- Извиняй, приятель, спешу, - хлопнув Сашку по плечу, в будку влез-таки шустряк в необъятной шубе.
   Выпорхнувшие девчонки будто по команде развернулись, с восхищением глядя на шустряка. Тот одной рукой придерживал дверь - на случай, если "приятель" будет рваться внутрь, другой крутил диск - трубка пропала в зарослях воротника и длинных лохм, свисающих из-под несерьезной, как с детсадовца снятой, пестренькой шапчонки. Когда подруги заметили Сашку, настроение у них явно испортилось.
   - Пошли, - брезгливо сказала одна, повыше, и бросила на Сашку такой взгляд, словно он ей на ногу наступил.
   Сашка повернулся к уходящим студенткам боком - в спину ударила дверь, ручкой промеж лопаток - он чуть не упал, шапка съехала на висок.
   - Спасибо, браток, выручил, - крикнул на ходу шустряк в шубе, - с меня рупь! - и слился с толпой.
   Забыв про боль и обиду, Сашка нырнул в будку. Три двушки автомат слопал. На четвертую и пятую отзывался короткими гудками, но монеты не возвращал. Сашка взмахнул кулаком терпению его подходил конец... но вдруг виновато оглянулся. За стеклом в темноте белело суровое лицо с разлохмаченными бровями и бородавкой на верхней губе. Глаза застывше следили за кулаком, бородавка подрагивала. Сашка обмяк - рука нехотя опустилась, полезла в карман.
   На гривенник автомат отозвался густым, даже каким-то сиропным баритоном:
   - Вас слушают.
   Сашка ударил пальцем по рычажку, черт, не туда попал! В щель полетела еще одна десятикопеечная монета. Набирал номер со всем тщанием. На этот раз сиропа в баритоне было поменьше.
   - Да говорите же! - донеслось из трубки так явственно, будто обладатель баритона в ней и сидел.
   Сашка опешил - ошибиться он не мог; но ведь Светка всегда одна: ни друзей, ни подруг, ни родственников...
   - Ну говорите, наконец! - взвыл баритон совсем без сиропа.
   А потом, уже тише, будто издалека, трубка поинтересовалась Светкиным голосом:
   - Кто там?
   - Молчат, шутники! - баритон оборвался.
   И внутри у Сашки все оборвалось. Нет, он не ошибся - это был Светкин телефон, Светкина квартира, Светкин голос. Но кто же тогда? Голова гудела.
   - Болтают часами! - бородавка запрыгала вместе с губой. Тунеядцы!
   С кем его отождествлял старик, Сашка не понял. Да и не расслышал он толком сердитой фразы. Под ногами "бешено закружилась поземка, задуло под брючины.
   От кого угодно мог ждать чего угодно, но Светка! Он никогда не испытывал чувства ревности, поводов не было, а тут накатило - да такой жгучей обидой, что завыл бы, да неудобно перед людьми. А те спешили с работы по домам так, словно все как один оставили на столах включенные утюги. Вместе с обидой пришла растерянность, вслед за ней острая жалость к себе. "Все они... сговорились будто..." - закружило в мозгу поземкой. "Ну и пусть! Ничего нет и не было, хватит! Твердость, воля безразличие..."
   Вопреки настроению, даже наперекор ему, он решил заглянуть в книжный магазин - благо по дороге. Там в отделе книгообмена у него стоял "прогрессовский" сборник под названием "Английский политический детектив". Сборник пользовался среди детективщиков и менял огромным спросом и на черном рынке стоил четверть Сашкиной зарплаты. А просил он "Пьесы" Булгакова, книгу тоже ценную, но все-таки не такую дорогую - примерно в одну пятую той же зарплаты. Не несли. Вот уже полтора месяца. И через пятнадцать дней срок истечет, придется выкупать ненужный детектив, если, конечно, по странной случайности, он не пропадет под конец срока, как это часто случалось в обменах, и особенно с остродефицитными книгами твердой валютой черных рынков.
