон, кажется, уже не так уверен. -- Если этот закон тяготения существовал, -- говорю я, -- то, честное слово, я не знаю, что вещь должна сделать, чтобы не существовать. Мне кажется, закон тяготения прошел все испытания на несуществуемость, которые только есть. Вы не придумаете ни единого качества несуществования, которое бы не нашлось у закона тяготения. И ни одного-единственного научного определения существования, которым бы он обладал. И все-таки по-прежнему "здравый смысл" заставляет верить в то, что он существовал. Джон говорит: -- Кажется, мне надо будет над этим подумать. -- Ну, тогда я предсказываю, что ты будешь думать над этим достаточно долго и в конце концов поймаешь себя на том, что снова и снова возвращаешься назад -- пока не придешь к единственно возможному, рациональному, разумному заключению. Закона тяготения и самой гравитация не существовало до Исаака Ньютона. И ни одно другое заключение не имеет смысла. А это означает, - продолжаю я, не дав ему перебить, -- это означает, что закон тяготения не существует нигде, кроме как в головах людей! Это призрак! Мы все очень заносчивы и самонадеянны, третируя призраки других, но сами становимся столь же невежественными и суеверными варварами, когда дело доходит до наших собственных. -- Почему же тогда все верят в закон тяготения? -- Массовый гипноз. В своей очень ортодоксальной форме, называемой "образование". -- В смысле, учитель гипнотизирует детей, чтобы те верили в закон тяготения? -Конечно. -- Это абсурд. -- Вы слышали о важности зрительного контакта в школьном классе? Каждый педагог подчеркивает это. Ни один педагог этого не объясняет. Джон качает головой и наливает мне еще. Он подносит руку ко рту и театральным шепотом говорит Сильвии: -- Знаешь, он всегда производил впечатление такого нормального парня. Я парирую: -- Это первая нормальная вещь, которую я сказал за последние недели. Остальное время я прикидываюсь безумцем двадцатого века -- таким, как вы. Чтобы не привлекать внимания. Но повторю -- для тебя. Мы верим, что лишенные оболочки слова сэра Исаака Ньютона сидели в самой середине ничто за миллиарды лет до того, как он родился, и что он эти слова магически открыл. Они существовали всегда, даже когда ни к чему не применялись. Постепенно появился мир, и они стали применяться к нему. Фактически, сами эти слова и были тем, что образовало мир. Это, Джон, смешно. Проблема, противоречие, на котором застряли ученые, -- разум. Разум не обладает ни материей, ни энергией, но его господства над всем, что они делают, не избежать. Логика существует в умах. Числа существуют только в умах. Я не расстраиваюсь, когда ученые говорят, что привидения существуют в умах. Меня достает лишь вот это "только". Наука тоже -- только в твоем уме, и именно это ее не портит. Они просто смотрят на меня, поэтому я продолжаю: -- Законы природы -- человеческие изобретения, вроде привидений. Законы логики, математики -- тоже человеческие изобретения, вроде привидений. Вся эта благословенная штука -- человеческое изобретение, включая само представление о том, что это -- не есть человеческое изобретение. Мир не имеет вообще никакого существования вне человеческого воображения. Все это -- привидение, и в древности его таковым и признали: весь этот благословенный мир, в котором мы живем. Он управляется привидениями. Мы видим то, что видим, потому что привидения нам это показывают: призраки Моисея, Христа, Будды, Платона, Декарта, Руссо, Джефферсона, Линкольна -- снова, снова и снова. Исаак Ньютон -- очень хорошее привидение. Одно из лучших. Ваш здравый смысл -- не больше, чем голоса тысяч и тысяч таких привидений из прошлого. Призраки опять и опять. Призраки, которые пытаются найти