Бенедетти согласно кивнул.
— Вы очень начитанный молодой человек, — рассыпался он в похвалах, не догадываясь, что все эти сведения Аргайл почерпнул из дешевого путеводителя, который предусмотрительно приобрел накануне. — Вот только маленькая неувязочка: как справедливо заметила доктор Мастерсон, вся суть предания в том, что гость вкушает яд с радостью и при этом славит в своем сердце Господа. А этот человек явно болен. Кроме того, внизу имеется надпись. Думаю, из Книги Иова: «Человек умирает и распадается; отошел, и где он?» [9]. Как-то мало вяжется с идеей чуда спасения.
Аргайл и Флавия пододвинулись ближе и уставились на картину. Старик, без сомнения, говорил дело. Окружавшие центральную фигуру люди, насколько можно было судить, выглядели скорее ликующими, чем преисполненными благоговейного страха. Да и сам гость отнюдь не походил на человека, на которого только что снизошло покровительство Всевышнего. Наоборот, он казался изможденным: худобу мертвенно-бледного лица подчеркивали черные прямые волосы, а заострившийся нос выдавал душевную муку.
— Постойте-ка. Смотри сюда, Флавия. Неужели вот этот с рубильником тебе никого не напоминает? — Аргайл выхватил пачку фотографий и разложил на столе из красного дерева. Получилось очень убедительно. — Вот: абсолютное доказательство. Или почти абсолютное. Гость — тот же самый человек, что убийца-муж на другой фреске. И, кстати, тот же, что на портрете маркизы. Поэтому Мастерсон не стала искать документальных свидетельств — они ей были не нужны. И поэтому она отправилась в Падую. Не знаю, что вы на это скажете, — продолжал он с неожиданной живостью, повернувшись к синьору Бенедетти. — Я работаю агентом лондонских галерей Бирнеса в Италии. Если вы хотите продать полотно, я его беру. Небольшие комиссионные или процент — и я гарантирую, что картина уйдет за очень хорошую цену. И никаких затрат на установление авторства. Учитывая вот эти материалы, полотно не нуждается в освидетельствовании.
Бенедетти немного подумал и кивнул. Он был хоть и стар, но если дело касалось денег, скор на решения. Недаром в здешних местах говорят: банкир на всю жизнь банкир. Таков уж, наверное, воздух Ломбардии.
— Интересное предложение. Но вам придется взять на себя всю документацию и подготовку. Я пошлю вам письмо, в котором уточню свои требования. А вы направьте моему поверенному предварительный текст договора. Гонорар вы получите только в том случае, если полотно будет выставлено на продажу как подлинник Тициана. Это ясно?
Аргайл кивнул, соображая, не слишком ли далеко он зашел, и вместе с тем удивляясь решительности старика. Он в лучшем случае ожидал несколько недель затянувшихся переговоров. И теперь ощущал редкостную уверенность в себе — хотя это и не относилось к картине.
— Согласен. Я уверен, что получу свой гонорар. Нисколько в этом не сомневаюсь.
Рядом тихонько кашлянула Флавия, напоминая, что она никуда не испарилась.
— Извини, что перебиваю. Но ты, кажется, забыл, что мы приехали расследовать убийство, а не заниматься покупкой картин. И еще, я совсем не уверена, что правильно продавать и покупать то, что может послужить уликой.
— Насчет этого не беспокойся, — радостно улыбнулся Аргайл. — Оформление в наши дни занимает так много времени, что, когда начнутся торги, дело уже будет закрыто.
— Нет-нет, молодой человек, так не пойдет — запротестовал Бенедетти. — Я слишком стар для таких сроков. И должен позаботиться о наследниках.
— Расскажите мне еще о Жорже Бралле. Где он живет? — Флавия решила вернуть разговор в более практическое русло.
— На юге Франции. В своем маленьком доме, куда переехал после того, как ушел в отставку. И почти никогда его не покидает. А почему вы спрашиваете?
— Потому что недавно он все-таки его покинул, — покачала головой она. — Рекомендательное письмо Мастерсон было написано из отеля в Санкт-Галлене — это в Швейцарии — именно в тот день, когда там была сама Мастерсон. Для человека, который оставил комитет, Бралль поддерживает с его членами достаточно тесные контакты. Интересно, поведает он нам что-нибудь или нет. Так сказать, просвещенный взгляд со стороны. У вас есть его телефон?
— Боюсь, что вам будет трудно с ним связаться, — виновато ответил Бенедетти. — У него нет телефона; он их никогда не любил, а после того, как ушел на покой, вовсе дал волю своим странностям. Бралль не одобряет двадцатого столетия. У него прекрасный эпистолярный стиль, однако переписка — медленный способ общения.
Он дал им адрес, и Флавия спросила, готов ли Бенедетти заявить все сказанное им официально. Он согласился: почему бы и нет — с удовольствием. И гости покинули его дом. На улице Флавия опять поймала такси и велела шоферу ехать как можно быстрее в ближайший прокат автомобилей.
— Не нравится мне все это, — буркнул Аргайл. — Куда нас несет?
— Во Францию, — ответила Флавия. — Точнее, в Балазук. Думаю, что это деревня в Лангедоке. Около девяти часов езды. Будем там завтра. А обратно в Венецию полетим из Лиона. Суетно, наживем боль в загривке, но ничего не попишешь.
ГЛАВА 11
— Вы очень начитанный молодой человек, — рассыпался он в похвалах, не догадываясь, что все эти сведения Аргайл почерпнул из дешевого путеводителя, который предусмотрительно приобрел накануне. — Вот только маленькая неувязочка: как справедливо заметила доктор Мастерсон, вся суть предания в том, что гость вкушает яд с радостью и при этом славит в своем сердце Господа. А этот человек явно болен. Кроме того, внизу имеется надпись. Думаю, из Книги Иова: «Человек умирает и распадается; отошел, и где он?» [9]. Как-то мало вяжется с идеей чуда спасения.
Аргайл и Флавия пододвинулись ближе и уставились на картину. Старик, без сомнения, говорил дело. Окружавшие центральную фигуру люди, насколько можно было судить, выглядели скорее ликующими, чем преисполненными благоговейного страха. Да и сам гость отнюдь не походил на человека, на которого только что снизошло покровительство Всевышнего. Наоборот, он казался изможденным: худобу мертвенно-бледного лица подчеркивали черные прямые волосы, а заострившийся нос выдавал душевную муку.
