Страница:
Ник Перумов Разрешенное волшебство
Vis pacem, para bellum [1].
Пролог
Летний вечер выдался просто на загляденье. С юга налетел легкий, живительный ветерок, разогнавший сгустившуюся было к полудню удушливую жару. И, когда из-за темноты пришлось оставить все игры, малыши как-то сами собой потянулись к Костровому Дереву. Скоро их тут собралось, наверное, десятков пять или даже шесть; некоторые тотчас побежали за хворостом.
– Ну, чего сбежались, глазастики? – Из темноты шагнула Фатима, правая рука главной Ворожеи клана Джейаны Неистовой. – Опять вам историй?
– Да, да, да! – Малыши радостно загалдели на разные голоса, точно птенцы в весеннем лесу.
– Про деяния Великого Духа, – застенчиво попросила хорошенькая девчушка лет восьми с каштановыми волосами до самых колен. Никто из красавиц клана так и не смог разгадать несложное колдовство, позволявшее Ларе когда надо – распускать волосы так, что они струились пышным, великолепным водопадом, или окутывали её настоящим плащом, на зависть всем без исключения девчонкам, а когда надо – обращать в нечто очень плотно и туго свернутое, так что можно было возиться в любой пыли.
– Про начало начал! – тут же поддержали Лару другие голоса.
– Так ведь уже сколько раз слушали! – улыбнулась Фатима, привычно отбрасывая назад гриву чёрных волос, заплетённых в добрую сотню тонких косичек.
– Ну и что, ну и что, а мы ещё хотим! – последовал дружный многоголосый ответ. – И Учитель спросит.
– Ну, так и быть, слушайте. Скажу так, как сама от Учителя слышала, а ему, в свою очередь, поведал всё это Исса, Великий Учитель, получивший откровение из уст самого Великого Духа.
"Сперва не было ничего. Совсем-совсем ничего – ни земли, ни моря, ни леса, ни воздушного океана, ни неба над ним. Одна непроглядная чернота расстилалась вокруг, да мерцали в ней одинокие огоньки сотворенных в предвечные времена звёзд. Разделённые безднами пустого пространства, впустую полыхали огни, и жар их бессилен был оживить вечную ночь, что царила в Сущем.
И наскучило это Великому Духу, Тому, Чьё Имя непроизносимо. В стародавнюю пору, когда не родилось ещё само Время, сотворил он звёзды, дабы разогнать мрак, и тьма частично рассеялась, но не отступила. Горячие лучи звёзд пронзали бесконечность, теряя по дороге и тепло, и силу. Даром пламенели звёздные костры, и не было в Сущем того, кому пошло бы на пользу их бесконечное сияние.
И тогда Великий Дух в великой своей милости создал планеты и заставил их обращаться вокруг светил, повинуясь строгим законам. Жгли лучи каменные лики пустых планет, и от столкновения твёрдого с лучистым на планетах родилось движение. Что, непонятно, глазастики? Это ничего, Учитель сам говорит, что, только придя в чертоги Великого Духа, познаём мы истину до самой последней её, Истины, капли.
На каменных равнинах возникла жизнь. Травы и деревья, птицы и звери. И многие другие тоже появились тогда – люди, эльфы, гномы, духи и иные существа как облечённые плотью, так и лишённые ее.
И воцарился хаос.
Неправедной была эта жизнь. Брат восставал на брата. Друг покушался на жизнь друга. Каждый говорил: «Се моё, и се – моё же!» И лилась кровь. Люди убивали людей".
(Кто– то самый впечатлительный из малышей даже всхлипнул -как всегда на этом месте – не укладывается такое в голове, хоть тресни! Как бы Учитель ни сердился. Чтобы люди убивали бы людей! И не представишь даже. Враг общий – Ведуны да их нечисть! Как же можно с братьями сражаться?!)
"Попытался Великий Дух тогда вразумить ожесточившихся, утишить страсти, дать людям и иным разумным созданиям, что живут и умирают, великую свою Правду. Принял Он человеческий облик – и спустился на землю. На одной из бесчисленных планет.
Но не стали люди слушать Его голос, ибо не открывал он им всей своей Сути, и принимали Его за лишённого разума.
А нечисть, возникшая ещё допрежь самых старых звезд, всё подбивала людей отвернуться от его, и наговаривала на его, и сеяла в сердцах пустые, лживые ярость и смуту.
И настал день, когда Его побили камнями. Во веки вечные будет проклят этот город. И сотворившие сие злодейство тоже будут прокляты. Обратились они сами в злобную нечисть, в проклятых Ведунов, – и с той поры вредят людям как только могут.
Понял тогда Великий Дух, что нужно иное.
И сотворил наш мир. И всех нас". – Голос Фатимы зазвенел от волнения. Приподнявшись на цыпочки, вытянувшись, точно струна, она продолжала:
"Все мы есть дети Великого Духа. Им сотворены мы. И каждый малыш, что рождается в клане, есть Его прямой потомок.
Создал Он наш мир, и всех нас, и кланы, чтобы в правде и праведности жили бы мы здесь, совершенствуясь и ожидая того дня, когда придут за нами Летучие Корабли и отвезут нас туда, где Великий Дух изложит нам наш долг. Когда каждый из нас отсчитает восемнадцать солнечных кругов – покинем мы этот мир и вознесемся к престолу Великого Духа, нашего Отца и создателя.
И в милости и доброте своей дал он нам мудрых Учителей. И первым из них был Исса, Великий Учитель, коему открылось всё, о чём поведала я вам.
Но и нечисть не дремала. Ведуны проникли и сюда, в заповедный мир; однако ж не стал Великий Дух поражать их Своей силой. Как испытание дана нам и эта напасть, и должно нам, сражаясь с ними, делом подтверждать доверие и любовь нашего Отца…"
– Ну, чего сбежались, глазастики? – Из темноты шагнула Фатима, правая рука главной Ворожеи клана Джейаны Неистовой. – Опять вам историй?
– Да, да, да! – Малыши радостно загалдели на разные голоса, точно птенцы в весеннем лесу.
– Про деяния Великого Духа, – застенчиво попросила хорошенькая девчушка лет восьми с каштановыми волосами до самых колен. Никто из красавиц клана так и не смог разгадать несложное колдовство, позволявшее Ларе когда надо – распускать волосы так, что они струились пышным, великолепным водопадом, или окутывали её настоящим плащом, на зависть всем без исключения девчонкам, а когда надо – обращать в нечто очень плотно и туго свернутое, так что можно было возиться в любой пыли.
– Про начало начал! – тут же поддержали Лару другие голоса.
– Так ведь уже сколько раз слушали! – улыбнулась Фатима, привычно отбрасывая назад гриву чёрных волос, заплетённых в добрую сотню тонких косичек.
