Пётр Разуваев. Русский калибр (сборник)

* * *

   Телефон разрывался на части, извлекая из себя настолько мерзкое пиликанье, что не проснуться было просто невозможно. С трудом поймав за хвостик обрывок убегающего сна, я тут же ужаснулся и отпустил его в небытие. Сплошное неприличие. Снял трубку.
   – Месье Будик?
   Кто будик? Зачем – будик? Ах да, это же я – Будик. Вспомнил.
   – Да. И он вас очень внимательно слушает.
   Хорошо, смотреть не нужно. Глаз у меня, кажется, просто не было на месте.
   – Это Софи. Месье Будик, я надеюсь, вы не забыли, что в восемь часов мы встречаемся со Стефани?
   Ха! Забыл – это ещё очень мягко сказано.
   – Мадемуазель Софи. Если вас не затруднит – а который теперь час?
   – Нисколько не затруднит. Сейчас без десяти семь. В Милане утро, месье Будик. Я рассчитываю через полчаса встретить вас на завтраке. – И она положила трубку.
   Кажется, я начал понимать, зачем Стрекалов выдал мне эту «секретаршу». Чтобы служба мёдом не казалась, вот зачем. Лёг я вчера, в смысле – сегодня, где-то около четырёх. Значит, спал… О, боже! Это мне после трёх часов сна теперь ещё придётся изображать из себя технического директора? Кошмар…
   Через полчаса интенсивного размахивания руками и ногами, чисто выбритый и едва не околевший под холодным душем, я чинно сидел за столиком в ресторане отеля. И с ненавистью смотрел на свежую булочку с джемом, которая, по всей видимости, должна была заменить мне завтрак. Это была Италия. А в Италии по утрам подают кофе, булочку с чем-нибудь сладким и иногда, в виде особой милости, маленький кусочек сыра. Всё это безобразие гордо называется «континентальным завтраком». Видимо, в пику прожорливым островитянам из Великобритании. Честное слово, мне ужасно хотелось кого-нибудь укусить. Или стукнуть. Зато мадемуазель Софи, которая, как и большинство худеньких женщин, 365 дней в году сидела на диете, совершенно искренне наслаждалась мёдом, произведённым где-то в Калабрии. Насколько я помнил, мёд – это значит пчёлы, но про пчёл на этикетке ничего не было сказано. Из осторожности я взял джем. Он, по крайней мере, был из Франции, и никакие итальянские насекомые не участвовали в его производстве.
   Злой, голодный и не выспавшийся, я вышел в холл гостиницы. И столкнулся с жизнерадостной синьориной Стефанией, тут же сказавшей мне что-то типа: «Какой прекрасный день». Если бы мы встретились сегодня впервые, я бы решил, что она надо мной издевается. С помощью подошедшей к нам Даши выяснилось, что мы прямо сейчас идём в театр «Lirico», потому что нас там уже ждут. Именно идём, а не едем, до театра минут десять ходьбы. Вспомнив недобрым словом Стрекалова, я закурил свою первую в этот день сигарету, и мы двинулись в путь. На улице уже было жарко. Это в восемь-то утра! Прямо напротив гостиницы стоял какой-то конный памятник. Изнурённая долгим недоеданием лошадь с трудом удерживала на своей костлявой спине маленького заморыша в военной форме образца позапрошлого века. Я было решил, что это памятник первым жертвам сексуальной революции, но всё оказалось гораздо глубже и национальнее. Как объяснила Стефани, этот памятник высмеивал австрийских завоевателей, долгое время порабощавших несчастную Италию. И воздвигнут был, естественно, уже после ухода Австро-Венгерской империи из этой области. Что вполне в духе жизнерадостных итальянцев. Несколько сотен лет сидеть под оккупантами, боясь пикнуть громче положенного и ограничиваясь мелкими карбонарскими пакостями, зато потом вдоволь натешить своё самолюбие. Воевать они не умели и не любили, как, впрочем, и работать. Зато шутить по поводу кем-то побеждённого врага и стрелять из-за угла – это сколько угодно.
