Петрушевская Людмила. Город Света

   Папа уже давно должен был прийти с дежурства, поэтому мама пыталась навести хоть какой-то порядок. Слез у нее не было. Она моталась по квартире, шлепая по мокрому полу, как грязный призрак, пыталась как-то что-то помыть, что-то прибрать...
   Вечером в квартиру позвонили, она безо всякого соображения открыла, вошли люди и сказали, что на нее подают в суд за пожар, что квартира внизу из-за них залита целиком, а наверху частично.
   И что сейчас к ним переселяются жертвы протечки из квартиры внизу и квартиры наверху.
   И тут же ввалился Ахмед с мокрыми узлами, с новой женой дворником Лидой и со старой разведенной женой, а также с семью детьми от первого брака и одним ребенком дворника Лиды (который недавно вернулся из армии, обнаружил свою мать замужем и всюду ходил с топором, намекая, что боится, что его убьет Ахмед).
   Он и сейчас, входя, заявил:
   - Меня хотят убить, знаю кто!
   И приоткрыл пиджак, показав заткнутый за ремень хороший топор.
   Лида же была пьяна, как обычно, и хвастливо говорила:
   - Четырнадцать тысяч! - И потом, помолчав: - Нижняя неделя! Участковый Михалыч!
   За ними стояла семья с верхнего этажа, которая, увидев, кто заселился первым, не стала въезжать, а вернулась в свое полузалитое жилище, крича, что лучше вообще жить на улице, чем так.
   Ахмед с первой женой и детьми сразу расположился во всех трех комнатах. Лида с ребенком заняла кухню и сказала, что никого туда не пустит, иначе вызовет Михалыча:
   - Нижняя неделя, на хрен!
   Что касается Кузи, то он носился по головам новых жильцов, нового мужа дворника и его предыдущей семьи, вывалил на пол их узел с кастрюлями и сковородками и другой узел с тарелками (что-то массово кокнулось), прихватил сотовый телефончик и понесся, положил его в унитаз, и за Кузей кинулись все члены семьи Ахмеда, и много чего побилось из-за этого, а пока они вылавливали мобильник из воды, Кузя помчался в ванную, налил полное ведерко, и, крича "пожар, пожар", начал щедро поливать вещи новоселов.
   Силач, однако, оказался этот новый Кузя.
   Ахмедовы дети, вернувшись, застали его за тем, что он прыгал на их завернутом в шаль телевизоре, используя его как батут. Они глядели на него во все глаза, не в силах ничего сказать, потом прибежала их мама и встала как столб, а за ней явился и сам Ахмед с мокрыми по локоть руками (в кулаке был зажат мобильник) и стал громко икать, приговаривая:
   - Зачем, любимый, слушай?.. Что делаешь?.. Совсем семью позоришь... Слазь... Взорвется... Зарежу!
   Тут Кузя захихикал, сбегал на кухню и принес Ахмеду большой хлебный нож.
   Но Ахмед закрыл глаза и покачал головой.
   И все дети и их мать тоже отказались от оружия.
   Почему-то они все потеряли способность возражать и бороться.
   Мама Кузи сидела на полу, закрыв глаза. Бабушка Кузи так и лежала на диване, громко храпя.
   Если бы программа Топора была полностью осуществлена, то семья Ахмеда бросилась бы в драку с ножом, и в следующие два часа оба семейства должны были бы друг друга перебить и перерезать, затем к этому бы подключились родственники и друзья Ахмеда, с одной стороны, и простые крепкие горожане, с другой. Затем предполагалась ликвидация рынков, игорного бизнеса (взрывы, взрывы), затопление подземных переходов, пожар на всех бензоколонках, участие авиации и танков, бомбардировки, крестики на дверях квартир, сделанные мелом, и т.д.
   Но бабушка почему-то лежала без задних ног, бормоча в бреду:
   - ...компот. Взять килограмм спелых антоновских яблок. Почистить, порезать, отварить. Компот. Взять килограмм спелых антоновских яблок... - и т.д. по кругу.
