– Тебя как зовут-то, спасатель? – поинтересовался я у гостя. Сам он, похоже, представляться не собирался.
– Иван Денисыч, – внезапно прорезавшимся басом ответил тот. Судя по голосу и напряженной физиономии, парень честно пытался мыслить. Отличник БиПП, мать его. Зато, наверное, стреляет хорошо.
– Что с гостями-то делать будем, Ванечка?
Сам я уже давно всё понял, но как же мне не хотелось-то… И не передать. Ему, видимо, тоже было неуютно, но по другой причине. В его личном комплексном плане ничего такого не значилось, а принимать решения Иван Денисович пока ещё не привык. По сроку службы не положено.
– Что делать, что делать?! – раздражённо повторил он. – Мочить будем, вот что делать! Не с собой же их тащить?
– Креативненько, – кисло согласился я. Ну не было во мне энтузиазма, хоть ты тресни. Ударом на удар – да, это понятно, а вот так, «контрольку» в голову… Противно.
Негромкий звонок прозвучал в номере как гром с ясного неба. Телефон выдержал паузу и разразился следующей трелью. Мы переглянулись. Ни друзей, ни знакомых у меня в гостинице не было. У Ивана Денисовича тем более, это ясно читалось на его лице. Значит…
– Уходим, – прочёл я по его губам.
Отработанным до автоматизма движением распахнув пиджак и вытянув откуда-то из-за спины аккуратную тушку «Глока», Ванечка сделал несколько лёгких, скользящих шагов, приоткрыв дверь, выглянул в коридор. Оставшись, видимо, доволен результатами осмотра, он так же стремительно вернулся в комнату и, остановившись посредине, принялся деловито прилаживать к пистолету глушитель.
Свой, трофейный, ствол я по-прежнему держал в правой руке, оставалось лишь подхватить в левую заранее собранный портплед и бодро зашагать к выходу. Можно было бы, конечно, снять трубку и попытаться выяснить, какого эффекта добиваются на том конце провода, но я буквально кожей чувствовал, что вряд ли это будет хорошо. Тем более что на шестом звонке этот эксперимент как-то сам собою прекратился. Я поравнялся с Иваном Денисовичем, он как раз в этот момент закончил свои манипуляции с глушителем, и – время понеслось вскачь.
Все произошло практически одновременно. Неуловимым движением вскинув пистолет, он направляет его в сторону лежавших на полу людей. Хлопок – мощный удар подбрасывает голову мужчины, и на его высоком, с большими залысинами лбу появляется аккуратная дырочка. На полу стремительно расплывается кровавая слякоть; я толкаю Ивана и злобно шиплю: «Отойди, я сам!» – он удивлённо смотрит на меня, но подчиняется, делая шаг в сторону. А я дважды нажимаю на спуск, ювелирно укладывая пули в миллиметре от головы девушки, уже плывущей в луже чужой крови. В это мгновение глаза Элины Шланиц открываются. Неимоверно долгая доля секунды и – её взгляд, в котором одновременно живут ненависть, удивление, понимание, благодарность и ещё сотня чувств, не имеющих имени. Потом она утыкается лицом в окровавленное плечо своего напарника. Ничего не заметивший Ванечка нетерпеливо окликает меня. До конца своей жизни парень будет твёрдо верить, что видел ДВУХ покойников, рядком лежащих на полу гостиничного номера. Полная, стопроцентная иллюзия. Что же это я учудил-то, а?
Разбираться в сложной мотивации своих поступков у меня времени нет. Подцепил вирус гуманизма? Поскольку при моём образе жизни эта штука автоматически приводит к летальному исходу… Буратино, ты сам себе враг, ей-ей.
Коридор прекрасно освещён, чисто убран и чарующе пуст. Мертвая тишина. В хорошем смысле этого слова. Иван Денисович и я грациозно пробираемся по неодушевлённому пространству, не забывая, впрочем, пристально изучать окрестности.
Едва покинув номер, мы, не сговариваясь, ринулись в сторону противоположную лифту. Профессионализм, понимаете ли, его не пропьёшь. Добравшись до дверей, ведущих на пожарную лестницу, я вдруг вспомнил, что сам, лично, возжелал поселиться на двенадцатом этаже. Нет, определённо, если человек дурак, то это навсегда. Идти-то теперь сколько? Вот-вот…
Спускаемся. Чинно, мирно, оружие на виду не держим, страшных глаз никому не делаем. Потому что – некому. Первые признаки жизни появляются где-то в районе четвёртого этажа. Внизу мягко шлёпает дверь, слышны шаги. Торопливые шаги, между прочим, почти бежит человек. Это вверх-то, да при живом лифте? Местный городской сумасшедший? Не верю… Спутник мой тоже преисполнен скептицизма. Без слов, на пальцах уточняем стратегию.
Иван Денисович, как личность менее известная, продолжает угрюмо шлёпать вниз, поплёвывая на грозящую МНЕ опасность. А я тем временем успеваю бесшумно юркнуть в дверь на третьем этаже и жду любителя пеших прогулок по лестницам, старательно изображая из себя часть интерьера.
С Ванечкой они разминулись мирно, хотя эта встреча и заставила нашего противника (а кем ещё он мог быть?) собраться. Но ничего не произошло и, сам того не осознавая, незнакомец расслабился. Естественная реакция балбеса-недоучки. Его внимание на самую малость притупилось, и это как раз в тот момент, когда он вступил на площадку третьего этажа. Торжественной встречи мужчина не заказывал, так что я не виноват. На моё внезапное появление он, разумеется, отреагировал, но получилось у него это так себе, на «троечку». Успел обернуться, повёл в мою сторону пистолетом, рот открыл. И получил ногой по локтю, ею же под коленку и на сладкое кулаком по основанию черепа. Когда он начал падать, я с нежностью принял его на ручки. А тут и Денисыч прибежал. Вдвоём мы пристроили незнакомца в максимально неудобной для него позиции, прижав лицом к перилам. Просунутые сквозь перила руки «плохиша» сцепили у него же на затылке наручниками. Опять-таки его собственными, только что конфискованными. Больше в его карманах ничего полезного не было. Мы с коллегой переглянулись.
