Петров Михаил. Гончаров и стервятники

   - Что это вы так? Рассердились вдруг.
   - Делом надо было заниматься, а не скакать по лесам да горам козлом. Что он имеет? Зарплату? Ну нет - то, что отец оставил ему, придурку. Ну, поехали...
   С удовольствием мало пьющего, но любящего эту процедуру человека он выпил и взглянул на мою отставленную рюмку.
   - Свят, свят, свят. - Захрустев огурцом, Чистов перекрестился. Гончаров, что с тобой? Может, тварь какая укусила?
   - А я потом. Сначала вас послушаю, выводы сделаю, алиби ваше проверю.
   Он согласно закивал, с удовольствием прожевывая сухую колбасу.
   - Где вы были с двадцати трех до двух часов в ту ночь?
   - В заднице. Устраивает? И если ты, сопля четырехзвездочная, будешь дальше со мной в этом тоне разговаривать, то вылетишь отсюда как пробка из бутылки шампанского.
   Я понял, что тон взял не совсем верный, и рассмеялся, проглатывая родимую.
   - Что вы, Глеб Андреевич, это я так, поиграл. Я же теперь никто. Как и вы, впрочем. Мы - нули, но даже два нуля - все равно один хрен: ноль.
   - Спиноза долбаный. Спрашивай. - Он смягчился от водки и моего отступления.
   - Глеб Андреевич, а как происходила церемония перезахоронения клада?
   - Это рассказать я могу. Явились мы к нему часиков этак в пять в воскресенье. Князев уже пришел с этим самым тайником. Стол был готов. У него всегда он хорош, а тут прямо царский. Он включил марш из "Аиды". Помнишь, та-та-та-та, - прогундосил Чистов. - Сели за стол. Помню, рюмахи он поставил большие будто споить нас хотел. Выпили, потом еще. Начнем, говорит, а непосвященных прошу удалиться - это он Ирину имел в виду.
   - Какую еще Ирину? - Я насторожился.
   - Борькину девку. И Борис вышел следом за ней. Неудобно одну оставлять.
   - А кто остался?
   - Я, Князев, он сам и Валентина. Они уже в открытую тогда гуляли. Хотя и ссорились, как в тот вечер. Церемонию скомкали, кое-как довели до конца. В начале седьмого разбрелись.
   - Глеб Андреевич, вы видели, как старик складывал монеты в шкатулку Маркса?
   - Да я же говорю, его трясло. Он совал их в щель, а дальше они скатывались и как-то так фиксировались, что не звенели. Хитрая штука.
   - А куда вы пошли потом?
   - Гончаров, опять за свое? Утомил, братец. Давай ступай, уже половина первого, а в два тебя Валентина ждет, поторопиться надо. Пока до города доберешься.
   - Доложили?
   - Ну да, друзья все же. Бывай. Шмотки только мои сними.
   - А не подарите?
   - Ну, если в знак особого расположения, забирай.
   Обалдев, он смотрел, как я аккуратно заворачиваю в газету грязное тряпье. А когда я оделся и, бережно прижав сверток к груди, направился к выходу, он не выдержал:
   - И давно у тебя маразмы начались?
   - С детства.
   - Ну-ну.
   * * *
   Валентина Александровна Белова занимала скромную трехкомнатную квартирку на пятом этаже в типовой девятиэтажке.
   "Совсем старикан не заботился о своем друге и соратнике", - думал я, нажимая кнопку звонка и выслушивая порцию из Бетховена в ответ.
   Насладившись одной музыкальной фразой семь раз кряду, я понял, что референт меня абсолютно не ждет, а возможно, и вовсе отсутствует.
   Спустившись вниз в основательно загаженном лифте и принюхиваясь к сигаретному дыму, я подумал, что совсем не дурно было бы осмотреть логово волчицы в ее отсутствие, тем более что два замка, это логово охраняющие, особой трудности не представляли. Все свое я ношу с собой, и хозяйке не придется, как сыну убиенного любовника, ставить новые запоры. Снова поднявшись на пятый этаж, я для подстраховки еще несколько раз выслушал "Элизу" и принялся ковырять в замках отмычкой. Запоры капитулировали через несколько минут. Призрачной мышкой я скользнул в образовавшуюся щель и мягко прикрыл дверь, судорожно соображая, что говорить хозяйке, если она дома, да, может быть, и не одна.