   А Кузя был занят тем, что прыгал из окна во двор на чужие автомашины (с четвертого этажа, заметьте). Внизу гомонила толпа. Первым треснул и прогнулся автомобиль Ахмеда. "Есть!" - заорала публика. Возвратившись на лифте, Кузя опять деловито прыгнул, целясь уже в новый объект, в "Мерседес".
   - Цирк! - ликующе крикнул кто-то.
   Все опять получилось, даже лучше прежнего.
   Что же касается его мамы, то она ни о чем не думала.
   Она только крестилась, закрыв глаза, и говорила:
   - Господи, Господи...
   Потом она встала, даже взяла брошенное ведро и понесла его в ванную и снова наполнила его водой, желая, видимо, помыть полы. Но тут подвернулся Кузя, который с криком "я помогу" бросился ей под ноги, мама упала как подкошенная, ведро вылилось.
   Кузя при этом взвизгнул и дико засмеялся, видя все это безобразие.
   - Любимый, - слабо откликнулся на это Ахмед, - что опять маму обижаешь?
   Печально члены семьи Ахмеда стали собирать разбросанные, помятые и мокрые вещи и понесли их вон...
   Глава девятая
   В КУЩАХ
   Руки бабушки обняли что-то холодное.
   Она закричала.
   Это был битком набитый кожаный мешок.
   Бабушка вскочила как громом пораженная. Мешок упал на землю.
   Она стала громко плакать и бегать, побежала даже к дому, хотя окна там уже не горели, и даже рванула на себя дверь, а что было делать - когда у человека горе, он кидается за помощью к другим людям.
   Так она и звала:
   - Люди, люди! Что же это такое! Люди! Господи, помогите!
   За дверью был лес. Никаких блондинок.
   Вернувшись к своему кусту, бабушка опять увидела мешок с песком. Она со злостью пихнула его ногой. Мешок сидел на земле, кургузый, неподвижный. На боку его осталась вмятина от удара.
   - Кузя! Кузя! - завопила бабушка, рыдая. - Где ты? Что я твоей маме скажу, скажи! Она же умрет! Она же любит тебя больше своей жизни! Она же меня убьет! Да я тоже покончу с собой еще раньше! Прыгну с балкона! Я тебя не уберегла! Я недосмотрела за тобой! Мой маленький! Проклятые телевизионщики, верните мне ребенка! Внесите приз в студию! Моего внука! Я ваша подопытная мышь! Дочка, если ты меня видишь на экране, позвони им, чтобы нас освободили! Верните Кузю! Дурацкий мешок!
   Тут мешок, словно подумав, упал на бок. То есть, видимо, когда бабушка его стукнула, он начал падать, но очень медленно. И вот теперь он свалился окончательно.
   Но было похоже на то, что мешок упал после этих слов.
   Бабушка нагнулась, посмотрела на него и подняла, весом мешок был тяжелый, ровно такой же, как маленький Кузя. Только очень холодный.
   Бабушка прижала к себе мешок. Она как сошла с ума. Стала его баюкать.
   Потом она развязала его, посмотрела, что внутри. Там был серый песок.
   Она тут же завязала мешок и стала его укачивать, говоря:
   - Кузя, ты что, не плачь. Бабушка тебя не бросит. Даже пусть тебя превратят в мешок. Ты же мне обещал, что будешь со мной! Вот ты и со мной!
   Тут бабушка подошла к декорациям и стала громко вещать:
   - Дорогие зрители! Вы видите перед собой неудачный эксперимент, меня заманили сюда на передачу, чтобы снимать в прямом эфире мою реакцию на то, что вокруг один искусственный лес из новогодних елок, ни еды, ни воды, при этом у меня отняли ребенка! Украли! Сунули мне этот холодный кожаный мешок с песком! Может быть, они хотят подсматривать за мной, как я плачу? Снимать на видео, как я умираю от голода? Как я рою ямку в земле, чтобы набралась вода? Чтобы неделю подряд снимать страдания человека, у которого отняли внука? И медленную смерть?
   Тут она перевела дух.