– Время, – сказал он.
– Интересно, – ответил я.
– Три минуты, – без особых, впрочем, колебаний согласился Ванечка.
Взяв в руки оружие незнакомца, он с двумя стволами встал на охрану порядка. Кстати, пистолетик у побитого мной дядечки был хороший. «Бердыш». Отменный пистолетик. Чужие с такими не ходят. Я умеренно сильно треснул пленника по почкам и, обойдя его, пару раз ткнул пальцем в нервные узлы. Результат не замедлил сказаться. Не кричал он только потому, что рот был занят глушителем моего пистолета. Клиент был вполне готов к диалогу.
– Кто послал? – спросил я вежливо.
И что он ответил, как вы думаете?
Короче говоря, наша беседа, постоянно прерываемая моими затрещинами и его мычанием, была скучна и малоинтересна. Не знал он ничего путного и упрямым оказался, как эшелон баранов. Бывший опер, трудится на ниве частной охраны, фирма «Опыт». Сегодня утром вызвал бригадир, сказал чего-как, фотку дал. Мою фотографию в смысле. Приехало их сюда, в Хельсинки, трое, ещё один встречал уже здесь. Кто такой – никто не знает. Дал оружие, благо пользоваться все умеют, привёз в гостиницу. Позвонили снизу, от портье, ну и пошли, двое на лифте, он пешком, один внизу ждёт.
Три минуты истекли, коллега поглядывал на меня с неодобрением, пора было сворачиваться. Я и свернулся. Бывший мент, а ныне бравый охранник частной собственности умер, не успев этого заметить. Видать, зря я боялся вирусов гуманизма. Не прилипает. Иммунитет, наверное.
Оставив тело неприятеля в назидание потомкам, мы маршевым шагом спустились вниз. Походный порядок оставался тем же: впереди Иван Денисович на боевом коне, следом я, с гаубицей наперевес.
Большой холл был пуст, лишь одинокая девушка-портье маялась за стойкой, да известного вида господин вальяжно развалился в мягком кресле. Короткий ёжик волос, костюм, довольно дорогой, но дурно сидящий, золотая «гайка» на пальце и взгляд. Взгляд человека, который выбирает, что ему взять. Не купить, нет. Именно взять. Какой тут, к чёрту, гуманизм…
Иван деловито прошёл к стойке и с места в карьер начал кокетничать с мгновенно оживившейся девушкой, а я, выждав несколько минут, просто открыл дверь, ведущую в холл, и встал на пороге. В принципе, я хотел бы, чтобы этот «часовой» в кресле меня увидел, но надеяться на это особенно не стоило – браток прочно увяз в каких-то одному ему известных далях и, вообще, кажется, собирался вздремнуть. Честно говоря, у меня появились сильные сомнения относительно уровня моих «ловцов». Если у них все охотники похожи на этого, то зря они затеяли это сафари. Хотя… Возможно, мне специально показывали то, что я должен был увидеть. Помахать перед носом веточкой, а потом со всей дури садануть оглоблей – почерк-то знакомый, я и сам так умею. Только задача у меня другая, некогда демонстрации устраивать, надо врезать так, чтобы небо с овчинку показалось, а там поглядим, чего достигли.
Я покопался в карманах, нашел десятицентовую монетку – «дайм». Иван прочно завладел вниманием девушки, она и так, кроме него, уже ничего не видела и не слышала, но вот если я сделаю пару шагов влево… То меня совершенно точно никто не заметит. Что и требовалось доказать. Убедившись в правильности своих выкладок, я в последний раз полюбовался на свиноподобную физиономию гражданина в кресле и аккуратно запустил в него монеткой. Расстояние для прицельного броска было слишком велико, да я и не стремился к особой точности. «Дайм» упал точно на грудь отдыхающему в кресле «фавну» Он удивлённо поднял уже совершенно осоловевшие глаза, заметил меня, узнал – и осел в кресле. Два тихих хлопка слились в один, и этот единственный так и остался никем не замеченным. А господин в кресле просто уснул. Совсем уснул, я бы так сказал.
Затем я, не торопясь, присоединился к Ивану и, отвесив по-фински тонкий и горячий комплимент милой девушке, отдал ей ключи, сообщив попутно, что отправляюсь развеяться и как следует отдохнуть в весёлом городе Хельсинки. Она пожелала мне «доброй охоты», и я спокойно, размеренным шагом вышел из отеля, столь же неторопливо прошествовал на автостоянку и уселся в серебристый «SAAB». Спустя несколько минут ко мне присоединился Иван Денисович, в лучших традициях «конторы» разыгравший для милой девушки сценку «а я и знать не знаю этого господина». Заодно он убедился, что никакого видеонаблюдения в этом отеле не было и в помине.
Управляемый Ваней «SAAB» чинно прошелестел мимо парадного подъезда и – мы рванули так, что разрешённые местными правилами «мало-кэмэ в час» живенько накрылись драной панамкой. Нет, ребята, вовремя смыться – это ещё полдела. Главное – добиться красоты процесса!
Глава вторая
– Иван Денисыч, – внезапно прорезавшимся басом ответил тот. Судя по голосу и напряженной физиономии, парень честно пытался мыслить. Отличник БиПП, мать его. Зато, наверное, стреляет хорошо.
– Что с гостями-то делать будем, Ванечка?
Сам я уже давно всё понял, но как же мне не хотелось-то… И не передать. Ему, видимо, тоже было неуютно, но по другой причине. В его личном комплексном плане ничего такого не значилось, а принимать решения Иван Денисович пока ещё не привык. По сроку службы не положено.
– Что делать, что делать?! – раздражённо повторил он. – Мочить будем, вот что делать! Не с собой же их тащить?
– Креативненько, – кисло согласился я. Ну не было во мне энтузиазма, хоть ты тресни. Ударом на удар – да, это понятно, а вот так, «контрольку» в голову… Противно.
Негромкий звонок прозвучал в номере как гром с ясного неба. Телефон выдержал паузу и разразился следующей трелью. Мы переглянулись. Ни друзей, ни знакомых у меня в гостинице не было. У Ивана Денисовича тем более, это ясно читалось на его лице. Значит…
– Уходим, – прочёл я по его губам.
