Питерс Эллис. Воробей под святой кровлей (Хроники брата Кадфаэля - 7)

   В комнате покойницы горела единственная лампа, словно недреманное огненное око, взирающее на ее изголовье. Над городом нависла безмолвная тьма, ночь перешагнула за середину. Рядом с кроватью, сложив руки на коленях, сидела Сюзанна, наконец-то давая себе отдых после всех трудов. В изножии кровати примостилась Раннильт; она очень устала, но ни за что не хотела уходить к себе на кухню, зная, что все равно не сможет заснуть. Три женщины - две живые и одна мертвая - были связаны в эти часы безмолвной родственной близостью, словно островок, отделенный от остального мира.
   Джулиана лежала на кровати строгая и прямая, волосы ее были расчесаны и приглажены, лицо открыто, тело накрыто простыней до подбородка. Судорожная гримаса, исказившая ее лицо, постепенно сходила с него, и разгладившиеся черты приняли мирное выражение.
   Ни одна, ни другая женщина, сторожившие смертный сон покойницы, не обменялись ни словом после того, как закончили свою работу. Сюзанна, не стесняясь, отослала невестку, которая через силу все-таки предложила им свою помощь, и без особого труда избавилась от всех троих родственников. Нисколько не огорчившись, те вернулись в свои постели, бросив на нее все хлопоты. Хозяйка и служанка остались вдвоем проводить часы ночного бдения.
   - Вы замерзли, - прервала молчание Раннильт, заметив, как Сюзанна передернулась от внезапной дрожи. - Хотите, я принесу вам плащ? Вам даже в кладовке за работой было без него холодно, а сейчас мы просто сидим, и к рассвету становится все холоднее. Давайте я потихоньку спущусь и принесу.
   - Нет, - рассеянно отказалась Сюзанна. - Мне тепло. - Она обернулась к девушке и долгим пристальным взглядом мрачно уставилась ей в лицо. - Неужели ты так из-за меня расстроилась, что решила не спать и сидеть со мною всю ночь? Мне показалось, что ты вошла очень скоро. Ты все видела и слышала?
   Раннильт задрожала при одном воспоминании, что влезла в холл без спросу, но голос Сюзанны звучал ровно и спокойно, и лицо было безмятежным.
   - Нет, я не подслушивала. Но кое-что невольно услыхала. Она похвалила вас за припасы. Наверно, она пожалела, что так себя вела с вами. Как странно, что она вдруг заговорила об этих вещах, как будто прямо гордилась, что бочонок с толокном у вас еще наполовину полон... Нет, видно, она и вправду сама пожалела, что никто не ценил вашу заботу! Она ставила вас выше, чем всех остальных.
   - Она вспомнила те дни, когда сама правила домом, - сказала Сюзанна. Все лежало на ее плечах, как потом на моих. Старики под конец жизни живут прошлыми воспоминаниями. - Внимательный взгляд Сюзанны пристально следил за Раннильт, в ее больших глазах плясал огонек, отражающийся от тусклой лампы. - А ты, оказывается, обожгла руку, - сказала она. - Бедняжка!
   - Ничего! Это пустяк! - сказала Раннильт и торопливо спрятала руку в складках юбки. - Такая уж я, видать, неуклюжая. Это я, когда веревка загорелась. Сейчас уже и не больно.
   - Веревка?..
   - Веревка, которой был перевязан сверток, который там валялся. Конец веревки растрепался, и я не сразу заметила, как она вспыхнула.
   - Вот беда! - сказала Сюзанна и замолкла, разглядывая мертвое лицо своей бабушки. Уголки губ у нее дернулись в слабом подобии улыбки. - Так, значит, там лежал сверток? А я была в плаще... Да! Ты много чего успела заметить, несмотря на испуг. Небось и напугали же тебя мы обе, я да бабушка.
   В последовавшем за этими словами продолжительном молчании Раннильт с благоговейным страхом поглядывала на хозяйку. Она чувствовала себя виноватой, что нечаянно влезла без спросу куда не следует.
