Пинаев Евгений. Арлекин

   Начал через пень-колоду, но постепенно увлекся.
   Пережитое оживало в неожиданных деталях, которые, оказывается, с готовностью подсовывала память, сохранившая, черт возьми, мельчайшие и страшные подробности, которые, в сущности, хотелось бы поскорее забыть. Два года с лишним идет война... В далекой Атлантике, на борту чужого фрегата, он, может быть, впервые понял и осознал истинную величину жертв, выпавших на долю родины, цену крови, пролитой людьми не только во имя ее, но и для спасения всех народов.
   - А Маскем стал контр-адмиралом... - О'Греди чиркнул зажигалкой, выругался и глубоко затянулся дымом. - Аристократ и джентльмен, и выглядеть хочет соответствующим образом, а сам!.. Не удалось вас шлепнуть, решил избавиться иначе. Вы его крепко уязвили чем-то. Да-да! Маскем, как всякое ничтожество, злопамятен и щелчков по носу не прощает. Могу с уверенностью сказать, дорогой Арлекин, что ваша смерть была запланирована коммодором. Да-да-да! Она таилась в самой идее леерной переправы, а рывок крейсера был предусмотрен и рассчитан. Ведь акустики доложили о появлении субмарин до того, как мы пошли на сближение с "Абердином", чтобы принять вас к себе на борт. Хорошо, что я был начеку и успел уравнять ход.
   - Ну... Мой случай - частность. Маскемы, как сказал наш Верховный, приходят и уходят, а мы с вами остаемся. Поэтому, сэр, еще раз благодарю от всей души: проснулся бы я, если б не "Черуэлл"? Вряд ли.
   - Н-да... Спали вы на редкость крепко! - рассмеялся О'Греди. - Да-да! Наверное, фаталист и верите в судьбу?
   - Как вам сказать... Судьба - индейка. Надеюсь, моя - не рождественская, обреченная под нож.
   Сэр! ("Ого!" - даже брови приподнялись у Арлекина.) Забудьте о моем предложении стать рулевым фрегата.
   - Нет, отчего же...
   - Все! Отныне вы - гость "Черуэлла". Да-да-да!
   Слова эти были произнесены за несколько секунд до боевой тревоги, но, заслышав колокола громкого боя. вскочили оба.
   ..На "веранде" привычнее, потому что - в стороне. Знал, как нервирует командиров присутствие постороннего человека. А на боевом корабле посторонний в рубке вообще недопустим. Тем более во время боя. Выскакивая из каюты, О'Греди крикнул ему: "Можете находиться где хотите, помогайте, как можете, только не мешайте!" Фраза, очевидно, претендовала на юмор, но Арлекин шутки не принял - решил и в самом деле не мешать экипажу. И чтоб не путаться под ногами, однако ж верный правилу - во время боя удерживать, елико возможно, в поле зрения море и небо, занял место на левом крыле мостика.
   Горбатый силуэт "эрликона" и неподвижные фигуры пушкарей напоминают принюхивающегося комара: опущенные стволы - нетерпеливое жало. Подрагивает, предвкушая жертву. Но врага скрывает осенняя ночь. Океан угадывается по скользяще-неуловимым бликам, а они гаснут быстрее, чем глаз успевает разглядеть беспокойное кружево: мерцает тьма, рябит крапчатая глубина, и каждый всплеск - тревога; среди неясных сгустков синевы еле виден зеленоватый пунктир, обрамляющий треугольник носовой палубы, и только он, более заметный у форштевня, говорит о движении, так как фрегат еле ползет. Внутри треугольника слегка различимы и "хеджехог", и "primary armament" стволы главного калибра задраны на предельное возвышение, но едва ли вступят в дело: субмарина, нащупанная акустиками, совсем близко, и если не случится какая-то неожиданность, обойдутся бомбометами и глубинными бомбами.
   Оказавшись не у дел, можно без зудящей тревоги наблюдать за окружающим. Конечно, от тревоги не избавиться - куда же денешься от нее. Но теперь вся ответственность за людей и корабль легла на другого, а своя стала как бы отвлеченной и, может быть, подчиненной.
