Страница:
— Ну как хотите. В тридцатые годы в Германии произошли большие перемены. Как и многие другие французские евреи, Гартунг имел там родственников. Он одним из первых понял, что Гитлер пришел всерьез и надолго. С этого момента Жюль Гартунг начал вести двойную политику: он помогал немецким евреям и в то же время соблюдал внешнюю лояльность по отношению к немецким властям и французским правым.
Сейчас, спустя годы, ясно видно, что это была политика оппортунизма. Гартунгу не хватило принципиальности. Но в то время это не казалось столь очевидным. Практически все население Франции смирилось с новой властью, а некоторые поддерживали правых даже более активно, чем Гартунг. Люди были готовы на все ради того, чтобы спасти себя и свои семьи.
— Но Гартунг к ним не относился.
— Как вам сказать… он хотел, чтобы его фабрики продолжали работать. Это ему удалось: как ни странно, немцы не тронули его предприятий. Гартунг объяснял это тем, что его фабрики производили товары первой необходимости. Кроме того, он платил немцам щедрые взятки. При этом не забывал жаловаться, что его запасы тают день ото дня.
Жена Гартунга была намного моложе его и придерживалась совсем иных политических взглядов. Ив думаю, чтобы они были по-настоящему близки, но со стороны их брак казался счастливым. Потом жена Гартунга вступила в ряды Сопротивления» Конечно, о серьезных операциях она мужу не рассказывала, однако кое-что он все-таки знал, и даже этой малости хватило, чтобы значительная часть организации, в которой состояла Генриетта, провалилась.
— Простите, что перебиваю, — быстро сказала Флавия, поднимая голову от блокнота, где делала пометки, — а остальные члены его семьи покинули Францию во время войны?
— Гартунг с женой никуда не уезжали, а сына они переправили за границу.
— Понятно. Все сходится. Простите. Продолжайте, пожалуйста.
— Ничего. Жена Гартунга работала в подразделении под кодовым названием «Пилот». Вы что-нибудь слышали о нем?
— Совсем немного.
— Тогда все группы — участники Сопротивления имели кодовые названия: так удобнее для связистов, а в Англии коды использовали из соображений секретности. Все группы были строго изолированы друг от друга, чтобы в случае провала одной из них сохранить всю организацию. «Пилот» являлся составляющей большой группы под названием «Паскаль». В общей сложности в ее работу было вовлечено около ста пятидесяти человек.
Тюильер протер очки и немного помолчал, собираясь с мыслями. Флавия благодарно ждала.
— В «Пилоте» поползли слухи о провокаторе. Такие Слухи неизбежно возникают, когда люди работают в обстановке секретности. Страх провала пробуждает в людях недоверчивость и подозрительность. Однако здесь имели место и некоторые факты. Операции начали проваливаться одна за другой: когда диверсанты приходили на место, в засаде их ждали немцы.
Руководитель «Пилота» решил поставить провокатору ловушку. Он разработал фальшивую операцию и сообщил о ней только Гартунгу. План сработал: Гартунг бежал из страны, но сначала проинформировал немцев, и те моментально среагировали. Должно быть, он знал гораздо больше, чем предполагали члены ячейки, потому что в течение двенадцати часов была схвачена вся группа «Пилот». Ускользнуть удалось лишь небольшой горстке людей — они потом выступили свидетелями, когда Гартунга судили как военного преступника.
— А его жена?
— Она была арестована и скорее всего казнена. Муж даже не попытался спасти ее. Очевидно, это было одним из условий сделки: он выдает немцам всю группу, а они не препятствуют ему в выезде из страны.
Флавия долго смотрела на директора архива отсутствующим взглядом, кивая в такт собственным мыслям.
— Все эти сведения были в исчезнувшей папке?
— Большая часть.
— Они базируются на материале, собранном обвинителем?
— Не совсем. Материалы обвинения не разглашаются вплоть до самого суда, а в данном случае суд не состоялся. Но я полагаю, там было все то же самое; я сужу об этом по тем обрывочным сведениям, которые просачивались в газеты.
— Как сложилась жизнь Гартунга после войны? Я слышала, он вернулся и был арестован.
— Да, это верно. В процессе следствия он понял, что обвинения, выдвинутые против него, слишком серьезны, и предвидел, каким будет вердикт судей. Он предпочел не дожидаться гильотины и покончил жизнь самоубийством.
— Насколько достоверна информация, что именно он был провокатором?
— Это абсолютно точная информация. Мы сами расспрашивали некоторых свидетелей для полноты картины.
— И что они вам говорили?
Тюильер улыбнулся.
— Вы хотите от меня слишком многого. Это было давно, и сейчас я уже не помню подробностей. Могу назвать только их имена, хотя вряд ли они вам пригодятся.
— На всякий случай мне хотелось бы знать их.
Тюильер просил подождать и проводил Флавию в картотеку.
— Возможно, это займет какое-то время, — предупредил он.
У Флавии оставалось еще одно дело, и она снова подошла к женщине, встретившей ее на входе.
— Я понимаю, что моя просьба несколько необычна, — начала она, когда женщина приветливо улыбнулась ей и спросила, чем может быть полезна. — Но все же: это будет очень некрасиво, если я спрошу, кто еще интересовался моей папкой? Конечно, это паранойя, я знаю. Но вдруг этот человек делал какие-то записи и мог бы мне помочь…
— Вообще-то это не в наших правилах, — замялась женщина, — но, учитывая особые обстоятельства…
Она выдвинула ящик тумбочки и достала журнал.
— К сожалению, мы не храним информацию в компьютерах, приходится все записывать от руки. Давайте посмотрим. Кажется, это было несколько месяцев назад. Я находилась в отпуске, иначе я бы сразу сказала.
Флавия быстро пролистала журнал, нахмурилась, пролистала еще раз. В журнале совершенно четко и ясно значилось имя Мюллера. Она вырвала страницу и спрятала в сумку — чтобы не пропала, когда она придет сюда в следующий раз.
После этого она снова пошла к Тюильеру, который все еще рылся в картотеке.
— О, дорогая, боюсь, я не сумею вам помочь. — Он развел руками. — Я нашел только одного человека. Остальные карточки тоже куда-то запропастились.
— Какая жалость, — сухо уронила Флавия.
Он протянул ей карточку, где от руки были вписаны имя и английский адрес.
— Кто такой этот Г. Ричардс?
