Пильняк Борис. Заштат

Рассказ

Воспроизведено по книге

Борис Пильняк "Повесть погашенной луны"

Москва Издательство "Правда"
1990
Библиотека журнала "Знамя"

OCR-Евсей Зельдин

Российское место оседлости, именно -- место оседлости и -- российское.
При царях Иванах здесь была испольная крепость, при императорах помещался
уезд, перед самым семнадцатым сданный в заштат. Революция планами своими
заштат обошла, советское межевание поместило в городе рик. В начале века у
города возникла было некая необыкновенность и погнбла с революцией:
наладились было в городе покупать дома с вишневыми садами отставные генералы
и помещаться в этих домах на покойную старость. До станции от города --
семьдесят один километр. Базар и собор на горе, собор, впрочем, заколочен.
Вокруг базара двухэтажные каменные места жительства бывших
потомственно-почетных с каменными воротами и глухими садами. На восток, юг,
запад и север от базара и от двухэтажных местожительств этой оседлости --
одноэтажные деревянные дома, за амбарами сады, колодцы на перекрестках,
выгоны, поля, небо.
Рик -- в бывшей управе. Общежитие ответственных работников -- в бывшей
чайной с номерами. На прежнем базарном постоялом дворе, в конюшнях и
двухэтажном камне -- ветеринарная амбулатория, в верхнем этаже -- старший
ветеринар Иван Авдеевич Гроза, и там же помещалась аптека; младший ветеринар
Клычков, Николай Сергеевич, жил на дворе во флигеле. Через улицу, как раз
окна в окна, также на втором этаже, жил санитарный врач Лавр Феодосович
Невельский, занявший целый этаж, обставленный генеральским красным деревом.
Врачей в городе -- пять человек, ветеринаров -- двое, учителей -- человек
тридцать. По сельсоветам, естественно, свои медицинские и ветеринарные
амбулатории и свои учительские силы.
Ветеринарный врач Гроза и санитарный врач Невельский появились в городе
после революции, и, встретившись, они не подали друг другу руки, не
поклонились, не пожелали познакомиться. Тому были причины. Некогда, еще до
пятого года, Гроза и Невельский служили в Калязинском земстве. От
пироговских съездов у санитарных советов в земстве осталась традиция, когда
новые врачи принимались в земство исключительно по выбору санитарных
советов, причем первый год службы они стажировались в качестве временных
врачей, дабы среда врачей могла всячески изучить того, кого она принимает в
себя. Это не было законом земских уложений, это была традиция, принятая
земской практикой.
Председателем земской управы и предводителем дворянства в Калязинском
земстве оказался князь Феодор Расторов, местный феодал и улан ее величества.
Князь Расторов воеводствовал по-своему, и он пригласил двух врачей помимо
санитарного совета и без стажа на постоянную службу. Врачи из санитарного
совета взволновались и собрались у санитарного врача Лавра Феодосовича
Невельского, чтобы обсудить, как им реагировать в защиту пироговских правил.
Слово держал Лавр Феодосович, блестящий ораторским искусством и цитатами из
земских классиков. Демократы предлагали демократические меры. Было решено
собраться вновь и на собранье пригласить тех двух врачей, которых нанимал
без санитарного совета князь. Было решено с этими двумя врачами переговорить
товарищески и убедить их в том, чтоб они сами отказались от предложений
князя и подчинились бы традициям. Было решено,-- в том случае, если врачи
откажутся от товарищеских предложений,-- не подавать этим двум врачам руки,
бойкотируя их. Члены санитарного совета вновь собрались на квартире Лавра
Феодосовича Невельского, и туда приходили два новых врача. Лавр Феодосович
Невельский держал блестящую речь, он убеждал молодых не нарушать прекрасных
пироговских правил, и он предупреждал, что врачи из санитарного совета будут
бороться за традиции путем неподачи руки.