   Валентина Александровна была дома и, как я понял, одна, потому что лежала она посреди комнаты абсолютно голая и мертвая. Лежала в большой комнате, почти у входа, лежала на боку, пристально глядя на меня. И первое, что бросилось в глаза, - это неестественность позы - какая-то перекрученная, с резко запрокинутой к спине головой. Единственной одеждой умершей служил кляп из ночной рубашки, для крепости стянутой черными колготками. По телу черными пятнами шли ожоги, а в квартире явственно чувствовался запах горелого мяса и царил полнейший разгром. Видимо, искали второпях, но яростно, обшаривая все досконально. Выброшено и разорвано было все, что можно. Из пакетов высыпана мука, рассыпаны крупы, макароны и даже большая коробка спичек. В спальне вспороты теплые одеяла и подушки, а в кабинетике кучей навалены выдранные из обложек книги. Орудия пыток находились недалеко от убитой. Японский утюг с почерневшей подошвой и кипятильник. Судя по площади ожогов, подонки измывались над ней долго. Так что более детально осматривать несчастную не хотелось. Замки и двери, как и у Кротова, были в порядке, а значит, Валентина впустила убийц добровольно, как знакомых. Или же они, имея ключи, открыли дверь сами, потому как внутренних запоров на дверях не было, да и все ключи отсутствовали.
   В спальне горел торшер; можно было предположить, что убили женщину ночью, возможно, под утро.
   Искали дотошно, а потому мне здесь делать было нечего. Или они уже нашли то, что искали, или искомого не было вовсе.
   Я вытер платком дверные ручки, уничтожая свои, а возможно, и преступников следы, тихо вышел и так же беззвучно прикрыл за собой дверь.
   "Интересно, видел ли кто меня здесь?" - думал я, забираясь двумя этажами выше, чтобы затем спуститься в лифте. Что бы и как бы ни было, но коллег нужно поставить в известность. В трехстах метрах от дома Валентины, в скверике, я сел на скамейку, пытаясь обдумать расклад событий.
   Что мы имеем? Имеем три трупа. Один - бомжа, жившего на чердаке дома старика. Два других - самого старика и его любовницы. Причем два убийства бомжа и Валентины - совершены аналогичным способом, и, надо заметить, способом неординарным. Орудовал сильный зверь. И циничный. Что дальше? У Кротова пропали монеты, а у Валентины проводится подробнейший обыск. Не надо быть слишком умным, чтобы понять: искали те самые червонцы, о которых наверняка знали, кроме старика, четверо - Валентина, Чистов, Князев и Борис. Валентины нет, как нет старика и бомжа.
   Допустим, старика ухлопала Валентина, забрала его пиастры, и об этом пронюхали друзья и соратники, которые в свою очередь кончили подругу. Но тогда при чем бомжик? Кто он такой? Возможно, не случайно он оказался в моем поле зрения. И еще, откуда это смутное неудовлетворение, словно разгадка рядом, протяни руку и возьми, а я тычусь слепым котенком? Нужно искать бомжиху и первым делом сообщить о моей сегодняшней находке.
   Я подозвал упоенно жующего жвачку невдалеке от меня пацана и выложил свою просьбу. За пачку импортных сигарет парень согласился выполнить мое задание, правда, плату потребовал вперед.
   Возле "комка" мы остановились, и я, стараясь сфокусировать его внимание на самых дешевых сигаретах, заметил:
   - Отечественные-то лучше будут.
   - Пусть мне хуже будет, - парировал сообразительный парнишка и сунул грязный палец в витринное стекло. - Вот они.
   Я крякнул и, сдерживая желание дать ему затрещину, купил пачку "Мальборо". Потом, чтобы гаденыш не удрал с удачным трофеем, я ухватил его холодную цыплячью лапку и затащил в телефонную будку. Быстро набрал знакомый номер и, услышав голос дежурного, передал трубку пацаненку, а тот разыграл все, как по нотам.