   Только не мешать, сказал О'Греди, но отстраненность, оказывается, бывает тяжелее, чем возможность действовать самому и как-то влиять на ход событий. Все-таки он не мешал Ждал и был готов ко всему, но все-таки вздрогнул и невольно подобрался, когда над головой вспыхнул прожектор, а на баке хахакнул, заложив уши. залп бомбомета.
   Луч облизал неживым белым светом вспухшие на воде желваки разрывов и тут же метнулся в сторону, зацепив какое-то черное вздутие. Как ни коротко было мгновенье, глаза успели засечь рубку подлодки.
   В английском языке наводчик орудия именуется как-то по-собачьи pointer. "Пойнтеры", что вострили уши рядом с Арлекином, тоже заприметили рубку и ударили наугад. Ударили и уже не могли остановиться. Кончики стволов занялись судорожными вспышками. Главный "пойнтер", пристегнутый ремнем к плечевым упорам, заперебирал ногами, стиснув рукоятки наводки и припав головой к прицелу Ею, кажется, и выдавил разом грохочущую очередь, опрастав оба магазина-"улитки".
   Можно было не тянуть шею - лодка находилась слишком близко к фрегату. Главный калибр бесполезен, "бофорсам" и правому "эрликону" мешали надстройки, а левый, как и "хеджехог", ударил с перелетом.
   Вспыхнул второй прожектор. Лучи вильнули под острым углом и наконец-то! - вцепились в рубку, которая торчала примерно в кабельтове. Ночь делала расстояния неуловимыми, но Арлекин, кажется, не слишком ошибался, решив, что лодка "под носом". Даже мелькнула мысль о таране. В этот-то миг и забренчали в мешке гильзы, мелкая дрожь палубы отозвалась в подошвах и коленях отвратительным зудом - "Черуэлл" рванулся вперед.
   Значит, О'Греди решился! Обороты прибавил, но вибрация терпима, следовательно, предусмотрительный ирландец побаивается аварии и "чешет" на среднем!.. Но достаточна ли такая скорость? Эх, наосторожничается сэр на свою голову!..
   Последующие события спрессовались так плотно, что позже он мог бы поклясться: в другое время содержимого тех напряженных минут и секунд не расхлебать и за день.
   Прожектора вцепились в субмарину по-бульдожьи, мертвой хваткой, удерживая в мельтешащих лучах слепую рубку и притопленный нос. Один из лучей выхватил и корму, оттуда, скользя и падая, бежали, словно под горку, черные фигурки - возвращалась аварийная партия! Мелькнули - пропали. Луч потерял корму, но ведь с рубки размахивали белым: субмарина сдавалась! Ага, фашисты подняли свой "уайт энсайн", поняли, что не уйти от фрегата!
   Наверное, у О'Греди сработал рефлекс: лежачего не бьют. Нос фрегата покатился влево, одновременно исчезла вибрация. Ясно: сбросил обороты. А лодка... оказалась в "мертвой" зоне. Исправить маневр не удастся - слишком поздно!
   Арлекин бросился вдоль "веранды" на правый борт и выскочил за спиной О'Греди и старшего офицера, который крикнул, не оборачиваясь, крикнул вообще, никому и всем сразу: "Мы все-таки ее долбанем!" В тот же миг с рубки подлодки "долбанули" автоматы и пулемет - посыпались стекла, погас прожектор. На баке закричали жалобно и страшно. "Волонтер" остановился, и в это время ему на грудь отбросило лейтенант-коммандера. Пачкаясь в крови, Арлекин подхватил обмякшее тело ирландца, втащил в рубку, едва не наступив на старпома, срезанного той же очередью.
