Питерс Эллис. Лев в долине

   - Посмотри-ка!
   Не знаю, как Эмерсон не уронил всю эту груду железа. Мгновение - и он уже стоял рядом со мной. Он знаком со всеми моими интонациями и знает, когда я шучу, а когда хрипну от удивления.
   - Что там, Пибоди?
   Он сунул нос в коробку. Я отодвинула верхний слой соломы. В мягком свете лампы блеснул изогнутый бок какого-то сосуда.
   Эмерсон потянулся к нему, но я с криком оттолкнула его руку:
   - Осторожно!
   - Брось, Пибоди! Подумаешь, старый котелок... Правда, он из... Эмерсон затаил дыхание. - Из серебра!
   - Дело не в котелке, но вдруг в соломе прячется скорпион, змея или ядовитый паук? Где твои рабочие перчатки?
   Как ни странно, перчатки нашлись там, где им полагалось быть, - в кармане плаща. Я хотела сама натянуть перчатки, но Эмерсон отнял их у меня. Я дрожала от волнения, пока он не извлек все предметы до последнего и не вытряс на пол всю солому.
   - Ни пауков, ни змей! - Он разбросал солому носком сапога. - Наверное, ты знаешь что-то такое, чего не знаю я. Объясни, Пибоди, почему ты считаешь, что среди наших вещей обязательно должны ползать ядовитые гады, и откуда у тебя древние сосуды из... Нет, только не это! Не говори мне, что...
   - Зачем говорить, раз ты сам понял?
   Обычно я не реагирую на вспышки Эмерсона: лучше пускай вымещает свое раздражение на древних сосудах, чем на мне. Но на этот раз ситуация была слишком серьезной, чтобы разыгрывать театральные представления. Меня охватил страх, даже ужас, словно нас накрыла чья-то зловещая тень.
   - Да, это чаши для причастия, похищенные из церкви Ситт Мириам в Дронкехе. И похитил их все тот же злодей, бессовестный негодяй...
   Я ждала, что Эмерсон возмутится моей терминологией, но он лишился дара речи. Красный как рак, он не сводил с меня вытаращенных глаз.
   - Гений Преступлений! - торжественно закончила я.
   Глава четвертая
   I
   Эмерсон еще ни разу не видел этих самых чаш для причастия. Будучи принципиальным противником всех организованных культов, он не переступает порога церквей, мечетей и синагог. Пришлось ему поверить мне на слово. Чаши, украденные из церкви в Дронкехе, представляли большую ценность, так как пришли из глубины веков. Как богохульственно выразился сам Эмерсон, под ногами такие не валяются.
   - Но зачем было их возвращать? - воскликнул он и тут же просиял. Погоди... Кажется, я догадался! Похититель - не твой чертов Гений Преступлений, а вор-любитель, поддавшийся соблазну и решивший, что вину можно будет свалить на Гения, будь он неладен. Потом воришка раскаялся...
   - И вернул чаши нам? Почему? Если уж возвращать, то прямо в ограбленную церковь. Нет, это насмешка! Наш старый враг бросает нам вызов!
   - Пибоди, да версий пруд пруди, а ты упорно цепляешься за одну-единственную! Не зли меня, Пибоди! Моя версия ничуть не хуже твоей.
   Но после недолгого спора Эмерсону пришлось согласиться, что коробка приехала вместе с нами из Каира. Самое убедительное доказательство налицо: если бы коробку привез из Мазгунаха Абдулла, то не было бы ни обертки, ни веревок. У Абдуллы свой подход к упаковке багажа: он швыряет все в мешок, а мешок навьючивает на осла.
   Ясно было и другое: коробку ничего не стоило подсунуть к другим вещам, которые Эмерсон накупил на базаре. А носильщик спокойно доставил покупки к нам в номер.
   - Все верно, - проговорила я задумчиво, - но меня не покидает странное чувство... Не могу объяснить почему, но я убеждена, что чаши принес в гостиницу сам Гений Преступлений. За нами наверняка наблюдали весь тот день и знали, когда путь свободен. Обмануть бдительность коридорного, конечно, ничего не стоило - он целыми днями клюет носом Но не мог же злодеи проникнуть в номер в нашем присутствии! Разве что ему хотелось повергнуть нас в изумление...