   - Дяденька, - запищал он, - тута тетку замочили, ага, Солнечный проспект. - Он назвал адрес. - Все, дяденька.
   Я резко нажал на рычаг и похлопал по плечу:
   - Молодец, далеко пойдешь, если менты не остановят. А вообще спасибо.
   - Да нет, тут спасибом не отделаешься. - Он резко оттолкнул меня и, выскочив из будки, встал на безопасном расстоянии. - Гони бабки, сука, а то ментам сдам, мокрушник.
   Такого оверштага я не ожидал.
   - Да ты что, мальчик? Да разве мог бы я тебя просить, если бы...
   - Утухни. Кидай сюда десять штук, и я тебя не видел, а то заору. Оставь бабки на телефоне и... - Змееныш грязно выругался.
   Входить в контакт с милицией, даже дружественной, мне было пока совершенно ни к чему. Но чтобы вот так примитивно и открыто быть ограбленным десятилетним шантажистом в центре города и среди бела дня? В этом было что-то мерзкое.
   - Недоносок менингитный, - прошипел я, выкинув на асфальт требуемую сумму, и, не мешкая, вскочил в кабину зазевавшегося левака, выдохнув: Вперед.
   * * *
   Все больше переставая мне нравиться, это дело принимало дурной оборот, и на три "жмурика" сто тысяч моего гонорара не тянули. Ситуация усложнилась, а мы так не договаривались. Я ехал к Борису, чтобы отказаться от возложенной на меня миссии и вернуть оставшиеся от аванса деньги. Заходить к нему желания не было. Я расплатился с частником и вызвал Бориса по телефону.
   Он явился вскоре, сел напротив на скамейку доминошников, тревожно и вопросительно глядя на меня через сильные линзы.
   - Борис Андреевич, - начал я издалека, не зная еще, как подойти поближе, - как вы относились к своей э-э-э... мачехе, Валентине Александровне?
   - Что значит "относился"? - Испуганные зверьки его глаз заметались за окулярами.
   - А это значит, что примерно часов пятнадцать назад ее отправили на свидание с вашим папой. А еще это значит, что я пришел расторгнуть наш договор и отдать те бабки, что не успел истратить.
   Кротов-младший тупо глядел на меня, силясь сосредоточиться, а когда наконец мозги его встали на место, отчаянно замотал головой:
   - Нет, нет. Доводите до конца, тем более теперь, когда ясно, что отец был убит. Вы просто не имеете права отказаться. Это же не по-человечески. Господи, Валентина... Я ее не очень любил. Но все же... Кто ответит за ее смерть?
   - Простите, но оснований для беспокойства не нахожу. Милиция в известность поставлена. Она и займется.
   - Но это ведь не помешает вам работать параллельно? И тем более наша договоренность. Я могу заплатить еще сколько-то... пока не знаю, но доплачу. Помогите.
   Я отрицательно мотнул головой. Мужик внушал симпатию и невольно вызывал сочувствие. Но это еще не было поводом лезть в опасную переделку.
   - Борис, я тебе советую продумать линию поведения у следователя. Тебя непременно вызовут или просто приедут сами, так что о своей нелюбви к Валентине особенно не распространяйся. Это все, что я могу тебе посоветовать.
   - А откуда вы знаете, что она мертва? - с вызовом спросил он.
   - Видел собственными глазами, а потом инкогнито сообщил об этом куда надо, - необдуманно выпалил я.
   - В таком случае вы ее и убили. Тем более накануне вы договорились о встрече. Вы понимаете меня?
   Я хорошо его понимал. Его желание найти убийцу родителя было столь велико, что он решился на такую гадость. Но парень сразу же одумался.
   - Извините, ради Бога, что-то занесло меня. Но прошу, продолжайте искать эту сволочь. А насколько в моих силах, я помогу вам.
   И я согласился, в чем потом очень раскаивался, но слово было сказано.
   - Ладно, попробуем. Расскажи-ка мне, кто был вхож в дом Валентины.
   - Насколько я знаю, немногие. Прежде всего отец, ее племянница Ирина, ну и два этих жука - Князев да Чистов. Я заходил несколько раз.