   Командира тотчас подхватили. Старпома тоже снесли в низа, но события набирали темп: фрегат ударил лодку форштевнем, со скрежетом вполз на корпус субмарины и задрал нос, слегка завалившись на левый борт. Потеряв ход, замер, словно спрашивая упавших во время удара: "Что дальше?" Люди подымались, но, в течение секунды, решили вопрос по-своему: в рубке не осталось никого из офицеров. Только рулевой, только старшина при машинном телеграфе да он, советский моряк, которому тоже были отпущены мгновенья, чтобы определиться и решить: оставаться ли в рубке и предпринять какие-то действия или мчаться на бак, куда кинулись офицеры и куда бежали вдоль борта вооруженные матросы? Штурман, правда, тут же вернулся, но все время порывался снова мчаться на бак и хватался за пистолет. В минуту тарана, как говорится, транзитом скользнуло удивление: "Горячие хлопцы у рыжего! Но где же хваленая британская дисциплина?! Скопом, без приказа, бросились на абордаж. Знать, допекло в конвое!" Эти мысли припомнились потом, а тогда сразу пропали. Вышиб их крик сигнальщика: "Слева, сорок пять, две торпеды!"
   "Ай, молодцы, хоть вы не забыли службу!" - уже не Арлекин, а капитан-лейтенант взглянул на бак, где все еще мелькали вспышки выстрелов. Зная, что за спиной белеет напряженное лицо старшины, невольно рявкнул голосом О'Греди, вернее, подражая ему:
   - Обе - полный назад! - И тут же рулевому: - Право на борт!
   "Черуэлл" качнулся, дернулся, скрежетнул днищем - сталь проволоклась по стали, корпус фрегата мял субмарину, взбивая винтами зелено-черные буруны, на которых подскакивала корма. Капитан-лейтенант, как прежде О'Греди, как сам он на танкере, действовал рефлекторно, воплощая защитные импульсы в четкие и ясные команды.
   Фрегат спятился нехотя, в каких-то судорогах, наконец колыхнулся и подал корму к носу субмарины, но припадочно затрясся, подчиняясь новой команде: "Прямо руль! Обе - полный вперед!" Рывок обеими машинами был силен: борт с визгом, от которого заныли зубы, скользнул мимо подлодки. Фрегат, кажется, ударил ее кормой, но теперь это не имело значения. Все теперь сосредоточилось на ином. Значение имели лишь две торпеды, устремленные к "Черуэллу", и секундные стрелки, жадно обегающие циферблат.
   - Стоп левая! Правая - средний вперед! - крикнул старшине, взметнув, для ясности, левую руку вверх, а правую выставив перед собой.
   Ах, какими злыми зелеными искрами взбликивало море под лучом уцелевшего прожектора! Встревоженный голос акустика выкрикивал дистанцию - торпеды приближались. "Доплер выше, доплер выше!.." - слова повторялись, взвинчивая напряжение. Хотелось, как наверняка рулевому и старшине, услышать наконец, что проклятый "доплер" понизился, но нет - тон акустического эха повышался и, значит, торпеды приближались, целя в беззащитный борт фрегата, который, как теперь казалось Арлекину, задерживался в развороте. Неужто медлит?! Рулевой крутил головой, в голосе - неуверенность, почти мольба: "Сэр!.." У телеграфа - молчание, но чувствовалось, и старшина сверлит взглядом его спину: напрягся и ждет, ждет, ждет... "Сейчас, хлопцы, сейчас, леди и джентльмены!.."
   - Лево на борт! - Это - рулевому, и сразу же старшине: - Приказ работать машинами враздрай, чтобы ускорить маневр.
   Кого молить? Небо, бога, черта, судьбу?! Молить об одном, чтоб хватило секунд-мгновений на спасительный поворот, чтобы выдержали подшипники, чтобы продержались и дальше, когда придется бросить фрегат между торпедами. Они, только они стали средоточием мыслей человека, забывшего обо всем и, конечно, совсем не думавшего, почему он здесь, почему командует в чужой рубке, отчего подчиняются ему эти матросы.
   "Чужие? Шут с ем, что с дитем, лишь бы поворачивались, лишь бы расторопничали и дальше... - от напряжения у него защипало глаза. - И еще чуть-чуть прежнего везения!.."
   - Как торпеды, сигнальщик?
   - Справа, курсовой десять!
   - Расстояние визуально?
   Секундное замешательство, но и нервы на пределе:
   - Примерное - жив-ва-о!
   - Полтора кабельтова!
   - На румбе?
   - Триста тридцать, сэр! - гаркнул рулевой.