Молодые выслушали речь Невельского со вниманием и передали ее князю
Расторову. Князь Феодор Расторов усмотрел в речах Невельского бунт,
экстренно собрал санитарный совет и дал знать врачам, что на этом заседании
он представит врачам двух новых коллег н, буде некоторые не подадут им руки,
не подавшиее руки будут уволены из земства. И врачи --подали руку...-- кроме
двоих,-- кроме Лавра Феодосовича Невельского и Ивана Авдеевнча Грозы. Лавр
Феодосович Невельский, узнав о проектах князя, за день до санитарного совета
подал в отставку, срочно выехал из Калязина, от неподачи руки уклонившись
тем самым, и перешел работать в новый уезд. А Гроза Иван Авдеевич спрятал
руку за спину, старомодно раскланялся с князем, торжественно сказал:
"Извините, князь, но с этими господами знаком быть я не желаю",-- и был
уволен из Калязинского земства в двадцать четыре часа. Невельский
штрейкбрехерствовал хуже, чем те обыватели, которые подали руку. Недели
через две, когда Лавр Феодосович Невельский приезжал в Калязин ликвидировать
свою квартиру, он объехал с полулегальными прощальными визитами своих
коллег, ему сделан был полулегальный прощальный обед, полный полулегальных
речей и пророчеств.
Но Грозе прощального обеда не устраивалось. Провожали Грозу фельдшер да
амбулаторный сторож. Что касается Ивана Авдеевича, то пять раз переходил он
таким образом из уезда в уезд, сотни тысяч верст исколесив российскими
проселками по нерастелам, по ящурам, по сибирке, сапу и мыту. И уже под
занавес империи, в год начала мировой войны, в зное и духоте феодальной
реакции, в условиях второвского капитализма и фонмэкковской индустрии, эти
российские проселки завели Ивана Авдеевича Грозу в город Можай. По участкам
в Можайском уезде жили ветеринарные врачи, коллеги, реставрируя гоголевский
быт. И вскоре после приезда выступил Гроза на санитарном совете с докладом о
положении ветеринарного дела в уезде и о мерах развития его.
-- Господа члены санитарного совета,-- торжественно сказал Гроза.--
Практика и опыт всей моей жизни и общественной работы указывают мне, что
святым делом мы должны считать общее, общественное дело. Когда мне в
общественной моей работе указывают на мои недостатки, то бываю только
благодарен, ибо исправлением моих недостатков я улучшаю общественное дело.
Поэтому я начну мой доклад с указания недостатков и даже позорных явлений,
имеющихся в можайской ветеринарии. Например, один из наших участковых
ветеринарных врачей выписывает на земские деньги газету "Русское слово", а
стоимость газеты проставляет в отчетах как якобы стоимость бумаги для
обертки лекарств, обманывая земство. И этот же врач, равно как и некоторые
другие, разъезжает, ни копейки не тратя, но в разъездных отчетах проставляет
за каждую версту двенадцать копеек, якобы он разъезжает на наемных
лошадях...
Гроза Иван Авдеевич сказал длинный доклад. Врачи из санитарного совета,
медики и ветеринары, ездили друг к другу в гости, пили друг у друга водку,
ухаживали друг у друга за женами и свояченицами,-- доклад был встречен
гробовым молчанием, принят был "к сведению". А летом семнадцатого года, при
эсерах, когда эти самые врачи из санитарного совета стремительно заделались
комиссарами временного правительства,-- именно за это свое санитарное
выступление вылетел Иван Авдеевич Гроза из Можайского земства с треском, как
при вулканических извержениях, и осел в заштат, описанный выше, один, старый
холостяк, без вещей, злой с виду, старый хрыч. В заштате приемы он начинал в
восемь утра, кончал к часу, сам себе готовил обед, сам себе разводил в
мензурке пятьдесят граммов ректификованного спирта, ел, пил, ложился спать
до трех, в три ехал по уезду, возвращался к закату, осматривал стационары,
опять разводил пятьдесят граммов, пил их в аптеке без закуски, харкая и
крякая, в десять поджаривал яичницу и ложился на диван, под одеяло из
романовской овчины, в сотый раз перечитывал майнридовские романы, пока не
засыпал. По осеням над заштатом дули ветры и лили дожди. Драная крыша над
Грозой гремела преисподней ветров, а в дожди казалось, что по крыше шествует
обутое в ичиги мамаево полчище, которое и на самом деле бывало здесь в
довспольные времена. В такие вечера, когда в заштате ни зги не видно, хорошо
зажечь много света, хорошо
вытопить дом, никуда не спешить и быть с друзьями. Именно так и было
напротив, окна в окна, у Лавра Феодосовича Невельского.
Лавр Феодосович Невельский приехал в заштат позднее Ивана Авдеевича
Грозы. Расставшись некогда, без прощания, с Грозою в Калязине, Лавр
Феодосович Невельский семнадцатый год встретил губернским санитарным врачом
и от марта до ноября, сначала от энэсов, а затем от эсеров нанимался
государственным строительством, недели две был, называясь губернским
комиссаром, на месте городского головы, а затем взял на себя здравоохранение
губернии. Захирел сейчас же после октября, дважды был обыскан продармейцами,
опозорен сокрытием в подвале двадцати семи пудов крупчатки в восемнадцатом
году и -- перевелся в заштат, ехал со станции в заштат на семи возах
хозяйственной утвари.