   Сашка брел, не замечая прохожих, часто натыкался на них, извинялся, но осмотрительнее не становился - мозг не поддавался волевым командам, перебирал одно и то же. Перед каждым очередным походом в книгообмен настроение у него резко падало, внимание рассеивалось. "Да на таких условиях любому другому в тот же день бы пару Булгаковых принесли!" - думал он. И, в общем-то, был прав - условия сверхльготные.
   - Извините, я нечаянно, - промямлил он на очередной толчок, склонил голову.
   - Смотреть надо под ноги! - проскрипело над ухом.
   Сашка еще раз улыбнулся виновато, ссутулился. "Интересно, почему это под ноги? - подумал вскользь. - Что они, под ногами, что ли, ползают?" Холод пробирался под куртку. Сашка ежился. И одновременно чувствовал, как его начинает потихоньку бросать в жар. До дверей магазина оставалось несколько метров.
   На ходу он вытащил очки, нацепил их - зрение, в целом, было нормальное, но когда приходилось высматривать что-то вдалеке, давали о себе знать недостающие диоптрии. Перчатки сразу же, чтоб не мешались, сунул в карман.
   В дверях он долго не мог разминуться с низенькой старушкой. Та почему-то выносила из книжного две авоськи, раздутые, как шары, и была очень вежливой, все норовила пропустить входящего Сашку. Тот, со своей стороны, демонстрировал собственную вежливость. Очки начинали запотевать, как и всегда при входе с мороза в теплое помещение. И оттого Сашка полуослеп. Они со старушкой еще долго бы деликатничали в дверях, но помог бородатый верзила, который впихнул обоих в магазин и, даже не заметив своего решительного поступка, тут же устремился к прилавку.
   Часть собранной воли Сашка уже порастерял. Долго топтался за спинами покупателей-обменщиков. Потом протиснулся-таки и, отыскав на полке свой номер, увидел пустое место. "Неужели?!" - трепенулось в груди. Он протер очки, еще раз вгляделся, убедился окончатся ьно.
   Продавщица, она же товаровед, очень миленькая и очень фирменная, вся в сплошных этикетках, девушка, старательно втолковывала пожилому человеку в черной папахе и черном старомодном пальто очевидное для клиентов, толпящихся тут же, возле прилавка:
   - Да поймите же вы, ну кто принесет за вашего Гоголя Дюма, ну что вы?!
   - А я не понимаю, чем Дюма лучше? - стоял на своем старик.
   Продавщица изо всех сил старалась быть вежливой. Молодые люди по краям прилавка, знакомые все лица, наперебой совестили настойчивого клиента.
   - Бессмысленно ставить, вы понимаете? - говорил один, тараща покрасневшие от чтения глаза и потрясая в воздухе тоже красным, припухлым пальцем. - Вы только двадцать процентов потеряете... ну-ка, сколько это там, - он повертел книгу в руке, - ого, шестьдесят копеек! И все, понимаете?!
   Упорство пожилого свидетельствовало о старой закалке и крепких нервах. Он не кипятился, не обижался и продолжал стоять на своем:
   - Нет, это вы не понимаете, молодой человек: магазин, государство получает двадцать процентов, или шестьдесят копеек, как вы изволили милостиво подсчитать, - и слава Богу, я за! Всем польза. А не поменяют, расстраиваться не буду. Тем более что и места свободные есть. - Последнюю фразу он произнес тверже и обратил ее к продавщице.
   Та закатила глаза, забарабанила пальцами по пухлому журналу. Неимоверная усталость и безграничное терпение отразились на ее юном, гладком лице. "И почему они все такие симпатичные?" - подумал неожиданно Сашка, совершенно позабыв и про Светку, и про все остальное. Но сказать слово старику в поддержку не решился, боялся сглазить удачу. Да и вообще ему хотелось побыстрее завершить всю эту процедуру и уйти отсюда.
   Красноглазый молодой человек тяжело отдувался, пожимал плечами. В очереди начинали беспокоиться.
   - Других не уважаете, так хоть себя уважайте! - сказал кто-то.
   - Хватит уже с ним одним возиться! - поддержала женщина в искусственной шубке, стоявшая последней.
   "И когда они только набежать успели? - удивленно подумал Сашка. - Десять минут назад всего трое было". И его прорвало.