— Постойте-ка. Смотри сюда, Флавия. Неужели вот этот с рубильником тебе никого не напоминает? — Аргайл выхватил пачку фотографий и разложил на столе из красного дерева. Получилось очень убедительно. — Вот: абсолютное доказательство. Или почти абсолютное. Гость — тот же самый человек, что убийца-муж на другой фреске. И, кстати, тот же, что на портрете маркизы. Поэтому Мастерсон не стала искать документальных свидетельств — они ей были не нужны. И поэтому она отправилась в Падую. Не знаю, что вы на это скажете, — продолжал он с неожиданной живостью, повернувшись к синьору Бенедетти. — Я работаю агентом лондонских галерей Бирнеса в Италии. Если вы хотите продать полотно, я его беру. Небольшие комиссионные или процент — и я гарантирую, что картина уйдет за очень хорошую цену. И никаких затрат на установление авторства. Учитывая вот эти материалы, полотно не нуждается в освидетельствовании.
Бенедетти немного подумал и кивнул. Он был хоть и стар, но если дело касалось денег, скор на решения. Недаром в здешних местах говорят: банкир на всю жизнь банкир. Таков уж, наверное, воздух Ломбардии.
— Интересное предложение. Но вам придется взять на себя всю документацию и подготовку. Я пошлю вам письмо, в котором уточню свои требования. А вы направьте моему поверенному предварительный текст договора. Гонорар вы получите только в том случае, если полотно будет выставлено на продажу как подлинник Тициана. Это ясно?
Аргайл кивнул, соображая, не слишком ли далеко он зашел, и вместе с тем удивляясь решительности старика. Он в лучшем случае ожидал несколько недель затянувшихся переговоров. И теперь ощущал редкостную уверенность в себе — хотя это и не относилось к картине.
— Согласен. Я уверен, что получу свой гонорар. Нисколько в этом не сомневаюсь.
Рядом тихонько кашлянула Флавия, напоминая, что она никуда не испарилась.
— Извини, что перебиваю. Но ты, кажется, забыл, что мы приехали расследовать убийство, а не заниматься покупкой картин. И еще, я совсем не уверена, что правильно продавать и покупать то, что может послужить уликой.
— Насчет этого не беспокойся, — радостно улыбнулся Аргайл. — Оформление в наши дни занимает так много времени, что, когда начнутся торги, дело уже будет закрыто.
— Нет-нет, молодой человек, так не пойдет — запротестовал Бенедетти. — Я слишком стар для таких сроков. И должен позаботиться о наследниках.
— Расскажите мне еще о Жорже Бралле. Где он живет? — Флавия решила вернуть разговор в более практическое русло.
— На юге Франции. В своем маленьком доме, куда переехал после того, как ушел в отставку. И почти никогда его не покидает. А почему вы спрашиваете?
— Потому что недавно он все-таки его покинул, — покачала головой она. — Рекомендательное письмо Мастерсон было написано из отеля в Санкт-Галлене — это в Швейцарии — именно в тот день, когда там была сама Мастерсон. Для человека, который оставил комитет, Бралль поддерживает с его членами достаточно тесные контакты. Интересно, поведает он нам что-нибудь или нет. Так сказать, просвещенный взгляд со стороны. У вас есть его телефон?
— Боюсь, что вам будет трудно с ним связаться, — виновато ответил Бенедетти. — У него нет телефона; он их никогда не любил, а после того, как ушел на покой, вовсе дал волю своим странностям. Бралль не одобряет двадцатого столетия. У него прекрасный эпистолярный стиль, однако переписка — медленный способ общения.
Он дал им адрес, и Флавия спросила, готов ли Бенедетти заявить все сказанное им официально. Он согласился: почему бы и нет — с удовольствием. И гости покинули его дом. На улице Флавия опять поймала такси и велела шоферу ехать как можно быстрее в ближайший прокат автомобилей.
— Не нравится мне все это, — буркнул Аргайл. — Куда нас несет?
— Во Францию, — ответила Флавия. — Точнее, в Балазук. Думаю, что это деревня в Лангедоке. Около девяти часов езды. Будем там завтра. А обратно в Венецию полетим из Лиона. Суетно, наживем боль в загривке, но ничего не попишешь.
ГЛАВА 11
Вот уж чего Аргайл хотел избежать всеми силами, так это прогулки в час пик на «альфа-ромео» по итальянскому шоссе с Флавией за рулем. И все же он старался держаться спокойно и собранно — сжался на сиденье и беззвучно читал заупокойную молитву. А Флавия в это время гнала машину с постоянной скоростью сто шестьдесят километров в час, но если не считать ее привычку зажигать бесчисленные сигареты обеими руками, не давала особых поводов для обращения к Господу. Она была очень хорошим водителем. Но Аргайла тревожили другие участники движения.
А еще он радовался тому, как сумел воспользоваться представившейся в Милане возможностью. И Флавия тоже его как будто поддерживала.
— Но ты уверен, что полотно настоящее? — спросила она.
— Печенками чую, — кивнул англичанин.
— Не очень убедительное доказательство.
— Не очень, — согласился он. — Поэтому я рад, что поехал с тобой во Францию. Хочу посмотреть, какие там доказательства накопал Бралль.
— Но отчего он так расхандрился, хотя должен был бы блаженствовать?
Ох уж эти научные баталии.
— Честно скажу, ничего не понимаю. Одни вопросы, вопросы… Известно одно: Мастерсон была убеждена, что полотно подлинное. И я собираюсь сделать ставку на ее суждение. И как теперь выясняется, и на точку зрения Робертса и Бралля. Жаль, что она не сможет нам помочь хотя бы намеком. Меня беспокоит другое: почему Коллман, один из всех, кто занимался картиной, не согласился с мнением остальных. И заявил Бенедетти, будто Робертс считал полотно фальшивкой, хотя сам Робертс говорил и тебе, и хозяину картины другое. И еще: почему Бралль сказал, что Коллман не допустил ошибки?
— А сам-то ты как думаешь?
— Понятия не имею. И наконец: почему Робертс так некрасиво повел себя с Бенедетти?
— Почему? — рассеянно переспросила Флавия, обогнав грузовик и обойдя «БМВ», водителя которого настолько оскорбил ее маневр, что он немедленно пустился в погоню.