   - Тринадцать - право! Старшина - полный вперед! и... сто чертей Адольфу в задницу! - Арлекин стиснул зубы, стараясь не думать о тряске, которая начала отдаваться уже и в макушке, сверлила череп. От нее, кажется, чесались мозги. - Одерживай! Прямо руль! Старшина, - в двери на дубляж! - и выскочил на "веранду".
   Пушкари вглядывались в море, подсвеченное прожектором. Луч метался то влево, то вправо. Коснулся бака - осветил расчет "хеджехога", изготовленного к залпу, выхватил несколько тел в изломанных смертью позах, перескочил на море и уткнулся в близкие уже бурунчики: вот они, курносые!
   "А, ч-черт, узенький коридорчик!.. Неужто не впишемся?!" - подумал, когда пошли самые тягостные, последние секунды.
   Молчали пушкари, молчал и самозваный командир. Застыл в дверях коренастый старшина - на миг показалось, что сзади стоит О'Греди. Не двигался суб-лейтенант, подошедший тихо и незаметно. Все, затаив дыхание, мысленно следили за форштевнем "Черуэлла", который резал воду точно по центральной оси узкой щели, с обеих сторон очерченной смертью.
   Сосредоточившись на одном, на самом главном, на "проскочим не проскочим?", Арлекин не сразу осознал, что за кормой перестали рваться глубинные бомбы. Когда они начали ухать, встревожился, во-первых, боялся, что с лодки швырнут гранату: "бочонки" с взрывчаткой - соблазнительная мишень не только для отчаявшихся моряков, во-вторых, характер разрывов говорил о том, что бомбы снаряжены для малых глубин и, видимо, скатываются вручную, - как бы чего не вышло! Но обошлось, и он, помнится, даже похвалил их в душе.: "Браво, бритты, дело есть дело, несмотря ни на что!" И вот взрывы как обрубило. Наверное, и на корме замерли, тоже ждут: пронесет или...
   Луч метнулся и погас. Это могло означать только одно: смерть шла уже под самыми бортами фрегата.
   Пушкари сбились в кучу, свесились наружу - здесь, мол, все в порядке! А справа? Не выдержал - пошел взглянуть. Спокойно отправился, понимая, что "выпал орел", но вздрогнул, когда за кормой грохнул и рванулся в небо смертоносный фонтан: одна из торпед ударила подлодку. Вторая рванула дальше и глуше. Очевидно, после того как был выработан дистанционный ресурс, сработало реле самоуничтожения торпеды.
   Все... Теперь все. Или что-то не сделано? Как же!
   - Пусть "хеджехог" накроет вторую подлодку, - посоветовал суб-лейтенанту. - Она где-то здесь, если не удрала. Что акустики?
   - Контакт потерян!.. - Суб-лейтенант чувствовал себя виноватым. По крайней мере, так это выглядело и заставило улыбнуться Арлекина.
   - Ну все равно. На всякий случай, для профилактики. Поиск, погоня - это не для нас. Снимая командирские полномочия, - он снова улыбнулся, - советую не форсировать двигатели. В противном случае фрегат не доберется до Ливерпула.
   Суб-лейтенант юркнул в рубку.
   "Volley! Залп!" - мысленно поторопил Арлекин, и "хеджехог" послушно отозвался - жахнул, швырнул оранжевые молнии; откликнулись остальные бомбометы, замкнув "Черуэлл" в кольцо разрывов. Море вскипело, густо усыпало волны взлохмаченным частоколом, и тогда он увидел ожидающие глаза старшины: "Что? Ах, да!.."
   - Старшина! Сбросить обороты до малых. До самых малых! - отдал наконец припоздавшую команду.
   И сразу - тишина. В уши ворвались плеск и шипенье, но, увы, все, что могло, по-прежнему дребезжало, не очень сильно, но, к сожалению, достаточно, чтобы дать знать: предельные обороты и частая смена реверсов на сей раз не обошлись без последствий и, может быть, еще заявят о себе.
   В рубке - незнакомый лейтенант. Встретил почтительно. Козырнул и предложил носовой платок:
   - У вас на лице кровь.