– Ну и что, ну и что, а мы ещё хотим! – последовал дружный многоголосый ответ. – И Учитель спросит.
– Ну, так и быть, слушайте. Скажу так, как сама от Учителя слышала, а ему, в свою очередь, поведал всё это Исса, Великий Учитель, получивший откровение из уст самого Великого Духа.
"Сперва не было ничего. Совсем-совсем ничего – ни земли, ни моря, ни леса, ни воздушного океана, ни неба над ним. Одна непроглядная чернота расстилалась вокруг, да мерцали в ней одинокие огоньки сотворенных в предвечные времена звёзд. Разделённые безднами пустого пространства, впустую полыхали огни, и жар их бессилен был оживить вечную ночь, что царила в Сущем.
И наскучило это Великому Духу, Тому, Чьё Имя непроизносимо. В стародавнюю пору, когда не родилось ещё само Время, сотворил он звёзды, дабы разогнать мрак, и тьма частично рассеялась, но не отступила. Горячие лучи звёзд пронзали бесконечность, теряя по дороге и тепло, и силу. Даром пламенели звёздные костры, и не было в Сущем того, кому пошло бы на пользу их бесконечное сияние.
И тогда Великий Дух в великой своей милости создал планеты и заставил их обращаться вокруг светил, повинуясь строгим законам. Жгли лучи каменные лики пустых планет, и от столкновения твёрдого с лучистым на планетах родилось движение. Что, непонятно, глазастики? Это ничего, Учитель сам говорит, что, только придя в чертоги Великого Духа, познаём мы истину до самой последней её, Истины, капли.
На каменных равнинах возникла жизнь. Травы и деревья, птицы и звери. И многие другие тоже появились тогда – люди, эльфы, гномы, духи и иные существа как облечённые плотью, так и лишённые ее.
И воцарился хаос.
Неправедной была эта жизнь. Брат восставал на брата. Друг покушался на жизнь друга. Каждый говорил: «Се моё, и се – моё же!» И лилась кровь. Люди убивали людей".
(Кто– то самый впечатлительный из малышей даже всхлипнул -как всегда на этом месте – не укладывается такое в голове, хоть тресни! Как бы Учитель ни сердился. Чтобы люди убивали бы людей! И не представишь даже. Враг общий – Ведуны да их нечисть! Как же можно с братьями сражаться?!)
"Попытался Великий Дух тогда вразумить ожесточившихся, утишить страсти, дать людям и иным разумным созданиям, что живут и умирают, великую свою Правду. Принял Он человеческий облик – и спустился на землю. На одной из бесчисленных планет.
Но не стали люди слушать Его голос, ибо не открывал он им всей своей Сути, и принимали Его за лишённого разума.
А нечисть, возникшая ещё допрежь самых старых звезд, всё подбивала людей отвернуться от его, и наговаривала на его, и сеяла в сердцах пустые, лживые ярость и смуту.
И настал день, когда Его побили камнями. Во веки вечные будет проклят этот город. И сотворившие сие злодейство тоже будут прокляты. Обратились они сами в злобную нечисть, в проклятых Ведунов, – и с той поры вредят людям как только могут.
Понял тогда Великий Дух, что нужно иное.
И сотворил наш мир. И всех нас". – Голос Фатимы зазвенел от волнения. Приподнявшись на цыпочки, вытянувшись, точно струна, она продолжала:
"Все мы есть дети Великого Духа. Им сотворены мы. И каждый малыш, что рождается в клане, есть Его прямой потомок.
Создал Он наш мир, и всех нас, и кланы, чтобы в правде и праведности жили бы мы здесь, совершенствуясь и ожидая того дня, когда придут за нами Летучие Корабли и отвезут нас туда, где Великий Дух изложит нам наш долг. Когда каждый из нас отсчитает восемнадцать солнечных кругов – покинем мы этот мир и вознесемся к престолу Великого Духа, нашего Отца и создателя.
И в милости и доброте своей дал он нам мудрых Учителей. И первым из них был Исса, Великий Учитель, коему открылось всё, о чём поведала я вам.
Но и нечисть не дремала. Ведуны проникли и сюда, в заповедный мир; однако ж не стал Великий Дух поражать их Своей силой. Как испытание дана нам и эта напасть, и должно нам, сражаясь с ними, делом подтверждать доверие и любовь нашего Отца…"
Часть I МАГИЯ В КРОВИ
Глава первая
– Тихо! Смирно лежи, пня корявая!… Не слышишь ничего, што ли?… Кособрюх ломится! Чуешь, глупная?
– Да откуда ж ему здесь взяться-то? Так что сам ты глупной! Зыриком лучше глянь, чего мешкаешь!
– Да не мешкаю я! А откуда кособрюх здесь взялся – почём я знаю! Что я тебе – Учитель? У него и спрашивай. А если в ухе кублон торчит, так я не виноват.
Треск веток раздался неожиданно близко. Куда ближе, чем хотелось бы засидчикам. Обычно заросли крякосава служили надёжным убежищем, и толстые, неповоротливые кособрюхи остерегались соваться в густорост, понимая, где могут устроиться двуногие охотники. Этот кособрюх, верно, какой-то шальной попался…
В неглубокой ямке между выпершими из земли корнями крякосава (летунки-кряки любят на нём ночевать – отсюда и название) затаилось двое добытчиков – мальчик и девочка, наверное, лет двенадцати. а обоих – одинаковые домотканые серые подпоясанные рубахи и широкие штаны до колен. И он, и она босые, привыкшие ходить и по грязи, и по снегу. Девочка остролицая, с задорно вздёрнутым носиком и копной растрёпанных, криво и неровно подрезанных огненно-рыжих волос, глаза большие, серые, любопытные. Мальчишка, напротив, чёрен как смоль, левый угол рта оттягивал книзу неровно сросшийся шрам; костяшки кулаков покрыты не по-детски грубыми мозолями. В руке он сжимал короткое и толстое копьецо из неошкуренного древесного стволика – красноплодка хороша не только ягодами. Заостри кол, обожги на костре – и вот тебе копьё, не хуже боевой рогатины с кованым жалом. Девочка держала наготове короткий самострел; болтом служил заточенный обрубок всё той же красноплодки.
Кособрюх дуром сунулся из подроста – крякосав всегда окружён целой порослью высоче-е-нных трав, таких, что не поймешь – то ли трава, то ли уже куст. Из-под черных отвислых губ зверя торчали четыре парных клыка – малые; два больших были сломаны, верно – в драке. При виде готовых к бою двуногих кособрюх завыл, утробно и низко, и, словно камень с горы, ринулся вперед.
