Елена Плахотникова
Типа, в сказку попал
Пролог
Я знал, что умираю. Но знал только я. Тот, кто убил меня, был уже мертв. Я сам подарил ему удар милосердия. Ему повезло, а вот мне… Плохое он выбрал место для нападения: нельзя здесь умирать. И я цепляюсь за Нить жизни, упрямо надеюсь на чудо. Но чуда не будет — с такими ранами не живут. Ног я уже не чувствую и правой рукой едва могу шевелить. Устал я, нет сил выбраться, а умирать страшно. Здесь страшно. Обратил бы против себя Нож, да нельзя. Неупокоенный с Ножом — это еще страшнее. И я не отпускаю жизнь, ищу свои Отражения.
Далеко они от меня. И трудно это — дотянуться, увидеть. Труднее, чем бежать со сломанной ногой. И сил много отнимает. Меж двумя вздохами сгорают годы жизни. Моей жизни. Да что ее теперь жалеть! Поздно. Нельзя мне здесь умирать, никак нельзя!…
Дотянулся, увидел.
Отражения есть у каждого, но мало кто слышал о них, мало кто верит. Я слышал. И не верил. Пришло время — сам убедился.
По-разному они жили, мои Отражения, в разных мирах. Радовались и грустили, любили и проклинали, в богатстве и бедности, во здравии и болезни… жили, не зная обо мне и друг о друге. Но, как и я, все крепко держались за жизнь. И якорными канатами были их Нити жизни.
Только у одного Нить была с надрывом. И она быстро истончалась. С каждым ударом его сердца. А он жил и не знал еще, что его уже убили. Я потянулся к нему, позвал и он откликнулся так, будто ждал меня всю жизнь.
Связать две Нити легко, если умеешь. И никто не мешает. Он не мешал, а я умел. Связал, потянул и… вздохнуть он успел там, а выдыхал уже рядом со мной.
Не осталось сил разговаривать с ним, да и время моей жизни почти закончилось. Хорошо, что я из рода долгожителей: успел передать другому свою память, а вместе с ней и свое проклятие. Вложил в его ладонь свиток знания и сапфир умения. Так пел сказитель великого тойя сто сезонов назад. И тяжесть выбора легла на плечи другого.
— Убей, — попросил я его.
Он медлил.
Тогда я сам нажал на его руку. Ту, что с Ножом. Клинок радостно вошел в мое тело. И я стал свободным.
Я знал, что скоро сдохну. Вот как увидел этих уродов, так сразу и понял: все, финиш. А ведь только-только жизнь налаживаться стала. И работа по душе, и лапа в барыше. Писал я когда-то стишата, да не получилось из меня гениального поэта. И верный, заботливый муж не получился. Думал, фигня все это — успею еще, а жизни осталось на вдох-выдох.
Понятное дело, я не собирался жить вечно, но подыхать вот так, на глазах у толпы, очень уж не хотелось. Многих мудаков порадует моя смерть. Особенно такая. И так хотелось сделать им гадость: умереть в другом месте и без свидетелей… Душу бы заложил, чтоб сбылось последнее желание!
Не знаю уж, кто там услышал меня, но попал я в незнакомое место. Сразу и совсем в незнакомое. А тот, кто мог хоть чего-то рассказать, умирал. Это я понял с первого взгляда, с такими ранами долго не живут. Его лицо показалось знакомым. Еще немного и я бы вспомнил. Но он вложил мне в ладонь нож и я отвлекся. На пару секунд, не больше. И спрашивать стало поздно. Умирающий нажал на мою руку, и сам проткнул себя ножом. А потом улыбнулся мне, как любимой мамочке, и все. Финиш.
Пугаться я не стал, не из пугливых. Только удивился, когда его тело высохло в мумию и рассыпалось. Быстро. Будто сотню лет было уже мертвым.
А мне надо было уходить. В поганое место я попал. Опасное. Не для живых оно. Никто не говорил мне этого, но я откуда-то знал. Наверняка! И я потопал к выходу. А нож удобно лежал в ладони, будто я родился с ним.
Я еще не знал, что стану проклинать этот день, и орать равнодушному желтку луны:
— Лучше бы я сгорел в том Мерсе! Лучше бы…
Далеко они от меня. И трудно это — дотянуться, увидеть. Труднее, чем бежать со сломанной ногой. И сил много отнимает. Меж двумя вздохами сгорают годы жизни. Моей жизни. Да что ее теперь жалеть! Поздно. Нельзя мне здесь умирать, никак нельзя!…
Дотянулся, увидел.
Отражения есть у каждого, но мало кто слышал о них, мало кто верит. Я слышал. И не верил. Пришло время — сам убедился.
По-разному они жили, мои Отражения, в разных мирах. Радовались и грустили, любили и проклинали, в богатстве и бедности, во здравии и болезни… жили, не зная обо мне и друг о друге. Но, как и я, все крепко держались за жизнь. И якорными канатами были их Нити жизни.
Только у одного Нить была с надрывом. И она быстро истончалась. С каждым ударом его сердца. А он жил и не знал еще, что его уже убили. Я потянулся к нему, позвал и он откликнулся так, будто ждал меня всю жизнь.
Связать две Нити легко, если умеешь. И никто не мешает. Он не мешал, а я умел. Связал, потянул и… вздохнуть он успел там, а выдыхал уже рядом со мной.
Не осталось сил разговаривать с ним, да и время моей жизни почти закончилось. Хорошо, что я из рода долгожителей: успел передать другому свою память, а вместе с ней и свое проклятие. Вложил в его ладонь свиток знания и сапфир умения. Так пел сказитель великого тойя сто сезонов назад. И тяжесть выбора легла на плечи другого.
— Убей, — попросил я его.
Он медлил.
Тогда я сам нажал на его руку. Ту, что с Ножом. Клинок радостно вошел в мое тело. И я стал свободным.
Я знал, что скоро сдохну. Вот как увидел этих уродов, так сразу и понял: все, финиш. А ведь только-только жизнь налаживаться стала. И работа по душе, и лапа в барыше. Писал я когда-то стишата, да не получилось из меня гениального поэта. И верный, заботливый муж не получился. Думал, фигня все это — успею еще, а жизни осталось на вдох-выдох.
Понятное дело, я не собирался жить вечно, но подыхать вот так, на глазах у толпы, очень уж не хотелось. Многих мудаков порадует моя смерть. Особенно такая. И так хотелось сделать им гадость: умереть в другом месте и без свидетелей… Душу бы заложил, чтоб сбылось последнее желание!
