- Подожди, Герт, - я прервала его возмущенную тираду, - я не в том смысле, что мы мало знаем друг друга, а в том, что мы взрослые люди и у каждого из нас есть какие-то свои привычки, пристрастия... А тут постоянно жить с другим человеком... Сам же говорил про ошибки и конфликты.
- Но кто-то меня быстро поставил на место, - напомнил Герт, - так что давай подумай немного, а потом все же решай, а то мы так с тобой до шестидесяти лет не поженимся. А в шестьдесят кому мы такие старые развалины будем нужны?
Вот и поговори серьезно с этим шутом гороховым. Я замолчала и попыталась продвинуться еще немного вперед. Герт, видимо, тоже вспомнил, зачем мы сюда забрались, решительно отшвырнул коробку из-под "Унитрона", сдвинул в сторону какую-то подставку, собрал в узел тряпье, видимо, вышедший из употребления сценический прикид, и добрался наконец-то до стены.
Картина. В столь плачевном состоянии мне картины видеть еще не приходилось. Слой пыли на полотне смело мог соперничать по толщине с гамбургером, продаваемым в "Макдоналдсе". Герта такое явное пренебрежение к произведению искусства, видимо, тоже смутило, потому что, бросив мне: "Подожди", он вернулся к куче тряпья и ожесточенно принялся там рыться. Вернулся он через пару минут с какой-то длинной тряпкой, судя по всему, когда-то ярко-оранжевой, но теперь весьма блеклой и невзрачной.
- Сейчас, сейчас, - бормотал мой дружок, пытаясь освободить картину от пыльного гнета, - сейчас мы все приведем в божеский вид.
Прессованные пласты пыли отваливались и шлепались вниз, и на восстановительные работы ему потребовалось не меньше десяти минут, пока стал проглядывать какой-никакой рисунок. А Герт уже вошел в раж и оттирал картину с остервенением.
- Готово. - Он отошел в сторонку, любуясь делом рук своих. - Что скажешь?
Я молчала. Под невысоким деревянным шатром стояла высокая белая ваза. Она словно была пронизана лучами солнца, такими тонкими и хрупкими казались ее стенки. Ни один посторонний цвет не посягнул на эту безупречную белизну, и все вокруг будто озарялось ею. Две тонкие, чуть изогнутые ветви бамбука слегка шевелил ветер и мягким золотисто-коричневым отблеском наполнялся деревянный шатер. Одна веточка немного выше другой, ее листья длинные и узкие. Но у той, что поменьше, пара светло-зеленых побегов.
Как просто, но вместе с тем как изящно и тонко. Каждая линия на своем месте, ничего лишнего, ничего, что нарушало бы гармонию.
- Ну как? - Герт посмотрел на меня. - Смог я тебя удивить?
- Еще бы! - Я наконец-то оторвалась от картины. - Откуда у тебя такое чудо?
- Почти стихами заговорила. - Герт усмехнулся. - Подарили. Причем тот же самый человек, что и тебе недавно сделал подарок.
- Карчинский? Так это он написал эту картину?
- Конечно, - Герт беспечно махнул рукой. - Называется "Ветви бамбука в нефритовой вазе". Когда-то такую же написал Аю Гун, а он только сделал с нее копию. Кстати, у меня и еще кое-что есть.
С трудом продравшись сквозь завалы, он принялся освобождать от пыли и другие полотна. Я увидела "Восход солнца над старой пагодой", "Отдых на цветущем лугу во время путешествия", "Беседку лунного старца возле озера, заросшего лотосами". Да, если Герт захотел меня поразить, то ему это вполне удалось.
- Как они оказались у тебя? - Я все еще не могла успокоиться.
- Да очень просто. - Герт после проведенных работ стал похож на пыльную ветошь. - Я же говорил, что знаю Карчинского очень давно. А он часто дарит свои работы друзьям и знакомым. Не всем, конечно, - добавил он, - но, знаешь, он не слишком жалеет, когда отдает кому-то картину. У него есть убеждение, что никогда не нужно жалеть о сделанном подарке, поэтому и дарит картины без сожаления.
- Даже если они стоят немыслимых денег? - не удержалась я.
- Это теперь они стоят немыслимых денег. Раньше, разумеется, столько бы за них не дали. Но он ведь и продает картины. Так что на жизнь ему всегда хватит.
Я вспомнила брошюрку и кивнула. Что-то дарит, что-то продает. Возможно, что он действительно придерживается такого убеждения. Художники вообще суеверны. И чтобы не потерять свой талант, Карчинский дарит картины разным людям. Но и продает... Эта мысль не давала мне покоя. А вот вазу отказался продать, и никакие убеждения тут не помогли.
- Подожди, - дернулся Герт, - я тебе сейчас еще кое-что покажу.
Он ломанулся сквозь завал, пытаясь пробиться к стене, и по дороге чуть не снес плечом полочку. Полочка сотряслась, что-то на ней дернулось, что-то скрипнуло, что-то посыпалось. Тряпка, на которой тоже был неслабый слой пыли, рухнула вниз, и я чуть не села на пол прямо на груду инструментального хлама.
Ваза мэбен предстала передо мной во всей своей красе. То же массивное тулово, те же изящные линии узкого горлышка.
Только немного другая расцветка, но она безоглядно манила к себе, так и хотелось потрогать все эти трещинки, провести пальцем по острым зазубринкам.
- Герт, - позвала я полузадушенным голосом. - Герт, смотри.
- Что смотреть? - Он с досадой потирал ушибленное плечо. - Давно собирался это снять, но руки все не доходили. И куда же я это дел? - Он растерянно оглянулся.
- Герт, - голос возвращался ко мне, - посмотри! Это же ваза мэбен.
- Ага, - Герт кивнул, едва взглянув на полку. - Да, кажется, она именно так называется.
- Герт! - Я не могла успокоиться. - Эту вазу тебе тоже подарил Карчинский?
- Конечно, - он отмахнулся от меня как от досадливой мухи. - А кто еще у нас в городе лепит такие безделушки?
- Тебе, значит, подарил...
- Перестань, Леда! - рявкнул Герт. - Не заводись по новой! Я же тебе уже объяснил, что у художников свои причуды. Захотел - подарил, захотел послал. И давай больше не будем говорить об этом. А то все эти разговоры меня уже до печенок достали!
