Страница:
Тварь всё ещё глупо склабилась в жутком подобии улыбки. Оно и понятно – Буян только теперь разглядел, какие у неё здоровенные лапы. Они складывались в коленях почти так же, как и у кузнечика; суставы задирались высоко вверх. «На таких ножищах оно нас в два счета настигнет. И деться некуда. И ни копья, ни меча. И как это Твердислав мог нас в лес безоружными вывести?!»
Сейчас Буян уже не помнил, что на охоту за папридоем серьёзного оружия никто и никогда не брал.
«Молнию!» – Буяну показалось, что он слышит голос уже мертвого Стойко.
«Молнию!» – умолял Ставич, уже возле кромки зарослей.
Тварь наконец-то соблаговолила пошевелиться. Не обращая никакого внимания на впавшего в столбняк Буяна, неспешно потрусила следом за Ставичем, столь невежливо упёршим ее, твари, законную добычу. Длинная лапа неожиданно легко сграбастала Ставича за воротник грубой лесной куртки, и это наконец вывело Буяна из оцепенения.
Чувство было такое, словно он сам вытягивает из себя внутренности. Его трясло и корежило, не хватало воздуха, резкая боль полоснула по левому межреберью, Буян хватал ртом воздух, точно рыба, вытащенная на песок. Тугой комок огня сгустился перед глазами и, повинуясь его воле, распластался белой молнией, прянув в голову бестии, в то время как та, деловито сбив с ног Ставича, методично свертывала ему голову, явно не собираясь удовольствоваться одним только Стойко.
Воздух вокруг чудовищной морды вспыхнул и застонал, точно от нестерпимой боли. Серая чешуя расплавилась, омывая вниз грязными каплями; проглянули отвратительно-розовые нутряные слои, перевитые бешено пульсирующими, чудовищно вздутыми жилами. Глаза лопнули и вытекли; нож Ставича, всё ещё торчащий из средней глазницы, раскалился добела, деревянная обкладка ручки вспыхнула. Тварь выпустила ещё живую, дергающуюся и трепыхающуюся добычу, развернулась и, пошатываясь, побрела прямо на Буяна, вытянув вперёд все четыре лапы со здоровенными когтями. Она была слепа – от глаз остались только заполненные кровью и искрошенным мясом провалы, но Буян знал, что чудовще видит его так же четко, как если бы имело все свои зыркалки целыми.
«Молнию бы надо, – проплыло где-то в дальней дали. Так далеко, что и не разберешь почти. – Все равно ж умирать, так хоть, быть может, тварь добью». Ноги Буяна сделались вдруг предательски мягкими, совсем как та душистая ночь-трава, которой девчонки набивают себе подушки, уверяя, что она помогает отгонять дурные сны.
И только теперь он сообразил, что чудовище передвигается далеко не так быстро, лёгко и мягко, как вначале. Только теперь он заметил, что по серому панцирю обильно стекает кровь, что тварь шатается, что страшные когти ощутимо дрожат. У него был шанс!
И вместо того, чтобы ударить по бестии третьей, последней, гибельной и для себя и для неё молнией, Буян с неожиданной быстротой порскнул в заросли – только его и видели.
Оглушенный Ставич тяжело завозился, пытаясь подняться на ноги. Нестерпимо болела шея; в глазах метались травянисто-рдяные круги.
Подняться. Вытащить Стойко. Это неправда, что он мертв. Мало ли что Буяну с перепугу померещилось. Джейана выходит.
Он всё ещё повторял про себя «Джейана выходит», все ещё дергал мёртвое тело Стойко, когда жуткие когти ударили сзади ему в шею, вонзились, раздирая плоть, и вышли наружу из-под кадыка.
Буян, без памяти мчавшийся куда глаза глядят, внезапно замер, точно оглушенный. Виски буравила боль, глаза горели, словно под веки насыпали полную пригоршню песка. Он своими ушами слышал последний, предсмертный хрип обливающегося кровью Ставича и мерзкий хруст пополам с чавканьем, что сопровождали отвратительную трапезу бестии. Ноги у Буяна подогнулись, и он без сил, где стоял, грохнулся прямо на землю. Хотелось сразу же, немедленно, покончить с собой. Пусть это даже и великий грех перед Духом, Дарителем Жизни. Только теперь до Буяна дошло, что друзей его нет в живых, что их не вернет теперь даже Джейана, ну а он сам превратился в отверженного, в изгоя, хуже самого мерзкого Ведуна, презреннее самого ничтожного могильного червя.
Потому что он струсил и бросил товарищей на гибель. Хотя мог бы спасти. И кто знает, вдруг Джейана нашла бы способ вытянуть Стойко?
Забыв обо всём, Буян завыл, мотая головой, точно дикий мах. Сейчас парню стало уже всё равно, слышит его кто-нибудь или нет. Даже хорошо, если услышат. Пусть приходят, вот он я, берите!.
Он ещё выл, вопил и бился головой о землю, когда за его спиной выросла серая бестия. Кровь в глазницах уже запеклась, и казалось, что в череп чудовища вделано три дивных самоцветных камня, какие иногда попадаются в добыче горных кланов. Тварь ослепла, но чуяла всё по-прежнему отлично. На окровавленной морде медленно двигалась громадных размеров челюсть. Зубы доканчивали пережёвывать добычу. На опущенных вдоль тела лапах мелко, словно в сладком предвкушении, подрагивали покрытые темно-алым стальные когти. Тварь стояла и, почти комично склонив уродливую башку набок, смотрела пустыми глазницами на корчащуюся двуногую сыть.
Этот холодный, смерть обещающий взгляд Буян ощутил затылком, шеей, лопатками – всем телом, до кончиков пальцев на ногах. Мелкий напуганный зверек внутри у него зашёлся в истошном беззвучном вопле. Мало не разрываясь, мускулы бросили тело вперед, в сплетение веток, лиан, всего чего угодно – Буян не чувствовал боли от едких укусов. Словно живой таран, он пробил зелёную стену и, завывая, помчался прочь, сам не ведая куда, в слепом и давящем ужасе, напрочь забыв и про недавний горький стыд, когда сам катался по земле и торопил смерть-избавительницу.
Тварь его не преследовала. И если бы Буян смог увидеть в этот миг её жуткую морду, он разглядел бы на ней нечто, смутно напоминающую зловещую, ехидную ухмылку.
Глава третья
Глава четвёртая
Сейчас Буян уже не помнил, что на охоту за папридоем серьёзного оружия никто и никогда не брал.
«Молнию!» – Буяну показалось, что он слышит голос уже мертвого Стойко.
«Молнию!» – умолял Ставич, уже возле кромки зарослей.