Мальчишка действовал хладнокровно и точно. Извернувшись, он с силой вонзил копьё под левую лопатку зверя, в серую, поросшую редким вытертым мехом шкуру. Несмотря на броню чудовищных мускулов, копьё легко пробило плоть, дойдя до надсердечной жилы. Кровь, яркая-яркая, брызнула из раны на добрых три сажени, мигом окатив охотников.
Кособрюх заверещал истошно, предсмертно. Все шесть мощных лап, что несли громадное, распираемое мускулами тело, в агонии рыли землю. Из подушечек выдвинулись когти, прочнее и крепче которых только стальные крючья, которыми торгуют Горные кланы; зад страшилища внезапно повело в сторону, словно тот скользил по льду, и девочка не успела увернуться. Мальчишка, звериным чутьём уловив опасность, бросился к ней, с недетской силой отшвырнул прочь – и сам попал под когти.
– А-а-ий! – Девчонка вскочила на ноги. Тело её выгнулось, точно тугой лук, рубашка задралась, обнажив исчерченный кривыми шрамами плоский живот, и она обеими руками метнула из-за головы что-то невидимое в топчущего и рвущего неподвижное человеческое тело кособрюха.
Воздух застонал и загудел. В ужасе порскнула прочь любопытная фейная мелочь, обожающая схватки и слетающаяся, точно мухи на мёд, к месту любого поединка. Толстенный череп зверя раскололся пополам. Мозг вышибло напрочь, забрызгав ствол крякосава; шейные позвонки вырвало и разбросало вокруг. Туша дёрнулась в последний раз и затихла.
Девочка бросилась к спутнику.
– Мих, ну что ты, Мих, ну не надо, не умирай, ну пожалуйста!… – Из глаз её брызнули слёзы. Её саму трясло и шатало; по губам и подбородку двумя аккуратными ручейками струилась кровь; застонав от натуги, она вырвала бесчувственного Миха из-под туши мертвого кособрюха.
Удар когтистой лапы разворотил мальчишке живот, распорол желудок; и как это Мих не умер тотчас, на месте?… несмотря ни на что, он был жив и даже не потерял сознания – только затруднённо, с хрипом, дышал.
– Зови… Джейану…– прошептали губы раненого.
– Счас, счас, – у девчонки тряслись руки, язык заплетался; нужные слова удалось подобрать не сразу, однако же удалось, и светло-серебристый травяной щелкунчик вихрем помчался выполнять полученное приказание.
Покончив с ворожбой, девчонка сунулась было помогать Миху, но тот лишь дёрнул головой, досадуя на всегдашнюю девчоночью глупость:
– Не… трогай… ничего… дурёха… неуклюжая… не… смогла… увернуться… Под когти… полезла… дура глупная…
В ответ девчонка разревелась даже не в три, а в тридцать три ручья. Всё, что ей оставалось, – это сидеть, положив не слишком чистую ладошку на лоб раненого, и ждать подмоги.
Вот уже два года все ближние и дальние кланы свирепо завидовали роду Твердислава. Отвоевать такое место под становище!… нечего сказать, расщедрились Вышние, расщедрились. Оценили по заслугам.
С трех сторон посёлок защищали неприступные скалы. Точно три копейных навершия, они пробили зелень лесов, сомкнувшись плечами, словно хорошие воины в бою. Нечисть могла подступиться только с одной, южной стороны, а хорошо известно, что все злобные твари, служащие Ведунам, предпочитают нападать с севера, словно боясь оставить светлое солнышко за спиной, хотя ослепить противника в бою – первое дело.
С высоты, из мертвого, казалось бы, камня вниз сбегали ручьи. Мелкие, но многочисленные, они питали небольшое озерко, из которого брала начало Ветёла. По берегам озерка и расселились Твердиславичи, разом обретя и крепкую защиту, и вдосталь чистой воды. Ниже по течению Ветёлы, где она, вобрав в себя еще множество мелких ручьев, ручейков, ключей и подключинок, становилось шире и спокойнее, в густых зарослях крякосава и мухоловки была отличная охота. До ближайшего укрывища Ведунов – Змеиного Холма, что посреди Лысого Леса, – два полных дня ходу, и препятствий немало – Ветёла, Пожарное Болото, а главное – Пэков Холм, на котором Твердиславичи всё время держали оборону и от дикой твари, и от ведуновских прислужников. Пэков Холм слыл не простым холмом. Джейана, а за ней и все девчонки, утверждала, что там-де, мол, обитает Старый Пэк, который девчоночьей страже помогает, а парням, за глупость их, глаза отводит и иглы в штаны подсыпает, но главное – предупреждает об очередном набеге. Парни, те, которые постарше, не исключая и самого Твердислава, либо хмыкали, либо пожимали плечами. Никто из них этого самого Пэка в глаза не видел, ни на какие вызывающие заклятия он не отзывался, но в открытую возразить Джейане Неистовой тоже не решались. Да и то сказать – они ведь с Твердиславом… Малыши же, естественно, спорили со сверстницами мало что не до драки, каждый отстаивая свое. Слова же Твердислава никто не знал, а у вожака клана хватало иных забот.
Лето нынче выдалось не из легких. Хотя – сподобил Великий Дух – всё в порядке с малышами. И младенчиков в этом году много, и неведомцев немало. А когда их много – это значит, что Исса, Великий Учитель, почтил их клан своим вниманием. И потому, что ни неделя – в клане двое или трое новеньких. Четырех-пятилетние карапузы, только и умеющие, что раскрывать рот, вечно голодные и прожорливые, точно кособрюхи по весне. Их находили в самых неожиданных местах, голеньких, посиневших от холода, плачущих и ничего-ничего не помнящих о себе. Приходилось начинать с того, что придумывать им имена… Неведомцами занималась Файлинь, у неё это получалось лучше других. Ласковая, очень терпеливая. Ей бы, Джейане, такое терпение.
Девушка вздохнула, разогнув натруженную спину. Уж на что она привычна к этой работе – копать корни толстяков – привычна сызмальства, однако же вот наломалась. Охота плохая, зверь откочевал, Ведуны дважды прорывались к самым скалам, Твердислав их останавливал уже магией Ключ-Камня – последним средством, а потом ещё и откупаться пришлось; запасы малы, на толстяков одна надежда. Джейана выгнала на работы всех от мала до велика; избегли её только сам Твердислав да десяток старших, что с рассвета ушли загонять невесть как забредшего сюда с севера папридоя. Папридой – зверь здоровенный, жутко сильный, но при том совершенно безобидный, если только суметь найти к нему подход. Удастся изловить медлительного великана, зачаровать и притащить в становище – клан надолго будет обеспечен преотличными костяными ножами, что режут не хуже кованых, теплыми меховыми куртками – шкура с папридоя сходит большими кусками вместе с шерстью, и зверя забивать не надо, а также целебнейшим бальзамом, что варят из папридоева дерьма.