В заштате он отвоевал себе лучший, генеральский этаж, подкупил
генеральского красного дерева. С ним приехала жена, неимоверно дородная и
ве-личественная женщина в пенсне, по профессии фельдшерица и поистине знаток
и начетчик всей мировой классической литературы, цитатами из коей ей
говорить было удобнее, чем нецитатными словами. Лавр Феодосович Невельский
встретил Ивана Авдеевича Грозу в исполкоме, узнал его, и глаза Лавра
Феодосовича были даже приветливы. Товарищ Трубачев, предрика, сказал:
-- Иван Авдеевич, новый санитар приехал, товарищ Невельский,
познакомься.
И Иван Авдеевич Гроза так же, как некогда перед князем Расторовым,
спрятал руки назад и, низко качая головой из стороны в сторону, раскланялся
с товарищем Трубачевым, торжественно сказал:
-- Извини, Павел Егорович, но с этим господином знакомым быть я не
желаю.
Товарищ Трубачев смутился. Глаза Невельского стали стальными, очень
сощурились. Вообще ж Лавр Феодосович Невельский повадку и внешность имел
старостуденческую, народовольческую, ходил в крылатке и шляпе, носил длинные
волосы и, как жена, пенсне на черном шнурочке, был худощав и подвижен.
Товарищ Трубачев наедине сказал Невельскому:
-- Ты, товарищ Невельский, на него не серчай... Ветеринар он хороший, а
человек чумовой, водку, говорят, пьет в одиночку и ночи напролет читает
романы...
Товарищ Трубачев наедине спросил Грозу:
-- Ты, товарищ Гроза,-- чего ж это ты, здорово живешь, встаешь на
дыбки? -- или что знаешь? Ежели знаешь -- скажи.
Иван Авдеевич Гроза ответил свирепо:
-- Ничего я не знаю! и я не желаю говорить о Невельском!
В вечера, когда по осенним заштатным крышам шли в ичигах орды недельных
дождей, у Лавра Феодосовича было очень тепло и светло. К нему и к жене его
приходили врачи и педагоги, сидели в креслах и на диванах, говорили, даже
спорили иной раз о текущих моментах. Лавр Феодосович выписывал "Красную
новь" и "Новый мир", вместе с газетами они лежали на отдельном столике,
новинки читались вслух, читала Полина Исидоровна, относившаяся к современным
писателям исключительно иронически.
По крыше и по улицам проходили полчища ночи. Полина Исидоровна
занималась общественностью. Она организовала краеведческий музей, куда
собраны были из генеральской рухляди чучела волка, медведя, лисицы, хорька,
ястреба и тетерева, где по воле Полины Исидоровны мальчишечьими руками
набраны были яйца галок, воробьев, чижей, синиц, кукушек и где развешаны
были Полиною Исидоровной всяческих сортов злаковые снопы.
Первой весною Полина Исидоровна впервые ввела в заштат волейбол,
увлекаясь им вместе с педагогами. Полина Исидоровна летом устраивала
интеллитентско-коллективные поездки на лодках, пикники, рыбную ловлю и уху
на природе. А в заштате, как подобает в природе вещей, весна сменялась
летом, лето осенью, и прочее. Лавр Феодосович заседал. Но каждый день к
шести он был дома, обедал, и священность вечера и вечернего отдыха он
строжайше хранил по пироговским заветам, нарушая их лишь прогулками затемно
за город, куда-нибудь к оврагу иль к холму летом, иль к разбитой мельнице
весною и осенью, где, несмотря на стареющее его состояние, поджидал он ту
или иную молодую учительницу и где рассуждал он о вечности, к чему жена его
Полина Исидоровна относилась иронически.
Лавр Феодосович был популярен в заштате и уважаем. Он читал лекции, он
председательствовал. По пироговским традициям частная практика запрещена,
да и не это являлось специальностью санитарных врачей, но Лавр
Феодосович считался лучшим в заштате врачом и, не занимаясь принципиально
частной практикой, он принимал участие в консилиумах, за что в гонорары
принимал благосклонно утят и курят. Сам о себе Лавр Феодосович рассказывал
историю, пронесенную им, как живую современность, от калязинской молодости
до заштатной мудрости,-- о том-де, что на той неделе-де подслушал он из
окошка разговор прохожих у его подъезда. Один спрашивал другого: "Здесь, что
ль, живет доктор?" -- "Здесь!" -- "И ничего, доктор хороший?" -- "Доктор
очень хороший, только он специальный доктор -- не по живым, а по мертвым,
живых он не лечит!.."