— Понятия не имею. Наверное, кто-нибудь из офицеров союзных войск британской армии. У нас огромное количество перекрестных ссылок на материалы в других библиотеках и центрах. Эта, как вы можете видеть по номеру, имеет отношение к архиву министерства юстиции. Она хранилась отдельно, поэтому, видимо, и не пропала. Должно быть, этот человек давал показания для суда.
— И вы не знаете, какое отношение имел этот человек к, делу Гартунга?
— Даже не догадываюсь. Я полагаю, в министерстве юстиции ваш запрос будет отклонен. То есть я знаю это наверняка: материалы суда по-прежнему засекречены.
— А вы не знаете хотя бы, жив этот человек или нет?
— Боюсь, что не знаю.
ГЛАВА 14
ГЛАВА 15
Сейчас, спустя годы, ясно видно, что это была политика оппортунизма. Гартунгу не хватило принципиальности. Но в то время это не казалось столь очевидным. Практически все население Франции смирилось с новой властью, а некоторые поддерживали правых даже более активно, чем Гартунг. Люди были готовы на все ради того, чтобы спасти себя и свои семьи.
— Но Гартунг к ним не относился.
— Как вам сказать… он хотел, чтобы его фабрики продолжали работать. Это ему удалось: как ни странно, немцы не тронули его предприятий. Гартунг объяснял это тем, что его фабрики производили товары первой необходимости. Кроме того, он платил немцам щедрые взятки. При этом не забывал жаловаться, что его запасы тают день ото дня.
Жена Гартунга была намного моложе его и придерживалась совсем иных политических взглядов. Ив думаю, чтобы они были по-настоящему близки, но со стороны их брак казался счастливым. Потом жена Гартунга вступила в ряды Сопротивления» Конечно, о серьезных операциях она мужу не рассказывала, однако кое-что он все-таки знал, и даже этой малости хватило, чтобы значительная часть организации, в которой состояла Генриетта, провалилась.
— Простите, что перебиваю, — быстро сказала Флавия, поднимая голову от блокнота, где делала пометки, — а остальные члены его семьи покинули Францию во время войны?
— Гартунг с женой никуда не уезжали, а сына они переправили за границу.
— Понятно. Все сходится. Простите. Продолжайте, пожалуйста.
— Ничего. Жена Гартунга работала в подразделении под кодовым названием «Пилот». Вы что-нибудь слышали о нем?
— Совсем немного.
— Тогда все группы — участники Сопротивления имели кодовые названия: так удобнее для связистов, а в Англии коды использовали из соображений секретности. Все группы были строго изолированы друг от друга, чтобы в случае провала одной из них сохранить всю организацию. «Пилот» являлся составляющей большой группы под названием «Паскаль». В общей сложности в ее работу было вовлечено около ста пятидесяти человек.
Тюильер протер очки и немного помолчал, собираясь с мыслями. Флавия благодарно ждала.
— В «Пилоте» поползли слухи о провокаторе. Такие Слухи неизбежно возникают, когда люди работают в обстановке секретности. Страх провала пробуждает в людях недоверчивость и подозрительность. Однако здесь имели место и некоторые факты. Операции начали проваливаться одна за другой: когда диверсанты приходили на место, в засаде их ждали немцы.
Руководитель «Пилота» решил поставить провокатору ловушку. Он разработал фальшивую операцию и сообщил о ней только Гартунгу. План сработал: Гартунг бежал из страны, но сначала проинформировал немцев, и те моментально среагировали. Должно быть, он знал гораздо больше, чем предполагали члены ячейки, потому что в течение двенадцати часов была схвачена вся группа «Пилот». Ускользнуть удалось лишь небольшой горстке людей — они потом выступили свидетелями, когда Гартунга судили как военного преступника.
— А его жена?
— Она была арестована и скорее всего казнена. Муж даже не попытался спасти ее. Очевидно, это было одним из условий сделки: он выдает немцам всю группу, а они не препятствуют ему в выезде из страны.
Флавия долго смотрела на директора архива отсутствующим взглядом, кивая в такт собственным мыслям.
— Все эти сведения были в исчезнувшей папке?
— Большая часть.
— Они базируются на материале, собранном обвинителем?
— Не совсем. Материалы обвинения не разглашаются вплоть до самого суда, а в данном случае суд не состоялся. Но я полагаю, там было все то же самое; я сужу об этом по тем обрывочным сведениям, которые просачивались в газеты.
— Как сложилась жизнь Гартунга после войны? Я слышала, он вернулся и был арестован.
— Да, это верно. В процессе следствия он понял, что обвинения, выдвинутые против него, слишком серьезны, и предвидел, каким будет вердикт судей. Он предпочел не дожидаться гильотины и покончил жизнь самоубийством.
— Насколько достоверна информация, что именно он был провокатором?
— Это абсолютно точная информация. Мы сами расспрашивали некоторых свидетелей для полноты картины.
— И что они вам говорили?
Тюильер улыбнулся.
— Вы хотите от меня слишком многого. Это было давно, и сейчас я уже не помню подробностей. Могу назвать только их имена, хотя вряд ли они вам пригодятся.
— На всякий случай мне хотелось бы знать их.
Тюильер просил подождать и проводил Флавию в картотеку.
— Возможно, это займет какое-то время, — предупредил он.
У Флавии оставалось еще одно дело, и она снова подошла к женщине, встретившей ее на входе.
— Я понимаю, что моя просьба несколько необычна, — начала она, когда женщина приветливо улыбнулась ей и спросила, чем может быть полезна. — Но все же: это будет очень некрасиво, если я спрошу, кто еще интересовался моей папкой? Конечно, это паранойя, я знаю. Но вдруг этот человек делал какие-то записи и мог бы мне помочь…
— Вообще-то это не в наших правилах, — замялась женщина, — но, учитывая особые обстоятельства…
Она выдвинула ящик тумбочки и достала журнал.
— К сожалению, мы не храним информацию в компьютерах, приходится все записывать от руки. Давайте посмотрим. Кажется, это было несколько месяцев назад. Я находилась в отпуске, иначе я бы сразу сказала.
Флавия быстро пролистала журнал, нахмурилась, пролистала еще раз. В журнале совершенно четко и ясно значилось имя Мюллера. Она вырвала страницу и спрятала в сумку — чтобы не пропала, когда она придет сюда в следующий раз.
