Страница:
Десятки лет эксплуатируя одну и ту же систему, вы изучите ее как облупленную, и сможете устранить любые неполадки. Вы гарантированы от неожиданных „ударов в спину“ из-за прогоревших уплотнительных колец или отвалившихся пластинок теплозащиты. А если сбой и произойдет, вы сможете быстро выяснить и устранить причину. В 2002 году, когда „Союз“ с автоматическим кораблем взорвался на старте, русские быстро поняли, что это не связано с конструктивными дефектами, и меньше чем через месяц успешно осуществили новый пилотируемый полет. Сравните это с нашими задержками по любому поводу.
Русские потратили не одно десятилетие, чтобы свести к минимуму возможность любых неполадок космических систем, а мы всё это время двигались в противоположном направлении. Если бы мне пришлось лететь, я бы выбрал „Союз“, а не „шаттл“. Я скорее доверюсь Ивану с разводным ключом, чем выпускнику Калифорнийского Политехнического с его научной степенью и компьютером.
„Союз“ к моменту первого полета „шаттла“ верой и правдой служил своим создателям почти 15 лет, и будет служить и дальше – после того, как последний „шаттл“ встанет на вечную стоянку в Смитсоновском музее авиации и космонавтики. В отличие от „шаттла“, „Союз“ вечен.
Так не пора ли переступить через национальную гордость и обратиться к этим „неумехам“ Иванам с просьбой о помощи? Только они, похоже, могут гарантировать, что терпящие бедствие астронавты „Колумбии“ вернутся живыми и здоровыми на Землю…»
Когда Джордж Буш закончил чтение, наступила томительно тягучая пауза. Поскольку никто из гостей Овального кабинета не решился нарушить молчание, президент продолжил:
– Как это понимать, джентльмены? Почему обозреватели не верят в осуществимость операции спасения? Всё ли вы продумали хорошо? А может, и в самом деле стоит обратиться к русским?
Ридж посмотрел на О’Кифи, явно давая понять, что отвечать на столь «специальные» вопросы должен именно директор НАСА. Тот вымучил из себя улыбку и сказал:
– Мы ожидали появления подобных статей, господин президент. Всегда найдется человек, который считает, что лучше знает, как поступать политикам, бизнесменам или государственным чиновникам. Спасение «Колумбии» – вопрос национального престижа. Мы должны показать всему миру, что мы умеем это делать. Привлекать русских к организации миссии спасения будет серьезной стратегической ошибкой. К тому же мы не знаем, насколько готовы русские к участию в этой миссии. У них своя космическая программа, свои планы. Вряд ли они захотят перекраивать их в угоду нам, даже с учетом того, что мы сейчас сотрудничаем с ними по широкому кругу вопросов.
Президент не улыбался. Наоборот, взгляд его потемнел, что не предвещало ничего хорошего.
– А вы не могли бы спросить у самих русских: готовы они или не готовы, захотят или не захотят?
– Я не могу этого сделать!
– Почему?
– Потому что это политическое решение. Если я начну вести открытые переговоры с русскими, меня спросят: почему я это делаю и на каких основаниях? Поддержит ли меня в таком случае администрация? Если же я буду вести секретные переговоры с русскими, то буду лишен возможности обсуждать серьезные вопросы и привлекать независимых экспертов. А если произойдет утечка информации, то мне не останется ничего другого, как подать в отставку. Вы вольны приказать мне, господин президент, но я уверен, что переговоры с русскими, открытые или закрытые, только навредят нашему делу. Мы справимся без участия «иванов». Мы отправим «Атлантис» в запланированные сроки и спасем экипаж «Колумбии».
Последняя фраза прозвучала, как восточная мантра, – уж слишком часто директор НАСА ее в последнее время повторял. Буш некоторое время размышлял, глядя поверх голов гостей Белого дома. Потом повернулся к Томасу Риджу:
– Вы, господин Ридж, тоже уверены, что нам нечего бояться и не нужно обращаться к русским за советом или помощью?
– Я вполне доверяю НАСА, – заявил Ридж. – Однако дополнительные консультации не помешают. В кризисной ситуации необходимо использовать все возможные и даже невозможные варианты. Что касается формата переговоров, то я позволю себе напомнить вам Карибский ракетный кризис. Администрация президента Кеннеди не могла без потери лица согласиться на условия Хрущева. И тогда сработала неофициальная дипломатия. Первый шаг к разрешению кризиса сделали журналисты. Встреча русского разведчика Феклистова и американского журналиста Скали стала отправным моментом в снижении напряженности. Эти люди сумели найти компромиссное решение там, где их не сумели найти политики. Я предлагаю сделать следующее. В вашем агентстве, господин О’Кифи, в пресс-службе наверняка найдется толковый журналист, работающий с русскими. И наверняка у него есть хорошие друзья среди аккредитованных в США русских журналистов. А как мы знаем, большинство из русских, работающих здесь под дипломатическим прикрытием, являются кадровыми разведчиками. Может быть, нам стоит попробовать воспроизвести опыт Феклистова и Скали?
Президент одобрительно кивнул:
– Вот видите, джентльмены, решение всегда можно найти. Я одобряю этот план. Мистер О’Кифи, вам поручается найти журналиста, который работает на НАСА и имеет контакты с Москвой. Пусть он, как это говорится, прощупает почву – мы должны знать, чем располагают русские, если вдруг нам понадобится их помощь. Удачного дня, джентльмены!
26 января 2003 года, мыс Канаверал, США
После того, как правда о «Колумбии» стала известна широким массам, Дэйв Адамски узнал, что такое настоящий кризис. В одиночку отвечая за русский сектор в пресс-службе мыса Канаверал, Адамски оказался буквально завален запросами от разных русскоязычных изданий не только Старого, но и Нового света. Всё это следовало сначала адекватно перевести на английский язык, занести в специальный файловый архив, написать официальный ответ от имени пресс-службы и снова перевести его на русский. Работка не пыльная, если запросов не больше двух-трех в сутки. А если две сотни? А если три сотни? Тут уже требуется секретарь, а лучше секретарша – с длинными тонкими ногами, в маленькой, почти невидимой, юбочке, и так далее – но кто ему, молодому, еще не набравшему авторитета, журналисту даст в такой запарке секретаря или секретаршу в юбочке? Никто не даст. Вот и приходится вертеться самостоятельно, обгоняя белку в колесе.