А Гроза жил один, одиноко, злобно, в гости не ходил, и к нему в гости
приходил лишь его помощник, молодой ветеринар Климков Николай Сергеевич, и
то только выпить разведенного спирта. Гроза увеличивал тогда свою порцию от
пятидесяти граммов до ста и поджаривал яичницу из восьми яиц. К породе
разговорчивых людей Иван Авдеевич Гроза никак не принадлежал. По летам в
заштате были очень короткие ночи. На ветеринаров в заштате возлагалось
страхование крупного и мелкого рогатого и конского стада, по летам Иван
Авдеевич Гроза просыпался в половине третьего утра и ехал на страхование --
до восьми, до амбулаторного приема,-- с громом на рассвете выезжал с бывшего
постоялого двора на улицу, верхом на дрожках, в парусиновом пыльнике и в
соломенной шляпе, с громадным портфелем, привязанным над торбой с овсом,--
полукровка была отлична, старик был грозен.
Летом часто поливали грозы. Что ж касается товарища Трубачева Павла
Егоровича, то был он партийцем ниже средней руки -- его товарищи давно
работали в крае иль даже в Москве,-- местный уроженец из-под горы, сын
рыбака, потомок феодальных мещан и нищих, он учился рыболовным детством в
местном городском училище Положения 77-го года, шестнадцати лет унесен был
красноармейской волной на юг, дрался отлично, храбро и преданно, а в
двадцать первом, демобилизовавшись, ни учиться не попал, ни на новые
какие-либо
места не двинулся, а вернулся в свой заштат, женился на дьяконовой
дочке ----учительнице, остался жить под горой на огороде, народил детей и
был бессменным предком рика, хороший человек, хороший товарищ, который за
делами и домом новости узнавал на партсобраниях.
Лавр Феодосович Невельский, конечно, приглашал к себе Павла Егоровича и
его жену-учительницу. Павел Егорович приходил с женой всего один раз. Полина
Исидоровна разговорилась о Бокле и о системе воспитания детей доктора
Монтессори, процитировала Овидия и Щедрина, сообщила мельком, что урожденная
она -- Завалишина. Жене Павла Егоровича у Невельских понравилось, а Павел
Егорович отмалчивался от жены. На второе приглашение заявил жене строго: "Не
пойду, ну их к черту,-- интеллигенты!., и тебя прошу -- не ходи... тоже,
Завалишина -- словами завалила!. галстуки носят!.." А Иван Авдеевич Гроза
Павла Егоровича Трубачева и не звал ни разу -- лишь требовал
его дважды к себе на двор, в амбулаторный манеж, чтобы на месте
поругаться в честь протекавшей крыши.
И наступил порог первого Великого Пятилетнего Плана. В заштат на
автомобиле из края приехала комиссия--заведующий краевым земельным
управлением, краевой статистик-экономист, стенографистка-секретарша.
Заведующий краевым земельным управлением, недавно до того присланный из
Москвы в край, чуть-чуть стареющий человек, с шофером остановился в
общежитии ответственных работников -- в бывшей чайной с номерами Павла
Тюрина. Статистик-экономист оказался старым знакомым Лавра Феодосовича
Невельского, он вместе со стенографисткой-секретаршей устроился у
Невельских. Заседания комиссии и множества подкомиссий происходили в
краеведческом музее, где расставлены были звериные чучела и висели гербарии
местных растений. В заштате все перетряхивалось, и Лавр Феодосович был
всюду. Им извлекались сведения о местных почвах и ставились вопросы о том,
нельзя ли здесь построить если не металлургический, то цементный или
азотно-калийный завод. Им подсчитывались даже ветры, ибо выдвигался вопрос
об аэроэлектрификации. пересчитывались земли, урочища, погосты, пустоши,
осмаки, клинья, подсчитывались все овраги, ибо настоятельнейше предлагалось
включить в пятилетку уничтожение оврагов путем заплотинивания их на предмет
орошения заштатных почв и создания питьевых водоемов,-- этот проект,
предложенный Лавром Феодосовичем, возник в сознании Полины Исидоровны. И
было заседание, посвященное здравоохранению и животноводству заштата. На
заседание собрались медики и ветеринары района.
