Страница:
Прилежно предаваясь
(Хоть нету ни партнера, ни доски -
Есть только зыбкий полусон),
Мы стародавним персам подражаем
И, если вдруг услышим,
Что родина иль жизнь взывают к нам,
Не отзовемся, не поймем.
В дремоту впав под лиственною сенью,
Тем безразличным игрокам
И безразличным шахматным фигурам
Любой из нас подобен.
Не хочу принимать даров
Тех, что вы, лицемерные,
Непритворно мне дарите,
Ибо я утеряю их
И утрату свою вдвойне -
За себя и за вас - оплачу.
Лучше уж, посулив дары,
Не спешите мне их отдать -
Легче в будущем ждать утрат,
Чем с тоской вспоминать былые.
Мне останется лишь скорбеть,
Что бегут чередою дни,
Не исполнив моих надежд,
И несут пустоту с собою.
Вновь лето, и обманной новизною
Цветы прельщают, и опять нам внове
Зеленый древний цвет
Новорожденных листьев.
Но никогда из бездны неизбывной,
Что немо поглощает все земное,
На свет отрадный дня
Не возвратить ушедших.
Вотще потомки, веря в жизнь иную,
Взывают к тем, кто ни девять запоров
Теперь навек закрыт
В Аиде безотрадном.
И тот, кто средь певцов был богоравен,
Кто глас, к нему взывающий с Олимпа,
Услышал и постиг,
Стал ныне тенью, тленом.
И все ж венки ему сплетайте, ибо
Кто лавров более достоин? Станут
Не трауром они,
Но данью громкой славе.
Над славой ни земля, ни Орк не властны.
И ты, из волн Улиссом вознесенный
О семихолмый остров
Огигия, гордись!
Тем городам семи, что за Гомера
Вступили в спор, и Лесбосу ты равен,
И Фивам семивратным,
Где Пиндар был рожден.
--------------------------------------------------------------------------
1 Орк - древнеримское божество смерти.
2 Огигия - остров, где обитала нимфа Калипсо, в
плену у которой Одиссей провел семь лет.
О, как жизнь коротка, даже самая долгая,
Как стремительна юность! Хлоя, о Хлоя,
В твоих ласках и хмеле
Ищу я забвения,
Ибо страшен мне рок беспощадный, и болью
Отзывается время быстробегущее,
И до слуха доносится
Шуршанье тростинок
На неведомом бреге стигийском, где хладных
Асфоделей поля, где воды, привычные
Только к сумраку вечному,
Струятся, стеная.
Всех равняет закон неминуемой смерти.
Неизвестный судья произнес приговор
Мудрецу и глупцу. Но сейчас карнавал,
И они веселы - в них бурлит и ликует
Жизнь, им данная в долг.
Если знать - это жить, то мудрец - лишь невежда.
О, сколь мало отличен по внутренней сути
Человек от животных! Тсс! Не порти веселья
Обреченным на смерть.
Пусть сплетают венки из поддельных цветов.
Срок, отпущенный им, столь ничтожен и краток;
Только из милосердья свою эфемерность
Не дано им узнать.
Скудное поле сохой поднимая,
Пахарь глядит на него горделиво
Взглядом отцовским, и в жизни безвестной
Он подлинно счастлив.
И не помеха сохе перекройка
Мнимых границ, и не думает пахарь
О договорах, решающих судьбы
Покорных народов.
В будущем столь же уверен, как травы,
Что его лемех срезает, живет он
Верною жизнью - как встарь, неизменной
И разнообразной.
Все, что минует, мертво, и я умираю
В том, что прошло для меня. Листва облетает,
И жизни моей частица
Уходит с нею навеки.
Я растворился во всем, что видел, по каплям,
Чуть миновало оно - и я исчезаю,
А память не различает,
Чем был я и что я видел.
Что ты мне даришь - любовь или ложь, я не знаю
И не хочу узнавать. Я и этим доволен.
Пусть по ошибке, но снова
Юность вернулась ко мне.
Боги так скупо нас дарят, и, знаю, обманны
Эти даянья, но все же они - как награда
Подлинная. Принимаю,
Даже не глядя, их дар.
Чего же еще мне желать?
Голубою грядою горы встали,
Между ними и мною поле тянется
И, под ветром волнуясь, видится мне
То зеленым, то золотистым.
Меня, слабого, словно стебель мака,
Подкрепляет мгновение. Все отринул я.
На весах бытия так мало весят
Размышленья и колебанья.
Переменчивый, словно поле, полностью
От себя отделясь, я - стебель слабый,
Блудный отпрыск Тьмы и Хаоса - праздно
Предаюсь канулам жизни.
Тишайший ветер по полям пустынным
Неслышно пробегает.
От робости, наверно, не от ветра
Едва дрожат травинки.
И облака медлительною цепью
Плывут в высоком небе
Лишь оттого, что шар земной, вращаясь,
Меня от них уносит.
Здесь, в тишине, в спокойствии бескрайнем,
Навек отрину память,
Чтоб не пришла ко мне незваной гостьей
Тоска забытой жизни.
И дней моих обманное теченье
Мне снова будет в радость.
Так покоен закат сегодня, о Лидия,
Что почудилось мне, будто жизнь наша замерла.
Этот миг нам даруют,
Верно, боги бессмертные,
Воздавая за то, что мы в осязаемой
Отрешенности плоти веру в богов таим,
И, даря нас наградой,
Позволяют нам, Лидия,
Стать гостями на пиршестве безмятежности,
У мгновенья узнать уменье бесценное,
Как прожить жизнь без боли
За мгновенье единое -
За мгновенье, в которое мы, отрешенные
От печалей земных, впиваем утешную
Олимпийскую радость
Просветленными душами.
Только миг мы с тобою равны небожителям,
Облекаясь покоем, ласковой ясностью,
Безразличием полнясь
Ко всему преходящему.
Как герой бережет венок триумфальный свой,
Так и мы сохраним в морщинистой старости
Эти блеклые лавры
Незабвенного вечера,
Чтоб всегда пред очами было свидетельство,
Что бессмертные боги, смертных, любили нас,
Даровав нам мгновенье,
Олимпийски блаженное.
Рукой разворошил я
Жилище муравьев.
Моя рука для них - десница божья,
Хоть для себя, конечно, я не бог.
Ведь олимпийцы тоже
Не боги для себя,
Но, оттого что нас они сильнее,
Мы, слабые, обожествляем их.
И если будет случай
Поверить, что мы боги,
Не будем слепо отдаваться вере
Или, всего вернее, заблужденью.
Ты мнишь, неразумный, влача с собою
Никчемные дни трудов бесполезных,
Как охапку поленьев,
Что следуешь жизни.
Ты эти дрова, словно бремя, тащишь,
Хоть нет очага, чтоб смог ты согреться.
Не гнетет это бремя
Лишь в тени в Аиде.
Не ведаешь отдыха и в наследство
Не груды богатств - пример оставляешь,
Как непрочна и кратка
Наша зыбкая жизнь.
Нам данную малость нелепо тратим,
Нас труд утомляет, злато не впрок нам.
