Как видите, я не намерен опровергать здесь, что предателем был Джон Мордаунт и что вашим отцом пожертвовали, чтобы его оберечь. Хотя и опроверг бы некоторые подробности, если бы на это было время.
Я опровергаю лишь одно обвинение, на котором строится все ваше дело против меня, и могу доказать, что оно неверно. Вы говорите, что я навлек позор на вашего отца, что я позаботился о подложных документах, и о распространении слухов о них, а я прямо утверждаю, что не только ничего подобного не делал, но и не мог бы сделать, ибо, когда это произошло, я уже не имел ни места в правительстве, ни влияния.
Меня уволили со службы Республике на исходе пятьдесят девятого года, когда Ричард Кромвель решил, что не сумеет остаться Протектором, и отказался от борьбы. Жаль! Он был не без способностей. Я лишился власти вместе с ним и в течение многих месяцев не пользовался никаким влиянием. А именно тогда были состряпаны документы, касавшиеся вашего отца, и переданы сэру Джону Расселу. Это простые факты. Я сказал, что в ваших построениях имеется один серьезный просчет. Вот этот. Каким бы верным ни было представленное вами обвинение вообще, ко мне оно относиться не может.
Такую вот простенькую ошибку я допустил - меня словно молотом ударило. Ведя свои упорные розыски, я ни разу даже не подумал о хаосе, который сопровождал последние дни Республики, об ожесточенной борьбе за свое положение и предательствах между прежними соратниками, когда они старались спасти себя и свою растленную систему от гибели. Кромвель умер, к власти пришел его сын, был низвергнут, у власти одни парламентские фанатики сменяли других. И в этой круговерти Турлоу на время утратил свою хватку. Я знал про это обстоятельство, но не счел его важным, не сверил факты и даты. И с самого начала моей речи Турлоу спокойно ждал, пока мое красноречие не иссякнет, зная, что ему стоит подуть, и от моего обвинения против него не останется ничего.
- Вы говорите, что Морленд погубил моего отца в одиночку?
- Вполне возможное истолкование, - невозмутимо сказал Турлоу. - И наиболее очевидное, если исходить из собранных вами фактов.
- Так что же мне делать?
- Я думал, вы пришли убить меня, а не просить моего совета.
Он знал, что спасся. Ведь он только-только не сказал мне прямо, что дважды, когда я говорил с Мордаунтом, а позднее с Морлендом, я стоял лицом к лицу с виновниками. От одного я ушел, рассыпаясь в благодарностях и наилучших пожеланиях. Другого счел всего лишь орудием, алчным подлецом, пожалуй, но, по сути, только источником сведений и ничем более. Теперь я чувствовал себя дураком и изнывал от стыда, что этот человек увидел всю меру моей глупости и указал мне на нее с таким хладнокровием.
- Пора покончить с этим, - сказал Турлоу. - Считаете вы меня виновным или нет? Я ведь сказал: решать вам, а я приму ваш вердикт.
Я покачал головой, а в глазах у меня стояли слезы разочарования и стыда.
- Этого мало, сударь, вы должны огласить вердикт, - потребовал он.
- Не виновен, - буркнул я.
- Прошу прощения? Боюсь, я не расслышал.
- Не виновен! - заорал я на него. - Не виновен, не виновен, не виновен! Теперь расслышали?
- Вполне, благодарю вас. Ну а теперь, когда вы доказали, как сильно прилежите справедливости, а я понимаю, чего вам это стоило, и я докажу то же. Если вам нужен мой совет, я его дам. Расскажите мне обо всем, что вы сделали, прочли, сказали, подумали и видели. Тогда мне станет ясно, могу ли я чем-нибудь помочь вам.
Он снова хлопнул в ладоши, снова появился слуга и на этот раз получил приказание принести еды и подложить дров в огонь. А потом я начал рассказывать и объяснять, начав с самого начала и умолчав только о помощи и содействии, оказанных мне лордом Бристолем. Я ведь обещал ничего об этом не говорить и не хотел разгневать будущего покровителя, нарушив слово. Я даже поведал ему о чарах, которые наложила на меня Сара Бланди, и о моей решимости раз и навсегда положить конец нашей борьбе. Но и только. К нему это отношения не имело, а по его лицу было видно, что ни во что подобное он не верит.