Поэтому, когда глава пресс-службы Центра имени Кеннеди вызвал Адамски к себе в кабинет, тот не ждал ничего хорошего. В компьютере и на столе валялись еще около сотни непросмотренных запросов, а шеф мог дать Дэйву только одно – подкинуть еще работы.
– Чем вы занимаетесь, господин Адамски? – спросил шеф без обычной приветливости, глядя на Дэйва поверх очков в тонкой оправе.
– Отвечаю на запросы русскоязычных информационных агентств и средств массовой информации, – ответил Адамски, хотя шеф и так хорошо знал, кто и чем занимается в его пресс-службе.
– Бросайте это! – приказал шеф. – Хотя нет! Передайте материалы Банахевичу.
– Но он же поляк, а не русский!
– Какая разница? – удивился шеф. – Короче, господин Адамски, вы мне нужны на другом направлении. Вам поручается персональное задание. Найдите этого вашего… э-э-э… Маринина и переговорите с ним…
Шеф внезапно замолчал и, подождав с полминуты, Дэйв позволил себе уточнить:
– О чем я должен переговорить?
Шеф словно бы очнулся, свел брови и сказал так:
– Нам хотелось бы знать, что думают московские космические конструкторы о наших проблемах. Ваш Маринин вхож в разные круги. Пусть он узнает.
– Но я не могу ему приказывать, – ошеломленно пролепетал Дэйв.
– А вы не приказывайте, – шеф еще больше насупился. – Вы попросите. По-дружески. Вы ведь друзья?
– Нет. Мы совсем недавно познакомились.
– Так станьте друзьями! Мне нужно, чтобы вы наладили канал связи. Частный, так сказать, канал связи. На основе частных взаимоотношений. Вам понятно?
Дэйв даже не знал, что сказать. Отказаться? Но для этого нет никаких причин. С Марининым всё равно придется работать. А кроме того, русский журналист, помнится, уже намекал, что готов «по-дружески» оказать поддержку в случае возникновения серьезных проблем. Вот они – серьезные проблемы. Похоже, где-то наверху решили, что ситуация выходит из-под контроля и уже надо устанавливать контакты с русскими – пока вот на таком «неформальном» уровне. Но на самом деле никто не желает брать на себя ответственность за принятие подобного решения, и в результате за всё будет отвечать он, Дэйв Адамски. В случае провала его ждет позорное увольнение и, возможно, суд. В случае успеха – все лавры заберет себе шеф. Та еще перспектива!
– Что конкретно я должен выяснить? – Адамски очень не хотелось принимать на себя всю меру ответственности за интриги руководства, поэтому он решил подстраховаться.
– Всё, что сможете! – отрезал шеф. – Опирайтесь на опыт и здравый смысл. И помните, каждый вечер я жду вашего отчета!
Только выйдя из кабинета, Адамски смог отдышаться и прикинуть свои шансы.
Шансы были так себе. Этот Маринин, конечно же, – русский шпион. Но вряд ли он захочет раскрывать перед случайным знакомым свои карты. Наоборот, желание руководства НАСА общаться столь странным образом, через сотрудников низового звена, может оскорбить его. А дальше возможны варианты: либо Маринин начнет гнать дезинформацию, либо потребует открытого разговора – и тот, и другой исход, как понимал Адамски, руководство НАСА не устроит.
Посидев у себя за перегородкой и подумав, Адамски набрал номер мобильного телефона Маринина.
Тот откликнулся сразу:
– Доброе утро, Дэйв, я ждал вашего звонка. Вы хотите что-то сообщить?
– Я хотел бы и встретиться и поговорить.
– Отлично! Место вы знаете, время… через час. Устроит?
– Кофе «У роз»? Да, я буду там через час.
26 января 2003 года, околоземная орбита, высота 278 километров
Андерсон и Браун хорошо выспались, отдохнули, плотно позавтракали.
Их товарищи по несчастью всё это время собирали «затычку» – мешок с ненужными больше инструментами и титановыми пластинами из ремонтного комплекта. Второй мешок, с водой, предполагалось использовать во время следующего выхода в открытый космос.
Астронавты понимали, что своей активной деятельностью расходуют невосполнимый ресурс – не кислород даже (кислорода-то вполне хватало на две такие экспедиции), – а гидроксид лития, поглощающий выдыхаемый углекислый газ. Но убежденность командира Хазбанда и Андерсона в том, что пробоину в теплоизоляционном покрытии крыла можно заделать, внушала надежду, что всё получится, и этот роковой для «Колумбии» рейс на орбиту завершится благополучно к радости всех, кто следит за развитием кризиса и сочувствует астронавтам НАСА.
Пока командир Хазбанд беседовал с ЦУПом, убеждая Землю, что на борту «шаттла» всё спокойно, а экипаж ждет новостей от группы по организации миссии спасения, Андерсон и Браун приготовились к новому выходу.
Помимо лестницы они тащили с собой «затычку». Выйдя в открытый космос и придерживаясь за поручни грузового отсека, астронавты добрались до крыла. Задача, которую они перед собой на этот раз поставили, была посложнее простого осмотра. Чтобы дотянуться до пробоины им не хватало двух метров – согласно инструкции Линды Хэм, требовалось возвести «космическое тросовое сооружение»: стойки лестницы двумя фалами прикреплялись к поручням, затем по лестнице взбирался (или опускался – в космосе нет верха или низа) Андерсон и дожидался Брауна, которому предстояло послужить опорой. Браун в свою очередь фиксировал себя на последней перекладине и должен был держать Андерсона за ноги, давая тому возможность работать над крылом. Вся эта эквилибристика была бы совершенно невозможна на Земле, в условиях нормальной силы тяжести, но невесомость давала определенные преимущества, чем и предлагали воспользоваться головастые ребята из группы Хэм.
Первый этап не вызвал трудностей. На втором этапе возникла заминка. Браун никак не мог справиться с карабинами, и Андерсону пришлось десять минут висеть над бездной, прижимая к груди мешок. Земля висела у него над головой, и подполковник невольно залюбовался видом огромной синей чаши Тихого океана, кое-где приукрашенной белыми мазками облаков. Земля была так близко, что хотелось протянуть руку и прикоснуться пальцами к нашей планете, словно к школьному глобусу. Однако Андерсон знал, что это иллюзия, порожденная атмосферой, которая выступает в качестве линзы, увеличивая и делая особо выпуклым и контрастным то, чего нельзя разглядеть с высоты. Когда-то ученые считали, что детали земной поверхности нельзя будет увидеть с орбиты – всё смажут расстояния. К счастью, эти теории оказались неверными, и их сразу опроверг первый космонавт планеты Юрий Гагарин.
