Страница:
простую мысль, что, кажется, не понять ее невозможно. "Если смерть мечту
убила..." - иными словами, удар, лишивший меня той, с кого писалась эта
картина; "память будет вечно жить" - ее образ настолько сильно врезался в
мою память, что воспоминание о ней будет жить вечно; теперь, когда по
прошествии времени я смотрю на ее изображение, мучительные чувства столь же
живы, как и в тот день, когда я лишился ее. И это подтверждает мысль о том,
"что время в силах любое горе излечить". Мистер Мур тем не менее
интерпретирует этот отрывок так: "Благодаря удару судьбы, выразившемуся в
утрате дорогого мне существа, я заложил основу для собственного бессмертия,
ибо память моя "будет вечно жить"". И это, видимо, доказывает, что "время в
силах любое горе излечить". Совершенно искаженное восприятие, причем весьма
показательная non sequitur {то, что не следует; логическая ошибка (лат.).}.
По тому, как мистер Мур понимает стихотворение своего друга, можно
сделать самые неутешительные выводы относительно его взглядов на поэтическое
наследие лорда Байрона в целом.
Издание "Чайльд Гарольда"; невозможность издать "По стопам Горация"
{41} - подражание "Науке поэзии"; подробности того, как мистер Мур завязал
знакомство с лордом Байроном (мы намеренно говорим "завязал", ибо это слово
как нельзя лучше передает весьма любопытные обстоятельства их встречи; жизнь
лорда Байрона в Ньюстэде и Лондоне; выход в свет "Гяура", "Абидосской
невесты" и "Корсара"; женитьба на мисс Милбэнк, дочери сэра Ральфа Ноэля
Милбэнка, состоявшаяся 2 января 1815 года; участие в руководстве театром
"Друри-Лейн"; развод с женой в январе 1816 года и окончательный отъезд из
Англии 25 апреля 1816 года - вот основные события, описанные во второй
половине этого тома. Как уже отмечалось, автор не говорит решительно ничего
нового о всем том, что живо интересует читателей; вместе с тем на страницах
"Мемуаров" можно прочесть про массу мелких нападок прессы, о ежечасно
меняющейся политике самого влиятельного и самого капризного журнала {42},
про "адрес, читанный на открытии театра Друри Лейн" {43}; множество сплетен
о самых разных людях; многое из того, что не следовало бы печатать и, еще
больше того, что не заслуживает быть напечатанным; автор ухитряется даже
заглянуть мимоходом в редакцию "Эдинбургского обозрения", что едва ли
вызовет энтузиазм всех тех, кто связан прочными узами с этим жалким и
бесчестным изданием: кое-что говорится (чаще намеками, чем прямо) об
увлечениях лорда Байрона; в нескольких штрихах набросаны политические
взгляды лорда Байрона и его биографа, а также приводится рассуждение мистера
Мура о том, что интеллектуалы обыкновенно несчастны в браке.
Сплетни, касающиеся частных лиц, которые приводятся в "Мемуарах",
отличаются некоторыми особенностями, заслуживающими упоминания. На одной
странице даются лишь инициалы лица, о котором идет речь, так что можно лишь
догадываться, кому они принадлежат, однако уже на следующей странице имя
приводится полностью, что избавляет читателя от необходимости ломать себе
голову; если же имя не приводится, то обстоятельства выписаны настолько
подробно, что оно безошибочно угадывается. На одной странице мы встречаем
Наглого У., которого собираются выбросить из окна; на следующей странице -
дружеское упоминание о Наглом Уэбстере {44}. Джентльмен, который иногда
забывает посылать денежные переводы, - это всегда мистер X.; джентльмен,
который иногда все же посылает их - это всегда мистер Хэнсон {45}. В одном
месте лорд Байрон, придя в театр, видит в ложе напротив любовницу С. и ее
мать, а кто именно любовница С., мы узнаем несколькими строками ниже:
"Сегодня вечером пошел в свою ложу в Ковент-Гарден и был несколько
шокирован, увидев любовницу С. (которая, насколько мне известно, с самого
рождения обучалась своей профессии), сидящую в ложе напротив вместе с
матерью (эдаким распроклятым майором в юбке). Я было испытал что-то вроде
возмущения, но, окинув взглядом театр, обнаружил, что в соседней ложе, и в
следующей, и в еще одной находились самые изысканные и роскошные, старые и
юные куртизанки, - и тут мне ничего не оставалось, как расхохотаться.
Зрелище и впрямь поразительное: леди X. .. - в разводе; леди X... и ее дочь,
леди X... - обе разводятся; миссис X... в соседней ложе - то же самое, а еще
ближе миссис X... Какова компания, особенно для меня, знающего всю их
подноготную! Казалось, будто все зрители делятся на твоих читателей либо
твоих доверенных куртизанок; впрочем, интриганок было куда больше, чем
"регулярных наемниц". В ложе напротив сидели только Пол_и_н и ее мать, а в
соседней еще какие-то менее выразительные три дамы. Так в чем же,
спрашивается, разница между нею и ее мамашей, и леди X... с дочерью? Только
в том, что две последние вхожи в Карлтон {46} или в любой другой клуб, а две
первые вынуждены довольствоваться оперой и б... ими. Как же я все-таки люблю
наблюдать жизнь! Такой, какая она есть на самом деле! И себя в ней - худшего
из всех. Впрочем, довольно, мне бы следовало поменьше говорить о себе, ведь
самовлюбленность в данном случае - это отнюдь не тщеславие" (с. 470).
Таким образом, раз в ложе напротив сидели только мать и дочь, раз это
были Полин и ее мать, значит, Полин и есть любовница С. Кто же такой С.,
становится теперь совершенно очевидным, как будто его имя приведено
полностью. Весь том изобилует подобными "недоговоренностями".
В других случаях - примером тому может служить нижеприведенный отрывок
- даются лишь звездочки, которые ровным счетом ничего не значат. Вот еще
один пример:
"Завтра веселый вечер у скучной мисс X... Идти или нет? Хм!..
Признаться, я не большой любитель до подобных вечеров, но и отказываться
неудобно. Там будут ("надо думать", как говорят американцы) Стали и
Макинтоши, что хорошо; X...-ы и X...-ы, что хуже; X...-ы, и прочие, и
прочие, и прочие, что уж совсем никуда не годится. Возможно, будет и леди
X... - эта синекрылая кашмирская бабочка-книгочей. Очень надеюсь: одно
удовольствие созерцать красивейшее из лиц" (с. 458). Какой, спрашивается,
смысл в подобных пассажах? Впрочем, иногда бывает и так:
"P. S. Да! Анекдот!......" (с. 558). Предельный идиотизм подобных
типографских шедевров слишком смехотворен, чтобы подняться до остроумной
шутки. Да! Одно слово, анекдот. Это был бы самый главный анекдот из всех
анекдотов книгопечатания, если бы только Шолто и Ройбен Перси смогли собрать
их воедино.