- В вашем распоряжении есть немалая ценность: обвинение против Мордаунта. Его недолюбливают очень многие, и он тесно связан с лордом Кларендоном. Предложите свой товар нужным покупателям, и вы получите высокую цену.
- А кому?
- Сэр Уильям Комптон, полагаю, по понятным причинам хочет поквитаться с вами за ваше нападение. Но он ненавидит лорда Кларендона и, вероятно, сочтет полезным взять назад свою жалобу, если вы внесете свою лепту в падение его злейшего врага. Ведь если Мордаунт, друг Кларендона, окажется под угрозой, то под еще большей угрозой окажется сам Кларендон. А за это вас, помимо сэра Уильяма Комптона, щедро отблагодарят и другие люди. Вам следует обратиться к ним и посмотреть, что они могут предложить взамен.
- Все это очень хорошо, - сказал я, не решаясь надеяться после стольких разочарований. - Но я же беглец. Если я отправлюсь в Лондон или даже в Оксфорд, то буду арестован. Так как же я могу к кому-либо обратиться?
От величия королевского правосудия он, однако, отмахнулся. Я начал понимать, что люди вроде Турлоу не придают большого значения закону. Если враги решат его уничтожить, чистота перед законом его не спасет, а если он достаточно силен, то может ничего не опасаться, как бы велики ни были его преступления. Закон - орудие власти, и не более. Он предложил мне опасную сделку, страшный выбор. Я искал правосудия, но Турлоу показал мне, что правосудия не существует и все сводится к борьбе за власть. Если я хочу вернуть свое законное положение, то должен уничтожить чужих врагов точно так же, как уничтожили моего отца. Я могу достичь своей цели, но только через отречение от того, что стоит за ней.
Потребовалось много дней размышлений и молитв, прежде чем я принял это условие. Когда же я его принял, Турлоу отправился в Оксфорд, где обсудил это дело с доктором Уоллисом после их встречи в театре.
Меня мучили опасения, но он объяснил мне, что Уоллису куда проще обратиться к тем людям в правительстве, которые могут оказать необходимое содействие. Как ни грубо я обошелся с ним в тюрьме, Турлоу с самого начала, казалось, полагал, что заручиться помощью Уоллиса будет достаточно легко, хотя он не потрудился объяснить мне, почему именно.
- Ну? - спросил я настойчиво, когда Турлоу по возвращении наконец-то позвал меня к себе. - Уоллис согласился помочь?
Турлоу улыбнулся.
- Пожалуй. Если получит кое-какие сведения. Вы упомянули итальянского джентльмена, с которым познакомились у сэра Уильяма Комптона.
- Да, Кола. Для иностранца весьма учтивый человек.
- Совершенно верно, Кола. Доктора Уоллиса чрезвычайно интересует ваше мнение о нем.
- Я знаю. Он меня уже спрашивал, хотя я понятия не имею, зачем ему оно требуется.
- Ну, это вас ничуть не должно занимать. Сообщите ли вы под присягой все, что вам известно про этого человека? И ответите ли на любые другие вопросы доктора Уоллиса добровольно и откровенно?
- Если он мне подсобит, так само собой. Да и ничего такого мне не известно. А что я получу взамен?
- Доктор Уоллис, насколько я понял, может снабдить вас важнейшими сведениями о пакете, который ваш отец намеревался отослать вашей матери. Пакет этот содержал все, что он знал о Мордаунте и его делах. С кем он виделся, что говорил, а также все, чем это завершалось. Располагая всем этим, вы легко добьетесь своего.
- И он все время знал про этот пакет? И ничего мне не сказал?
- Пакет не у него, а он человек, который таит от других любые свои мысли, а не только тайны. И никогда ничего даром не отдает и не делает. К счастью, теперь у вас есть, что ему предложить. А он укажет вам, к кому вы должны обратиться, чтобы получить этот пакет. Ну так вы согласны на такую сделку?