Отработанным до автоматизма движением распахнув пиджак и вытянув откуда-то из-за спины аккуратную тушку «Глока», Ванечка сделал несколько лёгких, скользящих шагов, приоткрыв дверь, выглянул в коридор. Оставшись, видимо, доволен результатами осмотра, он так же стремительно вернулся в комнату и, остановившись посредине, принялся деловито прилаживать к пистолету глушитель.
Свой, трофейный, ствол я по-прежнему держал в правой руке, оставалось лишь подхватить в левую заранее собранный портплед и бодро зашагать к выходу. Можно было бы, конечно, снять трубку и попытаться выяснить, какого эффекта добиваются на том конце провода, но я буквально кожей чувствовал, что вряд ли это будет хорошо. Тем более что на шестом звонке этот эксперимент как-то сам собою прекратился. Я поравнялся с Иваном Денисовичем, он как раз в этот момент закончил свои манипуляции с глушителем, и – время понеслось вскачь.
Все произошло практически одновременно. Неуловимым движением вскинув пистолет, он направляет его в сторону лежавших на полу людей. Хлопок – мощный удар подбрасывает голову мужчины, и на его высоком, с большими залысинами лбу появляется аккуратная дырочка. На полу стремительно расплывается кровавая слякоть; я толкаю Ивана и злобно шиплю: «Отойди, я сам!» – он удивлённо смотрит на меня, но подчиняется, делая шаг в сторону. А я дважды нажимаю на спуск, ювелирно укладывая пули в миллиметре от головы девушки, уже плывущей в луже чужой крови. В это мгновение глаза Элины Шланиц открываются. Неимоверно долгая доля секунды и – её взгляд, в котором одновременно живут ненависть, удивление, понимание, благодарность и ещё сотня чувств, не имеющих имени. Потом она утыкается лицом в окровавленное плечо своего напарника. Ничего не заметивший Ванечка нетерпеливо окликает меня. До конца своей жизни парень будет твёрдо верить, что видел ДВУХ покойников, рядком лежащих на полу гостиничного номера. Полная, стопроцентная иллюзия. Что же это я учудил-то, а?
Разбираться в сложной мотивации своих поступков у меня времени нет. Подцепил вирус гуманизма? Поскольку при моём образе жизни эта штука автоматически приводит к летальному исходу… Буратино, ты сам себе враг, ей-ей.
Коридор прекрасно освещён, чисто убран и чарующе пуст. Мертвая тишина. В хорошем смысле этого слова. Иван Денисович и я грациозно пробираемся по неодушевлённому пространству, не забывая, впрочем, пристально изучать окрестности.
Едва покинув номер, мы, не сговариваясь, ринулись в сторону противоположную лифту. Профессионализм, понимаете ли, его не пропьёшь. Добравшись до дверей, ведущих на пожарную лестницу, я вдруг вспомнил, что сам, лично, возжелал поселиться на двенадцатом этаже. Нет, определённо, если человек дурак, то это навсегда. Идти-то теперь сколько? Вот-вот…
Спускаемся. Чинно, мирно, оружие на виду не держим, страшных глаз никому не делаем. Потому что – некому. Первые признаки жизни появляются где-то в районе четвёртого этажа. Внизу мягко шлёпает дверь, слышны шаги. Торопливые шаги, между прочим, почти бежит человек. Это вверх-то, да при живом лифте? Местный городской сумасшедший? Не верю… Спутник мой тоже преисполнен скептицизма. Без слов, на пальцах уточняем стратегию.
Иван Денисович, как личность менее известная, продолжает угрюмо шлёпать вниз, поплёвывая на грозящую МНЕ опасность. А я тем временем успеваю бесшумно юркнуть в дверь на третьем этаже и жду любителя пеших прогулок по лестницам, старательно изображая из себя часть интерьера.
С Ванечкой они разминулись мирно, хотя эта встреча и заставила нашего противника (а кем ещё он мог быть?) собраться. Но ничего не произошло и, сам того не осознавая, незнакомец расслабился. Естественная реакция балбеса-недоучки. Его внимание на самую малость притупилось, и это как раз в тот момент, когда он вступил на площадку третьего этажа. Торжественной встречи мужчина не заказывал, так что я не виноват. На моё внезапное появление он, разумеется, отреагировал, но получилось у него это так себе, на «троечку». Успел обернуться, повёл в мою сторону пистолетом, рот открыл. И получил ногой по локтю, ею же под коленку и на сладкое кулаком по основанию черепа. Когда он начал падать, я с нежностью принял его на ручки. А тут и Денисыч прибежал. Вдвоём мы пристроили незнакомца в максимально неудобной для него позиции, прижав лицом к перилам. Просунутые сквозь перила руки «плохиша» сцепили у него же на затылке наручниками. Опять-таки его собственными, только что конфискованными. Больше в его карманах ничего полезного не было. Мы с коллегой переглянулись.
– Время, – сказал он.
– Интересно, – ответил я.
– Три минуты, – без особых, впрочем, колебаний согласился Ванечка.
Взяв в руки оружие незнакомца, он с двумя стволами встал на охрану порядка. Кстати, пистолетик у побитого мной дядечки был хороший. «Бердыш». Отменный пистолетик. Чужие с такими не ходят. Я умеренно сильно треснул пленника по почкам и, обойдя его, пару раз ткнул пальцем в нервные узлы. Результат не замедлил сказаться. Не кричал он только потому, что рот был занят глушителем моего пистолета. Клиент был вполне готов к диалогу.
– Кто послал? – спросил я вежливо.
И что он ответил, как вы думаете?
Короче говоря, наша беседа, постоянно прерываемая моими затрещинами и его мычанием, была скучна и малоинтересна. Не знал он ничего путного и упрямым оказался, как эшелон баранов. Бывший опер, трудится на ниве частной охраны, фирма «Опыт». Сегодня утром вызвал бригадир, сказал чего-как, фотку дал. Мою фотографию в смысле. Приехало их сюда, в Хельсинки, трое, ещё один встречал уже здесь. Кто такой – никто не знает. Дал оружие, благо пользоваться все умеют, привёз в гостиницу. Позвонили снизу, от портье, ну и пошли, двое на лифте, он пешком, один внизу ждёт.