После этого она снова пошла к Тюильеру, который все еще рылся в картотеке.
— О, дорогая, боюсь, я не сумею вам помочь. — Он развел руками. — Я нашел только одного человека. Остальные карточки тоже куда-то запропастились.
— Какая жалость, — сухо уронила Флавия.
Он протянул ей карточку, где от руки были вписаны имя и английский адрес.
— Кто такой этот Г. Ричардс?
— Понятия не имею. Наверное, кто-нибудь из офицеров союзных войск британской армии. У нас огромное количество перекрестных ссылок на материалы в других библиотеках и центрах. Эта, как вы можете видеть по номеру, имеет отношение к архиву министерства юстиции. Она хранилась отдельно, поэтому, видимо, и не пропала. Должно быть, этот человек давал показания для суда.
— И вы не знаете, какое отношение имел этот человек к, делу Гартунга?
— Даже не догадываюсь. Я полагаю, в министерстве юстиции ваш запрос будет отклонен. То есть я знаю это наверняка: материалы суда по-прежнему засекречены.
— А вы не знаете хотя бы, жив этот человек или нет?
— Боюсь, что не знаю.
ГЛАВА 14
Страшно довольный собой, Аргайл пришел в кафе на улице Рамбуто, где они уговорились встретиться с Флавией. Весь день он просидел в Национальной библиотеке, отчаянно воюя с аппаратом для просмотра микрофишей [6], и вышел из этой битвы победителем. Возможно, его зрение никогда уже не восстановится после такого напряжения, но зато он сможет порадовать Флавию новостями. Он уже предвкушал, как они сядут друг против друга и она будет покачивать головой, слушая о его открытиях, и говорить ему, какой он умный.
Флавия еще не пришла. Джонатан сел за столик в углу, заказал аперитив и тихонько мурлыкал про себя песенку. Через несколько минут чья-то рука легла ему на плечо. С широкой улыбкой он обернулся:
— О, дорогая, это ты…
Слова замерли у него на губах. Перед ним стоял мужчина, который украл у него картину на вокзале, после пытался похитить Флавию и, предположительно, имел на своей совести уже не одно убийство. Аргайл где-то читал, что если человек совершил одно убийство, то решиться на следующее ему уже гораздо легче. Ну а третье, наверное, взволнует его не больше, чем поход в супермаркет. Почему-то от этой мысли Аргайл не почувствовал себя счастливее.
— Добрый вечер, мистер Аргайл, — сказал незнакомец. — Я присяду, не возражаете?
— Чувствуйте себя как дома, — ответил Аргайл; стараясь скрыть волнение. — Только, боюсь, мы до сих пор не представлены друг другу.
Не похоже было, чтобы мужчина с небольшим шрамом над левой бровью собирался исправить эту оплошность. Он присел на стул у окна и виновато смотрел на Аргайла.
— Не будете ли вы столь любезны сообщить мне, когда вернется ваша подруга? — спросил он тоном человека, который чувствует за собой полное право задавать вопросы и требовать на них ответа.
— А зачем вам это знать? — осторожно поинтересовался Аргайл.
— Просто мне хотелось бы с ней побеседовать. Мы стали настолько часто сталкиваться друг с другом, что мне показалось неплохой идеей прояснить некоторые детали. До сих пор всякий раз, когда мы встречались, кто-нибудь из вас пытался меня ударить. Честно говоря, я уже подустал от этого.
— Мне жаль.
— Хм-м… Кроме того, мне кажется, нас объединяет интерес к одной и той же картине. И ваш интерес я начинаю находить утомительным.
— Что вы говорите? Отчего же? — с вызовом спросил Аргайл, прикидывая, стоит ли говорить ему, что картина уже вернулась к хозяину. Раз он так жаждал завладеть ею, то ему, вероятно, будет досадно узнать, что по милости Аргайла она опять уплыла у него из рук.
— Мне кажется, в данных обстоятельствах вопросы должен задавать я.
— Ну что ж, валяйте.
— Вы торгуете картинами, верно?
— Да.
— А ваша приятельница? Как ее зовут?
— Флавия. Ди Стефано. Флавия ди Стефано.
После этих слов повисло молчание — так бывает на вечеринке, когда рядом сажают малознакомых людей. Аргайл даже невольно улыбнулся ободряющей улыбкой в надежде, что незнакомец скажет что-нибудь еще, но нет. Бедняга. Сначала Аргайл наставил ему синяков, а потом спасители Флавии пересчитали ему ребра и врезали бутылкой по голове. Под глазом у мужчины красовался пластырь.
— Угадай, что я разведала? — спросила Флавия, подходя к Аргайлу.
— Да, расскажите, нам будет интересно послушать, — подал голос француз.
Итальянка чертыхнулась.
Одной из особенностей Флавии было то, что в кризисных ситуациях она действовала рефлекторно. Увидев француза, она отступила на шаг, раскрутила сумку, которую держала в руках, и с силой метнула ему в голову. Учитывая, что в сумке лежали продукты, закупленные ею на ближайшую неделю, скорость и вес сумки были впечатляющими. Сумка попала мужчине в висок, и на несколько секунд он утратил равновесие. Не давая ему опомниться, девушка схватила со стола маленькую вазочку и яростно швырнула ее в том же направлении, что и сумку. Француз громко застонал и упал на пол, ударившись головой. Флавия победно посмотрела на Аргайла. В который раз она спасает его. И что бы он без нее делал?
— Ты как ротвейлер, — сказал Аргайл, выбегая вместе с ней из кафе. — Он вел себя очень мирно.
— Не отставай! — возбужденно крикнула она и вклинилась в толпу туристов.
Точно не немцы, подумала она, прокладывая дорогу локтями. Для датчан их слишком много — тут практически все население Дании. Возможно, чехи. Но независимо от национальности туристы оказались очень милыми людьми и ничуть не обиделись на неожиданное вторжение в свои ряды.
Француз опомнился на удивление быстро — беглецы выскочили из толпы всего лишь с пятисекундным отрывом. Не сговариваясь, они потопали вниз по пешеходной улице.
Однако француз пребывал в отличной форме — наверное, следил за собой. Может быть, даже ездил на работу на велосипеде. Флавия с Аргайлом не любили заниматься спортом, и, хотя в рывке оба были достаточно сильны, на длинной дистанции отсутствие тренировки давало себя знать.