   - Великолепная интуиция! - презрительно процедил Эмерсон.
   - Это не интуиция. Сама не знаю, что это. Хотя...
   Я схватила с полу кусок обертки и повертела его в руках. И верно, на бумаге красовалось жирное пятно размером с ладонь. Я понюхала пятно.
   - Можешь убедиться, Эмерсон. - Я сунула обертку ему под нос.
   Он испуганно шарахнулся в сторону.
   - Ты что, Амелия?
   - Нет, ты понюхай! Видишь?
   - Жир... - неуверенно протянул Эмерсон и скривился. - То ли бараний, то ли куриный. Ну и что с того? Здешний люд не привык к ножу и вилке, местные обычно едят руками, поэтому...
   Увидев, как вытянулось лицо моего ненаглядного, я поняла, что его осенила та же догадка, что и меня. Ничего удивительного, ведь по сообразительности Эмерсон почти догнал меня. Правда, признать мою правоту вслух ему мешало упрямство.
   - Куриный жир! - торжественно провозгласила я, словно сделала открытие века. - Вот почему Бастет отказалась от угощения, которое Рамсес принес ей из "Мена-Хаус"! Она и так объелась курятиной! Этот негодяй чрезвычайно умен: он подкупил нашу сторожевую кошку!
   II
   Эмерсон не оспаривал мое умозаключение. Нет, он его высмеивал, пригвождал к позорному столбу, низвергал и перечеркивал. Даже приняв горизонтальное положение, он не мог успокоиться. Наши матрасы лежали рядышком на плоской крыше. Прохладный ветерок, мягкое сияние луны, упоительный аромат пустыни, который лучше не разлагать на составные части нельзя же упиваться запахом ослиного помета, смешанным с ароматом нильской грязи! - все должно было навевать супружескую нежность. Однако Эмерсон едва ли не впервые за весь наш брак отказался нежничать.
   - Так и ждешь, что из-за ширмы высунет нос Рамсес, - проворчал он в свое оправдание. - Разве тут сосредоточишься? Завтра переберемся в мое углубление в скале. Здесь, с Немо и целым отрядом работников-египтян, Рамсесу ничего не угрожает.
   - Я бы и рада ночевать в твоем уютном уголке, Эмерсон, но это неразумно. Ведь Гений Преступлений только что напомнил нам о своей хитрости и зловещей власти. Мы пробыли в Египте каких-то три дня, а он уже второй раз бросает нам вызов. Нет, Эмерсон, наши дела плохи, очень плохи! Мы не знаем, была ли попытка похитить Рамсеса серьезной или этот человек просто демонстрировал свою силу. Но в любом случае в результате этой попытки к нашей компании прибился мистер Немо.
   Уже на середине моей тирады Эмерсон натянул на голову одеяло и издал притворный храп. Но я-то знала, что он по-прежнему ловит каждое слово.
   - Не в этом ли главная цель Гения Преступлений? - продолжала я задумчиво. - Иметь в стане противника своего человека очень полезно... Или другая загадка - чаши для причастия. Зачем отдавать нам свою добычу? Говорю тебе, Эмерсон, нам не понять всех замыслов этого изощренного преступника.
   Эмерсон резко сел, огласив ночь негодующим ревом. Ему ответил вой шакала.
   - Тише! - взмолилась я. - Ты разбудишь всю деревню, а главное; Рамсеса. Что с тобой? Неужели впервые слышишь о Гении Преступлений?
   - Если бы! - простонал он. Одеяло съехало, обнажив его до пояса, а меня раскрыв больше, чем позволяют приличия. Завороженно глядя, как играют мышцы на широкой груди мужа, я забыла о стыде.
   - "Гений, гений..." - свирепо прошипел Эмерсон. - Как ты можешь поминать это ничтожество в подобный момент? Да еще в таких выражениях, почти с благоговением?! Черт возьми, Амелия, послушать тебя, так я не сумею совладать с этим прохиндеем! Если ты не считаешь меня мужчиной...