   - Вы стоите, и человек стоял! - сказал он резко, полуобернувшись к очереди. - У нас у всех вон полные портфели книг, а у него всего одна-дела на полминуты...
   Оборвал неожиданно. Его речь, вместо очереди ударяла по продавщице - а это вовсе не входило в Сашкины планы.
   - Ладно, давайте вашу книгу.
   Оформление квитанции, как Сашка и предполагал, занялR не больше полминуты. Причем "спасибо" старик не сказал, он лишь чуть склонил голову, отворачиваясь от прилавка. А на Сашку взглянул очень по-доброму, даже как-то не по-стариковски, а по-детски, беззащитно и веряще.
   И тот почувствовал себя не виноватым перед всеми на свете, а нормальным, уверенным человеком, протянул квитанцию. Девушка в наклейках полистала журнал и сказала:
   - Платите в кассу, два шестьдесят.
   Сашка дернулся было, но с места не сошел, стоял, потирая руки, чувствуя, как они становятся влажными. "Дипломат" коленями прижимал к прилавку, не хотелось ставить на слякотно-затоптанный линолеум.
   - А посмотреть можно? - проговорил он вкрадчиво.
   - Ну что там смотреть? - Продавщица все же полезла куда-то под прилавок, на секунду задержала там руку. - Что просили, то и принесли, чего смотреть!
   Сашка начинал потихоньку краснеть. Сдвинул шапку набок.
   - Ну, знаете кота в мешке... - попытался он отшутиться, хотелось бы взглянуть.
   Книга выпрыгнула на прилавок. Продавщица не сводила глаз с Сашки, прямо-таки прожигала насквозь. Красноглазый, видимо, прописавшийся навечно у прилавка, шумно засопел, скривил губы в добродушнопренебрежительной улыбочке. Сашка повернулся к нему спиной. Он все еще не верил своим глазам: перед ним лежал Булгаков, тот самый, нужный ему, но что это была за книга - на ней не только ели, сидели, пили, но, наверное, и спали: затертая, обмусоленная, перекошенная...
   - Но я же просил... - голос дрогнул, - ведь я ставил совершенно новую книгу, я же просил, чтоб и мне в хорошем состоянии!
   В очереди шумно обсуждали Сашкины дела, посмеивались. Но он ничего не слышал.
   - А это, по-вашему, плохое?! - Продавщица двумя пальчиками с серебристыми в блестках ноготками, как дохлую крысу за хвост, приподняла книгу над прилавком и... блок выскользнул из обложки, полурассыпался.
   - Им лишь бы состояние, - послышалось из очереди, - лишь бы на полочку поставить и никому не давать.
   - Для престижа, - поддержала женщина из конца очереди.
   - А я вот для детей собираю, а должна часами тут стоять! Да что вы с ним возитесь!
   - Не хочешь, парень, оставь, я возьму, - со смешком проговорил из-за спины красноглазый.
   - Избаловались чересчур!
   Сашка не знал, куда деваться, что делать. Да лучше бы на толкучку пошел, на руках сменял, чем такое... И эти хороши, радуются. А сами если так же, что тогда, а? Краска все больше заливала его лицо.
   - Сколько платить? - спросил он жестко.
   - Забыл уже, - пропел красноглазый, - ну дает!
   - Два шестьдесят, - сказала продавщица, оторвав наконец-то от Сашки взгляд, - сколько раз повторять можно!
   - А уценка за состояние?
   Продавщица отвернулась.
   - Он к тому же глухой, - уже без раздражения, с заботой даже проговорила последняя женщина.
   Сашка пробился через толчею и, не обращая ни на кого внимания, задрав голову, направился в другой конец зала, к кассе. Там было посвободнее, чем у книгообмена.
   За кассовым аппаратом сидела по виду родная сестра продавщицы-товароведа. Только ноготки у нее были зелененькие и этикеток да ярлыков поменьше. Она не обращала внимания на оживление в другом конце магазина, мило беседовала с пареньком, замотанным до глаз светлым вязаным шарфом. Пареньку редко приходилось вставлять свое слово, но когда приходилось, он был вынужден сильно вытягивать шею, чтобы освободить нижнюю часть лица из-под шарфа, потом снова утопал в светлом пушистом раструбе.