Я замолчала, обиженная этой внезапной вспышкой гнева. Герт, видимо, тоже понял, что перегнул палку. Он пробрался ко мне, обнял и потерся носом о щеку,
- Прости меня, дурака, малышка. Понимаешь, сорвался. Но ты же не станешь на меня дуться? Нет, скажи. Все, давай с тобой договоримся не вспоминать больше ни о Карчинском, ни о его дурацких вазах. Договорились? А если такая блажь придет тебе в голову, то позвони ему и сама спроси. Хорошо?
- Хорошо, - я кивнула.
Герт воспользовался этим и потащил меня из комнаты, пока я не передумала.
Ужин прошел очень мило. Герт зажег свечи, разлил белое вино и принес гитару. Старые знакомые баллады как нельзя лучше соответствовали моему настроению.
А ночью, прислушиваясь к его похрапыванию, я никак не могла уснуть и все раздумывала над происшедшим. Может, он и прав, но, может быть, все не так просто. Разговор с Карчинским мне необходим. И завтра, отложив все дела, я навещу его.
Утвердившись в этой мысли, а также поняв, что все равно уснуть не удастся, я тихонько встала и на цыпочках пошла к двери., Посижу на кухне, покурю немножко. Сигареты куда-то завалились, и мне пришлось вытряхнуть из сумочки чуть ли не все содержимое. Больше всего меня раздражал разный бумажный хлам, который для меня насобирали коллеги. Так. А я ведь хотела просмотреть несколько статеек. Что-то там интересное было про Диану.
Сигареты мне найти все же удалось. Закурив, я разложила перед собой четыре мятых листочка.
Первая заметка называлась "Порнодива выходит на тропу войны":
"Известная калининградская стриптизерша Дина позавчера вечером не поделила что-то со своим менеджером и нанесла ему удар бутылкой по голове. В результате он попал в больницу, а распоясавшуюся стриптизершу успокоили сотрудники правоохранительных органов. Но менеджер приложил все усилия, чтобы замять скандал, и Дину освободили. Всем любителям подобных развлечений следует остерегаться, чтобы не получить травму от не в меру горячей стриптизерши".
Вот оно что. Диана была когда-то Диной (впрочем, об этом она и сама мне говорила) и работала в Калининграде в каком-то стриптиз-клубе. Затем, видимо, решила поменять профиль и перейти в модельный бизнес. Ну, ничего особенного в этом нет. Нередко стриптизерши бросают свое занятие и выходят на подиум. Тут как раз удивляться не приходится.
Вторая имела название "Опасные гастроли". Здесь уже фигурировала Диана.
"Наш город, - рапортовал репортер желтой газетенки, - посетил известный германский промышленник Клаус фон Глошенберг, который обсуждал возможные проекты с мэром города. Культурная программа немца не очень впечатлила, и он познакомился в ресторане с известной моделью Дианой. Знакомство они продолжили в номере Глошенберга, а наутро он заявил, что модель украла у него несколько дорогих вещиц. Вызванные охранники гостиницы провели обыск в номере, а также обыскали модель. Пропавшие вещи не обнаружены. По словам немца, из номера ночью никто не выходил. Сотрудники гостиницы посоветовали Клаусу фон Глошенбергу поаккуратнее обходиться со своими вещами, а также воздерживаться от сомнительных знакомств. Модель комментировать происшедшее отказалась".
Я пока тоже воздержалась от каких бы то ни было комментариев и приступила к чтению следующей статьи. Коротенькая заметка о дорожно-транспортном происшествии. Диана за рулем машины сбила человека. У нее в крови был обнаружен наркотик. Диана заявила, что пострадавшего она лично отвезет в больницу и оплатит все расходы на лечение. Пострадавший заявил, что претензий к модели не имеет, дело возбуждать не стали.
Так. Мы имеем целый комплект правонарушений. Впрочем, столь скандальную биографию, а бывает еще и похлеще, имеют сейчас многие, связанные с шоу-бизнесом. Модели тоже паиньками никогда не были.
Осталась последняя статья, да еще и с названием "Последняя вечеринка".
Все очень просто. Некоторые деятели шоу-бизнеса собрались отметить какое-то торжество. Присутствовали и несколько моделей, которым уделялось повышенное внимание. Довольно известный продюсер довольно известной молодой и заводной команды попытался чего-то добиться от Дианы, но она ему отказала. Причем сделала это довольно грубо, на глазах у всех. Рассерженный продюсер скрылся в одной из комнат, заявив, что хочет отдохнуть. Комната Дианы находилась рядом, и она, по ее словам, решила с ним помириться. Примирение состоялось, и Диана отправилась в ванную, а довольный продюсер остался в комнате. Через некоторое время раздались крики. Вбежавшие в комнату увидели продюсера, скорчившегося на полу всего в крови. Шесть колотых ран, одна из которых оказалась смертельной. Он скончался в больнице, не приходя в себя. Следователь сразу вцепился в Диану, но она опровергла все подозрения. Комната не запиралась, и в ее отсутствие туда мог войти кто угодно. Для Дианы все закончилось бы весьма плачевно, но нашли орудие преступления, на котором обнаружили отпечатки пальцев настоящего убийцы. Продюсера убил скрывавшийся недалеко от дачи дважды судимый уголовник, который в данное время находился в бегах. Преступник был пойман и отправлен в места лишения свободы. Но многие из присутствующих на вечеринке все же считали, что Диана к убийству причастна.
Так. Чем дальше, тем интереснее. Считают, что причастна, хотя следствие установило совсем противоположное. Может, именно это убийство имел в виду Герт, когда вспоминал что-то о Диане? Ладно. Решено, что со всем этим мусором я ознакомилась для общего развития. Теперь надо засунуть его куда подальше и не забивать больше Дианой голову. А вот напрямую мне нужно заняться именно Карчинским. С этой благой мыслью я и отправилась спать.
Глава 14
На этот раз я решила обойтись без телефона. Мне необходимо было встретиться с художником и поговорить напрямую. Ваза упорно не давала мне покоя, хотя Герт неоднократно советовал не лезть, и сам художник достаточно резко высказывался по этому поводу.
И если уж на то пошло, то пускай он сам даст мне объяснения. Я ведь собственными глазами видела вазу мэбен в квартире Герта, а банкиру и его модели он отказался продать такую же. Блажь, видите ли, на него накатила! Вот только с чего это?
По телефону, что дал мне Карчинский, удалось выяснить адрес его мастерской. Н-да... Тащиться придется почти через весь город, но тут уж ничего не поделаешь. И, быстренько собравшись, я решила отправиться туда с утра пораньше. Если начну откладывать, то могу и до вечера не добраться.