Когда-то, изучая историю полетов в космос, Андерсон прочел запись переговоров Гагарина с советским ЦУПом. Там были и такие слова: «Наблюдаю Землю. Красиво, красота». За этим выражением чувств Андерсон увидел нечто большее, чем просто слова счастливого человека, переживающего звездный час своей жизни, – нет, Гагарин в двух словах выразил то, зачем все люди до него тянулись к звездам. Он выразил исконное желание найти в небесной выси красоту, которой так не хватает на Земле. Но в то же время он сказал о самом главном, он сказал, что в целой Вселенной нет ничего прекраснее, чем наша родная Земля.
«Для того, чтобы понять это, мы улетаем в космос, – подумал Андерсон. – А когда понимаем, возвращаемся…»
26 января 2003 года, штат Флорида, США
Маринин ждал Адамски на старом месте. Дэйву даже показалось, что русский журналист и не покидал ресторанчик «У роз», настолько Маринин не изменился с последней встречи, но отогнал эту мысль как глупую, несущественную.
– Слежу за развитием кризиса, – сообщил Маринин, потягивая томатный сок. – Очень непросто будет спасти астронавтов «Колумбии».
– Мы знаем это, – заявил Адамски. – Но молим Бога, чтобы нам повезло.
Маринин усмехнулся чему-то своему, а потом сказал:
– У нас говорят: на Бога надейся, а сам не плошай. Похоже, вас прислали обсудить со мной возможные варианты развития событий?
Адамски, который почему-то полагал, что именно он, а не русский журналист (или всё-таки русский шпион?), будет направлять беседу, растерялся. Инициатива ускользала из рук, и он ничего не мог с этим поделать.
Дэйв смущенно кашлянул и ответил на этот, вполне риторический, вопрос:
– Не совсем так, господин Маринин. События развиваются, согласно нашему плану. Мы сделаем всё для спасения «Колумбии». Но вы правы в одном – мы обсуждаем любые варианты. И обсуждаем их с теми, кто хочет помочь нам в этом деле.
Получилось достаточно дипломатично – шеф одобрил бы.
К Адамски подошел официант, и он заказал минеральную воду. Дождавшись, когда Дэйв освободится, Маринин заметил:
– Получается, вы уверены, что я могу чем-то помочь… Что ж, вы не ошиблись. Я действительно могу помочь. Я могу заверить и вас, и ваше руководство, что в случае необходимости наше космическое агентство способно организовать спасательную экспедицию и забрать экипаж «Колумбии» с орбиты.
Адамски не поверил своим ушам.
– Но как?! – вскричал он, потом смутился и добавил гораздо тише: – Я не очень хорошо знаю вашу космическую программу, но, насколько мне известно, у вас был всего один корабль, который способен выполнить подобную миссию. Это «Буран», а он сейчас не летает в космос.
Маринин как-то так подвинулся, что взгляд его оказался направлен не на собеседника, а на рекламную панель, установленную у поворота на автостоянку. Это было не совсем вежливо, но Адамски быстро понял, почему русский журналист не хочет смотреть ему в глаза – разговор предстоял непростой и, выходит, сам Маринин находился в затруднении, не зная, какие слова подобрать, чтобы не сказать больше, чем это возможно, но в то же время не навредить, не разрушить установившееся доверие.
– «Буран» не летает, – признал русский журналист. – Он красив, но слишком дорог и не отвечает современным задачам развития пилотируемой космонавтики. Если бы мы продолжили делать шаттлы, то подозреваю, раньше или позже столкнулись бы с теми же проблемами, которые встали перед вами сегодня. Мы предпочитаем другой путь. И на этом пути добились уже немалых успехов… Не уверен, помните вы или нет, господин Адамски, но у вас когда-то был такой неплохой писатель – Мартин Кэйдин. И у него был неплохой роман «В плену орбиты». Его издавали в Советском Союзе лет сорок назад. Не помните? Жаль, хороший роман. И вот в этом романе описывается, как на орбите застревает капсула «Меркурия» с астронавтом. Отказала тормозная установка. И ему на помощь готовят к старту находившийся тогда на стадии конструкторской проработки корабль «Джемини». Ситуация не совсем совпадает с нынешней, хотя в пророческом даре Кэйдину не откажешь. Случилась всё-таки такая чертовщина, – Маринин помолчал, разглядывая рекламный плакат. – Но оригинальность не в этом. Оригинальность в другом. Первым на помощь «Меркурию» приходит не американский коллега на «Джемини», а советский космонавт на «Востоке». То есть совершенно неожиданно и втайне от всего мира СССР запускает новый корабль с целью спасения иностранного гражданина, попавшего в беду. В те времена, если вы помните, программа «Восток» имела военное значение и была засекречена, но я могу гарантировать, что в случае такой вот трагической ситуации советское правительство поступило бы именно так, как описывает Кэйдин. Очень часто мы, русские, и вы, американцы, становимся врагами, но небу над головой, – Маринин для наглядности поднял руку и пошевелил пальцами, – до наших разногласий нет никакого дела. Оно просто смотрит и ждет. И если мы не научимся ладить, если не сумеем вытаскивать друг друга из передряг, когда-нибудь оно уничтожит нас.
– Я не понимаю, – пробормотал Адамски в растерянности. – Я не понимаю, о чем вы говорите. Почему оно уничтожит нас?
– Потому что время жизни любой цивилизации ограничено, – пояснил Маринин терпеливо, словно с ребенком разговаривал. – Хотите конкретики? Ну свалится завтра комета – и нет нас с вами. Это неважно, важно другое. Мы люди, Дэйв, и мы должны помогать друг другу при любых обстоятельствах. А уж когда речь идет о таком деле, как завоевание неба, то и подавно. Так вот, я не могу, просто не имею права, сейчас рассказывать вам подробности, но обещаю, что если НАСА или Белый дом прямо и недвусмысленно обратится к нашему правительству с просьбой о помощи, мы рассекретим одну нашу очень перспективную разработку.
