Перумов Ник. Война мага. Том 3: Эндшпиль

   Сейчас она готова умереть рядом с ним.
   Впрочем, как и он рядом с ней.
   …Проконсул Клавдий, командиры легионов, гном Баламут, начальствовавший отрядом «имперских гномов», ждали Императора на холме, поднимавшемся в самой середине позиции. За спинами защитников Империи поднялось солнце; на небе — ни облачка, день обещал выдаться жарким.
   — Водоношей нарядили? — сумрачно обронил Император.
   Легаты не успели даже приветствовать правителя Мельина, как умели только бывалые легионеры — одновременным и дружным ударом латных рукавиц в нагрудники, там, где сердце.
   — Водоношей, мой Император? — озадачился Клавдий. — Конечно, как же иначе?
   — Чтобы воды у нас было вдоволь! За недосмотр спрошу троекратно!
   — Будет, повелитель, — кивнул Гай, командир Шестого легиона. Остальные переглянулись с известным недоумением — за кого, в самом деле, держит их владыка Империи?
   Все легаты облачились сегодня в лучшие доспехи, надели шлемы с высокими плюмажами — легионеры должны видеть своих командиров.
   Внизу последние манипулы уже занимали свои места. Поле перед рвом и палисадом совершенно опустело — ни единой живой души. А в дальнем его конце клубилась словно бы опустившаяся не землю туча — сжав ряды, в полном молчании там наступали полчища козлоногих, и от позиций имперских легионов их отделяло сейчас лишь два-три полёта стрелы.
   И это расстояние стремительно сокращалось.
   — Именно так это всё и выглядело, — негромко произнесла невесть откуда взявшаяся Сежес. Чародейка запыхалась, широкие порты и коротко подрезанный мужской кафтан перепачканы. Доспехов волшебница не надела. — У меня всё готово, повелитель, — опередила она вопрос. — Метальщики на позиции. Посмотрим, как нашим гостям понравится этот дымок.
   — Первый легион готов, повелитель.
   — Второй готов, — тотчас подхватил Сципион, ни Ж чём не желавший уступать первенства Серебряным Латам.
   — Шестой легион исполнит свой долг, мой Император, — более торжественно выразился Гай.
   — Девятый Железный победит или погибнет, — с мрачной торжественностью отсалютовал Скаррон.
   — Одиннадцатый легион… — начал было Публий, однако Император поднял руку.
   — Друзья. Не надо слов. Нам предстоит не просто победить. Надо сохранить войско, потому что обещанная Нергом помощь… — он поколебался, — несколько запаздывает. Поэтому задача меняется. Насмерть и до последнего стоять не станем. Надо вырваться из мясорубки и вывести легионы. Мы не успели отступить, твари начали атаку. Нам остаётся только продержаться, отбить первый натиск. Возможно, продержаться до вечера, а под покровом ночи отступить. Но — и это главное! — никаких самоубийственных прорывов и контратак. Когда они завалят ров и палисад трупами, вступишь ты, Сежес. Я рассчитывал на ваше оружие в самом начале, теперь план приходится менять. Что ж, господа легаты, по местам. И… — Император запнулся. Он не любил красивых и пустых слов, которые положено произносить полководцам перед боем. — И пусть каждый сделает всё и ещё чуть-чуть сверх этого, — закончил он совсем не в обычной манере.
   Легаты молча отсалютовали.
   …Все легионы знали свой маневр. На левом крыле — Одиннадцатый. На правом — Шестой. В центре — Второй и Девятый. Серебряные Латы — в резерве. Конные турмы сосредоточились на флангах, если козлоногие всё-таки попытаются обойти укреплённую позицию. Гномий строй застыл идеальным квадратом между Вторым и Девятым легионами, прямо напротив императорского штандарта.
   Козлоногие наступали в полном, невозможном и невообразимом для живых существ молчании. И только топот, топот, топот сотен тысяч копыт; только пыль, поднимающаяся над полем сражения, несмотря на прошедший недавно лёгкий дождичек. Яркое солнце светило прямо в глаза наступавшим, но их, похоже, это ничуть не смущало.
   — Катапульты, — проговорил Император.
   Битва начиналась. Совсем не такая, что на Свилле или Ягодной гряде, повторял себе Император, повторял снова и снова, потому что чувствовал — стоит ему позабыть об этом, решить, что против его легионов сегодня оказались люди или даже маги, — всё, конец войску. А конец войска означал и конец Империи.
   …Катапульты послали первые каменные глыбы навстречу катящимся шеренгам. Прицела не требовалось, настолько густы оказались цепи. Никто из козлоногих даже не поднял головы, не попытался уклониться от низринувшихся с небосвода разящих ядер. Император видел множество голов, поднявшихся над частоколом, — легионеры хотели сами воочию убедиться, что их враг так же смертен и что простое оружие имеет над ним власть.