Утренние вояжи весьма бодрят, особенно, если приходится держаться в плотном потоке машин, когда толпы спешащих на работу и учебу пешеходов так и норовят, невзирая на красный подмаргивающий глаз светофора, ринуться под колеса машины. Я руку себе отбила, нажимая на клаксон, вспомнила почти весь матерный лексикон Семена Гузько, сдобренный моими слабыми познаниями, помянула и всех святых, и черта со всеми его родственниками вплоть до десятого колена, но все-таки смогла, хотя и с большим трудом, выбраться на проспект Мира и вздохнуть с облегчением. Теперь до мастерской Карчинского осталось совсем немного.
Нужно только свернуть у шикарного, недавно отгроханного универмага "Пегас" с крылатой бронзовой лошадью в натуральную величину над центральным входом. На открытие "Пегаса" несколько месяцев назад съехался весь питерский бомонд.
Но роскошный универмаг меня не интересует, осталось свернуть только в этот проулочек, а там уже и мастерская Карчинского. Припарковавшись, я медленно пошла вдоль двухэтажек, отыскивая нужный номер. Это здесь. Но я в растерянности остановилась. Закопченная стена, треснувшие стекла на втором этаже. Все правильно, мне сюда, но здесь, похоже, ночью был пожар.
Я остановилась возле двух судачивших женщин. Одна оживленно доказывала что-то другой. Я прислушалась. Женщины покосились на меня, но разговор не прервали.
- Вот я и говорю, - доказывала невысокая, остроносенькая, в желтом шерстяном платке и телогрейке, - аккурат в четыре часа все заполыхало. Я еще не спала, потому что мой змей только в три заявился, алкаш проклятый. И пока я с ним проваландалась, да пока все убрала, что он нагадил, да пока простирнула кой-чего, час и пробежал. Только я спать собралась, к окну уже подошла занавески закрыть, смотрю, в соседнем доме горит вроде. Я подхватилась и к соседке. Пока разбудила их, пока объяснила, пока машина приехала, а тут уже полыхает. Насилу погасили.
- И многие пострадали? - спросила ее тучная собеседница в сиреневом длинном плаще.
- Да пострадавший-то всего один, - продолжала шустрая остроносая бабенка, - художник какой-то или скульптор. У него туточки мастерская, так вот там все и погорело.
- Надо же! И чего теперь будет-то? - Обе женщины посмотрели на пострадавший дом.
- А не знаю, чего будет. Милиция приезжала, всех спрашивали, не видел ли кто чего подозрительного? Не приходил ли кто незнакомый? - Она повернулась и подозрительно посмотрела на меня: - А вы, женщина, кого ищете?
- А меня на место происшествия направили, - соврала я. - Я журналистка газеты "Вечерние новости". К нам поступил сигнал, и мы обязаны отреагировать на происшедшее.
- Писать, что ли, про нас станете? - остроносая подалась ко мне. Знаем мы вас, писак.
- Наша газета всегда давала только правдивую информацию, - спокойно ответила я. - Это. милиция всегда правду от простого народа скрывает, а мы, наоборот, только факты представляем.
- Факты. - Женщина поправила платок. - У меня этих фактов целая куча. А записывать будете?
- А как же. - Привычным движением я извлекла потрепанный блокнотик и авторучку. - Прежде всего представьтесь. Назовите фамилию, имя, отчество, изложила я строгим сухим тоном.
- Мое фамилие будет...
Через полчаса, выслушав рассказ дворничихи Семеновны, я наконец-то смогла приблизиться к мастерской Карчинского.
- Нужно поближе осмотреть место происшествия, - объяснила я бабам, деваться некуда, задание есть задание.
- Оно, конечно, - согласились сердобольные женщины, - когда посылают, то хочешь не хочешь, а идти надо.
Ничего не ответив на столь двусмысленное заявление, я прямиком направилась к обгоревшему зданию. Запах гари еще весьма ощущался. Пожалуй, даже без света или с закрытыми глазами я правильно вышла бы к мастерской Карчинского.
А вот и он сам. Минувшая ночь не прошла для него даром. Под глазами набухшие мешки, резко прорезались носогубные складки. Весь какой-то помятый, небритый, он тем не менее о чем-то властно распоряжался по телефону. И куда только девалась бархатистость его голоса? Сплошной звенящий металл.
Я решила не вмешиваться и постоять в сторонке, чтобы не мешать хмурым помощникам разбирать и упаковывать картины и керамику. Но, глядя на закопченные стены, по которым хорошо погуляло пламя, на разор, что произошел в мастерской, подумала, что здесь, вероятно, мало что уцелело.
- Почему в мастерской посторонние? - Карчинский наконец-то оторвался от телефона. - Костя, разберись.
Ко мне двинулся здоровенный парень, но я ловко уклонилась от него и быстро подбежала к художнику.
- Здравствуйте, Владимир Иванович, - затараторила я, - ой, Владимир Иванович, у вас пожар произошел! Как же все это случилось? Вы имеете какую-нибудь информацию о случившемся? У вас есть предположения на этот счет?
Карчинский недовольно посмотрел на меня, но потом все же какая-то мысль пришла ему в голову, и он решительно отстранил подошедшего громилу.
- Все в порядке, Костя. Пойдемте, Леда, мне нужно с вами серьезно поговорить.
Я тут же оставила свой скороговорочно-репортерский тон и последовала за ним. Выяснилось, что мастерская художника находится в том же доме, что и его квартира. В свое время он просто выкупил все четыре квартиры на втором этаже. Сломав в двух соседних перегородки, сделал одну большую и разместил там свою мастерскую. С другими двумя квартирами на площадке поступил точно так же и оборудовал новообретенную площадь по стандартам евродизайна. Не скажу, что слишком оригинально по нашим временам, напротив, так поступают очень и очень многие.
В квартире художника явно царствовал модерн. Изогнутые линии, скользящие панели, подсветка причудливо искажали пространство. Обилие пластика, стекла и кожи, а также непременные цветовые сочетания с явным преобладанием черного и белого. Просто, строго, со вкусом. Что еще можно сказать? Ничего лишнего, ничего такого, что напоминало бы обычную квартиру или богемное логово художника. Нет, это скорее крутая хата "нового русского". Именно так их представляет обыватель, именно так их стараются представить этому самому обывателю наши доморощенные режиссеры.
Художник махнул рукой в сторону дивана; устраивайтесь, мол, а сам быстро прошел к бару и зазвенел бутылками.
- "Rosen Lu" подойдет? - спросил он меня, не поворачивая головы.
Я кивнула, а затем добавила:
- На ваше усмотрение.
- Хорошо. - Карчинский захватил бутылку, взял два высоких фужера и приблизился ко мне.