свое место среди живущих. Джон, видимо, слишком погружен в мысли, чтобы ответить что-то, но Сильвия возбуждена: -Откуда ты взял все эти идеи? -- спрашивает она. Я уже почти готов признаться, но потом передумываю. У меня такое чувство, что я уже и так подтолкнул тему к самому пределу, а может -- и за него, и пришло время отступить. Немного спустя Джон произносит: -- Хорошо будет снова увидеть горы. -- Да, хорошо, -соглашаюсь я. -- За это по последней! Мы заканчиваем бутылку и расходимся по комнатам. Я вижу, что Крис чистит зубы, и на этот раз даю ему уйти безнаказанным -- но с обещанием, что примет душ утром. Я утверждаю свое старшинство и захватываю постель у окна. Когда свет уже погашен, он говорит: -- Теперь расскажи мне про привидение. -- Я же только что рассказал, во дворе. -- Нет, ты расскажи настоящую историю. -- Это была самая-пресамая настоящая история про привидение, которую ты когда-либо услышишь. -- Ты знаешь, какую. Другую. Я пытаюсь вспомнить какую-нибудь из числа привычных. -- Когда я был мальчишкой, Крис, я знал множество, но теперь все забыл. Пора спать. Нам всем завтра рано вставать. Тихо, если не считать ветра за жалюзи мотеля. Мысль об этом ветре, несущемся к нам через открытые равнины прерий, успокаивает и убаюкивает меня. Ветер поднимается и опускается, потом поднимается и вздыхает, и опускается опять... с такого огромного расстояния. -- Ты когда-нибудь знал призрака? -- спрашивает Крис. Я уже почти сплю. -- Крис, -- отвечаю я, -- у меня однажды был приятель, который всю свою жизнь потратил на то, чтобы ничего не делать, а только охотиться на привидение, и это было пустой тратой времени. Поэтому спи. Я осознаю свою ошибку слишком поздно. -- Он его нашел? -- Да, Крис, он его нашел. Мне по-прежнему хочется, чтобы Крис только слушал ветер, а не задавал вопросы. -- А потом он что сделал? -- Проучил его хорошенько. -- А потом? -- А потом сам стал привидением. У меня почему-то возникла мысль, что это убаюкает Криса, но ничего подобного не происходит -- я только просыпаюсь еще больше сам. -- Как его зовут? -- Ты его не знаешь. -- Ну как? -- Не важно. -- Ну, все равно -- как? -- Поскольку, Ирис, это не важно, то его зовут Федр. Ты такого имени не знаешь. -- Это ты его видел на мотоцикле под дождем? -- С чего ты это выдумал? -- Сильвия сказала, что ты увидел привидение. -- Это просто такое выражение. -- Пап? -- Крис, лучше, если это будет твой последний вопрос, а то я рассержусь. -- Я просто хотел сказать, что ты правда разговариваешь так, как никто больше не разговаривает. -- Да, Крис, я знаю, -отвечаю я. -- В это-то и проблема. Теперь спи. -- Спокойной ночи, пап. -Спокойной ночи. Через полчаса он уже сонно дышит, ветер силен, как всегда, а у меня сна ни в одном глазу. Там, за окном, в темноте этот холодный ветер пересекает дорогу, теряется в деревьях, листья -- посверкивающие блестки лунного света: никакого сомнения быть не может, Федр все это видел. У меня нет ни малейшего понятия, что он здесь делал. Я, вероятно, никогда не узнаю, зачем он поехал по этой дороге, но он был здесь, направлял нас по этому странному пути, был с нами все это время. Выхода нет. Я был бы рад, если б мог сказать, что не знаю, почему он здесь, но, боюсь, должен признаться, что знаю. Все, что я говорил о науке и призраках, и даже та мысль о заботе и технологии сегодня днем -- все они не мои. На самом деле, у меня уже много лет как нет новых идей. Они украдены у него. И он наблюдает. Вот почему он здесь. С таким признанием, надеюсь, он теперь позволит мне немного поспать. Бедный Крис. "Ты знаешь какие-нибудь истории о привидениях?" Я мог бы рассказать ему одну, но даже сама мысль об этом пугает. Я действительно должен уснуть.