   - Очень даже считаю, Эмерсон!
   - Тогда помолчи, Пибоди! Если у тебя есть на этот счет сомнения, я готов тебя разубедить. Прямо сейчас!
   И он с таким рвением принялся меня разубеждать, что я невольно умолкла. Когда же позднее Эмерсон вопросил, устраивают ли меня его доказательства, я искренне ответила: вполне, но повторение, как известно, мать учения.
   III
   Проснулась я на заре. Так происходит со мной в Египте всегда. С нашего высокого ложа открывался фантастический вид под названием "африканский восход". Некоторое время я лежала, наблюдая, как золотится небо на востоке. Мерное дыхание Эмерсона шевелило волосы на моем виске. Казалось бы, предел мечтаний... Но уже скоро мне почему-то стало не по себе. Лень как рукой сняло. Я подняла голову.
   Хорошо, что только голову. Первое, что я увидела, было лицо Рамсеса и его неподвижный взгляд. Из люка торчала лишь голова нашего чада.
   - Что ты там делаешь? - спросила я его шепотом.
   - Пришел посмотреть, проснулись ли вы. Я принес чаю. Взял две чашки, но одну выронил. Лестница такая крутая, что...
   Я приложила палец к губам и указала на беспокойно ворочающегося Эмерсона. Из люка показалась шея Рамсеса, потом узкие плечики, наконец рука с чашкой. Чая там небось кот наплакал. Откинуть одеяло и сесть я не могла: заключительная фаза дискуссии с Эмерсоном выдалась столь бурной, что я заснула, позабыв привести себя в благопристойный вид.
   Пришлось отправить Рамсеса вниз, дабы исправить эту оплошность. Одеться под одеялом, да еще не разбудить при этом Эмерсона, - упражнение, достойное акробатки. Совершив почти невозможное, я мысленно согласилась с предложением Эмерсона впредь ночевать среди скал, хотя отсутствие Рамсеса еще сильнее действует на нервы, чем его присутствие: приходится в холодном поту ждать его появления.
   Сомневалась я не зря, чай плескался на самом дне чашки. Остальным, как выяснилось при спуске вниз, Рамсес щедро полил ступеньки. Тем не менее, застав сына у походной печурки за превращением в уголь куска хлеба, я поблагодарила его за заботу.
   - А где мистер Немо?
   - Во дворе. Я предложил ему перекусить, но он грубо отказался, поэтому...
   Я вышла, не дослушав Рамсеса. Немо расположился, скрестив ноги, на низкой скамье. Он снова напялил грязный тюрбан и походил на последнего египетского бродягу. Впрочем, спутать его с кем-то из наших работников было невозможно: те весьма придирчиво относились к своей наружности. Закончив завтрак, рабочие расселись вокруг костра в трепещущих на утреннем ветерке чистейших сине-белых одеяниях. Абдулла, не допускавший никаких цветовых примесей к белизне своего халата, выглядел как благородный библейский патриарх в окружении соплеменников. Я откликнулась на его приветствие и сообщила, что Эмерсон вот-вот будет готов начать рабочий день.
   Немо сидел и помалкивал, истукан истуканом.
   - Съели бы что-нибудь, - посоветовала я ему.
   - Мне и так хорошо.
   Продолжению светской беседы помешала рука, втащившая меня в дом. Эмерсон, одетый и сердитый, одной рукой держал меня за плечо, другой отправлял в рот куски горелого хлеба.
   - Оставь его в покое, - посоветовал он, кривясь от горечи. - Наверное, бедняга уже жалеет, что приехал, и борется с желанием одурманить себя наркотиком. Пусть сам справляется со своим недугом.
   - Если так, ему тем более нужна еда. При злоупотреблении опиумом и гашишем...