   Сашка стоял и терпеливо выжидал. Ему было неловко прерывать беседу, тем более что краем уха слышал - речь шла о чем-то своем, близком для обоих. "А может, это ее, судьба? вяло думал он, забыв про свои мелочные передряги. - Может, тот единственный человек? А я лезу..." Ему стало немного стыдно. И он отступил на два шага назад, прислонился к стенке. Кассирша немедленно среагировала:
   - Ну что там у вас, давайте. - Она обаятельно улыбнулась Сашке, на лице было внимание и доброжелательность.
   "Вот ведь умеют. - Сашка раскис, разулыбался в ответ. Отличные девчонки. И чего я, на самом деле, брюзга какой-то! Добрее надо с людьми, ласковей, и они..." Паренек, высвободив подбородок, тоже улыбался.
   - Мне два шестьдесят, пожалуйста, в книгообмен. - И, получив сдачу, добавил: - Большое спасибо.
   Продавщица была занята, и пришлось тянуть чек через головы, не стоять же снова в очереди. Сашка старался ни к кому не прислоняться, никого не задевать. Куртку он расстегнул и шарф распустил - в магазине было жарковато и душно.
   - Будьте добры.
   - Что вам? - поинтересовалась продавщица, отрываясь от заполнения квитанций и вертя в пальчиках Сашкин чек.
   - Да все то же, "Пьесы" Булгакова, забыли? - Сашка даже улыбнулся, хотя и очень сомневался - видна ли фирменной девушке его улыбка из-за спин.
   - А куда пробиваете?
   - Что куда?
   - Чек - куда?!
   - К вам, куда же еще, - промямлил Сашка, ничего не понимая.
   - Вот что, идите и перебейте на книгообмен, - сказала продавщица равнодушно.
   Сашка забрал чек.
   - Но я же и выбивал на книгообмен.
   Последняя женщина не выдержала, развернулась, невольно отпихнув Сашку от прилавка:
   - Ну что вы людям головы морочите! Ну сколько можно?!
   На этот раз он не стал дожидаться, пока парочка обратит на него внимание.
   - Мне, пожалуйста, на книгообмен перебейте, - проговорил, стараясь сдерживаться. В голове уже мутилось, и хотечось бросить все к чертовой матери и выскочить на улицу, на мороз, продышаться немного.
   Кассирша не улыбалась. Да и паренек стоял, нахмурив брови.
   - А о чем вы раньше думали?
   Сашка закипел:
   - О чем я думаю, это мое дело. Я вас и в первый раз на книгообмен просил выбить!
   Было видно, как паренек сжал кулаки в карманах голубенькой дутой куртки, - готовность защищать любимую подругу так и поперла из него, он уже не хмурился, а просто убивал Сашку взглядом. Кассирша была более опытной в общении с капризными посетителями и оттого более спокойной - тоном опытного экскурсовода прозвучало на весь зал, бесстрастно и холодно:
   - Надо яснее произносить - куда, а не предъявлять тут претензий!
   - Он что там, еще и претензии предъявляет?! - донесся не менее громко голос продавщицы, у которой, по-видимому, был изумительный слух. - Да-а, и тут себя показал, и там!
   Безо всякой паузы следом пророкотало:
   - Я его выведу сейчас, с такими иначе нельзя!
   Красноглазый хотел еще что-то добавить, но не успел, Сашка с чеком в руках стоял уже рядом и смотрел прямо в налитые, выпученные глаза. Те краснели все больше. В магазине стало тихо.
   - Спасибо огромное! - внятно проговорил Сашка, получая книгу. Тут же развернулся. Тишина сопровождала его до самой двери.