Адамски почувствовал, как кровь прилила к лицу. Он сжал кулаки и даже привстал со своего места:
– Черт возьми! А почему бы вам этого не сделать прямо сейчас? Если у вас есть возможность снять наших ребят с орбиты, сделайте это прямо сейчас!
Маринин вздохнул, отвернулся от плаката и ответил очень раздельно, очень спокойно:
– Потому что мы всё еще думаем, что у вас получится. Может получиться…
26 января 2003 года, околоземная орбита, высота 278 километров
Браун подергал Андерсона за штанину, и тот понял, что на любование красотами Земли больше нет времени и пора приступать к работе.
Он чуть присел, оттолкнулся и медленно поплыл от лестницы вниз (или всё-таки вверх?) к пробоине в крыле и к Земле, занимавшей всё обозримое пространство над головой.
Браун следил за полетом и в нужный момент ухватил спутника за ноги, давая ему опору. Андерсон повис в пространстве между створкой грузового отсека и крылом, в руках у него была «затычка». Казалось бы, что проще – сунул мешок в пробоину, подоткнул, распределяя набитые детали внутри крыла, между лонжеронами, и можно возвращаться за мешком с водой. Однако сила действия равна силе противодействия, что в космосе особенно ощутимо, а потому надо рассчитывать каждый свой жест, каждое телодвижение.
Андерсон осторожно вытянул руки и стал заталкивать мешок в пробоину. Теперь он видел пластины теплозащиты вблизи – вплоть до мельчайших деталей. Обратил внимание на сеть трещин, покрывающих соседние с пробоиной пластины, – если они рассыплются при снижении в атмосфере, шаттл не спасет даже чудо. И всё-таки Андерсон продолжал работать, потому что на него надеялись друзья, его ждали на Земле родные и сослуживцы – он очень хотел вернуться к ним.
Мешок застрял. Андерсон посмотрел себе под ноги. Шлем Брауна хорошо отражал свет, и вместо лица товарища подполковник увидел самого себя. Впрочем, к подобным эффектам он давно привык, и просто сделал рукой характерный жест, показывая Брауну, куда нужно отклониться, чтобы обеспечить устойчивость на следующем этапе работы. Тот немного поменял позу, и теперь у Андерсона появилась возможность прилечь на крыло и затолкнуть упрямый мешок.
«Затычка» не поддалась и со второго раза, и с третьего.
– Дьявол! – пробормотал Андерсон.
Ему становилось жарко. Скосив глаза, он взглянул на панель контрольных приборов, но те показывали норму – система водяного охлаждения работала, как часы. Значит, ощущение жары было чисто психологическим. Оно и понятно – работа такого свойства не располагала к расслабленному состоянию души. Ведь Андерсон не только заталкивал мешок в пробоину, но и отталкивался от этого мешка с равным усилием. Чуть переборщишь и улетишь, кувыркаясь, в бездну – ровно настолько, насколько хватит страховочного фала.
Наконец, после пяти минут беспорядочной «толкотни», астронавту удалось забить мешок в пробоину. При этом левый рукав в районе локтевого сгиба оказался зажат между мешком и зазубренным краем на сколе теплозащиты. Андерсон дернул руку на себя, но рукав не поддавался. В раздражении подполковник уперся правой свободной рукой в мешок и дернул сильнее, но, видимо, переборщил – мир вдруг завертелся, и Андерсон понял, что улетает в открытый космос. С удивлением астронавт увидел, что его окружает белесый туман, инстинктивно опустил глаза и увидел, что от левой руки тянется бахрома из разрезанных и отслоившихся тканей защитной оболочки скафандра.
«Углерод-углерод, – подумал подполковник. – Как бритвой».
Он потянулся, чтобы зажать отверстие, но не успел.
Взрывная декомпрессия. Резкий удар в грудь. Выдох с хрипом и кашлем. Помутнение сознания.
«Мы не вернемся», – скользнула последняя мысль.
Еще через секунду Майкл Филлип Андерсон умер.
26 января 2003 года, Гринбелт, США
Джон МакМахон явился в свой офис на третьем этаже здания 28 Центра космических полетов имени Годдарда позже обычного. Из-за кризиса с «Колумбией» все сотрудники НАСА набирали сверхурочные, и многие ночевали на рабочих местах, забравшись в спальном мешке под стол. Однако МакМахон очень ответственно относился к своему здоровью и, когда почувствовал, что сдает и не может уже видеть бесконечные строчки исходных файлов, то выпросил у начальства отпуск на сутки. Он был уверен, что ничего страшного за его отсутствие в Центре не произойдет, поскольку рабочий процесс по обслуживанию был налажен очень давно, выверен до мелочей и не требовал слишком уж пристального внимания.
А занимался Джон тем, что в качестве помощника администратора управлял частью информационной сети НАСА, связывающей отдельные офисы Центра Годдарда друг с другом. Работа была достаточно интересная, а временами – веселая, поэтому МакМахон не жаловался. Единственное, что по-настоящему портило настроение – это кризисы, которые случались в НАСА чаще, чем того хотелось бы. И дело было не только в проблемах на орбите – кризис такого масштаба, какой вызвала «Колумбия», Джон еще не переживал, – просто у НАСА хватало врагов и в правительстве, и в неправительственных организациях, хватало проблем, связанных как с техникой, так и с «человеческим фактором». А сеть, даже такая узкокорпоративная, какой является SPAN, очень уязвима именно в периоды больших и малых кризисов, когда все сходят с ума одновременно и пытаются в едином порыве извлечь из несчастных коаксиальных и оптоволоконных кабелей решение всех своих проблем. Но бывало и так, что кризисы создавала сама сеть…
Поздоровавшись с коллегами и бросив под стол дорожную сумку, МакМахон уселся в кресло и просмотрел электронную почту. Отсортировал письма по степени срочности и уже начал писать ответ на первое из них, как промурлыкал звонок обычного внутреннего телефона. Звонил один из физиков, трудившихся в здании номер 20.
– Я не могу войти в сеть, – сообщил он. – Что делать?
– Программа-броузер работает стабильно? – спросил МакМахон, продолжая отвечать на письмо.
– Да.
– Почтовый клиент?
– Да.