Уже почти настигнув их, француз совершил роковую ошибку.
— Полиция! — закричал он. — Держите их!
Французы, особенно молодые парижане, принимают горячее участие в общественной жизни — сказывается революционное прошлое их отцов. И полицейские — даже те, кто выдает себя за них, — вызывают у них активное неприятие; не успел француз выкрикнуть слово «полиция», как вся улица пришла в готовность оказать ей сопротивление. Штатские граждане мгновенно оценили ситуацию и поняли, что парочка, пытающаяся скрыться от правосудия, будет вот-вот схвачена.
С чувством братской солидарности, которую парижане всасывают с молоком матери, народ сплотил свои ряды, прикрывая беглецов. Флавия бросила беглый взгляд через плечо и увидела, как сразу четыре ноги выставились наперерез их преследователю. Первые две он успешно перепрыгнул, третью обежал, а обладатель четвертой, возмущенный подобным надувательством, резко ткнул его кулаком под ребра, отчего тот рухнул на тротуар как подкошенный.
К несчастью, он оказался поразительно крепким парнем. Откатившись в сторону, человек со шрамом снова вскочил на ноги и продолжил преследование.
К тому времени беглецы оказались в непосредственной близости от «Базара» — самого красивого супермаркета Европы. К сожалению, позднее в подражание центру Помпиду к нему пристроили длинное плоское здание с неряшливыми торговыми рядами, тянувшимися вплоть до влажных и временами удушливых берегов Сены. Лучшее место для укрытия трудно вообразить. Всякий раз, попадая туда, Аргайл не мог найти выход и долго плутал по подземным улицам; при этом никто, абсолютно никто не мог подсказать ему, где находится выход.
Сообразив, что у них появился шанс оторваться, Аргайл перехватил лидерство у Флавии и потащил ее за собой.
Супермаркет был оснащен эскалаторами, отделенными друг от друга гладкими, ровными, блестящими металлическими перекрытиями. Дети обожали скатываться с этих «горок», несмотря на яростные протесты администрации. Флавия иногда упрекала Аргайла за его нелепую страсть к детским удовольствиям, и сейчас, ему представился случай доказать ей, что из ребяческой забавы можно извлечь и некоторую пользу.
Вспрыгнув на перекрытие, Джонатан лихо скатился вниз. Если бы не серьезность положения, он не удержался бы и сопроводил катание радостным воплем — он столько лет отказывал себе в этом удовольствии.
Флавия последовала за ним, радуясь, что надела джинсы. Оказавшись внизу, они побежали к другому эскалатору, который доставил их на второй этаж. Здесь им показалось, что они оторвались.
— Куда теперь? — спросила Флавия.
— Не спрашивай меня. Куда ты хотела бы поехать?
— Я хочу в Глостершир.
— Куда?!
— Это графство в Англии, — объяснила она.
— Да нет, я знаю, где это… ладно, не важно. Бежим.
Они снова побежали по коридору, свернули налево, затем направо, снова налево; пытаясь сбить француза со следа, пролетели насквозь ресторан быстрого питания и несколько павильонов с одеждой.
Француз, по-видимому, не выдержал гонки. Они больше не слышали за спиной тяжелого топота ног и, медленно приходя в себя, перевели дух.
Но только они, отдуваясь, завернули за угол, как с ужасом осознали, что вернулись туда, откуда начинали свой путь, и почти сразу увидели француза — всего в каких-то шести футах от себя. Он сардонически улыбнулся и побежал им наперерез.
Совершив крутой разворот, молодые люди скатились по эскалатору, но на этот раз француз не отстал и мчался за ними по коридору с отрывом не больше секунды.
Они носились по супермаркету, пока случайно не оказались в метро. Здесь дорогу им преградили турникеты. На этот раз пример показала Флавия. С ловкостью олимпийского атлета, преодолевающего четырехсотметровку с препятствиями, она на бегу перемахнула турникет, раздраженно клацнувший под ней железными лапами, и вызвала своим стильным маневром одобрительный смех праздношатающихся подростков в углу и громкий возмущенный протест билетера.
Аргайл оказался на другой стороне турникета, задержавшись лишь на полсекунды, и выполнил трюк не менее успешно, хотя, возможно, не столь элегантно. К счастью, именно в этот момент терпение блюстителей порядка истощилось. Женщину, которая находилась уже в самом конце платформы, было не догнать; второй правонарушитель тоже успел отдалиться на недосягаемое расстояние. Зато третий получил по полной программе. С победным криком билетер прыгнул вперед и опустил мощную длань на плечо последнего из шайки, не позволив ему перемахнуть через турникет.
Аргайл слышал, как сзади него раздались яростные крики француза, оказавшего отчаянное сопротивление при аресте за попытку сэкономить шесть франков двадцать сантимов на входе в метро.
За два часа до отхода пароходного поезда [7] в Англию с Северного вокзала Аргайл получил возможность взглянуть на свою подругу совершенно новыми глазами. Они были знакомы уже несколько лет, и он привык думать о ней как о законопослушной гражданке. Тем более что по долгу службы она сама стояла на страже закона. Но и в обыденной жизни она исправно платила налоги — по крайней мере большую часть — и не парковала машину в неположенных местах, за исключением тех случаев, когда на парковке не было свободных мест.
— У меня нет другого выхода, — сказала она в оправдание своему поступку, так изумившему Аргайла.
Париж стал для нас слишком опасным местом, и я не виновата, что за нами гонится, стая сумасшедших лунатиков. Я также не виновата, что — свидетели, проходящие по делу, оказались разбросаны, по всей Европе.
Все это было правдой, но как-то слишком легко она вошла в новую для себя роль.
Она решилась на этот шаг, когда выяснилось, что у Джонатана закончились деньги, а в железнодорожной кассе — билеты. Надеяться, что на всем протяжении пути в Лондон их ни разу не попросят предъявить билеты, было нелепо, а без денег, как известно, билеты не продают. В общей сложности они наскребли тридцать пять франков. Аргайл уже собрался воспользоваться кредитной карточкой «Visa», когда Флавия указала ему на объявление, где черным па белому было написано, что все билеты на девятичасовой поезд проданы.
После этого она куда-то исчезла, а через десять минут вернулась и с хитрой улыбкой помахала билетами. Аргайл был в шоке и просто утратил, дар речи, узнав, каким образом она завладела билетами.