   На улице валил снег. Крупные белые плюхи ударяли в разгоряченное лицо., таяли, стекая струйками со лба и щек на подбородок. Сашка не замечал этого. Его крупно и неостановимо трясло. По дороге он перелистал книгу - в самом начале не хватало тетрадки, из середины был выдран порядочный клок, конца вообще не было. Да и сама книга казалась толстой лишь потому, что ее, видно, основательно проварили в какой-то кастрюле с чем-то жирным и дурно пахнущим, отчего она и разбухла. Сашкиного терпения хватило до угла, до урны - он швырнул книгу с ходу, не замедлив шага, и она, рассыпаясь и трепеща страницами, полетела в черноту отверстия.
   "К черту книгообмены!" - раз и навсегда решил он. Но через двадцать шагов одумался. Вернулся. Жаль все-таки книгу, да и при чем тут она! Если уж и срывать на ком-то зло, так... ладно, хватит об этом. Сашка вытер мокрый подбородок. Полез в карманы за перчатками - одна была на месте, другой и след простыл. "В книжном оставил, точно". Он дернулся было от урны в сторону магазина. Но что-то остановило его. Да бог с ней, с перчаткой, что угодно, только не возвращаться туда! Он топтался на месте, чувствуя, что начинает привлекать к себе внимание.
   Доставать книгу из урны на глазах у прохожих было как-то неловко, и Сашка не знал, что делать. Это центр, людской поток не прекратился ни на минуту до самой ночи, вот если бы на окраине, там другое дело... Он несколько раз заглядывал в урну, стараясь особо не нагибаться. Но заставить себя сунуть руку в нее не мог, не слушалась рука. К тому же метрах в двенадцати маячил милиционер в огромном черном тулупе. Были видны даже его смерзшиеся, покрытые инеем рыжеватые усы, свисающие по краям рта сосульками. Милиционер временами поглядывал на Сашку как-то пристально, из-под шапки, и тот чувствовал себя человеком, который явно не в ладах с законом. Но зато дрожь и раздражение постепенно покидали его, дыхание становилось спокойней, еще пять минут - и он будет в норме!
   Чтобы как-нибудь оправдать стояние над урной, Сашка достал сигарету, закурил. Спичку бросил не глядя. Через секунду из урны вырвался язычок пламени, повалил дым - и все это назло снегу и морозу. Милиционер, поигрывая радиотелефоном на боку, стал приближаться. Сашка развернулся и быстрым шагом пошел прочь. Пропала книга!
   Он уже не жалел ни о чем, наоборот, радовался - отпали все проблемы. А в магазин - ни за что! Да пускай он таким же пламенем вместе с перчаткой! Два квартала Сашка пронесся так, что и не заметил, каждым шагом вышибая из памяти неудачный обмен и все прочее, более важное. На углу третьего натолкнулся на длиннющий хвост какой-то очереди. Пристроился на всякий случай.
   - Чего дают? - спросил у стоящего впереди мужика в кепаре с пуговкой.
   Тот охотно развернулся, смерил Сашку взглядом, даже обрадовался будто. Но ответил напыщенно, через губу:
   - Чего-чего, Стендаля дают - кому по томику, а кому и подписку целую!
   Сашка мужику в кепаре не поверил. Но из очереди выходить не стал. За ним уже пристраивались.
   Отстояв минут пятнадцать и став таким же белым полусугробом, как и все передние, Сашка вместе с очередью вышел на финишную прямую. И увидал надпись над входом: "Вино". Ему захотелось врезать по роже шутнику.
   - Что ж ты, э-эх! - просипел он.
   Мужик обернулся, сдвинул кепарь на затылок, на лице у него застыла очень довольная и очень доброжелательная улыбка. Бить по такой улыбке было не с руки.
   - Эй, ты куда? - крикнул он вслед Сашке. - Совсем чуток осталось, ну, парень, дает!
   Сашке было наплевать на эти призывы. Он медленно, обретя некоторое подобие равновесия, брел вперед.
   В метро спускаться не стал, влез в переполненный троллейбус. "Твердость, воля, спокойствие и безразличие. К суете этой надо только философски, только со стороны, ни в коем случае на сердце не брать, только так..." - бубнил он про себя, пытался расслабиться и полюбить окружающий мир, по всем правилам аутотренинга, даже не садясь в позу кучера на облучке.