Не знаю уж, кто там услышал меня, но попал я в незнакомое место. Сразу и совсем в незнакомое. А тот, кто мог хоть чего-то рассказать, умирал. Это я понял с первого взгляда, с такими ранами долго не живут. Его лицо показалось знакомым. Еще немного и я бы вспомнил. Но он вложил мне в ладонь нож и я отвлекся. На пару секунд, не больше. И спрашивать стало поздно. Умирающий нажал на мою руку, и сам проткнул себя ножом. А потом улыбнулся мне, как любимой мамочке, и все. Финиш.
Пугаться я не стал, не из пугливых. Только удивился, когда его тело высохло в мумию и рассыпалось. Быстро. Будто сотню лет было уже мертвым.
А мне надо было уходить. В поганое место я попал. Опасное. Не для живых оно. Никто не говорил мне этого, но я откуда-то знал. Наверняка! И я потопал к выходу. А нож удобно лежал в ладони, будто я родился с ним.
Я еще не знал, что стану проклинать этот день, и орать равнодушному желтку луны:
— Лучше бы я сгорел в том Мерсе! Лучше бы…
ЧАСТЬ 1
1
Ну, нет в жизни совершенства! Нормальному пацану всегда чего-то не хватает для полного счастья. То он готов оказаться где угодно, только бы не сдохнуть, внезапно и скоропостижно, а когда оказывается в этом самом где угодно, то сразу появляются вопросы. Типа: Куда это меня занесло? Как это я здесь очутился? Потом появятся и другие, вопросы в смысле. Но эти одни из главных. А не найдешь на них ответы, начнутся заморочки: Может, я сплю, и все это мне снится? или А может, это мой предсмертный бред? Ну, как нормальному пацану убедиться, что все вокруг не глюк? Спросить у кого-то? Ага, как же! Вдруг тот, у кого спросишь, слепой от рождения? Или дальтоник. Или не видит того, чего видишь ты. Типа, ты — избранный, а остальные так себе. Знаю я одно заведение, где на таких избранных рубашки с длинными рукавами одевают, а рукава за спиной завязывают. Не хотелось бы попасть туда.
Сказали бы вчера, что не смогу отличить живого от мертвого, ни в жисть не поверил бы. А сегодня вот иду по коридору и не знаю, живой я или как.
И на фига мне эти философские заморочки?! Пусть лучшие умы человечества ими заморачиваются. А мне бы чего попроще. Типа, гланды удалить с помощью автогена. И через то место, через что у нас, русских, все делается.
Все-таки, когда Бог хочет наказать человека, не дураком он его делает, а умным. И заставляет искать ответы на всякие дурацкие вопросы. А дураку эти ответы и на фиг не нужны. Дураку и без них хорошо.
Господи, за что наказываешь?! Чего я такого сделал?
И все-таки, куда же меня занесло?
Да уж, проблемка…
И решать ее, похоже, придется самому. А то желающие помочь в очередь не выстраиваются.
Если твоя жизнь от чего-то зависит, лучше это чего-то делать своими руками.
Не знаю, сам я придумал эту заумь или услышал где-то, но действовать решил так, будто помощи мне ждать не от кого. Да и не привык я надеяться на кого-то — помогут на копейку, а благодарности ждут на десять баксов. Стараюсь сам справляться со своими проблемами. Может, за излишнюю самостоятельность меня и… Ладно проехали.
Вернее, прошли. Переступили через груду тряпья и потопали дальше. Потом остановились, вернулись и решили рассмотреть поближе, через чего это такое мы переступили, пока наши мысли витали незнамо где.
До тряпья этим вещичкам было еще далеко. Мой знакомый, чье имя я так и не вспомнил, был одет как бы не хуже. Да и оружия среди тряпья валяться не должно, и мешочка с какими-то странными чешуйками. По виду — золотыми и серебряными. Назвать их деньгами язык не поворачивался. Чешуйка так же напоминала монету, как рулон обоев — туалетную бумагу. А уж привычные мне бабки еще меньше. И почему они в мешке? Что за примитив?…
На автомате поднял, рассмотрел и сунул в карман. Свой, понятное дело. Авось пригодится. Не бросать же такую прикольную вещь. Вот вернусь домой, покажу знакомым пацанам, пусть посмотрят, чего у некоторых лохов вместо баксов водится.
Вещи валялись грудой, здорово похожей на ту, что осталась после рассыпавшегося тела. Ту я не стал трогать, рука не поднялась, не знаю уж почему. А эту вот тряхнул. Еще и присел, чтоб виднее было. Блин! Все глаза себе запорошил: пыли столько, будто лет сто здесь не убирали. На уборщице, что ли экономят? А интерьерчик не слабый, под старину сработанный: пол и панели из дикого камня, на стенах — факелы, ну, прям, как настоящие. В такой обстановке только фильмы ужасов снимать. Или чего-то рыцарско-героицкое. Наваяли, уж. Во сколько ж им этот ремонтик обошелся? И кто это в нашем городе такой небедный? Почему не знаю?
Проморгался и занялся осмотром вещичек. Любопытные шмотки оказались. Добротные и пошиты как бы в ручную. Фасончик, правда, не знакомый, наверно, чего-то супермодное. И все натурель — никакой синтетики. А самое любопытное: их хозяина порезали. Серьезно. И совсем недавно. Кровь еще мазалась. Но раненого или мертвого тела в вещах не наблюдалось. Еще один рассыпавшийся, что ли? В занятное, однако, местечко меня занесло. А выбраться из него можно? Ну, хотя бы в принципе?
Постоял я, посмотрел на железяку, что под вещами нашлась. Странная такая железка. С четырьмя лезвиями. Будто меч сквозь меч прошел, да так и остался. Как таким пользоваться, в натуре не представляю! Ну, поднял и пошел себе дальше. А через пару метров бросил: тяжелой железка оказалась, да и ногу ей повредить элементарно.
Коридоры, повороты, еще коридоры, еще повороты и ни одной двери при этом. А где удобства, где лифты, где буфет, в конце концов?! Кто это строил? Чье хозяйство? И спросить не у кого. Если так здесь относятся ко всем посетителям, неудивительно, что они долго не живут. Чего-то и мне домой захотелось…
Еще один поворот, небольшой спуск и тут на меня накатило. Аккурат перед трещиной в полу и мостиком из темного дерева. Я только-только подошел к нему, как меня затрясло и ноги подогнулись. Хорошо хоть сил хватило к стене качнуться. Так и сполз спиной по ней, уткнулся лбом в колени и отключился, не знаю даже на сколько.
Бывает со мной такое. Иногда. Запоздалая реакция на стресс — так это называется. Небольшое такое отклонение психики. Я сначала решаю возникшую проблемку, а уж потом впадаю в ступор. Или пугаюсь тогда, когда напугавший меня придурок лежит в полной отключке. Те, кто меня мало знают, считают, что у меня нервы железные. Не железные они, а заторможенные. Но кричать об этом на каждом углу совсем не обязательно, так? Вот я и молчу в тряпочку. Не ломаю имидж крутого пацана.