   Мило беседуя, мы дошли до угла. И в этот момент с Дашей стало происходить что-то непонятное. Внезапно оборвав фразу на полуслове, она остановилась как вкопанная, судорожно вцепилась в свою сумочку и, открыв её, принялась лихорадочно рыться, извлекая на свет божий то косметичку, то сигареты, а затем и вовсе не называемые предметы первой женской необходимости. Мы со Стефанией молча наблюдали за этим дивертисментом, застыв в почтительном недоумении. Наконец Даша перекопала всё, что могла, и подняла на нас глаза. Взгляд её содержал отчаяние и надежду в равных долях.
   – Мне нужно вернуться в отель! Иначе она погибнет! Я сейчас, я быстро… – С этими словами она бегом стартовала в сторону отеля, с места взяв очень приличную для дамы скорость. Кто погибнет? Что вообще происходит? Я взглянул на Стефанию. Она тоже совершенно ничего не понимала, но чисто по-женски очень сочувствовала.
   «Да, – подумал я. – Да-да-да».
   Даша действительно появилась минут через десять. На устах её играла дивная улыбка, напрочь сшибавшая всех встречных итальянцев мужского пола. А в руках она теребила какой-то небольшой предмет, более всего напоминающий крупное куриное яйцо, но почему-то розового цвета.
   – Что случилось, Софи? – переполняясь негодованием, грозно вопросил я.
   – Я забыла в отеле птичку. А её через час нужно кормить. Иначе она может заболеть и погибнуть.
   Я огляделся. Вдруг возникло неодолимое желание подойти к зеркалу, всё равно к какому, и внимательно-внимательно в него посмотреть. Почему-то мне стало казаться, что отражение должно сильно смахивать на здоровенного идиота.
   – Софи! – голосом нежным и заботливым спросил я. – Какая ещё, к чертям собачьим, птичка?
   – Да вот же она… – Даша протянула руку.
   На розовой ладошке лежал ещё более розовый приборчик, действительно напоминающий яйцо, с маленьким дисплеем и тремя кнопками. А на дисплее, растопырив ручки-чёрточки, весело суетилось какое-то электронное убожество.
   – Вот она, – с нежностью в голосе повторила Даша. – Тамагочи.
   – О! Тамагочи! – радостно возопила Стефания.
   Мне хотелось сесть на чистый итальянский тротуар и залиться горючими слезами, посыпая голову землёй из ближайшей клумбы.
   В театре нас действительно ждали. Седовласый и черноусый Джорджио, местный технический директор по специальности и покоритель женских сердец по призванию, сердечно подёргав мою руку, тут же переключился на очаровательную мадемуазель Софи. Он заливался соловьём, но, даже абсолютно не зная итальянского, я с лёгкостью догадался, что вещает он о материях, весьма далёких от технических параметров сцены. Иначе с какой стати Даше было кокетливо опускать глаза и ни с того ни с сего заливаться громким и чуточку смущённым смехом? С этой стороны всё складывалось удачно. Однако исполнить гражданский долг мне всё равно пришлось. Битых два часа совместно с каким-то начальником поменьше я таскался по достаточно большому театру, рассматривая планировки, считая штанкеты, вымеряя глубину трюма и живо интересуясь высотой колосников. На самом деле всё это было совершенной и законченной по сути дуростью. В городе Лилле просто не существовало театра, из которого я якобы приехал. Был телефон, факс, какой-то специальный человек, который отвечал на глупые звонки из города Милана и договаривался с дирекцией Фестиваля. Никто и никогда сюда не приедет, просто в последний момент будет выслан абсолютно правдоподобный и аргументированный отказ. Но… Мне в данный момент всё равно приходилось исполнять свою роль. Причём со всей, свойственной мне, гениальностью.
   Однако всё когда-нибудь заканчивается. Улучив момент, когда любвеобильный Джорджио в очередной раз отвлёкся на переговоры по сотовому телефону, я отозвал Дашу в сторонку.