   - Я понимаю, это сенсация! Съемки в реальном времени! А? Все будут смотреть не отрываясь! Все купят эту запись! Ну спасите же нас! Это будет еще интереснее, я вас уверяю! Еще дороже будет стоить кассета! Помоги-и-те! Кара-уул! Этот мешок - то, что осталось от моего мальчика! Я понимаю, что вы смеетесь надо мной, как всегда люди смеются над дураком, который поймался на удочку! Над тем, кто упал, над тем, кто потерял штаны! Над тем, кого снимает сам себе режиссер! Но не смейтесь! С каждым из вас это может случиться. Доченька! Не бросай меня! Не смейтесь над моими слезами, вы! Вас могут так же убить, как моего Кузю!
   Она пыталась согреть кожаный мешок с песком. Качала его, прижав к груди. Не плакала. Им жирно будет.
   - Ну и ничего, Кузя, - сказала бабушка громко. - Мы с тобой прикорнем под кустом, утро вечера мудренее.
   Она села на прежнее место и стала качать свою ношу, припевая "Баюшки-баю". Она как бы временно сошла с ума и прекрасно это понимала.
   Она качала кожаный мешок, клюя носом, как вдруг осветилась все та же декорация и у порога главного входа появилась тележка. Продавец заголосил:
   - Быстрое питание! Горячие собаки! Котлеты в булке! Напитки!
   Бабушка было подняла голову, крикнула:
   - Воды сюда! Дайте попить! Спасите! Убили ребенка!
   Но торгаш торжественно возразил:
   - Да! Только в обмен! Принимаем драгоценные камни! Бриллианты, изумруды и жемчуг! Один камень - комплексный обед: бутылка пепси и гамбургер!
   Бабушка вдруг вспомнила о второй жемчужине у себя за щекой и, подхватив кожаный мешок под мышку, тронулась к продавцу. Есть и пить хотелось нестерпимо.
   А потом вдруг она остановилась как вкопанная и громко сказала:
   - Сама-то ты поешь, а вот как накормить кожаный мешок? Не будешь же его развязывать и лить туда воду и совать куски булки? Песок ведь быстро испортится, закиснет! Заведутся букашки... Дорогие телезрители! Вы меня понимаете!
   И она вернулась к своему месту под пыльной елкой, решив голодать до последнего вместе со своим несчастным кожаным мешком. Но откуда телевизионщики узнали, что у нее есть жемчужина?
   Так что уж лучше голодать быстрее. Если не пить, то сколько может прожить человек? Вроде бы неделю? И если совсем будешь умирать, ведь освободят?
   И она сказала кожаному мешку:
   - Вот какие чудеса бывают на свете. Будем голодать. А моя дочь с мужем, они соберут соседей и друзей и разнесут это телевидение по клочкам! Чтобы нас спасти!
   А продавец булок и котлет вдруг завопил, как будто бы его ужалили:
   - Принимаем также к оплате пустые кожаные мешки! Пустые! Без песка!
   - Как же! - сказала бабушка ядовито. - Иди отсюда! Без песка! В этом песке, может быть, одна надежда!
   Потом она добавила:
   - А откуда знаешь, что там песок?
   Все вдруг опустело, вокруг стоял искусственный лес. Только пованивало расплавленной пластмассой, как на свалке.
   А точно, тут свалка!
   Вот где они оказались в результате. Ну что же, и у каждой свалки бывают берега, подумала бабушка, собралась с силами и пустилась напролом.
   Прижимая к себе кожаный мешок и загораживаясь локтями, бабушка в самых лучших своих одеждах пробиралась сквозь завалы искусственных елок.
   Видимо, сюда их свозили многие годы. Праздники давно отгорели, отсветили, каждая из искусственных елок сослужила свою службу не один раз... Вокруг них сидели самые бедняки или бездетные, старенькие, одинокие, которым не по карману было покупать живые елки... Самые неприхотливые, запасливые и скуповатые. Но все-таки и им хотелось веселья, пусть дешевого. Вон на взлохмаченных, почерневших ветках висят ошметки сверкающей мишуры.
   - А моль эту белую еще увижу - прихлопну, - сказала, воюя одной рукой с пыльными ветками, бабушка. - Чего я ее жалела? Это же моль!
   Мишка бежал у самых ног, как собака: почуяла животина, что отставать нельзя.