   - А может, это ты ее и замочил? Мотивы есть. Месть или поиски червонцев.
   Он усмехнулся, закусив желтыми зубами клок бороды.
   - Нет, Константин Иванович, мимо, - зло хлестнул меня взглядом.
   Обозлился и я.
   - Слушай, или ты мне помогаешь, как только что проникновенно клялся, или я бросаю это дело и отправляюсь смотреть по телику "Просто Марию-Изауру".
   Он скис, потом тихо, но внятно повторил:
   - Нет, Константин Иванович, мимо. Хотя и мне приходила эта мысль поискать "рыжики" у нее. Да, действительно, я ее не особо любил, но пойти на убийство по складу своего характера не смог бы.
   - Какую ценность представляли монеты?
   Он немного задумался.
   - Тут ведь точно не скажешь, сколько их было. Мама в свое время, лет пять тому назад, говорила, что сотня или около того наберется. Но отец потихоньку-помаленьку начал их утаскивать. Это потом уж, после маминой смерти. Немного, насколько я понял по его намекам, где-то штук двадцать тридцать. Ну, я пожурил его как-то, и он прекратил.
   - Вы сами когда видели монеты?
   - С год примерно, как раз перед тем, как отец перестал их таскать. Торжественно мне заявил, что клад будет надежно перепрятан. Но слова не сдержал. Еще четыре или пять штук подарил Валентине на день рождения, примерно в то же время.
   - И все же, по вашей прикидке, какова их реальная ценность - этих пусть семидесяти монет?
   - Если считать по сорок тысяч за грамм червонного золота, то получаем четыреста тысяч за монету, умножаем на семьдесят, и результат составит двадцать восемь "лимонов". Как видите, для меня это состояние. И если вы его вернете, то вам будет выплачен гонорар из расчета десяти процентов, то есть два-три "лимона".
   Я поморщился от бредовой идеи и вернул его на землю:
   - Расскажите подробнее и точнее о ключах. Я имею в виду квартирных. Своих и Валентининых.
   - У нас было три связки: одна отцовская, другая моя, а третья мамина. Она находилась у Валентины, и сейчас тоже должна быть там, по крайней мере, вчера она мне предложила их забрать вместе с комплектом новых. А на кой ляд они нужны? Замки-то новые, кроме нижнего, внутреннего. Может, только из-за него? Так Эдик всю связку увел, сам вчера рассказал. - Борис ухмыльнулся. Тоже ведь слесарный бизнес.
   Он протянул мне сигарету, и я, машинально взяв ее, прикурил. Едко завоняло резиновой мятой, а пальцы обожгло кипятком. А Борис протянул следующую сигарету, с довольным смешком поясняя:
   - Ее, Константин Иванович, не курить, жевать надобно.
   - Боря, а когда этот водопроводный хрен поменял замки? - спросил я, старательно сдирая с пальцев налипшие жвачные сопли.
   - Точно не знаю. Вроде сразу, как отца увезли в морг. Но можно спросить. Он сейчас во второй квартире, устанавливает смеситель из четвертой. По воскресеньям работает, трудяга.
   - Позови, - согласился я и добавил: - Забирай Ольгу, заводи машину и куда-нибудь поедем. Вам сегодня дома оставаться не следует. Подожди, остановил я его опять. - Пока Ольги твоей ненаглядной нет, расскажи, что за бабец тебя посетила в прошлый раз. Ну та, рыжая ведьмочка, птичка-невеличка.
   - А, эта, - безразлично протянул геолог. - Это, Константин Иванович, моя самая долгая и перманентная любовь. Завалилась, дуреха, не знала еще, что женатый я уже человек, а значит, и степенный. - Он с достоинством огладил бороду и, вдруг подмигнув, заржал.
   - Ты не отвлекайся, не отвлекайся, продолжай.
   - А что тут продолжать? Тут кончать надо. - Он опять, довольный, заржал. - Когда ты вышел, она у меня на шее висела. За тобой-то дверь закрылась, а Ольгина открылась, и налицо была немая сцена классического треугольника.