Три минуты истекли, коллега поглядывал на меня с неодобрением, пора было сворачиваться. Я и свернулся. Бывший мент, а ныне бравый охранник частной собственности умер, не успев этого заметить. Видать, зря я боялся вирусов гуманизма. Не прилипает. Иммунитет, наверное.
Оставив тело неприятеля в назидание потомкам, мы маршевым шагом спустились вниз. Походный порядок оставался тем же: впереди Иван Денисович на боевом коне, следом я, с гаубицей наперевес.
Большой холл был пуст, лишь одинокая девушка-портье маялась за стойкой, да известного вида господин вальяжно развалился в мягком кресле. Короткий ёжик волос, костюм, довольно дорогой, но дурно сидящий, золотая «гайка» на пальце и взгляд. Взгляд человека, который выбирает, что ему взять. Не купить, нет. Именно взять. Какой тут, к чёрту, гуманизм…
Иван деловито прошёл к стойке и с места в карьер начал кокетничать с мгновенно оживившейся девушкой, а я, выждав несколько минут, просто открыл дверь, ведущую в холл, и встал на пороге. В принципе, я хотел бы, чтобы этот «часовой» в кресле меня увидел, но надеяться на это особенно не стоило – браток прочно увяз в каких-то одному ему известных далях и, вообще, кажется, собирался вздремнуть. Честно говоря, у меня появились сильные сомнения относительно уровня моих «ловцов». Если у них все охотники похожи на этого, то зря они затеяли это сафари. Хотя… Возможно, мне специально показывали то, что я должен был увидеть. Помахать перед носом веточкой, а потом со всей дури садануть оглоблей – почерк-то знакомый, я и сам так умею. Только задача у меня другая, некогда демонстрации устраивать, надо врезать так, чтобы небо с овчинку показалось, а там поглядим, чего достигли.
Я покопался в карманах, нашел десятицентовую монетку – «дайм». Иван прочно завладел вниманием девушки, она и так, кроме него, уже ничего не видела и не слышала, но вот если я сделаю пару шагов влево… То меня совершенно точно никто не заметит. Что и требовалось доказать. Убедившись в правильности своих выкладок, я в последний раз полюбовался на свиноподобную физиономию гражданина в кресле и аккуратно запустил в него монеткой. Расстояние для прицельного броска было слишком велико, да я и не стремился к особой точности. «Дайм» упал точно на грудь отдыхающему в кресле «фавну» Он удивлённо поднял уже совершенно осоловевшие глаза, заметил меня, узнал – и осел в кресле. Два тихих хлопка слились в один, и этот единственный так и остался никем не замеченным. А господин в кресле просто уснул. Совсем уснул, я бы так сказал.
Затем я, не торопясь, присоединился к Ивану и, отвесив по-фински тонкий и горячий комплимент милой девушке, отдал ей ключи, сообщив попутно, что отправляюсь развеяться и как следует отдохнуть в весёлом городе Хельсинки. Она пожелала мне «доброй охоты», и я спокойно, размеренным шагом вышел из отеля, столь же неторопливо прошествовал на автостоянку и уселся в серебристый «SAAB». Спустя несколько минут ко мне присоединился Иван Денисович, в лучших традициях «конторы» разыгравший для милой девушки сценку «а я и знать не знаю этого господина». Заодно он убедился, что никакого видеонаблюдения в этом отеле не было и в помине.
Управляемый Ваней «SAAB» чинно прошелестел мимо парадного подъезда и – мы рванули так, что разрешённые местными правилами «мало-кэмэ в час» живенько накрылись драной панамкой. Нет, ребята, вовремя смыться – это ещё полдела. Главное – добиться красоты процесса!
Глава вторая
Леса, перелески. Дорога шоссейная. Раннее утро, довольно туманное. И на обочинах – куча на куче и кучей погоняет. По всем приметам – родина. Надо бы отметить, а я вот уже четыре часа за рулём, и ни в одном глазу. Согласно документам, получившим одобрение сначала финских, а затем отечественных пограничников, я шофёр и телохранитель вице-президента российско-финской туристической фирмы «SUOMI-TURS», с правом вождения автомобиля, ношения оружия и имеющий в наличии и то и другое. Выданный мне «боссом» «макаров» уютно пристроился в плечевой кобуре. Вот ведь – мелочь, а приятно. Сам «босс» в податливом окружении двух милых глазу дам возлежит на заднем сиденье и, кажется, дрыхнет, утомлённый праведными трудами. Дамы шефа не интересуют, обе девушки достаточно давно находятся в его прямом подчинении и явно пребывают в чинах не ниже старшего прапорщика. С собой мы их взяли для художественной завершённости образа ошалевшего от доходов «нового русского». Эту роль на двух пограничных постах с блеском исполнил Иван Денисович, сорвав шквал оваций и совершенно, до полной невидимости затмив мою скромную персону. Что, в общем, нам и требовалось. Заодно я стал жгучим блондином, а вместо шрама на правой щеке у меня появилась не сильно приметная родинка. Одна из двух Ванечкиных прелестниц оказалась настоящей колдуньей по части грима. Хотя, наверное, это далеко не всё, что она хорошо умеет делать. Вон как глазами-то стреляет… Лапочка!
Однако за всё в жизни нужно платить. И теперь в счёт новых документов, полученных взамен оставленных в Финляндии, и новой внешности, которая мне категорически не нравится, я изо всех сил рулю по бескрайним просторам родины, а Иван Денисович нагло дрыхнет на плече светловолосой гурии. Используя, между прочим, служебное положение в личных целях.
Последние часа два, минувшие с момента пересечения контрольного пункта в Ваалимаа, я мучительно пытался уяснить, хотя бы в общих чертах, что же такое происходит вокруг меня, со мной лично и вообще в мире. Складывалось ощущение, что мною злостно оттоптана чья-то любимая мозоль, причём были основания подозревать, что мозолистых недругов рядом крутится чуть больше, чем один. «Сионские близнецы» и явившиеся вслед за ними полупрофессиональные охотники явно проходили по разным статьям дохода. Когда я звонил из Амстердама Стрекалову, ни о каких сложностях с пересечением границ речь не заходила.
