- Там видно будет. - Герт привлек меня к себе и стал осторожно целовать. - У нас все получится, малышка. Только верь мне.
- А если я не могу верить?.. - Я уже почти не сопротивлялась.
- Не верь. Я буду делать это за нас обоих. - Его губы стали настойчивее. - Не хочу, чтобы все хорошее так и прошло мимо меня, пора наконец устроить свою жизнь.
- А меня ты спросил? - упрямо повторила я. - Мне этого хочется?
- Я не буду пока спрашивать. Подождем, а там видно будет. Иногда на гастролях я сидел в какой-нибудь гостинице ночью и вспоминал тебя. Молчи, он приложил палец к моим губам. - Мне так повезло, Леда, что я встретил тебя.
Я смотрела на Герта. Знала его давно и разным, привыкла ко всем его выходкам, но таким взволнованным, пожалуй, видела впервые. А Герт смотрел на меня и ждал ответа.
- Не понимаю. - Я слегка отстранилас. - Вчера ты был таким, как обычно, таким, к какому я привыкла давным-давно, но сейчас я бы сказала, что ты удивительно переменился за неполные сутки.
- Я всегда был таким, Леда. - Он прижался губами к моему виску. Просто ты видела худшую мою сторону, а теперь я решил открыть для тебя лучшую. Давай все-таки попробуем, я верю, что у нас может получиться.
- Да, - сказала я, опуская голову на его грудь. - Там видно будет.
* * *
Герт посоветовал пойти на выставку часа за два до закрытия.
И посмотреть все можно, и с художником пообщаться. Я прикидывала, как бы это лучше устроить, но он разрешил все мои сомнения, пообещав подъехать за мной на работу и отвезти в галерею. Подумав, я приняла его предложение. В конце концов, не в театр же я собираюсь и не в Дом моделей, вполне сойдет строгий костюмчик в черно-белых тонах нашего местного модельера Ольги Белоуховой, моей давней знакомой еще по университету. И хорошо, что я вспомнила о ней. Неплохо было бы встретиться, пообщаться, она мне и материал подкинет о моде в целом и о моделях в частности. Нет, не все так плохо, как я себе вообразила. Напротив, жизнь очень даже неплохая штука.
Мое радужное настроение не прошло незамеченным для коллег. Посыпались шуточки и различные предположения, но я просто не обращала на них внимания, пока без десяти пять не появился Герт, чисто выбритый, благоухающий дорогим одеколоном и с роскошным букетом в руке. Мужская половина мгновенно бросила работу и воззрилась на это явление, а женщины, которые приводили себя в порядок, стремясь в самом приглядном виде покинуть рабочие места, примолкли и вытаращились на моего гостя.
- Добрый день! - Герт был сама вежливость и изысканность. - Позвольте похитить вашу коллегу. - Он протянул мне букет: - Это тебе, дорогая.
- Спасибо. - Я постаралась подыграть ему и держалась скромно и невинно.
- Кто бы мог подумать, что у тебя объявится такой кавалер, - не удержалась Лилька, пришедшая в себя гораздо раньше остальных. - Прими мои поздравления.
- Не с чем, - я вызывающе улыбнулась ей. - Это мой давний друг.
- Скажите, а вы не снимались в сериале "Дни осени"? - встрял Яша Лембаум и тут же, сконфузившись, спрятался за верные спины коллег.
- Я музыкант. - Герт олицетворял саму скромность.
- Конечно же, - Ирочка Кривцова оттеснила коллег и вышла на передний план. - Рок-музыкант, - уточнила она. - "Серебряный век".
- Вы совершенно правы, леди, - Герт слегка поклонился, превратившись в мистера Совершенство. - Мы идем, дорогая?
- Разумеется. - Я подхватила со стола сумочку и взяла Герта под руку. - До завтра, - кивнула коллегам.
- Всего хорошего, Леда, - ответила за всех Кривцова.
Мы прошествовали до нашей обшарпанной редакционной двери под звуки неслышимых фанфар и исчезли, оставив коллег переваривать новость.