Посмеется над нами
Капризная слава,
Когда допрядут нашу пряжу Парки
И мы подойдем - не старцы, но тени -
К неминуемой встрече
С той страшной ладьею,
Что нас повезет через реку мрака,
Где холод нас девятижды объемлет,
В ненасытное чрево
Владений Плутона.
В свое время всему наступает срок,
И в садах не цветут зимой деревья,
А весною не стынут
Под снегами поля.
Ночь подходит, в которой нет, Лидия,
Угнетающего дневного зноя.
Ночью будет нам в радость
Наша зыбкая жизнь.
Сидя у очага, утомленные
Не трудами - нам время
Мы не будем о тайном
Вслух с тобой говорить.
И пусть смутные воспоминания
В нас отрывистые слова рождают
(Большего и не даст нам
Солнца небытие).
Постепенно пусть вспомнится прошлое,
И рассказы былые, став отныне
Вдвое - втрое! - былыми,
Пусть поведают нам
О цветах, что в дни детства ушедшего
Мы срывали с иным, неясным чувством -
Ведь иными глазами
Мы смотрели на мир.
И как те, кто чулки тихо штопает,
У огня подле лар с тобою сядем,
Станем, Лидия, штопать
Канувшее навек,
Беспокойством томимы, что с отдыхом
К нам приходит, когда представишь, будто
Мы с тобою - былые,
А вокруг только ночь.
Здесь, Неера, вдали
От людей и селений,
Где никто не встает
На пути, где дома
Кругозор нам не застят,
Будем в мыслях свободны.
Знаю, о светлокудрая,
Плоть - лишь путы для жизни,
И рукой не достичь,
Что душой достигаем;
Знаю: даже и здесь
Точно так же ветшает
Плоть, что должно оставить
У порога Аида.
Но зато, кроме жизни,
Нас ничто здесь не держит,
Чьи-то руки чужие
За руку не хватают,
И чужих нет следов
Здесь на нашей тропинке.
Мы свой плен ощущаем,
Только вспомнив о плене, -
Так забудем о нем
И решимся поверить
Нашей тайной свободе,
Ибо, хоть она мнима,
С ней мы равны богам.
Трепещет огонек
Ночной лампады,
Меняя облик дома.
Но боги порешили:
Для всех, кто верит в них,
Не дрогнет никогда
В лампаде жизни пламя,
Дабы не исказить
Текучий облик мира;
Для них нетленно-чистым,
Как драгоценный камень,
Извечно совершенный
В спокойствии бесстрастном,
Прекрасное пребудет.
Вы, что верите в Христа и Марию,
В роднике моем вы воду мутите,
Чтоб сказать: существуют
В мире воды и чище,
Что поят луга, где сладостней время,
И узнать хотите, сего ли мира
И насколько мне в радость
Мой родник и лужайка.
Мне реальность эта дана богами -
Вся вовне меня и всегда мне явна.
Как же мнимость сумеет
Больше быть их даянья?
Так оставьте мне Реальность мгновенья
И богов моих безмятежно-близких,
Обитающих рядом,
А не в Небе пустынном.
Дайте мне пройти язычником путь мой,
Слушая на нем звучанье свирелей
Тростников над рекою,
Что-то шепчущих Пану,
И живите в вашем призрачном мире,
Но оставьте мне мой алтарь бессмертный
И общение зримое
С дружескими богами.
Нет на свете благ прекраснее жизни,
Дайте жить и тем, чья древнее вера
Вашего Иисуса
И Марии скорбящей.
Мне же утешенье дают Деметра,
Аполлон, Венера, Уран прадревний
И перуны, что мечет
Нам Зевес в предвещанье.
После нас кроны тех же деревьев
Будет ветер такой же привычно трепать,
И листва шелестеть
Так же будет, как нынче.
Суета и волненья - все тщетно.
В мире сущем не громче ведь отзвук от нас,
Чем от зыбкой листвы
Под порывами ветра.
Значит, нужно со вздохом покорным
Перед вечной Природой гордыню смирить,
Жить отпущенный срок,
Словно эти деревья.
И напрасно в величье играем:
В целом свете никто, кроме нас, не сочтет,
Что великие мы,
И служить нам не станет.
Если здесь на песчаном прибрежье
Море третьей волною стирает мой след,
Что же станется там -
Там, где море есть Время?
Пускай у меня
Бессмертные боги
Отнимут суровым своим приговором
Все - славу, богатство, любовь,
Но пусть, отнимая,
Оставят лишь только
Возможность увидеть все сущее в мире
Живое и то, что мертво.
Любовь или слава
Не стоят вниманья:
Богатство бесплодно, а слава обманна,
Любовь - только зыбкая тень.
Зато постиженье,
Что пристально ловит
И зримые формы, и образы мира,
Надежно и прочно в себе.
Его побужденье -
Весь свет наш бескрайний,
Любовь -o безмятежный покой
мирозданья,
Богатство - всеобщая жизнь,
А слава его -
Высокая гордость,
Уверенность ясная, что обладаешь
Обличьем всего, что вокруг.
Все прочее смертно
И смерти страшится,
И лишь созерцанье бесцельное мира
Бесстрашно, бесстрастно всегда.
Собой оно полно
И жаждет так мало -
Возможности гордой отчетливо
Пока не угаснет мой взор.
Сколь счастлив тот, кто здесь в сени деревьев
Сырой землей укрыт, -
От солнца не страдает он, не мучит
Его в ночи луна.
И пусть несет в разодранном пространстве
Лохмотья туч Эол,
Пусть Посейдон взъяренный клочья пены
Швыряет в небеса,
Он безразличен, и пастух, пришедший
Под вечер отдохнуть
В дубраву, где зарыт когда-то слывший
Подобьем божества,
Не ведает, что ныне попирает
Того, кто мог бы стать,
Коль жизнь была бы вечной, воплощеньем
Нетленной красоты.
Ваша веселая дивная молодость,
Счастье, так полно в себя погруженное,
Взгляд ваш, каким вы на взгляд отвечаете,
Ваше незнанье себя
Делают вас поразительно схожею
С жизнью всеобщей, и тихо прощаешь вам
За безотчетную нежность к любимому,
Что забываете вы,
Как много юных на бреге безвременном
Крона, отца правосудья неправого,
Море смывает, оставив лишь в памяти
Шелест белесой волны.
О, сколько горестей смутною делают
Жизнь нашу краткую! О, сколько бедствий,
Жалких, нелепо-ничтожных,
Нам уготовано свыше!
Сколь счастлив бык, что пасется на пастбище,
Не сознавая себя, и уходит
В смерть, словно в стойло родное,
Или мудрец, погруженный
В тайны науки, вдали от нас строящий
Жизнь, нам чужую, как дым, что возносит
Руки, которые тают
В несуществующем небе.
Это лето уже оплакиваю
И во вспять опрокинутой памяти
По цветам, что утрачу вновь,
Слезы горькие лью.
Через двери годов, мной прожитых,
Проходя, представляю густую тьму
Бездны, гулом наполненной,
Где не будет цветов.
Розу утром сорвав случайную,
Не бросаю, пусть вянет со мной, пока
Не свершит поворота в ночь
Вместе с нами земля.
Лидия, отринем знанье, не способное
Сотворить цветы, что приносит Флора,
Иль свернуть колесницу
Аполлона с пути его.