   В искусственном ельнике стемнело. Лес был бесконечным.
   Бабушка не знала, что его придумал колдун Топор, а то, что придумано, не имеет ни конца ни края.
   Через много времени бабушка, вся поцарапанная, сидела на куче сваленных елок и говорила коту:
   - Ты бы разведал, куда идти. А то слоняешься бестолку, Миша. А ребенка надо кормить, вон, смотри, проголодался (и она погладила мешок). И неизвестно чем, и неизвестно как.
   Кот, однако, вспрыгнул ей на колени, умостился рядом с мешком и стал топтаться.
   - Тебе бы все погреться, Миша. А я так устала. Что делать будем? За нами идет наблюдение, и что?
   Вдруг она закричала:
   - Добрые люди, помогите! - Она спихнула кота с колен и встала. - Мы ведь тут пропадаем! Ребенка похитили, а это уже не шутки! Я с мешком таскаюсь, а в нем больше пуда! Не ели и не пили ничего! Так и помереть недолго! Интересно будет смотреть, как мы постепенно станем подыхать, а? Они же специально сказали, что ничего с собой не брать! Мы и не взяли! И у меня ничего нету! Они, правда, предлагали гамбургер за драгоценные камни! А откуда у меня они? Ижумруды там, алмажи?..
   Тут бабушка запихнула жемчужину обратно за щеку и замолчала.
   Может, они желали выяснить - есть ли у нее жемчуг? И ей специально предлагали такой обмен - гамбургер и воду за жемчужину.
   Бабушке вдруг захотелось посмотреть, что за бусинка у нее осталась, как она выглядит, может, она волшебная вообще?
   Баба Лена отвернулась, покатала ее во рту, и, нагнувшись, аккуратно спровадила жемчужину в ладонь, и быстро зажала кулак.
   Однако жемчужина как-то выскользнула и упала.
   Тут же, как бритва, сверкнула в полете белая бабочка, несясь наискосок мимо глаз.
   А кот живо выставил лапку крючком, поймал бусинку, прыгнул в кучу елок и тут же уронил жемчужину. Сверкнул тонкий луч, направленный вверх.
   - Куда?! - завопила бабушка. - Мишка!
   Но кот как-то ловко собрался в комок, дал свечу вверх, как за мухой, сиганул далеко в сторону - и пропал.
   - Ай, ой!
   Мотылек сгинул.
   Бабушка бросилась в кучу елок, где пропал Мишка, стала его звать, вся исцарапалась со своим мешком, продираясь сквозь пластмассовые заросли - и никакого результата.
   Тогда она села и стала тяжело думать.
   Кот не пропал, он исчез, подбросив жемчужинку. Значит, она и вправду непростая. Недаром ее хотели выманить. Наверно, кот уже сидит дома.
   Она опустилась на четвереньки и стала искать вокруг себя. Подползала под пыльные, пахнущие химией отрепья, под палки, шарила по земле...
   Хорошо, что почва такая сыпучая - на ней все отпечатывается, как на свежем снегу.
   Бабушка зашагала на четвереньках, ища Мишкины следы.
   На всякий случай она обернулась и сказала в невидимую камеру:
   - Дорогие зрители! Вам смешно? Я как верблюд с горбом? Наверно. Но знаете, я тоже еще посмеюсь! Когда выиграю главный приз! Надо двигаться, надо что-то делать, нельзя сидеть на месте! Это важно! Я всю жизнь двигаюсь и работаю, и хоть я ничего не заработала, но я верю!
   Тут она запыхалась и присела.
   - Я верю в то, что своим трудом можно добиться результата! Никогда не теряйтесь! Никогда не останавливайтесь! Не сидите как пни, подруги! Делайте что-нибудь! Можно...
   Она подумала.
   - Можно много чего! Раньше-то вон... Какие кружева из ниток плели! Вышивали шерстью! Вязали! Из лоскутов иконы лицевые шили! Да пирожки пекли и продавали! И всем помогали! Человек - это тот... ну... который живет для других! И не надо ждать, никто спасибо не скажет! Такая жизнь для других сама по себе, и без спасибо, уже награда! Все домашние хозяйки, все матери и бабушки, работницы, которые живут без спасибо, всем привет и поклон! Среди попреков! Как герои!