* * *
Многие из них хотя и привыкли постоянно писать о знаменитостях, но, встретившись с ними лицом к лицу в такой вот неформальной обстановке, начинают чаще всего нести несусветную чушь или, напротив, становятся хамовато-развязными. Как все-таки действует на рядового обывателя ореол популярности, который окружает всякого, появившегося на экране телевизора. И каждый непременно норовит вспомнить, что это за человек такой. Знаменитостям тоже нередко нелегко приходится из-за повальной всенародной любви. Сколько курьезных случаев бывает, а сколько ходит анекдотов по этому поводу...
Но поразмыслить толком над этим я не успела, мы уже подошли к машине, которая просто сверкала отмытыми боками и стеклами так, что не смог бы придраться и самый въедливый инспектор ГАИ.
- Зачем ты это сделал, Герт? - спросила я, когда машина вырулила на залитый огнями проспект.
- Разве не прикольно получилось? - Он искоса посмотрел на меня. По-моему, твои журналисты до сих пор приходят в себя.
- Они люди закаленные и к знаменитостям привыкли, - не удержавшись, кольнула я его. - И все-таки зачем?
- Просто хотелось сделать тебе приятное, - наконец сдался он, - и немножко подразнить твоих собратьев-писак. Думаешь, зря я туда приперся?
Герт был не похож сам на себя. Откуда эта скромность у вечного разгильдяя-рокера? Поприкалываться он ведь мог и по-другому, к примеру, ввалившись пьяным в стельку с гитарой наперевес и устроив настоящий погром. Одно время такие шуточки были в моде у рокерской тусовки. Теперь все как-то остепенились, даже молодые команды не позволяют себе подобных выходок, а пьяные дебоши устраивают больше звезды-однодневки из попсовой среды.
А Герт между тем уверенно вел машину и что-то мурлыкал себе под нос. Спокоен и невозмутим до безобразия, словно и не он каких-то десять минут назад явился причиной сумятицы в мыслях журналюг из "Вечерних новостей". Я не пыталась завязать разговор, разглядывая проносящиеся за окном витрины магазинов. Припарковавшись, Герт помог мне выбраться и повел к возвышающемуся зданию с плавно перетекающими линиями и золотыми буквами по фасаду: "Галерея искусств".
В новой галерее я еще не была, поэтому с удовольствием оглядывалась по сторонам. Старая постройка пришла в негодность еще в пору моей юности, но только год назад объявился богатый спонсор, который помог деятелям культуры со строительством нового здания. Так как за дело взялся состоятельный джентльмен с толстым кошельком, то он нанял невозмутимых скандинавов, привыкших соблюдать контракт и укладываться в срок, поэтому вся работа выполнялась быстро, качественно и в самое короткое время. Новая галерея впечатляла. Здание, построенное в стиле модерн, отлично вписывалось в архитектурный план проспекта. Соседние массивные здания из серого камня, постройки позапрошлого века, только подчеркивали изысканные формы и отделку своего соседа.
В вестибюле я ненадолго задержалась. Во-первых, чтобы поправить прическу и оглядеть себя с ног до головы в огромном трехметровом зеркале в затейливо-асимметричной раме. А во-вторых, я не смогла пройти мимо всяких проспектов, рекламирующих выставки, проходящие в галерее, и брошюр, рассказывающих о творчестве художников. Что-то о Карчинском попалось мне сразу же, и я вцепилась в тоненькую книжечку.
Если при первой моей задержке возле зеркала Герт только усмехнулся и пожал плечами: "Ты отлично выглядишь", то по поводу второй фыркнул, как рассерженный кот: "А это-то тебе, подруга, зачем?" Но я решила не поддаваться, промурлыкала что-то о необходимости иметь приятную мелочь на память о посещении выставки, подхватила своего кавалера под локоток, и мы стали подниматься на второй этаж.
Как и предполагал Герт, основной поток посетителей уже схлынул, но по залам еще независимо прохаживались студенты, наблюдая за своими торопливыми подругами, записывающими что-то в малюсенькие блокнотики, солидные деятели искусства, рассуждающие о живописи и лениво перебрасывающиеся друг с другом малопонятными терминами, усталые провинциалы, которые будут потом дома делиться впечатлениями. В придачу к ним бродили несколько гранд-дам с застывшей скукой на лицах, сопровождаемые гиппопотамоподобными супругами, парочка высохших старых дев в бархатных платьях, отделанных бисером, в одинаковых черных шляпках с вуалетками, да еще несколько совершенно непримечательных личностей, неизвестно зачем забредших сюда.