Значит, это старые хвосты. Но тогда вообще получается полный бред. В России я сильно насолил мужчинам, которые перегоняли героин в Европу сотнями килограммов и чудно ориентировались в секретных досье ФСБ. И эти бойкие хлопцы, с лёгкостью вычислившие время и место моего появления в стране, присылают компанию полусонных уголовников, которых только ленивый на завтрак не скушает? Бред какой-то… Или же, как я уже успел предположить ранее, очень тонкий расчёт большого профессионала, с которым я ещё намаюсь в будущем. Тьфу-тьфу-тьфу!
Что же касается оставшихся в отеле попутчиков и «сожителей», внезапно воспылавших жаждой крови, то здесь совсем тёмный лес. Или же меня с кем-то перепутали, что вряд ли, или они просто дураки. И я – дурак. Потому что совершенно не понимаю, какого рожна им было нужно? А спросить не успел. И в довершение ко всему, оставил в живых эту «Мисс Русскоязычная Америка». Что на меня нашло, зачем… в «длань Господню», простите, не верится, а логика буксует мертво. Но мнилось мне упрямо, что свидеться ещё придётся, обязательно свидимся, всенепременно. М-да…
Резко ударив по тормозам, я аккуратно прогулял всю честную компанию, заселившую кожаный «вольвовский» салон, от спинок заднего сиденья до спинок переднего.
– А ну, сарынь, на кичку! Атаман гулять хочет!
От такого вступления экипаж моментально проснулся, чем я не замедлил воспользоваться.
– Давай, красавица, садись за руль. У босса твоего кураж пошёл, он шофёру будет доказывать, что любая блядь могёт управлять государством. У тебя права-то есть, лапушка?
Разумеется, права у неё были. Какой же старший прапорщик без прав? И вот, гениально проведя эту рокировку, я с чувством глубокого удовлетворения пристроился на свободном плече оставшейся на заднем сиденье «труженицы невидимого фронта». Уже засыпая, я подумал, что если бы народа в машине было поменьше, а сил у меня – побольше, то чувство удовлетворения случилось бы куда как более глубоким. Если каждому прапорщику выдать такую грудь… Какая там, в баню, оборона!
Закончилось всё это приключение крайне удачно. Мы приехали. Не то чтобы уж очень ранним, но и не поздним утром две милые девушки и с трудом проснувшийся Иван Денисович выгрузили моё отчаянно протестующее тело на Кронверкской набережной. Честно говоря, когда я окончательно соотнёс себя с местом действия, то что-то очень важное в моей душе встало боком. Именно в этом доме, населённом в лохматые годы людьми не чуждыми партии и правительству, родился и вырос Борис Кочетов, один из немногих по-настоящему близких мне людей. Мой друг. С которым мы тоннами жрали соль вперемежку с дерьмом в Афганистане. И которого я лично, пусть и не желая того, убил в Париже. Вот она, родина. Э-э-э-х!
Времена исторического материализма отошли в прошлое, и дом этот, как и любой дом в центре Санкт-Петербурга, тихо, без лишних слёз и эмоций, давно пошёл по рукам. Спутниковые антенны на балконах, пуленепробиваемые окна – вид на Стрелку Васильевского острова притягивал «новых русских» почище любого магнита. Но и «старым русским» места пока ещё хватало. Ведомственная квартира «принимающей стороны» находилась на третьем этаже, была оборудована двумя стальными дверями с замками сейфовой величины, а также всеми прочими прелестями цивилизации, изрядно, впрочем, подержанными.
Иван Денисович с компанией были тут явно не впервые, так что жизнь стала налаживаться семимильными шагами. Покуда девицы обустраивали постель (меня как-то сразу задела её «односпальность»), Ваня, как старший по званию, обследовал холодильник и вытащил на свет божий сыр, банку каких-то рыбных консервов, кетчуп, бутылку водки и палку колбасы «Золотая салями». Мои стародавние коллеги эту колбасу проводили по разряду оперативных разработок вероятного противника: мол, когда юсовцы поняли, что мозговым штурмом им КГБ не одолеть, они решили нас через чёрный вход достать. Закуской.
Мы сели завтракать. После оленины в брусничном соусе колбаса шла неважно, можно сказать, совсем не шла. Разве что с водкой. Тут-то и выяснилось, что вся честная компания буквально через полчасика возвращается обратно, в Финляндию, так как труба зовёт и враг, понимаешь, не дремлет. Я ужасно расстроился, поняв, что завалить в одноместную казённую койку ни одну из прелестных прапорщиц мне так и не удастся. Да и они, похоже, грядущим подвигом особо не вдохновлялись.
Совместно взгрустнув над оставшейся в бутылке водкой, мы сердечно расстались. Они поехали в свою Суомию, стоять на страже интересов гипотетического россиянина, а я завалился спать в никем не согретую постель.
Проснулся я часам к пяти вечера. Во рту, на душе и вообще в организме ощущения царили мерзопакостнейшие. И не только водка была тому причиной. Опять, в который уже раз, мне снился Борис. Афган, небо, горы, пыль и крошка, выбиваемые пулями из стен, его лицо. Тонкая струйка крови, струящаяся из уголка губ. Последнее слово, сказанное им тогда, в «Бобини». «Вещий». Вещий?
Я выбрался из помятой постели, пошёл в кухню, перерыл там все шкафы и шкафчики в поисках кофе, нашёл. Сварил. Закурил, сел к окошку. Впору было головой об подоконник биться. Вещий… Не понял я тогда, что он хотел этим сказать, внимания не обратил. Скольких ошибок можно было бы избежать… Эх, Борька, Борька.
Вот, значит, кто на меня охотится. Ну, теперь здоровые чувства гуманизма и удивления можно смело откладывать в долгий ящик, в любых играх с Вещим они могут только помешать. Его нельзя убедить. Нельзя напугать. Можно лишь победить. И убить. Такая вот программа-минимум.
Человек предполагает, зато располагают все кому не лень. Стрекалов позвонил в 18.00, словно выжидал у телефона с секундомером в руках.