Тварь наконец-то соблаговолила пошевелиться. Не обращая никакого внимания на впавшего в столбняк Буяна, неспешно потрусила следом за Ставичем, столь невежливо упёршим ее, твари, законную добычу. Длинная лапа неожиданно легко сграбастала Ставича за воротник грубой лесной куртки, и это наконец вывело Буяна из оцепенения.
Чувство было такое, словно он сам вытягивает из себя внутренности. Его трясло и корежило, не хватало воздуха, резкая боль полоснула по левому межреберью, Буян хватал ртом воздух, точно рыба, вытащенная на песок. Тугой комок огня сгустился перед глазами и, повинуясь его воле, распластался белой молнией, прянув в голову бестии, в то время как та, деловито сбив с ног Ставича, методично свертывала ему голову, явно не собираясь удовольствоваться одним только Стойко.
Воздух вокруг чудовищной морды вспыхнул и застонал, точно от нестерпимой боли. Серая чешуя расплавилась, омывая вниз грязными каплями; проглянули отвратительно-розовые нутряные слои, перевитые бешено пульсирующими, чудовищно вздутыми жилами. Глаза лопнули и вытекли; нож Ставича, всё ещё торчащий из средней глазницы, раскалился добела, деревянная обкладка ручки вспыхнула. Тварь выпустила ещё живую, дергающуюся и трепыхающуюся добычу, развернулась и, пошатываясь, побрела прямо на Буяна, вытянув вперёд все четыре лапы со здоровенными когтями. Она была слепа – от глаз остались только заполненные кровью и искрошенным мясом провалы, но Буян знал, что чудовще видит его так же четко, как если бы имело все свои зыркалки целыми.
«Молнию бы надо, – проплыло где-то в дальней дали. Так далеко, что и не разберешь почти. – Все равно ж умирать, так хоть, быть может, тварь добью». Ноги Буяна сделались вдруг предательски мягкими, совсем как та душистая ночь-трава, которой девчонки набивают себе подушки, уверяя, что она помогает отгонять дурные сны.
И только теперь он сообразил, что чудовище передвигается далеко не так быстро, лёгко и мягко, как вначале. Только теперь он заметил, что по серому панцирю обильно стекает кровь, что тварь шатается, что страшные когти ощутимо дрожат. У него был шанс!
И вместо того, чтобы ударить по бестии третьей, последней, гибельной и для себя и для неё молнией, Буян с неожиданной быстротой порскнул в заросли – только его и видели.
Оглушенный Ставич тяжело завозился, пытаясь подняться на ноги. Нестерпимо болела шея; в глазах метались травянисто-рдяные круги.
Подняться. Вытащить Стойко. Это неправда, что он мертв. Мало ли что Буяну с перепугу померещилось. Джейана выходит.
Он всё ещё повторял про себя «Джейана выходит», все ещё дергал мёртвое тело Стойко, когда жуткие когти ударили сзади ему в шею, вонзились, раздирая плоть, и вышли наружу из-под кадыка.
Буян, без памяти мчавшийся куда глаза глядят, внезапно замер, точно оглушенный. Виски буравила боль, глаза горели, словно под веки насыпали полную пригоршню песка. Он своими ушами слышал последний, предсмертный хрип обливающегося кровью Ставича и мерзкий хруст пополам с чавканьем, что сопровождали отвратительную трапезу бестии. Ноги у Буяна подогнулись, и он без сил, где стоял, грохнулся прямо на землю. Хотелось сразу же, немедленно, покончить с собой. Пусть это даже и великий грех перед Духом, Дарителем Жизни. Только теперь до Буяна дошло, что друзей его нет в живых, что их не вернет теперь даже Джейана, ну а он сам превратился в отверженного, в изгоя, хуже самого мерзкого Ведуна, презреннее самого ничтожного могильного червя.
Потому что он струсил и бросил товарищей на гибель. Хотя мог бы спасти. И кто знает, вдруг Джейана нашла бы способ вытянуть Стойко?
Забыв обо всём, Буян завыл, мотая головой, точно дикий мах. Сейчас парню стало уже всё равно, слышит его кто-нибудь или нет. Даже хорошо, если услышат. Пусть приходят, вот он я, берите!.
Он ещё выл, вопил и бился головой о землю, когда за его спиной выросла серая бестия. Кровь в глазницах уже запеклась, и казалось, что в череп чудовища вделано три дивных самоцветных камня, какие иногда попадаются в добыче горных кланов. Тварь ослепла, но чуяла всё по-прежнему отлично. На окровавленной морде медленно двигалась громадных размеров челюсть. Зубы доканчивали пережёвывать добычу. На опущенных вдоль тела лапах мелко, словно в сладком предвкушении, подрагивали покрытые темно-алым стальные когти. Тварь стояла и, почти комично склонив уродливую башку набок, смотрела пустыми глазницами на корчащуюся двуногую сыть.
Этот холодный, смерть обещающий взгляд Буян ощутил затылком, шеей, лопатками – всем телом, до кончиков пальцев на ногах. Мелкий напуганный зверек внутри у него зашёлся в истошном беззвучном вопле. Мало не разрываясь, мускулы бросили тело вперед, в сплетение веток, лиан, всего чего угодно – Буян не чувствовал боли от едких укусов. Словно живой таран, он пробил зелёную стену и, завывая, помчался прочь, сам не ведая куда, в слепом и давящем ужасе, напрочь забыв и про недавний горький стыд, когда сам катался по земле и торопил смерть-избавительницу.
Тварь его не преследовала. И если бы Буян смог увидеть в этот миг её жуткую морду, он разглядел бы на ней нечто, смутно напоминающую зловещую, ехидную ухмылку.
Глава третья
С самого начала день пошел вкривь и вкось. А к подобному Джейана не привыкла. Если кто-то начинает наседать на твой род – этот кто-то должен захлебнуться в собственном дерьме, не меньше. Сперва в дерьме, а потом и в крови. Так и только так. Око за око. Зуб за зуб. Кособрюх изувечил Миха, Гилви рядом с домиком травниц сидит рыдает – и не успокоишь. Твердислав со старшими ушёл за папридоем – и как сгинул. Ни вести, ни гонца. Что, папридой их всех затоптал там, что ли? Да нет, нет, чушь это всё, конечно! Просто…
Не бывает ничего «простого», резко оборвала она сама себя. Тоже мне, клуша, нашла чем себя утешать! Как маленькая, пра-слово! Нет, Джейана, не юли. Беда пришла. И немалая. Кто-то ополчился на клан Твердиславичей – и притом посильнее обычных Ведунов, равно как и иной, привычной напасти. В конце концов, что там Ведуны – от них и откупиться можно. Подумаешь, потом пояса придется потуже затягивать! Не впервой. А вот теперь…
И Джейана немедля начала действовать. А когда Джейана действовала, да ещё и в отсутствие Твердислава – это значило, что в клане наступало форменное светопреставление, как говаривал в таких случаях Учитель.