— Ты, залезла кому-то в карман? — с усилием выдавил он.
— Это оказалось так легко, — невозмутимо ответила Флавия. — Идешь в кафе, садишься за столик…
— Но…
— Не, переживай, этот пассажир не, обеднеет: Я не ворую деньги у кого попало. Уверяю тебя: у него хватит средств, чтобы купить другие билеты. Кстати, я заодно одолжила у него пару сотен франков.
— Флавия!
— Все в порядке. Они нам понадобятся. К тому же у него еще осталась куча денег. Если тебя это так волнует, по возвращении в Рим я вышлю ему эти двести франков обратно — в бумажнике есть адрес. И вообще: если ты такой честный, отнеси ему свой билет и сиди тут, жди нашего общего друга.
Аргайлу было нелегко заглушить голос совести, но в конце концов ей пришлось замолчать, тем более что дело было уже сделано. Флавия решительно направилась к поезду, и Джонатан с тяжелым сердцем потащился за ней. Они заняли свои места и до самого отправления тревожно выглядывали в окно, вздрагивая при появлении каждого нового пассажира. Под разными предлогами то Флавия, то Аргайл вскакивали с места, бежали в тамбур и, высунув голову в дверь, пристально всматривались в лица людей, толпившихся на перроне. Их беспрестанное ерзанье и беготня вызвали недовольство соседей, но парочке было не до них. У обоих вырвался протяжный вздох облегчения, когда поезд, лязгнув колодками, начал медленными толчками двигаться вперед.
— Ну, что теперь будем делать? — спросил Аргайл, как только поезд набрал скорость и бесцветные окраины северного Парижа скрылись из глаз.
— Не знаю, как ты, а я хочу есть. Я уже умираю от голода.
Они встали и под неодобрительными взглядами соседей направились в вагон-ресторан, торопясь занять свободные места. Аргайл уже смирился с неизбежными неприятностями и решил кутнуть на полную катушку. В сравнении с тем, что ему пришлось пережить за последние несколько дней, грубые банковские послания с требованием уплатить долг и объяснения с хамоватым менеджером банка казались сущей мелочью.
Для начала Джонатан заказал два коктейля с шампанским. Им повезло: Флавия украла билеты в вагон первого класса.
Подкрепившись, Флавия рассказала о результатах похода в архив еврейского центра.
— Ты уверена, что Ричардс живет по указанному адресу?
— Нет, конечно: этой карточке уже лет сорок. К тому же нет никакой гарантии, что Ричардс еще жив. Но сорок лет назад он жил в графстве Глостершир.
Они помолчали, уткнувшись в тарелки.
— У тебя правда осталось только семь франков? — спросила немного погодя Флавия. — А у меня двадцать. Плюс те двести, что я…
— В Лондоне мы сможем отлично поразвлечься на эти деньги. Что ты предпочитаешь: поездку на автобусе или стакан воды?
Она молчала, задумчиво глядя в окно.
— Флавия! Флавия!
— Хм-м, извини. Что ты сказал?
— Ничего. Пустой треп. О чем ты задумалась?
— О Жанэ. Он был так дружен с Боттандо. Почему он вдруг начал ставить нам палки в колеса? Ладно, в конце концов, это не моя вина. А как твои успехи?
— Мои? — небрежно переспросил Аргайл. — Да как тебе сказать… Я всего лишь совершил огромный прорыв в нашем расследовании — вывел Рукселя на чистую воду. Я поймал его на лжи. Не знаю, насколько это серьезно…
Своим самодовольным видом он заработал испепеляющий взгляд.
— Полдня я читал старые газеты — за сорок пятый и сорок шестой годы.
— Искал информацию о Гартунге?
— Ну разумеется. Газеты очень подробно освещали его возвращение, арест и самоубийство. Сейчас об этом забыли, но тогда событие всколыхнуло всю страну. Кстати, занятное чтение, я не мог оторваться. Но главное в другом: из газет я уяснил одну вещь, которую в принципе мы уже знали.
— И что же это? — Флавия подобралась, ожидая ответа.
— А то, что в начале своей карьеры Руксель работал в комиссии, занимавшейся военными преступниками.
— Я знаю. Он сам говорил тебе об этом.
— Да, за исключением одной маленькой подробности: оказывается, в его обязанности входил сбор доказательств для обвинения.
— В том числе по делу Гартунга?
— В первую очередь. Руксель последний видел Гартунга живым. Так пишут газеты. Вечером Руксель допрашивал его в камере, а ночью Гартунг повесился. Почему-то этот факт выпал из его памяти. «Я слышал об этом», — сказал он мне. Я уверен: он знает об этом деле гораздо больше, чем говорит.
— Возможно, ему неприятно вспоминать о войне.
— Почему? Он не совершил ничего постыдного. Никогда не состоял на службе у фашистов. Что ему скрывать?
Флавия отодвинула тарелку, почувствовав внезапную усталость: слишком много на нее навалилось за один день. Сейчас, когда они были на полпути к спасению или хотя бы к передышке, силы оставили ее. Отрицательно мотнув головой на предложение Джонатана заказать кофе, она сказала, что идет в купе спать.
— Все, больше ни о чем меня не спрашивай. Я хочу хотя бы несколько часов не думать об этом деле. Быть может, ответ ждет нас в Глостершире.
Флавия еще не пришла. Джонатан сел за столик в углу, заказал аперитив и тихонько мурлыкал про себя песенку. Через несколько минут чья-то рука легла ему на плечо. С широкой улыбкой он обернулся:
— О, дорогая, это ты…
Слова замерли у него на губах. Перед ним стоял мужчина, который украл у него картину на вокзале, после пытался похитить Флавию и, предположительно, имел на своей совести уже не одно убийство. Аргайл где-то читал, что если человек совершил одно убийство, то решиться на следующее ему уже гораздо легче. Ну а третье, наверное, взволнует его не больше, чем поход в супермаркет. Почему-то от этой мысли Аргайл не почувствовал себя счастливее.
— Добрый вечер, мистер Аргайл, — сказал незнакомец. — Я присяду, не возражаете?
— Чувствуйте себя как дома, — ответил Аргайл; стараясь скрыть волнение. — Только, боюсь, мы до сих пор не представлены друг другу.
Не похоже было, чтобы мужчина с небольшим шрамом над левой бровью собирался исправить эту оплошность. Он присел на стул у окна и виновато смотрел на Аргайла.