   - Это - вашего командира. Кстати, как он?
   - Плохо. Командир у себя, - ответил лейтенант, и Арлекин увидел, что он далеко не молод. - У него врач, но... Лейтенант-коммандер не приходит в сознание.
   - До сих пор? - и быстро взглянул на корабельные часы: "Просто не верится: прошло всего пятнадцать минут!" А что со старшим помощником?
   - Убит.
   * * *
   Снилась вражеская подлодка, ее последние минуты.
   ...Взрывы глубинных бомб корежили и рвали металл, в душном чреве субмарины лопались и гасли плафоны, дымился и вонял хлором, выплескиваясь из аккумуляторов, электролит, и эта едкая щелочная отрава, пропитавшая остатки спертого воздуха, нестерпимо драла горло, заполняла отсеки, и напрасно боцман дергал рукоятки контакторов: рули заклинило, глубиномер застыл на пределе, а бородатый корветтен-капитан, но почему-то с лицом "оберста", рвал на себе ворот его, Арлекина, свитера и падал, падал, падал вместе с лодкой в черную ненасытную глубину, глубину, глубину...
   Чертовщина! Проснулся - губы пересохли: страшная смерть! И ведь не себя увидел во сне - фашиста. Переживания, правда, слышал в госпитале. От своего брата моряка, подводника, травленого щелочью, но выкарабкавшегося из глубин. И хотя не пожалел "оберста" даже во сне, от увиденного содрогнулся: никак не думал, что пережитое кем-то может воплотиться в такую реальную картину, полную жутких подробностей.
   Иллюминатор светился и походил на жемчужную луну, обод часов на переборке мерцал, стрелки вытянулись в струнку, приветствуя начало утра: "Шесть ноль-ноль... Когда же я просыпался вот так в последний раз? Не будят, не беспокоят... Может, я после ночных подвигов превратился в "персону грату"? Подвиги!..
   Корректные офицеры не помешали командовать чужаку... Или сдерживал комплекс вины? Командира не уберегли, мостик бросили, то и се... Есть о чем задуматься мужикам, и мне, кстати, тоже: что из этого всего получится. Эх, мама Адеса, синий океан!" Вспомнился вдруг молоденький суб-лейтенант, вызвавший командирского вестового, который и проводил Арлекина в эту каюту. Сейчас он разглядывал ее без любопытства: голая какая-то и неживая. И вдруг понял, что принадлежит она убитому старпому. Пока Арлекин прохлаждался в чистой постели, ее хозяин лежал где-то в недрах фрегата, довольствуясь простыней, наброшенной на лицо, и навсегда отрешившись от моря и "Черуэлла", от жизни, от этой вот тесной каютки, в которую НИКОГДА не войдет. "Война океан скорби, и я не единственный пловец в его суровых водах... Тонет один, но другой обязан добраться до цели, верно, Красотуля? Слышишь ли ты меня? Ох, далеко ты, далеко, далеко, далеко... За морями, за волнами, за фиордами норвежскими, за лесами финскими, за фронтами российскими и, скорее всего, на одном из них: последнее письмо было из санитарного поезда. При нем, значит, она, при нем..."
   Вспомнил санитарный поезд, пропахший лекарствами и гнилостным запахом застарелых ран, и соседа-подводника. Травленый-перетравленый, да не до смерти! Спасло их чудо, и чудо это - выдержка и мастерство командира. Ну, и везение тоже. Чего же не хватило этой ночью О'Греди? Неужели сказалась неуверенность, о которой обмолвился в каюте? Ладно, О'Греди еще на плаву. "А на плаву ли?" - подумал об этом и снова ощутил безжизненное тело лейтенант-коммандера, его мертвую тяжесть в своих руках. - Ночь прошла. Мало ли..."
   "В случае смерти О'Греди меня бы обязательно разбудили. Он жив!" - Не зная, чем, собственно, вызвана его уверенность, но чувствуя, что это действительно так, он быстро поднялся, быстро убрал постель (еще и вестового пришлют!) и разыскал бритву, без труда ориентируясь в каюте, словно жил в ней всегда. Выскоблившись и сполоснув лицо, нашел чистое полотенце, набросил на ореховую рамку небольшого квадратного зеркала. Пусть висит.