— Решил получить куш. Робертс предложил Бенедетти признать подлинность полотна в обмен на процент от продажной цены, когда оно пойдет с молотка. Чудовищно! Разве можно совершать подобные вещи?
— Неужели все настолько серьезно?
— Еще бы! Серьезнее некуда. Настоящая проституция — вот что это такое! Предлагать свое мнение за деньги, притворяясь, что руководствуешься исключительно стремлением отыскать истину! Каково? Что станут думать о комитете, члены которого меняют точку зрения в зависимости от того, сколько готов предложить хозяин полотна. Позор!
Аргайл казался искренне возмущенным, однако, учитывая, чем он сам зарабатывал на жизнь, Флавия решила, что его гнев немного наигранный.
— Это не одно и то же, — натянуто заметил англичанин. — Все понимают, что торговцы картинами занимаются своим ремеслом ради денег. Поэтому им никто не доверяет. Но ученым платит государство за то, чтобы они проявляли беспристрастность. Они не имеют права брать взятки и комиссионные.
— Деньги, — пробормотала Флавия, когда его приступ негодования немного улегся. — Меня постоянно учили: расследуешь убийство — ищи финансовый мотив.
— Не такие уж большие, — предупредил ее Аргайл. — За полотно в лучшем случае могут дать сто пятьдесят тысяч долларов. Не забывай: это всего лишь набросок. Пять процентов от этого — семь с половиной тысяч. Не такая значительная сумма, чтобы из-за нее убивать человека. Видимо, они работали втроем: член-основатель Бралль, Робертс и Коллман.
— А как быть с Мастерсон?
— Коллман выяснил, что она едет в Милан, где может обнаружить свидетельства их махинаций.
— Каким образом?
— Что каким образом?
— Каким образом он выяснил, что она едет в Милан?
— Откуда мне знать? — Аргайл легкомысленно отмахнулся от столь пустячного вопроса. — Я строю догадки. А факты — твоя епархия. Итак, он удрал из оперы, зарезал Мастерсон, а затем незаметно прошмыгнул обратно. Или все то же самое проделал Робертс.
— А кто умыкнул картины у синьоры Пианты? — охладила его пыл Флавия. — Ты рассуждаешь так, словно играешь в угадайку, а не расследуешь убийство.
Аргайл запнулся; и ему стало тем более обидно, потому что он только-только вошел во вкус и начинал сам себе нравиться.
— Ничего, в свое время я найду объяснение.
Поездка была долгой, слишком долгой, чтобы постоянно разговаривать. К тому же они успели намаяться еще до того, как тронулись в путь. Потом им пришлось остановиться на ужин, и к границе Франции путешественники добрались почти в полночь. По другую сторону кордона за руль сел Аргайл и повел машину намного спокойнее, но через некоторое время свернул на обочину и остановился.
— В чем дело? — встрепенулась Флавия, когда он заглушил мотор.
— Надо поспать. Я выдохся. Ехать еще долго, но если мы продолжим путь, то будем на месте в пять, а это слишком рано. Так что лучше выспаться.
Это было разумное решение. Флавия откинула спинку сиденья, закуталась в материнское пальто и воспользовалась советом своего спутника. Они оказались довольно высоко в горах. Снаружи было прохладно, и Аргайл почувствовал, как остывает машина. Его начала колотить дрожь. Ну почему они не остановились в гостинице? Нет, он не собирался всю ночь слушать, как клацают собственные зубы! Как можно осторожнее он тоже заполз под пальто.
— Что ты делаешь? — полусонно пробормотала Флавия.
— Руководствуюсь основами техники выживания, — отозвался он, слегка перемещаясь, чтобы ручка ручного тормоза не упиралась в спину. — Раздел «Сохранение тепла в организме». Спокойной ночи.
Они стояли на дороге не меньше четырех часов — хотя и спали, но при этом прекрасно сознавали, что «альфа-ромео» не лучший вариант для ночлега. А потом рассветный хор и неутолимая страсть Флавии к кофе пробудили их ото сна и погнали в дорогу — искать кафе.
Дальше путешествие протекало спокойно: как и следовало ожидать, утром в субботу на дороге было мало машин, они почти не разговаривали и, меняясь за рулем, провели в дороге еще пять часов. Вконец измотались и чувствовали, как затекло все тело, когда вскоре после обеда Флавия заметила сделанный краской и почти заросший травой указатель, который сообщал, что историческая деревня Балазук располагается слева всего в 3, 8 километра по узкой боковой дороге.
— Слава Богу! — проговорила она, когда вновь севший за руль Аргайл свернул на ответвление.
— А что мы предпримем, когда приедем туда? — спросил англичанин. — Жорж Бралль, Балазук — не очень конкретный адрес.
— Я думаю, для начала отыщем бар, — ответила Флавия, складывая карту и всматриваясь в раскинувшиеся по обе стороны дороги каменистые холмы. Ее поразил суровый пейзаж: последние два часа она все время водила носом по карте и еще не успела освоиться с переменой ландшафта.
— Впечатляет? — Аргайл ехал по узкой петлявшей по дну каньона дороге. — Господи, помилуй!
Деревня возникла внезапно, когда они преодолели очередной поворот. Она словно росла на камнях круто обрывавшегося к реке утеса и представляла собой потрясающее зрелище: вряд ли в ней нашлось хотя бы единственное здание, построенное позднее Средневековья.
— Подходяще, — великодушно одобрила Флавия. — Не хуже Тосканы.
Начало получилось не очень удачным: какой бы привлекательной на вид ни показалась деревня, у нее был большой недостаток — ее единственный бар не работал. И вокруг не чувствовалось никакой активности. Впереди раскинулась единственная пустая улица с множеством ответвлений — таких узких, что туда не сунешься на машине, и ни одного человека.
— Такое впечатление, что здесь никто не живет со времен Средневековья, — хмыкнул Аргайл. — Что станем делать? Покричим и посмотрим, что из этого выйдет?
Они перегнулись через парапет и взглянули на обрыв. Флавия немного помедлила, подошла к первому попавшемуся дому и нажала кнопку звонка. Никакого ответа. Та же история во втором и в третьем домах.
— Неужели все их превратили в пристанища для туристов? Вот так проблема! — расстроилась она. — Но должен же здесь хоть кто-нибудь быть!