Мирная картина – мальчишки ползают по свисающим с ветвей щитолиста канатам, рядом девчонки помладше окружили большие деревянные качели. Все это мгновенно исчезло как сметённое ураганом.
Перво– наперво были подняты все, кто хоть мало-мальски владел боевыми заклятиями. Плакса Гилви приведена в чувство посредством нескольких пощечин и отправлена вместе с двумя десятками парней-подростков и девчонок на Ближний Вал -давным-давно отсыпанное сооружение на случай вторжения нечисти и никогда не использовавшееся – невдалеке от входа в скальное кольцо. Ближний Вал перегораживал проход от скал до берега Ветёлы; ну а о самой реке Джейана решила позаботиться сама.
Остальные – и мальчишки, и девчонки – отправились перетаскивать в хранилища беззаботно составленные на открытых местах короба и корзины с припасами. Джейана пощадила только травниц, матерей с крошечными живулечками да ещё тех, кому вот-вот приспеет пора рожать.
Становище, как никогда, напоминало развороченное гнездо листоносов; удостоверившись, что никто не отлынивает и не прячется в кустах, Джейана двинулась к Ветёле. Отправилась вдвоём с Фатимой – сторожевое колдовство не терпит многолюдства.
Вот и берег, шевелят длинными зелёными лапами на дне водяные травы. Тут всё безмятежно, всё беззаботно – гоняют водомерки, застывают в воздухе стрекозы да резвится, порхает над цветами мелкая фейная мелочь. Ей, так её и растак, все едино – дети ли Великого Духа владеют краем или злобная нечисть. Феечек никто никогда не трогает – красивые они, потешные, но бесполезные. То есть в смысле – ни вреда от них, ни пользы. Фатима, правда, утверждает, что они пчел к цветам приманивают. Ну да Фатиме, как известно, даже за ведуньиных тварей случалось заступаться.
Джейана скинула сандалии, вошла по щиколотку в мелкую воду. Пятку немедленно пощекотал шкодливый водяной пузырник, но, присмотревшись, понял, с кем имеет дело, побелел от ужаса и так дунул в своём серебристом пузырьке-коконе прочь, что казалось – волна побежала. Повторным взглядом Джейана его не удостоила.
Слова вбивались в податливую плоть реки, точно тяжелые сваи в дно. Джейана звала, звала низким горловым зовом, и Гилви с компанией, что слышали слабый отголосок этого зова, невольно втягивали головы в плечи, поёживаясь от страха. И почему Твердислав – вожак всем другим кланам на зависть – себе такую жуткую ведьму выбрал? Нет, не уродину – красива Джейана, очень красива, это даже завистливые соперницы признают – но такую злющую да ещё и с такой Силой! Что, других пригожих девчонок под боком не было? Да помани он – любая бы побежала, только пятки б засверкали! Даже скромница Фатима.
Джейана звала, обратив всю себя в этот Зов. По жилам струилась не кровь – огненная влага; голова кружилась, девушка задыхалась, но не останавливалась. Начав обряд, смертный назад отступить уже не может.
Все в заклятие подчинено строгим законам. «Структурировано», как говорит Учитель, но этого слова Джейана не любит. Как и многих других, что порой срываются с окаймлённых седой бородой и усами губ наставника. Чужие они, эти слова. Колкие какие-то, кусачие. Неуютные. Их даже языку произносить неприятно. Словно кусок тухлятины во рту.
Науку плести даже самые сложные заклинания Джейана познала в совершенстве. И Учитель ей почти не требовался. Старик только и мог, что поражаться – с какой быстротой Джейана схватывала всё, о чем он толковал.
Заклятия – это команды. Те, кто их исполняет, сильны, но тупы. Иначе бы не исполняли. Поэтому всё зависит от того, насколько четко ты им все объяснишь. На словах ничего сложного, а вот вызвать для защиты становища водяного духа из всего клана способна одна Джейана. А вот Фатима, сколько Джейана с ней ни бьется, никак повторить не может.
Девушка быстро и четко вбросила в Зов все выкладки. Назубок прошлась по всему, что есть суть водной стихии, перечислила все законы, что ею управляют. И, несмотря на черноту в глазах, с торжеством увидела, как поверхность Ветёлы вспухла, взбугрилась, как надулся чудовищный пузырь и как, разорвав изнутри его прозрачные стенки, на волю выбралось невиданное создание, все словно бы из туго свитых водяных струй. Оно имело голову и руки; туловищем же и ногами ему, очевидно, служила вся Ветёла.
– Что тебе, дочь Тверди? – с претензией на торжественность прогудел булькающий переливчатый голос.
– Спасибо, что явился на мой зов, Юм-Чак. – Джейана поклонилась. – Тем знанием твоего естества, что сейчас повторила я, заклинаю тебя и прошу встать здесь на стражу. И держать здесь дозор три дня и три ночи. Потом я отпущу тебя и поставлю кого-нибудь тебе на замену.
– Будь по-твоему, дочь Тверди. Во имя того знания, коим владеешь ты, я исполню сказанное тобой. Но помни – ровно через три дня и три ночи моя служба кончится, и не скоро сможешь ты призвать меня вторично. Совет тебе – заранее позаботься о надёжном стороже.
Джейана не успела поблагодарить неожиданно разговорившееся существо. Водяной горб на поверхности Ветёлы опал, и минуту спустя ничто уже не напоминало о случившемся. Но Джейана знала – там, в глубине, в чёрной донной яме, покорный её воле дух заступил на неусыпную стражу. Теперь за русло можно не волноваться. Три дня и три ночи здесь не проскользнёт ни ходячая, ни плавающая, ни летающая тварь. А там мы ещё что-нибудь придумаем.
– Здорово это у тебя выходит, – задумчиво проронила Фатима, мелко семеня рядом с широко шагающей Джейаной к Ближнему Валу. – Слушаются они тебя, словно меня – травяные силы.
– А знать надо, чего хочешь, и идти до конца, – не поворачивая головы, бросила Джейана. Фатима, самая способная в клане, её порой просто бесила. Нюня, размазня, всех жалеет, глаза вечно на мокром месте! И сейчас – не столько в её, Джейаны, заклятия вникала, сколько за неё, Джейану, боялась. Дурёха, слова другого нет.
– Ты мне лучше скажи – повторить сумеешь? – Джейана в упор взглянула на спутницу, и нежная Фатима тотчас потупилась. Прядь смоляных волос упала на глаза.
– Все ясно, – процедила Неистовая. – Сколько тебе, глупой, можно твердить – ежели со мной что случится, ты первой чародейкой станешь! Кроме тебя, больше некому. А ты даже водяного стража вызвать не можешь! Вот и ответь мне – как на тебя клан оставлять?