   На мостике встретили сдержанно. В молчании моряков чувствовалась уважительная признательность. "Слава богу, обошлось без гонора и амбиций. Вэл!" - Спокойствие этой мысли, отразившей удовлетворение и гордость, позволило просто и естественно спросить о состоянии командира.
   - Слаб, но в сознании. Хотел видеть вас, будить не позволил, а сам не спит уже давно, - сообщил вчерашний лейтенант, показавшийся самым старым из офицеров. Ощущение подтвердилось - не молод. Выглядит уставшим, видимо, не менялся с ночи. Однако запавшие щеки были выскоблены до синевы - служака! Позвольте мне задержать вас на две-три минуты, - сказал лейтенант и предложил выйти на крыло. - Вам, конечно, известно, что мы направлялись в Ливер-пул? - удовлетворившись кивком, продолжил: - Теперь положение изменилось. Видите, еле ползем.
   - Ясно.
   - Но доползем ли - не ясно! - и, увидев, что собеседник пристально разглядывает горизонт, объяснил: - Это - Оркнейские острова. Северо-западная кромка архипелага, откуда уже подать рукой до Скапа-Флоу, где размещается база нашего флота.
   - Мне это известно.
   - Есть база флота, но нет ремонтной базы, - скаламбурил лейтенант чисто механически, без улыбки. - Скапа предназначена для линкоров и тяжелых крейсеров, которые уходят на ремонт в метрополию, куда направлялись и мы. Теперь идем в Скапа, а вам предстоит отправиться в Керкуолл, административный центр архипелага.
   - В Скапа... Настолько плохо состояние фрегата?
   - Да. Но, видите ли, получена радиограмма о том, что в Скапа-Флоу пришла плавучая ремонтная мастерская с водолазами и специалистами-корпусниками. Как раз то, что нам нужно.
   - Но я, очевидно, покину борт до того? И теперь фрегат направляется в Ке... в Керкуолл?
   - Увы!.. Для нас - это лишние мили. Довольно много лишних миль. Конфигурация архипелага такова, что вы легко попадете в город прямо из бухты. Катер береговой охраны доставит вас в Южную гавань, откуда до города всего лишь несколько миль. Оттуда можно и в Лондон...
   - А как с сообщением?
   - Это уж как вам повезет с самолетом, - пожал плечами лейтенант. - У командира - доктор. Он летал с архипелага и, думаю, поделится с вами опытом.
   * * *
   Воспаленный взгляд запавших глаз, осунувшееся лицо и желтый лоб, стиснутый бинтами, - так выглядел О'Греди.
   - Понаслышан... - Глаза, в траурной кайме, блеснули. Голос сиплый, губы пересохли от внутреннего жара; доктор вскочил из-за стола, поднес ко рту командира чашку с водой, оттеснив Арлекина, который сел в стороне и вместо ответа приподнял брови: уж так, мол, получилось - пришлось покомандовать, и, спрашивая взглядом, как чувствует себя лейтенант-коммандер, взглянул и на доктора, но тот лишь встопорщил плечами халат.
   - Говори... чего мнешься... - О'Греди прикрыл глаза.
   - Предплечье, сэр... - Доктор покосился на раненого, но тот словно бы не слышал ничего. - Раздроблена правая лопатка. Навылет! Пуля в легком. Ну и... так, мелочи, - склонив голову, оценивающе взглянул на О'Греди. Главное сейчас - покой. Не утомляйте его разговорами, сэр!..
   - Иди!.. Больше всего меня утомляешь именно ты... Я устал от твоих забот... - Лейтенант-коммандер открыл глаза и, когда эскулап исчез, криво улыбнулся: - Нарвался бульдог на наковальню и... морда всмятку, и отвалился хвост.
   - Хвост, положим, укорачивают в детстве, а "морда", что ж, она заживет. Кто из нас не дрался? - бодренько заметил Арлекин, потому что невеселая шутка О'Греди слишком уж смахивала на самобичевание, а это совсем ни к чему.