– Запустите тест «железа»…
– Уже запускал. Всё в норме.
– Перезагрузите компьютер с выключением и попробуйте протестировать его еще раз.
– О’кей, попробую.
Не успел МакМахон положить трубку, как его консультация снова потребовалась. На этот раз звонил менеджер по кадрам из головного офиса Центра:
Русские потратили не одно десятилетие, чтобы свести к минимуму возможность любых неполадок космических систем, а мы всё это время двигались в противоположном направлении. Если бы мне пришлось лететь, я бы выбрал „Союз“, а не „шаттл“. Я скорее доверюсь Ивану с разводным ключом, чем выпускнику Калифорнийского Политехнического с его научной степенью и компьютером.
„Союз“ к моменту первого полета „шаттла“ верой и правдой служил своим создателям почти 15 лет, и будет служить и дальше – после того, как последний „шаттл“ встанет на вечную стоянку в Смитсоновском музее авиации и космонавтики. В отличие от „шаттла“, „Союз“ вечен.
Так не пора ли переступить через национальную гордость и обратиться к этим „неумехам“ Иванам с просьбой о помощи? Только они, похоже, могут гарантировать, что терпящие бедствие астронавты „Колумбии“ вернутся живыми и здоровыми на Землю…»
Когда Джордж Буш закончил чтение, наступила томительно тягучая пауза. Поскольку никто из гостей Овального кабинета не решился нарушить молчание, президент продолжил:
– Как это понимать, джентльмены? Почему обозреватели не верят в осуществимость операции спасения? Всё ли вы продумали хорошо? А может, и в самом деле стоит обратиться к русским?
Ридж посмотрел на О’Кифи, явно давая понять, что отвечать на столь «специальные» вопросы должен именно директор НАСА. Тот вымучил из себя улыбку и сказал:
– Мы ожидали появления подобных статей, господин президент. Всегда найдется человек, который считает, что лучше знает, как поступать политикам, бизнесменам или государственным чиновникам. Спасение «Колумбии» – вопрос национального престижа. Мы должны показать всему миру, что мы умеем это делать. Привлекать русских к организации миссии спасения будет серьезной стратегической ошибкой. К тому же мы не знаем, насколько готовы русские к участию в этой миссии. У них своя космическая программа, свои планы. Вряд ли они захотят перекраивать их в угоду нам, даже с учетом того, что мы сейчас сотрудничаем с ними по широкому кругу вопросов.
Президент не улыбался. Наоборот, взгляд его потемнел, что не предвещало ничего хорошего.
– А вы не могли бы спросить у самих русских: готовы они или не готовы, захотят или не захотят?
– Я не могу этого сделать!
– Почему?
– Потому что это политическое решение. Если я начну вести открытые переговоры с русскими, меня спросят: почему я это делаю и на каких основаниях? Поддержит ли меня в таком случае администрация? Если же я буду вести секретные переговоры с русскими, то буду лишен возможности обсуждать серьезные вопросы и привлекать независимых экспертов. А если произойдет утечка информации, то мне не останется ничего другого, как подать в отставку. Вы вольны приказать мне, господин президент, но я уверен, что переговоры с русскими, открытые или закрытые, только навредят нашему делу. Мы справимся без участия «иванов». Мы отправим «Атлантис» в запланированные сроки и спасем экипаж «Колумбии».
Последняя фраза прозвучала, как восточная мантра, – уж слишком часто директор НАСА ее в последнее время повторял. Буш некоторое время размышлял, глядя поверх голов гостей Белого дома. Потом повернулся к Томасу Риджу:
– Вы, господин Ридж, тоже уверены, что нам нечего бояться и не нужно обращаться к русским за советом или помощью?
– Я вполне доверяю НАСА, – заявил Ридж. – Однако дополнительные консультации не помешают. В кризисной ситуации необходимо использовать все возможные и даже невозможные варианты. Что касается формата переговоров, то я позволю себе напомнить вам Карибский ракетный кризис. Администрация президента Кеннеди не могла без потери лица согласиться на условия Хрущева. И тогда сработала неофициальная дипломатия. Первый шаг к разрешению кризиса сделали журналисты. Встреча русского разведчика Феклистова и американского журналиста Скали стала отправным моментом в снижении напряженности. Эти люди сумели найти компромиссное решение там, где их не сумели найти политики. Я предлагаю сделать следующее. В вашем агентстве, господин О’Кифи, в пресс-службе наверняка найдется толковый журналист, работающий с русскими. И наверняка у него есть хорошие друзья среди аккредитованных в США русских журналистов. А как мы знаем, большинство из русских, работающих здесь под дипломатическим прикрытием, являются кадровыми разведчиками. Может быть, нам стоит попробовать воспроизвести опыт Феклистова и Скали?
Президент одобрительно кивнул:
– Вот видите, джентльмены, решение всегда можно найти. Я одобряю этот план. Мистер О’Кифи, вам поручается найти журналиста, который работает на НАСА и имеет контакты с Москвой. Пусть он, как это говорится, прощупает почву – мы должны знать, чем располагают русские, если вдруг нам понадобится их помощь. Удачного дня, джентльмены!
26 января 2003 года, мыс Канаверал, США
После того, как правда о «Колумбии» стала известна широким массам, Дэйв Адамски узнал, что такое настоящий кризис. В одиночку отвечая за русский сектор в пресс-службе мыса Канаверал, Адамски оказался буквально завален запросами от разных русскоязычных изданий не только Старого, но и Нового света. Всё это следовало сначала адекватно перевести на английский язык, занести в специальный файловый архив, написать официальный ответ от имени пресс-службы и снова перевести его на русский. Работка не пыльная, если запросов не больше двух-трех в сутки. А если две сотни? А если три сотни? Тут уже требуется секретарь, а лучше секретарша – с длинными тонкими ногами, в маленькой, почти невидимой, юбочке, и так далее – но кто ему, молодому, еще не набравшему авторитета, журналисту даст в такой запарке секретаря или секретаршу в юбочке? Никто не даст. Вот и приходится вертеться самостоятельно, обгоняя белку в колесе.
Поэтому, когда глава пресс-службы Центра имени Кеннеди вызвал Адамски к себе в кабинет, тот не ждал ничего хорошего. В компьютере и на столе валялись еще около сотни непросмотренных запросов, а шеф мог дать Дэйву только одно – подкинуть еще работы.