— Не будете ли вы столь любезны сообщить мне, когда вернется ваша подруга? — спросил он тоном человека, который чувствует за собой полное право задавать вопросы и требовать на них ответа.
— А зачем вам это знать? — осторожно поинтересовался Аргайл.
— Просто мне хотелось бы с ней побеседовать. Мы стали настолько часто сталкиваться друг с другом, что мне показалось неплохой идеей прояснить некоторые детали. До сих пор всякий раз, когда мы встречались, кто-нибудь из вас пытался меня ударить. Честно говоря, я уже подустал от этого.
— Мне жаль.
— Хм-м… Кроме того, мне кажется, нас объединяет интерес к одной и той же картине. И ваш интерес я начинаю находить утомительным.
— Что вы говорите? Отчего же? — с вызовом спросил Аргайл, прикидывая, стоит ли говорить ему, что картина уже вернулась к хозяину. Раз он так жаждал завладеть ею, то ему, вероятно, будет досадно узнать, что по милости Аргайла она опять уплыла у него из рук.
— Мне кажется, в данных обстоятельствах вопросы должен задавать я.
— Ну что ж, валяйте.
— Вы торгуете картинами, верно?
— Да.
— А ваша приятельница? Как ее зовут?
— Флавия. Ди Стефано. Флавия ди Стефано.
После этих слов повисло молчание — так бывает на вечеринке, когда рядом сажают малознакомых людей. Аргайл даже невольно улыбнулся ободряющей улыбкой в надежде, что незнакомец скажет что-нибудь еще, но нет. Бедняга. Сначала Аргайл наставил ему синяков, а потом спасители Флавии пересчитали ему ребра и врезали бутылкой по голове. Под глазом у мужчины красовался пластырь.
— Угадай, что я разведала? — спросила Флавия, подходя к Аргайлу.
— Да, расскажите, нам будет интересно послушать, — подал голос француз.
Итальянка чертыхнулась.
Одной из особенностей Флавии было то, что в кризисных ситуациях она действовала рефлекторно. Увидев француза, она отступила на шаг, раскрутила сумку, которую держала в руках, и с силой метнула ему в голову. Учитывая, что в сумке лежали продукты, закупленные ею на ближайшую неделю, скорость и вес сумки были впечатляющими. Сумка попала мужчине в висок, и на несколько секунд он утратил равновесие. Не давая ему опомниться, девушка схватила со стола маленькую вазочку и яростно швырнула ее в том же направлении, что и сумку. Француз громко застонал и упал на пол, ударившись головой. Флавия победно посмотрела на Аргайла. В который раз она спасает его. И что бы он без нее делал?
— Ты как ротвейлер, — сказал Аргайл, выбегая вместе с ней из кафе. — Он вел себя очень мирно.
— Не отставай! — возбужденно крикнула она и вклинилась в толпу туристов.
Точно не немцы, подумала она, прокладывая дорогу локтями. Для датчан их слишком много — тут практически все население Дании. Возможно, чехи. Но независимо от национальности туристы оказались очень милыми людьми и ничуть не обиделись на неожиданное вторжение в свои ряды.
Француз опомнился на удивление быстро — беглецы выскочили из толпы всего лишь с пятисекундным отрывом. Не сговариваясь, они потопали вниз по пешеходной улице.
Однако француз пребывал в отличной форме — наверное, следил за собой. Может быть, даже ездил на работу на велосипеде. Флавия с Аргайлом не любили заниматься спортом, и, хотя в рывке оба были достаточно сильны, на длинной дистанции отсутствие тренировки давало себя знать.
Уже почти настигнув их, француз совершил роковую ошибку.
— Полиция! — закричал он. — Держите их!
Французы, особенно молодые парижане, принимают горячее участие в общественной жизни — сказывается революционное прошлое их отцов. И полицейские — даже те, кто выдает себя за них, — вызывают у них активное неприятие; не успел француз выкрикнуть слово «полиция», как вся улица пришла в готовность оказать ей сопротивление. Штатские граждане мгновенно оценили ситуацию и поняли, что парочка, пытающаяся скрыться от правосудия, будет вот-вот схвачена.
С чувством братской солидарности, которую парижане всасывают с молоком матери, народ сплотил свои ряды, прикрывая беглецов. Флавия бросила беглый взгляд через плечо и увидела, как сразу четыре ноги выставились наперерез их преследователю. Первые две он успешно перепрыгнул, третью обежал, а обладатель четвертой, возмущенный подобным надувательством, резко ткнул его кулаком под ребра, отчего тот рухнул на тротуар как подкошенный.
К несчастью, он оказался поразительно крепким парнем. Откатившись в сторону, человек со шрамом снова вскочил на ноги и продолжил преследование.
К тому времени беглецы оказались в непосредственной близости от «Базара» — самого красивого супермаркета Европы. К сожалению, позднее в подражание центру Помпиду к нему пристроили длинное плоское здание с неряшливыми торговыми рядами, тянувшимися вплоть до влажных и временами удушливых берегов Сены. Лучшее место для укрытия трудно вообразить. Всякий раз, попадая туда, Аргайл не мог найти выход и долго плутал по подземным улицам; при этом никто, абсолютно никто не мог подсказать ему, где находится выход.
Сообразив, что у них появился шанс оторваться, Аргайл перехватил лидерство у Флавии и потащил ее за собой.
Супермаркет был оснащен эскалаторами, отделенными друг от друга гладкими, ровными, блестящими металлическими перекрытиями. Дети обожали скатываться с этих «горок», несмотря на яростные протесты администрации. Флавия иногда упрекала Аргайла за его нелепую страсть к детским удовольствиям, и сейчас, ему представился случай доказать ей, что из ребяческой забавы можно извлечь и некоторую пользу.
Вспрыгнув на перекрытие, Джонатан лихо скатился вниз. Если бы не серьезность положения, он не удержался бы и сопроводил катание радостным воплем — он столько лет отказывал себе в этом удовольствии.
Флавия последовала за ним, радуясь, что надела джинсы. Оказавшись внизу, они побежали к другому эскалатору, который доставил их на второй этаж. Здесь им показалось, что они оторвались.
— Куда теперь? — спросила Флавия.
— Не спрашивай меня. Куда ты хотела бы поехать?
— Я хочу в Глостершир.
— Куда?!
— Это графство в Англии, — объяснила она.