В это время откуда-то, с другого края долины послышался тихий звук мотора. Он приближался, прошло немного времени, и примерно в миле от них из-за поворота показался маленький желтый фургончик. Аргайл прищурился на машину и с облегчением воскликнул:
— Почтальон! Направляется к нам! Скоро все наши мытарства останутся позади!
Они не сводили глаз с крохотной машины: фургон одолел серпантин, проехал мост, остановился у одного из домов, выгрузил почту, потом в сотне ярдов — у другого, скрылся из вида, появился опять. Проезжая мимо их машины с миланским номером, шофер притормозил и уставился на такое явно невиданное в их краях явление. Аргайл махнул ему рукой, и у них потек бесконечный разговор. Он закончился тем, что англичанин показал в одну сторону, почтальон помотал головой и ткнул пальцем в другую. Наконец Аргайл вернулся с пачкой писем в руке.
— Ну что там?
— Небольшие трудности. Туда не проехать — придется идти пешком. Почтальон попросил, коль скоро мы направляемся в ту сторону, разнести по домам письма.
— А Бралль там?
— Он не знает. Не видел его дней десять. Но кажется, в этом нет ничего необычного. Ну потопали.
Переулок вел от центра деревни вверх по склону в настоящую глухомань. Вид открывался такой, что захватывало дух, и у Флавии в самом деле перехватило дыхание, но скорее не от окружавших красот, а от того, что она не привыкла лазить по горам.
— Не хватает только, чтобы после всего этого его не оказалось дома. Ты уверен, что мы идем, куда нужно?
Аргайл молча кивнул: говорить он не мог, иначе Флавия сразу бы поняла, что он тоже запыхался.
— Должно быть, где-нибудь тут. — Когда они взобрались на вершину холма, он показал рукой на пару домов, приютившихся на самом обрыве.
Первый оказался не тем: на воротах красовалась табличка с другим именем. Аргайл бросил несколько конвертов в почтовый ящик, и они продолжали путь. Зато ворота второго бронзовыми буквами извещали прохожих, что за ними проживал именно Жорж Бралль.
Некогда проживал. Никто бы не рискнул предположить, что хозяин и сейчас был на месте. Крепко скроенный каменный дом безмолвствовал и не подавал признаков присутствия человека.
— Боже! Неужели все наше долгое, утомительное путешествие впустую?
— Сейчас зайдем и посмотрим, — буркнула Флавия. — Черт бы побрал этого придурка: надо же — отказаться от телефона!
Они громко и безнадежно стучали в ворота, не особенно надеясь, что им кто-то откроет. Никто и не открыл. Гости обошли дом и стукнули в ставни. Тот же результат. Аргайл совершенно вышел из себя, а Флавия сморщилась, словно была готова расплакаться.
— Подожди расстраиваться, — попытался успокоить ее англичанин. — Может, он отлучился на утренний моцион.
— После ленча? И закрыл на окнах ставни? Ни малейшего шанса. Его нет дома.
Флавия села на камень у дороги, чтобы уж если переживать, то с удобствами. А Аргайл решил в последний раз убедиться, что в доме нет ни одной живой души, — он успел заметить, что не все окна забраны ставней. На одном маленьком окошке — скорее всего в ванной — ставней вообще не было. В голову пришла шальная мысль. «Неужели решусь?» — подумал он. А с другой стороны, Флавия так сильно расстроилась… Неужели лучше торчать здесь целый день и ждать, не объявится ли все-таки Бралль?
Больше не раздумывая, Аргайл нашел опору для рук и ног, подтянулся и полез вверх. И только когда его голова приблизилась к окну, он огляделся и понял, что натворил: одно неверное движение — и неминуем полет с пятнадцати, если не больше, футов на торчащие внизу камни. Хорошо, если удастся удержаться на узкой полоске рядом с домом, а скорее всего он сорвется с уступа и покатится вниз с обрыва. Аргайл замер. Но, подумав, понял, что спускаться на землю опаснее, чем продолжать путь наверх. Дюйм за дюймом он двигался к цели, еще не решив, что будет делать, когда поравняется с окном.
Оно оказалось запертым, но настолько разболтанным, что не потребовало навыков опытного взломщика. Аргайл никогда не славился талантами громилы, но все-таки открыл его без видимых повреждений. Просунулся в проем, но когда оказался наполовину внутри, запаниковал, потерял равновесие и рухнул головой в биде. За грохотом падения последовала относительная тишина: незваный гость, охая, поднимался с пола и соображал, все ли кости на месте и прежней длины.
— Месье Бралль! — окликнул он на случай, если старик спал и теперь проснулся после его неожиданного появления. — Вы здесь?
Никакого ответа. Аргайл открыл дверь ванной и осторожно вышел в коридор. В доме царила полная тишина. Не было сомнений, что он принадлежал пожилому человеку — об этом свидетельствовали характерные запахи плесени и гниения. Аргайл щелкнул выключателем — под потолком загорелся свет. Хороший признак: если хозяева уезжают надолго, они выключают рубильник. Он нашел лестницу и спустился вниз.
Из коридора на обе стороны открывалось несколько дверей. Аргайл толкнул дверь слева — за ней оказалась столовая и в глубине виднелась кухня. Ни там, ни там ни малейших признаков жизни. Следующая комната служила гостиной. Она тоже была пустой, но запах в ней ощущался сильнее. Из нее дверь вела в кабинет, где и обнаружился источник раздражителя обоняния.
— Ух! — в ужасе выдохнул Аргайл. Жорж Бралль — по крайней мере Аргайл, которому вовсе не хотелось разглядывать детали, решил, что это именно он, — сидел на стуле. Старик навалился грудью на стол и, судя по всему, не первый день находился в таком положении, совершенно не двигаясь. Иными словами, был мертв и быстро разлагался.
Аргайла потрясло не то, что он увидел труп — хотя он отнюдь не привык к такого рода зрелищам, — не то, что смерть была скорее всего насильственной, хотя он еще не понял ее причины. Его ошеломил глянцевый зеленоватый оттенок покойного, всесокрушающий запах и объевшиеся, лениво жужжащие трупные мухи. Аргайл отступил на два шага, быстро повернулся и отправил в угол все, что оставалось в желудке от завтрака.
Это напряжение лишило его сил, и он, стараясь прийти в себя и отворачиваясь от Бралля, присел на диван. Теперь его мучило смущение, хотя, здраво рассуждая, в сложившихся обстоятельствах его реакция была вполне естественной. Всякого бы стошнило, уговаривал он себя, ковыляя в ту сторону, где, как смутно помнил, находился туалет.