Со столика в дальнем углу комнаты он принес вазу с фруктами. Я вытаращила глаза, но постаралась скрыть свое удивление. Я заметила вазу, когда мы вошли в комнату, но готова была - поклясться, что в ней муляжи, настолько крупными и ярко-красными были яблоки, идеально ровными, золотистого оттенка, груши, огромные оранжевые апельсины и сверху красивая веточка белесовато-сизого винограда. Нарочно, что ли, для художника подобрали столь идеальные экземпляры, да еще такой формы?
- Угощайтесь, - проронил он, разливая вино.
- А они настоящие? - я все же не могла удержаться от иронии.
- Вне всякого сомнения. - Карчинский усмехнулся: - Попробуйте.
Я робко оторвала виноградинку и сунула себе в рот. Удивительный, какой-то медовый привкус. И сладость тоже необыкновенная. А художник уже улыбался и протягивал мне фужер.
- Давайте выпьем, Леда, - говорил он своим привычным бархатистым голосом, - за то, чтобы нас миновали любые несчастья.
Я согласно кивнула и попробовала вино. Такое же отменное, с тонким, едва заметным ароматом только что распустившихся роз. И едва ощутимый привкус какой-то чуть сладковатой травы, который придавал напитку особую пикантность.
- Нравится? - спросил художник, а в глазах его уже замерцали знакомые огоньки вожделения.
- Конечно. - Я набралась храбрости и выудила из вазы огромный апельсин.
Вот уж действительно природа не пожалела красок на это тропическое чудо. Мне, по крайней мере, будет чем заняться, чтобы отвлечься от взглядов художника. А он между тем уже достал откуда-то маленький изящный ножичек и фарфоровое блюдце.
- Хотите, помогу? - вкрадчиво предложил он.
- У меня с детства страсть чистить апельсины, - я попыталась соблазнительно улыбнуться, - даже не столько интересно есть то, что там внутри, как снимать кожуру.
- Прекрасно. - Художник выбрал яблоко и с хрустом надкусил его. Значит, вам нравится освобождать вещи от их оболочки? Или одежды?
- Иногда одежда очень мешает, вы правы, - я хихикнула, - но, знаете, Владимир Иванович, меня как журналистку очень интересует, что здесь произошло?
- Вы же сами все видели. - Художник снова нахмурился. - Какие-то подонки устроили ночью пожар в мастерской.
- Значит, - я насторожилась, - это все было устроено? Поджог?
- Милиция считает именно так, - ответил Карчинский, потирая лоб, - да и у меня нет причины считать по-другому.
- Подождите, Владимир Иванович, - я отложила апельсин, - это ведь очень серьезное заявление. В таком случае вы должны кого-то подозревать. И по логике вещей подозрение падает только на одного человека. Банкира Ивлева. Ведь он располагает достаточными средствами, чтобы организовать подобное, а кроме того, вполне мог устроить это из-за того, что вы не захотели удовлетворить каприз его содержанки. Если называть вещи своими именами.
- Верно, верно. - Карчинский поморщился. - Но все не так просто, как представляется на первый взгляд. Я должен вам кое в чем признаться, Леда. Я ведь и не сомневаюсь, что это дело рук банкира. По сути, вроде бы я сам виноват. Согласись я тогда продать вазу, и не было бы никаких проблем. Вы ведь так думаете?
- Да, - я кивнула, - тем более что видела вашу вазу мэбен у... одного своего приятеля.
- Понятно, - художник усмехнулся, - но ничего удивительного в этом нет, я часто дарю и свои картины, и свои вазы. Хорошим людям, - добавил он, - и продаю тоже, если в этом заинтересован. Но все не так просто, Леда, повторил он.
Шаг за шагом художник раскрыл мне причину своего нежелания продать вазу. Вот уже несколько лет он сотрудничает с культурным фондом Южной Кореи и нередко посылает туда свои работы. Там они ценятся очень высоко.
Это мне и так было известно, я прочитала об этом в брошюрке. Но вот о чем я не знала, так это о том, что некоторое время назад Карчинский по рекомендации этого самого фонда отправил несколько своих ваз мэбен в Национальный музей Кореи. Оттуда вскоре пришел ответ. Корейцы прислали благодарственное письмо, в котором восхищались умением русского мастера изготавливать корейские вазы, а также прислали ему и вазу мэбен. Настоящую вазу мэбен XVI века, которая была изготовлена известным мастером Пак Юк Чоном в деревушке Кыранда, ставшей впоследствии известной и прославленной именно из-за своих ваз мэбен.
И все дело оказалось в том, что именно эта ваза так понравилась модели. Художник отдал бы ей любую из своих собственных ваз, но с этим произведением искусства Кореи он расставаться не собирался, тем более что она должна была стать центральным экспонатом на предстоящей выставке в Москве.
- Вот такие дела, - закончил художник, - но это еще не все. Вы же видели, что произошел пожар и многие мои работы пострадали. Значит, теперь придется выставку в Москве отложить.
- Но почему вы сами не объяснили банкиру то, что сейчас объяснили мне? - Я с непониманием уставилась на Карчинского.
- А вы думаете, что у его модели от моего объяснения пропало бы всякое желание завладеть красивой игрушкой? Если вы так считаете, то совершенно не знаете людей. Нет, дорогая Леда! Мое объяснение лишь подстегнуло бы их желание. И ее и его. Это ведь не просто поделка известного художника, - он криво усмехнулся, - а действительно настоящее произведение искусства, которому несколько веков. Банкира и его сучку, напротив, это только еще больше раззадорило бы.
- Наверное, вы правы, - я вздохнула, - но теперь это произведение погибло во время пожара.
- А вот и нет! - с жаром возразил художник. - Конечно, мастерская моя пострадала очень сильно, но дело в том, что несколько картин, а также ваз украли еще до того, как начался пожар.
- Значит, та самая корейская ваза не пострадала?
- Именно. И я точно знаю, где она может находиться.
Карчинский встал и несколько раз прошелся по комнате, затем подошел к столику, налил себе вина и залпом выпил его.
- Вы могли бы помочь мне, Леда, - заговорил он, забирая мои руки в свои, - мне сейчас просто не к кому больше обратиться.
- А что мне нужно сделать? - Я попыталась мягко высвободить руки, но художник не отпускал.
- Вы можете отправиться к банкиру и сказать ему, что ваза из Кореи и она очень нужна для предстоящей московской выставки. Кроме того, я не пожалею никаких денег и готов отдать их в обмен на вазу. Модель же получит какую угодно из моих картин или ваз, но только не эту.