И отринем созерцание, далекое
От всего, что близко для нас с тобою, -
Оно смотрит, не видя
Мир глазами усталыми.
Но взгляни: Церера, вечно неизменная,
Поле золотистое полнит дрожью,
А потом флейта Пана
Ниву вновь успокаивает.
Посмотри на нимф и на прадревний танец их,
Что рожден в лазурной богов отчизне, -
Вот они в хороводе
Нескончаемом кружатся.
Посмотри: дриады, как и древле, шепчутся,
Подражая шуму листвы зеленой, -
Даже Пан замечтался
И свирель отложил свою.
Так и мы должны, богам своим подобные,
Мирной жизнью жить, находя в ней счастье,
Аполлон ли сияет
Или бледной Дианы диск.
Пусть Зевес грохочет в небе помрачившемся,
Пусть Нептун свирепо валы бросает
На песчаные пляжи,
На утесы скалистые,
Но пребудет жизнь извечно неизменною.
Мы не видим Парок, прядущих пряжу,
И про них забываем,
Словно нет их и не было,
И цветы срываем, внемлем пенью птичьему.
Жизнь идет, не зная про наши страхи,
Так не стоит и думать
О грядущем, нам ведомом,
О том дне, когда погаснет солнца свет в глазах
И уйдем в края, где Цереры нету
И где Пан не подманит
Флейтой нимфу пугливую.
Станем же хранить, в лукавстве сотоварищи,
Лишь часы блаженства, богам подобно,
И тогда, быть может,
Ощутим их спокойствие.
А потом пускай приходит старость дряхлая,
Если только боги ее даруют
И отнять не позволят
Кроносу беспощадному.
Но да будет храм, в котором будем, Лидия,
Для себя богами, хотя и знаем:
Богом ставший себе
Не нуждается в чтителях.
=== [ АЛВАРО ДЕ КАМПОС ] ===================================
Господину Марио де Са-Карнейро
Душа больна,- и пусть не столь жестоко
Хворать и выздоравливать в бреду,-
Я погружаюсь в опий и бреду
Искать Восток к востоку от Востока.
Я много дней страдаю на борту
От боли головной и от горячки,
И сил, чтоб выносить мученья качки,
Должно быть, никогда не обрету.
Презрев устав космического круга,
По шрамам золотым свой путь продлив,
Я грежу, что в приливе есть отлив
И наслажденье - в ганглиях недуга...
Но механизм несчастия таков,
Что вал не совершает оборотов,-
И я плыву меж смутных эшафотов
В саду, где все цветы - без черенков.
Вхожу, на произвол судьбы оставлен,
В сплетенный сердцем кружевной узор.
Мне чудится: в моей руке топор,
Которым был Предтеча обезглавлен.
Я, заточенный, сызнова плачу
За все, что прежде натворили предки.
Мои больные нервы - в тесной клетке,
Я в опий, словно в ямину, лечу.
На зов его, не говоря ни слова,
В прозрачные спускаюсь погреба,
И вот луна восходит, как Судьба,
И ночь алмазами искрится снова.
А наш корабль сегодня, как вчера,
Плетется по Суэцкому каналу,
И жизнь моя на нем течет помалу,
Тягучая, как камфара с утра.
Я зову дней растраченных не внемлю
И утомлен, меня берет тоска -
Она во мне, как жесткая рука,
Что душит, но не даст упасть на землю.
Я в захолустье португальском жил
И познавал природу человечью.
Я с детства овладел английской речью
И упражняюсь в ней по мере сил.
Приятно было бы порой в "Меркюре"
Стихи свои увидеть иль рассказ -
Мы все плывем, и я грущу подчас,
Что до сих пор не видел даже бури!
Тоскливо дни проходят на плаву,
Хотя порой со мной ведут беседы
Какие-то британцы, немцы, шведы -
Я болен тем, что до сих пор живу.
И я смотрю уже как на причуду
На путь в Китай и прочие края:
Ведь есть один лишь способ бытия,
А мир и мал, и очень сер повсюду.
И только опий помогает мне
От бытия - от скуки и болезни;
Я в подсознанье прячусь, в утлой бездне.
Как блекнет все, что не внутри, а вне!
Курю. Томлюсь. Чем далее к востоку -
Тем ближе запад, и наоборот.
Коль скоро Индия во мне живет,
То в Индии реальной много ль проку?
Мне горько быть наследником в роду.
Видать, везенье увезли цыгане.
И перед смертью - ведаю заране! -
На собственном замерзну холоду!
Я лгал, что делом инженерным занят,
По Лондонам и Дублинам спеша.
Старушка-нищенка - моя душа -
За подаяньем Счастья руку тянет.
Корабль, не направляйся в Порт-Саид!
Плыви уж сразу к дальнему Китаю!
Я в смокинг-рум'е время коротаю,
Со мною - граф (болтун и сибарит).
Зазря к Востоку плавал я, похоже.
Печально, что ни сил, ни денег нет.
Я есмь сомнамбулический поэт
И монархист, но не католик все же.
Вот так и жить с людьми бы, в их числе,
И не вести бы счет любой банкноте!
Однако нынче я в конечном счете
Всего лишь пассажир на корабле.
Я неприметней всех людей на свете.
Скорей слугу заметишь вон того,
Как жердь, сухого,- посчитав его
Шотландским лэрдом (правда, на диете).
Нет дома у меня. Растрачен пыл.
Скабрезный тип, помощник капитана,
Видал, как я иду из ресторана
Со шведкою... и сплетню распустил.
Кому-нибудь я поломал бы кости
В один прекрасный день и повод дал
Для разговора бы, что вот, скандал...
Нет, выше сил молчать, кипя от злости.
Я целый день курю и что-то пью
Американское, тупея разом.
Что выпивка! Поддерживал бы разум
Похожую на розу жизнь мою!
Ложатся долгой чередою строки.
Талантик мой, как вижу, мне не впрок.
Вся жизнь моя - убогий хуторок,
Где дух изнемогает одинокий.
Британцы - хладнокровнейший народ,
Спокойнейший. Подобных в мире нету.
Для них судьба ясна: подбрось монету
И счастье к одному из них придет.
Но я - из той породы португальцев,
Что без работы, Индию открыв,
Остались. Правда, я покуда жив,
Но только смерть - удел таких страдальцев.
А, дьявол побери весь белый свет!
Наскучила и жизнь и обстановка.
Мне мерзок стал Восток. Он - как циновка,
Скатать ее - всех красок нет как нет.
И снова опий. Бесконечно жуток
Долг проползти сквозь столько дней подряд.
А тех благонадежных, что едят
И спят в одно и то же время суток,-
Побрал бы черт! Но вся моя беда -
Расстройство нервов, безнадежно хворых.
Кто увезет меня в края, в которых
Я захочу остаться навсегда?
Увы! И сам томленья не отрину!
Мне стал бы нужен опий, но иной -
Что в краткий миг покончил бы со мной
И в смерть меня вогнал бы, как в трясину!
О лихорадка! Это ль не она?
Нет, в самом деле, это лихорадка.
Жизнь длится от припадка до припадка.
Что ж, истина открылась - хоть одна.
Настала ночь. Рожок зовет на ужин.
Общественная жизнь - всего важней!
Блюди, блюди чередованье дней!
