Перумов Ник. Земля без радости

Ник Перумов.
ЗЕМЛЯ БЕЗ РАДОСТИ
(Книга Эльтары и Аргниста)

ПРОЛОГ

   Весь мир сошел с ума Чума повсюду
   И в ней повсюду — Буйные пиры

Адольф Галланд

   По залитой кровью траве смертного поля шли семеро. Пятеро мужчин и две женщины. Все были измучены, мужчины вдобавок изранены. Они не знали, кто бился здесь, в этой реальности, чьи рати сошлись на поле брани и кто победил. Они оказались здесь случайно.
   — По-моему, это Белоста, — нарушил тягостное молчание один, высокий и светловолосый, со странными, белыми глазами без зрачков. Они казались заполнены чистым белым пламенем. Грудь у мужчины была разворочена, и непонятно было, как он ухитряется идти с такими ранами как ни в чем не бывало.
   — Белоста... — эхом откликнулся низкорослый, смуглокожий крепыш. — Ты прав, брат. Это она. Я узнал...
   — Мир демонов, — низким, грудным голосом произнесла молодая женщина, крепкая, коренастая, широкобедрая. — Я бывала тут... и даже кое-что позаимствовала.
   — А чья это идея — отправиться сюда? — вновь задал вопрос белоглазый.
   — Похоже, мы все подумали в тот миг об одном и том же, — усмехнувшись, ответил смуглый.
   — И стали... почти что людьми, — брезгливо проворчала женщина. Вторая спутница — тонкая, словно растущий побег, с копной непокорных соломенного цвета волос — по-прежнему хранила молчание.
   — Это ничего, Ятана, — смуглолицый положил руку на плечо говорившей. — Могло быть гораздо хуже.
   — Да и никакими людьми мы не стали, — вступил в разговор еще один, высокий и черноволосый, с быстрыми, порывистыми, точно ветер, движениями, — разве ты не чувствуешь, сестра?
   — Да, Ямбрен, людьми мы не стали, — подхватил огненноглазый. — И это внушает надежду
   — Красиво говоришь, брат Ямерт, — отозвался Ямбрен. — Тогда, помнится, ты не счел нужным обратить внимание кое на что, и вот мы все здесь, и говорим словами, и принуждены идти, а не лететь, и для нас закрыт Астрал...
   Вместо ответа Ямерт остановился и пристально взглянул на недальний холм, лысый и каменистый Склоны тотчас же охватило бушующее пламя; еще миг — и оно опало, повинуясь слабому движению брови хозяина.
   — Не думай, будто меня убедят твои фокусы, братец, — тихо произнесла светловолосая спутница, на вид казавшаяся самой юной — Хватит огня и крови. Я не участвовала в той войне и хочу вернуться.
   Все остальные замерли, изумленно уставившись на говорившую
   — Ты сошла с ума, Ялини, — медленно проговорила Ятана — Вернуться — куда и кем? И, главное, под чью власть? Этих выскочек узурпаторов?
   — Мне плевать на них! — резко бросила Ялини. — Пока вы стенали и охали, я попросила... кое-кого. И моя просьба была исполнена. Мне назначили испытание. Я ухожу. Ятана и вы, братья, прощайте! И если окажетесь по-настоящему мудры, вы не станете мстить.
   — Что она такое несет? — взорвался Ямбрен.
   — Прощайте, — повторила Ялини. Шагнула вперед, молитвенно вскинула руки и... растаяла в воздухе
   А на месте, где она только что стояла, прямо из разверзшейся бездонной пустоты насмешливо взглянули на ошеломленную шестерку два очень странных зеленоватых призрачных глаза — о четырех зрачках каждый.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
ХУТОР АРГНИСТА

   Моей жене Ольге

ГЛАВА I

   Стылая зимняя ночь. Хрустальные огоньки звезд кажутся нацеленными в тебя злыми, несущими смерть оголовками стрел. Вдохнуть на улице невозможно — мороз обжигает горло. Низко-низко над замершей, точно от страха, землей мчатся подгоняемые незримыми бичами бешеных ветров обезумевшие, дикие тучи. Из распяленных, косматых тел опускаются вниз темные воронки-хоботы смерчей, будто облака жадно сосут из земли остатки с таким трудом сбереженного тепла.
