Перумов Ник. Земля без радости

   Хорошо обученные кони пятятся шаг за шагом. Древки копейные давно в кровище — синей, черной, Бог весть в какой; и воняет она гадостно Спина пока прикрыта — держимся, братие! Вот только где же подмога? Самое время соседям бы приспеть... Армиол, младший Аргнистов, глянькось, опять вперед полез. Неймется парню. Жадный до боя — спасу нет. А так робкий, тихий, никто и не скажет, что хозяина сын. Девку ни разу не щупал — стесняется. Зато на поле смертном мало кто его переможет. Вот и теперь рогач один чуть дальше, чем надо, из строя высунулся, шею толстую, всю в складках зеленой, жиром лоснящейся шкуры открыл, а копье Армиола тут как тут. Аккурат в яремную вену, так что кровь черным фонтаном брызнула Смерть чуя, взревел рогач, вперед дуром посунулся, ну и получил тотчас. Секиры Армиол мечет, что твоя вышивальщица узор на ткань бросает. Тут ведь силы особой не надо, для секиры-то; главное — закрутить как следует. Лезвие у нее скруглено, так что она не просто рубит, а скорее даже режет, ну, как сабля хорошая...
   Апорт, старший, на правом крыле тоже не отстает. Рванулся вперед было один хоботяра, из тех, что посмелей, до человечины самый жадный, справа у него броненосец клыки скалит, слева брюхоед зенки, мраком налитые, вылупил, между лап у него пара ного-грызов, а сверху, на спине, костоглот примостился — атака честь по чести. Молодой конь одного из мужиков замешкался что-то, и твари уже рядом. Заржал конь, дико заржал — понял, что наделал, хозяина в самые лапы к Костлявой привез — и хвостом ударил. Аккурат хоботяре по глазу. Лопнула жуткая гляделка, хоботяра взвыл и хоботом своим цап коня! Хорошо, успел тот всадника сбросить... Но, как ни крути — строй нарушился. Пришлось Апорту собой прореху затыкать...
   Алорт коня на дыбы — и копьем хоботяре во второй глаз! А секирой, что на ремне, броненосцу в рыло! А конь его, Жардан именем, тот костоглота, вперед метнувшегося, на рог грудной поймал. Хоботяра ослепший ударил лапами — древко копейное, ровно лучинка, переломилось. Броненосец зарычал, захрипел, забулькал — рыло у него раскроенное, там, где пасть была, сплошная рана зияет, — поднатужился, подна-пружился и вторую пасть выдвинул. Правда, уже меньше прежней. Но тут мужики Алортова десятка навалились, взяли тварь на копья. Ногогрыза одного Жардан затоптал, второй сам убег. Брюхоед, правда, остался — прет и прет себе. У них, брюхоедов, известное дело, рассудительности меньше, чем у моли. Только и умеют, что вперед ползти да жрать все, что по пути попадется...
   Ну, когда он один остался, тут ему конец и пришел, брюхоеду этому. Два копья в шею вогнали, да и Алорт секирой добавил. Хоботяра же с буркалами выбитыми назад повернул — хоботяры, они сообразительные...
   На первый взгляд покажется, братие, что с Ордой драться — ума большого не надо. И зачем Защитники, мол, коли сами тварей накрошили немерено? Так-то оно так, да на деле совсем не так. Тем и страшна Орда, что можешь ты свалить этих броненосцев и одного, и двух, и трех, а из леса к твоему хутору будут все новые и новые ползти. Так и возле нивенского хутора обернулось...
   Пять десятков всадников Аргниста оказались вытеснены в чистое поле. Кольцо вокруг них стремительно сжималось. Из крутящихся снежных вихрей, словно чудовищный ночной кошмар, одна за другой возникали все новые и новые шеренги тварей Орды. Большинство ковыляло мимо, к горящему с одной стороны хутору Нивена. Несколько мгновений — и Аргнист велел перестроиться, заняв круговую оборону. Продержаться совсем немного... Харлаг, Дромар, Эргаст вот-вот подоспеть должны. И тогда...