В углу шло какое-то обсуждение, оттуда доносился мягкий бархатистый баритон, обладателю которого почтительно внимали окружающие.
- Отлично, - Герт потер руки. - Он здесь.
- Кто?
- Как "кто"? - притворно удивился мой неисправимый друг. - Карчинский, конечно же, или ты забыла, мать, к кому мы сюда приехали? Пойдем, я тебя представлю.
- Подожди, - я вцепилась в него не на шутку. - Я не могу так сразу. Мне нужно походить, осмотреться, а там видно будет.
- Ну, смотри, - Герт примирительно похлопал меня по руке. - А я пока тоже кое с кем пообщаюсь.
Я кивнула и направилась к картинам. Ну как я могла забыть или перепутать с кем-то Карчинского? Пожалуй, в нашем городе не было другого столь оригинального художника. В искусство он пришел своей собственной дорогой и никогда не изменял своим пристрастиям.
А рисовал он, исключительно подражая манере средневековых корейских мастеров. У него были картины по известным мотивам корейской живописи, но на выставке представлялись и оригинальные работы мастера. Я завороженно ходила от полотна к полотну, разглядывая тонко прорисованные веточки бамбука, дрожащие на ветру цветы орхидей, ветки цветущей сливы, роняющей свои лепестки на белый снег, величественные хризантемы, держащие свои головы, подобно императорам.
Я не могла понять, как художнику несколькими штрихами удается передать напряжение крадущегося в зарослях бамбука тигра, поющего фазана, трясогузку, гордо вышагивающую по дорожке, зайца, замершего под кустом, дракона, гордо лежащего на склоне горы. Его дракон был мифическим существом и в то же время удивительно реальным каждым изгибом своего тела, каждой чешуйкой, не говоря уже о мудрых глазах под тяжелыми морщинистыми веками.
- Нравится? - услышала я голос за спиной.
- Конечно. - Я быстро обернулась.
- Вы здесь впервые и не можете оторваться, - сказал, улыбаясь, мужчина лет сорока пяти в аккуратном сером костюме.
- Да, - я улыбнулась в ответ. - По мне, наверное, сразу видно.
- Угу, - мужчина кивнул головой. - Вы хотите посмотреть все сразу, а те, кто уже здесь бывал, подходят к картинам, которые им больше всего нравятся. Это правильно, - добавил он. - Если вы придете сюда еще раз, то обязательно поступите именно так.
- А вы здесь уже бывали? - не удержалась я.
- Конечно, - мужчина кивнул. - Я давно знаю Володю, Владимира Карчинского, - пояснил он.
- А вы чем занимаетесь? - снова не удержалась я. Сработал рефлекс - от профессиональных навыков никуда не уйти.
- Я тоже художник.
- Художник? - Мне даже не надо было разыгрывать удивление, все получилось само собой.
- Не похож? - Он снова приятно улыбнулся. - По-вашему, все художники немытые, неухоженные, с засаленными волосами и в грязной одежде?
- Что-то в этом роде, - созналась я, - а также в берете и с бородой.
- Забавно. - Он засмеялся. - В таком случае считайте меня исключением.
- Приятным исключением, - проговорила я, с удовольствием рассматривая художника.
Новый знакомый не был похож ни на совдеповских мастеров кисти, начиная с вальяжного Ильи Глазунова, ни на разных доморощенных художников типа "митьков". Скорее он напоминал художника-передвижника XIX века. Те же строгие манеры, та же аккуратность, не хватало только ухоженной бородки и чеховского пенсне. Этот художник определенно мне нравился.
- А вы так же рисуете? - решилась я забросить пробный шар в виде вполне безобидного вопроса.
- Нет, - он шутливо замахал руками. - Я самый обыкновенный авангардист. А что касается таких картин, то вряд ли найдется не то что в городе, но, пожалуй, и в стране кто-нибудь, пишущий подобно Володьке. Он ведь много лет изучал корейскую живопись, различные техники. Экспериментировал, ошибался, находил. Это теперь он признан, а кто знал его десять или двадцать лет назад? Не каждый выдержит равнодушие чиновников от культуры. Вы же знаете, как было раньше, оригиналы нам ни к чему, нам давай понятное до самой последней точки. А тут Карчинский с его подражанием Ан Гену <Ан Ген - корейский художник XV века.> и Кам Хиану <Кам Хиан корейский художник XV века.>. И вместо кондовых портретов обычных русских баб и мужиков - горы Кымгынсан, как он увидел их у Чон Сона, или старая пагода, усыпанная цветами мэхва <Мэхва - корейская слива.> в традициях школы О Моннена <О Моннен - выдающийся корейский художник, возродивший китайские традиции XII - XIII веков, развивший их и наполнивший новым содержанием.>.