Вот так-то! И хомут тебе не нужен!
Нет, вряд ли это все мне с рук сойдет.
Увы - не обойтись без револьвера,
И лишь тогда вернется в сердце вера
И, может быть, закончится разброд.
Кто взглянет на меня, сочтет банальной
Всю жизнь мою... Ах, мой наивный друг...
Ведь это мой монокль на все вокруг
Глядит с усмешкой неоригинальной.
Любое сердце сгинуло б давно,
Лишь встретившись с моим астральным
мраком.
Сколь многим под таким же точно фраком
Мой вечный страх скрывать не суждено?
Еще хотя б настолько я снаружи
Изящно сложен был, как изнутри!
Скольжу в Мальстрем, - увы, держу пари,
Что я хочу скользить в него к тому же!
Я лишний человек, и в этом суть.
Пускай протерт рукав, засален лацкан,
Но ты, мечтой высокою заласкан,
С презреньем можешь на других взглянуть!
Мне хочется порой завыть от злобы,
Кусать и грызть свои же кулаки.
Да, это было б нормам вопреки
И зрителей почтенных развлекло бы.
Абсурд, на сказочный цветок похож
Той Индии, которой нет в помине
В морях Индийских,- мне зажегся ныне.
Спаси меня, Господь, иль уничтожь!
Лежать бы, ничего не замечая
Здесь, в кресле,- а конец для всех един.
Я по призванью - истый мандарин,
Но нет циновки, полога и чая.
Ах, как бы очутиться я хотел
В гробу, в могиле, под земным покровом.
Жизнь провоняла табаком лавровым.
Куренье - мой позор и мой удел.
Избавь меня, о Боже, от обузы
Всей тьмы, скопившейся во мне, внутри!
Достаточно комедий! Отвори
Моей душе спасительные шлюзы!
Суэцкий канал, с борта парохода
Португалия - Всюду - Всегда, одиннадцатое июня
тысяча девятьсот пятнадцатого...
Эла-а-а-а-а-а!
Отсюда, из Португалии, где все эпохи едины
в моем мозгу,
Приветствую тебя, Уолт, мой брат по Вселенной,-
Я, с моноклем, в пиджаке с зауженной талией,
Тебя недостоин, ты это знаешь, Уолт,
Недостоин посылать тебе приветствие, мне этого
не дано...
Во мне слишком много инерции, я слишком часто
скучаю,
Но я породы твоей, ты знаешь об этом, я понимаю
тебя и люблю,
И хотя я не знал о тебе, рождаясь в год,
когда ты умирал,
Но знаю, что ты меня тоже любил и знал меня,
в этом счастье мое,
Я знаю, что ты меня знал, увидел меня и постиг,
Я знаю, что это был я, хоть в Бруклине лет
за десять до моего же рождения,
Хоть на Руа-де-Оуро, в размышлениях обо всем,
чего нет на Руа-де-Оуро,
И так же, как чувствовал ты,- чувствую я,
так пожмем же руки друг другу,
Руки друг другу пожмем, Уолт, руки пожмем,
а Вселенная будет в душах у нас танцевать.
О всегда современный и вечный певец конкретности
абсолюта,
Страстный любовник растленной Вселенной,
Великий развратник, причастный растленью предметов,
Возбуждаемый деревом, камнем, личностью или
профессией,
Гон событий, случайных встреч, наблюдений
серьезных,
Мой основной возбудитель, на котором держится все,
Мой великий герой, перепрыгнувший Смерть,
Мычанием, визгом и ревом славящий Бога!
Певец жестокого братства и всеобщей нежности,
Демократ величайший, причастный всему душою
и телом,
Карнавал поступков, вакханалия тем,
Близнец любого порыва,
Жан-Жак Руссо природы, творящей машины,
Гомер ускользающей плоти, почти что бесплотной,
Шекспир ощущений, постигших котел паровой,
И Мильтон, и Шелли горизонта грядущего
электричества!
Плацента всех выражений лица,
Спазм неизбежный всего, в чем просыпаются силы,
Платный сожитель Вселенной,
Публичная девка звездных систем...
Сколько раз я целую твой портрет!
Там, где ты пребываешь (где - не знаю, но знаю:
у Бога),
Ты чувствуешь поцелуи мои, чувствуешь их настоящую
страстность (не стесняюсь),
И тебе, уж хочешь не хочешь, приятны они, и ты
благодарен,
Я откуда-то знаю об этом, это - духовная
радость моя.
Непривлекателен ты, но циклопичен и мускулист,
Пусть пред Вселенной бывал ты как женщина робок,
А любая травинка и камень, любой человек были порой
для тебя Вселенной.
Эвоэ, старина Уолт, мой великий товарищ!
Я причастен твоей вакханалии чувства свободы,
Я - из собратий твоих, от подошв и до снов,
Я - из собратий твоих, посмотри на меня, вот я
пред тобою, стало быть, и перед Богом:
Внешность - нутро... Тело мое для тебя лишь догадка,
но душу ты видишь -
Посмотри на меня: вот я, Алваро де Кампос,
морской инженер,
Поэт - сенсационист,
Я не твой ученик, и не друг, и не панегирист,
Ты знаешь, что я - это попросту Ты, и ты этим
доволен!
Я читать умею тебя строку за строкой...
В них избыток всего, что чувствам доступно...
Рассекаю стихи твои словно толпу, что меня обступает,
Слыша запахи пота, машинного масла, я жажду
конкретного дела,
Читая твои стихи, достигаю высот и не знаю, читаю
или живу,
Не знаю, где место мое в реальности или
в твоих стихах.
Не знаю, когда ногами стою на земле,- вверху ли
моя голова,
Или вниз головою вишу на каком-то устройстве,
На потолке настоящем тобою придуманных толп,
Посреди потолка твоих невозможных энергий.
Все двери да распахнутся передо мной!
В силу того, что я обязан пройти!
Мой пропуск? Уолт Уитмен!
Пропуска, впрочем, не нужно...
Прохожу без вопросов...
Если было бы нужно - я бы высадил двери...
Да, сколь я ни хрупок, ни цивилизован,
Высажу двери, ибо в этот момент я не хрупок ничуть,
Ибо я - плоть, что мыслит, Вселенная, требующая
дороги,
И я пройду, ибо если желаю пройти, то я - Бог!
Пусть мусор отживший уберут с моей тропы!
Фургонами прочь все эти эмоции!
Долой отсюда, политики, литераторы,
Мирные коммерсанты, полиция, девочки, их партнеры,
Все это - буква, несущая смерть, не дух, дарующий
жизнь.
Однако дух, дарующий жизнь в сей миг,- это Я!
Ничьему бы сыну... не пересечь мне дорогу!
Дорога моя - бесконечно куда-то наружу,
пока не дойду до конца!
Способен ли я дойти до конца или нет, это тебе
неизвестно,
Также и мне и, видимо, Богу, моему чувству
Бесконечности...
Впрочем, вперед!
Шпоры в бока!
Вот они, шпоры, я - собственный конь,
на себя же сажусь,
Ибо я по собственной воле сливаюсь субстанцией
с Богом,
Чем угодно могу быть, также ничем или чем-то,
Как пожелаю... И дела нет никому...