Под яростным взором Джейаны Фатима потупилась, съёжилась, втянула голову в плечи, словно нашкодившая девчонка-малолетка, которой вот-вот предстоит отведать Джейаниного волшебства (седьмицу будут неотвязные кошмары одолевать, скажем) или простой немудрёной розги. Неистовая и ею не брезговала.
– Не гожусь я для такого, Джей, – еле слышно пролепетала Фатима. – Ну никак не гожусь, хоть плачь. Ты – другое дело, в тебе душа огненная, она все может, уж ты мне поверь, я-то вижу. Другого кого возьми вместо меня, а? Что, девчонок с Силой мало? Хоть та же Гилви!
– Гилви соплячка еще. Над ранами рыдает, крови боится. Оплеухами в чувство приводить приходится, – жёстко отрезала Джейана. – А мне сроку уже немного осталось. Год – и за нами с Твердиславом Корабль придет. На кого я клан оставлю, а? Кроме тебя – некого. Иришка – травница от Великого Духа, и нечего ей в кровавую ворожбу лезть. Не получится. Дженнифер – лекарка, а больше ничего не умеет, хотя, – она критически оглядела Фатиму, – покрепче тебя духом-то будет. Остальные – либо молоды ещё, как Гилви или, скажем, Линда с Олесей, либо силы должной не имеют, ну вот хотя бы Светланку возьми. Есть, конечно, среди малышни кое-кто. Лиззи, например. Настоящеей Ворожеей станет, точно говорю! Но мы-то ждать не можем. Сейчас на клан беда движется, понимаешь, Фати, сейчас! Я её, эту беду, всей шкурой чую!
– Я тоже, – робко вставила Фатима.
– И ты? Ну вот, тем более! – Джейана досадливо дёрнула плечом. – Вот ты сейчас тут ноешь – «не надо меня, не надо, другую возьми», а я тебе так скажу: клану нужно будет – я кровавым потом изойду, но ты у меня колдовать станешь. Потому что клан должен жить, и баста. Жить, пока я здесь, и жить, когда меня не станет.
Фатима быстро и мелко закивала.
– Только реветь не вздумай, – презрительно бросила Джейана. – Слёз твоих мне только теперь и не хватало! Ладно, подруга, сделаем так – иди к своему Дэвиду, можешь с ним побыть. До вечерней зорьки даю тебе отпуск.
– Ой, правда? – Фатима потупилась и покраснела. Там, где другие девчонки успевали погулять с тремя-четырьмя парнями, черноглазая волшебница оставалась неизменно верна раз и, похоже, навсегда выбранному Дэвиду. Слёзы мгновенно высохли.
– Правда, правда, – усмехнулась Джейана. – Давай, давай, поторапливайся! За таким делом время, знаешь ли, быстро бежит.
Уф, как от этой слабачки отделалась, так даже дышать легче стало, пра-слово.
На Ближнем Валу Неистовую встретило тревожное молчание. То, что Джейана послала в передовую стражу не следующий по старшинству десяток парней, а всех, кто умел разить скорее магией, нежели копьем, яснее ясного сказало – враг рядом, и этот враг не обычные зловредные твари, с коими привыкли иметь дело. Нет, на сей раз откуда-то из глубины лесов наползало иное, неопределенно-смутное, но куда как более страшное.
Джейана молча обошла Вал, пристально поглядела в глаза каждому из защитников. Хорошо смотрят, твердо. Даже Гилви взгляда не отвела. Это правильно. Добрая Ворожея из неё со временем получится. Если доживет, конечно.
Ближний Вал был хорош. Высотой почти в полтора человеческих роста да прибавь перед ним ещё и ров той же глубины. Нет, не зря гонял Твердислав всех по весне поправлять оплывшие скаты, подумалось Джейане. Как чувствовал любый. В сердце ворохнулась острая игла тревоги, так что Джейане пришлось вонзить ногти в ладони, чтобы не застонать. Держись! Держись! На тебя весь клан смотрит, все родовичи, Учитель, а сверху сам Великий Дух пристально наблюдает – как-то Его даром отмеченная своими силами распорядиться сумеет?
Не до тревоги о любимом сейчас. Это девчонки, у кого парни с Твердиславом ушли, могут красные от слёз глаза кулачками тереть, а она, Джейана, по прозвищу Неистовая, и малейшей своей слабости показать не имеет права. Потому что тогда клан дрогнет и перестанет быть. Исчезнет, растает, растворится без следа и без памяти. Ничего страшнее Джейана не могла даже вообразить.
– Слушайте меня, Твердиславичи. Кто на нас идет, я пока сказать не могу. Не время сейчас гаданья совершать. Ночью я всё справлю. А пока – к худшему готовьтесь. К тому, что на нас Неведомое выйдет.
Кто– то из девчонок ойкнул и тотчас зажал себе рот.
– Не ныть! – Джейана сверкнула глазами и даже ногой притопнула. – Выдюжим. А может, нас и вовсе стороной минет. Не знаю. Одно мне только точно ведомо – если видишь дым, готовься пожар тушить. И хвали Великого Духа, если огонь сам под дождём погаснет. Ночью сегодня я к вам приду – как только с гаданием все справлю. Кто чего спросить хочет?
– Джейана, а где Твердислав?
На лице Неистовой не дрогнул ни единый мускул.
– Папридоя они гнать ушли, разве не знаешь, Олеся? Как смогут – вернутся. Вот и всё. А ни о чём ином чтобы и думать не могли!
Постояла, для внушительности подержав над головой сжатый кулак. Зубы стиснула – аж захрустели, потому что ничего так не хотелось сейчас, как в голос взвыть.
Что, ну что с ним случиться могло? Нет ни такого зверя, ни такого Ведуна, ни твари ведуньей такой, чтобы с ним совладала бы так запросто! Если гон не так пошёл или в лесу что-то встретилось – непременно бы гонцов прислал. А так майся, терзайся, не зная, что и подумать. Поневоле всякая чушь в голову лезет. Та самая, о которой прочим сама и думать запретила. Потому что если не то Неведомое, каждый шаг которого болью во всей Джейаниной душе отдаётся – что ещё могло остановить Твердислава и его десяток? Что?! Разве что целая рать Ведунов. Да только откуда ж этой рати взяться? На Пэковом Холме стража стоит, во все глаза смотрит. Ребята надежные, зоркие, не сони, не из тех, что в облаках витают. Что, и они уже? И их уже?! Да нет, нет, нет! Сейчас, сейчас. Доберусь домой, все как положено справлю.
Четкий и ровный Ведуньин след вёл Твердислава с товарищами на юг. Ведунья не плутала. Не выделывала хитрых петель, не наводила обманных мороков – словно шла не по землям одного из сильнейших кланов, а по своим корневым владениям – тем, что за Лысым Лесом.