   Стылая зимняя ночь. Нет спасения ни в лесу, ни в поле, и даже огонь не защитит — напротив, предаст, подманив к твоему ночлегу неотвратимую Смерть. Все живое, еще оставшееся в этих краях, уже давно забилось в логовища — неважно, берлога ли это под корнями вывороченной сосны или обнесенный частоколом хутор. Кто не успел, того к утру не станет. Таков закон. Такова плата. С нею все согласны. А которые несогласны были... попытались когда-то, говорят, драпать на юг, да только все на Костяных Холмах и сгинули. Собственно, с тех пор гряду и прозвали Костяной — черепа да ребра до сих пор ветер по увалам катает. Никто не ушел. Костлявая в своих владениях никого не упустит.
   Стены хором сотрясаются под напором ветра. Сотрясаются, несмотря на два слоя бревен и торфяную подушку меж ними. По углам уже разлеглась изморозь, хотя в обеих печах и придверном очаге вовсю исходит синим огнем гномий горюч-камень, за немалую цену и с великим риском доставленный летним водным путем с гор Ар-ан-Ашпаранга. Дальние горницы и светлицы давно покинуты. Вся большая семья от мала до велика здесь, возле громадных печей. За перегородкой — скотина, ей тепло нужно не меньше. А коли падет корова или, скажем, дойная лосиха, считай, половина ребятишек до весны не дотянет.
   В просторной избе тихо. Только негромко позвякивают в лад струны на старом гареке в руках старика Фиорга. Один он умеет отогнать — пусть ненадолго! — гнетущую тоску этих ночных часов, когда снаружи вовсю ярится буря; а это значит, что Орда вновь вышла на большую охоту
   Фиорг начинает песню. Она тягуча и протяжна, эта песня, голос старика дребезжит и срывается, однако его все слушают, затаив дыхание. Он один умеет оживить гарек. А люди крепко помнят былое пророчество, что за немалые деньги изрек проходивший мимо странствующий эльф-гадатель: «Доколе звучит гарек, дотоле стоять стенам Аргниста!»
   Аргнист — это хозяин хутора. Сам он нездешний. Был когда-то сотником королевского войска, служил на юге, в самом зеленом Галене, где, болтают, море даже в лютовье не замерзает. А сюда попал, когда двинул его величество полки на Орду, думая покончить дело одним махом, да только и сам тут остался, и войско его почти все здесь полегло. Аргнист уцелел чудом. А назад пробиться уже путей не было... Однако мужик оказался не из хилых — сумел к людям выйти, а потом и хозяйством обзавестись. Ну а за Защитником дело не стало.
   Дверь скрипнула Створка медленно отворилась, и из холодных, выстуженных сеней ворвался клуб пара. Через порог медленно перебиралась мохнатая шестиногая туша размером с пару самых здоровенных быков, туше поспешно уступили дорогу.
   Защитник обессиленно вытянулся возле самого огня, протянув иззябшие щупальца и лапы к огню. Клешни прятались в меховых сумках по бокам и оттого не столь сильно страдали от холода. Большие лиловые глаза слезились, шерсть на черном носу превратилась в частокол жестких сосулек. Он опрокинулся на спину, задрав вверх все шесть лап, и бабы по легкому знаку Аргниста тотчас потащили ушаты с горячей водой и чистые тряпки. Ежели Защитник себе лапы поморозит или там собьет, хутору, считай, уже не жить
   Трое детишек лет десяти-одиннадцати, все худые, в ранних рубцах и шрамах на лицах, бросились вычесывать густую и длинную белую шерсть. Тоже дело серьезное. Вшей там или блох снежных — этого Защитник не переносит. Сон теряет, покой, аппетит, а это значит — не выдержит первой же схватки, ежели, к примеру, с откормленным человечиной хоботярой столкнется.