- Откуда вы это знаете? - Я была ошеломлена и смотрела на своего нового знакомого во все глаза. - Вы так легко произносите все эти трудные имена...
- Ничего трудного в них нет. - Он снова засмеялся, блеснув полоской ровных белых зубов. - Я же говорил вам, что знаю Карчинского очень давно. А общаясь много лет и слыша постоянно все эти имена, согласитесь, трудно не запомнить их. Для абсолютного большинства эти имена совершенно ни о чем не говорят. Вот если назвать Гогена, Моне или Тулуз-Лотрека, то некоторые еще вспомнят: "Как же, как же, был такой художник". Но если дело касается неевропейской живописи - тут уж увольте... Знать не знаем, ведать не ведаем, слишком все это далеко от нас и слишком непонятно. Поэтому... - но тут он запнулся и смешался: - Простите, бога ради, за то, что я вам наговорил. Мы уже столько времени беседуем, но так и не познакомились. Позвольте представиться, - он церемонно наклонил голову, - Станислав Иванов, можно просто Слава.
- Леда. Можно просто Леда.
- У вас удивительное имя. Как у греческой богини.
- Вы, наверное, сотый, - я улыбнулась.
- Из тех, кто вам это говорит. - Художник доверительно наклонился ко мне.
- Нет, - я чуть наклонила голову. - Из тех, кто ошибается. Все помнят, что имя Леда из греческой мифологии, некоторые даже знают о том, что у нее было любовное приключение с владыкой Олимпа Зевсом, но почти никто не помнит, что Леда - жена спартанского царя и мать Елены.
- Елены? - У Иванова был немного обескураженный вид. - Той самой, из-за которой началась Троянская война? Или я опять что-то путаю?
- Все правильно. - Я улыбнулась. - Именно из-за нее. Вы все-таки кое-что из мифологии помните.
- А любовное приключение? - В его глазах зажглись веселые искорки. Боюсь опять ошибиться...
- Леда и Зевс в виде лебедя. Хотя многие уверены, что он превращался в золотой дождь. А знаете, - мне почему-то стало весело, - все это, конечно, здорово, но здесь, на этой выставке, говорить о греках... как-то нелогично, согласитесь. Западная культура осталась за этими стенами, здесь царит Восток.
- Дальний Восток, - подхватил авангардист. - Наверное, до сих пор самый неизученный и загадочный регион. Хотя вот Володька много лет изучал его, пытался отобразить свои чувства в картинах и даже преуспел.
- Вам нравится? - повторила я вопрос художника, с которым он обратился ко мне.
- Конечно. Я как будто попадаю в другой мир, когда разглядываю его картины.
- А вы? Почему вы не пишете такие же картины? - Я понимала, что вопрос мой прозвучал несколько наивно, даже глуповато, но все же надеялась на ответ.
- Каждому художнику, - Иванов стал серьезным, - настоящему художнику, - подчеркнул он, - отпущено в жизни познать что-то свое, создать свой мир. Для меня открылись двери в ту область, которую называют авангардом, но это, - он повел по сторонам рукой, - открылось другому человеку, а для меня так и остается закрытым. Простите за высокопарность, но это действительно так. Поэтому, - добавил он, - я просто прихожу и любуюсь чужими работами.
- Вы совсем не похожи на других художников, - вырвалось у меня.
- "И это право я оставляю за собой", помните? - Он подмигнул мне.
- Вы еще и рок слушаете? - Я рассмеялась. - Потрясающе. Хотя...
- Хотя что же здесь удивительного, - закончил он за меня. - Жить в Питере и не слушать рок. Нонсенс получается. А многие художники, кстати сказать, довольно часто пересекаются с музыкантами.
- А вот мой музыкант пересекся где-то с художниками и пропал. - Я огляделась по сторонам, но Герта и след простыл.