- Да! - сказал я с восторгом. - Ну конечно. От всего сердца, если в отплату ему требуются только сведения. А за подобную находку я бы отдал ему даже жизнь, причем с превеликой охотой.
- Вот и хорошо, - сказал Турлоу, довольно улыбнувшись - Значит, с этим все улажено. Теперь надобно устранить угрозу со стороны закона и вернуть вам свободу ездить и ходить, куда вам будет угодно. Я упомянул про ваши подозрения, касающиеся этой Сары Бланди, и о кольце, снятом с трупа доктора Грова, которое находится у вас, и ее уже арестовали за убийство.
- Рад услышать это, - сказал я, а сердце мое еще пуще преисполнилось восторга - Я ведь объяснил вам, как мне стало известно, что убила она.
- Вы дадите показания против нее, ваше уважение к правосудию будет оценено, и с вас снимут все обвинения. Вы даете слово, что эта девушка, вне всяких сомнений, убила доктора Грова?
- Даю.
Знаю, это была ложь, и, еще не договорив, я был охвачен горьким негодованием на то, что меня к ней принудили.
- В таком случае все будет хорошо. Но только, повторяю, если вы ответите на вопросы, которые задаст доктор Уоллис.
Мое сердце было готово вот-вот разорваться от восторга, пока я предвкушал свое торжество во всем, к чему стремился. Поистине, думал я, на мне почиет благословение, если за столь краткий срок мне ниспослано так много. Несколько мгновений я пребывал на эмпиреях, но затем пал духом.
- Это ловушка, - сказал я. - Приманка, чтобы я возвратился в Оксфорд. Меня опять бросят в темницу и повесят.
- Такая опасность существует, однако, мнится мне, Уоллис охотится на более крупную дичь, чем вы.
Я негодующе фыркнул. Очень легко, подумал я, сохранять невозмутимое спокойствие, рассуждая о том, как петля затянется на чужой шее. Посмотрел бы я, как философски отнесся бы он к тому, что вздернули бы его.
Следующий ход был сделан несколько дней спустя. Я неохотно смирился с мыслью, что, невзирая на опасность, мне придется отдать себя в руки Уоллиса, однако мужество мне изменило, и я все еще колебался, когда неслышными шагами в комнату, где я проводил все свое время, вошел Турлоу и объявил, что меня ожидает посетитель.
- Некий синьор Марко да Кола, - пояснил он с легкой улыбкой. - Странно, как этот человек появляется в самых неожиданных местах.
- Он здесь? - сказал я, вскакивая на ноги от изумления. - Но почему?
- Потому что я пригласил его. Он остановился в гостинице поблизости, и когда меня известили об этом, я подумал, что мне пора познакомиться с этим джентльменом. Он мил до чрезвычайности.
Я настоял, чтобы увидеть Кола, так как хотел узнать все новости. На это Турлоу указал, что он может оказаться наилучшим посредником для обращения к оксфордскому судье (думается, даже что он не доверял Уоллису столь безоговорочно, как утверждал).
Уповаю, мне незачем оправдывать то, что я ему сказал. Я уже получил достаточно свидетельств того, насколько мне было необходимо избавиться от наложенного на меня заклятия и насколько мало дано мне что-либо сделать самому. Я умолял, чтобы с меня были сняты чары Сары Бланди, но мне было отказано. Она хитростью заставила меня напасть на моего опекуна; все усилия магов, священнослужителей и мудрецов дать ей отпор потерпели неудачу и хотя в моем повествовании об этом упоминается далеко не так уж часто - я чуть ли не ежедневно становился жертвой непонятных происшествий, а по ночам меня терзали лихорадочные видения и здоровый сон бежал меня. Она нападала на меня нещадно, быть может, в надежде лишить рассудка. А теперь мне представился случай нанести ответный удар раз и навсегда. Я просто не мог упустить такую возможность. Не говоря уж о моем долге друга перед Томасом.
И потому я рассказал Кола, что побывал в ее лачуге, когда бежал из тюрьмы, и видел, как она вошла, дикая лицом, вне себя. Я сказал ему, как нашел у нее кольцо Грова, как тотчас его узнал и отобрал у нее. Как она побелела, когда я потребовал объяснения, почему оно у нее. И как я готов выступить с этими показаниями на суде. Когда я завершил свой рассказ, то и сам почти уверовал во все это.