А потом, сознавая, что и так уничтожил в доме достаточно улик, направился к передней двери, чтобы присоединиться к Флавии. Дверь оказалась закрытой на ключ, но не на засов, а самого ключа не было. А задняя дверь была заперта на замок и на задвижку. Аргайл немного поразмышлял об этом и пошел открывать большое окно в столовой, после чего распахнул ставни и таким путем выбрался наружу.
Флавия все еще сидела на камне и размышляла о тяготах жизни, но, увидев, каким способом эвакуировался из дома её компаньон, искренне изумилась, а заметив его бледность, не на шутку встревожилась.
— Бралль там, — сообщил ей Аргайл. — Мертвый.
— И он тоже? — Новость ее, конечно, удивила, однако не настолько, как англичанина. — Убит или скончался естественной смертью? Ведь ему все-таки за восемьдесят.
— Ты куда?
— Хочу посмотреть сама, — отозвалась Флавия, направляясь к окну.
— Не стоит. — Аргайл бросился за ней вдогонку. С одной стороны, он хотел оградить спутницу от отвратительного вида смерти, а с другой — скрыть следы собственной реакции на скорбное зрелище. — Ты же говорила, что не любишь покойников.
Но разве Флавию переубедишь.
— Ну и запашок, — скривилась она. — Где Бралль?
Аргайл провел ее в кабинет. Флавия от отвращения наморщила нос и все тщательно осмотрела. Она побледнела, но съеденное удержала в себе — как обычно, ее пищеварительный тракт оказался выносливее, чем у Аргайла.
— Представляю, что ты испытываешь, — заботливо проговорил он, когда они выходили из дома. — Как по-твоему, что нам теперь следует делать?
Флавия решила, что им необходимо сделать две вещи. Аргайл вернется в деревню и вызовет полицию. А затем позвонит Жану Женэ — парижскому аlter еgо [10] генерала Боттандо — и объяснит, что случилось. Она же останется на месте и немного позанимается расследованием. Но сначала еще посидит снаружи на камне, чтобы очухаться.
— Ты себя нормально чувствуешь? — спросил ее Аргайл, прежде чем отбыть.
Флавия молча покачала головой, встала и разревелась. Ее сотрясали мощные, горестные рыдания: вот уже несколько дней она билась с этим делом, и каждый раз, как только намечался прогресс, он тут же оборачивался крахом. Раз в два дня она с завидной регулярностью находила новый труп и от этого испытывала замешательство и еще отчетливее сознавала, какое отвратное получила задание. Держаться собранно и профессионально оказалось не так-то просто.
— О, моя дорогая. — Аргайл был искренне удивлен. Он хотел ее успокоить, обнял, и она крепко прижалась к нему всем телом.
— Иногда мне кажется, я не гожусь для этой работы. Не создана для нее.
Глубоко тронутый, Аргайл молча баюкал ее и гладил по волосам. Он привык к ее вспышкам, но эта сторона ее характера оказалась для него в новинку.
— Годишься, — проговорил он. — Во всяком случае, лучше, чем я. Тебе по крайней мере не стало там дурно.
Флавия рассмеялась, шмыгнула носом и снова всхлипнула.
— Если хочешь, мы можем уехать и обо всем забыть, — предложил Аргайл.
Она отстранилась, достала из кармана тонюсенький платочек, последний раз высморкалась и снова хлюпнула носом. А затем яростно затрясла головой.
— Ну уж нет. Давай иди. А я сожму зубы и буду расхлебывать это дерьмо.
Флавия подождала, пока он не скрылся из вида, а потом, с большой неохотой и все еще дрожа, принудила себя вернуться в дом. Вот уж чего она хотела меньше всего и прекрасно сознавала, что поступала непрофессионально и неэтично. Она была итальянкой и не имела права совать свой нос в расследование убийства француза на французской территории — не могла ни осматривать, тем более трогать руками что-либо на месте преступления.
В этом-то и состояла проблема. Французы накопают улик, но скорее всего не сумеют определить, что из них существенное, если таковое вообще найдется в доме. В обычном случае все было бы прекрасно — через какое-то время информация поступила бы к ним по каналам Женэ. Но Флавия не забыла о неотлагательных бюджетных делах — время поджимало, часы неумолимо тикали. Боттандо требовал решения, от которого зависела и ее собственная работа. В этих обстоятельствах самое разумное было по-быстрому разнюхать, что к чему, пока не наехали местные ищейки и не наложили всевозможные территориальные запреты.
«Разнюхать» — удачное словцо. Флавия прикинула, что до приезда полиции оставалось минут сорок и минут десять до того, как ей сделается дурно. Она взяла себя в руки и, двигаясь очень осторожно, чтобы не нарушить улик и не оставить следов, приступила к неприятному занятию обыска стола Бралля. Он был завален бумагами, но Флавия не нашла ничего интересного, если не считать его ответа колледжу Джонса в штате Массачусетс. Бралль благодарил за приглашение написать отзыв о работе Джеймса Миллера, но отказывался по той причине, что вышел в отставку, и рекомендовал вместо себя Мастерсон. Это уже было известно. Флавия немного подумала, сложила письмо и сунула в сумочку. Так, на всякий случай.
Под столом валялся ежедневник — очень полезное чтиво. В клеточке от третьего октября старческим паучьим почерком было выведено: «Санкт-Галлен». Это они тоже знали. Но подтверждение никогда не помешает. Оставалось выяснить, что Бралль и Мастерсон там делали.
А еще он радовался тому, как сумел воспользоваться представившейся в Милане возможностью. И Флавия тоже его как будто поддерживала.
— Но ты уверен, что полотно настоящее? — спросила она.
— Печенками чую, — кивнул англичанин.
— Не очень убедительное доказательство.
— Не очень, — согласился он. — Поэтому я рад, что поехал с тобой во Францию. Хочу посмотреть, какие там доказательства накопал Бралль.
— Но отчего он так расхандрился, хотя должен был бы блаженствовать?
Ох уж эти научные баталии.