Сейчас Твердислав уже горько жалел, что с ними нет оружия. Не любят ни Ведуны, ни Ведуньи холодного железа. Когда приходится вести поединок одной лишь магией – куда как тяжелее. Но ничего. И на ведуньины хитрости у нас управа найдется. Жаль, конечно, что от гор они далеко – там можно было бы гномов поднять. Они всегда помогут, хоть и небескорыстно. Зато в долг лёгко верят и скорой отдачи не требуют. А все знают, что Твердислав своего слова ещё ни разу не нарушил.
Шли молча. Всё давно сговорено. Каждый знает, что ему делать, если впереди внезапно возникнет затянутая в латаный чёрный плащ длинная тощая фигура с непременной железной косой на длинной рукоятке. Натиск свиты примут на себя близнецы и Кукач, а Твердиславу с Чарусом достанется сама злодеица.
Ведуны никогда не оставляли клан Твердислава в покое на сколько-нибудь долгое время. И летом, и зимой они то и дело подступали к окружавшим становище скалам. Иногда их удавалось остановить ещё на Пэковом Холме, порой они прорывались на подступы к Ближнему Валу; и в этом году, собравшись с силами, Ведуны дважды серьёзно атаковали – и от них пришлось откупаться. Твердислав дёрнул щекой – вспоминать об этом было и больно, и стыдно. Спасибо разумной Джейане, охолонула, привела в себя, сама говорила с нечистью – и выкуп удалось изрядно скостить. Он, Твердислав – недаром имя такое! – на подобное не способен. Он скорее бросился бы в драку без надежды победить, чем стал бы говорить с отродьем Змеиного Холма. Это плохо. Вожак клана на то и вожак, чтобы уметь, когда надо, говорить камнями и стрелами, а когда надо – льстивыми обманными речами. Если б не Джейана, Твердиславичам пришлось бы худо. Ох, не похвалит, не похвалит за такое Великий Дух, когда, возлетев на Летучем Корабле, он, Твердислав, предстанет перед Его грозными очами и будет держать ответ по всей строгости за всё сделанное, а паче того – за несделанное.
К югу от обычных охотничьих угодий клана Твердиславичей, густых смешанных лесов, пересеченных сухими увалами, начиналась Речная Страна. Голубая, обогнув лесистые взлобки и завершив широкую петлю почти в три дня пути, разливалась по обширной низине, образуя бесчисленные рукава, протоки, старицы и озерца. Высокие лесные островины перемежались долгими нудными болотами, покрытыми зарослями стрелок, темно-венчиковых матрасников и уткопрятов. Чёрная вода медленно-медленно струилась по бесчисленным жилам этой земли; места считались не слишком опасными, самых вредных зверей владычествующие здесь кланы давно повыбили и за небольшую мзду в перелётный сезон разрешали охотиться тут всем соседям. Клан Твердислава не был исключением. И сам вожак, и Чарус, и Кукач, и близнецы бывали здесь не раз и не два. Местность они знали – пусть не так хорошо, как здешние старожилы, но вполне нормально для продолжения погони.
На быстром совете, созванном утром второго дня преследования, Кукач предложил повернуть. Ясно было, что Ведунья прошла мимо клановых владений, так что пусть теперь с ней разбираются Джой и Лайк.
Совет звучал вполне резонно.
– Ты что скажешь, Тарни? – Весь разговор вёлся, конечно же, беззвучно.
Тарни, весёлый, с ярко-жёлтыми солнечными волосами, задорным курносым носом и бесчисленными веснушками, только пожал плечами.
– А што? Кукач дело толканул. Мы своё сделали. Можно и назад вертаться. Но вот только я бы весть Лайку подал. Нехорошо. Соседи всё ж таки.
– Знаю я всё, знаю, – ехидно вплёл Чарус. – Из-за той темноглазой небось.
– А хоть бы и так! – не стал отпираться Тарни.
– Всё равно сказать надо, – поддержал брата молчаливый обычно Гарни. – Не по-людски промолчать.
Кукач поспешил согласиться.
– У Тарни, конечно, не башка, а один сплошной охал, но сейчас он и впрямь верно сказал. Темноглазая там или нет – не знаю и знать не хочу. Но с кланом Лайка мы всегда в ладу были – так что негоже их оставлять в неведении, – закончил Твердислав.
Сообща решили идти дальше. Джейана волноваться не должна – всё же трех гонцов назад отправили! Через спокойные места давно уже добрались. Ничего, переживёт род несколько дней без вожака. Джейана не хуже всё сумеет управить.
Не бывает ничего «простого», резко оборвала она сама себя. Тоже мне, клуша, нашла чем себя утешать! Как маленькая, пра-слово! Нет, Джейана, не юли. Беда пришла. И немалая. Кто-то ополчился на клан Твердиславичей – и притом посильнее обычных Ведунов, равно как и иной, привычной напасти. В конце концов, что там Ведуны – от них и откупиться можно. Подумаешь, потом пояса придется потуже затягивать! Не впервой. А вот теперь…
И Джейана немедля начала действовать. А когда Джейана действовала, да ещё и в отсутствие Твердислава – это значило, что в клане наступало форменное светопреставление, как говаривал в таких случаях Учитель.
Мирная картина – мальчишки ползают по свисающим с ветвей щитолиста канатам, рядом девчонки помладше окружили большие деревянные качели. Все это мгновенно исчезло как сметённое ураганом.
Перво– наперво были подняты все, кто хоть мало-мальски владел боевыми заклятиями. Плакса Гилви приведена в чувство посредством нескольких пощечин и отправлена вместе с двумя десятками парней-подростков и девчонок на Ближний Вал -давным-давно отсыпанное сооружение на случай вторжения нечисти и никогда не использовавшееся – невдалеке от входа в скальное кольцо. Ближний Вал перегораживал проход от скал до берега Ветёлы; ну а о самой реке Джейана решила позаботиться сама.
Остальные – и мальчишки, и девчонки – отправились перетаскивать в хранилища беззаботно составленные на открытых местах короба и корзины с припасами. Джейана пощадила только травниц, матерей с крошечными живулечками да ещё тех, кому вот-вот приспеет пора рожать.
Становище, как никогда, напоминало развороченное гнездо листоносов; удостоверившись, что никто не отлынивает и не прячется в кустах, Джейана двинулась к Ветёле. Отправилась вдвоём с Фатимой – сторожевое колдовство не терпит многолюдства.
Вот и берег, шевелят длинными зелёными лапами на дне водяные травы. Тут всё безмятежно, всё беззаботно – гоняют водомерки, застывают в воздухе стрекозы да резвится, порхает над цветами мелкая фейная мелочь. Ей, так её и растак, все едино – дети ли Великого Духа владеют краем или злобная нечисть. Феечек никто никогда не трогает – красивые они, потешные, но бесполезные. То есть в смысле – ни вреда от них, ни пользы. Фатима, правда, утверждает, что они пчел к цветам приманивают. Ну да Фатиме, как известно, даже за ведуньиных тварей случалось заступаться.