Мы процитируем два отрывка, которые проливают некоторый свет на
политические взгляды лорда Байрона, тем более - на политические взгляды его
биографа:
"Именно в это время лорд Байрон познакомился (к сожалению, вынужден
признать, не без моего участия) с мистером Ли Хантом, издателем крупного
еженедельника "Экзэминер" {47}. С этим джентльменом сам я познакомился еще в
1811 году и, как и большинство читающей публики, не мог искренне не
восхищаться его талантливым и смелым журналистским пером. Интерес, который я
испытывал к нему лично, усугубляется в значительной мере той
невозмутимостью, которую он незадолго перед тем проявил на судебном
процессе, возбужденном против него и его брата за клевету на принца-регента,
появившуюся в журнале, в результате чего оба они были осуждены на двухлетнее
тюремное заключение. В этой связи не следует забывать, что в то время многие
сторонники вигов испытывали сильное возмущение по поводу недавнего отхода от
партии и ее принципов этого весьма влиятельного лица, долгое время
считавшегося их другом и покровителем.
Находясь в этот период под сильным (возможно, и чрезмерным)
воздействием этого чувства, я, только оказавшись в городе, навестил мистера
Ханта в тюрьме, ибо судьба его была мне далеко не безразлична. Когда вскоре
после этого я сообщил лорду Байрону о своем посещении и рассказал, как меня
удивила на редкость уютная обстановка в камере, где содержался этот
замечательный человек: снаружи был разбит цветник, а внутри находились его
книги, бюсты, картины и даже фортепиано, великий поэт, чьи политические
воззрения по этому поводу совершенно совпадали с моими, выразил сильное
желание также отдать дань уважения мистеру Ханту, а потому спустя пару дней
мы вместе отправились в тюрьму, где я их и познакомил, после чего мистер
Хант пригласил нас отобедать с ним, и, поскольку великий поэт с
благодарностью принял это приглашение, Колдбатфилдской тюрьме выпала честь в
июне 1813 года принять в своих стенах лорда Байрона" (с. 400, 401).
Насколько мне известно, мистер Ли Хант был заключен не в
Колдбатфилдскую, а в Хорсмонгерлейнскую тюрьму. Впрочем, мистер Мур не
снисходит до того, чтобы отличить одну тюрьму от другой. Представляется,
однако, что патриотические чувства мистера Мура взыграли не из-за
конкретного случая ущемления человеческих прав, а из-за того, что судебный
процесс совпал по времени с отходом принца-регента от вигов. Получается,
что, если бы виги стояли у власти, мистера Ханта было бы за что сажать в
тюрьму. Если мистер Мур скажет на это, что виги никогда не заключили бы его
в тюрьму, то пусть ему вместо нас ответит нынешний верховный судья от партии
вигов. С мистером Муром всегда так - quo, non quomodo {что, а не как именно
(лат.).}. Посетив государственную тюрьму, он не совершил ни патриотического,
ни философского, ни филантропического акта. Это был попросту акт вига. Он
счел необходимым извиниться за этот шаг, а нам оставалось перевести его
извинение на понятный английский язык.
А вот другой отрывок:
"Второго июня, дабы вручить петицию палате лордов, он в третий и
последний раз выступил в качестве оратора на этом собрании {48}. В тот же
день по дороге домой из парламента он, помню, зашел ко мне и застал меня
спешно одевающимся к обеду. Помнится, он находился в приподнятом настроении
после своего выступления, и, пока я торопливо заканчивал свой туалет в
уборной, он мерил шагами соседнюю комнату и выкрикивал в нарочито
торжественных интонациях отдельные фразы из только что произнесенной речи.
"Я сказал им, - говорил он, - что это вопиющее нарушение Конституции, что,
если такое будет продолжаться и впредь, английской свободе наступит конец,
что..." "А о чем, собственно, шла речь?" - спросил я, прерывая его поток
красноречия. "О чем? - переспросил он и замолчал, как будто собираясь с
мыслями. - Ты знаешь, я забыл" {речь была произнесена при вручении петиции
от майора Картрайта. (Примеч. автора).}. Невозможно, естественно, передать,
с каким мрачным юмором он произнес эти слова, но вид его и поведение в
подобных случаях были поразительно забавны; вообще, следует сказать, что его
обаяние скорее проявлялось в шутках и чудачествах, чем в изощренных
наблюдениях" (с. 402).
Нормальный человек не стал бы выступать в парламенте, если бы несчитал,
что предмет, о котором он говорит, заслуживает внимания. Нормальный человек
никогда не стал бы утверждать после своего выступления в парламенте, что он
забыл, о чем шла речь в этом выступлении. Всякий человек - вне зависимости
от того, нормален он или безумен, - тем более в разговоре с собеседником,
которого он считает нормальным, никогда бы не обращал в шутку свою
общественную деятельность. Лорд Байрон не стал бы говорить с мистером Шелли
таким образом. И только человек, чьи собственные политические убеждения
представляют собой не более чем фарс, заинтересуется анекдотом, порочащим
обе стороны и являющимся не чем иным, как глупой шуткой.
Единственные политические события, к которым, видимо, лорд Байрон
проявлял серьезный интерес в период времени, отраженный в мемуарах, были
связаны с именем Наполеона. Вот как выглядят заключительные строки его
дневника, который он вел некоторое время и из которого мистер Мур приводит
столько цитат:
"19 апреля 1814 года. На обоих полюсах лежит лед, на северном и на
южном - все крайности одинаковы; истинное горе - удел лишь высших к низших,
одинаковый удел императора и нищего, у первого из которых отняли трон, а у
второго - медный грош. Впрочем, есть же золотая середина, будь она неладна;
этот небесный экватор, никто не знает, где он, разве что на картах и
таблицах. Все вчера лишь озаряли путь к могиле пыльной {49}. Не буду больше
вести дневник - он озаряет лишь путь вспять, и, чтобы никогда не
возвращаться, подобно псу, к блевотине своей памяти, я вырываю оставшиеся
чистыми страницы этой тетради и пишу ипекакуаной: Бурбоны - вновь короли
Франции!!! К черту философию! Я уже давно презираю себя и всех людей, но
никогда прежде не плевал я в лицо своих собратьев. Шут мой! Я схожу с ума!"
{50} (с. 513, 514).
Лорд Байрон хотел сослужить добрую службу мистеру Колриджу. Он
уговаривал мистера Мюррея напечатать "Кристабель". Он пытался через мистера
Мура убедить мистера Джеффри дать в "Эдинбургском обозрении" положительную
рецензию на поэму. Но мистер Джеффри вовсе не собирался компрометировать
свое издание, публикуя в нем честный и непредвзятый отчет о каком бы то ни
было литературном произведении даже ради того, чтобы угодить своему новому
другу лорду Байрону. А потому эта прелестная небольшая поэма попала в лапы к
одному из сподручных мистера Джеффри, который сочетал в себе глубочайшее
невежество и редчайший идиотизм с беспредельно злобной мстительностью и
самым бесстыдным литературным бесчестием. "Эдинбургское обозрение" и прежде
являло множество ярчайших примеров подобных качеств, однако в статье о
"Кристабели" Колриджа все эти свойства слились самым поразительным образом.