   — Эй, эй, там, ручек-то не жалеть! — прикрикнул на ребятишек Аргнист, но больше не по необходимости, а так, для порядка. Парнишки и без того старались вовсю, девочка, как могла, пыталась не отставать, то и дело сдувая лезущую в глаза непослушную золотистую прядь. Отменная выйдет хозяйка, и продать ее уже по весне, коли доживет, можно будет дорого...
   Арталег, средний сын хозяина, поднялся, подтащил к придворному очагу лопату угля. Арталег, он громадный, точно медведь-варкис, и такой же волосатый. И до баб жадный. Своя жена, Саата-травница, с пузом ходит, так он теперь, что ни вечер, кого-то в сенях наяривает. Холод дикий, зубы лязгают, а ему ничего. Задирай, баба, юбки да нагибайся — и все тут. И нагибаются. А что поделаешь. Сын хозяина все-таки...
   А что с лопатой сам пошел, то дело понятное. Уголь, он в зимнюю пору дороже бывает и хлеба, и пушнины. Наймиту подбрасывать не поручишь: того и гляди сопрет кусок прямо из огня — в клетушке своей потом печку гонять, девку мять, богов ложных тешить.
   Тихо в покое. Лишь струны гарека тренькают. Играет Фиорг недурно, да только что ж опять все без слов?
   Саата, что сидела подле самой печи с еще тремя непраздными, как и она сама, молодухами, вздрогнула. Тонкими ладонями с длинными пальцами, какими бы золотом вышивать, а не вилами орудовать — тонкими ладонями прикрыла лицо, тяжело задышала...
   Обмерли все. Саата, говорят, не просто травница, а едва ли не самая настоящая ведьма, и потому силой своей бесовской Орду завсегда чует. Ну, сейчас решится все — к нам? не к нам?
   Фрафт-золотарь с женой своей тоже глаза закрыли — вроде как молятся. Понятное дело — третий хутор за два месяца сменили!... Неужто и теперь?... И Защитник, надежда всеобщая, тоже встрепенулся. У него доля совсем тяжкая: замерз не замерз, но коли уж подвалила Орда — поднимайся и выходи. Работу твою за тебя никто не сделает.
   Жуткая тишина в горнице. Слышно, как мыши скребутся. Хотя нет, и они примолкли. Знают — если что, и им не уцелеть. Значит, верно — Смерть совсем рядом. Ну, сейчас...
   Защитник вдруг весь обмяк как-то, щупальца вновь к огню протянул. И все аж замерли — да неужто?! Неужто подвезло наконец-то?
   И верно — пронесло, защитили Боги Истинные, Хедин с Ракотом Милостивцем. Отвели беду. Саата вздохнула, на лавке откинулась... Мимо Орда прошла.
   Ух, зашевелились-то как, зашебуршились! Кое-кто аж засмеялся. А вот молодой Капрод к Лиисе за пазуху полез на радостях. Того и гляди завалит сейчас, прямо при всех... А что? Это он может. Да и понятно — когда Орда в сторону от твоего хутора сворачивает, еще не такое выкинешь. А делать сейчас больше нечего. Нет, руки-то почти у всех заняты — кто древки стругает, кто оголовки насаживает, кто мечи с топорами острит, кто веревочку вьет... Бабы — те прядут или вяжут; грудничкам Саата отвара сонного сварила, а детишек постарше тоже к делу приставляют. Но работы настоящей, мужской, нет, пока буря не кончится и дом выстужать не перестанет. Вот в такие вечера и строгают детишек все, кому не лень, — просто от скуки да чтобы страх заглушить...
   Но ежели не к нам, то к Нивену? Орде здесь иной дороги нет. В эдакую ночь если уж ее Властелин Черный, Безыменец проклятущий, из лежбищ повыгонял, то, теплой крови не напившись, Орда спать не уйдет. У нее тоже ведь просто — человека не изловил, значит, ослаб. Вечером или утром гебя свои же сожрут.
   — Алорт! — Голос у Аргниста зычный, сильный, привык сотней своей командовать, так с тех пор никак отучиться не может. Уж сколько раз из-за голоса своего громкого в беду попадал — не перечесть! — Открывай заслонки. Передний хлев с конюшней обогреть, как обычно. Эй, пузочесы! Хватит баб щупать! Кушаки подвязывай да мечи надевай. На всяк случай. Кто его знает, как оно у Нивена еще повернется...