4
В каждом Шатокуа где-то должен быть список ценных вещей, которые надо не забыть; он должен храниться в каком-нибудь безопасном месте, чтобы когда-нибудь при необходимости черпать из него вдохновение. Детали. И теперь, пока остальны еще храпят, растрачивая это прекрасное утреннее солнышко... что ж... убить время, что ли... У меня тут собственный список ценностей: их надо взять с собой в следующую поездку на мотоцикле по Дакотам. Я проснулся на рассвете. На соседней кровати Крис еще крепко спит. Я начал переворачиваться на другой бок поспать еще, но услышал, как кукарекает петух, и вспомнил, что мы в отпуске, поэтому спать смысла нет. Слышу, как прямо за перегородкой Джон издает звуки лесопилки... если это только не Сильвия... нет, для нее слишком громко. Проклятая бензопила, звучит как... Я так устал забывать брать в такие поездки вещи, что составил этот список раз и навсегда и положил дома в папку, чтобы проверять перед каждым выездом. Большинство пунктов обычны и не требуют особых пояснений. Некоторые свойственны только мотоциклистам, поэтому нуждаются кое в каких комментариях. Некоторые вообще специальны, поэтому их надо разъяснять особо. Список делится на четыре части: Одежда, Личные Вещи, Кухонное и Лагерное Оборудование и Мотоциклетные Принадлежности. Первая часть -- Одежда -- очень проста:
1. Две смены белья.
2. Теплое белье. 3. Смена рубашки и брюк для каждого. Я пользуюсь списанной армейской формой. Она дешева, прочна и на ней не видно грязи. У меня сначала был еще пункт "парадная одежда", но Джон напротив него дописал карандашом: "смокинг". Я же думал лишь о том, что можно носить за пределами заправочной станции. 4. Каждому по свитеру и куртке. 5. Перчатки. Кожаные перчатки без подкладки -- лучше всего, они предохраняют от солнечных ожогов, впитывают пот и остужают руки. Когда выезжаешь на час-другой, такие мелочи не особенно важны, но когда едешь целый день -- и не один, -- они приобретают исключительное значение. 6. Мотоциклетные сапоги. 7. От дождя. 8. Шлем и солнцезащитный козырек. 9. Пузырь. От закрытого шлема у меня клаустрофобия, поэтому я пользуюсь им только в дождь; капли на большой скорости вонзаются в лицо, как иголки. 10. Очки. Я не люблю ветровых стекол, потому что они тоже отгораживают от внешнего мира. У меня английские очки из многослойного стекла, которые действуют отлично. Под простые солнцезащитные забирается ветер. Пластиковые легко царапаются и сильно искажают.
Следующий список -- Личные Вещи:
Расчески. Бумажник. Складной нож. Записная книжка. Ручка. Сигареты и спички. Фонарик. Мыло в пластиковой мыльнице. Зубные щетки и паста. Ножницы. Анальгин от головной боли. Средство для отпугивания насекомых. Дезодорант (в конце жаркого дня, проведенного на мотоцикле, твоим лучшим друзьям даже не придется намекать тебе про запах). Лосьон от загара (на мотоцикле не замечаешь солнечного ожога, пока не остановишься, а тогда уже будет поздно; лучше намазаться раньше). Пластырь. Туалетная бумага. Мочалка (можно класть в пластмассовую коробку, чтобы больше ничего не промокло). Полотенце. Книги. Не знаю ни одного мотоциклиста, который брал бы с собой книги. Занимают много места, но все равно сейчас у меня с собой их три. Внутрь вложены листки чистой бумаги для записей. Вот эти книги:
а. Магазинная инструкция для этого мотоцикла. б. Общий справочник неисправностей, со всей технической информацией, которая не держится в голове. У меня "Чилтоновский справочник неисправностей мотоцикла", написанный Оси Ричем; продается в магазинах "Сиэрз, Рёбак". в. Томик "Уолдена" Торо... которого Крис еще никогда не слышал и которого можно читать сотни раз без устали. Я всегда стараюсь подобрать книгу намного выше его уровня и читаю ее больше как основу для вопросов и ответов, а не просто сплошняком. Читаю ему фразу или две, жду, пока он налетит с тучей своих обычных вопросов, отвечаю на них, потом читаю следующую пару предложений. Классика таким вот образом читается хорошо. Она должна быть написана именно так. Иногда мы проводим целый вечер за чтением и разговором, в конце обнаружив, что прочли всего две-три страницы. Так читали сто лет назад... когда были популярны Шатокуа. Если не пытался так делать, то не сможешь себе представить, насколько приятно это делать так.