   - А теперь ты гадаешь, что было в этом свертке и куда он исчез раньше, чем мы зажгли свечи? Исчез вместе с моим плащом! - Строгие глаза, на дне которых пряталась затаенная улыбка, немигающим взглядом следили за виноватым личиком Раннильт. - Почему бы тебе не гадать? Это же так естественно!
   - Вы на меня сердитесь? - набравшись храбрости, шепотом спросила Раннильт.
   - Нет! Почему я должна сердиться? Я замечала и верю, что временами ты мне сочувствовала, как женщина женщине. Скажи, ведь это так, Раннильт?
   - Сегодня утром... - совсем оробев, пролепетала Раннильт. - Да как же тут было не посочувствовать?
   - Знаю. Ты видела, как меня тут унижают. - Сюзанна старалась говорить помягче, поспокойнее, как взрослая женщина с девочкой, но с девочкой, чьим мнением она дорожила. - Как меня всю жизнь унижали! Матушка моя умерла, бабушка совсем одряхлела, и я была нужна им, пока брат не женился. А когда женился, то не прошло и дня, как я стала ненужной! Столько лет зря потрачено! И вот я брошена - безмужняя, бездетная, оставшаяся не у дел.
   Снова наступило молчание. У Раннильт сердце разрывалось от жалости и возмущения, но язык точно прирос к гортани. Забрезжил дрожащий проблеск рассвета, и потянуло утренним холодком.
   - Раннильт! - серьезно и задумчиво обратилась к девушке Сюзанна. Умеешь ли ты хранить секреты?
   - Ваш секрет я обязательно сохраню! - шепотом откликнулась Раннильт.
   - Поклянись, что никогда никому не обмолвишься ни словом, и я расскажу тебе то, чего никто не знает.
   Едва дыша, Раннильт торжественно поклялась, польщенная и согретая таким великим доверием.
   - Скажи, ты поможешь мне осуществить то, что я задумала? Я была бы рада, если ты мне поможешь... Твоя помощь мне очень нужна!
   - Я сделаю для вас все, что только в моих силах!
   Никто никогда не оказывал ей такого доверия и не обращался к ней с просьбами, никто никогда не смотрел на нее иначе, как на слабое и зависимое существо. Не удивительно, что сейчас она откликнулась всем сердцем.
   - Я верю и надеюсь на тебя, - сказала Сюзанна, подавшись всем телом к Раннильт, так что лицо ее оказалось на свету. - Свой сверток и плащ я прибрала перед тем, как принести свечу, они спрятаны у меня в спальне. Если бы не смерть бабушки, я собиралась этой ночью навсегда уйти отсюда, покинуть дом, где я никогда не видела справедливости, и покинуть этот город, где для меня нет достойного места. Нынче ночью мне сам Бог помешал. Но завтра... Завтра в ночь я уйду! Если ты согласишься помочь, то я смогу забрать побольше своих убогих пожитков, чем могла бы унести сама, так как первую, короткую часть пути должна буду проделать одна. Придвинься ко мне поближе, дитя мое, и я скажу тебе... - Голос ее сделался совсем тихим и неясным, и она выдохнула свой секрет в самое ухо Раннильт. - За мостом, в конюшне моего отца, под Франквиллем меня ждет кто-то, кто меня по-настоящему ценит...
   Глава одиннадцатая
   Пятница, с утра до вечера
   Когда на следующее утро Сюзанна вышла к завтраку, семья уже собралась за столом, у всех был подавленный вид. Она демонстративно отстегнула от пояса тонкую цепочку, на которой у нее висели ключи, и положила связку перед Марджери.
   - Теперь они ваши, сестрица, как вы и желали. С сегодняшнего дня вы заведуете хозяйством, и я не буду вмешиваться.