   Не получаются, братие, против той Орды лихие верховые атаки. Как бы быстро ни мчался ты по полю, Орда тебя все равно остановит. Она ведь потерь не считает. Ей все равно, сколько тварей сегодня ляжет, — завтра из лесов новые выползут. Упрешься рано или поздно в осклизлый барьер копьями твоими пропоротых туш и остановишься. А Орде только того и надо. С боков да со спины нападать — на это ее твари известные мастера.
   Первым подоспел Харлаг. У него хутор большой, восемь десятков в седло садятся. Он, хоть королевским воином никогда и не был, Аргнистовы наставления слушал внимательно — и ударил как подобает. В спину тем, что лезли на кольцо всадников старого сотника.
   Плотный клин конных копейщиков смял, раздавил и разбросал в разные стороны накатившую было волну чудовищ. Смял, оставив на своем пути лишь истоптанный, залитый дымящейся кровью и заваленный изрубленными, исколотыми тушами снег. Широкоплечий бородач с окладистой бородой мало что не до пояса приветственно махнул рукой.
   — Хо, Аргнист! Красный огонь увидел? Я вот тоже как заметил — сразу сюда. Что здесь деется-то, а? Защитники где? Куда ударим?
   — Защитников не видать, — старый сотник едва мог перекричать вой и свист непрекращающейся бури. — Ударим к воротам. Я там уж был — вынесли... Если Орду от стен не отбросим, Нивену каюк.
   — Да неужто он обоих Защитников потерял? — подивился Харлаг, поглаживая бороду. — Отродясь такого не припомню!
   — Я тоже, однако ж, не видел их никого. Все, братие, пошли, веди своих!
   Теперь в клине шло тринадцать десятков тяжеловооруженных всадников. Харлаговы заорали, требуя их вперед пустить, — мы, дескать, свежее. Ударили. Второй раз разбросали сонмище тварей перед собой, второй раз выстлали снега черным ковром, второй раз вломились в ворота — и вовремя.
   Потому что жуки-стеноломы уже прошибли железными лбами своими два широких пробоя во внутренних стенах, стали видны вскрытые внутренности хутора. По обледенелым бревнам вверх ползли ногогрызы, костоглоты и прочая мелкота; за ними скапливались броненосцы, а поверх их широких щитов готовилась к решительному натиску кавалерия рогачей. Хоботяры не показывались — верно, атаковали хутор с противоположной стороны. Это у них в обычае, даже можно сказать в крови: всегда только с двух сторон бить.
   Всадники по пять-шесть разом протискивались в ворота. Орда уже выстроила обычный оборонительный порядок; основой его, становым хребтом стояли рогачи, наклонив лобастые головы с длинными заостренными рогами. Рога эти не простые, каждый может удлиняться и укорачиваться — ну ровно человек копьем бьет. Правда, пока это у них еще чуть медленнее выходит, чем у человека, и в том спасение наше, братие!
   Внешний частокол хутора все еще горел, из защиты превратившись теперь в помеху — из-за него всадники не могли развернуться. Но делать нечего. Придется и на рога идти.
   — На харга брать придется, — рявкнул Харлаг. — Эй, копья ать!...
   В высоком и узком окне стены хутора мелькнула еле заметная во мраке фигурка — девчушка с факелом. Простоволосая, в одной меховой выворотке, высунулась по пояс и заголосила:
   — Сосе-еди! Спаса-ай-те! Орда уже внутри-и-и!... — Слова ее превратились в истошный визг. Факел зашатался, на мгновение показалось мохнатое щупальце, ухватившее девчонку поперек туловища, и понятно стало: раздается там сейчас утробное урчание, треск, дикий визг и глухое ритмичное уханье. Хоботяра дорвался. Девчонку снасиловать для этих тварей первое удовольствие, сильнее даже, чем пожрать. И вся снасть мужская у них для этого имеется.
   Тут-то, братие, кровь в голову и бросается. Тут-то, братие, в глазах-то и темнеет. Тут-то, братие, душу и скручивает так, что уже ни рогов, ни клыков не замечаешь. И, ярость твою чувствуя, кони тоже ярятся. На рогачей идут, словно на костоглотов каких-нибудь.