Кола согласился передать мои показания мировому судье и даже успокоил меня, высказав убеждение, что моя готовность послужить правосудию вопреки серьезной опасности, которой я себя подвергаю, зачтется мне на будущее.
Я поблагодарил его и проникся к нему столь дружескими чувствами, что не удержался и поделился с ним некоторыми касающимися его сведениями.
- Объясните мне, - сказал я, - почему доктор Уоллис интересуется вами? Вы с ним друзья?
- Нет! - ответил он. - Я видел его всего один раз, и он был весьма неучтив.
- Он хочет побеседовать со мной о вас, но я не знаю почему.
Кола повторил, что ничего не понимает, а затем оборвал разговор на эту тему и осведомился, когда я предполагаю вернуться в Оксфорд.
- Думаю, разумнее всего будет выждать до кануна судебного разбирательства. Я надеюсь, судья разрешит мне внести залог, но мне не хотелось бы оказаться слишком доверчивым.
- Значит, тогда вы и увидитесь с доктором Уоллисом?
- Почти наверное.
- Отлично. После этого я был бы рад пригласить вас отпраздновать ваше благополучное избавление от всех напастей.
И он ушел. Привожу все это здесь я только для того, чтобы показать, как много Кола опускает, даже излагая разговоры. Однако значительная часть остального более или менее верна. Мировой судья прибыл в весьма свирепом расположении духа и намеревался тут же арестовать и Турлоу, и меня; но едва услышал мои показания против Бланди, как стал сама доброта и любезность впрочем, подозреваю, доктор Уоллис, возможно, уже вмешался и предупредил его о вероятности того, что сэр Уильям возьмет назад свою жалобу, как тот и сделал несколько дней спустя. Затем я выждал, пока не пришла весть о начале судебного разбирательства, а тогда возвратился в Оксфорд.
Однако давать показаний мне не довелось, так как девка созналась в преступлении, что весьма поразительно, ибо в нем она повинна не была. Однако улики выглядели неопровержимыми, и, возможно, она поняла, что ей такой судьбы все равно не избежать.
На следующий день ее повесили, и в тот же миг я ощутил, как мой дух освободился от ее зловредного влияния, будто на меня повеяло прохладным чистым ветром после грозы, очистившей воздух от духоты. И только тут я понял, сколь свирепо она меня терзала и сколь постоянно обессиливалась моя душа.
На этом, собственно, и кончается мой рассказ, ибо все остальное лежит за пределами повествования Марко да Кола и почти все подробности моего торжества тоже уже известны. Кола я больше никогда не видел, ибо он вскоре покинул Оксфорд, но Уоллис был весьма удовлетворен услышанным от меня и сообщил мне все требуемые сведения. Не прошло и месяца, как мое имя было очищено от всех клевет, и хотя прямое изобличение Мордаунта по политическим причинам оказалось нежелательным, дальнейшему его возвышению был навсегда положен предел. Человек, которого одно время прочили на самый видный пост в стране, кончил свои дни в жалкой безвестности, отвергнутый всеми друзьями, многие из которых узнали о нем всю правду. А мне, напротив, фавор многих высокопоставленных людей принес те блага, на которые давали право мое рождение и заслуги. Я столь успешно использовал дары Фортуны, что вскоре мог уже приступить к восстановлению моего поместья. А со временем построил и дом в окрестностях Лондона, где мой мерзкий дядя почтительно меня навещает в тщетной надежде, что я уделю ему долю своих благ. Незачем говорить, что уезжает он с пустыми руками.
На протяжении своей жизни я сделал много такого, о чем теперь жалею, и будь у меня возможность, ныне поступал бы по-другому. Но мой долг был превыше всего, и я льщу себя мыслью, что самые тяжкие вины с меня сняты. Господь был милостив, и хотя нет человека того заслуживающего, мое спасение не несправедливо. Я не обладал бы столь многим и не обрел бы такого душевного спокойствия, если бы не был храним. Его благим Промыслом На Него уповаю и всегда тщился служить Ему, насколько было мне дано. В моем оправдании от всех клевет вижу я залог Его ко мне благоволения.