   Она была бледна, под глазами после бессонной ночи были мешки, но и остальные выглядели не лучше. Сегодня всем захочется пораньше лечь спать, и они разойдутся по спальням, как только стемнеет, чтобы хорошенько отоспаться.
   - С утра я обойду с вами кухню и кладовую и покажу все, что там есть. Мы вместе переберем белье и все, что я должна вам передать. Желаю удачи! закончила Сюзанна.
   Марджери пришла в полное замешательство от такого великодушия и старалась задобрить золовку во время совместного обхода, который заставила совершить Сюзанна.
   - Ну а теперь, - бодро сказала Сюзанна, стряхнув со своих плеч бремя обязанностей, - мне надо сходить за Мартином Белкотом, чтобы заказать гроб, а отец навестит священника из церкви Святой Девы Марии. После этого прошу меня извинить. Мне хотелось бы немного поспать, поспать нужно и этой девушке: мы с ней обе не смыкали глаз всю ночь.
   - Я вполне справлюсь одна, - ответила Марджери, - и постараюсь не шуметь около вашей спальни. Если можно, я хочу прямо сейчас достать все, что понадобится для обеда, тогда вам ничего не будет мешать.
   Она разрывалась между чувством унижения и ликующего торжества. Покойник в доме - не большая радость, но мрачное настроение пройдет через несколько дней, и тогда уже ей никто не будет мешать делать все по-своему. Отныне она свободна от бдительного ока старухи, которая за всем надзирала и, как ни старайся, пренебрежительно осуждала все, что она делала; свободна от старой девы, которая, надо надеяться, отстранится от участия в домашних делах, а муж укрощен и во всем будет плясать под ее дудку!
   Первые послеполуденные часы брат Кадфаэль провел у себя в сарайчике и, приведя все в порядок, отправился взглянуть, как идет работа в полях Гайи. Погода по-прежнему держалась солнечная и теплая, и вся ребятня, городская и форгейтская, с рождения живущая у воды и выучившаяся плавать чуть ли не с пеленок, резвилась на мелководье; некоторые крепыши отваживались даже переплывать через Северн в тех местах, где было медленное течение. Весенний паводок кончился, и река текла спокойно, но эти мальчишки знали ее коварство и не очень-то ей доверяли.
   Обуреваемый тревожными мыслями, которые не давали ему покоя после потрясений минувшей ночи, Кадфаэль пересек цветущий фруктовый сад и, спустившись к реке, пошел вдоль берега по течению; вскоре он очутился напротив того места на другом берегу, где раскинулись сады горожан, заканчивавшиеся у стен замка. На полпути от вершины по склону тянулась каменная стена, окружавшая город, кое-где обрушенная по верхнему краю во время осады, которую два года тому назад пережил город. С того места, где остановился Кадфаэль, видны были две узкие сквозные арки, которые в случае опасности легко можно было заделать. Один из проходов должен был находиться на земле Аурифаберов, но Кадфаэль не мог решить, который из двух. Под городской стеной ярко зеленела молодая трава, деревья были одеты бледно-зеленой весенней листвой и белой кипенью цветения. Над водой склонялись гибкие ветки ольхи, унизанные розовыми сережками. Серебристые почки ив уже распушились золотыми цветками. Несчастный молодой человек, над которым в такую чудную пору, когда все дышит надеждой, нависла угроза виселицы! И несчастный дом, на который обрушивается удар за ударом, неся его обитателям несчастья и смерть.