Решительно все, что только можно, было искажено, фальсифицировано,
подтасовано, вывернуто наизнанку. Разумеется, критикам обозрения не удалось
растоптать поэтическую славу мистера Колриджа - она была и остается за
пределами их досягаемости, - однако журнал подорвал шансы Колриджа на
известность, притупив своей рецензией интерес к поэме в пору ее публикации,
именно в то время, когда привлечь к поэту внимание - давно им заслуженное -
было бы не только справедливо, но и благородно; впрочем, ни того, ни другого
невозможно было ожидать от "Эдинбургского обозрения". Хотелось бы сказать
еще пару слов о фигурах речи мистера Мура. Вот любопытный пример:
"В нравственном чувстве, столь естественно выраженном в этом письме,
есть некое здоровье, свидетельствующее о том, что горение страсти не
коснулось душевной цельности и первозданности" (с. 231, 232).
Спрашивается, какая связь между горением страсти и душевной цельностью?
Одно слово, сапоги всмятку.
Мистеру Муру свойственно выдумывать метафоры, в которые лучше не
вникать. Все его изобразительные средства строятся на несовместимости и
несуразной фантазии. Во всех его произведениях не найдется ни одного
исключения из этого правила. Чем более вникаешь в его образы, тем более
несовместимыми и несообразными они выглядят. В биографии он часто стремится
к простоте - похвальная цель, однако для того, кто так глубоко погряз в
риторике фальшивых эмоций, едва ли достижимая. Он пишет метафорами, сам того
не замечая, и, всякий раз пытаясь писать естественно и просто, при этом
будучи не в состоянии зафиксировать внимание на центральном образе, он
скатывается на еще более причудливый и вычурный язык и окончательно вязнет в
хаосе нагроможденных друг на друга фигур речи. Приведем один пример наугад:
"Когда мы обращаемся к его необузданному жизненному пути, финалом
которого считалась женитьба, к быстрому и неукротимому потоку, по которому
неслась его жизнь, подобно пылающей комете преодолевая все мытарства,
приключения, успехи, увлечения; когда мы ощущаем жар всего того, что
запечатлелось в его судьбе; когда мы наблюдаем, как с присущей ему
опрометчивой лихостью он ворвался в брак, - нас ничуть не удивит, что за
какой-нибудь год ему не удалось до конца оправиться от своего замешательства
или опуститься до того покорного поведения, какого требовали от него
навязчивые соглядатаи. С тем же успехом можно было бы ожидать, чтобы конь
наподобие того, какой был у Мазепы, стоял неподвижно, не закусывал бы удила,
не бил бы копытом" (с. 649, 650).
Чего здесь только нет! Какой хаос из коней, комет, бурных потоков,
смущений, покорного поведения - примерно так написана вся книга.
Том изобилует массой аллюзий по поводу лиц, которые никогда не
навязывались общественному вниманию, чьи имена и обстоятельства жизни не
следовало бы выставлять на свет. В целом это сочинение непоучительно для
читателя, не делает чести автору и не достойно предмета изображения; автор с
явной выгодой для себя спекулирует на читательской страсти к сплетне,
заручившись почтительным отношением ко всякому расхожему предрассудку, ко
всякому мнению и положению, которое распространяется влиятельными
читателями. Среди них особое внимание уделяется прессе: "разнообразно
одаренный" мистер Томас Барнз из "Таймс"; "виртуозный и предприимчивый"
мистер Хогг из "Блэквудз мэгэзин" {51}; самый одаренный из критиков" мистер
Джеффри и прочие удостаиваются самой щедрой и искренней похвалы, за что,
разумеется, платят тем же.
Discedo, Alcasus puncto illius,
Ille meo quis? Quis, nisi Callimachus? {*}
{* Он восклицает, что я - Алкей, ну что мне ответить? Я отвечаю, что он
- Каллимах {52} (лат.; пер. Н. Гинибурга) [Гораций. Послания. II, 2,
99-100].}
По причинам, указанным в начале этой статьи, мы повременим говорить о
личности лорда Байрона, а также о некоторых других вещах вплоть до выхода
второго тома. Под другими вещами мы имеем в виду его увлечения, а также то,
в каком виде предстает в его похождениях и в переписке нравственность высших
слоев английского общества.
Мы весьма подробно остановились на содержании и форме тома "Мемуаров",
вкратце обрисовали основной смысл книги, снабдив ее теми замечаниями, какие
были продиктованы чувством морального долга, состоящего в том, чтобы
представить нашему читателю истинное значение и цели ряда ничтожных
умозаключений и ошибочных предположений, которые облечены в бесконечные
метафоры, выглядят лишь на первый взгляд разумными и либеральными и
преследуют единственную цель - оправдать все злоупотребления и заблуждения,
от которых выигрывает аристократия. Во втором томе мистер Мур окажется в
более рискованном положении. Отдать должное своим друзьям, которых уже нет,
и при этом угодить тем, кто жив, чьего благорасположения он так ревностно
добивался в своих сочинениях, будет невозможно, тем более учитывая то время,
о котором пойдет речь во втором томе. Он по своему обыкновению попытается
совместить одно с другим, а потому уже сейчас можно предвидеть, что из этого
получится.
В основу настоящего издания в части, касающейся романов Томаса Лава
Пикока, положен текст наиболее полного на сегодняшний день и компетентного с
точки зрения аппарата десятитомного собрания сочинений писателя под ред. X.
Ф. Д. Бретт-Смита и С. Е. Джонса, вышедшего в Лондоне ограниченным тиражом в
675 экземпляров в 1924-1934 гг. (Халлифордовское собрание сочинений)
{Peacock Thomas Love. The Works: In 10 vols / Ed. by H. F. B. Brett-Smith,
a. C. E. Jones. L.; N. Y., 1924-1934. (Halliford edition).}. Составитель и
переводчики также пользовались двухтомным собранием "Романы Томаса Лава
Пикока" под ред. Дэвида Гарнетта {Peacock Thomas Love. The novels: In 2 vol.
/ Ed. with Introd. and Notes by D. Garnett. L.; Rupert Hart Davis, 1948.}, в
котором были сделаны некоторые текстологические уточнения, а также
усовершенствован аппарат.
Что касается эссеистического наследия Пикока, здесь за основу взят
текст издания "Томас Лав Пикок: воспоминания, эссе, рецензии" под ред.
Хауворда Миллза {Peacock Thomas Love. Memoirs of Shelley and Other Essays
and Reviews / Ed. by H. Mills. L.; Rupert Hart Davis, 1970. 240 p.}, которое
является первым полным собранием нехудожественной прозы писателя.