Безумие, бешенство! Можно прыгать и можно
(Хоть нету ни партнера, ни доски -
Есть только зыбкий полусон),
Мы стародавним персам подражаем
И, если вдруг услышим,
Что родина иль жизнь взывают к нам,
Не отзовемся, не поймем.
В дремоту впав под лиственною сенью,
Тем безразличным игрокам
И безразличным шахматным фигурам
Любой из нас подобен.
Не хочу принимать даров
Тех, что вы, лицемерные,
Непритворно мне дарите,
Ибо я утеряю их
И утрату свою вдвойне -
За себя и за вас - оплачу.
Лучше уж, посулив дары,
Не спешите мне их отдать -
Легче в будущем ждать утрат,
Чем с тоской вспоминать былые.
Мне останется лишь скорбеть,
Что бегут чередою дни,
Не исполнив моих надежд,
И несут пустоту с собою.
Вновь лето, и обманной новизною
Цветы прельщают, и опять нам внове
Зеленый древний цвет
Новорожденных листьев.
Но никогда из бездны неизбывной,
Что немо поглощает все земное,
На свет отрадный дня
Не возвратить ушедших.
Вотще потомки, веря в жизнь иную,
Взывают к тем, кто ни девять запоров
Теперь навек закрыт
В Аиде безотрадном.
И тот, кто средь певцов был богоравен,
Кто глас, к нему взывающий с Олимпа,
Услышал и постиг,
Стал ныне тенью, тленом.
И все ж венки ему сплетайте, ибо
Кто лавров более достоин? Станут
Не трауром они,
Но данью громкой славе.
Над славой ни земля, ни Орк не властны.
И ты, из волн Улиссом вознесенный
О семихолмый остров
Огигия, гордись!
Тем городам семи, что за Гомера
Вступили в спор, и Лесбосу ты равен,
И Фивам семивратным,
Где Пиндар был рожден.
--------------------------------------------------------------------------
1 Орк - древнеримское божество смерти.
2 Огигия - остров, где обитала нимфа Калипсо, в
плену у которой Одиссей провел семь лет.
О, как жизнь коротка, даже самая долгая,
Как стремительна юность! Хлоя, о Хлоя,
В твоих ласках и хмеле
Ищу я забвения,
Ибо страшен мне рок беспощадный, и болью
Отзывается время быстробегущее,
И до слуха доносится
Шуршанье тростинок
На неведомом бреге стигийском, где хладных
Асфоделей поля, где воды, привычные
Только к сумраку вечному,
Струятся, стеная.
Всех равняет закон неминуемой смерти.
Неизвестный судья произнес приговор
Мудрецу и глупцу. Но сейчас карнавал,
И они веселы - в них бурлит и ликует
Жизнь, им данная в долг.
Если знать - это жить, то мудрец - лишь невежда.
О, сколь мало отличен по внутренней сути
Человек от животных! Тсс! Не порти веселья
Обреченным на смерть.
Пусть сплетают венки из поддельных цветов.
Срок, отпущенный им, столь ничтожен и краток;
Только из милосердья свою эфемерность
Не дано им узнать.
Скудное поле сохой поднимая,
Пахарь глядит на него горделиво
Взглядом отцовским, и в жизни безвестной
Он подлинно счастлив.
И не помеха сохе перекройка
Мнимых границ, и не думает пахарь
О договорах, решающих судьбы
Покорных народов.
В будущем столь же уверен, как травы,
Что его лемех срезает, живет он
Верною жизнью - как встарь, неизменной
И разнообразной.
Все, что минует, мертво, и я умираю
В том, что прошло для меня. Листва облетает,
И жизни моей частица
Уходит с нею навеки.
Я растворился во всем, что видел, по каплям,
Чуть миновало оно - и я исчезаю,
А память не различает,
Чем был я и что я видел.
Что ты мне даришь - любовь или ложь, я не знаю
И не хочу узнавать. Я и этим доволен.
Пусть по ошибке, но снова
Юность вернулась ко мне.
Боги так скупо нас дарят, и, знаю, обманны
Эти даянья, но все же они - как награда
Подлинная. Принимаю,
Даже не глядя, их дар.
Чего же еще мне желать?
Голубою грядою горы встали,
Между ними и мною поле тянется
И, под ветром волнуясь, видится мне
То зеленым, то золотистым.
Меня, слабого, словно стебель мака,
Подкрепляет мгновение. Все отринул я.
На весах бытия так мало весят
Размышленья и колебанья.
Переменчивый, словно поле, полностью
От себя отделясь, я - стебель слабый,
Блудный отпрыск Тьмы и Хаоса - праздно
Предаюсь канулам жизни.
Тишайший ветер по полям пустынным
Неслышно пробегает.
От робости, наверно, не от ветра
Едва дрожат травинки.
И облака медлительною цепью
Плывут в высоком небе
Лишь оттого, что шар земной, вращаясь,
Меня от них уносит.
Здесь, в тишине, в спокойствии бескрайнем,
Навек отрину память,
Чтоб не пришла ко мне незваной гостьей
Тоска забытой жизни.
И дней моих обманное теченье
Мне снова будет в радость.
Так покоен закат сегодня, о Лидия,
Что почудилось мне, будто жизнь наша замерла.
Этот миг нам даруют,
Верно, боги бессмертные,
Воздавая за то, что мы в осязаемой
Отрешенности плоти веру в богов таим,
И, даря нас наградой,
Позволяют нам, Лидия,
Стать гостями на пиршестве безмятежности,
У мгновенья узнать уменье бесценное,
Как прожить жизнь без боли
За мгновенье единое -
За мгновенье, в которое мы, отрешенные
От печалей земных, впиваем утешную
Олимпийскую радость
Просветленными душами.
Только миг мы с тобою равны небожителям,
Облекаясь покоем, ласковой ясностью,
Безразличием полнясь
Ко всему преходящему.
Как герой бережет венок триумфальный свой,
Так и мы сохраним в морщинистой старости
Эти блеклые лавры
Незабвенного вечера,
Чтоб всегда пред очами было свидетельство,
Что бессмертные боги, смертных, любили нас,
Даровав нам мгновенье,
Олимпийски блаженное.
Рукой разворошил я
Жилище муравьев.
Моя рука для них - десница божья,
Хоть для себя, конечно, я не бог.
Ведь олимпийцы тоже
Не боги для себя,
Но, оттого что нас они сильнее,
Мы, слабые, обожествляем их.
И если будет случай
Поверить, что мы боги,
Не будем слепо отдаваться вере
Или, всего вернее, заблужденью.
Ты мнишь, неразумный, влача с собою
Никчемные дни трудов бесполезных,
Как охапку поленьев,
Что следуешь жизни.
Ты эти дрова, словно бремя, тащишь,
Хоть нет очага, чтоб смог ты согреться.
Не гнетет это бремя
Лишь в тени в Аиде.
Не ведаешь отдыха и в наследство
Не груды богатств - пример оставляешь,
Как непрочна и кратка
Наша зыбкая жизнь.
Нам данную малость нелепо тратим,
Нас труд утомляет, злато не впрок нам.
Посмеется над нами
Капризная слава,
Когда допрядут нашу пряжу Парки
И мы подойдем - не старцы, но тени -
К неминуемой встрече
С той страшной ладьею,
Что нас повезет через реку мрака,
Где холод нас девятижды объемлет,
В ненасытное чрево
Владений Плутона.