   - Он не злоупотребляет. - Эмерсон сунул мне вилку. Я поняла намек и стала осторожно поджаривать новый кусок хлеба. - Никаких признаков зависимости от наркотиков. Немо прибегает к ним, как другие к выпивке, чтобы забыть о своих бедах. Молодым и глупым наркотики часто кажутся романтическим способом спрятаться от действительности. По его виду ясно, что он не из закоренелых наркоманов. У тех характерный свинцовый оттенок кожи, страшная худоба, апатия. И конечно, неспособность к чему-либо. Полная неспособность!
   - В этом я, конечно, не разбираюсь, но позавчера он смог спасти Рамсеса.
   - Влияние наркотика! - отмахнулся Эмерсон. - При умеренном употреблении он взбадривает.
   - Какие глубокие познания! - Я огляделась, чтобы убедиться, что Рамсес нас не подслушивает. - Ты сам когда-нибудь?..
   - Да, но только ради эксперимента. Мне не нравится ни само ощущение, ни побочные эффекты. Но в умеренных дозах опиум не вреднее табака или алкоголя.
   - Говорят, что наркоманами чаще всего становятся слабовольные люди, которые обязательно пристрастятся к какому-нибудь зелью - либо к алкоголю, либо к наркотикам. Еще я слыхала, что они склонны ко всем существующим порокам сразу...
   Не успела я поджарить хлеб, как Эмерсон сорвал его с вилки и в мгновение ока проглотил. Выпив третью чашку чая, он вскочил с табурета.
   - Извини, Пибоди, но что-то ты замешкалась с завтраком. Не забывай, впереди у нас уйма работы.
   Вот и жди от мужа справедливости!
   Абдулла уже нанял по поручению Эмерсона бригаду землекопов. Сам Эмерсон терпеть не может заниматься подбором людей, ему подавай раскопки, все остальное только отвлекает его от главного. Распахнув ворота, мы обнаружили всех в сборе. Египтяне устроились у стены на корточках, готовые, судя по всему, просидеть так до заката. Многие из них работали у нас еще в прошлом году. На некоторых были темно-фиолетовые халаты и тюрбаны - отличительный признак египетских христиан-коптов; мусульмане оделись, как один, в выцветшие бледно-голубые балахоны. Вокруг взрослых без устали носились дети, издавая пронзительные крики.
   Пока Эмерсон здоровался с землекопами и проверял, хорошо ли Абдулла исполнил его поручение, я разложила на складном столике свои снадобья к радости недужных, дожидавшихся моего появления. Лечила я в основном от офтальмии и желудочного расстройства. Эмерсон первым завершил инспекцию и стал расхаживать взад-вперед, терпеливо дожидаясь, пока у меня иссякнут медикаменты. Он корчит из себя сурового служителя науки, на самом же деле добросердечен и не выносит чужих страданий.
   Правда, стоило мне отпустить последнего пациента, как он схватил меня за руку и потащил за собой, жестом велев остальным двигаться следом.
   - Мы с тобой прямо как генералы, ведущие солдат на ратный бой! крикнул он весело.
   Я оглянулась на наше потрепанное войско.
   - Скорее, как предводители крестового похода нищих. Кстати, где Немо?
   - С Рамсесом. - Эмерсон усмехнулся. - Наш сын в два счета испортил Селима, но с Немо ему так легко не справиться. Как мне не терпится приступить к работе, Пибоди! И уже от нее не отрываться.
   Я знала, что его надежды несбыточны, но промолчала. Увы, в такое утро не думается об убийствах, похищениях людей и кражах. Свежий прозрачный воздух обострял все чувства, звуки преодолевали огромные расстояния, зоркость возрастала во сто крат. Я радостно подставляла лицо ветру и не отставала от Эмерсона, хоть он и несся семимильными шагами.
   Нашему маршу аккомпанировало звяканье скарба, висящего у меня на поясе. Все это очень полезные вещи: спички в непромокаемом коробке, маленькие фляжки с водой и бренди, ручки и блокноты, ножик, фонарик и так далее. Эмерсону мое оснащение не нравится, оно будто бы впивается ему в бока, когда его посещает желание обнять меня (а посещает оно его сплошь и рядом). Однажды патронташ, как я называю свой бесценный пояс, спас нам обоим жизнь. Эмерсон, разумеется, относится к моему походному оснащению с прежним неодобрением, правда, чертыхаться по его поводу стал реже.