Все проходит когда-нибудь, прошло и у меня, попустило что называется. В глазах посветлело, зубы перестали стучать. И соображать я нормально начал. Ну, более или менее. Только идти пока не хотелось. Вот я и решил посидеть под стеночкой, пораскинуть мозгами.
Это что ж получается? Какой-то урод хотел поджарить меня в моей же собственной машине. Типа, как пицу в микроволновке. Без моего на то согласия и разрешения! Не получилось у него. Какой-то дядя вмешался в процесс и поломал уроду весь кайф. Пожалел обиженного, так сказать. Хороший дядя, добрый — конфетку дал, а ведь убить мог… Хрен его знает, кто это сказал, но, прям, в точку попал. В моем случае монетку дали, типа, живи, Леха, долго и счастливо и ни в чем себе не отказывай. А надоест долго жить — вот тебе ножичек.
Спасибо, конечно за заботу, только где жить-то? И чем? Нормальному пацану есть и пить надо, кроме всего прочего. Чего-то я не видел здесь ничего, что на зуб положить можно. Ну, и на небо хоть раз в год посмотреть надо. На травку там. Не говоря уже о нормальном общении: долго самому с собой — это вредно. Ну, а здесь мы чего имеем?
Камень сверху, камень снизу, слева-справа тоже камень.
Это не детская песенка-дразнилка, в натуре камень со всех сторон. И давит так, словно в пещеру какую забрался, глубоко под землей. Хошь, вперед иди, хошь назад — пейзаж практицки не меняется. Подходящее местечко для долгой и счастливой жизни!… И какому мудиле сказать за него спасибо? У кого тут такое больное чувство юмора?
Я, между прочим, еще не ужинал сегодня. И обед у меня был чисто символический. Заработался конкретно. Думал, вечером доберу нужные калории и вдруг такое попадалово! И я посреди всего этого. Сам. Один. Ни спросить, ни послать, как говорится. Абыдно.
А все-таки психологи не совсем психи. Не зря советуют общаться. Типа, расскажи о своей проблеме и тебя попустит. Вот и меня попустило, а ведь поговорил только с собой, любимым, да и то, не раскрывая рта. Все равно помогло. Проблема, правда, никуда не делась. Только отошла в сторону и ждет, когда я отлеплюсь от пола и пойду себе дальше.
Отлепился, пошел. Ну, направление пока менять не станем, чего там сзади я уже видел. А вот чего впереди — это будем посмотреть.
И посмотрели очень даже скоро. Только за поворот завернули и аккурат в тупик впечатались. В натуре. И в темноте.
Всю жизнь любил такие вот приколы. Очень уж они аппетит улучшают. И для нервов они того…
Постоял, вспомнил все ругательства, какие знал, и тут до меня дошло: воздух-то свежее стал. Я быстренько забежал за поворот, схватил факел — настоящий оказался, не имитация — и стал осматривать тупик.
Завал. Огромный такой булыжник и несколько камешков поменьше. Надежно они коридор перекрыли. Не раскапывать — взрывать надо. Или другой выход искать. Вот только сквозняком тянуло и весьма настойчиво.
Не сразу, но разобрался: трещина. Снизу вверх. Широкая. Скалолазы такую камином называют. Это если снизу смотреть. Ну, а если сверху, то колодцем. Из колодца, говорят, звезды видно, даже днем. Я вот тоже увидел. Где-то очень высоко. Там, куда факел и не досвечивал. Но до этого высоко, как до горизонта. Да и не большой я любитель лазать по трещинам. Без страховки. Мне руки беречь надо. Кормят они меня. Да и костюмчик жалко. Я за него зеленью платил, кровно заработанной.
Так что постоял я, подышал свежим воздухом и обратно пошел. Вместе с факелом. А то свет здесь ну прям интимный, через каждые сто шагов факел. А между ними как хошь: хоть наощупь, хоть с закрытыми глазами. Мне вот повыделываться захотелось: то шаги считал, то факел взял. Решил, мол, я самый умный. Остальные, типа, погулять вышли.
Говорили же мне: Леха, будь проще, и люди к тебе потянутся — забыл. И совет забыл и то, что я не единственный пацан в мире — все забыл. Вот мне и напомнили. Конкретно так. Спасибо, что не до смерти. Везло мне в этот день на добрых людей.
Сказали бы вчера, что не смогу отличить живого от мертвого, ни в жисть не поверил бы. А сегодня вот иду по коридору и не знаю, живой я или как.
И на фига мне эти философские заморочки?! Пусть лучшие умы человечества ими заморачиваются. А мне бы чего попроще. Типа, гланды удалить с помощью автогена. И через то место, через что у нас, русских, все делается.
Все-таки, когда Бог хочет наказать человека, не дураком он его делает, а умным. И заставляет искать ответы на всякие дурацкие вопросы. А дураку эти ответы и на фиг не нужны. Дураку и без них хорошо.
Господи, за что наказываешь?! Чего я такого сделал?
И все-таки, куда же меня занесло?
Да уж, проблемка…
И решать ее, похоже, придется самому. А то желающие помочь в очередь не выстраиваются.
Если твоя жизнь от чего-то зависит, лучше это чего-то делать своими руками.
Не знаю, сам я придумал эту заумь или услышал где-то, но действовать решил так, будто помощи мне ждать не от кого. Да и не привык я надеяться на кого-то — помогут на копейку, а благодарности ждут на десять баксов. Стараюсь сам справляться со своими проблемами. Может, за излишнюю самостоятельность меня и… Ладно проехали.
Вернее, прошли. Переступили через груду тряпья и потопали дальше. Потом остановились, вернулись и решили рассмотреть поближе, через чего это такое мы переступили, пока наши мысли витали незнамо где.
До тряпья этим вещичкам было еще далеко. Мой знакомый, чье имя я так и не вспомнил, был одет как бы не хуже. Да и оружия среди тряпья валяться не должно, и мешочка с какими-то странными чешуйками. По виду — золотыми и серебряными. Назвать их деньгами язык не поворачивался. Чешуйка так же напоминала монету, как рулон обоев — туалетную бумагу. А уж привычные мне бабки еще меньше. И почему они в мешке? Что за примитив?…
На автомате поднял, рассмотрел и сунул в карман. Свой, понятное дело. Авось пригодится. Не бросать же такую прикольную вещь. Вот вернусь домой, покажу знакомым пацанам, пусть посмотрят, чего у некоторых лохов вместо баксов водится.