   Мальчишки из Форгейта издавна враждовали с городскими, иногда эта вражда переходила в боевые стычки, в которых отражалось ревнивое соперничество их отцов. Ребяческие игры на воде иногда заканчивались потасовками, которые, однако, редко переходили в опасные драки, а если какой-нибудь забияка слишком входил в азарт, то рядом всегда находился другой, более рассудительный мальчик, который отбивал своего приятеля и растаскивал драчунов. Сейчас на противоположном берегу на глазах у Кадфаэля тоже завязалась рукопашная. Какой-то пострел из Форгейта, переплыв реку, затесался в группку городских мальчишек и неожиданно окунул одного из них с головой в воду. Всполошившись, мальчишки всей оравой ринулись за ним и довольно долго преследовали, пока он уплывал вниз по течению; наконец озорник выскочил из воды и, бросившись наутек, хотел выбраться на берег, но впопыхах не удержался на ногах и плюхнулся животом в мелкую воду; он забарахтался, хватаясь руками за дно и поднимая тучи брызг, наконец ему удалось уцепиться за что-то и выкарабкаться. Очутившись на зеленой лужайке, где он определенно не имел права находиться, он стал кривляться и кричать, дразня своих врагов, но те, бросив преследование, повернули назад.
   Кадфаэлю показалось, что, барахтаясь под кустами, парнишка что-то выловил со дна. Вот он присел на траву, вытер выловленную вещь и с любопытством начал ее внимательно разглядывать. Пока он увлеченно занимался своей находкой, из сада наверху показался другой голый мальчишка, немного старше первого шалуна; кинув рубашку на траву, он направился к реке. Заметив на берегу непрошеного гостя, он остановился, разглядывая чужака.
   Расстояние было не слишком велико, и Кадфаэль узнал пришельца, а узнав его, понял, в чей двор вела калитка. Рослый и миловидный тринадцатилетний парнишка был не кто иной, как Гриффин, дурачок из лавки Болдуина Печа, которого, как видно, отпустили на часок поиграть, и он через калитку выбежал к реке, чтобы поплавать, как все другие мальчики.
   Гриффину, конечно, лучше, чем Кадфаэлю с другого берега, было видно, какую добычу выловил из реки нахальный налетчик из Форгейта. Издав негодующий клич, он бегом ринулся вниз по зеленому склону и схватил чужого мальчишку за руку. Какая-то вещица, сверкнув на солнце, вылетела из открытой горсти и упала на траву; Гриффин бросился, как сокол, на добычу и ревниво забрал ее себе. Второй мальчишка, на которого он напал врасплох, вскочил на ноги и хотел отобрать свою находку, но отступил перед рослым противником. Мальчишка не слишком огорчился, когда у него отняли игрушку. Между мальчиками произошел короткий обмен репликами; чужак выпаливал их беззаботно, Гриффин произносил свои медленно и веско. Два молодых голоса далеко разносились над гладью реки. Форгейтский озорник, пятясь к реке, выкрикнул на прощанье что-то обидное, спрыгнул в воду, подняв тучу брызг, и, искрясь под водой, точно серебристый лосось, резво поплыл к своему берегу.
   Кадфаэль, встрепенувшись, поспешил к тому месту, куда должен был приплыть мальчик, однако поглядывал и на противоположный берег. Он увидел, как Гриффин, вместо того чтобы догонять побежденного врага, вернулся к брошенной в кустах рубашке и бережно спрятал в ее складках завоеванный трофей. Затем он съехал по траве вниз и поплыл так легко и умело, не подымая лица из воды, что в нем сразу был виден опытный пловец, с детства привычный к воде. Он еще плескался, кувыркаясь на волнах, когда другой мальчик подтянулся за край обрыва и вылез рядом с Кадфаэлем; отряхиваясь от воды, пышущий радостью после забавы, он принялся скакать по траве, шлепая себя по худеньким бокам, чтобы согреться на солнышке. Взрослые подождут еще с месяц, прежде чем соваться в воду, а молодость так горяча, что ей не страшен холод.
   Как снисходительно говорят в таком случае старики: "Где нет ума, там нет и чувства".
   - Ну что, лососенок! - сказал Кадфаэль, который сразу узнал шалуна, как только подошел к нему поближе. - Что ты там выловил на другом берегу? Я видел, как ты выходил на берег. Еще немножко - и попался бы неприятелю! Ты, брат, малость ошибся пристанью!