   Одна: "Да как ты мог?", а другая: "Да как ты посмела?" И через меня нокаутировать пытаются друг друга. Я, как и положено самцу, развел их по углам.
   - А эта Ирина была в большой комнате возле книжного шкафа? - перебил я вопросом.
   - Да. - Он удивленно заглох. - А ты... а вы откуда знаете?
   - Ничего я не знаю, - опять перебил я. - Иди, Боря, делай, как я сказал.
   * * *
   Чует мое сердце: сегодня предстоит работа, а времени пятый час, а эта Ирина, невесть откуда взявшаяся, мне не нравилась, впрочем, как и Чистов, и Князев. Да еще этот бомжик. Он, как заноза при неосторожном движении, давал о себе знать.
   Из подъезда высунулась подозрительно мятая рожа водопроводчика. Я поощрительно улыбнулся, всем своим видом давая понять, что лучше и желаннее его собеседника нет.
   - Здравствуй, мой бедный Эдик Филимонов! - приветствовал я его совсем уж лучезарной улыбкой.
   Сантехник обиделся, сообщив, что его фамилия Константинов и посему я в некотором роде его тезка.
   Константа - величина постоянная, что и подтверждал устоявшийся дальнобойный перегар.
   - А скажи-ка мне, тезка, ты когда у Кротова новые замки врезал?
   - Похмелиться бы, - зафантазировал он, осторожно косясь на меня.
   - В чем же дело? Или дорога на гастроном занята уже неприятелем?
   - Бабок нет, - с обреченным сожалением выплюнул он слюнявый охнарь и тяжело, как лось в загоне, вздохнул.
   - А чего, Эдик, неужели перестановка смесителей местами не изменила твоего финансового положения?
   - Да вот дали. - Он с готовностью показал "штуку". - А куда с ней? Может, Иваныч, добавишь? Да ко мне в биндюжку. Мне баба сегодня на обед котлеты дала, три штуки, два яйца, помидоры. А хлеб я куплю.
   Я вежливо поблагодарил за любезное, идущее от сердца предложение и протянул ему тысячу.
   - Повествуй, Эдинька.
   - Ну вот. Как старикана на труповозке увезли, тут евойная баба прибежала с ключами. Я-то не знал, что у нее дубликаты от всех замков, а то бы и дверь ломать не пришлось. Она мне и деньги на новые замки дала, чтобы я в хозмаг сбегал. Я и побежал.
   - Когда уходил, кто оставался в квартире?
   - Ну кто, участковый, еще с ним какие-то менты приехали, Валентина эта самая и Люба, уборщица.
   - А когда вернулся?
   - Когда вернулся, менты собирались уже уходить, оставались Люба и Валентина, та мне и за работу уплатила. И еще были эти его дружки старые. Один здоровый такой, розовый, как свинья. А второй длинный, чернявый, помоложе, он ухилял раньше, когда я только в подъезд заходил.
   - Понял, Эдик. А этот чернявый, в чем он был одет? Что нес в руках?
   - Ну, в руках вроде "дипломат" был, а одет в черный костюм.
   - А розовый как выглядел?
   - Тоже в черном костюме, а в руках не помню что было. Да вы у Валентины этой спросите или у Любы - она через улицу в розовом доме живет, пятнадцатая квартира.
   - Спасибо, Эдик. Хочешь еще заработать?
   - Конечно хочу, - ну точно как Буратино у поля дураков, ответил он.
   - Тогда сегодня ночью осторожно посмотри, кто зайдет в подъезд и будет звонить или открывать квартиру Кротова. Если сможешь, останься на ночь. Только очень осторожно. Это будет стоить червонец. Согласен?
   - Нет проблем, шеф. Бабки принесешь к десяти?
   - Нет проблем! Кому ты отдал ключи от новых замков?
   - Всего их было шесть штук: три для одного и три для другого. Как вставил, все отдал Валентине, а она при мне два комплекта отдала соседке на случай Бориного приезда.
   - Ну ладно, будь осторожен! Я хлопнул его по плечу. Потом, уже усаживаясь в подошедшую машину, добавил:
   - Ни во что не вмешивайся и не высовывайся, тебя не должно быть видно. - Оглядываясь, я долго еще видел его неуклюжую, медвежью фигуру в виде знака вопроса.