   Таков он, Аргнист-сотник, неуемный, хотя уж на шестой десяток перевалил. Мужиков поднимает, хотя никто еще «караул!» и не кричит. С Ордой драться — на то Защитники есть. Хотя, бывает, и они не справляются, тогда уже мужикам хуторским за мечи да секиры с копьями браться приходится. Ну а коли дела совсем плохи, за подмогой к соседям посылают. Правда, если уж ты ее, подмогу эту, вызвал, то готов будь, что сосед плату потребует: леса ему подвезти, частокол обновить или девку пригожую замуж за парня своего выдать. Впрочем, если он, сосед твой, в свой черед о помощи попросит, ты с него то же самое сможешь стребовать...
   Недовольны мужики. Но хозяину никто не перечит. Невелик труд — воинскую справу надеть, а потом снять. Ладно, ничего. Пускай. Зато справедлив хозяин: и долю урожая не зажимает, звонкой деньгой отдает, не то что Нивен-сквалыга. Тот, говорят, своим, было дело, бревнами долю предлагал. Берите, дескать, да продавайте — моя какая забота? Чем долю платить, ни в каком Своде не сказано...
   Но сейчас, коли сосед в беде, каким бы он ни был, надо выручать. Потому как один на один с Ордой останешься — никакие Защитники не помогут. Вот и надевают мужики воинскую справу, натягивают теплые, шерстью местных овец стеганные подкольчужницы, поверх — железные кольчатые рубахи, в большинстве своем гномами кованные. Аргнист — хозяин не бедный и на оружие для своих денег не жалеет. Потому как на золотой поскупишься, потом жизнями расплатишься. Вот как Нивен, к примеру. Доспех у подгорных мастеров одному себе заказал, остальные кто чем довольствуются. Ну и гибнут, конечно же, гибнут, гибнут, гибнут..... И-эх, да что ж это за жизнь у нас такая распроклятая! Да откуда ж на наши головы Орда эта такая-разэтакая!... Бают ведь старики: было время, когда про эту самую Орду никто и слыхом не слыхивал...
   Прогремело по горнице оружие — и вновь тишина. Дети молчат, только глазенки испуганные поблескивают. Чей батянька к утру бездыханным в снег ляжет? Бабы многие губы кусают, глаза — уже видно — слезами набухли. Двинутся мужики за порог — такой вой поднимется!... Хорошо еще, Деера, хозяйка, Аргниста, значит, супруга законная, им пример не подает. Известное дело — жена сотника выть на людях по мужу, на брань уходящему, никак не должна Вот и сейчас — подошла с Аргнисту, высокая, прямая, чинно поцеловала в уста, поклон отбила и отошла. Дел немерено, некогда прощания тянуть, душу рвать, горе слезами заливать
   И снова тишина. Только ветер снаружи воет — ну ровно кошка, которой на хвост наступили. Ожидание, пытка лютая. Скорее бы уж! Сколько в горнице глаз — все на Защитника смотрят. Он спокоен, ему-то что — не его хутор атакуют, значит, можно у печи греться. Аргнист своего меньшего, Армиола, наверх погнал, на дозорную вышку, значит. Хутор Нивена хоть и за лесом, а вышку соседскую все равно видно — ну, если день на дворе, конечно. А на случай ночной атаки тоже все потребное имеется — рогожами тщательно укрытый горючий порошок. Тоже от гномов. Его и на подступающую Орду хорошо сыпать, и сигналы соседу подать.
   Горит так ярко, что видно сквозь любую хмарь, факелом только в рогожу ткни — и на всех окрестных хуторах тотчас узнают, что дело плохо и нужно слать подмогу.
   ...Армиол выскочил на узкую, раскачивающуюся под напором ветра дозорную площадку. Закрылся рукавом — хоть и узка щель в простеганном капюшоне, а лицо ледяные порывы режут точно ножом. Руками в толстых, медвежьего меха, варежках вцепился в поперечную жердину перил — того и гляди вниз сдует! Щурясь, парень огляделся.