– Чем вы занимаетесь, господин Адамски? – спросил шеф без обычной приветливости, глядя на Дэйва поверх очков в тонкой оправе.
– Отвечаю на запросы русскоязычных информационных агентств и средств массовой информации, – ответил Адамски, хотя шеф и так хорошо знал, кто и чем занимается в его пресс-службе.
– Бросайте это! – приказал шеф. – Хотя нет! Передайте материалы Банахевичу.
– Но он же поляк, а не русский!
– Какая разница? – удивился шеф. – Короче, господин Адамски, вы мне нужны на другом направлении. Вам поручается персональное задание. Найдите этого вашего… э-э-э… Маринина и переговорите с ним…
Шеф внезапно замолчал и, подождав с полминуты, Дэйв позволил себе уточнить:
– О чем я должен переговорить?
Шеф словно бы очнулся, свел брови и сказал так:
– Нам хотелось бы знать, что думают московские космические конструкторы о наших проблемах. Ваш Маринин вхож в разные круги. Пусть он узнает.
– Но я не могу ему приказывать, – ошеломленно пролепетал Дэйв.
– А вы не приказывайте, – шеф еще больше насупился. – Вы попросите. По-дружески. Вы ведь друзья?
– Нет. Мы совсем недавно познакомились.
– Так станьте друзьями! Мне нужно, чтобы вы наладили канал связи. Частный, так сказать, канал связи. На основе частных взаимоотношений. Вам понятно?
Дэйв даже не знал, что сказать. Отказаться? Но для этого нет никаких причин. С Марининым всё равно придется работать. А кроме того, русский журналист, помнится, уже намекал, что готов «по-дружески» оказать поддержку в случае возникновения серьезных проблем. Вот они – серьезные проблемы. Похоже, где-то наверху решили, что ситуация выходит из-под контроля и уже надо устанавливать контакты с русскими – пока вот на таком «неформальном» уровне. Но на самом деле никто не желает брать на себя ответственность за принятие подобного решения, и в результате за всё будет отвечать он, Дэйв Адамски. В случае провала его ждет позорное увольнение и, возможно, суд. В случае успеха – все лавры заберет себе шеф. Та еще перспектива!
– Что конкретно я должен выяснить? – Адамски очень не хотелось принимать на себя всю меру ответственности за интриги руководства, поэтому он решил подстраховаться.
– Всё, что сможете! – отрезал шеф. – Опирайтесь на опыт и здравый смысл. И помните, каждый вечер я жду вашего отчета!
Только выйдя из кабинета, Адамски смог отдышаться и прикинуть свои шансы.
Шансы были так себе. Этот Маринин, конечно же, – русский шпион. Но вряд ли он захочет раскрывать перед случайным знакомым свои карты. Наоборот, желание руководства НАСА общаться столь странным образом, через сотрудников низового звена, может оскорбить его. А дальше возможны варианты: либо Маринин начнет гнать дезинформацию, либо потребует открытого разговора – и тот, и другой исход, как понимал Адамски, руководство НАСА не устроит.
Посидев у себя за перегородкой и подумав, Адамски набрал номер мобильного телефона Маринина.
Тот откликнулся сразу:
– Доброе утро, Дэйв, я ждал вашего звонка. Вы хотите что-то сообщить?
– Я хотел бы и встретиться и поговорить.
– Отлично! Место вы знаете, время… через час. Устроит?
– Кофе «У роз»? Да, я буду там через час.
26 января 2003 года, околоземная орбита, высота 278 километров
Андерсон и Браун хорошо выспались, отдохнули, плотно позавтракали.
Их товарищи по несчастью всё это время собирали «затычку» – мешок с ненужными больше инструментами и титановыми пластинами из ремонтного комплекта. Второй мешок, с водой, предполагалось использовать во время следующего выхода в открытый космос.
Астронавты понимали, что своей активной деятельностью расходуют невосполнимый ресурс – не кислород даже (кислорода-то вполне хватало на две такие экспедиции), – а гидроксид лития, поглощающий выдыхаемый углекислый газ. Но убежденность командира Хазбанда и Андерсона в том, что пробоину в теплоизоляционном покрытии крыла можно заделать, внушала надежду, что всё получится, и этот роковой для «Колумбии» рейс на орбиту завершится благополучно к радости всех, кто следит за развитием кризиса и сочувствует астронавтам НАСА.
Пока командир Хазбанд беседовал с ЦУПом, убеждая Землю, что на борту «шаттла» всё спокойно, а экипаж ждет новостей от группы по организации миссии спасения, Андерсон и Браун приготовились к новому выходу.
Помимо лестницы они тащили с собой «затычку». Выйдя в открытый космос и придерживаясь за поручни грузового отсека, астронавты добрались до крыла. Задача, которую они перед собой на этот раз поставили, была посложнее простого осмотра. Чтобы дотянуться до пробоины им не хватало двух метров – согласно инструкции Линды Хэм, требовалось возвести «космическое тросовое сооружение»: стойки лестницы двумя фалами прикреплялись к поручням, затем по лестнице взбирался (или опускался – в космосе нет верха или низа) Андерсон и дожидался Брауна, которому предстояло послужить опорой. Браун в свою очередь фиксировал себя на последней перекладине и должен был держать Андерсона за ноги, давая тому возможность работать над крылом. Вся эта эквилибристика была бы совершенно невозможна на Земле, в условиях нормальной силы тяжести, но невесомость давала определенные преимущества, чем и предлагали воспользоваться головастые ребята из группы Хэм.
Первый этап не вызвал трудностей. На втором этапе возникла заминка. Браун никак не мог справиться с карабинами, и Андерсону пришлось десять минут висеть над бездной, прижимая к груди мешок. Земля висела у него над головой, и подполковник невольно залюбовался видом огромной синей чаши Тихого океана, кое-где приукрашенной белыми мазками облаков. Земля была так близко, что хотелось протянуть руку и прикоснуться пальцами к нашей планете, словно к школьному глобусу. Однако Андерсон знал, что это иллюзия, порожденная атмосферой, которая выступает в качестве линзы, увеличивая и делая особо выпуклым и контрастным то, чего нельзя разглядеть с высоты. Когда-то ученые считали, что детали земной поверхности нельзя будет увидеть с орбиты – всё смажут расстояния. К счастью, эти теории оказались неверными, и их сразу опроверг первый космонавт планеты Юрий Гагарин.