   — Режь!!! — взревел Харлаг, да так, что даже ордынские твари опешили — отшатнулись. Хуторяне бросились вперед, не думая больше о собственных жизнях. А такое редко бывает. Кони и рогачи с броненосцами и брюхоедами сшиблись грудь в грудь; на утоптанном снегу внутреннего хуторского двора лапы стали не нужны, и скакуны обратили их в копыта — острые, убийственные, смертоносней лосиных. Локран, конь Аргниста, вонзил грудной рог в горло рогачу; вонзил, выдернул, вновь вонзил... Аргнист, метнувшийся навстречу, рог отвел щитом и копьем твари в глаз, да так, чтобы рожон острие из затылка выставил. Под ноги Локрану пара костоглотов бросилась — одного конь копытом размозжил, другого мечом зарубил сам сотник, с седла перевесившись.
   И сломали, смяли плотный ордынский строй хуторяне! Грудь в грудь ударили, кровью своей снег окропили, но прорвались. И хотя взяли рогачи кое-кого — и людей, и коней, — поздно уже было. Кто впереди оказался, тот тварям Орды в спину ударил. Погуляли рогатины да секиры по чешуйчатым спинам, посноси-ли мечи уродливых голов всласть! И кони не отставали. Костяными жалами своими куда как лихо панцири броненосцев вскрывали...
   Разделившись на два потока, всадники огибали хутор, рубя и пронзая копьями все, что могли. Защитников по-прежнему видно не было, а вот проломов и пробоин в стенах хутора обнаружилось предостаточно. И внутрь уже прорвалось немало тварей Орды.
   Горящий частокол с треском рушился, к небу взлетали фонтаны янтарных брызг, тотчас же уносимых ветром в глухую и морозную ночь. Снег истаивал, исчезая под натиском щедро разлитой по нему горячей крови. Дымящиеся внутренности волочились за умирающими тварями Орды, стонавшими в предсмертной агонии совершенно неотличимо от людей...
   Аргнист повернул своих. Примерно три десятка воинов, спешившись, ринулись внутрь самих хуторских строений. Полы скользки от пролитой и успевшей замерзнуть крови. Мертвая туша рогача... разрубленный молодецким ударом надвое броненосец. Три или четыре костогрыза с размозженными ударами молота черепами... а вот и их победитель — кузнец Маргат, добрый кузнец, с наполовину выпотрошенным животом лежит, раскинув руки, рядом — пудовая кувалда... Дальше, дальше, дальше... брюхогрыз, в спине сразу три копья., женщина средних лет, лицо снесено начисто, рядом, с секирой в черепе, главопасть...
   А вот и они — живые. Шевелящаяся, визжащая, вопящая стена схватки. Узкие коридоры, где едва размахнешься мечом, залитые кровью уже не только полы, но и стены, и потолки...
   Нивенские еще держатся. С трудом, но ничего — мы-то уже здесь, братие!...
   И с налету, с размаху, от всей души, всей силой ярящей тебя ненависти — копьем в бугристый затылок рогача, или в уязвимое надхвостье броненосца, или в бок брюхоеду, куда угодно, лишь бы побольше черной крови! Твари дергаются и бьются, а ты шагаешь через них, и вновь замахиваешься, и вновь бьешь, платя тварям Властелина Темного в такие мгновенья за все: за убогую, унылую, безрадостную жизнь, в постоянном унизительном страхе, за похищенных и сожранных детишек, за оскверненных девушек, за разоренные родовые гнезда, за смерти... за все. Ты платишь по высшему счету.
   Вмиг искрошив со спины тех тварей, что напирали на нивенских домочадцев, воины Харлага и Аргниста бросились искать самого хозяина. Потому что Защитников нет... и каким бы невероятным это ни представлялось, похоже, оба они погибли... а это значит, что Нивену теперь решать, драться ли его хутору дальше (а без Защитников он не продержится и одной ночи, соседей каждый раз красным огнем звать не станешь) или же сказать: «Все. Уходим».