В свое время всему наступает срок,
И в садах не цветут зимой деревья,
А весною не стынут
Под снегами поля.
Ночь подходит, в которой нет, Лидия,
Угнетающего дневного зноя.
Ночью будет нам в радость
Наша зыбкая жизнь.
Сидя у очага, утомленные
Не трудами - нам время
Мы не будем о тайном
Вслух с тобой говорить.
И пусть смутные воспоминания
В нас отрывистые слова рождают
(Большего и не даст нам
Солнца небытие).
Постепенно пусть вспомнится прошлое,
И рассказы былые, став отныне
Вдвое - втрое! - былыми,
Пусть поведают нам
О цветах, что в дни детства ушедшего
Мы срывали с иным, неясным чувством -
Ведь иными глазами
Мы смотрели на мир.
И как те, кто чулки тихо штопает,
У огня подле лар с тобою сядем,
Станем, Лидия, штопать
Канувшее навек,
Беспокойством томимы, что с отдыхом
К нам приходит, когда представишь, будто
Мы с тобою - былые,
А вокруг только ночь.
Здесь, Неера, вдали
От людей и селений,
Где никто не встает
На пути, где дома
Кругозор нам не застят,
Будем в мыслях свободны.
Знаю, о светлокудрая,
Плоть - лишь путы для жизни,
И рукой не достичь,
Что душой достигаем;
Знаю: даже и здесь
Точно так же ветшает
Плоть, что должно оставить
У порога Аида.
Но зато, кроме жизни,
Нас ничто здесь не держит,
Чьи-то руки чужие
За руку не хватают,
И чужих нет следов
Здесь на нашей тропинке.
Мы свой плен ощущаем,
Только вспомнив о плене, -
Так забудем о нем
И решимся поверить
Нашей тайной свободе,
Ибо, хоть она мнима,
С ней мы равны богам.
Трепещет огонек
Ночной лампады,
Меняя облик дома.
Но боги порешили:
Для всех, кто верит в них,
Не дрогнет никогда
В лампаде жизни пламя,
Дабы не исказить
Текучий облик мира;
Для них нетленно-чистым,
Как драгоценный камень,
Извечно совершенный
В спокойствии бесстрастном,
Прекрасное пребудет.
Вы, что верите в Христа и Марию,
В роднике моем вы воду мутите,
Чтоб сказать: существуют
В мире воды и чище,
Что поят луга, где сладостней время,
И узнать хотите, сего ли мира
И насколько мне в радость
Мой родник и лужайка.
Мне реальность эта дана богами -
Вся вовне меня и всегда мне явна.
Как же мнимость сумеет
Больше быть их даянья?
Так оставьте мне Реальность мгновенья
И богов моих безмятежно-близких,
Обитающих рядом,
А не в Небе пустынном.
Дайте мне пройти язычником путь мой,
Слушая на нем звучанье свирелей
Тростников над рекою,
Что-то шепчущих Пану,
И живите в вашем призрачном мире,
Но оставьте мне мой алтарь бессмертный
И общение зримое
С дружескими богами.
Нет на свете благ прекраснее жизни,
Дайте жить и тем, чья древнее вера
Вашего Иисуса
И Марии скорбящей.
Мне же утешенье дают Деметра,
Аполлон, Венера, Уран прадревний
И перуны, что мечет
Нам Зевес в предвещанье.
После нас кроны тех же деревьев
Будет ветер такой же привычно трепать,
И листва шелестеть
Так же будет, как нынче.
Суета и волненья - все тщетно.
В мире сущем не громче ведь отзвук от нас,
Чем от зыбкой листвы
Под порывами ветра.
Значит, нужно со вздохом покорным
Перед вечной Природой гордыню смирить,
Жить отпущенный срок,
Словно эти деревья.
И напрасно в величье играем:
В целом свете никто, кроме нас, не сочтет,
Что великие мы,
И служить нам не станет.
Если здесь на песчаном прибрежье
Море третьей волною стирает мой след,
Что же станется там -
Там, где море есть Время?
Пускай у меня
Бессмертные боги
Отнимут суровым своим приговором
Все - славу, богатство, любовь,
Но пусть, отнимая,
Оставят лишь только
Возможность увидеть все сущее в мире
Живое и то, что мертво.
Любовь или слава
Не стоят вниманья:
Богатство бесплодно, а слава обманна,
Любовь - только зыбкая тень.
Зато постиженье,
Что пристально ловит
И зримые формы, и образы мира,
Надежно и прочно в себе.
Его побужденье -
Весь свет наш бескрайний,
Любовь -o безмятежный покой
мирозданья,
Богатство - всеобщая жизнь,
А слава его -
Высокая гордость,
Уверенность ясная, что обладаешь
Обличьем всего, что вокруг.
Все прочее смертно
И смерти страшится,
И лишь созерцанье бесцельное мира
Бесстрашно, бесстрастно всегда.
Собой оно полно
И жаждет так мало -
Возможности гордой отчетливо
Пока не угаснет мой взор.
Сколь счастлив тот, кто здесь в сени деревьев
Сырой землей укрыт, -
От солнца не страдает он, не мучит
Его в ночи луна.
И пусть несет в разодранном пространстве
Лохмотья туч Эол,
Пусть Посейдон взъяренный клочья пены
Швыряет в небеса,
Он безразличен, и пастух, пришедший
Под вечер отдохнуть
В дубраву, где зарыт когда-то слывший
Подобьем божества,
Не ведает, что ныне попирает
Того, кто мог бы стать,
Коль жизнь была бы вечной, воплощеньем
Нетленной красоты.
Ваша веселая дивная молодость,
Счастье, так полно в себя погруженное,
Взгляд ваш, каким вы на взгляд отвечаете,
Ваше незнанье себя
Делают вас поразительно схожею
С жизнью всеобщей, и тихо прощаешь вам
За безотчетную нежность к любимому,
Что забываете вы,
Как много юных на бреге безвременном
Крона, отца правосудья неправого,
Море смывает, оставив лишь в памяти
Шелест белесой волны.
О, сколько горестей смутною делают
Жизнь нашу краткую! О, сколько бедствий,
Жалких, нелепо-ничтожных,
Нам уготовано свыше!
Сколь счастлив бык, что пасется на пастбище,
Не сознавая себя, и уходит
В смерть, словно в стойло родное,
Или мудрец, погруженный
В тайны науки, вдали от нас строящий
Жизнь, нам чужую, как дым, что возносит
Руки, которые тают
В несуществующем небе.
Это лето уже оплакиваю
И во вспять опрокинутой памяти
По цветам, что утрачу вновь,
Слезы горькие лью.
Через двери годов, мной прожитых,
Проходя, представляю густую тьму
Бездны, гулом наполненной,
Где не будет цветов.
Розу утром сорвав случайную,
Не бросаю, пусть вянет со мной, пока
Не свершит поворота в ночь
Вместе с нами земля.
Лидия, отринем знанье, не способное
Сотворить цветы, что приносит Флора,
Иль свернуть колесницу
Аполлона с пути его.