   - Ладно... Пустая болтовня все это... Но вам - спасибо. Скоро расстанемся, но вряд ли забудем эту ночку, а?
   - Да-а... А ночка темная была! Не забудем, если других не будет, более приятных.
   - Два слова... о дальнейшем, - каждое слово давалось О'Греди с трудом. Арлекин снова хотел подняться, но лейтенант-коммандер остановил его: Выяснилось... Маскем не сообщил на берег о вашем появлении на крейсере и о последующих событиях... Я это сделал и, кажется, всех удивил. Надеюсь, ваше посольство уже поставлено в известность... - О'Греди изнемогал, но все-таки закончил: - Обдумайте свое поведение в недалеком будущем. Возможно... у вас еще будут осложнения Доктор поджидал в коридоре.
   - Как он вам?
   - Мне кажется, выкарабкается, - улыбнулся Арлекин, вынужденный успокаивать доктора. - Говорят, вы недавно летали в Лондон с архипелага. Может, посоветуете что-нибудь?
   - Недавно? Чушь! - Очки возмущенно блеснули. - Я летал полгода назад. Это ж... это ж, по нынешним временам, словно в другой жизни! Сообщение - от случая к случаю. Как повезет. Слышал, вам зарезервирован номер в гостинице. Если не удастся сразу улететь - воспользуйтесь обстоятельствами и по возможности отдохните. Поверьте, вы, капитан-лейтенант ("Смотри-ка, осведомлен!.."), тоже нуждаетесь в отдыхе, как все мы, как наш "Черуэлл", а может быть, и гораздо больше Да, я знаю некоторые перипетии, так сказать... детали недавних дней и... - Он смущенно развел руками и умолк.
   * * *
   Фрегат полз вдоль западного берега острова Мейнленд.
   Тоска!.. Серо вокруг, вверху и внизу. Серенькое, убогое, невыразительное... Что море, что небо, что берега У таких берегов чувствуешь себя бродягой-викингом, но он не хотел быть викингом, и под ногами у него не быстроходный "драккар", а палуба изувеченного фрегата. Он хотел домой, в Россию, он не хотел отдыхать, тоска и беспокойство звали его на свои свои! - родные берега.
   Левее курса, но далеко-далеко, серая и, очевидно, гигантская скала за серенькой сеткой мелкого нудного дождичка.
   - Маруик-хед... - обронил суб-лейтенант. - По сути, до пролива подать рукой, но при нашей скоростишке.. Вряд ли доберемся до конца моей вахты.
   Скоростишки, собственно, не было. Удивительно, что фрегат все-таки двигался, а пейзаж за бортом постепенно менялся, хотя по-прежнему не радовал разнообразием-И вообще не радовал.
   Желтые с рыжиной холмы, но это - на свету. Преобладают черные, бурые краски с фиолетовыми пятнами, разбавленными проникшей везде жемчужностью, которой добавлялось к югу, как прибавлялась высота утесов, что подпирали холмы, не давали им сползти в море. Стоило на миг проясниться - холмы слегка веселели. Курчавились голым уже кустарником, а скалы старели, выставляя напоказ множество морщин, трещин, осыпей, черных промоин и складок. Стража времени!..
   Подошел штурман. Молча встал рядом, безучастно вглядываясь в очертания скал.
   - Скоро пролив? - спросил Арлекин. - Как в Хой-Саунде, сносно? уточнил, не выдержав молчания соседа.
   - Паршиво... - спустя некоторое время откликнулся молчаливый навигатор. - Я предпочел бы входить в Скапа с юга, но ведь по нынешним временам - везде поджидают напасти.
   - Здесь-то какие?
   - Здесь - банки и рифы, в Хокса-Саунде - подлодки и торпеды. Все-таки Хой-Саунд предпочтительнее: постараемся проскочить с семиузловым течением во время прилива. Фарватер - полтора кабельтова, минимум огней - военное время! - а скал и банок вокруг!.. Риск, риск, везде риск.
   - Буксир бы нужен...
   - Заказан, да всякое может случиться. Ждем из Стромнесса, а там любой капрал - большой начальник.