Я молчала, раздумывая над предложением.
- Вы сделаете это для меня, - Карчинский заглянул мне в глаза, - вы не оставите меня в беде, Леда?
- Но кто-то меня быстро поставил на место, - напомнил Герт, - так что давай подумай немного, а потом все же решай, а то мы так с тобой до шестидесяти лет не поженимся. А в шестьдесят кому мы такие старые развалины будем нужны?
Вот и поговори серьезно с этим шутом гороховым. Я замолчала и попыталась продвинуться еще немного вперед. Герт, видимо, тоже вспомнил, зачем мы сюда забрались, решительно отшвырнул коробку из-под "Унитрона", сдвинул в сторону какую-то подставку, собрал в узел тряпье, видимо, вышедший из употребления сценический прикид, и добрался наконец-то до стены.
Картина. В столь плачевном состоянии мне картины видеть еще не приходилось. Слой пыли на полотне смело мог соперничать по толщине с гамбургером, продаваемым в "Макдоналдсе". Герта такое явное пренебрежение к произведению искусства, видимо, тоже смутило, потому что, бросив мне: "Подожди", он вернулся к куче тряпья и ожесточенно принялся там рыться. Вернулся он через пару минут с какой-то длинной тряпкой, судя по всему, когда-то ярко-оранжевой, но теперь весьма блеклой и невзрачной.
- Сейчас, сейчас, - бормотал мой дружок, пытаясь освободить картину от пыльного гнета, - сейчас мы все приведем в божеский вид.
Прессованные пласты пыли отваливались и шлепались вниз, и на восстановительные работы ему потребовалось не меньше десяти минут, пока стал проглядывать какой-никакой рисунок. А Герт уже вошел в раж и оттирал картину с остервенением.
- Готово. - Он отошел в сторонку, любуясь делом рук своих. - Что скажешь?
Я молчала. Под невысоким деревянным шатром стояла высокая белая ваза. Она словно была пронизана лучами солнца, такими тонкими и хрупкими казались ее стенки. Ни один посторонний цвет не посягнул на эту безупречную белизну, и все вокруг будто озарялось ею. Две тонкие, чуть изогнутые ветви бамбука слегка шевелил ветер и мягким золотисто-коричневым отблеском наполнялся деревянный шатер. Одна веточка немного выше другой, ее листья длинные и узкие. Но у той, что поменьше, пара светло-зеленых побегов.
Как просто, но вместе с тем как изящно и тонко. Каждая линия на своем месте, ничего лишнего, ничего, что нарушало бы гармонию.
- Ну как? - Герт посмотрел на меня. - Смог я тебя удивить?
- Еще бы! - Я наконец-то оторвалась от картины. - Откуда у тебя такое чудо?
- Почти стихами заговорила. - Герт усмехнулся. - Подарили. Причем тот же самый человек, что и тебе недавно сделал подарок.
- Карчинский? Так это он написал эту картину?
- Конечно, - Герт беспечно махнул рукой. - Называется "Ветви бамбука в нефритовой вазе". Когда-то такую же написал Аю Гун, а он только сделал с нее копию. Кстати, у меня и еще кое-что есть.
С трудом продравшись сквозь завалы, он принялся освобождать от пыли и другие полотна. Я увидела "Восход солнца над старой пагодой", "Отдых на цветущем лугу во время путешествия", "Беседку лунного старца возле озера, заросшего лотосами". Да, если Герт захотел меня поразить, то ему это вполне удалось.
- Как они оказались у тебя? - Я все еще не могла успокоиться.
- Да очень просто. - Герт после проведенных работ стал похож на пыльную ветошь. - Я же говорил, что знаю Карчинского очень давно. А он часто дарит свои работы друзьям и знакомым. Не всем, конечно, - добавил он, - но, знаешь, он не слишком жалеет, когда отдает кому-то картину. У него есть убеждение, что никогда не нужно жалеть о сделанном подарке, поэтому и дарит картины без сожаления.
- Даже если они стоят немыслимых денег? - не удержалась я.
- Это теперь они стоят немыслимых денег. Раньше, разумеется, столько бы за них не дали. Но он ведь и продает картины. Так что на жизнь ему всегда хватит.
Я вспомнила брошюрку и кивнула. Что-то дарит, что-то продает. Возможно, что он действительно придерживается такого убеждения. Художники вообще суеверны. И чтобы не потерять свой талант, Карчинский дарит картины разным людям. Но и продает... Эта мысль не давала мне покоя. А вот вазу отказался продать, и никакие убеждения тут не помогли.
- Подожди, - дернулся Герт, - я тебе сейчас еще кое-что покажу.
Он ломанулся сквозь завал, пытаясь пробиться к стене, и по дороге чуть не снес плечом полочку. Полочка сотряслась, что-то на ней дернулось, что-то скрипнуло, что-то посыпалось. Тряпка, на которой тоже был неслабый слой пыли, рухнула вниз, и я чуть не села на пол прямо на груду инструментального хлама.
Ваза мэбен предстала передо мной во всей своей красе. То же массивное тулово, те же изящные линии узкого горлышка.
Только немного другая расцветка, но она безоглядно манила к себе, так и хотелось потрогать все эти трещинки, провести пальцем по острым зазубринкам.
- Герт, - позвала я полузадушенным голосом. - Герт, смотри.
- Что смотреть? - Он с досадой потирал ушибленное плечо. - Давно собирался это снять, но руки все не доходили. И куда же я это дел? - Он растерянно оглянулся.
- Герт, - голос возвращался ко мне, - посмотри! Это же ваза мэбен.
- Ага, - Герт кивнул, едва взглянув на полку. - Да, кажется, она именно так называется.
- Герт! - Я не могла успокоиться. - Эту вазу тебе тоже подарил Карчинский?
- Конечно, - он отмахнулся от меня как от досадливой мухи. - А кто еще у нас в городе лепит такие безделушки?
- Тебе, значит, подарил...
- Перестань, Леда! - рявкнул Герт. - Не заводись по новой! Я же тебе уже объяснил, что у художников свои причуды. Захотел - подарил, захотел послал. И давай больше не будем говорить об этом. А то все эти разговоры меня уже до печенок достали!
Я замолчала, обиженная этой внезапной вспышкой гнева. Герт, видимо, тоже понял, что перегнул палку. Он пробрался ко мне, обнял и потерся носом о щеку,
- Прости меня, дурака, малышка. Понимаешь, сорвался. Но ты же не станешь на меня дуться? Нет, скажи. Все, давай с тобой договоримся не вспоминать больше ни о Карчинском, ни о его дурацких вазах. Договорились? А если такая блажь придет тебе в голову, то позвони ему и сама спроси. Хорошо?