Стихотворения Пикока, данные в разделе "Приложения", взяты из
Халлифордовского собрания сочинений писателя.
Расположения эпиграфов и сносок сохранены, как в рукописях Пикока.
Примечания к тексту, принадлежащие Пикоку, помечены - "Примеч. автора".
Поэтические переводы, включенные в тексты повестей и эссе, кроме особо
оговоренных случаев, выполнены С. Бычковым. Некоторые переводы Шекспира,
Мильтона, Попа выполнены Е. Суриц.
Переводы античных авторов, строки которых составили эпиграфы, особенно
в повести "Усадьба Грилла", даны в переводе не с подлинника, но с
английского, поскольку английский перевод выполнен Пикоком. Исключение
составили те случаи, когда к переводу авторов, цитируемых Пикоком,
обращались такие переводчики, как В. А. Жуковский, Н. И. Гнедич, В. Иванов,
С. В. Шервинский, С. А. Ошеров, М. Л. Гаспаров, Б. И. Ярхо.
Впервые напечатано в апрельском номере "Вестминстерского обозрения" за
1830 г. В 1830 г. Мур опубликовал "Письма и дневники лорда Байрона с
замечаниями
0 его жизни", где весьма произвольно обошелся с эпистолярным наследием
поэта. "Письма и дневники" вышли в издательстве Джона Марри. - Джон Марри
(Меррей) (1745-1793), английский издатель, близкий знакомый Байрона,
опубликовавший также произведения Джейн Остен, Крабба.
1 старший Брут - Под этим именем обычно подразумевается Люций Юний Брут
(VI в. до н. э.), один из организаторов республики в Риме, проявивший
героическое спокойствие при умерщвлении его сыновей.
2 ...в притворном безумии Эдгара... - Имеется в виду сын Глостера из
трагедии "Король Лир" Шекспира, притворившийся безумным, чтобы спастись от
смерти, а затем чтобы быть подле слепого отца.
3 ...с напускной глупости Леона. - Имеется в виду персонаж комедии
Флетчера "Женись и управляй женой" (1647), которая в известной степени
является драматургической парафразой "Укрощения строптивой" Шекспира. Леон
притворяется глупым и когда его собираются взять в солдаты, и когда женится.
Притворная глупость помогает ему избежать военной службы и подчинить себе
жену.
4 Солон уговаривал Креза... - Имеются в виду Солон (между 640 и 635-ок.
559 до н. э.), афинский мудрец, и Крез (595-546 до н. э.), последний царь
Лидии с 560 г. Богатство Креза вошло в поговорку.
5 Многие из его признаний капитану Медвину...- Томас Медвин
(1788-1869), троюродный брат Шелли, с которым он был близок в детские годы,
затем - в Италии; поэт, драматург, издатель Байрона.
6 ...мистеру Ли Ханту... - Ли Джеймс Генри Хант (1784-1859) -
английский публицист и поэт-романтик. В 1828 г. опубликовал воспоминания
"Лорд Байрон и некоторые из его современников", где высказал резкие суждения
о поэте.
7 "Я, чтоб читатель-скромник не бранил... Статью - хвалебных отзывов
букет". - Байрон. Дон-Жуан. Песнь I, 209, 210 (пер. Т. Гнедич).
8 Одно письмо мистеру Далласу. - Роберт Чарлз Даллас (1754-1824) -
английский писатель, дальний родственник Байрона.
9 ...сонм маленьких Босуэллов... - см. примеч. 12 к "Усадьбе Грилла".
10 Тростинкой преградите путь Отелло, / И он свернет... - Шекспир.
Отелло. Акт 5. Сц. 2 (пер. Б. Пастернака).
11 Он был весьма дурного мнения о правдивости мистера Хобхауса... - Эти
раздраженные слова относятся к Джону Кэму Хобхаусу (1786-1869), английскому
политическому деятелю, другу Байрона, душеприказчику поэта, автору
комментариев в 4-й песни "Чайльд Гарольда", посвященной ему.
12 "Глаз человеческий не слыхал... что такое был мой сон". - Шекспир.
Сон в летнюю ночь. Акт 4. Сц. 1 (пер. Н. Сатина).
13 "Друзья, я могу рассказать вам чудеса... Герцог кончил обедать". -
Шекспир. Сон в летнюю ночь. Акт 4. Сц. 2 (пер. Н. Сатина).
14 ...в "Книге судного дня". - "Книга судного дня", кадастровая книга,
представляла собой земельную опись Англии, произведенную Вильгельмом
Завоевателем в 1085-1086 гг.; считалась основным документом при разборе тяжб
о недвижимости.
15 "Коротка ль, высока ль - баба дрянь всегда". - Шекспир. Генрих IV.
Ч. 2. Акт. 5 Сц. 3 (пер. Е. Бируковой).
16 Харроу - одна из девяти старейших привилегированных мужских школ;
находится в пригороде Лондона, основана в 1571 г.
17 Прием, из жизни взятый, не из книг... Но чрезмерна плата... - Пикок
ошибочно отсылает к Песни 1 поэмы; см. Песнь 2, 35 (пер. Т. Гнедич).
18 Свинья, имея один желудь... - Источник цитаты неизвестен.
19 В 1807 году он издал небольшой том своих стихов... - Имеется в виду
первый поэтический сборник "Часы досуга", первоначально названный
"Ювенилия".
19а "Сказки Матушки Гусыни" - сборник шуточных сказок и стихотворений,
опубликованный Джоном Ньюбери (1713-1767).
20 Хейне - см. примеч. 217 к "Усадьбе Грилла".
21 ...озадаченные переводом Попа... - Имеется в виду перевод "Илиады" в
1715 г. героическими куплетами.
22 ...отрывком Мильтона о Левиафане... - Левиафан - в библейской
мифологии морское животное. В Библии упоминается как пример непостижимости
божественного творения (Иов 40, 20-41, 26) либо в качестве враждебного богу
могущественного существа, над которым он одерживает победу в начале времен
(Пс. 73/74). Видимо, имеется в виду Песнь 10 "Потерянного рая" Мильтона, где
есть упоминание Пифова.
23 ...начало "Писем" Дионисия... - Дионисий Галикарнасский (даты
рождения и смерти неизв.) - греческий ритор и историк 2-й пол. I в. до н. э.
В "Письмах", помимо рассуждений об ораторах и писателях Древней Греции,
развивает свое понимание литературного стиля.
24 Хорн Тук - см. примеч. 25 к "Усадьбе Грилла".
25 ...анонсируется "Дева озера"... - поэма Вальтера Скотта, относящаяся
к 1810 г. Здесь впервые возникает тема горной Шотландии.
26 ...прожить еще год в Гранте... - прозвище Кембриджского университета
(по англосаксонскому названию реки Кэм).