Когда-то, изучая историю полетов в космос, Андерсон прочел запись переговоров Гагарина с советским ЦУПом. Там были и такие слова: «Наблюдаю Землю. Красиво, красота». За этим выражением чувств Андерсон увидел нечто большее, чем просто слова счастливого человека, переживающего звездный час своей жизни, – нет, Гагарин в двух словах выразил то, зачем все люди до него тянулись к звездам. Он выразил исконное желание найти в небесной выси красоту, которой так не хватает на Земле. Но в то же время он сказал о самом главном, он сказал, что в целой Вселенной нет ничего прекраснее, чем наша родная Земля.
«Для того, чтобы понять это, мы улетаем в космос, – подумал Андерсон. – А когда понимаем, возвращаемся…»
26 января 2003 года, штат Флорида, США
Маринин ждал Адамски на старом месте. Дэйву даже показалось, что русский журналист и не покидал ресторанчик «У роз», настолько Маринин не изменился с последней встречи, но отогнал эту мысль как глупую, несущественную.
– Слежу за развитием кризиса, – сообщил Маринин, потягивая томатный сок. – Очень непросто будет спасти астронавтов «Колумбии».
– Мы знаем это, – заявил Адамски. – Но молим Бога, чтобы нам повезло.
Маринин усмехнулся чему-то своему, а потом сказал:
– У нас говорят: на Бога надейся, а сам не плошай. Похоже, вас прислали обсудить со мной возможные варианты развития событий?
Адамски, который почему-то полагал, что именно он, а не русский журналист (или всё-таки русский шпион?), будет направлять беседу, растерялся. Инициатива ускользала из рук, и он ничего не мог с этим поделать.
Дэйв смущенно кашлянул и ответил на этот, вполне риторический, вопрос:
– Не совсем так, господин Маринин. События развиваются, согласно нашему плану. Мы сделаем всё для спасения «Колумбии». Но вы правы в одном – мы обсуждаем любые варианты. И обсуждаем их с теми, кто хочет помочь нам в этом деле.
Получилось достаточно дипломатично – шеф одобрил бы.
К Адамски подошел официант, и он заказал минеральную воду. Дождавшись, когда Дэйв освободится, Маринин заметил:
– Получается, вы уверены, что я могу чем-то помочь… Что ж, вы не ошиблись. Я действительно могу помочь. Я могу заверить и вас, и ваше руководство, что в случае необходимости наше космическое агентство способно организовать спасательную экспедицию и забрать экипаж «Колумбии» с орбиты.
Адамски не поверил своим ушам.
– Но как?! – вскричал он, потом смутился и добавил гораздо тише: – Я не очень хорошо знаю вашу космическую программу, но, насколько мне известно, у вас был всего один корабль, который способен выполнить подобную миссию. Это «Буран», а он сейчас не летает в космос.
Маринин как-то так подвинулся, что взгляд его оказался направлен не на собеседника, а на рекламную панель, установленную у поворота на автостоянку. Это было не совсем вежливо, но Адамски быстро понял, почему русский журналист не хочет смотреть ему в глаза – разговор предстоял непростой и, выходит, сам Маринин находился в затруднении, не зная, какие слова подобрать, чтобы не сказать больше, чем это возможно, но в то же время не навредить, не разрушить установившееся доверие.
– «Буран» не летает, – признал русский журналист. – Он красив, но слишком дорог и не отвечает современным задачам развития пилотируемой космонавтики. Если бы мы продолжили делать шаттлы, то подозреваю, раньше или позже столкнулись бы с теми же проблемами, которые встали перед вами сегодня. Мы предпочитаем другой путь. И на этом пути добились уже немалых успехов… Не уверен, помните вы или нет, господин Адамски, но у вас когда-то был такой неплохой писатель – Мартин Кэйдин. И у него был неплохой роман «В плену орбиты». Его издавали в Советском Союзе лет сорок назад. Не помните? Жаль, хороший роман. И вот в этом романе описывается, как на орбите застревает капсула «Меркурия» с астронавтом. Отказала тормозная установка. И ему на помощь готовят к старту находившийся тогда на стадии конструкторской проработки корабль «Джемини». Ситуация не совсем совпадает с нынешней, хотя в пророческом даре Кэйдину не откажешь. Случилась всё-таки такая чертовщина, – Маринин помолчал, разглядывая рекламный плакат. – Но оригинальность не в этом. Оригинальность в другом. Первым на помощь «Меркурию» приходит не американский коллега на «Джемини», а советский космонавт на «Востоке». То есть совершенно неожиданно и втайне от всего мира СССР запускает новый корабль с целью спасения иностранного гражданина, попавшего в беду. В те времена, если вы помните, программа «Восток» имела военное значение и была засекречена, но я могу гарантировать, что в случае такой вот трагической ситуации советское правительство поступило бы именно так, как описывает Кэйдин. Очень часто мы, русские, и вы, американцы, становимся врагами, но небу над головой, – Маринин для наглядности поднял руку и пошевелил пальцами, – до наших разногласий нет никакого дела. Оно просто смотрит и ждет. И если мы не научимся ладить, если не сумеем вытаскивать друг друга из передряг, когда-нибудь оно уничтожит нас.
– Я не понимаю, – пробормотал Адамски в растерянности. – Я не понимаю, о чем вы говорите. Почему оно уничтожит нас?
– Потому что время жизни любой цивилизации ограничено, – пояснил Маринин терпеливо, словно с ребенком разговаривал. – Хотите конкретики? Ну свалится завтра комета – и нет нас с вами. Это неважно, важно другое. Мы люди, Дэйв, и мы должны помогать друг другу при любых обстоятельствах. А уж когда речь идет о таком деле, как завоевание неба, то и подавно. Так вот, я не могу, просто не имею права, сейчас рассказывать вам подробности, но обещаю, что если НАСА или Белый дом прямо и недвусмысленно обратится к нашему правительству с просьбой о помощи, мы рассекретим одну нашу очень перспективную разработку.
Адамски почувствовал, как кровь прилила к лицу. Он сжал кулаки и даже привстал со своего места:
– Черт возьми! А почему бы вам этого не сделать прямо сейчас? Если у вас есть возможность снять наших ребят с орбиты, сделайте это прямо сейчас!