   А тем временем на улице продолжался бой. Орда не признает поражений. Ее невозможно победить — только отбросить на какое-то время. Она все равно вернется. Не сегодня, так завтра, не завтра, так послезавтра, но вернется.
   Командовал Алорт, старший сын Аргниста. Ему повиновались и воины-родовичи, и приведенные Харлагом бойцы. Едва ли Нивен рискнет остаться в этих развалинах, а это значит — нужно расчистить дорогу отхода, когда повезут на санях уцелевшее добро, детей, баб, стариков...
   Дромар и Эргаст подоспели вовремя. У них отряды всего по три десятка, но в таком бою каждое копье на вес золота, как у гномов говаривается. Опытные воины, новоприбывшие, сразу смекнули, в чем дело, ударив по Орде с тыла и расчищая самый естественный и короткий путь отхода — дорогу на хутор Аргниста.
   Аргнисту повезло. Он добрался до Нивена быстрее, чем трое шустрых ногогрызов в компании с броненосцем и главопастью. Главопасть, самую опасную из всех, рубанул секирой (копье давно сломалось в схватке), броненосцу вогнал меч под складку панциря, ногогрызов же одного за другим прикончил сам Нивен.
   — Уф, сосед, ну задал же ты нам работенки. — Аргнист снял шлем, утирая мокрый лоб. — Защитники-то где?
   — Нету их больше, Аргнист, — Нивен хлюпал носом, слова вырывались сдавленные и неразборчивые. — Нету, понимаешь? Обоих. Полегли вмиг. — Он плакал, не стыдясь.
   Лицо у Нивена красное, обветренное, морщинистое, а вот бороденкой он не вышел — реденькая она у него, словно у песчаного гнома. Глаза глубоко посаженные, хитрые, и шрамов на лице куда меньше, чем у Аргниста.
   — Полегли вмиг? — поражается Аргнист, вновь надевая железный колпак. — Да как же такое может быть?...
   — Может, сосед, может, — Нивен усмехается криво, мертво, — новая напасть подвалила. Сперва решили — рогачи; ан нет! Руки у них человечьи и силы необычайной. Защитники все равно с ними покончили, но и сами не выжили!...
   — Плохо дело, — медленно произнес старый сотник.
   Дело Нивена и впрямь обстояло хуже не придумаешь. Бросай теперь насиженное место, уводи народ, проси соседей ближних да дальних приютить, не дать сгинуть несчастным... И сам себе теплый угол ищи, чтобы не под елью сдохнуть... Хотя многие именно это и предпочитали, не снеся позора.
   Потому что места у чужих очагов так просто не достаются. Твоих хуторян разбросает по всей округе — туда две семьи, туда три, — больше уже не соберешь. Войдут в новые кланы, им присягнут на верность. И займутся самой грязной и черной работой, какая только есть на хуторах, сменив своих предшественников... Так что золотарю Фрафту недолго отхожие места чистить. Другие желающие найдутся. Потому как зимой в Лесном Пределе ты или на хуторе кроешься, или, извини, воронов собой кормишь, если, конечно, волки раньше не доберутся.
   Знает все это Нивен, и потому, хоть бой и выигран, хоть Орда и отброшена — Арталег подоспел с донесением, — плачет он, слез не утирая. Нищим сидельцем быть ему теперь, и кто знает, останется ли с тобой хоть кто-то, окромя жены...
   Аргнист молчит. Говорить сейчас нельзя. Такое горе словами не лечится.
   — Созывай своих, — говорит наконец старый сотник. — Всем по домам пора. Не ровен час, сам знаешь...
   — Погоди, Аргнист... — Глаза у Нивена сейчас совершенно бешеные, ровно у того, кому на смертном поле сейчас в погибельную атаку идти. — Погоди, сосед! Об одном тебя молю — дай мне до завтра время. Подумать, покумекать, с молодцами моими потолковать. А завтра, ежели что...
   — Ты что же, завтра снова красный огонь зажжешь? — нахмурился Аргнист. — Снова соседей собирать будешь? Смотри, сосед, расплатиться не сможешь! А без моих да Харлаговых парней как ты через леса пройдешь?!