   - Куда, Иваныч? - выруливая со двора, спросил Борис.
   - Вы куда-нибудь к друзьям или на дачу. У вас далеко дача?
   - Так нет ее, отобрали. Власть переменилась - накрылась дача.
   - Тогда к друзьям, и желательно до утра.
   - Это можно. Ольга, сегодня будем гулять. А вас куда?
   - А меня-то, меня к птичке-невеличке, к Ирине, значит. Дома она сейчас?
   - Сейчас пять. Должна быть дома. Она на работу к шести тридцати ходит.
   Заметив, что Ольга насторожила ушки, я перебросил магнитофонные вопли на задние колонки, вполне деморализовав молодую жену.
   - Борис, что она из себя представляет?
   Он неопределенно мотнул бородой.
   - Ира, Ирочка... племянница Валентины. Девочка с апломбом, но без предрассудков. А вы что же, на нее думаете?
   - Я на всех думаю. Даже на вас, пока не докажу сам себе, что это не так. На всех думаю, но ничего пока не придумал. Ключи от квартиры вы как получили? - закончил я вопросом.
   - Лично в руки от соседки, два комплекта. Третий был у Валентины. Когда тело привезли домой, там постоянно кто-то был, а привезли его девятого, в понедельник. До этого дня квартира, по рассказам Валентины, стояла закрытая.
   - Говорили вы с Валентиной по поводу исчезновения монет?
   - Да, и неоднократно. Из ее рассказов я понял, что она появилась в квартире, когда тело отца вывозили для вскрытия. Там уже были Люба, Эдик и человек пять из милиции. Вроде соседка робко топталась в дверях, а потом явились Чистов и Князев. Улучив момент, Валентина проверила томик-шкатулку, но, по ее словам, даже на ощупь она была пуста. Так что если верить ей, то получается, что деньги унес убийца. Собственно, из-за этого и умертвили отца.
   - Борис, а если не верить, то как?
   - А тогда получается, что убила и забрала деньги Валентина, а потом кто-то из знающих про их существование убил ее. Это могли быть Чистов или Князев.
   - Или Ирина.
   - Или Ирина, - подумав, согласился Борис. - Но вряд ли. Она про них точно не знала. Во время так называемого перезахоронения ее, а с ней и меня, выгнали из комнаты. Но выгнали в шутку, будто бы дурачась. Так что воочию я эти монеты видел только до перезахоронения. А потом только подойдешь, прикинешь "Капитал" в руке и удовлетворенно заурчишь. Вытащить червонцы из тайника - процесс довольно сложный и долгий. Они там хитро фиксировались. Отец говорил, с полчаса надо вынимать. Так что реально убийцей Валентины могут быть Князев или Чистов. Я их одинаково недолюбливаю.
   - Хорошо, Борис, линию ты выстроил убедительную, я и сам хочу такую иметь в загашнике, но приклей-ка ты сюда убиенного бомжика, и я ставлю тебе пузырь портвейна.
   - А случайный свидетель? Увидел то, что не должен был увидеть, и они ему сломали хребетину.
   - Хорошо это все, Боря, но где-то рядом. Скажи, была ли такая необходимость у Валентины?
   - Какая?
   - Лишить старика жизни.
   - Не знаю.
   - А я, Боренька, знаю, что нет, не было. Они не расписаны. Это значит, что при мертвом старике она никто. И на его имущество претендовать не может. А убить, чтобы забрать монетки?.. Не думаю. Баба она неглупая, цену себе знала и прекрасно понимала, что убийство очень часто расследуется по горячим следам и подозрение сразу падет на нее, как на наиболее близкого человека, имеющего корысть. Как они относились друг к другу?
   Борис недовольно щипнул бороду, останавливаясь:
   - Приехали. А относились они друг к другу хорошо. Отец ее любил. Хреновины всякие покупал. Даже вот монет несколько презентовал, а при его обжорстве это кое-что значит. А она платила ему уважением. Шутка ли - из зачуханной секретарши пробиться в референты и получить трехкомнатную квартиру? Да, вы правы, не было у нее резона убивать отца. Да и плакала она, мне кажется, не понарошку.