27 ...второй - тем, что безжалостно высек... кого тот расхваливал. -
убила..." - иными словами, удар, лишивший меня той, с кого писалась эта
картина; "память будет вечно жить" - ее образ настолько сильно врезался в
мою память, что воспоминание о ней будет жить вечно; теперь, когда по
прошествии времени я смотрю на ее изображение, мучительные чувства столь же
живы, как и в тот день, когда я лишился ее. И это подтверждает мысль о том,
"что время в силах любое горе излечить". Мистер Мур тем не менее
интерпретирует этот отрывок так: "Благодаря удару судьбы, выразившемуся в
утрате дорогого мне существа, я заложил основу для собственного бессмертия,
ибо память моя "будет вечно жить"". И это, видимо, доказывает, что "время в
силах любое горе излечить". Совершенно искаженное восприятие, причем весьма
показательная non sequitur {то, что не следует; логическая ошибка (лат.).}.
По тому, как мистер Мур понимает стихотворение своего друга, можно
сделать самые неутешительные выводы относительно его взглядов на поэтическое
наследие лорда Байрона в целом.
Издание "Чайльд Гарольда"; невозможность издать "По стопам Горация"
{41} - подражание "Науке поэзии"; подробности того, как мистер Мур завязал
знакомство с лордом Байроном (мы намеренно говорим "завязал", ибо это слово
как нельзя лучше передает весьма любопытные обстоятельства их встречи; жизнь
лорда Байрона в Ньюстэде и Лондоне; выход в свет "Гяура", "Абидосской
невесты" и "Корсара"; женитьба на мисс Милбэнк, дочери сэра Ральфа Ноэля
Милбэнка, состоявшаяся 2 января 1815 года; участие в руководстве театром
"Друри-Лейн"; развод с женой в январе 1816 года и окончательный отъезд из
Англии 25 апреля 1816 года - вот основные события, описанные во второй
половине этого тома. Как уже отмечалось, автор не говорит решительно ничего
нового о всем том, что живо интересует читателей; вместе с тем на страницах
"Мемуаров" можно прочесть про массу мелких нападок прессы, о ежечасно
меняющейся политике самого влиятельного и самого капризного журнала {42},
про "адрес, читанный на открытии театра Друри Лейн" {43}; множество сплетен
о самых разных людях; многое из того, что не следовало бы печатать и, еще
больше того, что не заслуживает быть напечатанным; автор ухитряется даже
заглянуть мимоходом в редакцию "Эдинбургского обозрения", что едва ли
вызовет энтузиазм всех тех, кто связан прочными узами с этим жалким и
бесчестным изданием: кое-что говорится (чаще намеками, чем прямо) об
увлечениях лорда Байрона; в нескольких штрихах набросаны политические
взгляды лорда Байрона и его биографа, а также приводится рассуждение мистера
Мура о том, что интеллектуалы обыкновенно несчастны в браке.
Сплетни, касающиеся частных лиц, которые приводятся в "Мемуарах",
отличаются некоторыми особенностями, заслуживающими упоминания. На одной
странице даются лишь инициалы лица, о котором идет речь, так что можно лишь
догадываться, кому они принадлежат, однако уже на следующей странице имя
приводится полностью, что избавляет читателя от необходимости ломать себе
голову; если же имя не приводится, то обстоятельства выписаны настолько
подробно, что оно безошибочно угадывается. На одной странице мы встречаем
Наглого У., которого собираются выбросить из окна; на следующей странице -
дружеское упоминание о Наглом Уэбстере {44}. Джентльмен, который иногда
забывает посылать денежные переводы, - это всегда мистер X.; джентльмен,
который иногда все же посылает их - это всегда мистер Хэнсон {45}. В одном
месте лорд Байрон, придя в театр, видит в ложе напротив любовницу С. и ее
мать, а кто именно любовница С., мы узнаем несколькими строками ниже:
"Сегодня вечером пошел в свою ложу в Ковент-Гарден и был несколько
шокирован, увидев любовницу С. (которая, насколько мне известно, с самого
рождения обучалась своей профессии), сидящую в ложе напротив вместе с
матерью (эдаким распроклятым майором в юбке). Я было испытал что-то вроде
возмущения, но, окинув взглядом театр, обнаружил, что в соседней ложе, и в
следующей, и в еще одной находились самые изысканные и роскошные, старые и
юные куртизанки, - и тут мне ничего не оставалось, как расхохотаться.
Зрелище и впрямь поразительное: леди X. .. - в разводе; леди X... и ее дочь,
леди X... - обе разводятся; миссис X... в соседней ложе - то же самое, а еще
ближе миссис X... Какова компания, особенно для меня, знающего всю их
подноготную! Казалось, будто все зрители делятся на твоих читателей либо
твоих доверенных куртизанок; впрочем, интриганок было куда больше, чем
"регулярных наемниц". В ложе напротив сидели только Пол_и_н и ее мать, а в
соседней еще какие-то менее выразительные три дамы. Так в чем же,
спрашивается, разница между нею и ее мамашей, и леди X... с дочерью? Только
в том, что две последние вхожи в Карлтон {46} или в любой другой клуб, а две
первые вынуждены довольствоваться оперой и б... ими. Как же я все-таки люблю
наблюдать жизнь! Такой, какая она есть на самом деле! И себя в ней - худшего
из всех. Впрочем, довольно, мне бы следовало поменьше говорить о себе, ведь
самовлюбленность в данном случае - это отнюдь не тщеславие" (с. 470).
Таким образом, раз в ложе напротив сидели только мать и дочь, раз это
были Полин и ее мать, значит, Полин и есть любовница С. Кто же такой С.,
становится теперь совершенно очевидным, как будто его имя приведено
полностью. Весь том изобилует подобными "недоговоренностями".
В других случаях - примером тому может служить нижеприведенный отрывок
- даются лишь звездочки, которые ровным счетом ничего не значат. Вот еще
один пример:
"Завтра веселый вечер у скучной мисс X... Идти или нет? Хм!..
Признаться, я не большой любитель до подобных вечеров, но и отказываться
неудобно. Там будут ("надо думать", как говорят американцы) Стали и
Макинтоши, что хорошо; X...-ы и X...-ы, что хуже; X...-ы, и прочие, и
прочие, и прочие, что уж совсем никуда не годится. Возможно, будет и леди
X... - эта синекрылая кашмирская бабочка-книгочей. Очень надеюсь: одно
удовольствие созерцать красивейшее из лиц" (с. 458). Какой, спрашивается,
смысл в подобных пассажах? Впрочем, иногда бывает и так:
"P. S. Да! Анекдот!......" (с. 558). Предельный идиотизм подобных
типографских шедевров слишком смехотворен, чтобы подняться до остроумной
шутки. Да! Одно слово, анекдот. Это был бы самый главный анекдот из всех
анекдотов книгопечатания, если бы только Шолто и Ройбен Перси смогли собрать
их воедино.