   Чтобы произнести эти слова, она даже встала, а потом поклонилась. Поклон удался легко. Бабушка сильно исхудала.
   - Дайте мне вернуться! С моим Кузей увидеться! Я все поняла! Я вернусь, я горы сворочу! Даром времени не потеряю! Язык начну изучать какой-нибудь, вместе с внуком! В кружок пойду! Что это я пропадаю на домашнем уровне!
   И опять она завопила:
   - Все, финал, приз в студию!
   Немного подождала, но ничего не произошло.
   Посмотрела на небо. Дрянь какая висит, надо же.
   Бабушка опустилась на четвереньки и вернулась к куче елок, куда прыгнул Мишка.
   Разгребла пыльные, убогие палки с зелеными колючками. Заглянула вниз.
   На этом месте лежал темный кожаный мешочек, крепко завязанный веревкой.
   Бабушка завыла, присев на колени. Она взяла на руки еще и этот мешочек (килограмма в два с лишним) и обратила свое заплаканное лицо к каким-никаким небесам данного леса. Там, высоко, просматривались темные, криво прибитые доски, висели отрепья, палки, плохо натянутые провода...
   - Дорогие телезрители! - опомнившись и вытерев лицо рукавом, заговорила бабушка. - Вы видите, в какие условия меня поставили режиссеры. Прошу вас, откликнитесь и пришлите свои отзывы на это безобразие. Я есть перед вами человек, у которого отобрали все, но оставили его жить и носить непонятные мешки. Звоните и шлите все, что можно. Татьяна! Идите с Валериком на прием в милицию с заявлением и простите меня, старую идиотку, что я вас не ценила и чего-то от вас требовала. Я все поняла! Чтобы меня освободили и, главное, вернули ребенка! И кота тоже! Ку-зя! - заорала она с визгом. - Где ты-ыы?! Мишка! Ксс-кс-кссс!
   Звук ушел как в ватную подушку. Искусственный лес молчал.
   Мало того. Когда бабушка по собственным следам вернулась на полянку к декорации, то, присев на прежнее место, в пыль и труху, она увидела, что стена дома медленно падает. Поднялся столб как бы дыма. Через небольшое время на месте дворца лежали в беспорядке поломанные и перекошенные куски толстого картона.
   Глава десятая
   НАШЕСТВИЕ
   Вместо того чтобы испугаться, бабушка быстро подошла к куче стройматериалов и одной рукой (другой она придерживала оба мешка, висящие через плечо) стала сволакивать к себе под елку особенно большие обломки картонных стен.
   Вскоре удалось, зацепив за ветку, установить стоймя, хоть и слегка кособоко, два кривых прямоугольника. Вниз бабушка постелила кусочки поменьше. Получился шалаш.
   Затем она подумала и притащила еще один фрагмент бывшего дворца и прислонила его с третьей стороны. Выходил какой-то даже шатер.
   Соорудив все это, бабушка осторожно заползла внутрь и, высунув руку, добыла и поставила стояком еще кусок, теперь уже снаружи.
   В последний раз выглянув из шалаша, бабушка сказала в пространство:
   - Рекламная пауза!
   И на этом она окончательно закрылась куском картона, как дверью, в своем шалаше.
   И там, положив свои драгоценные мешки, она легла на них головой, как пассажирка на вокзале, боящаяся кражи.
   Пахло вонючим клеем и побелкой, но никакие камеры не могли уже наблюдать за ней.
   "Вот интересно, - подумала бабушка, - теперь им нечего делать со мной. А я отсюда не собираюсь выходить. Вот пускай и подумают, что передавать в эфир".
   И она закрыла глаза.
   Ничего не происходило. Стояла полная, оглушительная, звенящая тишина. Только сильно урчало от голода в животе. Пересохло горло. Язык стал жестким и еле ворочался.
   В закрытых глазах плавали какие-то круги и разнообразные квадраты, уплывая во тьму.