   Сзади поднажали, и Сашка впечатался в толстяка, на котором светофором пылала яркая рыжая куртка, придавил его к поручню. Толстяк стоял спиной, но, наверное, именно на ней у него и располагались глаза.
   - Поаккуратней, молодой человек! - закричал он, не оборачиваясь, опереточным фальцетом.
   - Уже набраться успел, - поддержала ехидная бабуся с высокого заднего сиденья, озирая Сашку младенчески чистым глазом.
   Нажали еще раз, и он чуть не оказался на коленях у бабуси. Та взвизгнула, прикрылась раздутой авоськой - в лицо Сашке полезла растрепанная и комканая газетная бумага.
   Сил на препирательства и самозащиту не было. Последним усилием покидающей его воли старался не смотреть ни на кого, упирая глаза в тусклый потолок. Но толстяк в куртке не прекратил борьбы за существование - поднатужился, выгнул внушительных размеров зад, и... Сашкин "дипломат" полетел вниз, одним углом ему же на ногу, другим кому-то еще. Ручка осталась в кулаке. Сашка боль стерпел, но "кто-то еще" саданул локтем в бок и турнул "дипломат" ногой.
   - Высадить его, и все тут! - заверещал толстяк, отгоняя "дипломат" от себя. - Хулиган, сундуком своим пассажиров калечит!
   Троллейбус возмущенно загудел. Даже на передней площадке громко и непримиримо требовали приструнить дебошира, вывести его вон. Сашка видывал в транспорте настоящих дебоширов, пьяных и страшных в своей неуправляемости, диких и озлобленных, при них пассажиры предпочитали помалкивать и отворачиваться к окошкам. Забыв про свой портфель, жалел об одном, что окошко такое маленькое, не пролезть, а то бы на ходу сиганул. Подбородок у него вдруг принялся дергаться, голоса не стало.
   - Ну что вы, на самом деле, на человека напали?! - громко сказала женщина в очках, соседка бабуси. - Стоит, никого не трогает, никому не мешает, ему же и ручку оторвали, а вы...
   Троллейбус угомонился, стало тихо. Видимо, каждый решил, что и вправду не из-за чего шуметь-то, тем более что прежней давки на площадке уже не было - рассасывались помаленьку. От неожиданной защиты Сашка отчаянно покраснел и полез за "дипломатом", хотя бы для того, чтоб скрыть смущение от любопытных глаз, копьями тычущих со всех сторон. Разогнуться не успел - на остановке толстяк в светофорной куртке, выходя сам, вынес могучим животом и Сашку. Следом чья-то добрая рука в уже закрывающиеся двери выкинула "дипломат". Сашка поймал его на лету, придержал коленями - бутылки с пивом чуть звякнули внутри. Уходящий толстяк покрутил пальцем у виска, кивая в Сашкину сторону, глядя не на него, а на людей у остановки, будто представляя им случайно оказавшегося на улице постояльца психушки.
   Хорошо, что остановка была нужная, своя, до дому пять минут ходьбы. "Точно сговорились, - докручивалось под черепной коробкой. - В тайгу! На маяк! К лешему в болото!" Стараясь держать "дипломат" подальше от себя, он побрел к сугробам. Ручка лежала в кармане. А вот второй перчатки там уже не было.
   Через минуту от белизны сугроба ничего не осталось "дипломат" порядочно изъелозился по мокрому, ребристому полу троллейбуса, а теперь был блестящ и сыр. "Как мало надо, чтобы столько белого и чистого испохабить"! - думал Сашка с грустью. Долго оттирал руки. Лицо просило снега и холода. Он набрал полные пригоршни и не поднес, а ткнулся в них лицом, прямо носом в снег - обожгло. "Ну, Светка! Ну, начальничек! Ну, менялы книжные! Пойти нарезаться, что ли?! Нет, домой, только домой - и спать!" - талдычил он про себя, зная, что все равно не уснет.
   Перед самым домом снова влез в телефонную будку.
   - Алле, алле, правильно номер набирайте, - отозвался баритон вполне мирно.