– Андрюха, здорово! Как дела? Выспался? Иван доложился, так что не напрягайся, я в курсе твоих заморочек.
– Добрый вечер, Виктор Викторович, – я был холоден и неприступен.
– Ого! Тебя что, в машине продуло? Прямо как дорогая тёлка из «Метелицы». «Добрый вечер, Виктор Викторович…» – передразнил он меня. – Я уже шестьдесят лет Виктор Викторович, из них тебя знаю как минимум десять. Это ты для Ивана – «Мистер Икс», а мне твои примочки по барабану. Кончай ваньку валять!
– Я субординацию соблюдаю, господин генерал.
Довольно удачная шутка, Стрекалов, как и многие его ровесники, терпеть не мог, когда его называли «господином». А я категорически отказывался отзываться на «Андрюху». Так что – «я мстю, и мстя моя страшна». Сердито посопев в трубку, он таки решил сменить гнев на милость, хотя не преминул ворчливым тоном добавить:
– Генерал-майор, между прочим. Знать надо, в каком чине начальство пребывает.
– Да я своего-то чина не знаю, – совершенно искренне возмутился я.
– От тоже! Бином Ньютона… Майор. Служба внешней разведки. Приказ от 27 мая сего года. Поздравляю, кстати.
«„Алекс – Юстасу. Вы – *** * * ***“. И Штирлиц понял, что ему присвоено звание Героя Советского Союза». Сказать, что я был просто удивлён, – это ничего не сказать.
– Виктор Викторович, я помню, мне «лейтенанта» и то со скрипом присваивали. Школ ваших специальных я не заканчивал, у меня и образование-то среднее. Вы, часом, ничего не перепутали?
– Милый ты мой, да кого это трогает? Ты работаешь? Работаешь! Результат даёшь? Даёшь! В конце концов, если я генерал-майор, почему бы тебе не быть майором? Херня всё это, бирюльки. Раз мне права даны, я их и буду пользовать. Тебе-то какая разница?
– Да, в общем, никакой, – честно ответил я. – А в полковники произвести можете?
– Не, Андрюха, ты совсем охренел! Давай, говори по делу, некогда мне с тобой лясы точить. Когда в Москве будешь?
Я подобрался. Шутки закончились. Отличать весельчака и балагура Виктора Викторовича от генерала Стрекалова за эти годы я научился.
– Когда прикажете.
– Молодец, – одобрил он. – Тогда слушай. В 23.00 будешь на Московском вокзале…
Шёл уже третий час моих, на первый взгляд бессмысленных, блужданий по областям, окружающим самый что ни на есть центральный вокзал в Питере. Ни по количеству приходящих и уходящих отсюда поездов, ни по специфической биосфере, усиленно паразитирующей на теле этого рукотворного Вавилона, Московский вокзал не имел себе равных в городе. Это был, есть, и похоже, что будет всегда, маленький кусочек большой Москвы, неведомо каким образом просочившийся, выживший и исправно функционирующий в совершенно чуждом ему окружении дворцов, каналов, мостов, Невского проспекта и белых ночей. Я исторически терпеть ненавидел всю эту лихорадочную толчею, расхристанность, всепроникающую грязь, но выданные мне ценные указания вкупе со сложившейся обстановкой никакой самодеятельности не допускали. Или, скажем так, почти не допускали.
И вот, с силу этого самого «почти», я с семи часов вечера болтался по перронам и буфетам, изо всех сил изображая собой местного жителя. Аборигена. В «хитрой квартирке» на Кронверкском нашлось множество различного барахла, способного довести до экстаза любого старьёвщика. Потрёпанные джинсы и многократно стиранная футболка, удачно дополненные очками в классической роговой оправе, помогли мне гениально воссоздать образ «интеллигентного работника бюджетной сферы, регулярно не получающего зарплату». Что довольно обычно для нашего, «самого идущего к очередным рубежам» государства. Затем я, с помощью предусмотрительно прихваченного с собой из Амстердама набора «Сделай сам», в течение получаса из жгучего блондина превратился в не менее жгучего брюнета. Поменяв заодно форму носа, полноту щек и цвет глаз. Зеркало утверждало, что борьба с красотой завершилась полным её поражением. Я аккуратно укутал свой портплед, явно выпадающий за рамки образа, в коричневую упаковочную бумагу и пристроил его на обнаруженную в кладовке тележку. Опознать во мне меня, после всех этих манипуляций, не смог бы даже родной папа. Лишь шрам и пистолет упрямо не желали соответствовать моему персонажу. И если с первым я поделать ничего не мог, то казённый ствол пришлось оставить, утирая скупые мужские слёзы.
Однако за всё в жизни нужно платить. И теперь в счёт новых документов, полученных взамен оставленных в Финляндии, и новой внешности, которая мне категорически не нравится, я изо всех сил рулю по бескрайним просторам родины, а Иван Денисович нагло дрыхнет на плече светловолосой гурии. Используя, между прочим, служебное положение в личных целях.
Последние часа два, минувшие с момента пересечения контрольного пункта в Ваалимаа, я мучительно пытался уяснить, хотя бы в общих чертах, что же такое происходит вокруг меня, со мной лично и вообще в мире. Складывалось ощущение, что мною злостно оттоптана чья-то любимая мозоль, причём были основания подозревать, что мозолистых недругов рядом крутится чуть больше, чем один. «Сионские близнецы» и явившиеся вслед за ними полупрофессиональные охотники явно проходили по разным статьям дохода. Когда я звонил из Амстердама Стрекалову, ни о каких сложностях с пересечением границ речь не заходила.
Значит, это старые хвосты. Но тогда вообще получается полный бред. В России я сильно насолил мужчинам, которые перегоняли героин в Европу сотнями килограммов и чудно ориентировались в секретных досье ФСБ. И эти бойкие хлопцы, с лёгкостью вычислившие время и место моего появления в стране, присылают компанию полусонных уголовников, которых только ленивый на завтрак не скушает? Бред какой-то… Или же, как я уже успел предположить ранее, очень тонкий расчёт большого профессионала, с которым я ещё намаюсь в будущем. Тьфу-тьфу-тьфу!