   Убедились.
   Тяжеленные круглые ядра, которые приходилось поднимать посредством сложных систем блоков и рычагов, рухнули прямо в гуще несущихся размашистым шагом козлоногих. С силой пущенные снаряды оставили за собой настоящие просеки. Покрытые рыжей вьющейся шерстью тела разрывало пополам, тёмная кровь щедро расплескивалась по земле, оторванные руки, ноги и головы разлетались в стороны — набегавшие новые шеренги пинками отбрасывали их с дороги. Никто не дрогнул, никто не остановился. Раненых затоптали в несколько мгновений.
   Наверное, два десятка войсковых катапульт первым залпом прикончили около сотни козлоногих — капля в море, — но легионеры разразились ликующими воплями.
   — Получили!.. Получили! — неслось над палисадом.
   Твари уязвимы. Их можно убивать. И рождалось свирепое, кровожадное желание — ну, давайте же скорее, давайте, не тяните; потные ладони крепче смыкаются на пилумных древках, готовые к броску.
   Прислуга катапульт засуетилась вокруг, торопясь на гтянуть канаты и заложить ядра; сегодня им предстояло потрудиться, потому что вся равнина, насколько мог окинуть глаз, до самого леса вдали, оказалась запружена жуткими в своей одинаковости тварями Разлома.
   — Они уже у рва… — бросил Клавдий, просто чтобы нарушить гнетущее молчание.
   Ни одна из рогатых бестий не остановилась перед препятствием. Твари горохом посыпались вниз, им на головы — следующие, потом ещё, ещё и ещё. Кого-то давило, плющило и ломало, но следующие ряды шли прямо по шевелящемуся настилу, не испытывая никаких колебаний.
   Командиры легионов не нуждались в напоминаниях, когда и что делать. Велиты натянули луки и разом их отпустили. Команды арбалетчиков, нацелившись в голубой небосвод, разом нажали спуск, и из задних рядов давно отработанным до мелочей движением им передали уже заряженные самострелы. Приняли — вскинули — нажали — полуповорот — приняли новый — вскинули — нажали…
   Сотни и тысячи стрел, пополам с арбалетными болтами, исчертили небо мелким штрихом. Свистящая стая взмыла, достигла зенита, наклонила к земле острые оголовья — и низринулась вниз.
   Каждый наконечник в этой стае нашёл цель, ни один не воткнулся слепо в вытоптанную траву. Множество козлоногих тупо, словно опрокинутые игрушки, ткнулись уродливыми мордами в почву, но куда больше пробежало над убитыми, не обращая на павших никакого внимания.
   Лучники и арбалетчики легионов не видели врага. Они стреляли навесным, молча и зло опустошая колчаны. Лёгкий ветерок веял им в спины, помогая лететь посланной ими колючей стае; они не знали, что творится сейчас перед выкопанным их руками валом, да и не требовалось им того знать. Они просто делали своё дело, и делали его так, как могли.
   Никто в тот день не смог бы сделать большего.
   Однако опытные и бывалые воины, что стояли на гребне частокола, видели из-за острых тесин палисада — прорехи в живом море мгновенно затягивались; козлоногим не было дела ни до убитых, ни до раненых, никто не озаботился приостановиться и хотя бы взглянуть, что случилось с упавшим; ров стремительно заполнился дёргающимися в агонии, извергающими потоки тёмной крови растоптанными телами; злые, нахмуренные центурионы рявкнули на буксинщиков, и над палисадами пронёсся многократно повторённый сигнал:
   — Пилумы!
   …Легионер делал шаг к самому частоколу, привычно взвешивая в правой руке отполированное древко. Столь же привычно вскидывал пилум на изготовку и, разогнувшись, подобно луку, метал навстречу карабкающейся по склону живой лавине — в отличие от лавины обычной эта двигалась вверх, не вниз; развернувшись, уступал место товарищу — давно затвержёнными движениями живой машины истребления и смерти.
   Седоусые ветераны и те, кто встал под легионные василиски только после битвы на Свилле, — все они, отходя, давая место следующим, изо всех сил старались вырвать из себя обессиливающий мерзкий ужас — потому что волна козлоногих, безо всякой видимой задержки перехлестнув через ров, поднималась вверх, к палисаду, не обращая внимания на рушащуюся сверху смерть.
   «Сежес была права, — с мрачным отчаянием подумал Император. — Следовало отступать сразу — но тогда они настигли бы нас на равнине, и вышло бы ещё хуже…»
   — Кер-Тинор.