   Но Сашке не нужен был этот баритон, ему нужна Светка! А она не подходила. Он попытался представить, как тихо и спокойно на лесной заимке, как потрескивают поленья в печке и никуда не надо спешить, а рядом лежит теплый мохнатый пес и преданными глазами... Нет, не представлялось. Там тихо и покойно, а здесь все дрожало и дергалось. "Ну, Светка, ну, подруженька дорогая!" Сашка ругал ее на чем свет стоит, не мог сдержаться, а в глазах стоял и ухмылялся рыжий противный толстяк из троллейбуса. А Светка не хотела являться, не складывалась из ничего перед взором мысленным.
   У самого подъезда Сашку подкинуло, развернуло, вырвало из-под мышки "дипломат" и опустило на спину. Да так, что шапка покатилась под уклон колесом, к мостовой, а "дипломат" совсем не дипломатично поначалу треснул металлическим углом по колену, а потом развалился на две половины, осыпав Сашку своим содержимым - бумагами, книжечками записными, свертками с сыром и колбасой. Лишь бутылки с пивом упали сбоку. И дружно раскололись.
   Сашка сидел на ледяном вздыбе у двери и смотрел себе в ноги. Вставать не хотелось. Даже голову поворачивать не было желания. Сидел с минуту. Потом медленно приподнял глаза. Рядом, на кирпичной стене, было выведено мелом: "Сашка - дурак!"
   На голову что-то положили.
   - Дяденька, на!
   За плечом стоял карапуз в шубке, перевязанный красным шарфом, как партизан пулеметными лентами. Вытаращенные глазенки восхищенно ощупывали сидящего Сашку. А тот и не делал попытки встать - в голове мельтешило глупое: что сначала, собрать в "дипломат" разлетевшуюся утварь или же подняться самому, а потом уж собирать.
   За спиной затревожился молодой женский голос:
   - Петя, Петя, ко мне немедленно, ну, я кому сказала, это плохой дядя!
   Петьку-партизана подхватили руки и вынесли из поля зрения. "Ну почему сразу плохой? Что они, с ума посходили?" Сашка впихивал вещи в останки "дипломата".
   Свою ношу он бросил в прихожей, прямо на пол. Глянул в зеркало - там отразился субъект с красным набрякшим лицом и безумными глазами. Сашка скривился. Нервы, все они! Не раздеваясь, он заметался по своей однокомнатной малогабаритной квартирке, которую выменял два года назад, после разъезда с родителями. Смутно представлял, что ему нужно, но искал. В голове спутался в клубок дворницкий инструмент: всякие лопаты, ломы, совки. Ничего этого, конечно, не было. Но под ванной нашлось именно то, что нужно. Ура! Сашка взвыл, вскинул вверх руку, потрясая топором.
   Выскочил на улицу. У подъезда никого не было. Легкий снег потихоньку припорашивал лед в том месте, где он сидел пять минут назад.
   Колоть было неудобно. Поначалу пробовал делать это, согнувшись в три погибели, потом присел на корточки, а под конец, не жалея брюк, плюхнулся на колени. "Вот тебе, вот!" Крошево летело в стороны, норовило попасть в лицо, глаза. Но Сашка только головой вертел да пыхтел. Шапка осталась дома, волосы растрепались. Получай, толстяк рыжий! И бабуся! И Светка, и еще раз Светка! И баритон сиропный! Он не выкрикивал вслух имен и прозвищ, но на каждое топор с силой вонзался в лед. О сохранности лезвия Сашка не думал. "Еще раз, еще разок, и Светке, и начальнику, и менялам, и прохожим, и попутчикам, и старику' с клюкой!!!" Руки сводило, топор выскальзывал, но Сашка не останавливался. А толку было мало лед иззубрился, изрезался белыми перехлестнутыми шрамами. Но не сходил. Тогда Сашка приноровился бить наискосок, просовывать широкое лезвие между льдом и асфальтом, откалывая пластами. В глаза затекал пот, мелкая крошка липла к разгоряченному лицу. И черт с ней! Всем досталось, никто не был забыт - от самой двери до бордюрчика, отделявшего мостовую от тротуара, протянулась ровная, в два шага шириной, полоска асфальта.