   Бабушка погладила оба мешка и шепотом сказала:
   - Все равно они нас должны вернуть, потому что им показывать-то нечего... Все, ребята... Доигрались. Надо только обождать и не торопиться. Тихо лежим. Мы спрятались.
   На этом она заснула, и ей стал сниться какой-то огромный зал, полный народа. На сцене стоял космический корабль, готовый к старту. Вокруг корабля теснились накрытые столы. На них стояли вазы с фруктами, тарелки с едой, большие бутылки. Бабушка в чем-то блестящем спускалась к сцене из задних рядов, и ей все аплодировали. Похоже было, что ее провожают. Она шла, чувствуя большое смущение. Ей никогда в жизни не хлопали. Она добралась к подножию сцены, обернулась, зал поднялся в едином порыве, началась овация, засверкали вспышки фотоаппаратов.
   Теперь надо было подняться на сцену, прихватить побольше еды и воды, войти в аппарат и улететь.
   То есть она даже подумала, что зачем ей ракета, надо нахватать всего с тарелок - и все. Поесть и попить.
   Но было неудобно совершать такие действия на глазах ликующей публики. Поэтому бабушка взяла и свернула вбок, к выходу, бормоча:
   - Ешьте сами. Мне это не нужно. Куда это я одна поеду. Летите вы. А я не желаю.
   И вдруг шум рукоплесканий как-то стал замирать.
   Обернувшись, бабушка увидела, что ракета на сцене как-то вспучилась, приняла форму яйца, и даже по этому яйцу прошла глубокая трещина...
   Люди в зале замерли.
   Послышался треск, трещины зазмеились уже по всей ракете, и вместо ожидаемого гигантского птенца (или хотя бы крокодила) из скорлупы поползла густая черная грязь.
   От ракеты понесло густой вонищей, запахло тухлыми яйцами.
   Люди повскакали с мест, побежали наверх, закричали, завизжали.
   Грязь уже залила всю сцену, упали столы с угощением и потонули, гуща вывалилась в зал и медленно стала подниматься по рядам.
   В жирных потоках грязи извивались какие-то живые черные веревки...
   Бабушка, сама того не замечая, оказалась по колени в холодной, густой болотной жиже и начала изо всех сил стараться выйти наверх, к людям.
   Вдруг ее ноги оплела какая-то холодная, крепкая лента, задергалась, забилась, потянула вниз...
   И тут бабушка увидела, что последним, среди испуганной толпы, могучий зять Валерик несет к выходу Кузю, раздвигая народ, а рядом, оглядываясь в ужасе, пытается не отстать дочь Таня.
   - Валерик! Таня! Помогите! Ну что же это такое! - задыхаясь, закричала бабушка. - Руку хоть подайте! Тут змеи!
   Она пыталась оторвать от себя черные плети.
   Кузя там, наверху, обернулся, молча посмотрел сверху на бабушку и вдруг стал решительно рваться с отцовых плеч. Слабенький, а сползал все ниже. Он почему-то был очень хорошо виден бабушке - как будто его осветил прожектор. Волосики на голове встали дыбом и тоже сияли. Маленький был такой красивый, румяный, со сверкающими глазами, как будто он вдруг заболел. У детей так бывает.
   Бабушка мгновенно завопила:
   - Таня! Не пускай его! У него температура! Держи-и! Ладно-о! Пока! Уходите! Утонете сами! Быстро! Они сейчас всю планету-у! Бегите отсюда-а! Берегите его! Кузю, слышите! Ушки, ушки ему береги, Таня! Не разводитесь! Валера! Не пей! Богом прошу! На дерево лезьте-е!