– Линка, Джим! Ну-ка, быстро работать! Ишь, в лес они наладились! И не вздумайте мне говорить, что за грибами. Нет их ещё и в помине, я Леснянок спрашивала. И вообще, вам этим самым, за чем в лес рванули, заниматься рано еще. Поняли? А тебе, Джим, я и вовсе кое-что откручу! Клану такие лоботрясы, как ты, не надобны, так что небольшая потеря будет.
Пристыжённые парень с девчонкой (обоим лет по пятнадцати), уже совсем было достигшие вожделенных зарослей (там и впрямь водились грибы, но – права Джейана – не в это время), повернули назад. Джейана ещё немного постояла для внушительности, и вновь склонилась над бороздой.
Нет, ничего так просто не даётся. Твердиславичам досталась отличная скальная крепость – но зато в непролазной, непроходимой глухомани, да ещё и под боком у Ведунов. Все-все остальные кланы – кто в четырёх, кто в пяти, а кто и в целой седмице дней пути от ближайших ведунских логовищ. Правда, там и скал таких нет, и, ежели недруги подступали-таки к поселкам и становищам, их обитателям приходилось много солонее, нежели Твердиславичам.
Однако глухомань есть глухомань. Далеко и до гор, где обитают самые богатые кланы, якшающиеся (по слухам) с племенами подземных гномов; далеко и до чистых, звонких лесов Приморья, где можно порой отыскать путь к зачарованной эльфийской роще; и до настоящих городов, что раскинулись по берегам Светлой, главной из рек этого восточного края, тоже далёко. Хотя, говорят, в тех городах жизнь так себе, вольностей мало, правил много. Тамошние обитатели до судорог боятся, что Ведуны возьмут их обманом, и потому Ворожеи в тех городах только тем и заняты, что отыскивают разбойничьих прислужников. Уверяют, что частенько находят. И без денег в тех городах тоже делать нечего. Но зато там – товары со всего света. И книги, из редких редчайшие, где можно вычитать самые заковыристые и сильные заклятья, а потом доказать перед Учителем свое право на них. Джейана всё подговаривала Твердислава хоть разок сходить в те города, а он всё тянул, тянул, и вот вам, пожалуйста, это лето дурным выдалось, клан сберегать надо, осенью никто в путь не трогается, про зиму даже и говорить не приходится, а весной… Весной за ними с Твердиславом придет Летучий Корабль. И у клана появится новый вожак. Как и новая ворожея.
Эх, жалко. Так много есть чудесного. Те же эльфы, к примеру, или гномы, или города на Светлой. А за океаном, говорили на ярмарке торговцы из Морских кланов, есть места ещё волшебнее. Города там сказочно богаты, шпили и башни в них – из хрусталя, про Ведунов в тех краях и слыхом не слыхивали, а магические существа – все сплошь дружелюбны и расположены к людям. Не то что наши, здешние.
«Бедно у нас как-то всё, – думала Джейана. Руки её двигались словно бы сами по себе, не требуя вмешательства, – работа рутинная, не хватало над ней ещё и думать. – Бедно, серо и скучно. Всё разнообразие – в ведунских набегах. Тьфу, пропасть!»
Она вспоминала чужие рассказы. Горные кланы весьма гордились своей дружбой с подземными существами, о гномах рассказывали скупо и как бы нехотя – но не зря Джейану зовут Неистовой. Сколько бы ни запирался надменный горец, сколько бы он ни задирал нос, когда надо, она своего добьётся.
В глубине гномских подземелий никто никогда не бывал. Ученики из Горных кланов не пропускались дальше двух-трех внешних залов; но и имевшихся там чудес хватало на сотни рассказов. Диковинные машины и механизмы, качавшие воду, ткавшие ткань, моловшие муку. Твердиславичи только-только сподобились соорудить простенькую водяную мельницу, а уж о самоткущих станках речь даже и не заходила. Удивительно, но простые эти вещи упорно не поддавались воздействию магии – сколько ни пыталась Джейана заставить жернова крутиться самим по себе, а муку саму складываться в мешок, ничего не получалось. И это при том, что огненная стрела Джейаны за поприще укладывала чуть ли не любую ведунскую тварь!.
Еще интереснее гномов были эльфы – в точности такие, как и в сказках о них, что Учитель иногда рассказывал младшим. Лесной народ, никогда не покидавший свои зачарованные рощи – если только не отправлялись в таинственные морские плавания к им одним ведомым целям. Прибрежные кланы переняли у эльфов корабельное искусство – и теперь на восток, в глубь лесов, шел настоящий поток товаров и даров моря. Рыба всяких видов, солёная и копчёная, целебные морские травы, раковины, морские чуда, пользовавшиеся особым спросом у клановых ворожей, шкуры невиданных зверей, не пропускавшие воду, и многое, многое другое.
У эльфов Морские кланы перенимали и живопись, и музыку, и танцы – хотя Джейане, если честно, больше по сердцу были немудрёные пляски, придуманные девчонками в её собственном клане. И песенки – простые, но свои. Ко всему, что шло как от гномов, так и от эльфов, ворожея клана Твердиславичей относилась с немалым подозрением.
Известно было, что иногда некоторые из эльфов отправлялись странствовать, щедро передавая дары музыки, песен и танцев тем, кто хотел их слушать, но сюда, на восток, они никогда не забредали. Суматошные россказни парней о том, что там-то и там-то они якобы видели эльфа, были, не сомневалась Джейана, обычным мальчишеским хвастовством.
В войну людских кланов с Ведунами ни эльфы, ни гномы не вмешивались. Нам, мол, это строго-настрого заповедано Великим Духом, Всеобщим Отцом. Ваша это война, люди. Ваша. Вам и нести кровавую ношу. е мечом, не стрелой и не боевым заклятием мы можем помочь – но хитроумным устройством, облегчающим работу, или, скажем, такой песней, от которой загораются сердца и ноги сами несут тебя в сражение. По мнению Джейаны, ни в чем подобном клан Твердиславичей не нуждался.
Конечно, она не отказалась бы посмотреть на эти дивные рощи, где деревья, если верить ярмарочным сплетням, до самого неба, а в ветвях спрятаны эльфийские вольные шалаши, где ночами нет тьмы – все светится разными цветами, и небо над деревьями часто озаряют радостные огни фейерверков. Не отказалась бы, но долг перед кланом превыше всего. На ней, Джейане, всё и держится. Ну вот, кажется, опять что-то стряслось.
…Лёгкий трепет прозрачных крылышек она уловила задолго до того, как щелкунчик-летун отдышался.
– Что у тебя, Лимпидоклий? – Джейана уже чувствовала, что случилась беда.
– Ты опять учуяла меня раньше, чем я тебя! – неподдельно возмутился летун.