   В первый же свой археологический сезон в Египте я поняла, сколь неудобна одежда, которую навязывает женщинам мода, и с тех пор неустанно совершенствую свой гардероб. Парижские модные салоны мои нововведения не одобряют и никогда не одобрят, потому что их гложет черная зависть. Но я убеждена, что кое-кто из кутюрье пристально следит за моими разработками. Только в прошлом году я увидела ансамбль под названием "платье для велосипедной езды", словно скопированный с моего эскиза. Между прочим, в Париже сей наряд стал последним писком моды.
   Я заказала себе несколько экземпляров, только не из непрактичного бархата, а из саржи и легкой фланели. Конечно, в Европе носят темное, под цвет противной французской грязи и благородной английской, но в Египте в темных одеяниях можно изжариться. Так что я предпочитаю яркие цвета, на которых не видны песок и пыль.
   Нынче, в честь первого дня раскопок, я оделась по-праздничному. Шаровары до колен были так широки, что в безветренную погоду их можно было принять за юбку, прочные башмаки и гетры позволяли не таращиться под ноги. С бриджами замечательно сочетались короткий двубортный жакет и белая блузка с галстуком. Дополнял ансамбль, как уже сказано, широкий кожаный пояс с "побрякушками" (словечко Эмерсона), в частности с пистолетом в изящной кобуре. Шаровары и жакет были ярко-малиновые - любимый цвет Эмерсона. Кто-то сочтет этот оттенок слишком ярким для археологической экспедиции, но, на мой взгляд, в пустыне не хватает сочных пятен.
   Я никогда не отличалась чрезмерным вниманием к своей наружности, однако должна признаться, что люблю выглядеть хорошо. По-моему, ничего дурного в этом нет. Без уважения к собственной персоне ни один человек - будь то мужчина или женщина - ничего не достигнет. Поэтому в то утро я постаралась на славу. Добавьте к этому сверкающие грани пирамид, золотой утренний свет и верзилу, рвущегося вперед, - и вы увидите самую счастливую женщину на свете.
   Но о том, чтобы проникнуть в пирамиду в первый же день, счастливице нечего было и мечтать. Это удовольствие приходилось отложить на свободное время, потому что Эмерсон собирался начать с развалин вокруг главного сооружения.
   Работы здесь непочатый край. Взять хотя бы кучу камней с северной стороны - когда-то эта куча была маленькой пирамидой над гробницей, и мы надеялись найти поблизости остатки погребального храма. От таких храмов через пустыню к долине Нила обычно прокладывали крытый переход. К тому же вокруг царской гробницы всегда хоронили придворных и родственников фараона. Через много веков христиане тоже стремились хоронить своих мертвых поближе к могиле святого, - наверное, в надежде, что им достанется частица его святости. Увы, суеверие - самая распространенная человеческая слабость, и страдают им далеко не одни язычники.
   Забравшись на камень, Эмерсон приставил ладонь к глазам и принялся вглядываться вдаль. Ветерок шевелил его темные волосы и тонкую рубашку. Смотреть на него было сплошным удовольствием. У меня очень развито чувство прекрасного.
   - Ну, Пибоди, с чего начнем?
   - Ты наверняка уже все решил. Мы много спорили, но так и не договорились. Ты, конечно, будешь действовать по своему плану. Так что мое мнение спрашивать по меньшей мере глупо.
   - Сколько можно объяснять, почему я не тороплюсь начинать с пирамиды! Знаю, ты энтузиастка, для тебя даже самая маленькая пирамида - лучше, чем ничего. Но я уверен, сначала нужно поискать другие гробницы и храмы.
   Прежде чем я собралась с мыслями, раздался высокий писклявый голос:
   - Если мне позволят высказать свое мнение, я предложу начать с подземного туннеля. Вон та полоса, которую хорошо видно с этого возвышения, ведет к Нилу и указывает, где надо искать...