   – Он тебя случайно не приглашал пообедать? – ненавязчиво поинтересовался я.
   – Пригласил, разумеется, – она даже обиделась.
   – Прелестно. Ты – девушка свободная, соглашайся. Мне нужно погулять по городу часиков до трёх, а потом мы с тобой встретимся. Я надеюсь…
   Она неуверенно покачала головой.
   – Может быть, мы вместе погуляем? – спросила, очень внимательно глядя на меня. Почему-то отпускать меня далеко ей совсем не хотелось.
   – Нет. Вместе мы с тобой поужинаем. А гулять я люблю отдельно. Привыкай.
   Она молча кивнула головой. К этому моменту все дела уже были закончены. Джорджио поинтересовался у меня: надолго ли мы прибыли в Милан? Узнав, что французские коллеги хотели бы задержаться как минимум на недельку, он пришёл в неописуемый восторг. Очевидно, светловолосая мадемуазель Софи успела пробудить в нём массу тёплых чувств. А я совершенно ничего не имел против. В том, что Даша может скорее помешать мне, нежели помочь, я был уже почти уверен. Хотя… Ну не мог Стрекалов приставить ко мне полную идиотку. У него и не было таких никогда. В чём же дело? Не понимаю. А когда чего-то не понимаешь, всё лучше делать наоборот. Пусть другие гадают. Так что Дашу я временно решил отодвинуть от себя, насколько это возможно. «Большое видится на расстоянии», не так ли?
   Встреча с человеком, названным мне Стрекаловым, должна была состояться в заведении с громким названием «Trattoria Al Matarel», специализирующемся исключительно на миланской кухне. Находилась эта едальня на углу Via Mantegazza и Corso Garibaldi, что было довольно далеко от театра. Время поджимало и, выскочив на улицу, я остановил первое же попавшееся такси. Связной обедал в этом ресторане по вторникам и четвергам. Сегодня как раз был четверг. Если мы не встретимся – как минимум четыре дня бессмысленного болтания по историческим достопримечательностям этого города мне обеспечено. Вместе с мадемуазель Софи и её «птичкой».
   Ресторация оказалась более чем приличной. Я порадовался, что, несмотря на летнюю жару, с утра вырядился в костюм, а не ограничился вполне подходящей для театрального деятеля рубашкой. Небольшой зал был почти пуст. Отказавшись от услуг любезного официанта, я приветственно помахал рукой пожилому итальянцу, одиноко сидевшему над огромной порцией спагетти. Он ответил кивком головы и слегка привстал, жестом приглашая меня за свой столик.
   – Добрый день, – поздоровался он по-французски, пока я занимал место напротив. – Как доехали?
   Вблизи он выглядел ещё более… Пожилым. И очень усталым. На фотографии, которую я видел в Москве, был изображён добродушный итальянский синьор, склонный к весёлой шутке, хорошей кухне и бокалу доброго вина. Этакий гурман и сибарит. Во плоти он производил совсем другое впечатление. Похоже, жизнь в последнее время его отнюдь не баловала.
   – Спасибо. Всё в порядке. Что новенького у вас? – спросил я, глядя на приближающегося к нашему столику официанта. – Вы ведь здесь часто бываете? Что стоит заказать?
   – О моих делах позже… Возьмите эскалоп из телятины под соусом «пиццаола». Это не совсем миланское блюдо, но готовят его здесь превосходно. И виноградный салат с сырным соусом. Кстати. Очень рекомендую – «Castello di Nipozzano», весьма неплохой год.
   Добросовестно перечислив официанту всё вышеизложенное и дождавшись его ухода, я вновь обратился к своему сотрапезнику:
   – И всё же, синьор Марсано… Мне кажется или у вас действительно какие-то проблемы?
   Примерно секунду он колебался. Потом отложил вилку и ложку в сторону и, опершись локтями на стол, внимательно на меня посмотрел.
   – До сих пор у меня не было причин не доверять… вам. Но сейчас… Я уверен, что за мной следят. И иногда мне кажется, что это не одни и те же люди, а две разные группы.