– Ты забыл, кто я такая? Я всегда тебя раньше замечу, так что не переживай и не старайся. Ну, так с чем пожаловал?
– Ну, вот так сразу… ты даже мне заклятием не приказала! А уже весть требуешь! – обиделся Лимпидоклий. Крошечный, в смешном зелёном камзольчике (на летунов, словно на куклы, шили все девчонки клана), он сидел на роскошном зонтичнике, закинув ногу на ногу. Щегольские сапожки так и сверкали. Джейана с трудом подавила желание оторвать этой слишком наглой кукле голову… чтобы впредь другим неповадно было перечить, но сразу же выкинула подобную чушь из головы. Нечего и мечтать. Забыла, кто за летунами стоит?…
– Хорошо, – глаза девушки зло сверкнули. – Получай твое заклинание…
Глубокий вдох, затем выдох, свести пальцы, вспомнить в уме все формулы, мысленно очертить Круг Здоровья, почувствовать, как обновленная кровь с новой силой устремилась по жилам…
– Гилви послала… – сообщил наконец летун. Вообще-то его прозывали Летавцем (или Лимпидоклием), но это было уже исключение. Магическим тварям имен не полагалось, этого Летавцем прозвали в обход слов Учителя. Впрочем, кое-какие запреты обходить полагалось, это считалось хорошим тоном, да и сам наставник удивлялся, если все старательно выполняли его наказы полностью, до последнего словечка.
– Гилви послала, и что дальше? – Джейана начала терять терпение. С виду она казалась тонкой и хрупкой, невесть, в чем душа и держится, а попробуй-ка, заломай ее! Крепких парней на обе лопатки укладывала. Учитель таких, как она, особенно ценит и называет непонятным словом «латентный лидер».
– Они с Михом на кособрюха нарвались, – злорадно сообщил Летавец. – Миху зверь пузо распорол. Гилви боится – не выживет парень. Тебя просила поскорее с помощью поспеть. Ниже по течению, там, где кривой копьерост…
– Ах, ты… – Джейана задохнулась гневом. – Тянул с таким!…
– А мне, между прочим, всё едино – что твои родичи, что звери, – обидчиво возразил Летавец. – Он меня, если хочешь знать, тоже просил. Но я-то тебе служу!…
Последние фразы летун выкрикивал уже в пустоту. Джейана вихрем мчалась прочь.
– Фатима! Ирка! Файлинь! Дженни! Да не ты, а Дженнифер! За мной, быстро! Парни, Боб, Сайли, Гимли, Орат! Носилки! И тоже за мной!
Когда Джейана приказывает таким голосом – ей лучше не перечить. Так приложит, что полдня голова гудеть будет.
Объяснять некогда. Приказы должны выполняться без рассуждений, иначе клан не выживет, и они с Твердиславом не смогут предстать перед Великим Духом.
Бежали хорошо, ровно, не теряя дыхания, – всё, как она учила. Фатима, тонкая, точно речной тростник, тоньше даже её, Джейаны, но силой не обделенная. Правда, полностью использовать эту силу Фати так и не научилась. Один только талант в ходу – врачевательница каких мало. Кланы Середы и Мануэля предлагали за нее угодий на день пути, но Твердислав стоял насмерть. Видимо ли дело – родичей продавать! Глаза их бесстыжие, вот и всё!…
Ирка и Дженнифер – тоже хорошие лекарки, хоть и послабее будут. А Файлинь как никто умеет утешить и успокоить, внушить раненому, когда он придет в себя, что всё будет хорошо, что он непременно поправится. Великий Дух, как известно, помогает лишь тем, кто сам себе помогает, и никто лучше темноглазой Фай не сумеет научить увечного этому высокому искусству – помогать себе самому. Ну и как врачевательница Фай, конечно, тоже не из последних. С неведомцами возится, а у них что ни день, то беда. Кто ногу сломает, кто руку вывихнет, а кто и живот себе о сучок распорет. Неловкие они, неведомцы, неуклюжие, за каждым глаз да глаз нужен.
Пока бежали, Джейана пыталась мысленно дотянуться до Гилви, подбодрить, утешить, потому что если рядом с тяжелораненым окажется лишившийся веры – тогда Великий Дух уж точно получит свою добычу. А если нет, если верить, даже если уже глаза закатились и сердце не бьётся – глядишь, и вырвем парня из лап у смертушки.
Вниз, вниз, вниз, вдоль по Ветёле, туда, где верным поводырем торчал кривой копьерост. Копьеросты оттого так и зовутся, что всегда прямые, точно стрела или копейное древко, а вот этот кривым оказался. Потому и уцелел. Не сразу сообразили-то пользительные деревья возле становища выращивать, повырубили, теперь за древками приходится ходить мало что не к Мануэлю на рубеж, а там места ой какие дурные!…
Гилви сидела рядом с Михом, держала его за руку и даже не имела сил утереть градом льющиеся из глаз слезы. Ещё минуту назад парень дышал, хоть и с трудом, а теперь замер и, похоже, отошел навсегда. А дара лечить у неё нет, ну вот ни на полстолечка, есть другой – боевой, ну и там ещё источники подземные чуять, то-то с таланта такого сейчас толку!
– Отвали!… – рявкнул над самым ухом страшный голос. Волосы Джейаны растрепались, зелёные глазищи горели яростью; казалось, она воочию видит перед собой саму смертушку и готова схватиться с ней врукопашную.
Гилви замешкалась – отсидела ногу, сразу и не встать, и тогда Джейана попросту отшвырнула её в сторону, словно нашкодившего котенка, мгновенно забыв о ней. Обижайся, не обижайся – ей всё равно. Дело надо делать, а если своего добьёшься – успех всё спишет.
– Да откуда ж ему здесь взяться-то? Так что сам ты глупной! Зыриком лучше глянь, чего мешкаешь!
– Да не мешкаю я! А откуда кособрюх здесь взялся – почём я знаю! Что я тебе – Учитель? У него и спрашивай. А если в ухе кублон торчит, так я не виноват.
Треск веток раздался неожиданно близко. Куда ближе, чем хотелось бы засидчикам. Обычно заросли крякосава служили надёжным убежищем, и толстые, неповоротливые кособрюхи остерегались соваться в густорост, понимая, где могут устроиться двуногие охотники. Этот кособрюх, верно, какой-то шальной попался…
В неглубокой ямке между выпершими из земли корнями крякосава (летунки-кряки любят на нём ночевать – отсюда и название) затаилось двое добытчиков – мальчик и девочка, наверное, лет двенадцати. а обоих – одинаковые домотканые серые подпоясанные рубахи и широкие штаны до колен. И он, и она босые, привыкшие ходить и по грязи, и по снегу. Девочка остролицая, с задорно вздёрнутым носиком и копной растрёпанных, криво и неровно подрезанных огненно-рыжих волос, глаза большие, серые, любопытные. Мальчишка, напротив, чёрен как смоль, левый угол рта оттягивал книзу неровно сросшийся шрам; костяшки кулаков покрыты не по-детски грубыми мозолями. В руке он сжимал короткое и толстое копьецо из неошкуренного древесного стволика – красноплодка хороша не только ягодами. Заостри кол, обожги на костре – и вот тебе копьё, не хуже боевой рогатины с кованым жалом. Девочка держала наготове короткий самострел; болтом служил заточенный обрубок всё той же красноплодки.