   Мы с Эмерсоном отозвались одновременно.
   - Да-да, сынок, - умильно согласился он.
   - Помолчи, Рамсес! - рявкнула я.
   - Вот, значит, как принимаются глобальные научные решения? - со смехом спросил мистер Немо.
   Порадовавшись перемене в настроении молодого человека, я поинтересовалась его мнением. Немо почесался, вызвав у меня нехорошие подозрения. Я дала себе слово, что вечером поступлю с ним, как с последним ишаком, - не пожалею на него воды. После чего можно будет запихнуть его в костюм поприличнее, чем драный халат и грязный тюрбан.
   - Напрасно вы ждете от меня разумного ответа, миссис Эмерсон, усмехнулся Немо. - Я ничего не смыслю в археологии и, как всякий невежда, предпочел бы, чтобы вы накопали золотых побрякушек. Ну а это добро лучше искать в захоронениях вокруг пирамиды.
   Я многозначительно покосилась на Эмерсона, но он не обратил на меня внимания.
   - Что вы скромничаете, мистер Немо? Ваше предложение выдает неплохие познания в археологии, как вы ни пытаетесь их скрыть.
   - Это все благодаря мистеру Рамсесу, - ответил Немо, и глазом не моргнув. - По пути он прочел мне целую лекцию о раскопках. Итак, профессор Эмерсон, что вы решили? И, кстати, какой прок может быть от меня, новичка? Разве что вручите мне кирку.
   Эмерсон почесал подбородок - это у него признак глубокой озадаченности.
   - Рамсес и Абдулла начнут расчищать переход, - постановил он. - Если наткнетесь на каменную или кирпичную кладку, немедленно остановитесь. Вам предстоит перекопать тонны песка, так что я все равно закончу раньше вас.
   - Я вполне могу справиться с ролью бригадира один, без Абдуллы, недовольно возразил Рамсес. - Ему ты мог бы поручить...
   - Помолчи, Рамсес, - сказала я машинально.
   - Да-да, сынок, - отозвался Эмерсон. - Ступайте с Рамсесом, Немо. Он скажет вам, что делать.
   - Не сомневаюсь, - пробурчал Немо.
   Мне пришлось помогать Эмерсону, который занялся топографической съемкой участка. Мсье де Морган, разумеется, произвел съемку до нас, но Эмерсону компетентность главы Ведомства древностей внушает глубокие подозрения.
   - Представь, Пибоди, французы даже не умеют толком считать! Хотя при их метрической системе это неудивительно.
   Работа закипела. Я уже говорила, что Абдулла заткнет за пояс любого дипломированного археолога. Землекопы трудились в поте лица, поднимая густые облака пыли. Ребятня оттаскивала в сторону корзины с песком и бегом возвращалась назад. Словом, дело спорилось.
   В половине десятого мы прервались, чтобы отдохнуть и перекусить. Внезапно один из землекопов с криком вскочил и замахал руками, привлекая наше внимание. С севера приближался человек - европеец, судя по одежде, но почему-то пеший.
   - Проклятье! - прорычал Эмерсон. Он терпеть не может, когда его отрывают от работы. - Займись им, Пибоди. Я поклялся, что в этом сезоне наплюю на праздных туристов.
   - На туриста он не похож, - возразила я. - Замечаешь, какая у него нетвердая походка? С утра во хмелю?
   - Кажется, я его знаю... Не помнишь, как его зовут, Пибоди?
   Теперь, вблизи, непрошеный гость показался знакомым и мне, но имя никак не вспоминалось. Это был молодой человек приятной наружности, среднего роста, худощавый. Меня испугал цвет его лица - серый, с зеленым отливом.
   Он поздоровался и робко представился:
   - Мы встречались в прошлом году в Каире. Моя фамилия Квибелл.
   - Ну конечно! - воскликнула я. - Присоединяйтесь к нашей трапезе. Могу угостить вас яйцом вкрутую и тостом с острым соусом.
   - Нет, благодарю. - Квибелл содрогнулся и еще сильнее позеленел. - Вы уж меня простите, но я сразу перейду к причине своего появления...