Я опровергаю лишь одно обвинение, на котором строится все ваше дело против меня, и могу доказать, что оно неверно. Вы говорите, что я навлек позор на вашего отца, что я позаботился о подложных документах, и о распространении слухов о них, а я прямо утверждаю, что не только ничего подобного не делал, но и не мог бы сделать, ибо, когда это произошло, я уже не имел ни места в правительстве, ни влияния.
Меня уволили со службы Республике на исходе пятьдесят девятого года, когда Ричард Кромвель решил, что не сумеет остаться Протектором, и отказался от борьбы. Жаль! Он был не без способностей. Я лишился власти вместе с ним и в течение многих месяцев не пользовался никаким влиянием. А именно тогда были состряпаны документы, касавшиеся вашего отца, и переданы сэру Джону Расселу. Это простые факты. Я сказал, что в ваших построениях имеется один серьезный просчет. Вот этот. Каким бы верным ни было представленное вами обвинение вообще, ко мне оно относиться не может.
Такую вот простенькую ошибку я допустил - меня словно молотом ударило. Ведя свои упорные розыски, я ни разу даже не подумал о хаосе, который сопровождал последние дни Республики, об ожесточенной борьбе за свое положение и предательствах между прежними соратниками, когда они старались спасти себя и свою растленную систему от гибели. Кромвель умер, к власти пришел его сын, был низвергнут, у власти одни парламентские фанатики сменяли других. И в этой круговерти Турлоу на время утратил свою хватку. Я знал про это обстоятельство, но не счел его важным, не сверил факты и даты. И с самого начала моей речи Турлоу спокойно ждал, пока мое красноречие не иссякнет, зная, что ему стоит подуть, и от моего обвинения против него не останется ничего.
- Вы говорите, что Морленд погубил моего отца в одиночку?
- Вполне возможное истолкование, - невозмутимо сказал Турлоу. - И наиболее очевидное, если исходить из собранных вами фактов.
- Так что же мне делать?
- Я думал, вы пришли убить меня, а не просить моего совета.
Он знал, что спасся. Ведь он только-только не сказал мне прямо, что дважды, когда я говорил с Мордаунтом, а позднее с Морлендом, я стоял лицом к лицу с виновниками. От одного я ушел, рассыпаясь в благодарностях и наилучших пожеланиях. Другого счел всего лишь орудием, алчным подлецом, пожалуй, но, по сути, только источником сведений и ничем более. Теперь я чувствовал себя дураком и изнывал от стыда, что этот человек увидел всю меру моей глупости и указал мне на нее с таким хладнокровием.
- Пора покончить с этим, - сказал Турлоу. - Считаете вы меня виновным или нет? Я ведь сказал: решать вам, а я приму ваш вердикт.
Я покачал головой, а в глазах у меня стояли слезы разочарования и стыда.
- Этого мало, сударь, вы должны огласить вердикт, - потребовал он.
- Не виновен, - буркнул я.
- Прошу прощения? Боюсь, я не расслышал.
- Не виновен! - заорал я на него. - Не виновен, не виновен, не виновен! Теперь расслышали?
- Вполне, благодарю вас. Ну а теперь, когда вы доказали, как сильно прилежите справедливости, а я понимаю, чего вам это стоило, и я докажу то же. Если вам нужен мой совет, я его дам. Расскажите мне обо всем, что вы сделали, прочли, сказали, подумали и видели. Тогда мне станет ясно, могу ли я чем-нибудь помочь вам.
Он снова хлопнул в ладоши, снова появился слуга и на этот раз получил приказание принести еды и подложить дров в огонь. А потом я начал рассказывать и объяснять, начав с самого начала и умолчав только о помощи и содействии, оказанных мне лордом Бристолем. Я ведь обещал ничего об этом не говорить и не хотел разгневать будущего покровителя, нарушив слово. Я даже поведал ему о чарах, которые наложила на меня Сара Бланди, и о моей решимости раз и навсегда положить конец нашей борьбе. Но и только. К нему это отношения не имело, а по его лицу было видно, что ни во что подобное он не верит.