Мы процитируем два отрывка, которые проливают некоторый свет на
политические взгляды лорда Байрона, тем более - на политические взгляды его
биографа:
"Именно в это время лорд Байрон познакомился (к сожалению, вынужден
признать, не без моего участия) с мистером Ли Хантом, издателем крупного
еженедельника "Экзэминер" {47}. С этим джентльменом сам я познакомился еще в
1811 году и, как и большинство читающей публики, не мог искренне не
восхищаться его талантливым и смелым журналистским пером. Интерес, который я
испытывал к нему лично, усугубляется в значительной мере той
невозмутимостью, которую он незадолго перед тем проявил на судебном
процессе, возбужденном против него и его брата за клевету на принца-регента,
появившуюся в журнале, в результате чего оба они были осуждены на двухлетнее
тюремное заключение. В этой связи не следует забывать, что в то время многие
сторонники вигов испытывали сильное возмущение по поводу недавнего отхода от
партии и ее принципов этого весьма влиятельного лица, долгое время
считавшегося их другом и покровителем.
Находясь в этот период под сильным (возможно, и чрезмерным)
воздействием этого чувства, я, только оказавшись в городе, навестил мистера
Ханта в тюрьме, ибо судьба его была мне далеко не безразлична. Когда вскоре
после этого я сообщил лорду Байрону о своем посещении и рассказал, как меня
удивила на редкость уютная обстановка в камере, где содержался этот
замечательный человек: снаружи был разбит цветник, а внутри находились его
книги, бюсты, картины и даже фортепиано, великий поэт, чьи политические
воззрения по этому поводу совершенно совпадали с моими, выразил сильное
желание также отдать дань уважения мистеру Ханту, а потому спустя пару дней
мы вместе отправились в тюрьму, где я их и познакомил, после чего мистер
Хант пригласил нас отобедать с ним, и, поскольку великий поэт с
благодарностью принял это приглашение, Колдбатфилдской тюрьме выпала честь в
июне 1813 года принять в своих стенах лорда Байрона" (с. 400, 401).
Насколько мне известно, мистер Ли Хант был заключен не в
Колдбатфилдскую, а в Хорсмонгерлейнскую тюрьму. Впрочем, мистер Мур не
снисходит до того, чтобы отличить одну тюрьму от другой. Представляется,
однако, что патриотические чувства мистера Мура взыграли не из-за
конкретного случая ущемления человеческих прав, а из-за того, что судебный
процесс совпал по времени с отходом принца-регента от вигов. Получается,
что, если бы виги стояли у власти, мистера Ханта было бы за что сажать в
тюрьму. Если мистер Мур скажет на это, что виги никогда не заключили бы его
в тюрьму, то пусть ему вместо нас ответит нынешний верховный судья от партии
вигов. С мистером Муром всегда так - quo, non quomodo {что, а не как именно
(лат.).}. Посетив государственную тюрьму, он не совершил ни патриотического,
ни философского, ни филантропического акта. Это был попросту акт вига. Он
счел необходимым извиниться за этот шаг, а нам оставалось перевести его
извинение на понятный английский язык.
А вот другой отрывок:
"Второго июня, дабы вручить петицию палате лордов, он в третий и
последний раз выступил в качестве оратора на этом собрании {48}. В тот же
день по дороге домой из парламента он, помню, зашел ко мне и застал меня
спешно одевающимся к обеду. Помнится, он находился в приподнятом настроении
после своего выступления, и, пока я торопливо заканчивал свой туалет в
уборной, он мерил шагами соседнюю комнату и выкрикивал в нарочито
торжественных интонациях отдельные фразы из только что произнесенной речи.
"Я сказал им, - говорил он, - что это вопиющее нарушение Конституции, что,
если такое будет продолжаться и впредь, английской свободе наступит конец,
что..." "А о чем, собственно, шла речь?" - спросил я, прерывая его поток
красноречия. "О чем? - переспросил он и замолчал, как будто собираясь с
мыслями. - Ты знаешь, я забыл" {речь была произнесена при вручении петиции
от майора Картрайта. (Примеч. автора).}. Невозможно, естественно, передать,
с каким мрачным юмором он произнес эти слова, но вид его и поведение в
подобных случаях были поразительно забавны; вообще, следует сказать, что его
обаяние скорее проявлялось в шутках и чудачествах, чем в изощренных
наблюдениях" (с. 402).
Нормальный человек не стал бы выступать в парламенте, если бы несчитал,
что предмет, о котором он говорит, заслуживает внимания. Нормальный человек
никогда не стал бы утверждать после своего выступления в парламенте, что он
забыл, о чем шла речь в этом выступлении. Всякий человек - вне зависимости
от того, нормален он или безумен, - тем более в разговоре с собеседником,
которого он считает нормальным, никогда бы не обращал в шутку свою
общественную деятельность. Лорд Байрон не стал бы говорить с мистером Шелли
таким образом. И только человек, чьи собственные политические убеждения
представляют собой не более чем фарс, заинтересуется анекдотом, порочащим
обе стороны и являющимся не чем иным, как глупой шуткой.
Единственные политические события, к которым, видимо, лорд Байрон
проявлял серьезный интерес в период времени, отраженный в мемуарах, были
связаны с именем Наполеона. Вот как выглядят заключительные строки его
дневника, который он вел некоторое время и из которого мистер Мур приводит
столько цитат:
"19 апреля 1814 года. На обоих полюсах лежит лед, на северном и на
южном - все крайности одинаковы; истинное горе - удел лишь высших к низших,
одинаковый удел императора и нищего, у первого из которых отняли трон, а у
второго - медный грош. Впрочем, есть же золотая середина, будь она неладна;
этот небесный экватор, никто не знает, где он, разве что на картах и
таблицах. Все вчера лишь озаряли путь к могиле пыльной {49}. Не буду больше
вести дневник - он озаряет лишь путь вспять, и, чтобы никогда не
возвращаться, подобно псу, к блевотине своей памяти, я вырываю оставшиеся
чистыми страницы этой тетради и пишу ипекакуаной: Бурбоны - вновь короли
Франции!!! К черту философию! Я уже давно презираю себя и всех людей, но
никогда прежде не плевал я в лицо своих собратьев. Шут мой! Я схожу с ума!"
{50} (с. 513, 514).
Лорд Байрон хотел сослужить добрую службу мистеру Колриджу. Он
уговаривал мистера Мюррея напечатать "Кристабель". Он пытался через мистера
Мура убедить мистера Джеффри дать в "Эдинбургском обозрении" положительную
рецензию на поэму. Но мистер Джеффри вовсе не собирался компрометировать
свое издание, публикуя в нем честный и непредвзятый отчет о каком бы то ни
было литературном произведении даже ради того, чтобы угодить своему новому
другу лорду Байрону. А потому эта прелестная небольшая поэма попала в лапы к
одному из сподручных мистера Джеффри, который сочетал в себе глубочайшее
невежество и редчайший идиотизм с беспредельно злобной мстительностью и
самым бесстыдным литературным бесчестием. "Эдинбургское обозрение" и прежде
являло множество ярчайших примеров подобных качеств, однако в статье о
"Кристабели" Колриджа все эти свойства слились самым поразительным образом.