   Мальчик приплыл точно к тому месту, где оставил свою одежду. Он прыгнул к своему кафтанчику, накинул его на голое тело и во весь рот улыбнулся:
   - А я не боюсь городских лоботрясов! И этого здорового полудурка, что работает на замочного мастера, тоже не испугался. Подумаешь, больно нужны мне его цацки! Он сказал, что это вещь его хозяина. Какая-то там кругляшка и на ней человеческое лицо с бородой и в колпаке. Тоже мне невидаль! Есть из-за чего огорчаться!
   - И вдобавок Гриффин перед тобой здоровяк! - с невинным видом подсказал Кадфаэль.
   Мальчишка скорчил презрительную гримасу, пошаркал по траве ступнями, отер ладонями бедра и стал натягивать чулки.
   - Хоть здоров, да зато неуклюж.! И голова дырявая! Чего же тогда эта штука валялась в песке под водой, раз она такая нужная? Пускай себе забирает, мне она без надобности!
   И он весело припустил к своим приятелям, оставив Кадфаэля погруженным в серьезные раздумья. Казалось бы, что тут особенного - потерявшаяся на дне маленькой заводи монетка, нечаянно попавшаяся под руку барахтающемуся мальчишке, который плюхнулся в воду, спасаясь от своих преследователей! Такое часто бывает. Что только не вылавливают из Северна - иной раз и куда более неожиданные вещи, чем потерянная монета! Единственно, что было в ней примечательного, это место, где ее выловили. Слишком много нитей сплеталось в паутину вокруг дома Уолтера Аурифабера! Все, что там происходило, нельзя уже было рассматривать как простую случайность. Но Кадфаэль еще не понимал, как соединить эти отдельные нити.
   Он вернулся к своим сеянцам, радуясь, что хоть в них нет ничего загадочного, и остальную часть дня проработал в своем саду, пока не настало время собираться к вечерне. Однако за полчаса до начала его вдруг окликнули с реки. Кадфаэль увидел лодку Мадога, которая поднималась вверх по течению, направляясь к нему с другого берега. На этот раз Мадог сменил свой коракль на ялик - вполне приличное суденышко, на котором, как осенило вдруг Кадфаэля, вполне можно переправиться через реку и любопытному монаху, чтобы самому взглянуть на тихую заводь, где мальчик достал со дна монетку, которая не произвела на него особого впечатления.
   Мадог подплыл к берегу и воткнул весло в мягкий дерн.
   - Ну что, брат Кадфаэль! До меня дошел слух, что померла старушка Джулиана. Все время в этом доме творится что-то неладное, что ни день опять какое-то безобразие! Мне говорили, что вы там были, когда обряжали покойницу.
   Кадфаэль подтвердил.
   - Не знаю, можно ли назвать смерть восьмидесятилетней старушки безобразием. Но умереть она действительно умерла. Преставилась около полуночи.
   Иное дело, с чем она ушла из жизни - со словами благословения или проклятия на устах, утверждая свою нерушимую власть над близкими или пытаясь их защитить; простились ли с ней как с любимой бабушкой или как с человеком, которого никто не любил! Над этим он все еще ломал голову. Ведь она могла еще говорить, но сказала только то, что сочла нужным, и ничего, что могло бы объяснить последние события. Самого важного и спорного она так и не затронула. Для нее эти люди были членами ее семьи, вершить над ними суд и расправу могла только она, и никто другой в этом мире. Но как же тогда быть с теми загадочными словами, которые она сказала на ухо ему, своему врачу и вечному противнику в спорах, ибо "друг" здесь, наверно, слишком сильное слово. Духовнику она отвечала, только как было ей предложено, условными знаками, опуская или подымая веки, что означало "да" или "нет"; она соглашалась, признавая свои прегрешения, соглашалась, что раскаивается и просит отпущения грехов. Но слов не произносила.