Я вижу, что Крис спит полностью расслабленный, без своего обычного напряжения. Не стану его, наверное, пока будить. Лагерное Оборудование включает в себя:
1. Два спальных мешка. 2. Два пончо и одна подстилка. Они превращаются в палатку, а также защищают багаж от дождя при езде. 3. Веревка. 4. Геодезические карты района, по которому мы надеемся поездить. 5. Мачете. 6. Компас. 7. Фляга. Когда мы уезжали, я не смог ее нигде найти. Наверное, дети куда-то задевали. 8. Два списанных армейских столовых набора с ножом, вилкой и ложкой. 9. Разборная печка "Стерно" с банкой топлива "Стерно" средних размеров. Экспериментальная покупка; я ею еще не пользовался. Когда идет дождь, или поднимаешься выше зоны лесов, дрова найти -- целая проблема. 10. Несколько алюминиевых банок с притертыми крышками. Для жира, соли, масла, муки, сахара. Магазин по снабжению альпинистов продал их нам много лет назад. 11. "Брилло", чистящая паста. 12. Два рюкзака с алюминиевыми рамами.
Мотоциклетные Принадлежности. Стандартный набор инструментов прилагается к мотоциклу и спрятал под сиденьем. Дополняется следующим:
Большой разводной ключ. Машинный молоток. Слесарное зубило. Конусный пробойник. Пара ободов. Набор для заклейки шин. Велосипедный насос. Аэрозольный баллон с дисульфидом молибдена для цепной передачи. (Очень хорошо проникает во внутренности каждого ролика, где это действительно имеет смысл, а преимущества дисульфида молибдена как смазочного средства всем хорошо известны. Тем не менее, когда он высыхает, его надо разводить машинным маслом САЕ-30.) Силовая отвертка. Остроносый напильник. Толщиномер. Контрольная лампа.
В запчасти входят:
Свечи. Дроссельный клапан, муфта сцепления и тормозные кабели. Иглы, предохранители, лампочки к фаре и задним огням, звено цепи с держателем, шплинты, трос. Запасная цепь (старая, уже изношенная, когда я ее заменил, но хватит, чтобы добраться до мастерской, если полетит эта).
Вот, пожалуй, и все. Никаких шнурков. Вероятно, естественно было бы уже поинтересоваться, в каком трейлере все это помещается. На самом деле, все занимает не так много места, как может показаться.