И отринем созерцание, далекое
От всего, что близко для нас с тобою, -
Оно смотрит, не видя
Мир глазами усталыми.
Но взгляни: Церера, вечно неизменная,
Поле золотистое полнит дрожью,
А потом флейта Пана
Ниву вновь успокаивает.
Посмотри на нимф и на прадревний танец их,
Что рожден в лазурной богов отчизне, -
Вот они в хороводе
Нескончаемом кружатся.
Посмотри: дриады, как и древле, шепчутся,
Подражая шуму листвы зеленой, -
Даже Пан замечтался
И свирель отложил свою.
Так и мы должны, богам своим подобные,
Мирной жизнью жить, находя в ней счастье,
Аполлон ли сияет
Или бледной Дианы диск.
Пусть Зевес грохочет в небе помрачившемся,
Пусть Нептун свирепо валы бросает
На песчаные пляжи,
На утесы скалистые,
Но пребудет жизнь извечно неизменною.
Мы не видим Парок, прядущих пряжу,
И про них забываем,
Словно нет их и не было,
И цветы срываем, внемлем пенью птичьему.
Жизнь идет, не зная про наши страхи,
Так не стоит и думать
О грядущем, нам ведомом,
О том дне, когда погаснет солнца свет в глазах
И уйдем в края, где Цереры нету
И где Пан не подманит
Флейтой нимфу пугливую.
Станем же хранить, в лукавстве сотоварищи,
Лишь часы блаженства, богам подобно,
И тогда, быть может,
Ощутим их спокойствие.
А потом пускай приходит старость дряхлая,
Если только боги ее даруют
И отнять не позволят
Кроносу беспощадному.
Но да будет храм, в котором будем, Лидия,
Для себя богами, хотя и знаем:
Богом ставший себе
Не нуждается в чтителях.
=== [ АЛВАРО ДЕ КАМПОС ] ===================================
Господину Марио де Са-Карнейро
Душа больна,- и пусть не столь жестоко
Хворать и выздоравливать в бреду,-
Я погружаюсь в опий и бреду
Искать Восток к востоку от Востока.
Я много дней страдаю на борту
От боли головной и от горячки,
И сил, чтоб выносить мученья качки,
Должно быть, никогда не обрету.
Презрев устав космического круга,
По шрамам золотым свой путь продлив,
Я грежу, что в приливе есть отлив
И наслажденье - в ганглиях недуга...
Но механизм несчастия таков,
Что вал не совершает оборотов,-
И я плыву меж смутных эшафотов
В саду, где все цветы - без черенков.
Вхожу, на произвол судьбы оставлен,
В сплетенный сердцем кружевной узор.
Мне чудится: в моей руке топор,
Которым был Предтеча обезглавлен.
Я, заточенный, сызнова плачу
За все, что прежде натворили предки.
Мои больные нервы - в тесной клетке,
Я в опий, словно в ямину, лечу.
На зов его, не говоря ни слова,
В прозрачные спускаюсь погреба,
И вот луна восходит, как Судьба,
И ночь алмазами искрится снова.
А наш корабль сегодня, как вчера,
Плетется по Суэцкому каналу,
И жизнь моя на нем течет помалу,
Тягучая, как камфара с утра.
Я зову дней растраченных не внемлю
И утомлен, меня берет тоска -
Она во мне, как жесткая рука,
Что душит, но не даст упасть на землю.
Я в захолустье португальском жил
И познавал природу человечью.
Я с детства овладел английской речью
И упражняюсь в ней по мере сил.
Приятно было бы порой в "Меркюре"
Стихи свои увидеть иль рассказ -
Мы все плывем, и я грущу подчас,
Что до сих пор не видел даже бури!
Тоскливо дни проходят на плаву,
Хотя порой со мной ведут беседы
Какие-то британцы, немцы, шведы -
Я болен тем, что до сих пор живу.
И я смотрю уже как на причуду
На путь в Китай и прочие края:
Ведь есть один лишь способ бытия,
А мир и мал, и очень сер повсюду.
И только опий помогает мне
От бытия - от скуки и болезни;
Я в подсознанье прячусь, в утлой бездне.
Как блекнет все, что не внутри, а вне!
Курю. Томлюсь. Чем далее к востоку -
Тем ближе запад, и наоборот.
Коль скоро Индия во мне живет,
То в Индии реальной много ль проку?
Мне горько быть наследником в роду.
Видать, везенье увезли цыгане.
И перед смертью - ведаю заране! -
На собственном замерзну холоду!
Я лгал, что делом инженерным занят,
По Лондонам и Дублинам спеша.
Старушка-нищенка - моя душа -
За подаяньем Счастья руку тянет.
Корабль, не направляйся в Порт-Саид!
Плыви уж сразу к дальнему Китаю!
Я в смокинг-рум'е время коротаю,
Со мною - граф (болтун и сибарит).
Зазря к Востоку плавал я, похоже.
Печально, что ни сил, ни денег нет.
Я есмь сомнамбулический поэт
И монархист, но не католик все же.
Вот так и жить с людьми бы, в их числе,
И не вести бы счет любой банкноте!
Однако нынче я в конечном счете
Всего лишь пассажир на корабле.
Я неприметней всех людей на свете.
Скорей слугу заметишь вон того,
Как жердь, сухого,- посчитав его
Шотландским лэрдом (правда, на диете).
Нет дома у меня. Растрачен пыл.
Скабрезный тип, помощник капитана,
Видал, как я иду из ресторана
Со шведкою... и сплетню распустил.
Кому-нибудь я поломал бы кости
В один прекрасный день и повод дал
Для разговора бы, что вот, скандал...
Нет, выше сил молчать, кипя от злости.
Я целый день курю и что-то пью
Американское, тупея разом.
Что выпивка! Поддерживал бы разум
Похожую на розу жизнь мою!
Ложатся долгой чередою строки.
Талантик мой, как вижу, мне не впрок.
Вся жизнь моя - убогий хуторок,
Где дух изнемогает одинокий.
Британцы - хладнокровнейший народ,
Спокойнейший. Подобных в мире нету.
Для них судьба ясна: подбрось монету
И счастье к одному из них придет.
Но я - из той породы португальцев,
Что без работы, Индию открыв,
Остались. Правда, я покуда жив,
Но только смерть - удел таких страдальцев.
А, дьявол побери весь белый свет!
Наскучила и жизнь и обстановка.
Мне мерзок стал Восток. Он - как циновка,
Скатать ее - всех красок нет как нет.
И снова опий. Бесконечно жуток
Долг проползти сквозь столько дней подряд.
А тех благонадежных, что едят
И спят в одно и то же время суток,-
Побрал бы черт! Но вся моя беда -
Расстройство нервов, безнадежно хворых.
Кто увезет меня в края, в которых
Я захочу остаться навсегда?
Увы! И сам томленья не отрину!
Мне стал бы нужен опий, но иной -
Что в краткий миг покончил бы со мной
И в смерть меня вогнал бы, как в трясину!
О лихорадка! Это ль не она?
Нет, в самом деле, это лихорадка.
Жизнь длится от припадка до припадка.
Что ж, истина открылась - хоть одна.
Настала ночь. Рожок зовет на ужин.
Общественная жизнь - всего важней!
Блюди, блюди чередованье дней!