Вещи валялись грудой, здорово похожей на ту, что осталась после рассыпавшегося тела. Ту я не стал трогать, рука не поднялась, не знаю уж почему. А эту вот тряхнул. Еще и присел, чтоб виднее было. Блин! Все глаза себе запорошил: пыли столько, будто лет сто здесь не убирали. На уборщице, что ли экономят? А интерьерчик не слабый, под старину сработанный: пол и панели из дикого камня, на стенах — факелы, ну, прям, как настоящие. В такой обстановке только фильмы ужасов снимать. Или чего-то рыцарско-героицкое. Наваяли, уж. Во сколько ж им этот ремонтик обошелся? И кто это в нашем городе такой небедный? Почему не знаю?
Проморгался и занялся осмотром вещичек. Любопытные шмотки оказались. Добротные и пошиты как бы в ручную. Фасончик, правда, не знакомый, наверно, чего-то супермодное. И все натурель — никакой синтетики. А самое любопытное: их хозяина порезали. Серьезно. И совсем недавно. Кровь еще мазалась. Но раненого или мертвого тела в вещах не наблюдалось. Еще один рассыпавшийся, что ли? В занятное, однако, местечко меня занесло. А выбраться из него можно? Ну, хотя бы в принципе?
Постоял я, посмотрел на железяку, что под вещами нашлась. Странная такая железка. С четырьмя лезвиями. Будто меч сквозь меч прошел, да так и остался. Как таким пользоваться, в натуре не представляю! Ну, поднял и пошел себе дальше. А через пару метров бросил: тяжелой железка оказалась, да и ногу ей повредить элементарно.
Коридоры, повороты, еще коридоры, еще повороты и ни одной двери при этом. А где удобства, где лифты, где буфет, в конце концов?! Кто это строил? Чье хозяйство? И спросить не у кого. Если так здесь относятся ко всем посетителям, неудивительно, что они долго не живут. Чего-то и мне домой захотелось…
Еще один поворот, небольшой спуск и тут на меня накатило. Аккурат перед трещиной в полу и мостиком из темного дерева. Я только-только подошел к нему, как меня затрясло и ноги подогнулись. Хорошо хоть сил хватило к стене качнуться. Так и сполз спиной по ней, уткнулся лбом в колени и отключился, не знаю даже на сколько.
Бывает со мной такое. Иногда. Запоздалая реакция на стресс — так это называется. Небольшое такое отклонение психики. Я сначала решаю возникшую проблемку, а уж потом впадаю в ступор. Или пугаюсь тогда, когда напугавший меня придурок лежит в полной отключке. Те, кто меня мало знают, считают, что у меня нервы железные. Не железные они, а заторможенные. Но кричать об этом на каждом углу совсем не обязательно, так? Вот я и молчу в тряпочку. Не ломаю имидж крутого пацана.
Все проходит когда-нибудь, прошло и у меня, попустило что называется. В глазах посветлело, зубы перестали стучать. И соображать я нормально начал. Ну, более или менее. Только идти пока не хотелось. Вот я и решил посидеть под стеночкой, пораскинуть мозгами.
Это что ж получается? Какой-то урод хотел поджарить меня в моей же собственной машине. Типа, как пицу в микроволновке. Без моего на то согласия и разрешения! Не получилось у него. Какой-то дядя вмешался в процесс и поломал уроду весь кайф. Пожалел обиженного, так сказать. Хороший дядя, добрый — конфетку дал, а ведь убить мог… Хрен его знает, кто это сказал, но, прям, в точку попал. В моем случае монетку дали, типа, живи, Леха, долго и счастливо и ни в чем себе не отказывай. А надоест долго жить — вот тебе ножичек.
Спасибо, конечно за заботу, только где жить-то? И чем? Нормальному пацану есть и пить надо, кроме всего прочего. Чего-то я не видел здесь ничего, что на зуб положить можно. Ну, и на небо хоть раз в год посмотреть надо. На травку там. Не говоря уже о нормальном общении: долго самому с собой — это вредно. Ну, а здесь мы чего имеем?
Камень сверху, камень снизу, слева-справа тоже камень.
Это не детская песенка-дразнилка, в натуре камень со всех сторон. И давит так, словно в пещеру какую забрался, глубоко под землей. Хошь, вперед иди, хошь назад — пейзаж практицки не меняется. Подходящее местечко для долгой и счастливой жизни!… И какому мудиле сказать за него спасибо? У кого тут такое больное чувство юмора?
Я, между прочим, еще не ужинал сегодня. И обед у меня был чисто символический. Заработался конкретно. Думал, вечером доберу нужные калории и вдруг такое попадалово! И я посреди всего этого. Сам. Один. Ни спросить, ни послать, как говорится. Абыдно.
А все-таки психологи не совсем психи. Не зря советуют общаться. Типа, расскажи о своей проблеме и тебя попустит. Вот и меня попустило, а ведь поговорил только с собой, любимым, да и то, не раскрывая рта. Все равно помогло. Проблема, правда, никуда не делась. Только отошла в сторону и ждет, когда я отлеплюсь от пола и пойду себе дальше.
Отлепился, пошел. Ну, направление пока менять не станем, чего там сзади я уже видел. А вот чего впереди — это будем посмотреть.
И посмотрели очень даже скоро. Только за поворот завернули и аккурат в тупик впечатались. В натуре. И в темноте.
Всю жизнь любил такие вот приколы. Очень уж они аппетит улучшают. И для нервов они того…
Постоял, вспомнил все ругательства, какие знал, и тут до меня дошло: воздух-то свежее стал. Я быстренько забежал за поворот, схватил факел — настоящий оказался, не имитация — и стал осматривать тупик.
Завал. Огромный такой булыжник и несколько камешков поменьше. Надежно они коридор перекрыли. Не раскапывать — взрывать надо. Или другой выход искать. Вот только сквозняком тянуло и весьма настойчиво.
Не сразу, но разобрался: трещина. Снизу вверх. Широкая. Скалолазы такую камином называют. Это если снизу смотреть. Ну, а если сверху, то колодцем. Из колодца, говорят, звезды видно, даже днем. Я вот тоже увидел. Где-то очень высоко. Там, куда факел и не досвечивал. Но до этого высоко, как до горизонта. Да и не большой я любитель лазать по трещинам. Без страховки. Мне руки беречь надо. Кормят они меня. Да и костюмчик жалко. Я за него зеленью платил, кровно заработанной.
Так что постоял я, подышал свежим воздухом и обратно пошел. Вместе с факелом. А то свет здесь ну прям интимный, через каждые сто шагов факел. А между ними как хошь: хоть наощупь, хоть с закрытыми глазами. Мне вот повыделываться захотелось: то шаги считал, то факел взял. Решил, мол, я самый умный. Остальные, типа, погулять вышли.