— Честно скажу, ничего не понимаю. Одни вопросы, вопросы… Известно одно: Мастерсон была убеждена, что полотно подлинное. И я собираюсь сделать ставку на ее суждение. И как теперь выясняется, и на точку зрения Робертса и Бралля. Жаль, что она не сможет нам помочь хотя бы намеком. Меня беспокоит другое: почему Коллман, один из всех, кто занимался картиной, не согласился с мнением остальных. И заявил Бенедетти, будто Робертс считал полотно фальшивкой, хотя сам Робертс говорил и тебе, и хозяину картины другое. И еще: почему Бралль сказал, что Коллман не допустил ошибки?
— А сам-то ты как думаешь?
— Понятия не имею. И наконец: почему Робертс так некрасиво повел себя с Бенедетти?
— Почему? — рассеянно переспросила Флавия, обогнав грузовик и обойдя «БМВ», водителя которого настолько оскорбил ее маневр, что он немедленно пустился в погоню.
— Решил получить куш. Робертс предложил Бенедетти признать подлинность полотна в обмен на процент от продажной цены, когда оно пойдет с молотка. Чудовищно! Разве можно совершать подобные вещи?
— Неужели все настолько серьезно?
— Еще бы! Серьезнее некуда. Настоящая проституция — вот что это такое! Предлагать свое мнение за деньги, притворяясь, что руководствуешься исключительно стремлением отыскать истину! Каково? Что станут думать о комитете, члены которого меняют точку зрения в зависимости от того, сколько готов предложить хозяин полотна. Позор!
Аргайл казался искренне возмущенным, однако, учитывая, чем он сам зарабатывал на жизнь, Флавия решила, что его гнев немного наигранный.
— Это не одно и то же, — натянуто заметил англичанин. — Все понимают, что торговцы картинами занимаются своим ремеслом ради денег. Поэтому им никто не доверяет. Но ученым платит государство за то, чтобы они проявляли беспристрастность. Они не имеют права брать взятки и комиссионные.
— Деньги, — пробормотала Флавия, когда его приступ негодования немного улегся. — Меня постоянно учили: расследуешь убийство — ищи финансовый мотив.
— Не такие уж большие, — предупредил ее Аргайл. — За полотно в лучшем случае могут дать сто пятьдесят тысяч долларов. Не забывай: это всего лишь набросок. Пять процентов от этого — семь с половиной тысяч. Не такая значительная сумма, чтобы из-за нее убивать человека. Видимо, они работали втроем: член-основатель Бралль, Робертс и Коллман.
— А как быть с Мастерсон?
— Коллман выяснил, что она едет в Милан, где может обнаружить свидетельства их махинаций.
— Каким образом?
— Что каким образом?
— Каким образом он выяснил, что она едет в Милан?
— Откуда мне знать? — Аргайл легкомысленно отмахнулся от столь пустячного вопроса. — Я строю догадки. А факты — твоя епархия. Итак, он удрал из оперы, зарезал Мастерсон, а затем незаметно прошмыгнул обратно. Или все то же самое проделал Робертс.
— А кто умыкнул картины у синьоры Пианты? — охладила его пыл Флавия. — Ты рассуждаешь так, словно играешь в угадайку, а не расследуешь убийство.
Аргайл запнулся; и ему стало тем более обидно, потому что он только-только вошел во вкус и начинал сам себе нравиться.
— Ничего, в свое время я найду объяснение.
Поездка была долгой, слишком долгой, чтобы постоянно разговаривать. К тому же они успели намаяться еще до того, как тронулись в путь. Потом им пришлось остановиться на ужин, и к границе Франции путешественники добрались почти в полночь. По другую сторону кордона за руль сел Аргайл и повел машину намного спокойнее, но через некоторое время свернул на обочину и остановился.
— В чем дело? — встрепенулась Флавия, когда он заглушил мотор.
— Надо поспать. Я выдохся. Ехать еще долго, но если мы продолжим путь, то будем на месте в пять, а это слишком рано. Так что лучше выспаться.
Это было разумное решение. Флавия откинула спинку сиденья, закуталась в материнское пальто и воспользовалась советом своего спутника. Они оказались довольно высоко в горах. Снаружи было прохладно, и Аргайл почувствовал, как остывает машина. Его начала колотить дрожь. Ну почему они не остановились в гостинице? Нет, он не собирался всю ночь слушать, как клацают собственные зубы! Как можно осторожнее он тоже заполз под пальто.
— Что ты делаешь? — полусонно пробормотала Флавия.
— Руководствуюсь основами техники выживания, — отозвался он, слегка перемещаясь, чтобы ручка ручного тормоза не упиралась в спину. — Раздел «Сохранение тепла в организме». Спокойной ночи.
Они стояли на дороге не меньше четырех часов — хотя и спали, но при этом прекрасно сознавали, что «альфа-ромео» не лучший вариант для ночлега. А потом рассветный хор и неутолимая страсть Флавии к кофе пробудили их ото сна и погнали в дорогу — искать кафе.
Дальше путешествие протекало спокойно: как и следовало ожидать, утром в субботу на дороге было мало машин, они почти не разговаривали и, меняясь за рулем, провели в дороге еще пять часов. Вконец измотались и чувствовали, как затекло все тело, когда вскоре после обеда Флавия заметила сделанный краской и почти заросший травой указатель, который сообщал, что историческая деревня Балазук располагается слева всего в 3, 8 километра по узкой боковой дороге.
— Слава Богу! — проговорила она, когда вновь севший за руль Аргайл свернул на ответвление.
— А что мы предпримем, когда приедем туда? — спросил англичанин. — Жорж Бралль, Балазук — не очень конкретный адрес.
— Я думаю, для начала отыщем бар, — ответила Флавия, складывая карту и всматриваясь в раскинувшиеся по обе стороны дороги каменистые холмы. Ее поразил суровый пейзаж: последние два часа она все время водила носом по карте и еще не успела освоиться с переменой ландшафта.
— Впечатляет? — Аргайл ехал по узкой петлявшей по дну каньона дороге. — Господи, помилуй!
Деревня возникла внезапно, когда они преодолели очередной поворот. Она словно росла на камнях круто обрывавшегося к реке утеса и представляла собой потрясающее зрелище: вряд ли в ней нашлось хотя бы единственное здание, построенное позднее Средневековья.
— Подходяще, — великодушно одобрила Флавия. — Не хуже Тосканы.
Начало получилось не очень удачным: какой бы привлекательной на вид ни показалась деревня, у нее был большой недостаток — ее единственный бар не работал. И вокруг не чувствовалось никакой активности. Впереди раскинулась единственная пустая улица с множеством ответвлений — таких узких, что туда не сунешься на машине, и ни одного человека.