Вот так-то! И хомут тебе не нужен!
Нет, вряд ли это все мне с рук сойдет.
Увы - не обойтись без револьвера,
И лишь тогда вернется в сердце вера
И, может быть, закончится разброд.
Кто взглянет на меня, сочтет банальной
Всю жизнь мою... Ах, мой наивный друг...
Ведь это мой монокль на все вокруг
Глядит с усмешкой неоригинальной.
Любое сердце сгинуло б давно,
Лишь встретившись с моим астральным
мраком.
Сколь многим под таким же точно фраком
Мой вечный страх скрывать не суждено?
Еще хотя б настолько я снаружи
Изящно сложен был, как изнутри!
Скольжу в Мальстрем, - увы, держу пари,
Что я хочу скользить в него к тому же!
Я лишний человек, и в этом суть.
Пускай протерт рукав, засален лацкан,
Но ты, мечтой высокою заласкан,
С презреньем можешь на других взглянуть!
Мне хочется порой завыть от злобы,
Кусать и грызть свои же кулаки.
Да, это было б нормам вопреки
И зрителей почтенных развлекло бы.
Абсурд, на сказочный цветок похож
Той Индии, которой нет в помине
В морях Индийских,- мне зажегся ныне.
Спаси меня, Господь, иль уничтожь!
Лежать бы, ничего не замечая
Здесь, в кресле,- а конец для всех един.
Я по призванью - истый мандарин,
Но нет циновки, полога и чая.
Ах, как бы очутиться я хотел
В гробу, в могиле, под земным покровом.
Жизнь провоняла табаком лавровым.
Куренье - мой позор и мой удел.
Избавь меня, о Боже, от обузы
Всей тьмы, скопившейся во мне, внутри!
Достаточно комедий! Отвори
Моей душе спасительные шлюзы!
Суэцкий канал, с борта парохода
Португалия - Всюду - Всегда, одиннадцатое июня
тысяча девятьсот пятнадцатого...
Эла-а-а-а-а-а!
Отсюда, из Португалии, где все эпохи едины
в моем мозгу,
Приветствую тебя, Уолт, мой брат по Вселенной,-
Я, с моноклем, в пиджаке с зауженной талией,
Тебя недостоин, ты это знаешь, Уолт,
Недостоин посылать тебе приветствие, мне этого
не дано...
Во мне слишком много инерции, я слишком часто
скучаю,
Но я породы твоей, ты знаешь об этом, я понимаю
тебя и люблю,
И хотя я не знал о тебе, рождаясь в год,
когда ты умирал,
Но знаю, что ты меня тоже любил и знал меня,
в этом счастье мое,
Я знаю, что ты меня знал, увидел меня и постиг,
Я знаю, что это был я, хоть в Бруклине лет
за десять до моего же рождения,
Хоть на Руа-де-Оуро, в размышлениях обо всем,
чего нет на Руа-де-Оуро,
И так же, как чувствовал ты,- чувствую я,
так пожмем же руки друг другу,
Руки друг другу пожмем, Уолт, руки пожмем,
а Вселенная будет в душах у нас танцевать.
О всегда современный и вечный певец конкретности
абсолюта,
Страстный любовник растленной Вселенной,
Великий развратник, причастный растленью предметов,
Возбуждаемый деревом, камнем, личностью или
профессией,
Гон событий, случайных встреч, наблюдений
серьезных,
Мой основной возбудитель, на котором держится все,
Мой великий герой, перепрыгнувший Смерть,
Мычанием, визгом и ревом славящий Бога!
Певец жестокого братства и всеобщей нежности,
Демократ величайший, причастный всему душою
и телом,
Карнавал поступков, вакханалия тем,
Близнец любого порыва,
Жан-Жак Руссо природы, творящей машины,
Гомер ускользающей плоти, почти что бесплотной,
Шекспир ощущений, постигших котел паровой,
И Мильтон, и Шелли горизонта грядущего
электричества!
Плацента всех выражений лица,
Спазм неизбежный всего, в чем просыпаются силы,
Платный сожитель Вселенной,
Публичная девка звездных систем...
Сколько раз я целую твой портрет!
Там, где ты пребываешь (где - не знаю, но знаю:
у Бога),
Ты чувствуешь поцелуи мои, чувствуешь их настоящую
страстность (не стесняюсь),
И тебе, уж хочешь не хочешь, приятны они, и ты
благодарен,
Я откуда-то знаю об этом, это - духовная
радость моя.
Непривлекателен ты, но циклопичен и мускулист,
Пусть пред Вселенной бывал ты как женщина робок,
А любая травинка и камень, любой человек были порой
для тебя Вселенной.
Эвоэ, старина Уолт, мой великий товарищ!
Я причастен твоей вакханалии чувства свободы,
Я - из собратий твоих, от подошв и до снов,
Я - из собратий твоих, посмотри на меня, вот я
пред тобою, стало быть, и перед Богом:
Внешность - нутро... Тело мое для тебя лишь догадка,
но душу ты видишь -
Посмотри на меня: вот я, Алваро де Кампос,
морской инженер,
Поэт - сенсационист,
Я не твой ученик, и не друг, и не панегирист,
Ты знаешь, что я - это попросту Ты, и ты этим
доволен!
Я читать умею тебя строку за строкой...
В них избыток всего, что чувствам доступно...
Рассекаю стихи твои словно толпу, что меня обступает,
Слыша запахи пота, машинного масла, я жажду
конкретного дела,
Читая твои стихи, достигаю высот и не знаю, читаю
или живу,
Не знаю, где место мое в реальности или
в твоих стихах.
Не знаю, когда ногами стою на земле,- вверху ли
моя голова,
Или вниз головою вишу на каком-то устройстве,
На потолке настоящем тобою придуманных толп,
Посреди потолка твоих невозможных энергий.
Все двери да распахнутся передо мной!
В силу того, что я обязан пройти!
Мой пропуск? Уолт Уитмен!
Пропуска, впрочем, не нужно...
Прохожу без вопросов...
Если было бы нужно - я бы высадил двери...
Да, сколь я ни хрупок, ни цивилизован,
Высажу двери, ибо в этот момент я не хрупок ничуть,
Ибо я - плоть, что мыслит, Вселенная, требующая
дороги,
И я пройду, ибо если желаю пройти, то я - Бог!
Пусть мусор отживший уберут с моей тропы!
Фургонами прочь все эти эмоции!
Долой отсюда, политики, литераторы,
Мирные коммерсанты, полиция, девочки, их партнеры,
Все это - буква, несущая смерть, не дух, дарующий
жизнь.
Однако дух, дарующий жизнь в сей миг,- это Я!
Ничьему бы сыну... не пересечь мне дорогу!
Дорога моя - бесконечно куда-то наружу,
пока не дойду до конца!
Способен ли я дойти до конца или нет, это тебе
неизвестно,
Также и мне и, видимо, Богу, моему чувству
Бесконечности...
Впрочем, вперед!
Шпоры в бока!
Вот они, шпоры, я - собственный конь,
на себя же сажусь,
Ибо я по собственной воле сливаюсь субстанцией
с Богом,
Чем угодно могу быть, также ничем или чем-то,
Как пожелаю... И дела нет никому...
Безумие, бешенство! Можно прыгать и можно