- Вы здесь не одна? - Иванов вопросительно посмотрел на меня.
- Нет. Меня привез старый знакомый. Герт. Гертинцев.
- Знаю, знаю, - авангардист энергично кивнул несколько раз. - Да, впрочем, кто его не знает?.. Герт - личность известная.
- Звучит двусмысленно. - Мне хотелось вернуться к прерванной беседе, но также хотелось знать, куда подевался мой дружок. - Куда же он пропал? Я снова оглянулась по сторонам.
- Найдется, - Станислав Иванов оставался безмятежным. - А знаете, Леда, если я вам еще не надоел, то позвольте быть вашим гидом. Или вы предпочитаете смотреть полотна самостоятельно?
- Нет, что вы. Я с радостью принимаю ваше предложение. Я купила тут брошюрку, но боюсь, что это не слишком хорошая помощь.
- Это вообще не помощь, - безапелляционно заявил художник, отбирая у меня тоненькую книжечку. - Доверьтесь мне, и я открою вам удивительный мир.
Он взял меня за руку и увлек к большому полотну в дальнем углу.
Глава 6
Я остановилась. Зажмурилась и снова открыла глаза. Передо мною было настоящее чудо. Изломанные линии изображали горы, плавные изгибы превращались в холмы, покрытые деревьями, а эта бесконечная дуга, несомненно, являлась заводью. И хижина. Конечно, тут была хижина. Еще мгновение, и седой мудрец выйдет на ее порог, чтобы размышлять о вечности.
Вечность не нужно искать. Она вокруг. В беспредельно далеком небе, усеянном миллионами звезд, в торопливом плеске волн, набегающих на берег, в шелесте листьев, которые так недолговечны, но повторяют миллиарды лет свой извечный танец жизни, проклевываясь из маленькой почки и стремясь получить от солнца живительное тепло. Они устилают осенью землю и уходят в небытие, чтобы с первым весенним ветром к солнцу устремились миллионы новых завязей.
"Познать вечность не сложнее, чем разбить яйцо".
Воспоминание короткое и острое, как булавочный укол. Конечно же, моя однокурсница Инка любила цитировать различных дальневосточных мудрецов. И сейчас около картины Карчинского я отчетливо вспомнила это высказывание китайца Цзы-сы <Цзы-сы - китайский мудрец (492 - 431 гг. н.э.), автор трактата "Чжун Юн" - "Срединное и неизменное".>, сделанное почти двадцать пять веков назад.
Каким все-таки удивительным покоем веет от этой картины. Хочется забыть обо всем суетном, всех мелочах, что наполняют жизнь, и просто смотреть, уносясь все дальше и дальше в своих мечтах.
- Простите, что отвлекаю, - раздался рядом со мной голос.
Я повернула голову и посмотрела на своего нового знакомого. Иногда любое общество, даже самого приятного человека, может показаться невыносимым. Все-таки картины хорошо смотреть в одиночестве.
- Простите, - повторил он. - Наверное, вы считаете меня слишком навязчивым и предпочли бы увидеть все самостоятельно, но разрешите мне показать вам еще кое-что.
Мне стало стыдно. Ну, в самом деле, старается ведь человек, хочет мне помочь, а я поступаю, как последняя эгоистка. Картина и правда завораживает, но это же не причина, чтобы вести себя подобным образом. Вот Ирочка Кривцова всегда умеет себя подать в любой ситуации и не выглядит дурой набитой, несмотря на все свое высшее образование.
- Я чем-то вас обидел? - тихо спросил Иванов, слегка наклоняясь ко мне.
- Нет, что вы. Извините, я, кажется, слишком увлеклась.
- Оказывается, вы очень впечатлительны, Леда, - все так же тихо проговорил он. - Можно спросить, что вы увидели?
- Горы, - призналась я, - небольшие холмы, покрытые лесом, хижину, из которой сейчас выйдет мудрец. Выйдет, чтобы смотреть на закат и размышлять о вечности.
- Потрясающе. - Иванов улыбнулся. - Вы удивительный человек, Леда. Просто мистика какая-то. Хотите знать, как на самом деле называется эта картина? "Приют мастера Пак Ван Соя в горах Кымгынсан в лучах заходящего солнца".