— Такое впечатление, что здесь никто не живет со времен Средневековья, — хмыкнул Аргайл. — Что станем делать? Покричим и посмотрим, что из этого выйдет?
Они перегнулись через парапет и взглянули на обрыв. Флавия немного помедлила, подошла к первому попавшемуся дому и нажала кнопку звонка. Никакого ответа. Та же история во втором и в третьем домах.
— Неужели все их превратили в пристанища для туристов? Вот так проблема! — расстроилась она. — Но должен же здесь хоть кто-нибудь быть!
В это время откуда-то, с другого края долины послышался тихий звук мотора. Он приближался, прошло немного времени, и примерно в миле от них из-за поворота показался маленький желтый фургончик. Аргайл прищурился на машину и с облегчением воскликнул:
— Почтальон! Направляется к нам! Скоро все наши мытарства останутся позади!
Они не сводили глаз с крохотной машины: фургон одолел серпантин, проехал мост, остановился у одного из домов, выгрузил почту, потом в сотне ярдов — у другого, скрылся из вида, появился опять. Проезжая мимо их машины с миланским номером, шофер притормозил и уставился на такое явно невиданное в их краях явление. Аргайл махнул ему рукой, и у них потек бесконечный разговор. Он закончился тем, что англичанин показал в одну сторону, почтальон помотал головой и ткнул пальцем в другую. Наконец Аргайл вернулся с пачкой писем в руке.
— Ну что там?
— Небольшие трудности. Туда не проехать — придется идти пешком. Почтальон попросил, коль скоро мы направляемся в ту сторону, разнести по домам письма.
— А Бралль там?
— Он не знает. Не видел его дней десять. Но кажется, в этом нет ничего необычного. Ну потопали.
Переулок вел от центра деревни вверх по склону в настоящую глухомань. Вид открывался такой, что захватывало дух, и у Флавии в самом деле перехватило дыхание, но скорее не от окружавших красот, а от того, что она не привыкла лазить по горам.
— Не хватает только, чтобы после всего этого его не оказалось дома. Ты уверен, что мы идем, куда нужно?
Аргайл молча кивнул: говорить он не мог, иначе Флавия сразу бы поняла, что он тоже запыхался.
— Должно быть, где-нибудь тут. — Когда они взобрались на вершину холма, он показал рукой на пару домов, приютившихся на самом обрыве.
Первый оказался не тем: на воротах красовалась табличка с другим именем. Аргайл бросил несколько конвертов в почтовый ящик, и они продолжали путь. Зато ворота второго бронзовыми буквами извещали прохожих, что за ними проживал именно Жорж Бралль.
Некогда проживал. Никто бы не рискнул предположить, что хозяин и сейчас был на месте. Крепко скроенный каменный дом безмолвствовал и не подавал признаков присутствия человека.
— Боже! Неужели все наше долгое, утомительное путешествие впустую?
— Сейчас зайдем и посмотрим, — буркнула Флавия. — Черт бы побрал этого придурка: надо же — отказаться от телефона!
Они громко и безнадежно стучали в ворота, не особенно надеясь, что им кто-то откроет. Никто и не открыл. Гости обошли дом и стукнули в ставни. Тот же результат. Аргайл совершенно вышел из себя, а Флавия сморщилась, словно была готова расплакаться.
— Подожди расстраиваться, — попытался успокоить ее англичанин. — Может, он отлучился на утренний моцион.
— После ленча? И закрыл на окнах ставни? Ни малейшего шанса. Его нет дома.
Флавия села на камень у дороги, чтобы уж если переживать, то с удобствами. А Аргайл решил в последний раз убедиться, что в доме нет ни одной живой души, — он успел заметить, что не все окна забраны ставней. На одном маленьком окошке — скорее всего в ванной — ставней вообще не было. В голову пришла шальная мысль. «Неужели решусь?» — подумал он. А с другой стороны, Флавия так сильно расстроилась… Неужели лучше торчать здесь целый день и ждать, не объявится ли все-таки Бралль?
Больше не раздумывая, Аргайл нашел опору для рук и ног, подтянулся и полез вверх. И только когда его голова приблизилась к окну, он огляделся и понял, что натворил: одно неверное движение — и неминуем полет с пятнадцати, если не больше, футов на торчащие внизу камни. Хорошо, если удастся удержаться на узкой полоске рядом с домом, а скорее всего он сорвется с уступа и покатится вниз с обрыва. Аргайл замер. Но, подумав, понял, что спускаться на землю опаснее, чем продолжать путь наверх. Дюйм за дюймом он двигался к цели, еще не решив, что будет делать, когда поравняется с окном.
Оно оказалось запертым, но настолько разболтанным, что не потребовало навыков опытного взломщика. Аргайл никогда не славился талантами громилы, но все-таки открыл его без видимых повреждений. Просунулся в проем, но когда оказался наполовину внутри, запаниковал, потерял равновесие и рухнул головой в биде. За грохотом падения последовала относительная тишина: незваный гость, охая, поднимался с пола и соображал, все ли кости на месте и прежней длины.
— Месье Бралль! — окликнул он на случай, если старик спал и теперь проснулся после его неожиданного появления. — Вы здесь?
Никакого ответа. Аргайл открыл дверь ванной и осторожно вышел в коридор. В доме царила полная тишина. Не было сомнений, что он принадлежал пожилому человеку — об этом свидетельствовали характерные запахи плесени и гниения. Аргайл щелкнул выключателем — под потолком загорелся свет. Хороший признак: если хозяева уезжают надолго, они выключают рубильник. Он нашел лестницу и спустился вниз.
Из коридора на обе стороны открывалось несколько дверей. Аргайл толкнул дверь слева — за ней оказалась столовая и в глубине виднелась кухня. Ни там, ни там ни малейших признаков жизни. Следующая комната служила гостиной. Она тоже была пустой, но запах в ней ощущался сильнее. Из нее дверь вела в кабинет, где и обнаружился источник раздражителя обоняния.
— Ух! — в ужасе выдохнул Аргайл. Жорж Бралль — по крайней мере Аргайл, которому вовсе не хотелось разглядывать детали, решил, что это именно он, — сидел на стуле. Старик навалился грудью на стол и, судя по всему, не первый день находился в таком положении, совершенно не двигаясь. Иными словами, был мертв и быстро разлагался.