   — Сосед... — Глаза у Нивена кровью налиты, чувствуется — на все человек сейчас пойдет. — Сосед, Богами Новыми, нас хранящими, Хедином Всесвящен-ным да Ракотом Милостивцем, тебя заклинаю — дай мне до завтра срок и обещай, что, если позову, на помощь придешь! Невмочь мне в приживалы идти! Лучше уж самому на рогача с голыми руками выйти! Повремени! Дай отсрочку! Быть может, придумаем мы, как без Защитников держаться! Бьем же ведь Орду мы в поле, верхами! Сам ты и бьешь! Так неужто не в силах мы крепкое место одни отстоять?!.
   Видать, человек от горя в уме повредился — такое несет. Аргнист только головой покачал.
   — О бабах да о детишках подумай, Нивен, — жестко говорит старый сотник. — Не о себе сейчас помысли — о других! Гордость свою смири! Не расплачивайся за нее чужими жизнями! Ребятишек бы пожалел!
   — Отказываешься — шипит Нивен, сжимая кулачищи, а они у него что твои кувалды. — Ну, давай, давай, Аргнист, сын Гортора! То я тебе еще попомню. Попомню, слышишь ?!
   Старый сотник только плюнул с досады.
   — Видать, сосед, ты и впрямь ума последнего лишился. Делай как знаешь. А я пошел. Сожрут тебя за. завтрашний день — на себя самого пеняй.
   Аргнист повернулся — и прочь. Арталег — за ним.
   — Отче, дозволь спросить?
   — Давай спрашивай, — ворчит Аргнист, немилосердно кусая вислый ус.
   — Отче, а зачем ты Нивена отговаривал? Пусть бы рискнул. Что, трудно было б нам лишний раз до его хутора сгонять? Вон сегодня потерь нет, только Капроду шею поранило. А так, глядишь, Нивен попробовал бы, а мы потом у него, коли что получится, так переняли бы. А прикончили бы его твари — что ж, значит, на то Хедина высокая воля...
   — Да ты что, ягоды волчьей объелся, что ли? — в ярости поворачивается к сыну Аргнист. — В уме ли ты, сыне?! Хутор народа полон! Баб пять десятков! Малолетки, груднички... всех их Орде на прокорм?!
   Арталег аж попятился — не ожидал от отца такого. И чего это старому в голову ударило? Какое ему, Арталегу, дело до нивенских? Да пусть они все в распыл пойдут, сытью ордынской сделаются! Лишь бы свой хутор жил. И это главное. Арталег плечами повел, однако же отцу перечить не решился. Голову склонил, руками развел — виноват, мол, по неразумию ляпнул...
   Отец и сын вышли из наполовину сожженного, наполовину разметанного хутора на двор. Все были при деле. И Аргнистовы, и Харлаговы, и Дромаровы с Эргастовыми потрошили туши чудовищ. От нее, Орды распроклятой, тоже порой прибыток случается. Печень рогача — отличное целебное средство: и от живота помогает, и при ранах гниющих. Клыки хоботяры, ежели их истереть и с медом липовым пить, при лихорадке первое дело. Ногогрыза панцирь, измельченный, с мелко рубленным легким броненосца варенный, очень хорош, когда с юга черное поветрие приходит. За такое снадобье в лихие годы, когда болезнь эта по Северному Хьёрварду гуляла, громадные деньги платились. У Аргниста еще с тех времен увесистый мешок королевских грифонов остался...
   Что там за шум?... А, ну так и есть — Аргнистовы с Дромаровыми двух ногогрызов и броненосца не поделили. Аргнистовы шумят — мы, мол, тут раньше всех были, пока вы там еще баб своих по лавкам мяли, а Дромаровы доказывают, мол, наш наконечник в туше застрял... Ну, с Дромаром-то мы управимся. Пусть доволен будет, что вообще к дележке допустили...
   Аргнист подошел, пару раз рявкнул, и Дромаровы, хвосты поджав, восвояси подались. А нивенских как не было, так и нет; ужели ж Нивен и впрямь решил здесь оставаться?!.