- Хорошо, - я кивнула.
Герт воспользовался этим и потащил меня из комнаты, пока я не передумала.
Ужин прошел очень мило. Герт зажег свечи, разлил белое вино и принес гитару. Старые знакомые баллады как нельзя лучше соответствовали моему настроению.
А ночью, прислушиваясь к его похрапыванию, я никак не могла уснуть и все раздумывала над происшедшим. Может, он и прав, но, может быть, все не так просто. Разговор с Карчинским мне необходим. И завтра, отложив все дела, я навещу его.
Утвердившись в этой мысли, а также поняв, что все равно уснуть не удастся, я тихонько встала и на цыпочках пошла к двери., Посижу на кухне, покурю немножко. Сигареты куда-то завалились, и мне пришлось вытряхнуть из сумочки чуть ли не все содержимое. Больше всего меня раздражал разный бумажный хлам, который для меня насобирали коллеги. Так. А я ведь хотела просмотреть несколько статеек. Что-то там интересное было про Диану.
Сигареты мне найти все же удалось. Закурив, я разложила перед собой четыре мятых листочка.
Первая заметка называлась "Порнодива выходит на тропу войны":
"Известная калининградская стриптизерша Дина позавчера вечером не поделила что-то со своим менеджером и нанесла ему удар бутылкой по голове. В результате он попал в больницу, а распоясавшуюся стриптизершу успокоили сотрудники правоохранительных органов. Но менеджер приложил все усилия, чтобы замять скандал, и Дину освободили. Всем любителям подобных развлечений следует остерегаться, чтобы не получить травму от не в меру горячей стриптизерши".
Вот оно что. Диана была когда-то Диной (впрочем, об этом она и сама мне говорила) и работала в Калининграде в каком-то стриптиз-клубе. Затем, видимо, решила поменять профиль и перейти в модельный бизнес. Ну, ничего особенного в этом нет. Нередко стриптизерши бросают свое занятие и выходят на подиум. Тут как раз удивляться не приходится.
Вторая имела название "Опасные гастроли". Здесь уже фигурировала Диана.
"Наш город, - рапортовал репортер желтой газетенки, - посетил известный германский промышленник Клаус фон Глошенберг, который обсуждал возможные проекты с мэром города. Культурная программа немца не очень впечатлила, и он познакомился в ресторане с известной моделью Дианой. Знакомство они продолжили в номере Глошенберга, а наутро он заявил, что модель украла у него несколько дорогих вещиц. Вызванные охранники гостиницы провели обыск в номере, а также обыскали модель. Пропавшие вещи не обнаружены. По словам немца, из номера ночью никто не выходил. Сотрудники гостиницы посоветовали Клаусу фон Глошенбергу поаккуратнее обходиться со своими вещами, а также воздерживаться от сомнительных знакомств. Модель комментировать происшедшее отказалась".
Я пока тоже воздержалась от каких бы то ни было комментариев и приступила к чтению следующей статьи. Коротенькая заметка о дорожно-транспортном происшествии. Диана за рулем машины сбила человека. У нее в крови был обнаружен наркотик. Диана заявила, что пострадавшего она лично отвезет в больницу и оплатит все расходы на лечение. Пострадавший заявил, что претензий к модели не имеет, дело возбуждать не стали.
Так. Мы имеем целый комплект правонарушений. Впрочем, столь скандальную биографию, а бывает еще и похлеще, имеют сейчас многие, связанные с шоу-бизнесом. Модели тоже паиньками никогда не были.
Осталась последняя статья, да еще и с названием "Последняя вечеринка".
Все очень просто. Некоторые деятели шоу-бизнеса собрались отметить какое-то торжество. Присутствовали и несколько моделей, которым уделялось повышенное внимание. Довольно известный продюсер довольно известной молодой и заводной команды попытался чего-то добиться от Дианы, но она ему отказала. Причем сделала это довольно грубо, на глазах у всех. Рассерженный продюсер скрылся в одной из комнат, заявив, что хочет отдохнуть. Комната Дианы находилась рядом, и она, по ее словам, решила с ним помириться. Примирение состоялось, и Диана отправилась в ванную, а довольный продюсер остался в комнате. Через некоторое время раздались крики. Вбежавшие в комнату увидели продюсера, скорчившегося на полу всего в крови. Шесть колотых ран, одна из которых оказалась смертельной. Он скончался в больнице, не приходя в себя. Следователь сразу вцепился в Диану, но она опровергла все подозрения. Комната не запиралась, и в ее отсутствие туда мог войти кто угодно. Для Дианы все закончилось бы весьма плачевно, но нашли орудие преступления, на котором обнаружили отпечатки пальцев настоящего убийцы. Продюсера убил скрывавшийся недалеко от дачи дважды судимый уголовник, который в данное время находился в бегах. Преступник был пойман и отправлен в места лишения свободы. Но многие из присутствующих на вечеринке все же считали, что Диана к убийству причастна.
Так. Чем дальше, тем интереснее. Считают, что причастна, хотя следствие установило совсем противоположное. Может, именно это убийство имел в виду Герт, когда вспоминал что-то о Диане? Ладно. Решено, что со всем этим мусором я ознакомилась для общего развития. Теперь надо засунуть его куда подальше и не забивать больше Дианой голову. А вот напрямую мне нужно заняться именно Карчинским. С этой благой мыслью я и отправилась спать.
Глава 14
На этот раз я решила обойтись без телефона. Мне необходимо было встретиться с художником и поговорить напрямую. Ваза упорно не давала мне покоя, хотя Герт неоднократно советовал не лезть, и сам художник достаточно резко высказывался по этому поводу.
И если уж на то пошло, то пускай он сам даст мне объяснения. Я ведь собственными глазами видела вазу мэбен в квартире Герта, а банкиру и его модели он отказался продать такую же. Блажь, видите ли, на него накатила! Вот только с чего это?
По телефону, что дал мне Карчинский, удалось выяснить адрес его мастерской. Н-да... Тащиться придется почти через весь город, но тут уж ничего не поделаешь. И, быстренько собравшись, я решила отправиться туда с утра пораньше. Если начну откладывать, то могу и до вечера не добраться.