— Да нет, я знаю, где это… ладно, не важно. Бежим.
Они снова побежали по коридору, свернули налево, затем направо, снова налево; пытаясь сбить француза со следа, пролетели насквозь ресторан быстрого питания и несколько павильонов с одеждой.
Француз, по-видимому, не выдержал гонки. Они больше не слышали за спиной тяжелого топота ног и, медленно приходя в себя, перевели дух.
Но только они, отдуваясь, завернули за угол, как с ужасом осознали, что вернулись туда, откуда начинали свой путь, и почти сразу увидели француза — всего в каких-то шести футах от себя. Он сардонически улыбнулся и побежал им наперерез.
Совершив крутой разворот, молодые люди скатились по эскалатору, но на этот раз француз не отстал и мчался за ними по коридору с отрывом не больше секунды.
Они носились по супермаркету, пока случайно не оказались в метро. Здесь дорогу им преградили турникеты. На этот раз пример показала Флавия. С ловкостью олимпийского атлета, преодолевающего четырехсотметровку с препятствиями, она на бегу перемахнула турникет, раздраженно клацнувший под ней железными лапами, и вызвала своим стильным маневром одобрительный смех праздношатающихся подростков в углу и громкий возмущенный протест билетера.
Аргайл оказался на другой стороне турникета, задержавшись лишь на полсекунды, и выполнил трюк не менее успешно, хотя, возможно, не столь элегантно. К счастью, именно в этот момент терпение блюстителей порядка истощилось. Женщину, которая находилась уже в самом конце платформы, было не догнать; второй правонарушитель тоже успел отдалиться на недосягаемое расстояние. Зато третий получил по полной программе. С победным криком билетер прыгнул вперед и опустил мощную длань на плечо последнего из шайки, не позволив ему перемахнуть через турникет.
Аргайл слышал, как сзади него раздались яростные крики француза, оказавшего отчаянное сопротивление при аресте за попытку сэкономить шесть франков двадцать сантимов на входе в метро.
За два часа до отхода пароходного поезда [7] в Англию с Северного вокзала Аргайл получил возможность взглянуть на свою подругу совершенно новыми глазами. Они были знакомы уже несколько лет, и он привык думать о ней как о законопослушной гражданке. Тем более что по долгу службы она сама стояла на страже закона. Но и в обыденной жизни она исправно платила налоги — по крайней мере большую часть — и не парковала машину в неположенных местах, за исключением тех случаев, когда на парковке не было свободных мест.
— У меня нет другого выхода, — сказала она в оправдание своему поступку, так изумившему Аргайла.
Париж стал для нас слишком опасным местом, и я не виновата, что за нами гонится, стая сумасшедших лунатиков. Я также не виновата, что — свидетели, проходящие по делу, оказались разбросаны, по всей Европе.
Все это было правдой, но как-то слишком легко она вошла в новую для себя роль.
Она решилась на этот шаг, когда выяснилось, что у Джонатана закончились деньги, а в железнодорожной кассе — билеты. Надеяться, что на всем протяжении пути в Лондон их ни разу не попросят предъявить билеты, было нелепо, а без денег, как известно, билеты не продают. В общей сложности они наскребли тридцать пять франков. Аргайл уже собрался воспользоваться кредитной карточкой «Visa», когда Флавия указала ему на объявление, где черным па белому было написано, что все билеты на девятичасовой поезд проданы.
После этого она куда-то исчезла, а через десять минут вернулась и с хитрой улыбкой помахала билетами. Аргайл был в шоке и просто утратил, дар речи, узнав, каким образом она завладела билетами.
— Ты, залезла кому-то в карман? — с усилием выдавил он.
— Это оказалось так легко, — невозмутимо ответила Флавия. — Идешь в кафе, садишься за столик…
— Но…
— Не, переживай, этот пассажир не, обеднеет: Я не ворую деньги у кого попало. Уверяю тебя: у него хватит средств, чтобы купить другие билеты. Кстати, я заодно одолжила у него пару сотен франков.
— Флавия!
— Все в порядке. Они нам понадобятся. К тому же у него еще осталась куча денег. Если тебя это так волнует, по возвращении в Рим я вышлю ему эти двести франков обратно — в бумажнике есть адрес. И вообще: если ты такой честный, отнеси ему свой билет и сиди тут, жди нашего общего друга.
Аргайлу было нелегко заглушить голос совести, но в конце концов ей пришлось замолчать, тем более что дело было уже сделано. Флавия решительно направилась к поезду, и Джонатан с тяжелым сердцем потащился за ней. Они заняли свои места и до самого отправления тревожно выглядывали в окно, вздрагивая при появлении каждого нового пассажира. Под разными предлогами то Флавия, то Аргайл вскакивали с места, бежали в тамбур и, высунув голову в дверь, пристально всматривались в лица людей, толпившихся на перроне. Их беспрестанное ерзанье и беготня вызвали недовольство соседей, но парочке было не до них. У обоих вырвался протяжный вздох облегчения, когда поезд, лязгнув колодками, начал медленными толчками двигаться вперед.
— Ну, что теперь будем делать? — спросил Аргайл, как только поезд набрал скорость и бесцветные окраины северного Парижа скрылись из глаз.
— Не знаю, как ты, а я хочу есть. Я уже умираю от голода.
Они встали и под неодобрительными взглядами соседей направились в вагон-ресторан, торопясь занять свободные места. Аргайл уже смирился с неизбежными неприятностями и решил кутнуть на полную катушку. В сравнении с тем, что ему пришлось пережить за последние несколько дней, грубые банковские послания с требованием уплатить долг и объяснения с хамоватым менеджером банка казались сущей мелочью.
Для начала Джонатан заказал два коктейля с шампанским. Им повезло: Флавия украла билеты в вагон первого класса.
Подкрепившись, Флавия рассказала о результатах похода в архив еврейского центра.
— Ты уверена, что Ричардс живет по указанному адресу?
— Нет, конечно: этой карточке уже лет сорок. К тому же нет никакой гарантии, что Ричардс еще жив. Но сорок лет назад он жил в графстве Глостершир.
Они помолчали, уткнувшись в тарелки.
— У тебя правда осталось только семь франков? — спросила немного погодя Флавия. — А у меня двадцать. Плюс те двести, что я…
— В Лондоне мы сможем отлично поразвлечься на эти деньги. Что ты предпочитаешь: поездку на автобусе или стакан воды?