Аргайла потрясло не то, что он увидел труп — хотя он отнюдь не привык к такого рода зрелищам, — не то, что смерть была скорее всего насильственной, хотя он еще не понял ее причины. Его ошеломил глянцевый зеленоватый оттенок покойного, всесокрушающий запах и объевшиеся, лениво жужжащие трупные мухи. Аргайл отступил на два шага, быстро повернулся и отправил в угол все, что оставалось в желудке от завтрака.
Это напряжение лишило его сил, и он, стараясь прийти в себя и отворачиваясь от Бралля, присел на диван. Теперь его мучило смущение, хотя, здраво рассуждая, в сложившихся обстоятельствах его реакция была вполне естественной. Всякого бы стошнило, уговаривал он себя, ковыляя в ту сторону, где, как смутно помнил, находился туалет.
А потом, сознавая, что и так уничтожил в доме достаточно улик, направился к передней двери, чтобы присоединиться к Флавии. Дверь оказалась закрытой на ключ, но не на засов, а самого ключа не было. А задняя дверь была заперта на замок и на задвижку. Аргайл немного поразмышлял об этом и пошел открывать большое окно в столовой, после чего распахнул ставни и таким путем выбрался наружу.
Флавия все еще сидела на камне и размышляла о тяготах жизни, но, увидев, каким способом эвакуировался из дома её компаньон, искренне изумилась, а заметив его бледность, не на шутку встревожилась.
— Бралль там, — сообщил ей Аргайл. — Мертвый.
— И он тоже? — Новость ее, конечно, удивила, однако не настолько, как англичанина. — Убит или скончался естественной смертью? Ведь ему все-таки за восемьдесят.
— Ты куда?
— Хочу посмотреть сама, — отозвалась Флавия, направляясь к окну.
— Не стоит. — Аргайл бросился за ней вдогонку. С одной стороны, он хотел оградить спутницу от отвратительного вида смерти, а с другой — скрыть следы собственной реакции на скорбное зрелище. — Ты же говорила, что не любишь покойников.
Но разве Флавию переубедишь.
— Ну и запашок, — скривилась она. — Где Бралль?
Аргайл провел ее в кабинет. Флавия от отвращения наморщила нос и все тщательно осмотрела. Она побледнела, но съеденное удержала в себе — как обычно, ее пищеварительный тракт оказался выносливее, чем у Аргайла.
— Представляю, что ты испытываешь, — заботливо проговорил он, когда они выходили из дома. — Как по-твоему, что нам теперь следует делать?
Флавия решила, что им необходимо сделать две вещи. Аргайл вернется в деревню и вызовет полицию. А затем позвонит Жану Женэ — парижскому аlter еgо [10] генерала Боттандо — и объяснит, что случилось. Она же останется на месте и немного позанимается расследованием. Но сначала еще посидит снаружи на камне, чтобы очухаться.
— Ты себя нормально чувствуешь? — спросил ее Аргайл, прежде чем отбыть.
Флавия молча покачала головой, встала и разревелась. Ее сотрясали мощные, горестные рыдания: вот уже несколько дней она билась с этим делом, и каждый раз, как только намечался прогресс, он тут же оборачивался крахом. Раз в два дня она с завидной регулярностью находила новый труп и от этого испытывала замешательство и еще отчетливее сознавала, какое отвратное получила задание. Держаться собранно и профессионально оказалось не так-то просто.
— О, моя дорогая. — Аргайл был искренне удивлен. Он хотел ее успокоить, обнял, и она крепко прижалась к нему всем телом.
— Иногда мне кажется, я не гожусь для этой работы. Не создана для нее.
Глубоко тронутый, Аргайл молча баюкал ее и гладил по волосам. Он привык к ее вспышкам, но эта сторона ее характера оказалась для него в новинку.
— Годишься, — проговорил он. — Во всяком случае, лучше, чем я. Тебе по крайней мере не стало там дурно.
Флавия рассмеялась, шмыгнула носом и снова всхлипнула.
— Если хочешь, мы можем уехать и обо всем забыть, — предложил Аргайл.
Она отстранилась, достала из кармана тонюсенький платочек, последний раз высморкалась и снова хлюпнула носом. А затем яростно затрясла головой.
— Ну уж нет. Давай иди. А я сожму зубы и буду расхлебывать это дерьмо.
Флавия подождала, пока он не скрылся из вида, а потом, с большой неохотой и все еще дрожа, принудила себя вернуться в дом. Вот уж чего она хотела меньше всего и прекрасно сознавала, что поступала непрофессионально и неэтично. Она была итальянкой и не имела права совать свой нос в расследование убийства француза на французской территории — не могла ни осматривать, тем более трогать руками что-либо на месте преступления.
В этом-то и состояла проблема. Французы накопают улик, но скорее всего не сумеют определить, что из них существенное, если таковое вообще найдется в доме. В обычном случае все было бы прекрасно — через какое-то время информация поступила бы к ним по каналам Женэ. Но Флавия не забыла о неотлагательных бюджетных делах — время поджимало, часы неумолимо тикали. Боттандо требовал решения, от которого зависела и ее собственная работа. В этих обстоятельствах самое разумное было по-быстрому разнюхать, что к чему, пока не наехали местные ищейки и не наложили всевозможные территориальные запреты.
«Разнюхать» — удачное словцо. Флавия прикинула, что до приезда полиции оставалось минут сорок и минут десять до того, как ей сделается дурно. Она взяла себя в руки и, двигаясь очень осторожно, чтобы не нарушить улик и не оставить следов, приступила к неприятному занятию обыска стола Бралля. Он был завален бумагами, но Флавия не нашла ничего интересного, если не считать его ответа колледжу Джонса в штате Массачусетс. Бралль благодарил за приглашение написать отзыв о работе Джеймса Миллера, но отказывался по той причине, что вышел в отставку, и рекомендовал вместо себя Мастерсон. Это уже было известно. Флавия немного подумала, сложила письмо и сунула в сумочку. Так, на всякий случай.
Под столом валялся ежедневник — очень полезное чтиво. В клеточке от третьего октября старческим паучьим почерком было выведено: «Санкт-Галлен». Это они тоже знали. Но подтверждение никогда не помешает. Оставалось выяснить, что Бралль и Мастерсон там делали.