Что же касается оставшихся в отеле попутчиков и «сожителей», внезапно воспылавших жаждой крови, то здесь совсем тёмный лес. Или же меня с кем-то перепутали, что вряд ли, или они просто дураки. И я – дурак. Потому что совершенно не понимаю, какого рожна им было нужно? А спросить не успел. И в довершение ко всему, оставил в живых эту «Мисс Русскоязычная Америка». Что на меня нашло, зачем… в «длань Господню», простите, не верится, а логика буксует мертво. Но мнилось мне упрямо, что свидеться ещё придётся, обязательно свидимся, всенепременно. М-да…
Резко ударив по тормозам, я аккуратно прогулял всю честную компанию, заселившую кожаный «вольвовский» салон, от спинок заднего сиденья до спинок переднего.
– А ну, сарынь, на кичку! Атаман гулять хочет!
От такого вступления экипаж моментально проснулся, чем я не замедлил воспользоваться.
– Давай, красавица, садись за руль. У босса твоего кураж пошёл, он шофёру будет доказывать, что любая блядь могёт управлять государством. У тебя права-то есть, лапушка?
Разумеется, права у неё были. Какой же старший прапорщик без прав? И вот, гениально проведя эту рокировку, я с чувством глубокого удовлетворения пристроился на свободном плече оставшейся на заднем сиденье «труженицы невидимого фронта». Уже засыпая, я подумал, что если бы народа в машине было поменьше, а сил у меня – побольше, то чувство удовлетворения случилось бы куда как более глубоким. Если каждому прапорщику выдать такую грудь… Какая там, в баню, оборона!
Закончилось всё это приключение крайне удачно. Мы приехали. Не то чтобы уж очень ранним, но и не поздним утром две милые девушки и с трудом проснувшийся Иван Денисович выгрузили моё отчаянно протестующее тело на Кронверкской набережной. Честно говоря, когда я окончательно соотнёс себя с местом действия, то что-то очень важное в моей душе встало боком. Именно в этом доме, населённом в лохматые годы людьми не чуждыми партии и правительству, родился и вырос Борис Кочетов, один из немногих по-настоящему близких мне людей. Мой друг. С которым мы тоннами жрали соль вперемежку с дерьмом в Афганистане. И которого я лично, пусть и не желая того, убил в Париже. Вот она, родина. Э-э-э-х!
Времена исторического материализма отошли в прошлое, и дом этот, как и любой дом в центре Санкт-Петербурга, тихо, без лишних слёз и эмоций, давно пошёл по рукам. Спутниковые антенны на балконах, пуленепробиваемые окна – вид на Стрелку Васильевского острова притягивал «новых русских» почище любого магнита. Но и «старым русским» места пока ещё хватало. Ведомственная квартира «принимающей стороны» находилась на третьем этаже, была оборудована двумя стальными дверями с замками сейфовой величины, а также всеми прочими прелестями цивилизации, изрядно, впрочем, подержанными.
Иван Денисович с компанией были тут явно не впервые, так что жизнь стала налаживаться семимильными шагами. Покуда девицы обустраивали постель (меня как-то сразу задела её «односпальность»), Ваня, как старший по званию, обследовал холодильник и вытащил на свет божий сыр, банку каких-то рыбных консервов, кетчуп, бутылку водки и палку колбасы «Золотая салями». Мои стародавние коллеги эту колбасу проводили по разряду оперативных разработок вероятного противника: мол, когда юсовцы поняли, что мозговым штурмом им КГБ не одолеть, они решили нас через чёрный вход достать. Закуской.
Мы сели завтракать. После оленины в брусничном соусе колбаса шла неважно, можно сказать, совсем не шла. Разве что с водкой. Тут-то и выяснилось, что вся честная компания буквально через полчасика возвращается обратно, в Финляндию, так как труба зовёт и враг, понимаешь, не дремлет. Я ужасно расстроился, поняв, что завалить в одноместную казённую койку ни одну из прелестных прапорщиц мне так и не удастся. Да и они, похоже, грядущим подвигом особо не вдохновлялись.
Совместно взгрустнув над оставшейся в бутылке водкой, мы сердечно расстались. Они поехали в свою Суомию, стоять на страже интересов гипотетического россиянина, а я завалился спать в никем не согретую постель.
Проснулся я часам к пяти вечера. Во рту, на душе и вообще в организме ощущения царили мерзопакостнейшие. И не только водка была тому причиной. Опять, в который уже раз, мне снился Борис. Афган, небо, горы, пыль и крошка, выбиваемые пулями из стен, его лицо. Тонкая струйка крови, струящаяся из уголка губ. Последнее слово, сказанное им тогда, в «Бобини». «Вещий». Вещий?
Я выбрался из помятой постели, пошёл в кухню, перерыл там все шкафы и шкафчики в поисках кофе, нашёл. Сварил. Закурил, сел к окошку. Впору было головой об подоконник биться. Вещий… Не понял я тогда, что он хотел этим сказать, внимания не обратил. Скольких ошибок можно было бы избежать… Эх, Борька, Борька.
* * *
Был ведь у нас тогда Вещий. Олег Масляков, если я не ошибаюсь. Почему ему подвесили такую кличку, я теперь уже не помню, но вот, что сволочью он был редкостной, это в памяти отложилось хорошо. Вещий командовал у нас в роте третьим взводом, мы их между собой называли «гасильщиками». Крови в отряде никто особо не боялся, не до эмоций было, но по негласному правилу все зачистки, все особенно «чёрные» работы поручались именно третьему взводу. А уж те всегда справлялись на «отлично». Ни следов, ни свидетелей. И ещё Масляков слыл главным специалистом по допросам. Языками он не владел, у него были совершенно другие методы. И ребята говорили, что трудился он в таких случаях не покладая рук, с большой фантазией. Глеб, брат-близнец Бориса Кочетова, рассказывал, как однажды при захвате небольшого каравана сдался «дух», который на поверку оказался нашим солдатом, из Белоруссии, три года назад попавшим в плен. Там его заставили принять ислам, женили и погнали воевать с неверными. В первом же бою он выкинул автомат и поднял руки. А Вещий приказал посадить его на кол. Что и было исполнено перед всем взводом, прямо там, на месте. После этого с Масляковым мало кто хотел общаться, но, по-моему, его это не сильно трогало. Даже внешне он был неприятен. Среднего роста, веса, телосложения, абсолютно не запоминающаяся внешность, молчун. Однако, находясь рядом с ним, люди гораздо более сильные, ловкие, влиятельные часто ощущали себя просто дичью, до поры до времени пасущейся рядом с логовом льва. У него были глаза убийцы – холодные, абсолютно бездушные. Не был он за гранью добра и зла, просто для него не существовало этой грани. Мой сослуживец Фарух Ниязов, натура тонкая и поэтическая, сказал как-то, что если бог смерти существует, то он похож на Вещего.Вот, значит, кто на меня охотится. Ну, теперь здоровые чувства гуманизма и удивления можно смело откладывать в долгий ящик, в любых играх с Вещим они могут только помешать. Его нельзя убедить. Нельзя напугать. Можно лишь победить. И убить. Такая вот программа-минимум.