Говорили же мне: Леха, будь проще, и люди к тебе потянутся — забыл. И совет забыл и то, что я не единственный пацан в мире — все забыл. Вот мне и напомнили. Конкретно так. Спасибо, что не до смерти. Везло мне в этот день на добрых людей.
2
Голова болит так, что аж глаза дергаются. Закрытые. И тяжесть в затылке конкретная.
Это сколько ж я вчера выпил? И чего с чем намешал?
Воспоминания объявили лежачую забастовку и расползлись по углам.
А вот кантовать меня не надо! И трясти тоже. Вы чего русского языка не понимаете? Я же сейчас блевать начну. Ну, раз не понимаете, вам же и убирать. А пинать меня зачем? Я же честно-благородно предупредил…
Ну, чего теперь трясете? Работать надо? Не-е. В таком состоянии я опасен для окружающих. Мне б отлежаться денек-другой. Оставьте меня, а? Положите, где взяли. Что я вам такого сделал?! Изверги! Лучше убейте! И зачем вы меня так напоили вчера?
Или это позавчера было?… И что за повод у отмечалова? Ни черта не помню — солидный должно быть повод.
Слышь, мужики, а на каком языке вы ругаетесь? Из десяти слов я одно только понимаю. Или два. Кажется.
Во блин, чего же такого мы отмечали?! И где это я? Домом и не пахнет. И с глазами моими что? Ни хрена же не вижу!…
Ослеп, в натуре, ослеп!
Говорили мне: будешь много пить — руки дрожать станут. Фигня! Глаза первыми отказали. Как же я теперь буду? Чего я наощупь-то могу?
Ну, мужика от бабы отличу.
Слышь, ты не обижайся, это я сослепу. Мне вообще-то бабы нравятся. А, ты не обижаешься? Вот и хорошо. Вот и путем все… Эй, я же сказал, мне бабы нравятся! Ты че, глухой? И не надо меня раздевать. В натуре, останемся друзьями. Слышь, падла, и не думай даже, я не из таких…
Я прозрел! Я снова вижу!
А всего и делов-то — открыть глаза. И сразу одной проблемой меньше. И второй тоже. Извращенцу оказывается не я нужен, а мой прикид. Ну, и забирай, не жалко, новый куплю. Только трусы оставь и документы. Эй, урод, трусы мои тебе зачем?!
Удар по кумполу.
Темень.
Мне надо делать трепанацию черепа. Срочно. А наркоза нет. Закончился. Во влип…
— Ничего, мы и без наркоза обойдемся, — изуверски улыбается доктор. Брюхо его горбатится под зеленым халатом пивным бочонком или девятым месяцем. — Применим современную технологию. Можем западную, можем восточную. Больной, вы что предпочитаете?
Я невразумительно мычу, пока мои руки привязывают к шесту.
— Хорошо зафиксированный больной в анестезии не нуждается, — басом хохочет жирнопузый.
Появляется еще один персонаж. Старик азиатской наружности, упакованный в костюм нинзи. Но костюмчик не черный, а темно-зеленый. В руках старика длинный шнурок. Извивается в пальцах, как живой.
— Это наш главный анестезиолог, — говорит пузан. Старик кланяется. — Багдадский душитель.
— Потрошитель? — я зачем-то тяну время.
— Потрошитель вам не нужен. Аппендицит мы уже удалили. Или вы еще что-то отрезать хотите? Так мы завсегда, с радостью! — и жирдяй скалится так, словно вместе с аппендиксом удалил мне еще кое-что, чтоб танцевать не мешало. — А это вот его помощник — Ватсон Лондонский.
У мужика короткие рыжеватые усы, бледная, как в конце зимы, кожа и древний прикид. Не иначе как прошлого века. И тоже зеленого цвета. На голове панама-котелок, в руках дубинка. Конкретная такая дубинка. Пацаны в форме с такими по улице ходят.
Пока я разглядываю помощника (чьего я так и не понял), он снимает шляпу, кивает и опять напяливает ее на голову.
— Ватсон… — Имечко кажется знакомым. — Тот самый?
— Да. Из семьи потомственных палачей и анестезиологов. Мой отец мог пощупать голову больного, а потом так ударить, что тот приходил в себя в указанное время.
— Точно-точно, — радостно тараторит толстый. — Скажу, операция продлится до трех часов, так в три десять больной уже моргает.
— А сейчас он где? Отец…
— Вместо своего отца работает. Палачом.
— Семейная традиция, что вы хотите?…
Достал меня толстопузый со своим юмором. Чего я хочу? Домой хочу. А все это — чтоб только сном было. И исчезло, когда проснусь.
— Ну, вот и познакомились с нашей бригадой. Теперь можно и приступать…
— Подождите! А он что?… — киваю на старика.
— Он? Такой же виртуоз, как отец Ватсона. Только с удавкой. Считает, что так гуманнее. Его метод подходит всем, даже детям и беременным. И он не щупает пациента, а смотрит ему в глаза. Я лично лечу свои зубы только под восточной анестезией. Так что выбираем?
Ватсон хлопает дубинкой об ладонь. От размеренных шлепков меня передернуло. Посмотрел на азиата. И не подозревал, что во мне такой любитель Востока живет.
— Хороший выбор…
Это было последнее, что я услышал.
В глазах резко потемнело.
А потом пришла боль. Какой-то урод лупит меня по морде. Левая щека, правая, левая, правая… Блин, и когда ж ему надоест?
Открывать глаза не хочется. Чего, операция уже закончилась? Что-то очень быстро. Уберите от меня этого придурка и повторите все еще раз.
Глаза все-таки пришлось открыть. Кто-то настойчиво трясет меня за плечо.
— Блин, какого?…
— Просыпайтесь, Алексей Тимофеич! Просыпайтесь!…
— Ну?…
— Вы проснулись?
— Угу.
— Нужно срочно в операционную…
— Ну?…
— Черепная травма.
— Угу.
— Клиента уже готовят, а…
— Ну-ну!…
— Анестезиолог заболел.
— Угу.
— И анестезии мало.
— Что опять?!
Я, кажется, начинаю просыпаться.
— Что делать будем, Алексей Тимофеич?
— Хорошо зафиксированный больной в анестезии не нуждается, — повторяю знакомые слова.
— Что?! Что вы сказали?…
Вижу изумленное лицо старшей сестры и окончательно просыпаюсь.
— Шутка, Семеновна, шутка. Идем в операционную. Прорвемся, не в первый раз.
Из глаз женщины исчезает озабоченность. Верит она мне. Раз Тимофеич сказал прорвемся, значит, все будет в порядке.
Легко работать с людьми, когда они в тебя верят.
За что я люблю ночные дежурства? За то, что они намного спокойнее дневных.
Намного. Спокойнее.
Яркий свет, как удар. Глаза сами собой закрываются.