Боюсь, остальные персонажи будут спать весь день, если им разрешить. Небо снаружи сияет, просто стыдно тратить время зря. Наконец, решаюсь и трясу Криса. Глаза у него распахиваются, и он подскакивает, ничего не соображая. -Пора в душ, -- говорю я. И выхожу наружу. Воздух взбадривает. На самом же деле -- божже! -- там холодно. Я колочу в дверь Сазерлендов. -- Йяап, -- доносится из-за двери сонный голос Джона. -- Умгммммхгм. Йяп. Чувствуется осень. Мотоциклы мокры от росы. Дождя сегодня не будет. Но какая холодина! Градусов сорок(3), должно быть. Пока остальные собираются, я проверяю уровень масла, шины, болты и натяжение цепи. Тут немножко провисает, и я достаю инструменты и подтягиваю ее. Мне в самом деле очень хочется выехать побыстрее. Я вижу, что Крис одевается потеплее, мы складываем вещи и выезжаем. Определенно холодно. За несколько минут все тепло из одежды выдувает ветром, и меня начинает трясти. Бодрит. Когда солнце поднимется повыше, должно потеплеть. Еще полчаса, и будем завтракать в Эллендейле. По таким прямым дорогам сегодня надо успеть проехать как можно больше. Если бы не этот чертовский дубак, прогулка была бы просто роскошной. Лучи низкого утреннего солнца бьют по чему-то похожему на покрывший поля иней, но это, по-моему, просто роса, блестящая и какая-то туманная. От рассветных теней местность кажется на вид менее плоской, чем вчера. Вс -- для нас одних. Похоже, никто еще даже из проснулся. На моих часах шесть тридцать. Старая перчатка над ними тоже, видать, покрылась инеем, но это скорее соль после вчерашнего дождя. Старые добрые поношенные перчатки. Сейчас такие жесткие от холода, что пальцы едва разгибаются. Вчера я говорил о заботе; я забочусь об этих ветхих мотоциклетных перчатках. Я улыбаюсь им, летящим рядом со мной по ветерку, поскольку они были со мной столько лет и так стары, так усталы, так гнилы, что в них светится что-то юморное. Они пропитывались маслом, потом, грязью, раздавленными жуками, и теперь, даже если они не замерзли, когда я кладу их на стол, они не хотят лежать плоско. У них собственная память. Стоили они всего три доллара, а штопались столько раз, что залатать их уже практически невозможно, но все равно я трачу на починку много времени и усилий, потому что не могу представить себе на их месте ни одну новую пару. Это непрактично, но практичность -- еще не главное, когда имеешь дело с перчатками или с чем-нибудь другим. Машине тоже достается толика этого чувства. С намотанными 27-ю тысячами пробега она уже переходит в разряд долгоездящих стариков, хотя множество машин постарше -- еще на ходу. Но чем больше миль -- и думаю, большинство мотоциклистов согласится со мной -- тем больше распознаешь в отдельной машине некие чувства, свойственные только этой, отдельной, машине и никакой другой. Один мой друг, у которого мотоцикл -- того же производства, модели и даже того же года выпуска, что и мой, привез его мне на ремонт, и когда я потом опробовал его, трудно было поверить, что много лет назад он сошел с конвейера того же завода. За все это время он приобрел собственное ощущение, ход и звук, полностью отличавшиеся от моего. Не хуже, но другие. Наверное, это можно назвать личностью. Каждая машина обладает собственной, уникальной личностью, которую, видимо, можно определить как общую интуитивную сумму всего, что знаешь о ней и испытываешь к ней. Личность эта постоянно изменяется: обычно -- к худшему, но иногда, на удивление, - и к лучшему. Именно эта личность -- подлинный объект ухода за мотоциклом. Новые машины начинают жизнь привлекательными незнакомцами, и в зависимости от того, как к ним относятся, либо быстро деградируют до скверно работающих ворчунов или даже калек, либо превращаются в здоровых, добродушных друзей-долгожителей. Мой, например, несмотря на убийственное обращение тех мнимых механиков, кажется, поправился и со временем требует все меньше ремонтов. Вот он! Элленсдейл!
Водокачка, дома, разбросанные по рощицам в свете утреннего солнца. Я только что сдался ознобу, почти не прекращавшемуся всю дорогу. На часах семь пятнадцать. Через несколько минут мы останавливаемся у каких-то старых кирпичных домов. Я оборачиваюсь к Джону и Сильвии, подъехавшим сзади: -- Ну и холодина! Они смотрят на меня рыбьими глазами. -- Бодрит, говорю, а?