   Тьма, тучи, снежные звери в воздухе расплясались, разгулялись в диком танце, так что ни зги не видно. Ближнего леса край — и тот утонул во мраке. В ушах только свист ветра...
   Морозные струйки медленно, но верно пробивали себе дорогу к телу, обходя все преграды, точно искусное войско. Сколько ни надевай на себя шерстяных рубах да меховых курток, холод все равно тебя достанет. Долго на вышке не простоишь. Отец это знает, и, значит, смена вот-вот появится...
   И тут в самой середине мятущихся снежных облаков внезапно вспыхнула ярко-алая звездочка. Армиол обмер. Красный сигнал, сигнал общего сбора! Такого он на своей памяти еще ни разу не видел. Белых — с преизлихом (и самому дважды такие подавать случалось), это чтобы на помощь соседей ближних позвать Желтых — трижды, тогда два-три хутора поднимаются. Ну а уж красный огонь возжечь — это значит дело до края дошло. Спешите все, кто увидит, или мы погибли!
   Парень кубарем покатился вниз по обледенелым Ступеням. Вихрем промчался по пустым горницам и, Себя почти не помня, ввалился в общую.
   — Отец... — слова на губах стынут, — отец! Красный огонь у Нивена!
   Все так и обмерли. Красный огонь! Это значит быть битве для всех насмерть. Тут уже не до счета жизней.
   Аргнист вскочил. Лицо жесткое, взгляды — словно два навершия копейных. За окладистую бороду себя дернул и взмахнул рукой. Молча. Для чего слова-то? И так все ясно. Умирать идем, братцы!
   Бабы взвыли дружно, ну ровно сговорившись. Даже Деера и та вздрогнула и губу прикусила. Ох, затевать по заре похороны!
   Оружием звеня, двинулись. Конюшню к тому времени уже поднагрело — не зря Аргнист велел заслонки открыть, тепло, от детей отрывая, к боевым коням гнать. Сквозь такую бурю только на коне и проберешься. Вернее, на нашем коне. Он, конечно, на всем привычную лошадь очень похож, только раза в полтора крупнее. Весь мехом покрыт, так что стужи, почитай, и не боится. Но чуднее всего ноги. Могут и копытами обернуться, и мягкими, широкими пластовнями-лапа-ми, что по любому снегу пройдут. Конь этот может сугробы и грудью таранить, и поверх пробираться. И в бою ему цены нет — все бока и грудь в роговой броне, словно у настоящего дракона, только шерстью поросшие. Стрелы отскакивают, да и в Орде тварей, чьи зубы или когти этот панцирь осилят, раз, два и обчелся. Хвост гибкий, с роговым клинком на конце — одним движением кабана пополам рассекает. Рыцари из Ордена Звезды, что рубеж свой на юге держат, за такого коня несчетные деньги предлагают. Да только не найдется никогда хуторянина, чтобы на золото их польстился. Потому как те рыцари — они, конечно, с Ордой воюют, на юг ее не пускают. Но губа и у них не дура: новые земли к рукам своим загребущим прибрать. Дрались с ними хуторяне не раз в прошлом — и до Орды, и при Орде уже, до тех пор, пока король великий, Грейстард, не взял северных земледельцев под свою руку. Воистину великий король был: и рыцарей приструнил, и оружием помогал, и даже колдунов придворных слал...
   Со скрипом отодвинулись тяжелые, из дубовых бревен в полный обхват, ворота. Сугробы намело такие, что на петлях створки не повернуть было бы и десятку богатырей. На всех хуторах ворота не открывались, а отодвигались в сторону сложной системой канатов и блоков.
   Открылся черный провал. Снег крутится, мечется, ровно неупокоенная душа отцеубийцы. Ну, копья на руку, щиты за спину — вперед, братья!
   Хрипя и рыча, словно голодные волки, кони рванулись вперед. Им все едино — снег ли, ветер или вообще светопреставление. Если хорошо кормлены и перед дорогой согреты, никакой холод им не страшен. Теперь — короткой, торной дорогой к хутору Нивена. Конечно, завсегда лучше всем многолюдством наваливаться, но, когда дело о стольких жизнях идет, не до высоких воинских искусств. Орду задержим — и то ладно.