Человек предполагает, зато располагают все кому не лень. Стрекалов позвонил в 18.00, словно выжидал у телефона с секундомером в руках.
– Андрюха, здорово! Как дела? Выспался? Иван доложился, так что не напрягайся, я в курсе твоих заморочек.
– Добрый вечер, Виктор Викторович, – я был холоден и неприступен.
– Ого! Тебя что, в машине продуло? Прямо как дорогая тёлка из «Метелицы». «Добрый вечер, Виктор Викторович…» – передразнил он меня. – Я уже шестьдесят лет Виктор Викторович, из них тебя знаю как минимум десять. Это ты для Ивана – «Мистер Икс», а мне твои примочки по барабану. Кончай ваньку валять!
– Я субординацию соблюдаю, господин генерал.
Довольно удачная шутка, Стрекалов, как и многие его ровесники, терпеть не мог, когда его называли «господином». А я категорически отказывался отзываться на «Андрюху». Так что – «я мстю, и мстя моя страшна». Сердито посопев в трубку, он таки решил сменить гнев на милость, хотя не преминул ворчливым тоном добавить:
– Генерал-майор, между прочим. Знать надо, в каком чине начальство пребывает.
– Да я своего-то чина не знаю, – совершенно искренне возмутился я.
– От тоже! Бином Ньютона… Майор. Служба внешней разведки. Приказ от 27 мая сего года. Поздравляю, кстати.
«„Алекс – Юстасу. Вы – *** * * ***“. И Штирлиц понял, что ему присвоено звание Героя Советского Союза». Сказать, что я был просто удивлён, – это ничего не сказать.
– Виктор Викторович, я помню, мне «лейтенанта» и то со скрипом присваивали. Школ ваших специальных я не заканчивал, у меня и образование-то среднее. Вы, часом, ничего не перепутали?
– Милый ты мой, да кого это трогает? Ты работаешь? Работаешь! Результат даёшь? Даёшь! В конце концов, если я генерал-майор, почему бы тебе не быть майором? Херня всё это, бирюльки. Раз мне права даны, я их и буду пользовать. Тебе-то какая разница?
– Да, в общем, никакой, – честно ответил я. – А в полковники произвести можете?
– Не, Андрюха, ты совсем охренел! Давай, говори по делу, некогда мне с тобой лясы точить. Когда в Москве будешь?
Я подобрался. Шутки закончились. Отличать весельчака и балагура Виктора Викторовича от генерала Стрекалова за эти годы я научился.
– Когда прикажете.
– Молодец, – одобрил он. – Тогда слушай. В 23.00 будешь на Московском вокзале…
* * *
Вечер выдался на редкость тёплым и каким-то особенно удушливым. Ливень, недавно отбушевавший над городом, вместо долгожданной прохлады лишь добавил градусов в эту русскую парную, незатейливо обустроенную природой. Казалось, даже стены домов истекали потом и бессильно разевали тёмные провалы окон в надежде на глоток свежего воздуха.Шёл уже третий час моих, на первый взгляд бессмысленных, блужданий по областям, окружающим самый что ни на есть центральный вокзал в Питере. Ни по количеству приходящих и уходящих отсюда поездов, ни по специфической биосфере, усиленно паразитирующей на теле этого рукотворного Вавилона, Московский вокзал не имел себе равных в городе. Это был, есть, и похоже, что будет всегда, маленький кусочек большой Москвы, неведомо каким образом просочившийся, выживший и исправно функционирующий в совершенно чуждом ему окружении дворцов, каналов, мостов, Невского проспекта и белых ночей. Я исторически терпеть ненавидел всю эту лихорадочную толчею, расхристанность, всепроникающую грязь, но выданные мне ценные указания вкупе со сложившейся обстановкой никакой самодеятельности не допускали. Или, скажем так, почти не допускали.
И вот, с силу этого самого «почти», я с семи часов вечера болтался по перронам и буфетам, изо всех сил изображая собой местного жителя. Аборигена. В «хитрой квартирке» на Кронверкском нашлось множество различного барахла, способного довести до экстаза любого старьёвщика. Потрёпанные джинсы и многократно стиранная футболка, удачно дополненные очками в классической роговой оправе, помогли мне гениально воссоздать образ «интеллигентного работника бюджетной сферы, регулярно не получающего зарплату». Что довольно обычно для нашего, «самого идущего к очередным рубежам» государства. Затем я, с помощью предусмотрительно прихваченного с собой из Амстердама набора «Сделай сам», в течение получаса из жгучего блондина превратился в не менее жгучего брюнета. Поменяв заодно форму носа, полноту щек и цвет глаз. Зеркало утверждало, что борьба с красотой завершилась полным её поражением. Я аккуратно укутал свой портплед, явно выпадающий за рамки образа, в коричневую упаковочную бумагу и пристроил его на обнаруженную в кладовке тележку. Опознать во мне меня, после всех этих манипуляций, не смог бы даже родной папа. Лишь шрам и пистолет упрямо не желали соответствовать моему персонажу. И если с первым я поделать ничего не мог, то казённый ствол пришлось оставить, утирая скупые мужские слёзы.