Утренние вояжи весьма бодрят, особенно, если приходится держаться в плотном потоке машин, когда толпы спешащих на работу и учебу пешеходов так и норовят, невзирая на красный подмаргивающий глаз светофора, ринуться под колеса машины. Я руку себе отбила, нажимая на клаксон, вспомнила почти весь матерный лексикон Семена Гузько, сдобренный моими слабыми познаниями, помянула и всех святых, и черта со всеми его родственниками вплоть до десятого колена, но все-таки смогла, хотя и с большим трудом, выбраться на проспект Мира и вздохнуть с облегчением. Теперь до мастерской Карчинского осталось совсем немного.
Нужно только свернуть у шикарного, недавно отгроханного универмага "Пегас" с крылатой бронзовой лошадью в натуральную величину над центральным входом. На открытие "Пегаса" несколько месяцев назад съехался весь питерский бомонд.
Но роскошный универмаг меня не интересует, осталось свернуть только в этот проулочек, а там уже и мастерская Карчинского. Припарковавшись, я медленно пошла вдоль двухэтажек, отыскивая нужный номер. Это здесь. Но я в растерянности остановилась. Закопченная стена, треснувшие стекла на втором этаже. Все правильно, мне сюда, но здесь, похоже, ночью был пожар.
Я остановилась возле двух судачивших женщин. Одна оживленно доказывала что-то другой. Я прислушалась. Женщины покосились на меня, но разговор не прервали.
- Вот я и говорю, - доказывала невысокая, остроносенькая, в желтом шерстяном платке и телогрейке, - аккурат в четыре часа все заполыхало. Я еще не спала, потому что мой змей только в три заявился, алкаш проклятый. И пока я с ним проваландалась, да пока все убрала, что он нагадил, да пока простирнула кой-чего, час и пробежал. Только я спать собралась, к окну уже подошла занавески закрыть, смотрю, в соседнем доме горит вроде. Я подхватилась и к соседке. Пока разбудила их, пока объяснила, пока машина приехала, а тут уже полыхает. Насилу погасили.
- И многие пострадали? - спросила ее тучная собеседница в сиреневом длинном плаще.
- Да пострадавший-то всего один, - продолжала шустрая остроносая бабенка, - художник какой-то или скульптор. У него туточки мастерская, так вот там все и погорело.
- Надо же! И чего теперь будет-то? - Обе женщины посмотрели на пострадавший дом.
- А не знаю, чего будет. Милиция приезжала, всех спрашивали, не видел ли кто чего подозрительного? Не приходил ли кто незнакомый? - Она повернулась и подозрительно посмотрела на меня: - А вы, женщина, кого ищете?
- А меня на место происшествия направили, - соврала я. - Я журналистка газеты "Вечерние новости". К нам поступил сигнал, и мы обязаны отреагировать на происшедшее.
- Писать, что ли, про нас станете? - остроносая подалась ко мне. Знаем мы вас, писак.
- Наша газета всегда давала только правдивую информацию, - спокойно ответила я. - Это. милиция всегда правду от простого народа скрывает, а мы, наоборот, только факты представляем.
- Факты. - Женщина поправила платок. - У меня этих фактов целая куча. А записывать будете?
- А как же. - Привычным движением я извлекла потрепанный блокнотик и авторучку. - Прежде всего представьтесь. Назовите фамилию, имя, отчество, изложила я строгим сухим тоном.
- Мое фамилие будет...
Через полчаса, выслушав рассказ дворничихи Семеновны, я наконец-то смогла приблизиться к мастерской Карчинского.
- Нужно поближе осмотреть место происшествия, - объяснила я бабам, деваться некуда, задание есть задание.
- Оно, конечно, - согласились сердобольные женщины, - когда посылают, то хочешь не хочешь, а идти надо.
Ничего не ответив на столь двусмысленное заявление, я прямиком направилась к обгоревшему зданию. Запах гари еще весьма ощущался. Пожалуй, даже без света или с закрытыми глазами я правильно вышла бы к мастерской Карчинского.
А вот и он сам. Минувшая ночь не прошла для него даром. Под глазами набухшие мешки, резко прорезались носогубные складки. Весь какой-то помятый, небритый, он тем не менее о чем-то властно распоряжался по телефону. И куда только девалась бархатистость его голоса? Сплошной звенящий металл.
Я решила не вмешиваться и постоять в сторонке, чтобы не мешать хмурым помощникам разбирать и упаковывать картины и керамику. Но, глядя на закопченные стены, по которым хорошо погуляло пламя, на разор, что произошел в мастерской, подумала, что здесь, вероятно, мало что уцелело.
- Почему в мастерской посторонние? - Карчинский наконец-то оторвался от телефона. - Костя, разберись.
Ко мне двинулся здоровенный парень, но я ловко уклонилась от него и быстро подбежала к художнику.
- Здравствуйте, Владимир Иванович, - затараторила я, - ой, Владимир Иванович, у вас пожар произошел! Как же все это случилось? Вы имеете какую-нибудь информацию о случившемся? У вас есть предположения на этот счет?
Карчинский недовольно посмотрел на меня, но потом все же какая-то мысль пришла ему в голову, и он решительно отстранил подошедшего громилу.
- Все в порядке, Костя. Пойдемте, Леда, мне нужно с вами серьезно поговорить.
Я тут же оставила свой скороговорочно-репортерский тон и последовала за ним. Выяснилось, что мастерская художника находится в том же доме, что и его квартира. В свое время он просто выкупил все четыре квартиры на втором этаже. Сломав в двух соседних перегородки, сделал одну большую и разместил там свою мастерскую. С другими двумя квартирами на площадке поступил точно так же и оборудовал новообретенную площадь по стандартам евродизайна. Не скажу, что слишком оригинально по нашим временам, напротив, так поступают очень и очень многие.
В квартире художника явно царствовал модерн. Изогнутые линии, скользящие панели, подсветка причудливо искажали пространство. Обилие пластика, стекла и кожи, а также непременные цветовые сочетания с явным преобладанием черного и белого. Просто, строго, со вкусом. Что еще можно сказать? Ничего лишнего, ничего такого, что напоминало бы обычную квартиру или богемное логово художника. Нет, это скорее крутая хата "нового русского". Именно так их представляет обыватель, именно так их стараются представить этому самому обывателю наши доморощенные режиссеры.
Художник махнул рукой в сторону дивана; устраивайтесь, мол, а сам быстро прошел к бару и зазвенел бутылками.
- "Rosen Lu" подойдет? - спросил он меня, не поворачивая головы.
Я кивнула, а затем добавила:
- На ваше усмотрение.
- Хорошо. - Карчинский захватил бутылку, взял два высоких фужера и приблизился ко мне.