   - Оставила их посреди раздоров, - проницательно заметил Мадог с усмешкой, от которой по его задубевшему лицу во все стороны разбежались морщины. - Да и бывало ли когда, чтобы они между собой ладили? Скупость опасная штука, Кадфаэль! Джулиана сама их породила и всех вырастила как свое подобие: им бы только хапать, а отдать ничего не отдадут, скорее задавятся.
   "Я их породила", - так сказала она, словно признаваясь в своей вине.
   - Мадог! - сказал Кадфаэль. - Перевези меня к тому месту, куда выходит их сад, по пути я расскажу тебе, зачем это надо. Они владеют полоской берега за городской стеной. Мне бы очень хотелось взглянуть на нее.
   - Охотно! - сказал Мадог, подгоняя к нему ялик. - Потому что я уже обрыскал всю реку вдоль и поперек, начиная от шлюза, где Печ держал свою лодку, но сколько ни искал человека, который видал бы его самого или его лодку после того, как он исчез в понедельник утром, так ничего и не нашел. Не думаю, чтобы Хью Берингару повезло больше, чем мне, а уж он перебрал всех, кто знал замочного мастера, побывал в каждой пивной, куда захаживал Печ. Залезайте в лодку и сидите смирно, потому что, когда в ней два человека, она сильно оседает и хуже слушается весла.
   Кадфаэль спустился вниз, ступил на банку и уселся. Мадог оттолкнулся веслом и вывел ялик на середину.
   - Ну, рассказывайте! Что вас там заинтересовало?
   Кадфаэль рассказал ему все, что он только что видел, и в пересказе это звучало не так занимательно, как ему казалось раньше. Но Мадог выслушал его внимательно, следя одним глазом за коварным течением приветливой и безмятежной реки, в то время как другим он созерцал проходившие перед его внутренним взором образы Аурифаберова семейства, от древней родоначальницы до молодой невестки.
   - Так вот что вас интересует! Доплывем - увидим, а место - вот оно, форгейтский малец оставил кое-какие следы. Глядите, сразу видно, где он карабкался, дерн-то влажный и мягкий.
   Лодка вошла в длинную заводь и скоро чиркнула днищем по песку. Место было тихое и укромное, под прозрачной гладью воды пестрело галькой чистое дно, на нем видны были вмятины, оставленные руками мальчика. "В одной из них, кажется, от его правой руки, - подумал Кадфаэль, - лежала раньше монетка, которую он потом разглядывал на берегу". От самой кромки воды начинались ивовые и ольховые заросли, которые с обеих сторон закрывали круто спускавшуюся к реке лужайку; благодаря уклону на ней не задерживалась сырость, и на ровном травяном ковре удобно было раскладывать белье, чтобы сушить и отбеливать его на солнышке. Вид на лужайку открывался лишь с другого берега, а здесь ее с обеих сторон заслоняли от посторонних глаз глухие заросли. За кустами на склоне белели кучки чисто отмытых речных голышков, среди которых попадались довольно крупные, ими пригнетали разложенное для сушки белье. Рассматривая камни, Кадфаэль заметил один крупнее других - очевидно, он отломился от городской стены, - остальные все были гладкие, а этот с острыми краями, и на нем заметны налипшие остатки цемента. Камень вывалился из стены, и его оставили лежать; наверно, его иногда использовали, чтобы привязывать лодку.
   - Ну как, нашли что-нибудь полезное? - спросил Мадог, который ждал в лодке, удерживая ее воткнутым в речное дно веслом.
   Между тем Гриффин давно уже успел накупаться и обсохнуть; он оделся и ушел в мастерскую, где теперь хозяйничал Джон Бонет, унося с собой отвоеванную у чужого мальчишки монету. Гриффин давно привык считать Джона вторым человеком после хозяина, а теперь признал его за главного.
   - Нашел, и даже больше, чем можно было ожидать!