   Вот и разделку закончили, вот и трофеи в седельные сумы упрятали, трогаться пора, а старый сотник все медлил. Не по-людски это — добрых полторы сотни народа на верную смерть бросить. Сейчас, сейчас полезут воющие бабы с ребятней, мужики пожитки на, волокуши грузить начнут, и тронется хутор.
   Подошли Харлаг, Дромар и Эргаст.
   — Чего они мешкают-то? — прогудел Харлаг. — Мне еще обратно путь неблизкий. Дромар, ты скольких возьмешь?
   — Да десятка полтора, больше не смогу, — покачал головой тот.
   — Эй, соседушки мои милые, слушайте!
   Нивен стоял на остатках наполовину разнесенного рогачами крыльца. Ни по виду, ни по осанке нельзя было сказать, что человек этот собрался умирать. Держался он прямо, говорил гордо — ровно Нивен прежний, первый богач в округе.
   — Спасибо вам за помощь, соседи. Что с нас положено, заплатим. Хотите золотом, альбо работой — как скажете. Но по хуторам иным мы разбегаться не станем! Тут останемся. Попробуем без Защитников сдюжить. А коли не сдюжим, все лучше, чем чужое дерьмо грести.
   — От те на, — пробормотал Харлаг, сдвигая шлем и всей пятерней яростно скребя затылок. — Да не хлопнуло ли тебя по головушке чем, Нивен?
   — Спасибо, Харлаг, сосед дорогой, что о здоровье моем так заботишься, — нет, не хлопнуло. И не один я — все мои так думают. Ну, давайте говорите, кому что от нас надобно!...
   Хозяева хуторов переглянулись. Видно, плохо дело. Порченым Нивен сделался. Тут уже никто, кроме колдуна хорошего, не поможет, да и где его, колдуна этого, сыскать-то? Травницы в каждом хуторе есть, да только здесь они не помогут.
   Харлаг первым опомнился. Вздохнул, плечами пожал...
   — Я грифонами возьму.
   — И я, и я тоже, — Эргаст с Дромаром вторят.
   Понятно почему. Завтра накроет Орда нивенский хутор, без Защитников оставшийся, — с кого тогда работу положенную требовать? Разве что с рогачей... Золото — оно надежней.
   Плюнул Аргнист, рукой махнул и тоже взял свою долю тяжелыми кругляшами. Нивен, конечно, все понял, усмехнулся, но ничего не сказал.
   Все, дела закончили, разговоры разводить не стали. В седла — да по домам. Ветер начал понемногу утихать, тучи разошлись. Над черной иззубренной стеной недальнего леса поднялась луна, стало чуть лучше дорогу видно. Аргнист сел в седло, устало махнул рукой, и совсем не поредевший отряд тронулся в путь. На сердце у старого сотника было черным-черно: народ последнего ума лишился... помирать все вздумали... ну, не станет завтра нивенского хутора — кому от этого лучше?...
   И вроде бы бой удачно кончился, убитых нет, один Капрод раненый. Редко такое удается, чтобы ни одной бабе по возвращении отряда выть по покойнику не пришлось, радоваться бы старому сотнику, а ему впору к болотным ворожеям идти, душу закладывать, чтобы от лютой печали-тоски избавили. Черная ночь на сердце, ровно камень неподъемный. И ничем уже этому не поможешь — терпи, сотник!
   За помыслами невеселыми и не заметил, как отряд до родного хутора довел. За ворота въехал, поводья мальчишке кинул — все! Пропади оно все пропадом! Теперь первое дело — в баню. А потом к Деере на подушку. Или... кого из молодых бабенок сперва позвать?
   Деера, она по женской болести теперь только постель греть и может, но что мужику без бабы никак — это она понимает. Да ей и говорить ничего не надо, сама кого ни есть приведет... С этими мыслями Аргнист и ступил на крыльцо
   Нивен сдержал слово. Весь его народ остался на хуторе — полусгоревшем, с пробитыми во многих местах стенами, но все-таки решившем жить наперекор всему. У них больше не было Защитников. И некому молиться, чтобы прислали новых: Ракот с Хедином давали каждому хутору только один шанс. Не смог, не сумел — уступи место другим, которые выживут. Род человеческий в Хьёрварде должен рассчитывать только на себя, но не на вечное заступничество Благих Богов.