   Честно говоря, в этот момент вино застряло во мне напрочь. Стараясь не делать резких движений, я аккуратно обшарил взглядом зал. Двое чиновников, парочка влюблённых, ещё несколько человек – нет, явной засады не было. Да я и до этого достаточно внимательно огляделся. Ничто не указывало на наличие каких-то нежелательных свидетелей.
   – Нет, здесь их нет, – поспешил успокоить меня синьор Марсано. – Я уже много лет обедаю в этом ресторане. Сюда меня не провожают. Но всё остальное время… Сначала я думал, что сошёл с ума, и мне начинает мерещиться всякая чушь. Но… Я нашёл в своём домашнем телефоне «жучка». А потом проверил аппарат на работе – там оказалось то же самое.
   – Прелестно, – констатировал я. Аппетит испарился, не оставив даже воспоминаний. – И давно это началось?
   – Пять дней назад. После того как я сообщил… вам, что знаю, где находится нужный вам человек.
   – Он по-прежнему там?
   – Нет. Он проживал в отеле «Michelangelo». Под очень приличной охраной. Я не смог узнать, кто его охраняет, а вчера он выехал из отеля в неизвестном направлении.
   Прелестно-распрелестно. Объект исчез, за связным уже пятый день следят, если он и в самом деле не свихнулся, а я сижу здесь и ем какой-то виноградный салат. Просто благодать какая-то!
   – Вы подготовили то, о чём вас просили? – спросил я по инерции. Марсано должен был передать мне оружие и прочее необходимое снаряжение, а также подготовить запасные документы для нас с Дашей.
   – Да, конечно. Только я не мог всё время носить это с собой. Всё лежит…
   Тут я предупреждающе поднял руку. Наблюдательность – это, конечно, здорово. Однако при нынешнем уровне развития техники нас вполне могли слушать из дома напротив, а так далеко заглянуть мне было бы тяжеловато.
   – Напишите, – протянув авторучку, попросил я. По-французски, довольно чётким почерком, он написал на салфетке: «В моём доме. Подвал. Справа от лестницы. Десятый кирпич снизу. Нажать». Я кивнул. Он подумал и дописал: «Я живу один».
   – Хорошо, – салфетку я смял и сжёг в пепельнице. – Я всё понял, синьор Марсано. Поскольку мы с вами увидимся теперь не скоро, давайте выпьем за то, чтобы мы оба прожили это время спокойно и счастливо.
   Он понял и, облегчённо вздохнув, расслабился, с видимым удовольствием делая большой глоток вина. А вот у меня расслабиться никак не получалось. Следили за ним или нет – даже простое допущение такой возможности не нравилось мне ужасно. Неужели я вновь, как и в России, отстаю от неизвестного противника на несколько ходов? Всё это было очень нехорошо, просто из рук вон плохо.
   Трапезу мы заканчивали в относительном молчании. Отказавшись от десерта и выпив чашечку кофе, я подозвал официанта и расплатился, оставив положенную сумму на чай. Марсано, который уже давно отобедал и просто ждал меня, встал и, подхватив свой «кейс», двинулся к выходу. Я пошёл за ним. У дверей он подождал меня и, вежливо придержав створку, пропустил вперёд. Чувство опасности не оставляло меня уже давно, внутренне я был готов к любой неприятности. Почти к любой.
   Синьор Марсано сердечно распрощался с хозяином ресторана, вышедшим нас проводить, и сделал первый шаг в мою сторону. В этот миг серебристый «Гольф», до того мёртво стоявший на противоположной стороне Corso Garibaldi, внезапно и стремительно ожил. Машина рванула с места, на моих глазах тонированное стекло окна беззвучно осыпалось стеклянным дождём, и маленькое пламя заплясало на дульном срезе автомата. Оживлённая миланская улица жила обычной жизнью, множество людей шло по её тротуарам, громко говоря о чём-то своём, весело смеясь и жестикулируя; машины неслись по ней прерывистым, но нескончаемым потоком, рычал одинокий мотоцикл – в этом шуме никто не услышал и без того тихих и частых хлопков автоматной очереди.