   - Сделайте милость, - пробурчал Эмерсон. - Кажется, в этом сезоне вы работаете с Питри?
   - Совершенно верно.
   - Но Питри сидит в Фивах.
   - Он начал с Саккары. Теперь мы, несколько человек, заканчиваем там опись захоронений, - объяснил Квибелл. - Я узнал о вашем прибытии в Дахшур и позволил себе обратиться к вам за услугой. Я наслышан о врачебной деятельности миссис Эмерсон...
   - Ха! - презрительно выдохнул мой дорогой супруг.
   - Простите, профессор?
   - Нет, ничего.
   - Наверное, мне показалось... Не буду ходить вокруг да около: мы сейчас стеснены в средствах, вот я и решил попросить у миссис Эмерсон лекарство под названием ипекакана.
   - Ипекакуана, - поправила я его. - Рвотный корень.
   - Он самый. Большое вам спасибо.
   - Какой же недуг вас скрутил? - осведомился Эмерсон со злорадной улыбкой, не делающей ему чести.
   - Разве ты не видишь? Отказ от еды и специфический цвет лица мистера Квибелла - признаки проблем с пищеварением.
   - Пищевое отравление! - обрадовался Эмерсон. - Правда, Квибелл? В экспедициях Питри вечно повальный понос. У этого типа манера откупорить банку, съесть половину и оставить банку в какой-нибудь загаженной могиле в надежде, что ее доедят коллеги. Смех, да и только!
   - Над чем ты смеешься, Эмерсон? И что за выражения! - возмутилась я. Как тебе не стыдно! Бедный мистер Квибелл стоит перед тобой зеленый, как гороховый стручок, а ты...
   - Горох! - просиял Эмерсон. - Помню, помню, Питри - большой любитель консервированного гороха. Молодец, Пибоди!
   Квибелл, несмотря на свое состояние, заступился за наставника:
   - Профессор Питри вовсе не виноват. У него действительно мало денег, к тому же сам он никогда ни на что не жалуется.
   - Еще бы, у него луженый желудок, как у верблюда. Не пробовали угостить его колючками? - Тут Эмерсон наконец вспомнил о приличиях. - Не обижайтесь, Квибелл, мне иногда изменяет такт. Просто я человек бесхитростный и не могу не смеяться над выходками вашего шефа.
   Квибелл переводил больной взгляд с Эмерсона, как всегда подставлявшего макушку беспощадному солнцу, на меня, а с меня на Рамсеса, возившегося с кошкой.
   Впрочем, недаром я говорила, что за пугающими манерами Эмерсона скрывается доброе сердце. Когда Квибелл взял у Селима бутылочку рвотного корня и кое-какие еще снадобья, Эмерсон разрешил ему заглядывать к нам по любой надобности, самолично усадил на осла и велел одному из наших людей проводить беднягу.
   - Для Питри прогулка в шесть миль - сущий пустяк, - сказал он, похлопав молодого человека по спине с таким сокрушительным дружелюбием, что тот едва не выпал из седла. - Как и для меня: я хоть десять миль пройду - и не замечу. Но вы, дружище, слишком ослабли. Уверены, что не хотите немного отдохнуть? Порадуете миссис Эмерсон - она мечтает вас уложить и напичкать лекарствами.
   - Очень вам благодарен, профессор, но мне надо немедленно возвращаться. Я не единственный больной в нашей экспедиции.
   - Кажется, в этом году с профессором Питри работает молодая дама? спросила я.
   Квибелл покраснел, вернее, его щеки приобрели совершенно противоестественный цвет - смесь свекольного и огуречного оттенков.
   - Целых три, - уточнил он. - Моя сестра и... еще две дамы. Ради нее, то есть ради них, я и пришел.
   И Квибелл затрусил прочь. Приставленный к нему египтянин зашагал рядом. Когда они скрылись из виду, я повернулась к Эмерсону:
   - Ему совсем худо. Наверное, мне придется побывать в Саккаре. Ведь там маются три молодые женщины...