Решительно все, что только можно, было искажено, фальсифицировано,
подтасовано, вывернуто наизнанку. Разумеется, критикам обозрения не удалось
растоптать поэтическую славу мистера Колриджа - она была и остается за
пределами их досягаемости, - однако журнал подорвал шансы Колриджа на
известность, притупив своей рецензией интерес к поэме в пору ее публикации,
именно в то время, когда привлечь к поэту внимание - давно им заслуженное -
было бы не только справедливо, но и благородно; впрочем, ни того, ни другого
невозможно было ожидать от "Эдинбургского обозрения". Хотелось бы сказать
еще пару слов о фигурах речи мистера Мура. Вот любопытный пример:
"В нравственном чувстве, столь естественно выраженном в этом письме,
есть некое здоровье, свидетельствующее о том, что горение страсти не
коснулось душевной цельности и первозданности" (с. 231, 232).
Спрашивается, какая связь между горением страсти и душевной цельностью?
Одно слово, сапоги всмятку.
Мистеру Муру свойственно выдумывать метафоры, в которые лучше не
вникать. Все его изобразительные средства строятся на несовместимости и
несуразной фантазии. Во всех его произведениях не найдется ни одного
исключения из этого правила. Чем более вникаешь в его образы, тем более
несовместимыми и несообразными они выглядят. В биографии он часто стремится
к простоте - похвальная цель, однако для того, кто так глубоко погряз в
риторике фальшивых эмоций, едва ли достижимая. Он пишет метафорами, сам того
не замечая, и, всякий раз пытаясь писать естественно и просто, при этом
будучи не в состоянии зафиксировать внимание на центральном образе, он
скатывается на еще более причудливый и вычурный язык и окончательно вязнет в
хаосе нагроможденных друг на друга фигур речи. Приведем один пример наугад:
"Когда мы обращаемся к его необузданному жизненному пути, финалом
которого считалась женитьба, к быстрому и неукротимому потоку, по которому
неслась его жизнь, подобно пылающей комете преодолевая все мытарства,
приключения, успехи, увлечения; когда мы ощущаем жар всего того, что
запечатлелось в его судьбе; когда мы наблюдаем, как с присущей ему
опрометчивой лихостью он ворвался в брак, - нас ничуть не удивит, что за
какой-нибудь год ему не удалось до конца оправиться от своего замешательства
или опуститься до того покорного поведения, какого требовали от него
навязчивые соглядатаи. С тем же успехом можно было бы ожидать, чтобы конь
наподобие того, какой был у Мазепы, стоял неподвижно, не закусывал бы удила,
не бил бы копытом" (с. 649, 650).
Чего здесь только нет! Какой хаос из коней, комет, бурных потоков,
смущений, покорного поведения - примерно так написана вся книга.
Том изобилует массой аллюзий по поводу лиц, которые никогда не
навязывались общественному вниманию, чьи имена и обстоятельства жизни не
следовало бы выставлять на свет. В целом это сочинение непоучительно для
читателя, не делает чести автору и не достойно предмета изображения; автор с
явной выгодой для себя спекулирует на читательской страсти к сплетне,
заручившись почтительным отношением ко всякому расхожему предрассудку, ко
всякому мнению и положению, которое распространяется влиятельными
читателями. Среди них особое внимание уделяется прессе: "разнообразно
одаренный" мистер Томас Барнз из "Таймс"; "виртуозный и предприимчивый"
мистер Хогг из "Блэквудз мэгэзин" {51}; самый одаренный из критиков" мистер
Джеффри и прочие удостаиваются самой щедрой и искренней похвалы, за что,
разумеется, платят тем же.
Discedo, Alcasus puncto illius,
Ille meo quis? Quis, nisi Callimachus? {*}
{* Он восклицает, что я - Алкей, ну что мне ответить? Я отвечаю, что он
- Каллимах {52} (лат.; пер. Н. Гинибурга) [Гораций. Послания. II, 2,
99-100].}
По причинам, указанным в начале этой статьи, мы повременим говорить о
личности лорда Байрона, а также о некоторых других вещах вплоть до выхода
второго тома. Под другими вещами мы имеем в виду его увлечения, а также то,
в каком виде предстает в его похождениях и в переписке нравственность высших
слоев английского общества.
Мы весьма подробно остановились на содержании и форме тома "Мемуаров",
вкратце обрисовали основной смысл книги, снабдив ее теми замечаниями, какие
были продиктованы чувством морального долга, состоящего в том, чтобы
представить нашему читателю истинное значение и цели ряда ничтожных
умозаключений и ошибочных предположений, которые облечены в бесконечные
метафоры, выглядят лишь на первый взгляд разумными и либеральными и
преследуют единственную цель - оправдать все злоупотребления и заблуждения,
от которых выигрывает аристократия. Во втором томе мистер Мур окажется в
более рискованном положении. Отдать должное своим друзьям, которых уже нет,
и при этом угодить тем, кто жив, чьего благорасположения он так ревностно
добивался в своих сочинениях, будет невозможно, тем более учитывая то время,
о котором пойдет речь во втором томе. Он по своему обыкновению попытается
совместить одно с другим, а потому уже сейчас можно предвидеть, что из этого
получится.
В основу настоящего издания в части, касающейся романов Томаса Лава
Пикока, положен текст наиболее полного на сегодняшний день и компетентного с
точки зрения аппарата десятитомного собрания сочинений писателя под ред. X.
Ф. Д. Бретт-Смита и С. Е. Джонса, вышедшего в Лондоне ограниченным тиражом в
675 экземпляров в 1924-1934 гг. (Халлифордовское собрание сочинений)
{Peacock Thomas Love. The Works: In 10 vols / Ed. by H. F. B. Brett-Smith,
a. C. E. Jones. L.; N. Y., 1924-1934. (Halliford edition).}. Составитель и
переводчики также пользовались двухтомным собранием "Романы Томаса Лава
Пикока" под ред. Дэвида Гарнетта {Peacock Thomas Love. The novels: In 2 vol.
/ Ed. with Introd. and Notes by D. Garnett. L.; Rupert Hart Davis, 1948.}, в
котором были сделаны некоторые текстологические уточнения, а также
усовершенствован аппарат.
Что касается эссеистического наследия Пикока, здесь за основу взят
текст издания "Томас Лав Пикок: воспоминания, эссе, рецензии" под ред.
Хауворда Миллза {Peacock Thomas Love. Memoirs of Shelley and Other Essays
and Reviews / Ed. by H. Mills. L.; Rupert Hart Davis, 1970. 240 p.}, которое
является первым полным собранием нехудожественной прозы писателя.