- В вашем распоряжении есть немалая ценность: обвинение против Мордаунта. Его недолюбливают очень многие, и он тесно связан с лордом Кларендоном. Предложите свой товар нужным покупателям, и вы получите высокую цену.
- А кому?
- Сэр Уильям Комптон, полагаю, по понятным причинам хочет поквитаться с вами за ваше нападение. Но он ненавидит лорда Кларендона и, вероятно, сочтет полезным взять назад свою жалобу, если вы внесете свою лепту в падение его злейшего врага. Ведь если Мордаунт, друг Кларендона, окажется под угрозой, то под еще большей угрозой окажется сам Кларендон. А за это вас, помимо сэра Уильяма Комптона, щедро отблагодарят и другие люди. Вам следует обратиться к ним и посмотреть, что они могут предложить взамен.
- Все это очень хорошо, - сказал я, не решаясь надеяться после стольких разочарований. - Но я же беглец. Если я отправлюсь в Лондон или даже в Оксфорд, то буду арестован. Так как же я могу к кому-либо обратиться?
От величия королевского правосудия он, однако, отмахнулся. Я начал понимать, что люди вроде Турлоу не придают большого значения закону. Если враги решат его уничтожить, чистота перед законом его не спасет, а если он достаточно силен, то может ничего не опасаться, как бы велики ни были его преступления. Закон - орудие власти, и не более. Он предложил мне опасную сделку, страшный выбор. Я искал правосудия, но Турлоу показал мне, что правосудия не существует и все сводится к борьбе за власть. Если я хочу вернуть свое законное положение, то должен уничтожить чужих врагов точно так же, как уничтожили моего отца. Я могу достичь своей цели, но только через отречение от того, что стоит за ней.
Потребовалось много дней размышлений и молитв, прежде чем я принял это условие. Когда же я его принял, Турлоу отправился в Оксфорд, где обсудил это дело с доктором Уоллисом после их встречи в театре.
Меня мучили опасения, но он объяснил мне, что Уоллису куда проще обратиться к тем людям в правительстве, которые могут оказать необходимое содействие. Как ни грубо я обошелся с ним в тюрьме, Турлоу с самого начала, казалось, полагал, что заручиться помощью Уоллиса будет достаточно легко, хотя он не потрудился объяснить мне, почему именно.
- Ну? - спросил я настойчиво, когда Турлоу по возвращении наконец-то позвал меня к себе. - Уоллис согласился помочь?
Турлоу улыбнулся.
- Пожалуй. Если получит кое-какие сведения. Вы упомянули итальянского джентльмена, с которым познакомились у сэра Уильяма Комптона.
- Да, Кола. Для иностранца весьма учтивый человек.
- Совершенно верно, Кола. Доктора Уоллиса чрезвычайно интересует ваше мнение о нем.
- Я знаю. Он меня уже спрашивал, хотя я понятия не имею, зачем ему оно требуется.
- Ну, это вас ничуть не должно занимать. Сообщите ли вы под присягой все, что вам известно про этого человека? И ответите ли на любые другие вопросы доктора Уоллиса добровольно и откровенно?
- Если он мне подсобит, так само собой. Да и ничего такого мне не известно. А что я получу взамен?
- Доктор Уоллис, насколько я понял, может снабдить вас важнейшими сведениями о пакете, который ваш отец намеревался отослать вашей матери. Пакет этот содержал все, что он знал о Мордаунте и его делах. С кем он виделся, что говорил, а также все, чем это завершалось. Располагая всем этим, вы легко добьетесь своего.
- И он все время знал про этот пакет? И ничего мне не сказал?
- Пакет не у него, а он человек, который таит от других любые свои мысли, а не только тайны. И никогда ничего даром не отдает и не делает. К счастью, теперь у вас есть, что ему предложить. А он укажет вам, к кому вы должны обратиться, чтобы получить этот пакет. Ну так вы согласны на такую сделку?
- Да! - сказал я с восторгом. - Ну конечно. От всего сердца, если в отплату ему требуются только сведения. А за подобную находку я бы отдал ему даже жизнь, причем с превеликой охотой.