Основным докладчиком оказался Лавр Феодосович, Он сделал блестящий
ораторским искусством и цифрами доклад, он высказал блестящие мысли по
поводу блестящего будущего заштатного здравоохранения. Что касается
ветеринарии, он говорил о ящурах, сапе, сибирке, мыте, о бедствиях,
приносимых ими, о способах борьбы с этими бедствиями и о способах их
изгнания. Цифры и ораторское искусство указывали, что к концу пятилетия не
только эпизоотии повального распространения, сап, сибирка, бешенство, ящур,
мыт, но даже вагинит и туберкулез исчезнут в крупном и мелком рогатом и в
конском заштатном стаде. Заведующий краевым земельным управлением сидел
рядом с Трубачевым, слушал внимательно и чуть-чуть устало. Заговорили
записавшиеся в прениях и, надо сказать, говорили невразумительно, ибо
оппонентов не было, как не было, по существу, и прений, ибо все, соглашаясь
с докладчиком и восхищаясь его талантами, так строили все свои речи, о
ветеринарии, в частности, что на самом деле к концу пятилетки заштатные
эпизоотии будут сданы в заштат. Вдоль стен стояли чучела зайца, лисицы,
волка, медведя, по стенам висели кукушки, тетерев, филин. Лавр Феодосович
Невельский передал в президиум резолюцию, и тогда затребовал себе слова Иван
Авдеевич Гроза. Вид его был свиреп, и был Иван Авдеевич чрезвычайно волосат.
-- Господа,-- сказал он степенно, смутился, обозлел, поправился,-- то
есть товарищи! Я принципиально не желаю говорить о проектах, выдвинутых
гражданином Невельским по поводу медицины, но что касается вопросов
ветеринарии, то я совсем не понимаю, что тут происходит. Я служу в
земстве,-- и опять смутился, обозлел еще больше, поправился,-- то есть
сначала в земстве, а потом при Советской власти -- двадцать семь лет в общей
сложности,-- опять смутился и окончательно обозлел.-- То есть, товарищи, я
хочу говорить совершенно честно. Я не знаю, кого мы собираемся обманывать. Я
приведу пример. В Германии ветеринарное дело поставлено лучше, чем у нас,
германское население культурнее нашего, у немцев соседями являются Франция,
Швейцария, Австрия, самая некультурная их граница с Польшей, и тем не менее
в Германии до сих пор имеются эпизоотии. А у нас по степям рукой подать до
Волги, а там Казахстан, Средняя Азия, которые, в свою очередь, граничат с
Монголией, очагом всех эпизоотии. Я и должен сказать совершенно честно, я
совершенно убежден, что в пять лет мы от эпизоотии не освободимся, для этого
нам понадобится несколько десятилетий.
Слово взял статистик-экономист, приехавший из края вместе с заведующими
крайзу. Речь его была вежливейшая и академичнейшая. Он вежливейше
потребовал, чтобы Гроза извинился перед съездом, ибо Гроза заподозрил
ораторов в нечестности. Затем, отталкиваясь от ветеринарной специфики,
вежливейший статистик-экономист уличил Грозу в германофильстве
и недоверии к силам революции, в правом оппортунизме и в желании
сорвать пятилетку. Оговорки Грозы "господа" и "в земстве" были возвращены
Грозе раскаленным железом вежливости и академичнейшего презрения.
Председатель, большевик и бывший матрос, молвил было в защиту Грозы:
-- Однако, товарищ, человек ведь действительно указал на факты о
границах и на состояние ветеринарного дела у нас и у немцев. Политическое
значение речи разрешите уж мне оценить... Может, пересмотрим резолюцию,
предложенную президиумом.
Статистик-экономист вновь взял слово и настаивал на том, чтобы Гроза
принес извинение съезду. Слово взял Лавр Феодосович Невельский, заговорил
тоном, указывающим, что события не произошло. Он начал речь свою тем, что
резолюция написана им и он от нее не отказывается. Он, единственный на
съезде, называл председателя именем-отчеством, и он сказал чуть иронически и
очень дружески:
-- Уж вы извините нас, Иван Нефедович, хотя мы и заподозрены в
нечестности, но давайте на этот раз прислушаемся к большинству и
проголосуем.
Тогда вскочил с места Гроза Иван Авдеевич. Вид его был грозен. Глаза у
Грозы были свирепы. Он не спросил слова у председателя. Он заорал
чрезвычайно несвязно:
-- Имею заявить!.. Требую обсуждений!.. Принципиально не желая иметь
дело с гражданином Невельским, имею заявить, что, работая как земец, то есть
как врач, двадцать семь лет, я никогда, ни разу не делал ничего нечестного.