Это сколько ж я вчера выпил? И чего с чем намешал?
Воспоминания объявили лежачую забастовку и расползлись по углам.
А вот кантовать меня не надо! И трясти тоже. Вы чего русского языка не понимаете? Я же сейчас блевать начну. Ну, раз не понимаете, вам же и убирать. А пинать меня зачем? Я же честно-благородно предупредил…
Ну, чего теперь трясете? Работать надо? Не-е. В таком состоянии я опасен для окружающих. Мне б отлежаться денек-другой. Оставьте меня, а? Положите, где взяли. Что я вам такого сделал?! Изверги! Лучше убейте! И зачем вы меня так напоили вчера?
Или это позавчера было?… И что за повод у отмечалова? Ни черта не помню — солидный должно быть повод.
Слышь, мужики, а на каком языке вы ругаетесь? Из десяти слов я одно только понимаю. Или два. Кажется.
Во блин, чего же такого мы отмечали?! И где это я? Домом и не пахнет. И с глазами моими что? Ни хрена же не вижу!…
Ослеп, в натуре, ослеп!
Говорили мне: будешь много пить — руки дрожать станут. Фигня! Глаза первыми отказали. Как же я теперь буду? Чего я наощупь-то могу?
Ну, мужика от бабы отличу.
Слышь, ты не обижайся, это я сослепу. Мне вообще-то бабы нравятся. А, ты не обижаешься? Вот и хорошо. Вот и путем все… Эй, я же сказал, мне бабы нравятся! Ты че, глухой? И не надо меня раздевать. В натуре, останемся друзьями. Слышь, падла, и не думай даже, я не из таких…
Я прозрел! Я снова вижу!
А всего и делов-то — открыть глаза. И сразу одной проблемой меньше. И второй тоже. Извращенцу оказывается не я нужен, а мой прикид. Ну, и забирай, не жалко, новый куплю. Только трусы оставь и документы. Эй, урод, трусы мои тебе зачем?!
Удар по кумполу.
Темень.
Мне надо делать трепанацию черепа. Срочно. А наркоза нет. Закончился. Во влип…
— Ничего, мы и без наркоза обойдемся, — изуверски улыбается доктор. Брюхо его горбатится под зеленым халатом пивным бочонком или девятым месяцем. — Применим современную технологию. Можем западную, можем восточную. Больной, вы что предпочитаете?
Я невразумительно мычу, пока мои руки привязывают к шесту.
— Хорошо зафиксированный больной в анестезии не нуждается, — басом хохочет жирнопузый.
Появляется еще один персонаж. Старик азиатской наружности, упакованный в костюм нинзи. Но костюмчик не черный, а темно-зеленый. В руках старика длинный шнурок. Извивается в пальцах, как живой.
— Это наш главный анестезиолог, — говорит пузан. Старик кланяется. — Багдадский душитель.
— Потрошитель? — я зачем-то тяну время.
— Потрошитель вам не нужен. Аппендицит мы уже удалили. Или вы еще что-то отрезать хотите? Так мы завсегда, с радостью! — и жирдяй скалится так, словно вместе с аппендиксом удалил мне еще кое-что, чтоб танцевать не мешало. — А это вот его помощник — Ватсон Лондонский.
У мужика короткие рыжеватые усы, бледная, как в конце зимы, кожа и древний прикид. Не иначе как прошлого века. И тоже зеленого цвета. На голове панама-котелок, в руках дубинка. Конкретная такая дубинка. Пацаны в форме с такими по улице ходят.
Пока я разглядываю помощника (чьего я так и не понял), он снимает шляпу, кивает и опять напяливает ее на голову.
— Ватсон… — Имечко кажется знакомым. — Тот самый?
— Да. Из семьи потомственных палачей и анестезиологов. Мой отец мог пощупать голову больного, а потом так ударить, что тот приходил в себя в указанное время.
— Точно-точно, — радостно тараторит толстый. — Скажу, операция продлится до трех часов, так в три десять больной уже моргает.
— А сейчас он где? Отец…
— Вместо своего отца работает. Палачом.
— Семейная традиция, что вы хотите?…
Достал меня толстопузый со своим юмором. Чего я хочу? Домой хочу. А все это — чтоб только сном было. И исчезло, когда проснусь.
— Ну, вот и познакомились с нашей бригадой. Теперь можно и приступать…
— Подождите! А он что?… — киваю на старика.
— Он? Такой же виртуоз, как отец Ватсона. Только с удавкой. Считает, что так гуманнее. Его метод подходит всем, даже детям и беременным. И он не щупает пациента, а смотрит ему в глаза. Я лично лечу свои зубы только под восточной анестезией. Так что выбираем?
Ватсон хлопает дубинкой об ладонь. От размеренных шлепков меня передернуло. Посмотрел на азиата. И не подозревал, что во мне такой любитель Востока живет.
— Хороший выбор…
Это было последнее, что я услышал.
В глазах резко потемнело.
А потом пришла боль. Какой-то урод лупит меня по морде. Левая щека, правая, левая, правая… Блин, и когда ж ему надоест?
Открывать глаза не хочется. Чего, операция уже закончилась? Что-то очень быстро. Уберите от меня этого придурка и повторите все еще раз.
Глаза все-таки пришлось открыть. Кто-то настойчиво трясет меня за плечо.
— Блин, какого?…
— Просыпайтесь, Алексей Тимофеич! Просыпайтесь!…
— Ну?…
— Вы проснулись?
— Угу.
— Нужно срочно в операционную…
— Ну?…
— Черепная травма.
— Угу.
— Клиента уже готовят, а…
— Ну-ну!…
— Анестезиолог заболел.
— Угу.
— И анестезии мало.
— Что опять?!
Я, кажется, начинаю просыпаться.
— Что делать будем, Алексей Тимофеич?
— Хорошо зафиксированный больной в анестезии не нуждается, — повторяю знакомые слова.
— Что?! Что вы сказали?…
Вижу изумленное лицо старшей сестры и окончательно просыпаюсь.
— Шутка, Семеновна, шутка. Идем в операционную. Прорвемся, не в первый раз.
Из глаз женщины исчезает озабоченность. Верит она мне. Раз Тимофеич сказал прорвемся, значит, все будет в порядке.
Легко работать с людьми, когда они в тебя верят.
За что я люблю ночные дежурства? За то, что они намного спокойнее дневных.
Намного. Спокойнее.
Яркий свет, как удар. Глаза сами собой закрываются.
3
Глаза все-таки пришлось открыть. Какой-то идиот напоил меня кислым пивом, насильно, а я эту дрянь тут же выблевал. После такого глупо притворяться спящей красавицей.