Джейана скинула сандалии, вошла по щиколотку в мелкую воду. Пятку немедленно пощекотал шкодливый водяной пузырник, но, присмотревшись, понял, с кем имеет дело, побелел от ужаса и так дунул в своём серебристом пузырьке-коконе прочь, что казалось – волна побежала. Повторным взглядом Джейана его не удостоила.
Слова вбивались в податливую плоть реки, точно тяжелые сваи в дно. Джейана звала, звала низким горловым зовом, и Гилви с компанией, что слышали слабый отголосок этого зова, невольно втягивали головы в плечи, поёживаясь от страха. И почему Твердислав – вожак всем другим кланам на зависть – себе такую жуткую ведьму выбрал? Нет, не уродину – красива Джейана, очень красива, это даже завистливые соперницы признают – но такую злющую да ещё и с такой Силой! Что, других пригожих девчонок под боком не было? Да помани он – любая бы побежала, только пятки б засверкали! Даже скромница Фатима.
Джейана звала, обратив всю себя в этот Зов. По жилам струилась не кровь – огненная влага; голова кружилась, девушка задыхалась, но не останавливалась. Начав обряд, смертный назад отступить уже не может.
Все в заклятие подчинено строгим законам. «Структурировано», как говорит Учитель, но этого слова Джейана не любит. Как и многих других, что порой срываются с окаймлённых седой бородой и усами губ наставника. Чужие они, эти слова. Колкие какие-то, кусачие. Неуютные. Их даже языку произносить неприятно. Словно кусок тухлятины во рту.
Науку плести даже самые сложные заклинания Джейана познала в совершенстве. И Учитель ей почти не требовался. Старик только и мог, что поражаться – с какой быстротой Джейана схватывала всё, о чем он толковал.
Заклятия – это команды. Те, кто их исполняет, сильны, но тупы. Иначе бы не исполняли. Поэтому всё зависит от того, насколько четко ты им все объяснишь. На словах ничего сложного, а вот вызвать для защиты становища водяного духа из всего клана способна одна Джейана. А вот Фатима, сколько Джейана с ней ни бьется, никак повторить не может.
Девушка быстро и четко вбросила в Зов все выкладки. Назубок прошлась по всему, что есть суть водной стихии, перечислила все законы, что ею управляют. И, несмотря на черноту в глазах, с торжеством увидела, как поверхность Ветёлы вспухла, взбугрилась, как надулся чудовищный пузырь и как, разорвав изнутри его прозрачные стенки, на волю выбралось невиданное создание, все словно бы из туго свитых водяных струй. Оно имело голову и руки; туловищем же и ногами ему, очевидно, служила вся Ветёла.
– Что тебе, дочь Тверди? – с претензией на торжественность прогудел булькающий переливчатый голос.
– Спасибо, что явился на мой зов, Юм-Чак. – Джейана поклонилась. – Тем знанием твоего естества, что сейчас повторила я, заклинаю тебя и прошу встать здесь на стражу. И держать здесь дозор три дня и три ночи. Потом я отпущу тебя и поставлю кого-нибудь тебе на замену.
– Будь по-твоему, дочь Тверди. Во имя того знания, коим владеешь ты, я исполню сказанное тобой. Но помни – ровно через три дня и три ночи моя служба кончится, и не скоро сможешь ты призвать меня вторично. Совет тебе – заранее позаботься о надёжном стороже.
Джейана не успела поблагодарить неожиданно разговорившееся существо. Водяной горб на поверхности Ветёлы опал, и минуту спустя ничто уже не напоминало о случившемся. Но Джейана знала – там, в глубине, в чёрной донной яме, покорный её воле дух заступил на неусыпную стражу. Теперь за русло можно не волноваться. Три дня и три ночи здесь не проскользнёт ни ходячая, ни плавающая, ни летающая тварь. А там мы ещё что-нибудь придумаем.
– Здорово это у тебя выходит, – задумчиво проронила Фатима, мелко семеня рядом с широко шагающей Джейаной к Ближнему Валу. – Слушаются они тебя, словно меня – травяные силы.
– А знать надо, чего хочешь, и идти до конца, – не поворачивая головы, бросила Джейана. Фатима, самая способная в клане, её порой просто бесила. Нюня, размазня, всех жалеет, глаза вечно на мокром месте! И сейчас – не столько в её, Джейаны, заклятия вникала, сколько за неё, Джейану, боялась. Дурёха, слова другого нет.
– Ты мне лучше скажи – повторить сумеешь? – Джейана в упор взглянула на спутницу, и нежная Фатима тотчас потупилась. Прядь смоляных волос упала на глаза.
– Все ясно, – процедила Неистовая. – Сколько тебе, глупой, можно твердить – ежели со мной что случится, ты первой чародейкой станешь! Кроме тебя, больше некому. А ты даже водяного стража вызвать не можешь! Вот и ответь мне – как на тебя клан оставлять?
Под яростным взором Джейаны Фатима потупилась, съёжилась, втянула голову в плечи, словно нашкодившая девчонка-малолетка, которой вот-вот предстоит отведать Джейаниного волшебства (седьмицу будут неотвязные кошмары одолевать, скажем) или простой немудрёной розги. Неистовая и ею не брезговала.
– Не гожусь я для такого, Джей, – еле слышно пролепетала Фатима. – Ну никак не гожусь, хоть плачь. Ты – другое дело, в тебе душа огненная, она все может, уж ты мне поверь, я-то вижу. Другого кого возьми вместо меня, а? Что, девчонок с Силой мало? Хоть та же Гилви!
– Гилви соплячка еще. Над ранами рыдает, крови боится. Оплеухами в чувство приводить приходится, – жёстко отрезала Джейана. – А мне сроку уже немного осталось. Год – и за нами с Твердиславом Корабль придет. На кого я клан оставлю, а? Кроме тебя – некого. Иришка – травница от Великого Духа, и нечего ей в кровавую ворожбу лезть. Не получится. Дженнифер – лекарка, а больше ничего не умеет, хотя, – она критически оглядела Фатиму, – покрепче тебя духом-то будет. Остальные – либо молоды ещё, как Гилви или, скажем, Линда с Олесей, либо силы должной не имеют, ну вот хотя бы Светланку возьми. Есть, конечно, среди малышни кое-кто. Лиззи, например. Настоящеей Ворожеей станет, точно говорю! Но мы-то ждать не можем. Сейчас на клан беда движется, понимаешь, Фати, сейчас! Я её, эту беду, всей шкурой чую!
– Я тоже, – робко вставила Фатима.
– И ты? Ну вот, тем более! – Джейана досадливо дёрнула плечом. – Вот ты сейчас тут ноешь – «не надо меня, не надо, другую возьми», а я тебе так скажу: клану нужно будет – я кровавым потом изойду, но ты у меня колдовать станешь. Потому что клан должен жить, и баста. Жить, пока я здесь, и жить, когда меня не станет.