4
В каждом Шатокуа где-то должен быть список ценных вещей, которые надо не забыть; он должен храниться в каком-нибудь безопасном месте, чтобы когда-нибудь при необходимости черпать из него вдохновение. Детали. И теперь, пока остальны еще храпят, растрачивая это прекрасное утреннее солнышко... что ж... убить время, что ли... У меня тут собственный список ценностей: их надо взять с собой в следующую поездку на мотоцикле по Дакотам. Я проснулся на рассвете. На соседней кровати Крис еще крепко спит. Я начал переворачиваться на другой бок поспать еще, но услышал, как кукарекает петух, и вспомнил, что мы в отпуске, поэтому спать смысла нет. Слышу, как прямо за перегородкой Джон издает звуки лесопилки... если это только не Сильвия... нет, для нее слишком громко. Проклятая бензопила, звучит как... Я так устал забывать брать в такие поездки вещи, что составил этот список раз и навсегда и положил дома в папку, чтобы проверять перед каждым выездом. Большинство пунктов обычны и не требуют особых пояснений. Некоторые свойственны только мотоциклистам, поэтому нуждаются кое в каких комментариях. Некоторые вообще специальны, поэтому их надо разъяснять особо. Список делится на четыре части: Одежда, Личные Вещи, Кухонное и Лагерное Оборудование и Мотоциклетные Принадлежности. Первая часть -- Одежда -- очень проста:
1. Две смены белья.
2. Теплое белье. 3. Смена рубашки и брюк для каждого. Я пользуюсь списанной армейской формой. Она дешева, прочна и на ней не видно грязи. У меня сначала был еще пункт "парадная одежда", но Джон напротив него дописал карандашом: "смокинг". Я же думал лишь о том, что можно носить за пределами заправочной станции. 4. Каждому по свитеру и куртке. 5. Перчатки. Кожаные перчатки без подкладки -- лучше всего, они предохраняют от солнечных ожогов, впитывают пот и остужают руки. Когда выезжаешь на час-другой, такие мелочи не особенно важны, но когда едешь целый день -- и не один, -- они приобретают исключительное значение. 6. Мотоциклетные сапоги. 7. От дождя. 8. Шлем и солнцезащитный козырек. 9. Пузырь. От закрытого шлема у меня клаустрофобия, поэтому я пользуюсь им только в дождь; капли на большой скорости вонзаются в лицо, как иголки. 10. Очки. Я не люблю ветровых стекол, потому что они тоже отгораживают от внешнего мира. У меня английские очки из многослойного стекла, которые действуют отлично. Под простые солнцезащитные забирается ветер. Пластиковые легко царапаются и сильно искажают.
Следующий список -- Личные Вещи:
Расчески. Бумажник. Складной нож. Записная книжка. Ручка. Сигареты и спички. Фонарик. Мыло в пластиковой мыльнице. Зубные щетки и паста. Ножницы. Анальгин от головной боли. Средство для отпугивания насекомых. Дезодорант (в конце жаркого дня, проведенного на мотоцикле, твоим лучшим друзьям даже не придется намекать тебе про запах). Лосьон от загара (на мотоцикле не замечаешь солнечного ожога, пока не остановишься, а тогда уже будет поздно; лучше намазаться раньше). Пластырь. Туалетная бумага. Мочалка (можно класть в пластмассовую коробку, чтобы больше ничего не промокло). Полотенце. Книги. Не знаю ни одного мотоциклиста, который брал бы с собой книги. Занимают много места, но все равно сейчас у меня с собой их три. Внутрь вложены листки чистой бумаги для записей. Вот эти книги:
а. Магазинная инструкция для этого мотоцикла. б. Общий справочник неисправностей, со всей технической информацией, которая не держится в голове. У меня "Чилтоновский справочник неисправностей мотоцикла", написанный Оси Ричем; продается в магазинах "Сиэрз, Рёбак". в. Томик "Уолдена" Торо... которого Крис еще никогда не слышал и которого можно читать сотни раз без устали. Я всегда стараюсь подобрать книгу намного выше его уровня и читаю ее больше как основу для вопросов и ответов, а не просто сплошняком. Читаю ему фразу или две, жду, пока он налетит с тучей своих обычных вопросов, отвечаю на них, потом читаю следующую пару предложений. Классика таким вот образом читается хорошо. Она должна быть написана именно так. Иногда мы проводим целый вечер за чтением и разговором, в конце обнаружив, что прочли всего две-три страницы. Так читали сто лет назад... когда были популярны Шатокуа. Если не пытался так делать, то не сможешь себе представить, насколько приятно это делать так.