Свет по глазам не ударил. Темновато было в этой комнате. А вот вонь шибала конкретная. Похоже, кто-то здесь уже пил пиво и оно ему понравилось так же, как мне. А еще в это пойло явно чего-то подмешали. У меня начались глюки. Или продолжались.
Пол качается. Стены дрожат. По ним ползают точечные светильни или жуки-светляки. Дверь тоже дрожит. Не пойму, арочная она или обычная. И закрыта она или открыта, тоже не пойму.
Бригада врачей-изуверов куда-то подевалась. Вместо нее появилась троица… не знаю уж кого. В смысле, вот так с ходу определить профессию этих мужиков не берусь. Но то, что они садисты, и слепому видно. А кто еще станет раздевать нормального пацана, ложить ему на плечи шест и привязывать к нему руки. Только садисты и извращенцы. Нормальный грабитель не будет портить нормальный прикид. А эти уроды разодрали мои вещи на запчасти. Все. Чем им, интересно, носовой платок не понравился? Чистый же был.
Лица у всех троих настолько пусты, что кажутся одинаковыми. И, как сказал бы Витька, печать интеллекта им ставили на другое место.
Стоп, ошибочка вышла. К копью меня привязали, а не к шесту. Вот как повернул голову налево, так сразу и понял: к копью. Это чего ж получается? Стражников каких-то моя троица играет? А я, типа, главный преступник тут. Кто-то из знакомых пацанов решил фильм прикольный снять, со мной в главной роли, так что ли? Киношники и не такой пейзаж отгрохать могут. За бабки, понятное дело. Ну, а если не фильм, тогда чего?…
Кажется, со мной так уже было. Кажется, решал я уже вопрос-вопросов: И де это я?, вот только не помню, решил или как. И про пацанов я читал, что попадали в другой мир или в другое время. Целая серия была. Мужской клуб называлась. Так там герой с ходу, уже с третьей страницы врубался что по чем. То ли указатель какой читал, то ли встречал кого, кто ему все по понятиям раскладывал. Так это книги, а по жизни как разобраться? Кто я — пленник или герой кины?
Мои охраннички загалдели. Оказывается, пока я вертел головой, нашей компании прибыло.
Мрачный серокожий мужичок в рясе до колен обошел меня, осмотрел со всех сторон, потыкал пальцем в живот — еще один извращенец? — и буркнул:
— Годится.
На незнакомом языке, между прочим, сказал, а я понял. Ну, прям, полиглот. Никогда за собой такого не замечал. И то, чего старший из стражников сказал, тоже понял. Через слово-два, но понял. Типа, служим и делаем, о Великий… И тут же меня под локти и из комнаты. А чтоб быстрее ногами шевелил — в копчик копьем. Два копья оказалось у охранников. Одно ко мне примотали, а второе у какого-то урода в руках осталось. Блин, как же быстро можно идти, когда к заднице копье приставят! Я даже тому, в рясе, на пятку наступил. Мол, осади ретивого служаку. Ну, он осадил, а мне по морде лица надавал.
Сухонький старичок, сухонький кулачок, но абыдно же! Не-е, такое кино не по мне. Хотел сказать пару ласковых режиссеру, а мы, оказывается, уже пришли.
Широкий квадратный проем, стены как бы ни в мой рост толщиной, высокие каменные ступени… вниз. Пять штук насчитал. Каменные плиты под ногами, толстенные колонны.
В лесу родилась елочка, в лесу она росла. И выросла в три обхвата…
Такая вот детская песенка мне вспомнилась, как на колонны глянул. Было этих елочек тут… много, скажем, если не считая. От них зал меньше и ниже кажется.
Меня поволокли между ними. Быстро. Едва успеваю ногами перебирать. Краем глаза кубы меж колоннами замечаю. Высотой со стол. И хлам какой-то на них. Рассмотреть бы… это во мне археолог-любитель проснулся. Но мы мчались так, будто на самолет опаздывали.
Свернули раз, другой. Оказывается, и в центре зала колонны стоят. Из-за одной выскочил знакомый старик. Только поверх рясы он еще сетку накинул. С клочками меха, кожи разных цветов и шкурок с чешуей.
Падла буду, если кожа не человеческая!
Мужики, а чем это вы тут занимаетесь? Может, без меня продолжите? А я домой пойду…
Шевельнулись в голове такие мысли, а озвучить не успел. За стариком еще один персонаж нарисовался. На толстопузого доктора похожий. Только в черном прикиде. В руках — кусок каменной плиты. На манер разноса. Чего-то нарисовано на ней, финтифлюшки какие-то лежат, а в центре бокал стоит. Литра на три. Из темного стекла или полированного камня. Из бокала дым поднимается. Вроде, от ходьбы качаться он должен. Дым. Но ни фига! Столбом вверх.
Мужик с разносом оббежал меня несколько раз, старик чего-то забормотал. И тут дым ко мне потянулся. Ощупывать, вроде как, стал.
Во спецэффекты! Своими глазами вижу, а не верю.
Но дыхание на всякий случай задержал. На сколько мог, понятное дело, настолько и задержал. Приходилось нырять на глубину, но я все-таки не японская доставательница жемчуга. Даже того, чего вдохнул, мне хватило. В ушах зазвенело, перед глазами поплыло.
Пока я плакал и моргал, старик на мне какие-то знаки карябал. На груди, на животе, на этом самом, чем нормальный мужик гордится. Карябал старик и бормотал чего-то. Ни слова я не понял на это раз. И не увидел ничего. В смысле, рисунков. Тайные знаки, короче. Только вонючие, после такого шаманства мне в душ захотелось. Срочно.
Кисточку и плошку с какой-то жижей старик на плиту поставил. Потом руками помахал — благословил нас на доблестный труд, типа. А сам за колонну свалил. Бокалоносец рявкнул чего-то и за ним. С понтом, я свое дело сделал, теперь ваша очередь.
Меня потащили дальше. Только помедленнее. Я по сторонам успевал замечать кое-что. На одном столе композицию увидел. Вроде, как муляж парочки в момент соития. И в натуральных размерах. Материал, правда, не понятный. А прошли мимо стола — паленым завоняло. Запах горелой человечены я в любом состоянии узнаю.
Еще несколько столов и опять парочка. Эти горизонтально-вертикальную позу отрабатывали, когда их облили чем-то горючим и подожгли.
Да не-е, фигня… Не могли они в той же позе остаться. Поменяли бы. И не один раз. Огонь и с трупами всякие штуки выделывает: так мышцы иногда сокращаются, хоть смейся, хоть пугайся, а тут… Муляж он и есть муляж. Только материал странный. Или это специально для туристов? Чтоб пугались и не скучали, типа. Напугали ежа голой жа. Они б еще скелет поставили. Как в анатомичке.