Кособрюх дуром сунулся из подроста – крякосав всегда окружён целой порослью высоче-е-нных трав, таких, что не поймешь – то ли трава, то ли уже куст. Из-под черных отвислых губ зверя торчали четыре парных клыка – малые; два больших были сломаны, верно – в драке. При виде готовых к бою двуногих кособрюх завыл, утробно и низко, и, словно камень с горы, ринулся вперед.
Мальчишка действовал хладнокровно и точно. Извернувшись, он с силой вонзил копьё под левую лопатку зверя, в серую, поросшую редким вытертым мехом шкуру. Несмотря на броню чудовищных мускулов, копьё легко пробило плоть, дойдя до надсердечной жилы. Кровь, яркая-яркая, брызнула из раны на добрых три сажени, мигом окатив охотников.
Кособрюх заверещал истошно, предсмертно. Все шесть мощных лап, что несли громадное, распираемое мускулами тело, в агонии рыли землю. Из подушечек выдвинулись когти, прочнее и крепче которых только стальные крючья, которыми торгуют Горные кланы; зад страшилища внезапно повело в сторону, словно тот скользил по льду, и девочка не успела увернуться. Мальчишка, звериным чутьём уловив опасность, бросился к ней, с недетской силой отшвырнул прочь – и сам попал под когти.
– А-а-ий! – Девчонка вскочила на ноги. Тело её выгнулось, точно тугой лук, рубашка задралась, обнажив исчерченный кривыми шрамами плоский живот, и она обеими руками метнула из-за головы что-то невидимое в топчущего и рвущего неподвижное человеческое тело кособрюха.
Воздух застонал и загудел. В ужасе порскнула прочь любопытная фейная мелочь, обожающая схватки и слетающаяся, точно мухи на мёд, к месту любого поединка. Толстенный череп зверя раскололся пополам. Мозг вышибло напрочь, забрызгав ствол крякосава; шейные позвонки вырвало и разбросало вокруг. Туша дёрнулась в последний раз и затихла.
Девочка бросилась к спутнику.
– Мих, ну что ты, Мих, ну не надо, не умирай, ну пожалуйста!… – Из глаз её брызнули слёзы. Её саму трясло и шатало; по губам и подбородку двумя аккуратными ручейками струилась кровь; застонав от натуги, она вырвала бесчувственного Миха из-под туши мертвого кособрюха.
Удар когтистой лапы разворотил мальчишке живот, распорол желудок; и как это Мих не умер тотчас, на месте?… несмотря ни на что, он был жив и даже не потерял сознания – только затруднённо, с хрипом, дышал.
– Зови… Джейану…– прошептали губы раненого.
– Счас, счас, – у девчонки тряслись руки, язык заплетался; нужные слова удалось подобрать не сразу, однако же удалось, и светло-серебристый травяной щелкунчик вихрем помчался выполнять полученное приказание.
Покончив с ворожбой, девчонка сунулась было помогать Миху, но тот лишь дёрнул головой, досадуя на всегдашнюю девчоночью глупость:
– Не… трогай… ничего… дурёха… неуклюжая… не… смогла… увернуться… Под когти… полезла… дура глупная…
В ответ девчонка разревелась даже не в три, а в тридцать три ручья. Всё, что ей оставалось, – это сидеть, положив не слишком чистую ладошку на лоб раненого, и ждать подмоги.
* * *
Вот уже два года все ближние и дальние кланы свирепо завидовали роду Твердислава. Отвоевать такое место под становище!… нечего сказать, расщедрились Вышние, расщедрились. Оценили по заслугам.
С трех сторон посёлок защищали неприступные скалы. Точно три копейных навершия, они пробили зелень лесов, сомкнувшись плечами, словно хорошие воины в бою. Нечисть могла подступиться только с одной, южной стороны, а хорошо известно, что все злобные твари, служащие Ведунам, предпочитают нападать с севера, словно боясь оставить светлое солнышко за спиной, хотя ослепить противника в бою – первое дело.
С высоты, из мертвого, казалось бы, камня вниз сбегали ручьи. Мелкие, но многочисленные, они питали небольшое озерко, из которого брала начало Ветёла. По берегам озерка и расселились Твердиславичи, разом обретя и крепкую защиту, и вдосталь чистой воды. Ниже по течению Ветёлы, где она, вобрав в себя еще множество мелких ручьев, ручейков, ключей и подключинок, становилось шире и спокойнее, в густых зарослях крякосава и мухоловки была отличная охота. До ближайшего укрывища Ведунов – Змеиного Холма, что посреди Лысого Леса, – два полных дня ходу, и препятствий немало – Ветёла, Пожарное Болото, а главное – Пэков Холм, на котором Твердиславичи всё время держали оборону и от дикой твари, и от ведуновских прислужников. Пэков Холм слыл не простым холмом. Джейана, а за ней и все девчонки, утверждала, что там-де, мол, обитает Старый Пэк, который девчоночьей страже помогает, а парням, за глупость их, глаза отводит и иглы в штаны подсыпает, но главное – предупреждает об очередном набеге. Парни, те, которые постарше, не исключая и самого Твердислава, либо хмыкали, либо пожимали плечами. Никто из них этого самого Пэка в глаза не видел, ни на какие вызывающие заклятия он не отзывался, но в открытую возразить Джейане Неистовой тоже не решались. Да и то сказать – они ведь с Твердиславом… Малыши же, естественно, спорили со сверстницами мало что не до драки, каждый отстаивая свое. Слова же Твердислава никто не знал, а у вожака клана хватало иных забот.
Лето нынче выдалось не из легких. Хотя – сподобил Великий Дух – всё в порядке с малышами. И младенчиков в этом году много, и неведомцев немало. А когда их много – это значит, что Исса, Великий Учитель, почтил их клан своим вниманием. И потому, что ни неделя – в клане двое или трое новеньких. Четырех-пятилетние карапузы, только и умеющие, что раскрывать рот, вечно голодные и прожорливые, точно кособрюхи по весне. Их находили в самых неожиданных местах, голеньких, посиневших от холода, плачущих и ничего-ничего не помнящих о себе. Приходилось начинать с того, что придумывать им имена… Неведомцами занималась Файлинь, у неё это получалось лучше других. Ласковая, очень терпеливая. Ей бы, Джейане, такое терпение.