Я вижу, что Крис спит полностью расслабленный, без своего обычного напряжения. Не стану его, наверное, пока будить. Лагерное Оборудование включает в себя:
1. Два спальных мешка. 2. Два пончо и одна подстилка. Они превращаются в палатку, а также защищают багаж от дождя при езде. 3. Веревка. 4. Геодезические карты района, по которому мы надеемся поездить. 5. Мачете. 6. Компас. 7. Фляга. Когда мы уезжали, я не смог ее нигде найти. Наверное, дети куда-то задевали. 8. Два списанных армейских столовых набора с ножом, вилкой и ложкой. 9. Разборная печка "Стерно" с банкой топлива "Стерно" средних размеров. Экспериментальная покупка; я ею еще не пользовался. Когда идет дождь, или поднимаешься выше зоны лесов, дрова найти -- целая проблема. 10. Несколько алюминиевых банок с притертыми крышками. Для жира, соли, масла, муки, сахара. Магазин по снабжению альпинистов продал их нам много лет назад. 11. "Брилло", чистящая паста. 12. Два рюкзака с алюминиевыми рамами.
Мотоциклетные Принадлежности. Стандартный набор инструментов прилагается к мотоциклу и спрятал под сиденьем. Дополняется следующим:
Большой разводной ключ. Машинный молоток. Слесарное зубило. Конусный пробойник. Пара ободов. Набор для заклейки шин. Велосипедный насос. Аэрозольный баллон с дисульфидом молибдена для цепной передачи. (Очень хорошо проникает во внутренности каждого ролика, где это действительно имеет смысл, а преимущества дисульфида молибдена как смазочного средства всем хорошо известны. Тем не менее, когда он высыхает, его надо разводить машинным маслом САЕ-30.) Силовая отвертка. Остроносый напильник. Толщиномер. Контрольная лампа.
В запчасти входят:
Свечи. Дроссельный клапан, муфта сцепления и тормозные кабели. Иглы, предохранители, лампочки к фаре и задним огням, звено цепи с держателем, шплинты, трос. Запасная цепь (старая, уже изношенная, когда я ее заменил, но хватит, чтобы добраться до мастерской, если полетит эта).
Вот, пожалуй, и все. Никаких шнурков. Вероятно, естественно было бы уже поинтересоваться, в каком трейлере все это помещается. На самом деле, все занимает не так много места, как может показаться.