Маринин вздохнул, отвернулся от плаката и ответил очень раздельно, очень спокойно:
– Потому что мы всё еще думаем, что у вас получится. Может получиться…
26 января 2003 года, околоземная орбита, высота 278 километров
Браун подергал Андерсона за штанину, и тот понял, что на любование красотами Земли больше нет времени и пора приступать к работе.
Он чуть присел, оттолкнулся и медленно поплыл от лестницы вниз (или всё-таки вверх?) к пробоине в крыле и к Земле, занимавшей всё обозримое пространство над головой.
Браун следил за полетом и в нужный момент ухватил спутника за ноги, давая ему опору. Андерсон повис в пространстве между створкой грузового отсека и крылом, в руках у него была «затычка». Казалось бы, что проще – сунул мешок в пробоину, подоткнул, распределяя набитые детали внутри крыла, между лонжеронами, и можно возвращаться за мешком с водой. Однако сила действия равна силе противодействия, что в космосе особенно ощутимо, а потому надо рассчитывать каждый свой жест, каждое телодвижение.
Андерсон осторожно вытянул руки и стал заталкивать мешок в пробоину. Теперь он видел пластины теплозащиты вблизи – вплоть до мельчайших деталей. Обратил внимание на сеть трещин, покрывающих соседние с пробоиной пластины, – если они рассыплются при снижении в атмосфере, шаттл не спасет даже чудо. И всё-таки Андерсон продолжал работать, потому что на него надеялись друзья, его ждали на Земле родные и сослуживцы – он очень хотел вернуться к ним.
Мешок застрял. Андерсон посмотрел себе под ноги. Шлем Брауна хорошо отражал свет, и вместо лица товарища подполковник увидел самого себя. Впрочем, к подобным эффектам он давно привык, и просто сделал рукой характерный жест, показывая Брауну, куда нужно отклониться, чтобы обеспечить устойчивость на следующем этапе работы. Тот немного поменял позу, и теперь у Андерсона появилась возможность прилечь на крыло и затолкнуть упрямый мешок.
«Затычка» не поддалась и со второго раза, и с третьего.
– Дьявол! – пробормотал Андерсон.
Ему становилось жарко. Скосив глаза, он взглянул на панель контрольных приборов, но те показывали норму – система водяного охлаждения работала, как часы. Значит, ощущение жары было чисто психологическим. Оно и понятно – работа такого свойства не располагала к расслабленному состоянию души. Ведь Андерсон не только заталкивал мешок в пробоину, но и отталкивался от этого мешка с равным усилием. Чуть переборщишь и улетишь, кувыркаясь, в бездну – ровно настолько, насколько хватит страховочного фала.
Наконец, после пяти минут беспорядочной «толкотни», астронавту удалось забить мешок в пробоину. При этом левый рукав в районе локтевого сгиба оказался зажат между мешком и зазубренным краем на сколе теплозащиты. Андерсон дернул руку на себя, но рукав не поддавался. В раздражении подполковник уперся правой свободной рукой в мешок и дернул сильнее, но, видимо, переборщил – мир вдруг завертелся, и Андерсон понял, что улетает в открытый космос. С удивлением астронавт увидел, что его окружает белесый туман, инстинктивно опустил глаза и увидел, что от левой руки тянется бахрома из разрезанных и отслоившихся тканей защитной оболочки скафандра.
«Углерод-углерод, – подумал подполковник. – Как бритвой».
Он потянулся, чтобы зажать отверстие, но не успел.
Взрывная декомпрессия. Резкий удар в грудь. Выдох с хрипом и кашлем. Помутнение сознания.
«Мы не вернемся», – скользнула последняя мысль.
Еще через секунду Майкл Филлип Андерсон умер.
26 января 2003 года, Гринбелт, США
Джон МакМахон явился в свой офис на третьем этаже здания 28 Центра космических полетов имени Годдарда позже обычного. Из-за кризиса с «Колумбией» все сотрудники НАСА набирали сверхурочные, и многие ночевали на рабочих местах, забравшись в спальном мешке под стол. Однако МакМахон очень ответственно относился к своему здоровью и, когда почувствовал, что сдает и не может уже видеть бесконечные строчки исходных файлов, то выпросил у начальства отпуск на сутки. Он был уверен, что ничего страшного за его отсутствие в Центре не произойдет, поскольку рабочий процесс по обслуживанию был налажен очень давно, выверен до мелочей и не требовал слишком уж пристального внимания.
А занимался Джон тем, что в качестве помощника администратора управлял частью информационной сети НАСА, связывающей отдельные офисы Центра Годдарда друг с другом. Работа была достаточно интересная, а временами – веселая, поэтому МакМахон не жаловался. Единственное, что по-настоящему портило настроение – это кризисы, которые случались в НАСА чаще, чем того хотелось бы. И дело было не только в проблемах на орбите – кризис такого масштаба, какой вызвала «Колумбия», Джон еще не переживал, – просто у НАСА хватало врагов и в правительстве, и в неправительственных организациях, хватало проблем, связанных как с техникой, так и с «человеческим фактором». А сеть, даже такая узкокорпоративная, какой является SPAN, очень уязвима именно в периоды больших и малых кризисов, когда все сходят с ума одновременно и пытаются в едином порыве извлечь из несчастных коаксиальных и оптоволоконных кабелей решение всех своих проблем. Но бывало и так, что кризисы создавала сама сеть…
Поздоровавшись с коллегами и бросив под стол дорожную сумку, МакМахон уселся в кресло и просмотрел электронную почту. Отсортировал письма по степени срочности и уже начал писать ответ на первое из них, как промурлыкал звонок обычного внутреннего телефона. Звонил один из физиков, трудившихся в здании номер 20.
– Я не могу войти в сеть, – сообщил он. – Что делать?
– Программа-броузер работает стабильно? – спросил МакМахон, продолжая отвечать на письмо.
– Да.
– Почтовый клиент?
– Да.
– Запустите тест «железа»…
– Уже запускал. Всё в норме.
– Перезагрузите компьютер с выключением и попробуйте протестировать его еще раз.
– О’кей, попробую.
Не успел МакМахон положить трубку, как его консультация снова потребовалась. На этот раз звонил менеджер по кадрам из головного офиса Центра: