Петрушевская Людмила. Девочки, к вам пришел ваш мальчик (сборник)

 
   Баранова подходит.
 
   Баранова, пропущено два месяца. Учти.
   Галя. Станислав Геннадиевич, я два месяца пролежала в больнице, я упала с поезда. (Поднимает со лба волосы, показывает.) Зашивали.
   Станислав Геннадиевич. Мы прошли новые вещи, возьми у Сулимовой партии, она выучила.
   Лора. Я дам, Станислав Геннадиевич.
 
   Лора и Галя отходят.
 
   Слушай, ты где была?
   Галя. Где была, там нету.
   Лора. Слушай, мы столько новых вещей прошли, кошмар.
   Галя. Скажи, у тебя хата еще свободна?
   Лора. Да вообще-то их вот-вот выгонят к нам, они надоели там страшно. Все мечтают, чтобы их оттуда выгнать. Но пока еще не выгнали. Так что их комната еще есть. Я там живу одна. А что?
   Галя. Меня позавчера из больницы выписали, я сидела ночь на междугородней. День спала в метро. Поехала к своей квартирной хозяйке, она сказала, твоя койка свободна, но деньги вперед за три месяца, как всегда. А у меня как раз денег-то сейчас нет.
   Лора. Кошмарики. А этот дурак Поляков из вторых теноров ко мне подходит, говорит: хотите пойти на балет «Коппелия» в филиале Большого? Я говорю: почему же. Дал билетик. Я пошла. Место было стоячее, над сценой, второй ярус. Видно было только сверху. Прыгнет она, а к нам пыль летит, на зубах скрежещет.
   Галя. Поляков урод. Я бы с ним не согласилась пойти на балет.
   Лора. Так он не пришел! Я там одна простояла. В воскресенье я пришла на хор, отдала ему семь рублей. Видно, он купил себе билетик, а выкидывать жалко, он мне продал.
   Галя. А как я в больницу-то попала, знаешь? Ну, в общем, я устроилась работать в передвижной такой состав, чинили пути, знаешь? В вагончиках жили. Ну вот. Ну и конечно, они там меня не приняли. Я из университета! Да вообще ужас. (Откашливается.) У нас в вагончике жило пять баб, а спали (пауза) девять человек.
   Лора. Мест не хватало?
   Галя. Не то. К ним ночевать четверо мужиков еще приходило. Я одна спала, остальные по двое.
   Лора. Кошмар. Ленская в анатомичке стоит, плачет, ее девки окружили, она замуж выходит. Чтобы отдаться Рыжему, у нас такой Рыжий есть, но он женат. Он один раз подходит ко мне и говорит: «Три рубля нет?» Я растерялась и говорю: «Нет». А у самой было. Гордость заела.
   Галя. Дальше больше. Ехали поздно на электричке, бригадой возвращались. Я курила в тамбуре, ну, они меня начали задирать, хотели, одним словом, что-то сделать. Слегка прижали. Из бригады мужики. Я раздвинула двери и выпрыгнула. И на столб налетела. Вся была синяя.
   Лора. Если ты хочешь, едем ко мне сейчас. Маму я уговорю как-нибудь, только бы они не въехали. А так все нормально.
   Галя. Я вообще-то должна получить по бюллетеню за два месяца, но там, конечно, одни слезы. Но все-таки. Но для хозяйки на три месяца вперед ей не хватит. Но все-таки деньги у меня будут. Самое важное – дотянуть до фестиваля. Попасть в делегаты. Я хочу увидеть мир, представляешь? Тут ехал какой-то пробный автобус, в нем негры. Я первый раз увидела. Коричневые такие, ей-богу. Я стою, а я была из больницы первый денек. Машу им рукой, сама плачу. Голова перевязана. Они остановились у светофора, смотрят на меня, пальцем показывают, один платок с себя снял, с шеи, и кинул мне. Вот. (Демонстрирует.) Подготовка к фестивалю идет вовсю!
   Лора. Пойдем, у нас дома есть хлеб, майонез, сварим картошки. А бабушка еще там поживет, я надеюсь. Они там всех кормят, так что их терпят. У них кремлевский паек.

Картина восьмая

   Комната Лики. На диване на своем месте, в ногах у Неты, сидит Люба. Рядом в шинели внакидку и офицерских ботинках сидит Лика и ест со сковородки.
 
   Люба. Лика, съешь курочку!
   Лика. Люба, я не могу видеть, как пища уходит в мусорный бак.
   Люба. Мама, съешь ножку. Съешь, я говорю, ножку. Ты обессилена скандалом.
 
   Входит Саша, везя детскую коляску.
 
   Лика. Саша, разверни его и положи в кроватку.
   Саша. Оля пошла в булочную, я ей дал денег.
   Люба (Heme). Пойми, это нужно. А то совсем не станет сил. Ешь.
   Лика. Саша любит детей как сумасшедший.
   Люба. Пойми, у нее нервы как веревки. Она плач своего ребенка выслушивает хладнокровно и при этом стирает. Что ей твои немощные старческие слезы.
   Нета. А ты ешь, ты себя забыла.
   Люба. Почему никто ничего не ест? Масло скопилось за два дня. Лика, ты детям утром мажь бутерброд с икрой.
   Лика. Оставьте! Сережу рвет от икры, а Машка во всем ему подражает. Они придумали, что это лягушачья икра. И говорят: бе!
   Люба. Скажи, это Олечка придумала, чтобы отвадить детей, а сама ест ложками? В банке сто грамм, съедено три четверти за один день.
   Лика. Оставьте! Оля измучена.
   Люба. Год я уже наблюдаю это перерождение. Мама, орденоносец, большевик, вынуждена молчать, чтобы ее не выгнали! Оля вчера заняла ванную, когда маме было плохо, и стирала с открытой дверью, и к нам и к тебе, Лика, в комнату шел шум льющейся воды, пар и газ из колонки, а на вопрос она ответила, я не скрою, чтобы я шла к дьяволу. В семье бытовое разложение, у твоего родного сына две семьи!
   Лика. Утешься, твоя мать неоднократно была замужем. А Саша держался с одной больше восемнадцати лет.
   Люба. Моя мама никогда не была замужем! Это ложь.
   Нета. Шабы була. Была, короче.
   Люба. Но это они от тебя уходили, и потом не одновременно! А Сашка коммунист. Коммунист должен быть чист как стекло, внимательным к людям и не бабник прежде всего.
   Лика. Это святой, святой такой должен быть, и то некоторые святые сначала пили и всем занимались. Не погрешишь, не покаешься. Един Бог свят.
   Люба. Бога нет, ты что, ошалела? (Оглядывается.)
   Нета. Люлю, прекрати.
   Люба. Не для того мама и ее соратники строили социализм.
   Лика. Ай, оставь. Социализм – это еще не коммунизм, при социализме еще многое можно. Когда будет нельзя, нам скажут.
   Люба. Ты перерожденец и соглашателишка.
   Нета. Люлю, нас выпрут отсюда.
   Люба. Погоди. У тебя, Лика, отсталое сознание. И что получается? Бытовое разложение перешло и на детей! От кого Оля родила ребенка? А? И у кого она набралась цинизма? Дети взяли пример и выросли хамы.
   Лика. О детях не беспокойся, о детях не беспокойся. (Начинает плакать.) Дети уже научены горьким опытом.
   Нета (приподнимаясь на локте). Не плачь, мы отомстим. Ты большой человечище, Лика. Мы отомстим за тебя.
   Люба. Мы не оставим борьбы, ведущейся всю жизнь. Мы не опустим рук. Мы отомстим.
   Лика. Кому? Кому? Типичная мания, у нас у всех в роду мания преследования. Саша уже вернулся, и вы видели, он поднял коляску на третий этаж. Вернулся! Оля раздражена, потому что кормит грудью и не спит. Эра раздражена, потому что Саше некуда воткнуться. Эра спит с детьми, Оля с Лялькой, и, если он вернется, им с Эрой некуда вдвоем деться. Я целыми днями на кухне.
   Люба. Это воспаленный бред, что мы занимаем чью-то площадь. Тогда и ты занимаешь их площадь. Мы же с тобой! Она нас гонит, Лика, ты слышишь? Убирайтесь отсюда, сволочи, в ответ на замечание о бесконечно льющейся в ванной воде и горящей колонке, она выживает нас! Но куда, куда обращаться, ведь нам некуда тоже податься, кроме почтамта! Ты же знаешь!
   Лика. Несчастные, кто вас гонит?
   Люба. Придет время, за нас отомстят.
   Лика. Да ну, кому мстить? Нашли тоже. Все поставлены жизнью в условия. Вы мстили когда-то, потом вам отомстили, дальше опять вы, сколько можно? Заколдованный круг.
   Нета. Соглашатель, она типичный соглашатель, шаты бусо шагла буша шатель. И потом, я мстила за угнетенный народ.
   Лика. Тебя не просили.
   Нета. Да? Ты октябрист! Я мстила за народ, а уже мне никто не мстил, никакого заколдованного круга, это искривление линии партии, революционный загиб. Не без жертв.
   Лика. Ну, какие там вы жертвы, бросьте. Вы не сидели.
   Люба (Heme). Шапо бушли.
   Лика. Что сразу шапо, что бушли? Что я такого сказала? Вы сидели? Вы не сидели, вы были в эвакуации. Я чего-то не знаю?
   Нета. Люлю, какого цвета у меня губы?
   Люба. Ни фига себе эвакуация пятнадцать лет подряд.
   Нета. Мне дурно.
   Люба (не слушая). Исключение из партии, лишение квартиры… Исключение из комсомола, исключение из института… Гибель всей семьи!
   Нета. Не выпрашивай у них! Не перечисляй! Молю!
   Люба. Голод пятнадцать лет подряд! Картофельные очистки из соседского помойного ведра! Капустные листья, на рынке подобранные, спрашивают: это вы для козы? Жизнь без электричества ввиду неуплаты. Невозможность постоянно устроиться на работу. Я работала грузчиком! От близких и любимых ни весточки, все нас боялись. Все! Мы прокаженные! И это неизлечимо! И ни рубля! Мы и не арестованные, но и не люди, ничто! Письма, которые мы писали, они пропадали! Письма Сталину исчезали!
   Лика. Тогда все тяжело жили.
   Нета. Шау буми шара бую.
   Лика. Все прошло. Оля все понимает, но глубоко несчастна. А вы сейчас счастливы, вас восстановили, так простите вы ей и живите в пару и газу. Это пар и туман, но ведь всюду и везде люди стирают грязное белье, всюду же пыль, отбросы и горелые сковородки! Надо подчищать! Она и сама тем же дышит, кормящая мать.
   Нета. Да умираю же, слышите?
   Люба. Это не мелкая усталость, это великая ненависть к слабым и старым. Это месть прокаженным.
   Лика. Успокойтесь, в этом доме больше я мстить не позволю.
   Нета (садясь прочно). А будешь мстить, если кто убьет твоих малышей?
   Лика. Пусть попробуют только.
   Нета. Видишь? Ты, стало быть, будешь с убийцами бороться? Будешь защищать Машу, Сережу и Ляльку вашего?
   Лика. До последней капли крови.
   Нета. А если их унесут, ты поползешь по следам?
   Лика. И я, и все, будь спокойна. Что ты мелешь?
   Нета. И увидев убийц с окровавленными руками и Ляльку со вспоротым животиком? Что ты будешь делать?
   Лика. Что ты порешь такую чушь, прекрати. С ума сошла.
   Нета. А-а. А я видела.
   Лика. Во сне. Прекрати ерунду.
   Нета. Нет, белобандиты и фашисты… Они это делали.
   Люба. У мамы часты видения. Она не может спать, ей чудятся убийства в мире.
   Нета. Оставь.
   Лика. Какие боевики нашлись.
 
   Входит Саша.
 
   Саша. Мама, мне надо поговорить.
   Лика. Я все знаю. Я все знаю. Ты вернулся!
   Саша. Без посторонних.
   Лика. Ты не мог ведь надолго оставить свою старую слепую мать. Ну, как тебе понравился твой первый внук? Правда, хорош? Ты его развернул? Он не плакал? Вот и хорошо. Говори, говори при посторонних, которые самые мои дорогие люди.
   Саша. Хорошо, коли так.
   Лика. Твои дети и внук регулярно получают твою пенсию, спасибо. Сколько было страданий, ты ведь ничего не знаешь. Но теперь я верю, что ты вернулся. Как тебе наш толстый? Наш Лялька?
   Саша. Хороший пацан. Олю жалко. Не уличная ведь девочка, домашняя. Как недосмотрели за ней, не понимаю.
   Лика. Да, в кого это она уродилась, странно.
   Люба (не сдержавшись). Да!
   Лика (Любе). Я сама!
   Саша. Мама, у моей Раи будет ребенок.
   Лика. Все еще будет? Прошел ведь уже год. Ненормальная беременность, скажу я вам.
   Люба (не сдержавшись). Да!
   Саша. Нашему первому, Сан Санычу, девятый месяц пошел.
   Лика. А, вы снова. Я скажу тебе, что она плодовита, как кошка. Она самка, Саша. Хищная самка. И что же, теперь ты отнимешь у детей свои деньги? Под предлогом. Ну. Эра ведь преподает электротехнику в школе, это пятьсот шестьдесят рублей в месяц. И учится на курсах стенографии, это минус пятьдесят рублей. А Оля-то не работает! И вот так мы все будем, да моя пенсия триста пятьдесят.
   Люба. Ну, с питанием мы снабжаем.
   Лика. Вы гости.
   Саша. Да, у вас полон дом гостей, я вижу, а мне негде жить, кстати.
   Лика. Ну что же, это всегда у нас водилось, как ты помнишь. Эру мы взяли тоже в гости в тридцать восьмом году, пока ты ее не… Не родилась у нее Оля.
   Саша. Мама, мы живем в восьми метрах. Я болел всю осень. У Раи осложнение на почки. Ей через полгода рожать, а мы ведь не молоденькие.
   Лика. А, она у тебя пожилая оказалась.
   Саша. Где нам жить, стройка кончится, Раю никуда не возьмут с двумя детьми, а мне дадут как одинокому только хорошо если койку, а то место в палатке. Мы же не расписаны.
   Лика. Что я могу тебе сказать. Я твоих проблем не решу. Живите здесь.
   Саша. Это невозможно.
   Люба (страстно). Да!!!
   Саша. Хотя живут же дальние родственники… Могут и родные дети хозяина пожить…
   Лика. И вы живите… (Сидит понурившись.) Все. (Вытирает слезы.)
   Люба. Бытовые разложенцы, перерожденцы и нездоровые элементы не должны заявлять о своих правах в таких условиях, когда старые партийки в пару, в газе и скандалах!!!
 
   В середине этой захлебывающейся реплики Любу перебивает Нета.
 
   Нета. Шамол бучи! Шаза буткнись! Шапо буго шанят! Да! Выгонят!
   Лика. Переезжай… Что делать… Больные почки… Это серьезно в пожилом возрасте, да еще перед родами. Я буду на кухне, вы тут. Все дети при тебе… и все жены. Дедушка женился семь раз, часть жен отсудила себе по комнате, все жили вместе… К умирающему никто не подошел. Скрюченного положили в гроб. Глаза не закрыли, фурии.
   Саша. Молоко у Раи пропало, теперь за молоком двенадцать верст…
   Лика. А конечно, молоко у беременных синее, дети плюются.
   Саша. Короче, мне нужен развод.
   Лика. Я тебе должна дать развод? Я? Мать с сыном не разведут!
   Люба. Да!
   Лика. Ты замолчишь когда-нибудь? А?
 
   Входит Лёня.
   Лёня. Извините, там было открыто…
   Лика (еще не остыла). И что? И что, я спрашиваю?
   Лёня (сбит с толку). Но там было распахнуто…
   Лика. Так и что, что распахнуто? Надо входить?
   Лёня. А Олю можно позвать?
   Лика. Олю ему. Олю? Вам Олю, но ее нет сейчас… (Начинает волноваться.) О-ля!
   Саша. Я сбегаю, позову.
   Лика. Да, Александр. Да, Александр. Смотайся.
 
   Саша выходит. Нета садится и с любопытством смотрит на Лёню.
 
   Оля со своим сыном гуляла, а теперь пошла в булочную. Она у нас везет на себе весь дом. Знаете, такая работящая. Я слепа совсем… У Оли прекрасный мальчик, знаете, Олег. А вас как зовут?
   Лёня (откашлявшись, слабо отвечает). Лёня.
   Лика. Не слышу! Повторите!
   Лёня. Леонид.
   Лика. Прекрасное имя. У нас Олег тоже Леонидович.
 
   Нета что-то шепчет Любе на ухо.
 
   Лика. Ты Виноградов, что ли?
   Лёня (так же слабо). Да.
   Лика. Ну и что ты поделываешь?
   Лёня (пискнув). Учусь.
   Лика. В каком классе?
   Лёня (откашлявшись). В МВТУ имени Баумана.
   Лика. А вот Оля не поступила… Не могла. Родила.
   Люба. Это не ее вина!!!
   Нета. Шамол буши. Шане буме шашай.
   Лика (с нажимом). У нас гости, Лёня. Они немного больные.
   Люба (подходит, подает руку). Любовь Васильевна.
   Нета (протягивает с дивана, невидимая, руку). Анна Петровна.
 
   Лёня пожимает им руки, предварительно вытерев ладонь о штаны.
 
   Лика. Не обращайте внимания, они много вынесли. (Прислушивается.) Кажется, Лялька плачет. Ему же есть пора, что она думает?
 
   Слышен плач ребенка.
 
   Где же она? Я стара, я слепа… Я перевернуть не смогу…
 
   Плачет дитя. Лёня окаменел. Медленно приподнимается голова Неты.
 
   Нета. Лика, не ломай комедию. Ребенку там страшно и одиноко.
   Лика (Лёне). Они тоже не приспособлены к жизни, не смогут перепеленать.
   Нета. Я не в силах, но я схожу. Когда-то у меня были две девочки. Я не могу слышать плач детей.
   Лика (с силой). Это было у тебя до Первой мировой войны. А сейчас ты аб-со-лютно не приспособлена.
   Нета. Ты мегера. (Шумно падает на подушки.)
   Лёня. Может быть…
   Лика. Да, да. Да, да. Будь добр.
   Лёня. Может, я приду в другой раз?
   Лика (разочарованно). Как сам знаешь.
 
   Лёня устремляется к выходу, исчезает. Лика со вздохом поднимается, чтобы идти к младенцу. Успевает дойти до дверей, и в это время входят Оля и Саша.
 
   Лика. Ребенок уже надорвался, где ты шлёндраешь?
   Оля. Мы с папочкой беседовали.
   Лика. Тут к тебе приходил некто Лёня.
   Оля. А, из нашего класса. Винограшка, что ли? Делать ему нечего. (Убегает к ребенку.)
   Лика (обращаясь к Саше). У нее, имей в виду, большие актерские способности. Она будет гореть на костре и изображать, что ей скучно.
   Саша. Я прошу выделить мне комнату.
   Лика. Снова он несет свое. Слушай! Зачем тебе эти дрова? Зачем бараки? Зачем палатки и керосинки? Какие такие у тебя дети? У тебя Оля, Сережка и Маша, у тебя внук Ляля, того гляди, Оля приведет мужа. Я же вижу, я не слепая! Что это за Лёня? Ты понимаешь? (В восторге.) Ты соображаешь, какой это Лёня?
   Саша. Это же мой дом, имею я право…
   Лика (перебивая). Имеешь полное право, Оле с мужем мы отдадим мою комнату, я переселюсь на кухню, поставим мой топчан, ты с Эрой, она многое поняла и живет тихо. Она тля, Саша! Эта тля слова не скажет больше.
   Люба. А нас куда? Куда нас? Нас погонят, что ли?
   Лика. Молчи, несчастье проклятое!
   Саша. Ты даже не спросила, есть ли у меня фотография твоего внука.
   Лика. А ты спросил, как Сережа и Машенька? У нас тоже есть их фотографии, Сережа играл на Новый год в детсаду старшего зайчика, а Машка, мы ей сшили снежинку.
 
   Оля, пятясь, вывозит коляску.
 
   Куда, куда! Ты покормила?
 
   Оля, неопределенно махнув рукой, убегает с коляской.
 
   Саша. Мама, там тоже ребенок, и это твой внук то же самое. Понимаешь?
   Лика. То ли я ослепла окончательно, то ли она сменила шапку на берет, менингитку надела, что ли. А мой ли внук, я не знаю. И ты. И ты знаешь, что ничего не знаешь. Как сказал Сократ.
   Саша. Мама, у меня нервы доведены до предела.
   Лика. Я не знала, что из Оли выйдет такая самоотверженная мать. Стирает ночами.
   Люба. Специально. Чтобы доказать нам, кто хозяин.
   Лика. Видишь, как я живу?
   Саша. Все-таки надо решать.
   Лика. По-моему, она повезла показывать Ляльку этому Лёне. Слава богу, хоть кто-нибудь кому-нибудь в этом доме улыбнется, кроме Ляльки. В доме всегда должен быть малыш! И он нам один и улыбается, а мы ему. А то все время то мы ножницы и бритвы прячем, то веревки массово выкидываем, то валерьяновку на всю квартиру варим. Эрка ночами все ходит под предлогом помощи ребенку.
   Люба. Да! Стучит ножищами.
   Лика. Олечка плачет от любого замечания, ты слышишь, Саша?
   Нета. Это ты от нее плачешь.
   Люба. Ты ослепла от слез.
   Лика. А Машка, она хохочет. Олечка на нее шипит: «тише», а она истерически хохочет, Олечка ей подзатыльник, поскольку Ляля спит, так она исступленно смеется и падает на пол!
   Саша. А мы все улыбаемся дома. Тихо-тихо, Саныч не плачет совсем. Рая ему не дает. Саныч два зуба имеет. (Показывает пальцем на нижнюю челюсть.) Стоит уже. Крепкий. Стелим на пол одеяло. Спит пока в ящике за стульями. Днем на стульях сидим, а ночью он там спит. Коляска есть, кроватку уже некуда.
   Люба. Оля бьет детей.
   Лика. Молчи!
   Нета. Шамол бучи!
   Лика. Это не бьет, это шлепает. Она же одна с ними три вечера в неделю! Мать же учится! А это хулиганье руки помыть, ужинать ходит только с шестого крика. Трое детей у нее на руках, а ведь ее время еще не пришло! Нет! Вся наша жизнь тяжелый труд. Слезами залит мир безбрежный.
   Нета (садится). Но день настанет неизбежный, неумолимый страшный суд!
   Лика. О господи.
   Нета (с силой). Перед фестивалем молодежи и студентов будут высылать тунеядцев и плесень из Москвы. Москву очистят от всей и всяческой нечисти. (С силой падает на подушку.)
   Лика. Вот и вот. Видали?
   Саша. Думается мне, что я знаю, кого отсюда надо вычистить.
   Лика. Саша, это безобидно. Они никому не делают зла.
   Нета. Высылают за разложенчество.
   Лика. Ты говоришь это нам.
   Люба. Как писал Маяковский: где «м» с хулиганом да сифилис.
   Лика. Оля, например, всегда боялась их. Маленькая девочка, а как все понимала! Невинность похожа не неукрепленную крепость, писал Шодерло де Лакло.
   Люба (Heme). Шашо будер шало буде шала букло.
 
   Нета нетерпеливо машет рукой.
 
   Лика. Да, укрепленная крепость – это приходит с годами.
   Люба гордо кивает.
 
   Вот Маринку – ту повыметут из Москвы за все ее дела. Обреют и вышлют в платке. За то, что она устраивала в своей квартире и что она сейчас там вытворяет, пока отец с матерью в Германии. Учиться не учится, время проводит на вечернем отделении, какой из нее педагог! А Оля сидит дома, стирает, готовит, едет с коляской в садик, свой в коляске, эти двое за коляску держатся. Прямо тебе картина Перова «Тройка»!
 
   Входит милиционер.
 
   Милиционер. Там было распахнуто, ключ в дверях (кладет ключ на стол).
 
   Саша берет ключ, хочет положить в карман, но потом возвращает на стол.
   Так. Коровина Ольга тридцать девятого года рождения здесь проживает?
   Лика (кричит). Саша! Саша! Я слепа! Где ты?
   Саша. А в чем дело?
   Милиционер. Коровина Ольга Александровна.
   Саша. Я ее отец, а ее в настоящее время нет.
   Люба. Она уехала, вам сказано. Пожилому человеку плохо, врача! Моя мама большевик, орденоносец, партийная кличка Муся. Лика, так надо. Мама, лежи. Это чистят Москву. Так мы и думали. Наше дело правое. За Олей пришли. Ее жаль, но что поделать.
   Лика (пронзительно). В чем дело? Я ни шута не вижу, кто пришел? Оля ушла к мужу.
 
   Входят Оля и Лёня, ввозят коляску.
 
   Они с мужем пришли!
   Оля (с порога). Баба, кто-то на Лёньку письмо в ректорат написал. Моральное разложенчество. Что он бросил ребенка и материально не содержит.
   Лика (дипломатически улыбаясь). Оля, у нас милиция. Видите? Они муж с женой, да.
   Саша. Оля, старшая дочь моя, иди сюда.
   Милиционер. Коровина Ольга Александровна, тысяча девятьсот тридцать девятого года? (Садится к столу, вынимает бумаги.)
   Оля. Именно.
   Лика. Оля!
   Милиционер (пишет). Девица?
   Слово «девица» милиционер произносит с ударением на «е».
   Оля. То есть как это?
   Милиционер. Ну, девица или замужняя. (Слегка покраснел.)
   Оля. Нет, я не замужняя.
   Лика. Морганатический брак. Ребенок же есть! Лёня, скажите!
   Милиционер (после паузы). Вы знакомы с Бухарцевой Мариной Ивановной?
   Оля. Я? Знакома.
   Лика. Эту сволочь мы прекрасно видели.
   Милиционер. Когда вы последний раз у нее были?
   Саша. В чем все-таки дело? Вы же должны сказать, в чем дело?
   Милиционер. Маленькое ограбление в квартире Бухарцевых. Вернее, хулиганство. Написали на стенах, ножом порезали два пианино.
   Лика. И никто ни на одном не играет ни бельмеса, заметьте. Эти пианино не для игры.
   Милиционер. Ну и так далее. В люстру насыпали манки.
   Оля. Когда же успели?
   Милиционер. Когда в последний раз вы там были?
   Лика. Мы запретили ей ходить в этот вертеп! Шесть, нет, восемь месяцев она уже сидит безвылазно дома или гуляет с ребенком по магазинам.
   Милиционер. Когда вы были там в последний раз?
   Оля. Когда? Позавчера. Позавчера днем.
 
   Входит Эра.
 
   Лика. Как? Ты вместо гуляния? Ты же клялась! (Плачет.)
   Оля. Я зашла на несколько минут, когда шла за молоком.
   Эра. Что происходит, товарищи? Я мать! Объясните!
   Милиционер. Произошло ограбление, хулиганство на квартире у Бухарцевых. Бухарцева Марина Ивановна назвала тех, кто последнее время посещал квартиру, среди них ее.
   Эра. Докатилась, дура! (Подбегает к Оле, та прячется за спиной отца.) Подожди у меня! (Опустив голову.) А это кто? Это кто? Пришел, не постеснялся? Стыд и срам, стыд и срам! Опозорил, бросил, обрек на муки!
 
   Непонятно, о ком речь, ибо Лёня и Саша стоят рядом.
 
   Милиционер. Минуту, товарищ. Во сколько точнее это было?
   Оля (из-за спины отца). В два часа.
   Милиционер. Кого вы там видели конкретно?
   Лика. И что тут плохого, что зашла? Она же не грабитель! Эта Маринка ее единственная подруга, какая бы она не была «м». Подруг не выбирают. У человека же должны быть просветы в жизни! Посмотрите на нее, какая она слабенькая: были трудные роды, была грудница, она кормит и кормит, совсем истощена. Все ее бросили.
   Оля (перебивает). Я там видела Бухарцеву.
   Милиционер. Еще кого?
   Оля. Всё.
   Милиционер. Был еще один человек?
   Оля. Нет.
   Милиционер. Бухарцева показала, что был.
   Оля. Никого там не было.
   Милиционер. Вы напрасно так. Дача ложных показаний.
   Оля. Да не было!
   Лёня. Это я там был этот человек. Виноградов Леонид Витальевич. Тысяча девятьсот тридцать восьмого года. Студент МВТУ имени Баумана. Всё?
   Милиционер. Сколько вы там пробыли?
   Лёня. Я пробыл там минуту.
   Милиционер. Что вы там делали?
   Лёня. Оля отказалась со мной говорить, ушла. Я ушел тоже.