Девушка вздохнула, разогнув натруженную спину. Уж на что она привычна к этой работе – копать корни толстяков – привычна сызмальства, однако же вот наломалась. Охота плохая, зверь откочевал, Ведуны дважды прорывались к самым скалам, Твердислав их останавливал уже магией Ключ-Камня – последним средством, а потом ещё и откупаться пришлось; запасы малы, на толстяков одна надежда. Джейана выгнала на работы всех от мала до велика; избегли её только сам Твердислав да десяток старших, что с рассвета ушли загонять невесть как забредшего сюда с севера папридоя. Папридой – зверь здоровенный, жутко сильный, но при том совершенно безобидный, если только суметь найти к нему подход. Удастся изловить медлительного великана, зачаровать и притащить в становище – клан надолго будет обеспечен преотличными костяными ножами, что режут не хуже кованых, теплыми меховыми куртками – шкура с папридоя сходит большими кусками вместе с шерстью, и зверя забивать не надо, а также целебнейшим бальзамом, что варят из папридоева дерьма.
– Линка, Джим! Ну-ка, быстро работать! Ишь, в лес они наладились! И не вздумайте мне говорить, что за грибами. Нет их ещё и в помине, я Леснянок спрашивала. И вообще, вам этим самым, за чем в лес рванули, заниматься рано еще. Поняли? А тебе, Джим, я и вовсе кое-что откручу! Клану такие лоботрясы, как ты, не надобны, так что небольшая потеря будет.
Пристыжённые парень с девчонкой (обоим лет по пятнадцати), уже совсем было достигшие вожделенных зарослей (там и впрямь водились грибы, но – права Джейана – не в это время), повернули назад. Джейана ещё немного постояла для внушительности, и вновь склонилась над бороздой.
Нет, ничего так просто не даётся. Твердиславичам досталась отличная скальная крепость – но зато в непролазной, непроходимой глухомани, да ещё и под боком у Ведунов. Все-все остальные кланы – кто в четырёх, кто в пяти, а кто и в целой седмице дней пути от ближайших ведунских логовищ. Правда, там и скал таких нет, и, ежели недруги подступали-таки к поселкам и становищам, их обитателям приходилось много солонее, нежели Твердиславичам.
Однако глухомань есть глухомань. Далеко и до гор, где обитают самые богатые кланы, якшающиеся (по слухам) с племенами подземных гномов; далеко и до чистых, звонких лесов Приморья, где можно порой отыскать путь к зачарованной эльфийской роще; и до настоящих городов, что раскинулись по берегам Светлой, главной из рек этого восточного края, тоже далёко. Хотя, говорят, в тех городах жизнь так себе, вольностей мало, правил много. Тамошние обитатели до судорог боятся, что Ведуны возьмут их обманом, и потому Ворожеи в тех городах только тем и заняты, что отыскивают разбойничьих прислужников. Уверяют, что частенько находят. И без денег в тех городах тоже делать нечего. Но зато там – товары со всего света. И книги, из редких редчайшие, где можно вычитать самые заковыристые и сильные заклятья, а потом доказать перед Учителем свое право на них. Джейана всё подговаривала Твердислава хоть разок сходить в те города, а он всё тянул, тянул, и вот вам, пожалуйста, это лето дурным выдалось, клан сберегать надо, осенью никто в путь не трогается, про зиму даже и говорить не приходится, а весной… Весной за ними с Твердиславом придет Летучий Корабль. И у клана появится новый вожак. Как и новая ворожея.
Эх, жалко. Так много есть чудесного. Те же эльфы, к примеру, или гномы, или города на Светлой. А за океаном, говорили на ярмарке торговцы из Морских кланов, есть места ещё волшебнее. Города там сказочно богаты, шпили и башни в них – из хрусталя, про Ведунов в тех краях и слыхом не слыхивали, а магические существа – все сплошь дружелюбны и расположены к людям. Не то что наши, здешние.
«Бедно у нас как-то всё, – думала Джейана. Руки её двигались словно бы сами по себе, не требуя вмешательства, – работа рутинная, не хватало над ней ещё и думать. – Бедно, серо и скучно. Всё разнообразие – в ведунских набегах. Тьфу, пропасть!»
Она вспоминала чужие рассказы. Горные кланы весьма гордились своей дружбой с подземными существами, о гномах рассказывали скупо и как бы нехотя – но не зря Джейану зовут Неистовой. Сколько бы ни запирался надменный горец, сколько бы он ни задирал нос, когда надо, она своего добьётся.
В глубине гномских подземелий никто никогда не бывал. Ученики из Горных кланов не пропускались дальше двух-трех внешних залов; но и имевшихся там чудес хватало на сотни рассказов. Диковинные машины и механизмы, качавшие воду, ткавшие ткань, моловшие муку. Твердиславичи только-только сподобились соорудить простенькую водяную мельницу, а уж о самоткущих станках речь даже и не заходила. Удивительно, но простые эти вещи упорно не поддавались воздействию магии – сколько ни пыталась Джейана заставить жернова крутиться самим по себе, а муку саму складываться в мешок, ничего не получалось. И это при том, что огненная стрела Джейаны за поприще укладывала чуть ли не любую ведунскую тварь!.
Еще интереснее гномов были эльфы – в точности такие, как и в сказках о них, что Учитель иногда рассказывал младшим. Лесной народ, никогда не покидавший свои зачарованные рощи – если только не отправлялись в таинственные морские плавания к им одним ведомым целям. Прибрежные кланы переняли у эльфов корабельное искусство – и теперь на восток, в глубь лесов, шел настоящий поток товаров и даров моря. Рыба всяких видов, солёная и копчёная, целебные морские травы, раковины, морские чуда, пользовавшиеся особым спросом у клановых ворожей, шкуры невиданных зверей, не пропускавшие воду, и многое, многое другое.
У эльфов Морские кланы перенимали и живопись, и музыку, и танцы – хотя Джейане, если честно, больше по сердцу были немудрёные пляски, придуманные девчонками в её собственном клане. И песенки – простые, но свои. Ко всему, что шло как от гномов, так и от эльфов, ворожея клана Твердиславичей относилась с немалым подозрением.
Известно было, что иногда некоторые из эльфов отправлялись странствовать, щедро передавая дары музыки, песен и танцев тем, кто хотел их слушать, но сюда, на восток, они никогда не забредали. Суматошные россказни парней о том, что там-то и там-то они якобы видели эльфа, были, не сомневалась Джейана, обычным мальчишеским хвастовством.