   Я разглядел стрелка, но это было бессмысленно. Лицо скрывала чёрная маска. Марсано за моей спиной с тихим стоном оседал, прошитый пулями насквозь, человек в маске остановил дуло автомата на уровне моей груди, время словно замедлило свой бег, давая всем участникам до конца насладиться своей ролью. Я прыгнул в сторону, понимая что всё равно не успел, не мог успеть, но… Выстрел не прозвучал. В меня НЕ СТРЕЛЯЛИ. Когда я поднялся с земли, «Гольфа» уже не было видно.

Глава четвёртая

   С разбега проскочив холл, я забежал в пустую кабинку лифта. Пообедал, называется. Весь путь от злополучного ресторана до своего отеля я проделал если не бегом, то уж точно и не шагом. Перебежками. По-пластунски. И было у меня нехорошее предчувствие, что этот способ передвижения приживётся. Если в твоего сотрапезника начинают ни с того ни с сего палить из автомата посреди оживлённой улицы… Это не к добру.
   Когда я вскочил на ноги, никакого серебристого «Гольфа» уже не было и в помине. Зато явственно слышалось завывание полицейской сирены. Объясняться с крутыми итальянскими парнями, не зная ни слова по-итальянски? Да ещё со свежим трупом у ног – благодарю покорно. Как-нибудь в другой раз. И, отряхнув испачкавшийся костюм, я энергично двинулся подальше от места происшествия.
   То, что застрелили синьора Марсано, было достаточно дико и непонятно. Но то, что в меня просто не стали стрелять, – это вообще лежало за гранью здравого смысла. Нет, мне вовсе не было обидно. Просто бесила абсолютная нелогичность ситуации. Вокруг явно шла какая-то серьёзная игра, шла полным ходом. Кровь и сопли летели в разные стороны. А я не понимал не только правил игры, я даже игроков-то не видел ни одного. Единственный человек, который хоть что-то мог сказать по существу вопроса, лежал сейчас на тёплой мостовой, нафаршированный свинцом по самое «дальше некуда». И обратиться мне было абсолютно не к кому.
   Влетев в свой номер, я некоторое время метался по нему, не в силах найти себе места. Лишь огромным усилием воли мне удалось более или менее успокоиться. И вспомнить о ближних. Я подскочил к телефону и набрал номер. Даша ответила сразу же:
   – Да? Я слушаю, говорите. Это ты, Анри?
   – Привет, Софи. Я только что вернулся, решил позвонить. Как прошёл обед?
   – Прелестно. Я полтора часа рассказывала Джорджио о своём муже и сыне. По-моему, основательно запугала его своей нравственностью. Кстати, мы приглашены завтра на приём в честь какого-то итальянского режиссёра. Это будет в Фестивальном центре, недалеко от театра. А как у тебя дела?
   – Тоже интересно, – уклончиво ответил я.
   – Анри, ты обещал мне ужин. Сегодня. Джорджио сказал, что самый классный ресторан в Милане – «Nepentha», там обычно бывают все заезжие знаменитости.
   – Типа нас с тобой? – мрачно поинтересовался я. Дёрнул же меня чёрт пообещать ей. Теперь уже не отвертеться.
   – Да нет же, настоящие звёзды, Наоми Кэмпбелл, Сталлоне, Клэптон. Пойдём?
   – Пойдём, – я был уныл и покладист. Чтоб ему сосиской поперхнуться, этому Стрекалову.
   – Тогда позвони и закажи столик. Джорджио сказал, что это не так просто. Запиши номер: 02-804-837. Записал? Тогда перезвони мне позже, ладно? Целую.