Со столика в дальнем углу комнаты он принес вазу с фруктами. Я вытаращила глаза, но постаралась скрыть свое удивление. Я заметила вазу, когда мы вошли в комнату, но готова была - поклясться, что в ней муляжи, настолько крупными и ярко-красными были яблоки, идеально ровными, золотистого оттенка, груши, огромные оранжевые апельсины и сверху красивая веточка белесовато-сизого винограда. Нарочно, что ли, для художника подобрали столь идеальные экземпляры, да еще такой формы?
- Угощайтесь, - проронил он, разливая вино.
- А они настоящие? - я все же не могла удержаться от иронии.
- Вне всякого сомнения. - Карчинский усмехнулся: - Попробуйте.
Я робко оторвала виноградинку и сунула себе в рот. Удивительный, какой-то медовый привкус. И сладость тоже необыкновенная. А художник уже улыбался и протягивал мне фужер.
- Давайте выпьем, Леда, - говорил он своим привычным бархатистым голосом, - за то, чтобы нас миновали любые несчастья.
Я согласно кивнула и попробовала вино. Такое же отменное, с тонким, едва заметным ароматом только что распустившихся роз. И едва ощутимый привкус какой-то чуть сладковатой травы, который придавал напитку особую пикантность.
- Нравится? - спросил художник, а в глазах его уже замерцали знакомые огоньки вожделения.
- Конечно. - Я набралась храбрости и выудила из вазы огромный апельсин.
Вот уж действительно природа не пожалела красок на это тропическое чудо. Мне, по крайней мере, будет чем заняться, чтобы отвлечься от взглядов художника. А он между тем уже достал откуда-то маленький изящный ножичек и фарфоровое блюдце.
- Хотите, помогу? - вкрадчиво предложил он.
- У меня с детства страсть чистить апельсины, - я попыталась соблазнительно улыбнуться, - даже не столько интересно есть то, что там внутри, как снимать кожуру.
- Прекрасно. - Художник выбрал яблоко и с хрустом надкусил его. Значит, вам нравится освобождать вещи от их оболочки? Или одежды?
- Иногда одежда очень мешает, вы правы, - я хихикнула, - но, знаете, Владимир Иванович, меня как журналистку очень интересует, что здесь произошло?
- Вы же сами все видели. - Художник снова нахмурился. - Какие-то подонки устроили ночью пожар в мастерской.
- Значит, - я насторожилась, - это все было устроено? Поджог?
- Милиция считает именно так, - ответил Карчинский, потирая лоб, - да и у меня нет причины считать по-другому.
- Подождите, Владимир Иванович, - я отложила апельсин, - это ведь очень серьезное заявление. В таком случае вы должны кого-то подозревать. И по логике вещей подозрение падает только на одного человека. Банкира Ивлева. Ведь он располагает достаточными средствами, чтобы организовать подобное, а кроме того, вполне мог устроить это из-за того, что вы не захотели удовлетворить каприз его содержанки. Если называть вещи своими именами.
- Верно, верно. - Карчинский поморщился. - Но все не так просто, как представляется на первый взгляд. Я должен вам кое в чем признаться, Леда. Я ведь и не сомневаюсь, что это дело рук банкира. По сути, вроде бы я сам виноват. Согласись я тогда продать вазу, и не было бы никаких проблем. Вы ведь так думаете?
- Да, - я кивнула, - тем более что видела вашу вазу мэбен у... одного своего приятеля.
- Понятно, - художник усмехнулся, - но ничего удивительного в этом нет, я часто дарю и свои картины, и свои вазы. Хорошим людям, - добавил он, - и продаю тоже, если в этом заинтересован. Но все не так просто, Леда, повторил он.
Шаг за шагом художник раскрыл мне причину своего нежелания продать вазу. Вот уже несколько лет он сотрудничает с культурным фондом Южной Кореи и нередко посылает туда свои работы. Там они ценятся очень высоко.
Это мне и так было известно, я прочитала об этом в брошюрке. Но вот о чем я не знала, так это о том, что некоторое время назад Карчинский по рекомендации этого самого фонда отправил несколько своих ваз мэбен в Национальный музей Кореи. Оттуда вскоре пришел ответ. Корейцы прислали благодарственное письмо, в котором восхищались умением русского мастера изготавливать корейские вазы, а также прислали ему и вазу мэбен. Настоящую вазу мэбен XVI века, которая была изготовлена известным мастером Пак Юк Чоном в деревушке Кыранда, ставшей впоследствии известной и прославленной именно из-за своих ваз мэбен.
И все дело оказалось в том, что именно эта ваза так понравилась модели. Художник отдал бы ей любую из своих собственных ваз, но с этим произведением искусства Кореи он расставаться не собирался, тем более что она должна была стать центральным экспонатом на предстоящей выставке в Москве.
- Вот такие дела, - закончил художник, - но это еще не все. Вы же видели, что произошел пожар и многие мои работы пострадали. Значит, теперь придется выставку в Москве отложить.
- Но почему вы сами не объяснили банкиру то, что сейчас объяснили мне? - Я с непониманием уставилась на Карчинского.
- А вы думаете, что у его модели от моего объяснения пропало бы всякое желание завладеть красивой игрушкой? Если вы так считаете, то совершенно не знаете людей. Нет, дорогая Леда! Мое объяснение лишь подстегнуло бы их желание. И ее и его. Это ведь не просто поделка известного художника, - он криво усмехнулся, - а действительно настоящее произведение искусства, которому несколько веков. Банкира и его сучку, напротив, это только еще больше раззадорило бы.
- Наверное, вы правы, - я вздохнула, - но теперь это произведение погибло во время пожара.
- А вот и нет! - с жаром возразил художник. - Конечно, мастерская моя пострадала очень сильно, но дело в том, что несколько картин, а также ваз украли еще до того, как начался пожар.
- Значит, та самая корейская ваза не пострадала?
- Именно. И я точно знаю, где она может находиться.
Карчинский встал и несколько раз прошелся по комнате, затем подошел к столику, налил себе вина и залпом выпил его.
- Вы могли бы помочь мне, Леда, - заговорил он, забирая мои руки в свои, - мне сейчас просто не к кому больше обратиться.
- А что мне нужно сделать? - Я попыталась мягко высвободить руки, но художник не отпускал.
- Вы можете отправиться к банкиру и сказать ему, что ваза из Кореи и она очень нужна для предстоящей московской выставки. Кроме того, я не пожалею никаких денег и готов отдать их в обмен на вазу. Модель же получит какую угодно из моих картин или ваз, но только не эту.
Я молчала, раздумывая над предложением.
- Вы сделаете это для меня, - Карчинский заглянул мне в глаза, - вы не оставите меня в беде, Леда?