Свет по глазам не ударил. Темновато было в этой комнате. А вот вонь шибала конкретная. Похоже, кто-то здесь уже пил пиво и оно ему понравилось так же, как мне. А еще в это пойло явно чего-то подмешали. У меня начались глюки. Или продолжались.
Пол качается. Стены дрожат. По ним ползают точечные светильни или жуки-светляки. Дверь тоже дрожит. Не пойму, арочная она или обычная. И закрыта она или открыта, тоже не пойму.
Бригада врачей-изуверов куда-то подевалась. Вместо нее появилась троица… не знаю уж кого. В смысле, вот так с ходу определить профессию этих мужиков не берусь. Но то, что они садисты, и слепому видно. А кто еще станет раздевать нормального пацана, ложить ему на плечи шест и привязывать к нему руки. Только садисты и извращенцы. Нормальный грабитель не будет портить нормальный прикид. А эти уроды разодрали мои вещи на запчасти. Все. Чем им, интересно, носовой платок не понравился? Чистый же был.
Лица у всех троих настолько пусты, что кажутся одинаковыми. И, как сказал бы Витька, печать интеллекта им ставили на другое место.
Стоп, ошибочка вышла. К копью меня привязали, а не к шесту. Вот как повернул голову налево, так сразу и понял: к копью. Это чего ж получается? Стражников каких-то моя троица играет? А я, типа, главный преступник тут. Кто-то из знакомых пацанов решил фильм прикольный снять, со мной в главной роли, так что ли? Киношники и не такой пейзаж отгрохать могут. За бабки, понятное дело. Ну, а если не фильм, тогда чего?…
Кажется, со мной так уже было. Кажется, решал я уже вопрос-вопросов: И де это я?, вот только не помню, решил или как. И про пацанов я читал, что попадали в другой мир или в другое время. Целая серия была. Мужской клуб называлась. Так там герой с ходу, уже с третьей страницы врубался что по чем. То ли указатель какой читал, то ли встречал кого, кто ему все по понятиям раскладывал. Так это книги, а по жизни как разобраться? Кто я — пленник или герой кины?
Мои охраннички загалдели. Оказывается, пока я вертел головой, нашей компании прибыло.
Мрачный серокожий мужичок в рясе до колен обошел меня, осмотрел со всех сторон, потыкал пальцем в живот — еще один извращенец? — и буркнул:
— Годится.
На незнакомом языке, между прочим, сказал, а я понял. Ну, прям, полиглот. Никогда за собой такого не замечал. И то, чего старший из стражников сказал, тоже понял. Через слово-два, но понял. Типа, служим и делаем, о Великий… И тут же меня под локти и из комнаты. А чтоб быстрее ногами шевелил — в копчик копьем. Два копья оказалось у охранников. Одно ко мне примотали, а второе у какого-то урода в руках осталось. Блин, как же быстро можно идти, когда к заднице копье приставят! Я даже тому, в рясе, на пятку наступил. Мол, осади ретивого служаку. Ну, он осадил, а мне по морде лица надавал.
Сухонький старичок, сухонький кулачок, но абыдно же! Не-е, такое кино не по мне. Хотел сказать пару ласковых режиссеру, а мы, оказывается, уже пришли.
Широкий квадратный проем, стены как бы ни в мой рост толщиной, высокие каменные ступени… вниз. Пять штук насчитал. Каменные плиты под ногами, толстенные колонны.
В лесу родилась елочка, в лесу она росла. И выросла в три обхвата…
Такая вот детская песенка мне вспомнилась, как на колонны глянул. Было этих елочек тут… много, скажем, если не считая. От них зал меньше и ниже кажется.
Меня поволокли между ними. Быстро. Едва успеваю ногами перебирать. Краем глаза кубы меж колоннами замечаю. Высотой со стол. И хлам какой-то на них. Рассмотреть бы… это во мне археолог-любитель проснулся. Но мы мчались так, будто на самолет опаздывали.
Свернули раз, другой. Оказывается, и в центре зала колонны стоят. Из-за одной выскочил знакомый старик. Только поверх рясы он еще сетку накинул. С клочками меха, кожи разных цветов и шкурок с чешуей.
Падла буду, если кожа не человеческая!
Мужики, а чем это вы тут занимаетесь? Может, без меня продолжите? А я домой пойду…
Шевельнулись в голове такие мысли, а озвучить не успел. За стариком еще один персонаж нарисовался. На толстопузого доктора похожий. Только в черном прикиде. В руках — кусок каменной плиты. На манер разноса. Чего-то нарисовано на ней, финтифлюшки какие-то лежат, а в центре бокал стоит. Литра на три. Из темного стекла или полированного камня. Из бокала дым поднимается. Вроде, от ходьбы качаться он должен. Дым. Но ни фига! Столбом вверх.
Мужик с разносом оббежал меня несколько раз, старик чего-то забормотал. И тут дым ко мне потянулся. Ощупывать, вроде как, стал.
Во спецэффекты! Своими глазами вижу, а не верю.
Но дыхание на всякий случай задержал. На сколько мог, понятное дело, настолько и задержал. Приходилось нырять на глубину, но я все-таки не японская доставательница жемчуга. Даже того, чего вдохнул, мне хватило. В ушах зазвенело, перед глазами поплыло.
Пока я плакал и моргал, старик на мне какие-то знаки карябал. На груди, на животе, на этом самом, чем нормальный мужик гордится. Карябал старик и бормотал чего-то. Ни слова я не понял на это раз. И не увидел ничего. В смысле, рисунков. Тайные знаки, короче. Только вонючие, после такого шаманства мне в душ захотелось. Срочно.
Кисточку и плошку с какой-то жижей старик на плиту поставил. Потом руками помахал — благословил нас на доблестный труд, типа. А сам за колонну свалил. Бокалоносец рявкнул чего-то и за ним. С понтом, я свое дело сделал, теперь ваша очередь.
Меня потащили дальше. Только помедленнее. Я по сторонам успевал замечать кое-что. На одном столе композицию увидел. Вроде, как муляж парочки в момент соития. И в натуральных размерах. Материал, правда, не понятный. А прошли мимо стола — паленым завоняло. Запах горелой человечены я в любом состоянии узнаю.
Еще несколько столов и опять парочка. Эти горизонтально-вертикальную позу отрабатывали, когда их облили чем-то горючим и подожгли.
Да не-е, фигня… Не могли они в той же позе остаться. Поменяли бы. И не один раз. Огонь и с трупами всякие штуки выделывает: так мышцы иногда сокращаются, хоть смейся, хоть пугайся, а тут… Муляж он и есть муляж. Только материал странный. Или это специально для туристов? Чтоб пугались и не скучали, типа. Напугали ежа голой жа. Они б еще скелет поставили. Как в анатомичке.