   И она положила трубку. Нет, всякое бывало, но таких «напарников» мне ещё не попадалось. Ругаясь вполголоса красивыми французскими словами, я набрал номер портье. И в ультимативной форме потребовал, чтобы к десяти часам вечера был заказан столик в ресторане… Как его… «Nepentha». Плюс – машина к подъезду. Пришлось прозрачно намекнуть на мою «благодарность», чтобы хоть как-то вдохновить его на подвиг. Достать столик день в день, да ещё в модном ресторане – это будет даже покруче подвига.
   Набрав полную ванну, я с облегчением погрузился в прохладную воду. Закурил и, лениво пуская струйки дыма в зеркальный потолок, попробовал рассуждать спокойно и здраво. Марсано убили. Никакой жалости к нему я не испытывал: работа есть работа, он знал, на что шёл. А вот меня не тронули. Почему?
   А) Пожалели.
   Глупости.
   Б) Убийство готовилось заранее, ещё до моего появления, и мою персону просто не связывали с деятельностью покойного.
   Тоже вряд ли. Следить за ним начали, когда он вышел на Давида. Синьор Марсано – не боец, значит – они должны были предполагать появление специалиста. И убрать обоих.
   С) Я попал в центр чьей-то операции.
   Вот это было похоже. Марсано считал, что за ним наблюдают две разные группы. В Финляндии за мной тоже шли две команды. Причём одна была из ЦРУ. А причина-то – вот она! Давид Липке! Гений финансовый… Он нужен американцам. Зачем – не знаю, может быть – как источник информации, или же он просто на них работает. А ещё Липке начал мешать каким-то серьёзным людям там, в России. Поскольку им занялся генерал Стрекалов. С целью всех разоблачить и прибить к позорному столбу за… это самое. А коли меня вызвал Стрекалов – прослеживается прямая связь. И за меня тут же взялись специалисты-ликвидаторы. И российские, и американские. Рука, так сказать, об руку.
   Схемка, конечно, сырая. Но объясняет многое, кроме разве что того, что сегодня меня не пристрелили. Ладно, с этим всё равно не разобраться без отдельной пол-литры. Как рабочая версия: кто-то шибко умный распорядился «оставить этого кретина в покое».
   Выходит, в Милане у нас намечается полуфинал. Встречаются сборные ЦРУ, русской мафии и ваш покорный слуга. Маловато… Я готов был поручиться, что мой отец не преминет выставить свою команду. Слишком уж близко лежит это игровое поле от зоны его «жизненных интересов». Обязательно объявится. Если уже не объявился.
   Не зная всего расклада, я мог точно сказать лишь одно. Если я сяду в мягкое кресло, сложу руки и ноги и замру на время, то ко мне обязательно придут. Вот тогда я и узнаю что-нибудь новенькое. А пока буду ходить по приёмам и ресторанам. Благо денег казённых мне выдали просто немерено. И это правильно. А то вся предыдущая эпопея шла исключительно за мой счёт.

* * *

   Ресторан действительно оказался «классным». Портье в гостинице, по всей видимости зубами выдиравший для нас места, долго и поэтично расхваливал вкус «синьорины», выбравшей это заведение. Чтобы заткнуть этот фонтан, мне пришлось выдать ему очень симпатичную бумажку с циферками. И это было ещё только начало вечера.
   Нас посадили за небольшой круглый столик, укутанный красной скатертью. Вообще, самыми популярными цветами в этом заведении были красный и чёрный. Стены, пол, отделка – этой цветовой гамме подчинялось всё. Вплоть до посуды и картины, написанной прямо на стене. Красный пароход бодро чешет по чёрному морю, выпуская оранжевые клубы дыма. Аж из трёх труб разом. Бордель какой-то. Всё происходящее и окружающее раздражало меня безумно. Опытные официанты мгновенно уловили это недовольство, но догадаться о его причинах, естественно, не смогли. Единственное, что они поняли, – клиент зол. В этот ресторан, расположенный в самом центре Милана, простые люди не заходили. Поэтому к посетителям здесь привыкли относиться с отменным вниманием. Мгновенно возле столика материализовался элегантный метрдотель, а в руках у нас невесть откуда появились бокалы с фирменным коктейлем «Nepenthino». Пришлось мне срочно обуздать эмоции и вести себя прилично. Даша на радостях заказала какие-то «узелки из телятины с овощами», запечённые в фольге, а мне достался стейк из страуса с соусом «дюбонне». И, разумеется, с яблоком и картофельными крокетами в придачу. Зато я мстительно отыгрался на винной карте. Гневно отвергнув все итальянские сорта, я пару раз отказался от принесённых вин и остановился на «Domaine Cauhape» 1992 года для себя и «Chateau Fontenil» 1987 года для «синьорины». Сомелье был готов утереть пот со лба, но отношение к нам установилось самое трепетное. Теперь можно было и осмотреться.