   Под прозрачной водой нашлись следы рук, где хватался за дно мальчик, на травянистом склоне - вмятины от его ног. Там он поднял со дна свою находку, а тут присел на траву, чтобы очистить ее и хорошенько рассмотреть; потом ее отнял Гриффин, считая собственностью своего хозяина, а Гриффин честен, как может быть честен настоящий простак. Вот заросли ивы и ольхи, со всех сторон обступившие лодку, на лужайке лежат кучки речных голышей и один большой камень. А вот под нависшими лозами ольхи колышутся на воде легкие островки нежной жерухи. Но самый зловещий знак Кадфаэль нашел у себя под ногами: в траве, на расстоянии вытянутой руки, отважно выставив из нее свои красновато-лиловые головки, выглядывал не один, а целых три цветка - те самые лисьи камешки, которые они тщетно искали ниже по течению.
   Кучки речной гальки и один большой камень пока еще ничего не говорили Мадогу, но лилово-красные цветки сразу приковали к себе его взгляд. Увидев их, он перевел глаза на Кадфаэля, а затем на сверкавшую на солнце мелководную заводь, где возле самого берега никак не мог утонуть человек, если он находился в сознании.
   - Так это и есть то место?
   Нежные, трепетные белые островки жерухи качались под ольховыми зарослями, готовые легко оторваться от дна. Ямки, оставленные на дне пальцами мальчика, постепенно затягивались, заполняясь струйками песка и мелкой гальки; едва заметные, слабые волны мало-помалу зализывали все неровности.
   - Прямо здесь, возле собственной усадьбы? - произнес Мадог, покачивая головой. - Вы думаете, это наверняка? Я больше нигде не нашел такого места, где третий свидетель встречался бы с двумя остальными.
   - Что можно знать наверняка в этом мире? - трезво рассудил Кадфаэль. Ничего не бывает совсем наверняка, но этот случай настолько верный, насколько это вообще возможно для человеческого разумения. Был ли покойник виновником кражи и кто-то его выследил? Или он сам слишком много узнал про того, кто совершил эту кражу, и у него хватило глупости разболтать, что он это знает? С Божьей помощью все это выяснится. Перевези меня обратно, Мадог, мне надо поспешить, чтобы попасть к вечерне.
   Мадог перевез его, не приставая с расспросами, и только пристально вглядывался все время из-под густых бровей зоркими глазами в его лицо.
   - Вы сейчас отправитесь в замок, чтобы дать отчет обо всем Хью Берингару? - спросил Кадфаэль.
   - Не в замок, а к нему домой. Но вряд ли застану его сейчас, не думаю, что он меня так рано ожидает.
   - Сообщите ему все, что мы здесь видели, - озабоченно сказал Кадфаэль. - Пускай он с вами и сам посмотрит и поразмыслит над увиденным. Расскажите ему про монетку - а я уверен, что это была монета, которую выловили в этой заводи, - и не забудьте сказать, что Гриффин утверждал, что эта монета принадлежала его хозяину. Пускай Хью его об этом расспросит.
   - Все расскажу, - кивнул Мадог. - Хотя и не все тут понимаю.
   - Как и я. Но попросите его, чтобы он, если позволит время, наведался потом ко мне. После того как он сам помозгует над всем, что тут сплелось, нам надо будет хорошенько потолковать об этом вдвоем. Тем временем и я покопаюсь на досуге и, как знать, может быть, с Божьей помощью до вечера в чем-нибудь разберусь.
   Хью вернулся домой поздно, после целого дня упорных мотаний по всему городу, из которых не вынес ничего нового, зато количество перешло в качество и можно было считать доказанным первоначальное предположение: ни в одном из привычных мест, где любил бывать Печ, ни где-либо еще его никто не видел после того, как он ушел из дома в понедельник утром. Смерть почтенной Джулианы не добавила ничего нового к тому, что он уже знал, поскольку она была очень стара; и все же у Хью Берингара осталось неприятное чувство, которое говорило ему, что невозможно, чтобы все беды, которые градом обрушивались на один и тот же дом, случились сами собой. Сообщение Мадога лишь подтвердило справедливость его сомнений.