   Миновали поля. Кони на лапах своих идут по сугробам, словно по земле твердой. Всадники все как один головы капюшонами накрыли — им на дорогу смотреть нечего, кони сами путь отыщут. Побереги глаза до соседского хутора, воин. Там капюшоном от ветра не отгородишься.
   Пошли Лесным Пределом. Тут ветер как будто чуть приутих — вековые деревья, сосны да ели, какая ни есть, а все ж защита. Отринь мысли темные, воин. В бой надлежит веселым идти, как на свадьбу, тогда и враг перед тобой отступит, коли поймет, что Костлявой ты не слишком страшишься... Ну а ежели худшее случится — ранят тебя или с коня стащат, — то помни, что в подшлемнике ягода волчегон вшита. Раскусишь ее — и все. Тихо, без боли, без страданий уйдешь.
   Быстро бегут откормленные, сильные кони. Знают, что впереди битва, и оттого еще сильнее наддают ходу, сами, без понуканий. До соседского хутора полчаса хорошего конского ходу. А сейчас, с поспешанием, и того быстрее управимся...
   Армиол же, сам горячий, своего скакуна горячит еще больше, мало что вперед отца, Аргниста, вырываясь. Смелый парень. Себя не щадит, в бою об осторожности не думает. Уж Аргнист его и словесно вразумлял, и вожжами даже поучил — все без толку. Рвется парень в самую гущу, строя не держит, спину открытой оставляет... Братья уже дважды спасали, а ему все не впрок. Вот и сейчас — Аргнист покосился неодобрительно, но сказать уже ничего не успел — раздвигаются деревья, в стороны расступаются, и вот они, поля соседские, вот он, Нивена хутор!
   И — Орда вокруг него.
   Они успели вовремя. На поле светло, как днем; не жалеет Нивен горючего порошка, хоть и скуп, а знает, что сейчас время все запасы в дело пускать. Продорожишься — жизнью расплатишься. Первый частокол весь горит; ров дохлыми тварями Орды завален; видно, где Защитник проходил. А нивенские все уже внутри, со вторых стен отбиваются. И, видно, дело их худо. Хоботяры на крышу пытаются вскарабкаться, жуки-стеноломы нижние венцы срубов ломают, многоглав-цы ядовитым дымом плюются (Защитник-то где?! Этих-то тварей он к хутору подпускать никак не должен был!), рогачи живой примет строят, чтобы, значит, шестилапых зубачей наверх запустить. Клювокрылы в воздухе вьются, выжидают, когда кто-то во дворе на открытом месте покажется. Вот они-то первыми и пожалуют. Аргнист резко натянул поводья.
   — В круг! Лучники! Готовьсь! — никак от старой своей речи не отучится. Все по привычке командует, ровно новобранцами на плацу. Народ и без того знает, что делать...
   Заботливо сберегаемые охотничьи луки растянуты до самого уха. Стрелы боевые, оголовки гномами кованы — давно замечено, что подгорную сталь Орда не любит куда больше человеческой; вот клювокрылы расчухали наконец, что к чему, развернулись, пасти пораспахивали — клыки у них алым огнем горят, чтобы, значит, испужать верней — и вперед.
   Аргнист уронил руку, и тотчас же в вой ветра вплелось дружное и злое пенье десятков спущенных тетив. Северным охотникам никакой ветер прицела не собьет. Выстрелили хорошо, дружно, стрелы ушли кучей, и добрых три четверти воткнулись в широкую грудь клювокрыльего вожака. У него хоть тоже чешуя роговая на теле, да только тонковата она супротив добрых стрел, тонковата! Ишь, крыльями забил, набок завалился... все, сейчас в снег сядет... и верно! Сел! Ну, теперь докончить!
   — Арталег!... — Аргнист в стременах привстал, капюшон откинул, вперед смотрит. Знает, средний сын с клювокрылом сам справится — он и его десяток. А у Аргниста сейчас на уме другое — понять, куда этой Орде ударить, да так, чтобы ее от вторых стен оттянуть, пока остальные отряды не подоспеют!... Скорее, скорее решай, сотник! Из бойницы хутора уже факелом тебе на шесте машут — дескать, атакуй скорее, мочи нет держаться!...