Стихотворения Пикока, данные в разделе "Приложения", взяты из
Халлифордовского собрания сочинений писателя.
Расположения эпиграфов и сносок сохранены, как в рукописях Пикока.
Примечания к тексту, принадлежащие Пикоку, помечены - "Примеч. автора".
Поэтические переводы, включенные в тексты повестей и эссе, кроме особо
оговоренных случаев, выполнены С. Бычковым. Некоторые переводы Шекспира,
Мильтона, Попа выполнены Е. Суриц.
Переводы античных авторов, строки которых составили эпиграфы, особенно
в повести "Усадьба Грилла", даны в переводе не с подлинника, но с
английского, поскольку английский перевод выполнен Пикоком. Исключение
составили те случаи, когда к переводу авторов, цитируемых Пикоком,
обращались такие переводчики, как В. А. Жуковский, Н. И. Гнедич, В. Иванов,
С. В. Шервинский, С. А. Ошеров, М. Л. Гаспаров, Б. И. Ярхо.
Впервые напечатано в апрельском номере "Вестминстерского обозрения" за
1830 г. В 1830 г. Мур опубликовал "Письма и дневники лорда Байрона с
замечаниями
0 его жизни", где весьма произвольно обошелся с эпистолярным наследием
поэта. "Письма и дневники" вышли в издательстве Джона Марри. - Джон Марри
(Меррей) (1745-1793), английский издатель, близкий знакомый Байрона,
опубликовавший также произведения Джейн Остен, Крабба.
1 старший Брут - Под этим именем обычно подразумевается Люций Юний Брут
(VI в. до н. э.), один из организаторов республики в Риме, проявивший
героическое спокойствие при умерщвлении его сыновей.
2 ...в притворном безумии Эдгара... - Имеется в виду сын Глостера из
трагедии "Король Лир" Шекспира, притворившийся безумным, чтобы спастись от
смерти, а затем чтобы быть подле слепого отца.
3 ...с напускной глупости Леона. - Имеется в виду персонаж комедии
Флетчера "Женись и управляй женой" (1647), которая в известной степени
является драматургической парафразой "Укрощения строптивой" Шекспира. Леон
притворяется глупым и когда его собираются взять в солдаты, и когда женится.
Притворная глупость помогает ему избежать военной службы и подчинить себе
жену.
4 Солон уговаривал Креза... - Имеются в виду Солон (между 640 и 635-ок.
559 до н. э.), афинский мудрец, и Крез (595-546 до н. э.), последний царь
Лидии с 560 г. Богатство Креза вошло в поговорку.
5 Многие из его признаний капитану Медвину...- Томас Медвин
(1788-1869), троюродный брат Шелли, с которым он был близок в детские годы,
затем - в Италии; поэт, драматург, издатель Байрона.
6 ...мистеру Ли Ханту... - Ли Джеймс Генри Хант (1784-1859) -
английский публицист и поэт-романтик. В 1828 г. опубликовал воспоминания
"Лорд Байрон и некоторые из его современников", где высказал резкие суждения
о поэте.
7 "Я, чтоб читатель-скромник не бранил... Статью - хвалебных отзывов
букет". - Байрон. Дон-Жуан. Песнь I, 209, 210 (пер. Т. Гнедич).
8 Одно письмо мистеру Далласу. - Роберт Чарлз Даллас (1754-1824) -
английский писатель, дальний родственник Байрона.
9 ...сонм маленьких Босуэллов... - см. примеч. 12 к "Усадьбе Грилла".
10 Тростинкой преградите путь Отелло, / И он свернет... - Шекспир.
Отелло. Акт 5. Сц. 2 (пер. Б. Пастернака).
11 Он был весьма дурного мнения о правдивости мистера Хобхауса... - Эти
раздраженные слова относятся к Джону Кэму Хобхаусу (1786-1869), английскому
политическому деятелю, другу Байрона, душеприказчику поэта, автору
комментариев в 4-й песни "Чайльд Гарольда", посвященной ему.
12 "Глаз человеческий не слыхал... что такое был мой сон". - Шекспир.
Сон в летнюю ночь. Акт 4. Сц. 1 (пер. Н. Сатина).
13 "Друзья, я могу рассказать вам чудеса... Герцог кончил обедать". -
Шекспир. Сон в летнюю ночь. Акт 4. Сц. 2 (пер. Н. Сатина).
14 ...в "Книге судного дня". - "Книга судного дня", кадастровая книга,
представляла собой земельную опись Англии, произведенную Вильгельмом
Завоевателем в 1085-1086 гг.; считалась основным документом при разборе тяжб
о недвижимости.
15 "Коротка ль, высока ль - баба дрянь всегда". - Шекспир. Генрих IV.
Ч. 2. Акт. 5 Сц. 3 (пер. Е. Бируковой).
16 Харроу - одна из девяти старейших привилегированных мужских школ;
находится в пригороде Лондона, основана в 1571 г.
17 Прием, из жизни взятый, не из книг... Но чрезмерна плата... - Пикок
ошибочно отсылает к Песни 1 поэмы; см. Песнь 2, 35 (пер. Т. Гнедич).
18 Свинья, имея один желудь... - Источник цитаты неизвестен.
19 В 1807 году он издал небольшой том своих стихов... - Имеется в виду
первый поэтический сборник "Часы досуга", первоначально названный
"Ювенилия".
19а "Сказки Матушки Гусыни" - сборник шуточных сказок и стихотворений,
опубликованный Джоном Ньюбери (1713-1767).
20 Хейне - см. примеч. 217 к "Усадьбе Грилла".
21 ...озадаченные переводом Попа... - Имеется в виду перевод "Илиады" в
1715 г. героическими куплетами.
22 ...отрывком Мильтона о Левиафане... - Левиафан - в библейской
мифологии морское животное. В Библии упоминается как пример непостижимости
божественного творения (Иов 40, 20-41, 26) либо в качестве враждебного богу
могущественного существа, над которым он одерживает победу в начале времен
(Пс. 73/74). Видимо, имеется в виду Песнь 10 "Потерянного рая" Мильтона, где
есть упоминание Пифова.
23 ...начало "Писем" Дионисия... - Дионисий Галикарнасский (даты
рождения и смерти неизв.) - греческий ритор и историк 2-й пол. I в. до н. э.
В "Письмах", помимо рассуждений об ораторах и писателях Древней Греции,
развивает свое понимание литературного стиля.
24 Хорн Тук - см. примеч. 25 к "Усадьбе Грилла".
25 ...анонсируется "Дева озера"... - поэма Вальтера Скотта, относящаяся
к 1810 г. Здесь впервые возникает тема горной Шотландии.
26 ...прожить еще год в Гранте... - прозвище Кембриджского университета
(по англосаксонскому названию реки Кэм).
27 ...второй - тем, что безжалостно высек... кого тот расхваливал. -