   Я кивнул, соглашаясь, и спросил:
   - А Ирина?
   - Да что Ирина? Здесь она живет. Крайний левый подъезд, второй этаж, дверь прямо. Театральное общежитие. Она в театре работает гримершей. Квартира на двух хозяев. Приходила к нам иногда, не часто, раз в неделю, в основном мы с ней у Валентины кувыркались. - Он опасливо закосил на Ольгу. - Вообще-то отцу нравилось, когда она приходила. Старался какую-нибудь безделицу ей подарить. Помаду, духи недорогие. За задницу иногда щипал, не сексуально - так, для куража больше, для хохмы. Не знаю что и думать. А может быть, бомжа-то убили совсем по другому делу, а мы пытаемся найти взаимосвязь?
   Я молча вытащил фотографию его матери и показал, не давая вскрыть полиэтиленовую обложку.
   - Это нашли на чердаке возле мертвого бродяги. - Потом спрятал фото и, хлопнув дверцей, вышел, оставляя побелевшего мужика с его будущей женой и нахлынувшей волной адреналина.
   * * *
   Я усмехнулся: прямая дверь второго этажа, как у Бориса, обозначалась жетончиком "5". Дверь была обшарпанна и неприятна, как старая театральная декорация. Пробуя левой рукой двухдневную щетину, правой я вдавил металлический стерженек звонка и тут же, получив удар током, громко и нецензурно выругался. В ответ из-за двери послышался довольный гогот, а немного погодя она открылась, явив мне тощенького паренька в грязноватой майке и не то в трусах, не то в шортах. Все в нем радостно гоготало: тощая цыплячья грудь, цыплячьи же синеватые колени, даже рыжий фокстерьерский хохолок.
   - Долбануло... гы-гы-гу. У нас всех незнакомых долбит. Гы-гы. А уже долбанутые потом в дверь казанком, гы-гы-гы, стучат.
   - Я тебе сейчас казанком в лоб постучу, - пообещал я, бесцеремонно отталкивая его и проходя в прихожую сомнительной чистоты. - Как фамилия? рявкнул я, обжигая его тупым и всезнающим милицейским взглядом.
   Перестав гыкать, весельчак тоненько пропищал:
   - Васин.
   - Точно. А отчество?
   - Василий Иванович, а чё?
   - Отвечать! Год рождения?
   - Семьдесят четвертый...
   - Точно. Я ваш новый участковый. Собирайтесь. Вы обвиняетесь в поджоге женского отделения бани номер четыре по проспекту Советскому. При себе иметь туалетные принадлежности и одну смену белья. Быстро!
   Всякая шутка должна иметь предел. Но это я понял, кажется, поздновато. Сначала затряслись худые мальчишкины коленки, крупно и громко стукаясь друг о дружку. А дальше было хуже: его расширенные голубые глаза закатились, и Василий Иванович нежно-согласной девушкой повалился на меня. Я едва успел поймать его. Приподняв, на руках внес в первую же открытую дверь и там бережно уложил на раскладушку, застеленную солдатским одеялом. Быстро притащив из кухни стакан холодной воды, я окатил ею пацана. А когда он открыл испуганно-непонимающие глаза и попытался что-то сказать, я опередил его:
   - Спокойно, брат Василий, пошутил я, понимать надо. Актер я ваш новый. Зашел вот посмотреть, каковы жилищные условия. Ничего вроде, приемлемые.
   Я всегда считал, что хуже моей конуры быть ничего не может. Но такое убожество я увидел впервые, если, конечно, не считать убежищ бомжей и алкашей.
   Комната была, правда, чистой и состояла, собственно, из четырех предметов мебели: раскладушки, старого, под какой-то стиль, рваного театрального кресла, фанерного столика и телевизора "Рекорд", который по всем законам физики и археологии работать уже не мог. Но он работал, что-то говорил и даже показывал. Вместо штор стекла прикрывали театральные афиши, а одежда висела прямо на стене, на вбитых по такому случаю гвоздиках.