   Небольшой зал был полон. Судя по внешнему виду «синьоров» и драгоценностям их подруг, рейтинг заведения завис где-то в районе потолка. Выше уже некуда, категория VIP. Веселился народ скромно, никто не пытался прилепить официанту банкноту на лоб, сплясать на столе канкан. На каждом столике стояли массивные бронзовые подсвечники, и горящие в них свечи усугубляли и без того очень интимную атмосферу. Публика подобралась в основном дуэтами, мужчины и женщины в совершенно произвольных возрастных категориях. Лишь в дальнем от нас углу сидела небольшая чисто мужская компания. Типичный «мальчишник». Всем «мальчишкам» было хорошо за пятьдесят, строгие тёмные костюмы, белые рубашки, бриллиантовые заколки на галстуках – серьёзные, взрослые люди. Лицо одного из них показалось мне смутно знакомым. Он сидел ко мне боком, видно было плохо, и, чтобы не привлекать внимания, я несколько раз как бы случайно оборачивался в его сторону. И добился-таки своего. В какой-то момент наши глаза просто встретились, и я тут же его вспомнил. Это был не кто иной, как дон Кольбиани. Деловой партнёр и хороший знакомый моего отца. А встречались мы не далее как месяц назад, в личном папином кабинете. Речь тогда шла о разных пустяках, например – разрешит дон Кольбиани пристрелить Роже Анье или не разрешит. Такая вот нечаянная встреча. Я сделал вид, что смотрю на картину за его спиной, а он просто отвернулся. Продолжать знакомство мне совершенно не хотелось. Мафия, она и в Африке мафия. Имея на хвосте русскую, мне ещё только итальянской не хватало. А то, что мы случайно встретились, – так это чудесно. Если Кольбиани «в игре», это добавит в неё неразберихи. А если нет – таки нет.
   Даша скучала. Поглощённый своими теоретическими выкладками, я совсем о ней позабыл. Ужасно неудобно. Толку от неё, конечно, никакого, но ведь женщина-то очаровательная.
   – Тебе здесь нравится? – спросил я, начиная непринуждённую светскую беседу.
   – Да, – оживилась она, – здесь очень мило. И вкусно. Это действительно очень пафосное место. Знаешь, кто сидит вон за тем столиком? – Она кивнула в сторону парохода, изображённого на стене.
   – Нет, – честно признался я.
   – Это Паоло Портогези, – видя, что имя мне ничего не говорит, она уточнила: – Он дизайнер. Очень известный. Ты был в парке Монпелье? Это его работа.
   Мне вдруг стало ужасно обидно. И грустно. Что же жизнь делает со мной? Или я с ней? Почему я с лёгкостью могу узнать в лицо босса мафии, не заметить смерти человека, убить сам? А узнать знаменитого дизайнера – не могу. Написать книгу, вырастить сына, посадить дерево – не могу. Потому что не умею, не имею, разучился. Ничего, по большому счёту, не хочу, никому теперь уже не верю. Почему? «От жажды умираю у ручья…» Неужели это про меня? Неужели всю жизнь я обречён убегать, догонять, стрелять, быть преданным и предавать сам? Да жизнь ли это? Жизнь… Это – моя жизнь. Я всегда хотел идти своим путём. Тернистым, извилистым, просто непонятным – но своим. А эта свобода стоит дорого, очень дорого…