То, что я сказал об эпизоотии, правильно, но от обсуждения я принципиально
уклоняюсь.
А поэтому имею заявить: извиняться я ни перед кем не намерен и съезд
покидаю, ибо тут происходит явное передергивание фактов...
Гроза громко хлопнул дверью. В музейный зал вселился летний звон
заштата, и в зное вспыхнувших речей и негодования ожили чучела волка, зайца,
лисицы, сороки, и даже снопы закачали колосьями. За шумом Невельский Лавр
Феодосович предложил проголосовать резолюции и пожал лавры: было
постановлено о ветеринарии, в частности, что к концу первой пятилетки
исчезнут
в заштате эпизоотии, сданные в заштат.
Съезд был закончен товарищеским ужином в доме ответственных работников,
в бывшей чайной Тюрина. Среди медиков и ветеринаров оказались песенники,
пели "Дубинушку", марш Буденного, "Кирпичики" и даже "Гаудеамус".
Председатель, завкрайзу, оказался веселым товарищем, простым человеком, и он
сплясал русскую под аккомпанемент рояля, как плясывал ее некогда на палубе
дредноута, причем аккомпанировала Полина Исидоровна, организовавшая бал.
Разошлись к рассвету. И на рассвете заведующий краевым земельным
управлением, большевик и бывший матрос, много уже ночей не спавший как
следует, вышел вместе с Павлом Егоровичем Трубачевым к реке помыться в
тумане лугов, спросил у товарища Трубачева:
-- А кто этот твой Гроза? -- Добавил, думая вслух: -- Черт их знает,
интеллигенты!.. На самом деле, заштат, степь, -- беги по этой степи бешеная
собака, на тысячи верст никто не встретит, не говоря уже о чумной мыши или о
суслике.., а с другой стороны, большинство, ведь не дети ж, не в шашки
играют, ведь понимают же, что дело идет о строительстве социализма, что с
ними не шутят, ведь учились не меньше, чем этот старик!..-- как его --
Гроза? -- такая фамилия?
-- Именно такая фамилия,-- ответил Трубачев.-- Работник отличный, а
человек... Человек чумовой, водку пьет в одиночку и ночи напролет читает
иностранные романы. Скандальный человек. Прямо не заметно, но надо полагать,
что человек чужой, ведь сбежал же из Можайского земства к нам сюда!..
-- А Невельский? -- спросил крайзу.-- Очень поспешный, черт, вроде
эсеров... Кто он у тебя?
-- Работает, старается,-- ответил Трубачев и начал думать вслух: --
Черт их знает, говоришь -- интеллигенты!.. на самом деле, галстуки ведь на
них на всех одинаковые, пойди разбери... Говоришь с ним, и не понимает он
тебя, и ты его не понимаешь, классового контакта нет никакого, и нет общих
интересов, Меня с женой Невельский один раз позвал в гости, так его жена
меня ученостью завалила. Работает, старается. Я, признаться, избегаю с ними
по душам говорить,-- стараюсь, полегче, конечно, понезаметней, приказывать и
следить за выполнением,-- сами того требуют... Я думаю, все-таки большинство
право,-- ты же правильно говоришь, что не дети, ты ж им прямо сказал, что с
ними не шутят, а великое дело делают,-- ты ж с того и начал, что хочешь
знать их мнение как специалистов. Я и им повторил. Приходится верить...
Галстуки на них, на чертях, на всех одинаковые!..
-- То-то-- верить! -- так же вслух начал думать крайзу.-- Я приеду в
край. Из края пойдет телеграмма в Москву. Ты понимаешь? Ведь Москва -- на
материалах республик, краев, областей Союза, ведь в расчетах Великого
Пятилетнего Плана в разделе "животноводство", в главе "ветеринария", в
параграфе "борьба с эпизоотиями" напишут и примут в расчет: мероприятиями
Советской власти и ветеринарии эпизоотии у тебя будут изжиты к началу второй
пятилетки!.. Это ведь про тебя напишут. Вещь ясная и короткая, рассуди сам.
-- Своих надо,-- невесело сказал Трубачев,-- своих, партийных... Я этим
приказываю, они стараются... и не могу тебе как следует объяснить -- верить
им мне никак не желательно. А приходится верить, Я же не доктор!.. А приказ
-- я не могу тебе как следует объяснить -- тоже не очень желательно.