Боюсь, остальные персонажи будут спать весь день, если им разрешить. Небо снаружи сияет, просто стыдно тратить время зря. Наконец, решаюсь и трясу Криса. Глаза у него распахиваются, и он подскакивает, ничего не соображая. -Пора в душ, -- говорю я. И выхожу наружу. Воздух взбадривает. На самом же деле -- божже! -- там холодно. Я колочу в дверь Сазерлендов. -- Йяап, -- доносится из-за двери сонный голос Джона. -- Умгммммхгм. Йяп. Чувствуется осень. Мотоциклы мокры от росы. Дождя сегодня не будет. Но какая холодина! Градусов сорок(3), должно быть. Пока остальные собираются, я проверяю уровень масла, шины, болты и натяжение цепи. Тут немножко провисает, и я достаю инструменты и подтягиваю ее. Мне в самом деле очень хочется выехать побыстрее. Я вижу, что Крис одевается потеплее, мы складываем вещи и выезжаем. Определенно холодно. За несколько минут все тепло из одежды выдувает ветром, и меня начинает трясти. Бодрит. Когда солнце поднимется повыше, должно потеплеть. Еще полчаса, и будем завтракать в Эллендейле. По таким прямым дорогам сегодня надо успеть проехать как можно больше. Если бы не этот чертовский дубак, прогулка была бы просто роскошной. Лучи низкого утреннего солнца бьют по чему-то похожему на покрывший поля иней, но это, по-моему, просто роса, блестящая и какая-то туманная. От рассветных теней местность кажется на вид менее плоской, чем вчера. Вс -- для нас одних. Похоже, никто еще даже из проснулся. На моих часах шесть тридцать. Старая перчатка над ними тоже, видать, покрылась инеем, но это скорее соль после вчерашнего дождя. Старые добрые поношенные перчатки. Сейчас такие жесткие от холода, что пальцы едва разгибаются. Вчера я говорил о заботе; я забочусь об этих ветхих мотоциклетных перчатках. Я улыбаюсь им, летящим рядом со мной по ветерку, поскольку они были со мной столько лет и так стары, так усталы, так гнилы, что в них светится что-то юморное. Они пропитывались маслом, потом, грязью, раздавленными жуками, и теперь, даже если они не замерзли, когда я кладу их на стол, они не хотят лежать плоско. У них собственная память. Стоили они всего три доллара, а штопались столько раз, что залатать их уже практически невозможно, но все равно я трачу на починку много времени и усилий, потому что не могу представить себе на их месте ни одну новую пару. Это непрактично, но практичность -- еще не главное, когда имеешь дело с перчатками или с чем-нибудь другим. Машине тоже достается толика этого чувства. С намотанными 27-ю тысячами пробега она уже переходит в разряд долгоездящих стариков, хотя множество машин постарше -- еще на ходу. Но чем больше миль -- и думаю, большинство мотоциклистов согласится со мной -- тем больше распознаешь в отдельной машине некие чувства, свойственные только этой, отдельной, машине и никакой другой. Один мой друг, у которого мотоцикл -- того же производства, модели и даже того же года выпуска, что и мой, привез его мне на ремонт, и когда я потом опробовал его, трудно было поверить, что много лет назад он сошел с конвейера того же завода. За все это время он приобрел собственное ощущение, ход и звук, полностью отличавшиеся от моего. Не хуже, но другие. Наверное, это можно назвать личностью. Каждая машина обладает собственной, уникальной личностью, которую, видимо, можно определить как общую интуитивную сумму всего, что знаешь о ней и испытываешь к ней. Личность эта постоянно изменяется: обычно -- к худшему, но иногда, на удивление, - и к лучшему. Именно эта личность -- подлинный объект ухода за мотоциклом. Новые машины начинают жизнь привлекательными незнакомцами, и в зависимости от того, как к ним относятся, либо быстро деградируют до скверно работающих ворчунов или даже калек, либо превращаются в здоровых, добродушных друзей-долгожителей. Мой, например, несмотря на убийственное обращение тех мнимых механиков, кажется, поправился и со временем требует все меньше ремонтов. Вот он! Элленсдейл!
Водокачка, дома, разбросанные по рощицам в свете утреннего солнца. Я только что сдался ознобу, почти не прекращавшемуся всю дорогу. На часах семь пятнадцать. Через несколько минут мы останавливаемся у каких-то старых кирпичных домов. Я оборачиваюсь к Джону и Сильвии, подъехавшим сзади: -- Ну и холодина! Они смотрят на меня рыбьими глазами. -- Бодрит, говорю, а?