- Вот и хорошо, - сказал Турлоу, довольно улыбнувшись - Значит, с этим все улажено. Теперь надобно устранить угрозу со стороны закона и вернуть вам свободу ездить и ходить, куда вам будет угодно. Я упомянул про ваши подозрения, касающиеся этой Сары Бланди, и о кольце, снятом с трупа доктора Грова, которое находится у вас, и ее уже арестовали за убийство.
- Рад услышать это, - сказал я, а сердце мое еще пуще преисполнилось восторга - Я ведь объяснил вам, как мне стало известно, что убила она.
- Вы дадите показания против нее, ваше уважение к правосудию будет оценено, и с вас снимут все обвинения. Вы даете слово, что эта девушка, вне всяких сомнений, убила доктора Грова?
- Даю.
Знаю, это была ложь, и, еще не договорив, я был охвачен горьким негодованием на то, что меня к ней принудили.
- В таком случае все будет хорошо. Но только, повторяю, если вы ответите на вопросы, которые задаст доктор Уоллис.
Мое сердце было готово вот-вот разорваться от восторга, пока я предвкушал свое торжество во всем, к чему стремился. Поистине, думал я, на мне почиет благословение, если за столь краткий срок мне ниспослано так много. Несколько мгновений я пребывал на эмпиреях, но затем пал духом.
- Это ловушка, - сказал я. - Приманка, чтобы я возвратился в Оксфорд. Меня опять бросят в темницу и повесят.
- Такая опасность существует, однако, мнится мне, Уоллис охотится на более крупную дичь, чем вы.
Я негодующе фыркнул. Очень легко, подумал я, сохранять невозмутимое спокойствие, рассуждая о том, как петля затянется на чужой шее. Посмотрел бы я, как философски отнесся бы он к тому, что вздернули бы его.
Следующий ход был сделан несколько дней спустя. Я неохотно смирился с мыслью, что, невзирая на опасность, мне придется отдать себя в руки Уоллиса, однако мужество мне изменило, и я все еще колебался, когда неслышными шагами в комнату, где я проводил все свое время, вошел Турлоу и объявил, что меня ожидает посетитель.
- Некий синьор Марко да Кола, - пояснил он с легкой улыбкой. - Странно, как этот человек появляется в самых неожиданных местах.
- Он здесь? - сказал я, вскакивая на ноги от изумления. - Но почему?
- Потому что я пригласил его. Он остановился в гостинице поблизости, и когда меня известили об этом, я подумал, что мне пора познакомиться с этим джентльменом. Он мил до чрезвычайности.
Я настоял, чтобы увидеть Кола, так как хотел узнать все новости. На это Турлоу указал, что он может оказаться наилучшим посредником для обращения к оксфордскому судье (думается, даже что он не доверял Уоллису столь безоговорочно, как утверждал).
Уповаю, мне незачем оправдывать то, что я ему сказал. Я уже получил достаточно свидетельств того, насколько мне было необходимо избавиться от наложенного на меня заклятия и насколько мало дано мне что-либо сделать самому. Я умолял, чтобы с меня были сняты чары Сары Бланди, но мне было отказано. Она хитростью заставила меня напасть на моего опекуна; все усилия магов, священнослужителей и мудрецов дать ей отпор потерпели неудачу и хотя в моем повествовании об этом упоминается далеко не так уж часто - я чуть ли не ежедневно становился жертвой непонятных происшествий, а по ночам меня терзали лихорадочные видения и здоровый сон бежал меня. Она нападала на меня нещадно, быть может, в надежде лишить рассудка. А теперь мне представился случай нанести ответный удар раз и навсегда. Я просто не мог упустить такую возможность. Не говоря уж о моем долге друга перед Томасом.
И потому я рассказал Кола, что побывал в ее лачуге, когда бежал из тюрьмы, и видел, как она вошла, дикая лицом, вне себя. Я сказал ему, как нашел у нее кольцо Грова, как тотчас его узнал и отобрал у нее. Как она побелела, когда я потребовал объяснения, почему оно у нее. И как я готов выступить с этими показаниями на суде. Когда я завершил свой рассказ, то и сам почти уверовал во все это.