   Что ж, дело ясное. Через снесенные ворота к тому месту, где рогачи свой примет возводят. Там опаснее всего, первее ворваться негде.
   Вновь Аргнист руку взбросил. Молча, без слов. И дал коню по бокам.
   Арталег тем временем со своими подбитого клю-вокрыла окружили и, не рискуя попусту, мечут в спину твари обоюдоострые секиры, каждая на кожаном ремне, чтобы выдернуть можно было и в руку вернуть, к зверю не приближаясь. Клювокрыл — тварь живучая и хитрая, но ежели в самом начале драки их вожака завалить, остальные как-то теряются, трусят и в бой не ввязываются. Но вот если по вожаку промазать...
   Аргнист же тем временем свой клин к воротам повел. Тварей и тут хватало, но по большей части мелочь — кони с такими сами справляются. Змеи какие-то многоногие, ящерицы двуглавые, черви в руку толщиной... И прочая мерзость, которую описывать — никакого пергамента не хватит. Все какие-то с причудинкой: нога от одного зверя, хвост от другого, туловище от третьего, а голова и вовсе только в страшном сне приснится. Словно лепили ее из глины, лепили, эту голову, а потом рукой махнули, несколько раз об стену швырнули, ногой пнули да о порог шмякнули, а потом уже в печь сунули...
   До ворот конники Аргниста дошли, как нож горячий сквозь масло, — Орда не успела перестроиться. Копья вспарывали светло-серые панцири броненосцев, топоры разрубали черепа прыгунов-кусачей, кони хвостами и грудным рогом расчищали путь дальше. Со стен хутора пытались помочь. Верно, Нивен бросил в дело последний запас. Но где же, во имя Ракота Милостивца, где же Защитник Нивена?!
   А Орда уже смекнула, в чем дело. Рогачи проворно рассыпали с таким трудом наведенный помост и, нагнув рога, ринулись в контратаку. Хоботяры опустили лапы-хоботы и тоже развернулись к дерзким пришельцам Четыре десятка всадников оказались в полукольце Открытым оставался лишь путь отступления к воротам. Обычный план — ворваться и двинуться вдоль стен навстречу Защитнику — не сработал.
   Ну, братие, дело будет жарким! Пятимся, пятимся, копьями тычем; кто там назади тетивы рвет, ежели рогачу или там хоботяре стрелы в гляделку ихнюю вогнать, считай, они уже из дела выбыли. Прет и прет сплошная стена: рога, клювы, пасти, когти, морды оскаленные, щупальца мохнатые — дряни-то, Хедин, сохрани и помилуй! Умно прут, строя не разрывая. Копья их сегодня не остановят. На мечах уходить придется.
   Тут, правда, подмога приспела — Арталег со своими Верно, клювокрыла добили — и к воротам. Арталег ревет, ровно медведь при случке; топором одному рогачу голову снес, копьем броненосца проткнул — древко в туше осталось...
   Всадники Аргниста отступали. Тесным, сомкнутым строем, выставив перед собой частокол пик. Через головы передовых часто били лучники.
   Рогачи, хоботяры, ногогрызы, костоглоты, броненосцы, брюхоеды, стеноломы, главопасти — все они наступали в строгом порядке. Другая часть Орды продолжала штурмовать хутор, чтобы осажденные не смогли подать помощи всадникам Аргниста У чудовищ все делалось словно в хорошем войске — каждый знал свою задачу и исполнял ее свято.
   Но, как бы то ни было, одно Аргнисту уже удалось — он отвлек на себя часть сил Орды и тем самым облегчил положение окруженных. Теперь следовало выманить тварей подальше в поле: там легче дать бой, когда подоспеют на подмогу соседи. Однако старого сотника неотступно мучила и еще одна загадка — где же все-таки Защитники Нивена? Их ведь в каждом хуторе пара — службу несут, сменяясь, а уж если что-то серьезное, оба в дело вступают. И редко, очень редко было, чтобы хоть один из Защитников погиб.