   — Здесь, мой Император, — отозвался обычно молчаливый капитан Вольных.
   — Отправь кого-нибудь проверить, как там наш нергианский гость.
   Короткий, отрывистый кивок. А Император вновь заставляет себя смотреть вперёд и вниз — туда, где кипит рыже-коричневое море, где, беспощадно истребляемое, воинство Разлома лезет и лезет прямо на горячую людскую сталь, ловит её собой, остужает в щедро текущей крови, словно и не замечая падающих тел.
   Посыльные вскоре вернулись.
   — Творит какую-то волшбу, — бесстрастно доложил Вольный. — Сидит перед кристаллом. Не отвечает. Словно бы ничего и не слышит. Но чары плетутся, мой Император.
   Правитель Мельина досадливо махнул рукой.
   — Так я и знал. «Сидит перед кристаллом». И, быть может, просидит так до вечера. Ладно, оставим пока. Клавдий?
   — Их не остановить, — спокойно проговорил в ответ проконсул. Он не трусил, не паниковал и не преувеличивал — он просто сообщал очередной факт, имеющий непосредственное отношение к порученному ему делу.
   — Сежес? — повернулся Император к волшебнице. Чародейка застыла, низко опустил голову и раскинув руки. Губы её беззвучно шевелились, и повелитель Мельина ощутил чувствительный, но незримый толчок — она готовила наступающим свой собственный сюрприз.
   Секунда, другая — Сежес вскинула на Императора заполненные чистым пламенем зрачки.
   — Омм, — тихо проговорила она, словно давая команду.
   Радуга знала множество видов истребительного волшебства. Правда, по большей части эти чары просто повторяли действие обычного человеческого оружия: творились взрывающиеся огненные шары и разящие молнии, пронзающие ледяные копья и стрелы, давящие каменные глыбы. Случалось, земля расступалась под ногами атакующих, поглощая их ненасытной пастью; следует, однако, заметить, что на Ягодной гряде баронам и их присным не помогло никакое чародейство, имперские легионы торжествовали победу. Она далась Императору дорогой ценой, но всё же то была победа, ещё одна победа меча над магией.
   Сейчас Сежес превзошла саму себя. Не принадлежа к огненному Арку, владея только открытой для всех прочих Орденов магией пламени, она (вместе с остальными её чародеями) заставила вспыхнуть сам воздух.
   Палисады содрогнулись от пронёсшегося магического удара. Там, где только что земля терялась под сплошным ковром рогатых воинов Разлома, от края до края холмистой гряды пролегла сплошная полоса огня шириной в половину полёта стрелы. Горело всё — земля, камни, древки вонзившихся в плоть козлоногих копий, пылали и наконечники копий, глубоко в кровоточащих ранах; заполненный телами ров полыхнул, словно до краёв налитый огненосным земляным маслом.
   Легионеры первых рядов невольно отшатнулись, закрывая локтями лица. От страшного жара грозили вот-вот заняться брёвна частокола, и кое-кто поспешил опрокинуть на них заготовленные котлы с водой.
   Несколько мгновений имперское войско молчало, поражённое зрелищем… а потом разразилось ликующим кличем. Ничто не могло выжить в этой огненной купели; пламя бушевало, пожирая даже вековечный камень.
   И Император невольно подумал, какая судьба ждала бы его легионы подле башни Кутула, обернись против них мощь, хотя бы вполовину той, что была явлена ему сегодня.
   Однако козлоногим потребовалось лишь несколько мгновений, чтобы преодолеть эту новую преграду. Из пламенной стены вырвался один рогатый силуэт, за ним ещё, ещё и ещё; они горели сами, горели и падали, сделав лишь несколько шагов, однако валящие за ними следом пробегали уже большее расстояние. Победные крики на гребне палисада поутихли, легионеры вновь пустили в ход пилумы и короткие дротики.
   «Словно кто-то вдвинул гребёнку в пламя», — отрешённо подумал Император, наблюдая, как дымные дорожки, остававшиеся за каждым из прорвавшихся сквозь огонь козлоногих, стремительно сливались, образуя сплошную завесу. Правитель Мельина покосился на Сежес — чародейка шаталась, едва удерживаясь на ногах, вытянутая рука тряслась, скрючившиеся пальцы точно пытались ухватить, сжать и раздавать что-то невидимое.
   Император кивком указал Кер-Тинору на волшебницу. Капитану Вольных большего не требовалось — двое стражей разом выросли по бокам у Сежес, почтительно поддерживая её под локотки.
   Чародейка даже не повернула головы. Подбородок её трясся всё сильнее и сильнее, точно у самых древних старух; из уголка губ потянулись струйки слюны.