Она молчала, задумчиво глядя в окно.
— Флавия! Флавия!
— Хм-м, извини. Что ты сказал?
— Ничего. Пустой треп. О чем ты задумалась?
— О Жанэ. Он был так дружен с Боттандо. Почему он вдруг начал ставить нам палки в колеса? Ладно, в конце концов, это не моя вина. А как твои успехи?
— Мои? — небрежно переспросил Аргайл. — Да как тебе сказать… Я всего лишь совершил огромный прорыв в нашем расследовании — вывел Рукселя на чистую воду. Я поймал его на лжи. Не знаю, насколько это серьезно…
Своим самодовольным видом он заработал испепеляющий взгляд.
— Полдня я читал старые газеты — за сорок пятый и сорок шестой годы.
— Искал информацию о Гартунге?
— Ну разумеется. Газеты очень подробно освещали его возвращение, арест и самоубийство. Сейчас об этом забыли, но тогда событие всколыхнуло всю страну. Кстати, занятное чтение, я не мог оторваться. Но главное в другом: из газет я уяснил одну вещь, которую в принципе мы уже знали.
— И что же это? — Флавия подобралась, ожидая ответа.
— А то, что в начале своей карьеры Руксель работал в комиссии, занимавшейся военными преступниками.
— Я знаю. Он сам говорил тебе об этом.
— Да, за исключением одной маленькой подробности: оказывается, в его обязанности входил сбор доказательств для обвинения.
— В том числе по делу Гартунга?
— В первую очередь. Руксель последний видел Гартунга живым. Так пишут газеты. Вечером Руксель допрашивал его в камере, а ночью Гартунг повесился. Почему-то этот факт выпал из его памяти. «Я слышал об этом», — сказал он мне. Я уверен: он знает об этом деле гораздо больше, чем говорит.
— Возможно, ему неприятно вспоминать о войне.
— Почему? Он не совершил ничего постыдного. Никогда не состоял на службе у фашистов. Что ему скрывать?
Флавия отодвинула тарелку, почувствовав внезапную усталость: слишком много на нее навалилось за один день. Сейчас, когда они были на полпути к спасению или хотя бы к передышке, силы оставили ее. Отрицательно мотнув головой на предложение Джонатана заказать кофе, она сказала, что идет в купе спать.
— Все, больше ни о чем меня не спрашивай. Я хочу хотя бы несколько часов не думать об этом деле. Быть может, ответ ждет нас в Глостершире.
ГЛАВА 15
Всю дорогу она проспала как младенец. В Кале Джонатан растолкал ее и поволок, полусонную, на пароход. Там она снова провалилась в сон и пробудилась только в Англии. Таможенники и сотрудники иммиграционной службы были восхитительно небрежны в отношении своих обязанностей и равнодушно пропускали пассажиров, волной схлынувших с парохода, едва заглядывая в их паспорта и уж никак не сверяя их лица с фотографиями. Одно из двух: либо преследователь Флавии с Аргайлом не был полицейским, либо официальный канал связи снова заилился.
— Хорошо поспала? — спросил Аргайл, бережно разбудив Флавию в шесть часов утра.
Она осторожно приоткрыла один глаз и осмотрелась, пытаясь вспомнить, что с ней произошло за последнее время.
— Да, хорошо, только мало. А сколько времени?
— Еще совсем рано. Но поскольку через двадцать минут мы прибываем на вокзал Виктория, я решил тебя разбудить. Нам нужно обсудить, как быть дальше.
— Это твоя страна. Что ты порекомендуешь?
— Нам нужны средство передвижения и деньги. Лично мне хотелось бы еще увидеть ласковое лицо и услышать слова поддержки.
Флавия испуганно посмотрела на него:
— Надеюсь, ты не собираешься навестить свою маму?
— А? Нет. Я подумал — мы могли бы заглянуть к Бирнесу. Может, он не откажется дать нам взаймы. Не хочу, чтобы ты бродила по лондонским улицам, как какой-нибудь Оливер Твист, и добывала нам на пропитание воровством.
— Я согласна. Сомневаюсь, чтобы он приходил в галерею в шесть утра, но, если хочешь, можем проверить.
— Он вообще никогда не сидит по утрам в галерее, он же не продавец. Я думаю, нам лучше взять такси и навестить его дома. Надо только вспомнить, где он живет.
Поменять оставшиеся у них мятые бумажки на английскую валюту оказалось непросто: вокзал Виктория пропускает через себя тридцать тысяч пассажиров в день, однако не видит причин особенно напрягаться, чтобы помочь им в обмене денег. Тем не менее, приложив определенные усилия, Аргайл с Флавией все-таки справились с этой задачей и побрели на стоянку такси.
— Хорошо поспала? — спросил Аргайл, бережно разбудив Флавию в шесть часов утра.
Она осторожно приоткрыла один глаз и осмотрелась, пытаясь вспомнить, что с ней произошло за последнее время.
— Да, хорошо, только мало. А сколько времени?
— Еще совсем рано. Но поскольку через двадцать минут мы прибываем на вокзал Виктория, я решил тебя разбудить. Нам нужно обсудить, как быть дальше.
— Это твоя страна. Что ты порекомендуешь?
— Нам нужны средство передвижения и деньги. Лично мне хотелось бы еще увидеть ласковое лицо и услышать слова поддержки.
Флавия испуганно посмотрела на него:
— Надеюсь, ты не собираешься навестить свою маму?
— А? Нет. Я подумал — мы могли бы заглянуть к Бирнесу. Может, он не откажется дать нам взаймы. Не хочу, чтобы ты бродила по лондонским улицам, как какой-нибудь Оливер Твист, и добывала нам на пропитание воровством.
— Я согласна. Сомневаюсь, чтобы он приходил в галерею в шесть утра, но, если хочешь, можем проверить.
— Он вообще никогда не сидит по утрам в галерее, он же не продавец. Я думаю, нам лучше взять такси и навестить его дома. Надо только вспомнить, где он живет.
Поменять оставшиеся у них мятые бумажки на английскую валюту оказалось непросто: вокзал Виктория пропускает через себя тридцать тысяч пассажиров в день, однако не видит причин особенно напрягаться, чтобы помочь им в обмене денег. Тем не менее, приложив определенные усилия, Аргайл с Флавией все-таки справились с этой задачей и побрели на стоянку такси.