Кола согласился передать мои показания мировому судье и даже успокоил меня, высказав убеждение, что моя готовность послужить правосудию вопреки серьезной опасности, которой я себя подвергаю, зачтется мне на будущее.
Я поблагодарил его и проникся к нему столь дружескими чувствами, что не удержался и поделился с ним некоторыми касающимися его сведениями.
- Объясните мне, - сказал я, - почему доктор Уоллис интересуется вами? Вы с ним друзья?
- Нет! - ответил он. - Я видел его всего один раз, и он был весьма неучтив.
- Он хочет побеседовать со мной о вас, но я не знаю почему.
Кола повторил, что ничего не понимает, а затем оборвал разговор на эту тему и осведомился, когда я предполагаю вернуться в Оксфорд.
- Думаю, разумнее всего будет выждать до кануна судебного разбирательства. Я надеюсь, судья разрешит мне внести залог, но мне не хотелось бы оказаться слишком доверчивым.
- Значит, тогда вы и увидитесь с доктором Уоллисом?
- Почти наверное.
- Отлично. После этого я был бы рад пригласить вас отпраздновать ваше благополучное избавление от всех напастей.
И он ушел. Привожу все это здесь я только для того, чтобы показать, как много Кола опускает, даже излагая разговоры. Однако значительная часть остального более или менее верна. Мировой судья прибыл в весьма свирепом расположении духа и намеревался тут же арестовать и Турлоу, и меня; но едва услышал мои показания против Бланди, как стал сама доброта и любезность впрочем, подозреваю, доктор Уоллис, возможно, уже вмешался и предупредил его о вероятности того, что сэр Уильям возьмет назад свою жалобу, как тот и сделал несколько дней спустя. Затем я выждал, пока не пришла весть о начале судебного разбирательства, а тогда возвратился в Оксфорд.
Однако давать показаний мне не довелось, так как девка созналась в преступлении, что весьма поразительно, ибо в нем она повинна не была. Однако улики выглядели неопровержимыми, и, возможно, она поняла, что ей такой судьбы все равно не избежать.
На следующий день ее повесили, и в тот же миг я ощутил, как мой дух освободился от ее зловредного влияния, будто на меня повеяло прохладным чистым ветром после грозы, очистившей воздух от духоты. И только тут я понял, сколь свирепо она меня терзала и сколь постоянно обессиливалась моя душа.
На этом, собственно, и кончается мой рассказ, ибо все остальное лежит за пределами повествования Марко да Кола и почти все подробности моего торжества тоже уже известны. Кола я больше никогда не видел, ибо он вскоре покинул Оксфорд, но Уоллис был весьма удовлетворен услышанным от меня и сообщил мне все требуемые сведения. Не прошло и месяца, как мое имя было очищено от всех клевет, и хотя прямое изобличение Мордаунта по политическим причинам оказалось нежелательным, дальнейшему его возвышению был навсегда положен предел. Человек, которого одно время прочили на самый видный пост в стране, кончил свои дни в жалкой безвестности, отвергнутый всеми друзьями, многие из которых узнали о нем всю правду. А мне, напротив, фавор многих высокопоставленных людей принес те блага, на которые давали право мое рождение и заслуги. Я столь успешно использовал дары Фортуны, что вскоре мог уже приступить к восстановлению моего поместья. А со временем построил и дом в окрестностях Лондона, где мой мерзкий дядя почтительно меня навещает в тщетной надежде, что я уделю ему долю своих благ. Незачем говорить, что уезжает он с пустыми руками.
На протяжении своей жизни я сделал много такого, о чем теперь жалею, и будь у меня возможность, ныне поступал бы по-другому. Но мой долг был превыше всего, и я льщу себя мыслью, что самые тяжкие вины с меня сняты. Господь был милостив, и хотя нет человека того заслуживающего, мое спасение не несправедливо. Я не обладал бы столь многим и не обрел бы такого душевного спокойствия, если бы не был храним. Его благим Промыслом На Него уповаю и всегда тщился служить Ему, насколько было мне дано. В моем оправдании от всех клевет вижу я залог Его ко мне благоволения.