   Ее тянуло вниз, еще одно живое выхлестнулось и опоясало ее, еле стоящую в грязи, подвижное, крепкое, дрожащее, как тугая веревка. И лезло к горлу. Грязь все поднималась, или это бабушка уже опускалась. Бабушка не смотрела вверх, не хотела знать, как уходят родные, пусть берегутся сами, пусть берегут Кузю. Она зажмурила глаза, чтобы не видеть, как вокруг плещутся живые кнуты, черные, скользкие, крепкие. Их было не оторвать. Какая-то была статуя такая же, два голых человека стягивали с себя прилепившихся змей, вспомнила она, только статуя была белая. Лаокоон, оплетенный змеями... "Я вроде них, но уже почти черная". Очень громко и часто колотилось сердце. "Как прям перед казнью, - все еще упираясь, чтобы не упасть, думала бабушка, - щупальца, их не оторвать, прощайте, неужели все? Ничего в жизни не видала, одна радость - Кузенька. Радость моя! Счастьице. Живи, родненький, и мама с папой твои. Без них тебе нельзя, дорогой мой. Без меня будет вам труднее. Ну ладно. Господи!"
   До нее еще доходил чей-то оглушительный визг:
   - Баба! Баба! Баба Лена!
   Она начала молиться, все еще стоя на ногах, потом ее сильно рвануло, подсекло, она упала на колени. Лицо уже было все в грязи. Что-то завозилось на горле мелкое, жгучее, как колючие волосинки, сильно укусило. Как будто ударило током, проникло внутрь шеи. "За что?" - вдруг обиделась она и попыталась встать.
   Тут же ее зверски ухватило за косичку и поволокло куда-то.
   Бабушка взвыла, стала высвобождать руки, растягивать эти плети, болтала ногами.
   Вдруг она, как пробка, вылетела из грязи на воздух и еще не открыла перемазанные, слипшиеся веки, как руки ее уже впились ногтями во что-то теплое, жилистое, что волокло ее. Бабушка вопила, сама не своя:
   - Ах ты гад!
   Ее поставили ногами на что-то твердое.
   Густой, недовольный голос сказал:
   - Мамаша, вы чо когти-то распускаете? Обалдели совсем, да?
   Перед ней стоял Валера с грязными по локоть лапами, злобный и бледный.
   Рядом находилась вся красная Танюшка, крепко держа Кузю двойным обхватом своих могучих рук. Кузя морщил нос, мордочка у него была заплаканная.
   Наверху уже не было людей, все сбежали.
   Вдруг раздался громкий бесстыжий пук.
   Бабушка обернулась.
   В грязи что-то как будто взорвалось, всплеснулись кривые, мокрые, черные плети, как вопросительные знаки, и все исчезло - зал, черное вонючее болото, родные...
   Запыхавшись, вся в поту, бабушка проснулась. Звенело в голове. Ощупала свои ноги - тут. Надо же, что приснится!
   - А все же их всех повидала, - сказала бабушка, адресуясь к мешкам. Валера мужик хороший, хотя и по жизни мог бы много сделать, чем это предъявите пропуск. Это их Кузя заставил вернуться, наверно. Начал рваться ко мне. Соскочил с рук и побежал.
   И тут она заплакала. Однако спать уже не решалась. Мало ли еще какая гадость приснится!
   Просто так лежать уже не хотелось, даже назло телевизионщикам. Надо было действовать.
   Она поднялась, взвалила на себя оба мешка и вылезла.
   В спертом, несвежем воздухе что-то дополнительно пованивало.
   На поляне, кое-как освещенное, стояло огромное яйцо. Причем безо всякой подставки.
   - Батюшки светы! - охнула бабушка.
   Это что же такое происходит?!
   У нее мгновенно ослабели колени.
   Одна, в этом дурацком каком-то подвале, елки-палки. И эта будущая грязь!
   Бабушка, однако, сосредоточилась, сказала себе: "Спокойно, спокойно!", села, стала крепче перевязывать мешки, то есть основательно соединила их веревочками, опять перевесила через плечо. Кузин мешок за спину, Мишкин на грудь. Встала, поправила их, встряхнулась.
   Руки освободились.
   И она начала таскать елки и сваливать их вокруг яйца. А что еще оставалось делать?
   Работа есть работа, к ней бабушка была привычна, а уж убирать и наводить чистоту она умела как никто.
   Все дальше приходилось ходить за елками, и все выше росла гора синтетической помойки вокруг яйца.
   Разумеется, искусственный лес не кончался, работы было много, и это успокаивало бабушку.
   - Мы вас изолируем, - бормотала она. - Ешьте пластик. Оплетайте. Авось подавитесь, гадюки.