В войну людских кланов с Ведунами ни эльфы, ни гномы не вмешивались. Нам, мол, это строго-настрого заповедано Великим Духом, Всеобщим Отцом. Ваша это война, люди. Ваша. Вам и нести кровавую ношу. е мечом, не стрелой и не боевым заклятием мы можем помочь – но хитроумным устройством, облегчающим работу, или, скажем, такой песней, от которой загораются сердца и ноги сами несут тебя в сражение. По мнению Джейаны, ни в чем подобном клан Твердиславичей не нуждался.
Конечно, она не отказалась бы посмотреть на эти дивные рощи, где деревья, если верить ярмарочным сплетням, до самого неба, а в ветвях спрятаны эльфийские вольные шалаши, где ночами нет тьмы – все светится разными цветами, и небо над деревьями часто озаряют радостные огни фейерверков. Не отказалась бы, но долг перед кланом превыше всего. На ней, Джейане, всё и держится. Ну вот, кажется, опять что-то стряслось.
…Лёгкий трепет прозрачных крылышек она уловила задолго до того, как щелкунчик-летун отдышался.
– Что у тебя, Лимпидоклий? – Джейана уже чувствовала, что случилась беда.
– Ты опять учуяла меня раньше, чем я тебя! – неподдельно возмутился летун.
– Ты забыл, кто я такая? Я всегда тебя раньше замечу, так что не переживай и не старайся. Ну, так с чем пожаловал?
– Ну, вот так сразу… ты даже мне заклятием не приказала! А уже весть требуешь! – обиделся Лимпидоклий. Крошечный, в смешном зелёном камзольчике (на летунов, словно на куклы, шили все девчонки клана), он сидел на роскошном зонтичнике, закинув ногу на ногу. Щегольские сапожки так и сверкали. Джейана с трудом подавила желание оторвать этой слишком наглой кукле голову… чтобы впредь другим неповадно было перечить, но сразу же выкинула подобную чушь из головы. Нечего и мечтать. Забыла, кто за летунами стоит?…
– Хорошо, – глаза девушки зло сверкнули. – Получай твое заклинание…
Глубокий вдох, затем выдох, свести пальцы, вспомнить в уме все формулы, мысленно очертить Круг Здоровья, почувствовать, как обновленная кровь с новой силой устремилась по жилам…
– Гилви послала… – сообщил наконец летун. Вообще-то его прозывали Летавцем (или Лимпидоклием), но это было уже исключение. Магическим тварям имен не полагалось, этого Летавцем прозвали в обход слов Учителя. Впрочем, кое-какие запреты обходить полагалось, это считалось хорошим тоном, да и сам наставник удивлялся, если все старательно выполняли его наказы полностью, до последнего словечка.
– Гилви послала, и что дальше? – Джейана начала терять терпение. С виду она казалась тонкой и хрупкой, невесть, в чем душа и держится, а попробуй-ка, заломай ее! Крепких парней на обе лопатки укладывала. Учитель таких, как она, особенно ценит и называет непонятным словом «латентный лидер».
– Они с Михом на кособрюха нарвались, – злорадно сообщил Летавец. – Миху зверь пузо распорол. Гилви боится – не выживет парень. Тебя просила поскорее с помощью поспеть. Ниже по течению, там, где кривой копьерост…
– Ах, ты… – Джейана задохнулась гневом. – Тянул с таким!…
– А мне, между прочим, всё едино – что твои родичи, что звери, – обидчиво возразил Летавец. – Он меня, если хочешь знать, тоже просил. Но я-то тебе служу!…
Последние фразы летун выкрикивал уже в пустоту. Джейана вихрем мчалась прочь.
– Фатима! Ирка! Файлинь! Дженни! Да не ты, а Дженнифер! За мной, быстро! Парни, Боб, Сайли, Гимли, Орат! Носилки! И тоже за мной!
Когда Джейана приказывает таким голосом – ей лучше не перечить. Так приложит, что полдня голова гудеть будет.
Объяснять некогда. Приказы должны выполняться без рассуждений, иначе клан не выживет, и они с Твердиславом не смогут предстать перед Великим Духом.
Бежали хорошо, ровно, не теряя дыхания, – всё, как она учила. Фатима, тонкая, точно речной тростник, тоньше даже её, Джейаны, но силой не обделенная. Правда, полностью использовать эту силу Фати так и не научилась. Один только талант в ходу – врачевательница каких мало. Кланы Середы и Мануэля предлагали за нее угодий на день пути, но Твердислав стоял насмерть. Видимо ли дело – родичей продавать! Глаза их бесстыжие, вот и всё!…
Ирка и Дженнифер – тоже хорошие лекарки, хоть и послабее будут. А Файлинь как никто умеет утешить и успокоить, внушить раненому, когда он придет в себя, что всё будет хорошо, что он непременно поправится. Великий Дух, как известно, помогает лишь тем, кто сам себе помогает, и никто лучше темноглазой Фай не сумеет научить увечного этому высокому искусству – помогать себе самому. Ну и как врачевательница Фай, конечно, тоже не из последних. С неведомцами возится, а у них что ни день, то беда. Кто ногу сломает, кто руку вывихнет, а кто и живот себе о сучок распорет. Неловкие они, неведомцы, неуклюжие, за каждым глаз да глаз нужен.
Пока бежали, Джейана пыталась мысленно дотянуться до Гилви, подбодрить, утешить, потому что если рядом с тяжелораненым окажется лишившийся веры – тогда Великий Дух уж точно получит свою добычу. А если нет, если верить, даже если уже глаза закатились и сердце не бьётся – глядишь, и вырвем парня из лап у смертушки.
Вниз, вниз, вниз, вдоль по Ветёле, туда, где верным поводырем торчал кривой копьерост. Копьеросты оттого так и зовутся, что всегда прямые, точно стрела или копейное древко, а вот этот кривым оказался. Потому и уцелел. Не сразу сообразили-то пользительные деревья возле становища выращивать, повырубили, теперь за древками приходится ходить мало что не к Мануэлю на рубеж, а там места ой какие дурные!…
Гилви сидела рядом с Михом, держала его за руку и даже не имела сил утереть градом льющиеся из глаз слезы. Ещё минуту назад парень дышал, хоть и с трудом, а теперь замер и, похоже, отошел навсегда. А дара лечить у неё нет, ну вот ни на полстолечка, есть другой – боевой, ну и там ещё источники подземные чуять, то-то с таланта такого сейчас толку!
– Отвали!… – рявкнул над самым ухом страшный голос. Волосы Джейаны растрепались, зелёные глазищи горели яростью; казалось, она воочию видит перед собой саму смертушку и готова схватиться с ней врукопашную.
Гилви замешкалась – отсидела ногу, сразу и не встать, и тогда Джейана попросту отшвырнула её в сторону, словно нашкодившего котенка, мгновенно забыв о ней. Обижайся, не обижайся – ей всё равно. Дело надо делать, а если своего добьёшься – успех всё спишет.