   Нивен остался. День за днем его домочадцы, точно трудолюбивые муравьи, валили деревья, на прирученных лосях перевозя их к хутору, ладя новый частокол и заделывая бреши в стенах. Аргнист не утерпел-таки, послал к соседу Армиола.
   — Трудятся, отче, — доложил сын, вернувшись. — Меня там не больно-то привечали, больше со стороны смотрел.
   — Что, даже обогреться не позвали? — возмутилась Деера.
   — Позвали, мамо, позвали, как же не позвать, но смотрели при этом... ну, ровно я сам из этой Орды буду...
   — И Фоота? — проницательно спросила мать. Сын потупил взгляд, промолчав.
   — Понятно, — кашлянув, Аргнист поспешил заговорить о другом. — А с Ордой у них как? Следов много?
   — Следов-то много, но все больше краем леса, а вблизи от хутора ни одного не видел, — ответил Арми-ол. — Кого ни спрошу, «все спокойно» отвечают. Но, отче... похоже, они там все решили к Хедину вместе отправиться. В горницах по углам я горпес видел. Похоже, они решили пал пустить, ежели Орда ворвется. Чтоб и себя... и ее, значит...
   — Ракот Милостивец, страх-то какой! — Деера прижала ладонь к щеке
   Однако тема эта занимала умы Аргниста и его домочадцев не слишком долго. Орда словно с цепи сорвалась. После неудачи у нивенского хутора она последовательно атаковала сперва Харлага, а потом и самого Аргниста.
   Вьюжной и студеной ночью, точь-в-точь такой же, как и та, когда Нивен зажег красный огонь, твари пожаловали в гости к старому сотнику.
   И вновь большая горница, куда сбились все, от мала до велика, спасаясь от проклятого одиночества да мыслей черных. Вновь дикий вой ветра за окнами, по ночному времени наглухо закрытыми толстыми ставнями (на юге такая ставня запросто бы за тюремную прочную дверь сошла бы), вновь летят подхваченные ураганом снежные хлопья, к утру, глядишь, так занесет, что от хутора одна только крыша видна и будет.
   И все же внутри тихо было, тепло и мирно. Такие ночи здесь — обычное дело. Саата, Арталегова благоверная, сидит пригорюнившись — муженек в сенях толстуху Мииту зажал, даже здесь слышно, как они там стонут и возятся. Народ безмолвствует — привыкли. На хуторе и не такого насмотришься.
   Защитник у самой печи пристроился, лапами своими, щупальцами да тушей почти все свободное место занял. Глаза прикрыл. Но тревожен. Кисточки на ушах подрагивают, значит, Орда близко кружит. Брат его, что в свою очередь хутор дозором обходит, буде что случится, вмиг сигнал подаст.
   И подал. Встрепенулся Защитник разом, и вот уже не томно развалившаяся туша возле печи, ровно кот сытый, а клубок мускулов, готовый к бою.
   Дверь поспешно растворили, Аргнист вскочил на ноги
   — Оружайсь !
   Защитник, конечно, Защитником, но ему и помочь не мешает.
   Хватая факелы, мужики бросились вон из горницы.
   Дети не вопят — раз и навсегда приучены. Бабы мешки с герпесом из подполья потащили — если до стен Орда дорвется.
   Алорт выскочил на обжигающий ночной холод Когда Орда нападала на хутора, коней не выводили — из-за стен отбиваться проще. Защитники вокруг внешнего частокола обходят, ты следи, чтобы никто внутрь не перемахнул Огонь пали, смолу кипящую лей, стрелы пускай, а врукопашную не лезь. Это Защитниково дело. Пока не припрет, из-за тына не высовывайся. Поначалу, говорят, Орда Защитников частенько из хуторов в поле выманивала ложными отступлениями. Теперь глупцы-то перевелись. Всех тварей все равно не истребить; их сколько ни руби, меньше не становится. Так что отбились, от жилья отогнали — и ладно. Большего никому не добиться.