Фатима быстро и мелко закивала.
– Только реветь не вздумай, – презрительно бросила Джейана. – Слёз твоих мне только теперь и не хватало! Ладно, подруга, сделаем так – иди к своему Дэвиду, можешь с ним побыть. До вечерней зорьки даю тебе отпуск.
– Ой, правда? – Фатима потупилась и покраснела. Там, где другие девчонки успевали погулять с тремя-четырьмя парнями, черноглазая волшебница оставалась неизменно верна раз и, похоже, навсегда выбранному Дэвиду. Слёзы мгновенно высохли.
– Правда, правда, – усмехнулась Джейана. – Давай, давай, поторапливайся! За таким делом время, знаешь ли, быстро бежит.
Уф, как от этой слабачки отделалась, так даже дышать легче стало, пра-слово.
На Ближнем Валу Неистовую встретило тревожное молчание. То, что Джейана послала в передовую стражу не следующий по старшинству десяток парней, а всех, кто умел разить скорее магией, нежели копьем, яснее ясного сказало – враг рядом, и этот враг не обычные зловредные твари, с коими привыкли иметь дело. Нет, на сей раз откуда-то из глубины лесов наползало иное, неопределенно-смутное, но куда как более страшное.
Джейана молча обошла Вал, пристально поглядела в глаза каждому из защитников. Хорошо смотрят, твердо. Даже Гилви взгляда не отвела. Это правильно. Добрая Ворожея из неё со временем получится. Если доживет, конечно.
Ближний Вал был хорош. Высотой почти в полтора человеческих роста да прибавь перед ним ещё и ров той же глубины. Нет, не зря гонял Твердислав всех по весне поправлять оплывшие скаты, подумалось Джейане. Как чувствовал любый. В сердце ворохнулась острая игла тревоги, так что Джейане пришлось вонзить ногти в ладони, чтобы не застонать. Держись! Держись! На тебя весь клан смотрит, все родовичи, Учитель, а сверху сам Великий Дух пристально наблюдает – как-то Его даром отмеченная своими силами распорядиться сумеет?
Не до тревоги о любимом сейчас. Это девчонки, у кого парни с Твердиславом ушли, могут красные от слёз глаза кулачками тереть, а она, Джейана, по прозвищу Неистовая, и малейшей своей слабости показать не имеет права. Потому что тогда клан дрогнет и перестанет быть. Исчезнет, растает, растворится без следа и без памяти. Ничего страшнее Джейана не могла даже вообразить.
– Слушайте меня, Твердиславичи. Кто на нас идет, я пока сказать не могу. Не время сейчас гаданья совершать. Ночью я всё справлю. А пока – к худшему готовьтесь. К тому, что на нас Неведомое выйдет.
Кто– то из девчонок ойкнул и тотчас зажал себе рот.
– Не ныть! – Джейана сверкнула глазами и даже ногой притопнула. – Выдюжим. А может, нас и вовсе стороной минет. Не знаю. Одно мне только точно ведомо – если видишь дым, готовься пожар тушить. И хвали Великого Духа, если огонь сам под дождём погаснет. Ночью сегодня я к вам приду – как только с гаданием все справлю. Кто чего спросить хочет?
– Джейана, а где Твердислав?
На лице Неистовой не дрогнул ни единый мускул.
– Папридоя они гнать ушли, разве не знаешь, Олеся? Как смогут – вернутся. Вот и всё. А ни о чём ином чтобы и думать не могли!
Постояла, для внушительности подержав над головой сжатый кулак. Зубы стиснула – аж захрустели, потому что ничего так не хотелось сейчас, как в голос взвыть.
Что, ну что с ним случиться могло? Нет ни такого зверя, ни такого Ведуна, ни твари ведуньей такой, чтобы с ним совладала бы так запросто! Если гон не так пошёл или в лесу что-то встретилось – непременно бы гонцов прислал. А так майся, терзайся, не зная, что и подумать. Поневоле всякая чушь в голову лезет. Та самая, о которой прочим сама и думать запретила. Потому что если не то Неведомое, каждый шаг которого болью во всей Джейаниной душе отдаётся – что ещё могло остановить Твердислава и его десяток? Что?! Разве что целая рать Ведунов. Да только откуда ж этой рати взяться? На Пэковом Холме стража стоит, во все глаза смотрит. Ребята надежные, зоркие, не сони, не из тех, что в облаках витают. Что, и они уже? И их уже?! Да нет, нет, нет! Сейчас, сейчас. Доберусь домой, все как положено справлю.
* * *
Четкий и ровный Ведуньин след вёл Твердислава с товарищами на юг. Ведунья не плутала. Не выделывала хитрых петель, не наводила обманных мороков – словно шла не по землям одного из сильнейших кланов, а по своим корневым владениям – тем, что за Лысым Лесом.
Сейчас Твердислав уже горько жалел, что с ними нет оружия. Не любят ни Ведуны, ни Ведуньи холодного железа. Когда приходится вести поединок одной лишь магией – куда как тяжелее. Но ничего. И на ведуньины хитрости у нас управа найдется. Жаль, конечно, что от гор они далеко – там можно было бы гномов поднять. Они всегда помогут, хоть и небескорыстно. Зато в долг лёгко верят и скорой отдачи не требуют. А все знают, что Твердислав своего слова ещё ни разу не нарушил.
Шли молча. Всё давно сговорено. Каждый знает, что ему делать, если впереди внезапно возникнет затянутая в латаный чёрный плащ длинная тощая фигура с непременной железной косой на длинной рукоятке. Натиск свиты примут на себя близнецы и Кукач, а Твердиславу с Чарусом достанется сама злодеица.
Ведуны никогда не оставляли клан Твердислава в покое на сколько-нибудь долгое время. И летом, и зимой они то и дело подступали к окружавшим становище скалам. Иногда их удавалось остановить ещё на Пэковом Холме, порой они прорывались на подступы к Ближнему Валу; и в этом году, собравшись с силами, Ведуны дважды серьёзно атаковали – и от них пришлось откупаться. Твердислав дёрнул щекой – вспоминать об этом было и больно, и стыдно. Спасибо разумной Джейане, охолонула, привела в себя, сама говорила с нечистью – и выкуп удалось изрядно скостить. Он, Твердислав – недаром имя такое! – на подобное не способен. Он скорее бросился бы в драку без надежды победить, чем стал бы говорить с отродьем Змеиного Холма. Это плохо. Вожак клана на то и вожак, чтобы уметь, когда надо, говорить камнями и стрелами, а когда надо – льстивыми обманными речами. Если б не Джейана, Твердиславичам пришлось бы худо. Ох, не похвалит, не похвалит за такое Великий Дух, когда, возлетев на Летучем Корабле, он, Твердислав, предстанет перед Его грозными очами и будет держать ответ по всей строгости за всё сделанное, а паче того – за несделанное.
К югу от обычных охотничьих угодий клана Твердиславичей, густых смешанных лесов, пересеченных сухими увалами, начиналась Речная Страна. Голубая, обогнув лесистые взлобки и завершив широкую петлю почти в три дня пути, разливалась по обширной низине, образуя бесчисленные рукава, протоки, старицы и озерца. Высокие лесные островины перемежались долгими нудными болотами, покрытыми зарослями стрелок, темно-венчиковых матрасников и уткопрятов. Чёрная вода медленно-медленно струилась по бесчисленным жилам этой земли; места считались не слишком опасными, самых вредных зверей владычествующие здесь кланы давно повыбили и за небольшую мзду в перелётный сезон разрешали охотиться тут всем соседям. Клан Твердислава не был исключением. И сам вожак, и Чарус, и Кукач, и близнецы бывали здесь не раз и не два. Местность они знали – пусть не так хорошо, как здешние старожилы, но вполне нормально для продолжения погони.
На быстром совете, созванном утром второго дня преследования, Кукач предложил повернуть. Ясно было, что Ведунья прошла мимо клановых владений, так что пусть теперь с ней разбираются Джой и Лайк.
Совет звучал вполне резонно.
– Ты что скажешь, Тарни? – Весь разговор вёлся, конечно же, беззвучно.
Тарни, весёлый, с ярко-жёлтыми солнечными волосами, задорным курносым носом и бесчисленными веснушками, только пожал плечами.
– А што? Кукач дело толканул. Мы своё сделали. Можно и назад вертаться. Но вот только я бы весть Лайку подал. Нехорошо. Соседи всё ж таки.
– Знаю я всё, знаю, – ехидно вплёл Чарус. – Из-за той темноглазой небось.
– А хоть бы и так! – не стал отпираться Тарни.
– Всё равно сказать надо, – поддержал брата молчаливый обычно Гарни. – Не по-людски промолчать.
Кукач поспешил согласиться.
– У Тарни, конечно, не башка, а один сплошной охал, но сейчас он и впрямь верно сказал. Темноглазая там или нет – не знаю и знать не хочу. Но с кланом Лайка мы всегда в ладу были – так что негоже их оставлять в неведении, – закончил Твердислав.
Сообща решили идти дальше. Джейана волноваться не должна – всё же трех гонцов назад отправили! Через спокойные места давно уже добрались. Ничего, переживёт род несколько дней без вожака. Джейана не хуже всё сумеет управить.
Глава четвёртая
Когда Буян пришел в себя, уже смеркалось. Он лежал на дне какой-то заросшей ямины, уже не поймёшь – то ли начатого и недостроенного логова корогрызов, то ли следа охотничьих раскопок корнееда. Яма оказалась глубокой, сухой и чистой. Ни тебе ядовитой травы, ни зловредных лиан, вообще ничего.
– А дело-то твоё, парень, дрянь, – вдруг произнёс тонкий, противненький голосок.
– Кто тут?! – Буян ошалело подскочил.
Сверху, над ним, на самом краю, в развилке выпершего из земли древесного корня, удобно устроился щелкунчик. Не травяной, не из знакомых. Как бы дикий – на нём не девчонками клана сшитая одежка, а какой-то серый флер.
– Я, я. Не скачи так, – щелкунчик неприятно усмехнулся. – Не пугайся, не съем. Тебя другие и без меня съедят. Шутка. – И, видя перекошенную от ужаса физиономию Буяна, вновь разразился тонким, мерзким и злорадным смехом.
– Чего тебе? – прохрипел Буян. Рука его помимо воли искала что-нибудь потяжелее – запустить в наглеца! Обычно щелкунчики были неприкосновенны, и даже Неистовая не дерзала с ними связываться; но сейчас, когда он, Буян, уже не родович, а…
– Правильно, изгой, – вдруг кивнул щелкунчик. Распустил флёр, потрепетал крылышками и назидательно закончил: – А вот кидаться в меня я бы тебе не посоветовал. Плохо будет.
– А мне уже терять нечего, – прорычал Буян, сжимая кулаки.
– Ну, это ты не прав. У тебя ещё жизнь осталась, – заметил щелкунчик. – И я, собственно говоря, хотел совет тебе дать.
– Какой-такой совет?
– Ты, Буян, теперь изгой. Клан тебя отринет, не сомневайся. Твердислав-то, может, ещё бы и простил, а вот Джейана никогда. Она тебя самолично на съедение кособрюху отдаст. Так что возвращаться тебе, прямо скажем, теперь некуда. А в лесу ты один сгинешь. У тебя даже ножа не осталось.
Речи щелкунчиков обычно – один сплошной писк; однако ж этот умудрялся чуть ли не вещать, причем – проникновенно. И голос его уже не казался Буяну ни смешным, ни писклявым.
– А дело-то твоё, парень, дрянь, – вдруг произнёс тонкий, противненький голосок.
– Кто тут?! – Буян ошалело подскочил.
Сверху, над ним, на самом краю, в развилке выпершего из земли древесного корня, удобно устроился щелкунчик. Не травяной, не из знакомых. Как бы дикий – на нём не девчонками клана сшитая одежка, а какой-то серый флер.
– Я, я. Не скачи так, – щелкунчик неприятно усмехнулся. – Не пугайся, не съем. Тебя другие и без меня съедят. Шутка. – И, видя перекошенную от ужаса физиономию Буяна, вновь разразился тонким, мерзким и злорадным смехом.
– Чего тебе? – прохрипел Буян. Рука его помимо воли искала что-нибудь потяжелее – запустить в наглеца! Обычно щелкунчики были неприкосновенны, и даже Неистовая не дерзала с ними связываться; но сейчас, когда он, Буян, уже не родович, а…
– Правильно, изгой, – вдруг кивнул щелкунчик. Распустил флёр, потрепетал крылышками и назидательно закончил: – А вот кидаться в меня я бы тебе не посоветовал. Плохо будет.
– А мне уже терять нечего, – прорычал Буян, сжимая кулаки.
– Ну, это ты не прав. У тебя ещё жизнь осталась, – заметил щелкунчик. – И я, собственно говоря, хотел совет тебе дать.
– Какой-такой совет?
– Ты, Буян, теперь изгой. Клан тебя отринет, не сомневайся. Твердислав-то, может, ещё бы и простил, а вот Джейана никогда. Она тебя самолично на съедение кособрюху отдаст. Так что возвращаться тебе, прямо скажем, теперь некуда. А в лесу ты один сгинешь. У тебя даже ножа не осталось.
Речи щелкунчиков обычно – один сплошной писк; однако ж этот умудрялся чуть ли не вещать, причем – проникновенно. И голос его уже не казался Буяну ни смешным, ни писклявым.