- Неужели? - Я не могла поверить и смотрела на авангардиста почти с испугом. - Неужели я так смогла угадать?
- Говорю же вам - просто мистика! Нагнитесь сюда, видите надпись мелкими буквами?
Я с трудом разобрала витиеватую надпись. Художник оказался прав. Значит, "Приют мастера...". А как, собственно, еще могло бы называться подобное полотно?
- Удивительно, - Иванов радостно потирал руки. - Для большинства людей искусство дальневосточных мастеров - тайна за семью печатями, мало кто может на самом деле его почувствовать, даже такое, несколько адаптированное для нашей почвы. Три века, что мы упорно тянулись к западной культуре, не прошли для нас даром, все западное воспринимается гораздо легче. А Восток... Восток, он у нас в крови. Мы в большинстве своем потомки кочевников-азиатов. Но Дальний Восток, повторяю вам, он открывается для очень и очень немногих.
- Считаете, что для меня он открылся? - Я была удивлена его страстной тирадой.
- Начал приоткрываться. Вам не чужда красота Востока, вы не отталкиваете ее сразу, хотя она и не стыкуется с западным представлением большинства о красоте. Вы не смотрите, подобно многим, на это, как на что-то экзотическое, непонятное и поэтому неприемлемое. Хотите продолжить знакомство?
- Конечно, - я кивнула. - Но почему вы сказали, что для большинства искусство Дальнего Востока неприемлемо?
- Так и есть. - Художник подвел меня к другой картине. - Смотрите. Что вы на это скажете?
- Это, скорее всего, заросли, - ответила я, - но там кто-то спрятался. Определить невозможно, потому что детали очень размыты.
- Верно. - Иванов довольно улыбнулся. - Классический пример мунхва, то есть рисунка, выполненного с применением размытой туши. А насчет неясного вы также правы. Володька назвал картину "Охотник, подстерегающий тигра в зарослях бамбука туманным утром".
- А у всех картин такие поэтичные названия?
- Конечно. Почитаете на досуге в своей брошюрке и сами в этом убедитесь.
- И все картины нарисованы, как вы сказали... мухва?
- Мунхва, - поправил художник. - Нет, конечно. "Приют мастера..." это обычный рисунок тушью. Вообще-то различных техник живописи насчитывается почти десяток, но различаются три основных приема. Хва - это простой рисунок тушью, когда все линии видны четко и ясно. Нужно только варьировать толщину линии, и благодаря этому можно изобразить предметы ближе или дальше. Корейцы не знают закона перспективы, все предметы изображены на одном уровне, но разной величины. Еще один прием - это моп-хирхва, когда используется специальная кисть, имеющая волоски разной длины и толщины. Если мы пройдем немного дальше, то увидим несколько полотен, выполненных с помощью именно этого приема. А также есть мунхва, рисунок, выполняемый как раз при помощи размытой туши.
- Удивительно, - проговорила я. - Но, как я поняла, это все выполнено тушью?
- В большинстве своем, - Иванов снова повел рукой по сторонам. Видите ли, китайцы, а за ними корейцы признавали классический рисунок, выполненный только тушью и только с помощью определенной техники. Володькин опыт тем и ценен, что он раскрыл секреты средневековых корейских мастеров.
Он способен нарисовать картину в стиле О Моннена так же, как это делал сам мастер. А чуть позже я покажу вам его пейзажи, технику письма которых он изучил по картинам Ким Хон До <Ким Хон До - знаменитый корейский пейзажист, писавший короткими быстрыми мазками. Его картины поражают натуральностью изображения природы.>.
- Удивительно, - повторила я. - Как же ему это удалось?
- Вы знаете, - Иванов уже вел меня к небольшим полотнам на противоположной стене, - это как раз оказалось и не таким уж трудным. В период советской власти у нас существовали разные интернациональные клубы, можно было спокойно изучать культуру другой страны через какую-нибудь общественную организацию. Главное, повторять, что "этим можно достигнуть лучшего взаимопонимания между братскими народами в деле построения социализма", - с сарказмом процитировал он.
- И помогало? - я непроизвольно усмехнулась.
- Еще как! - заверил меня авангардист. - Благодаря этому Володьке еще при советской власти удалось несколько раз побывать в Корее, и, представьте, не только в Северной, но и в Южной.
- А там-то он как оказался? - Я с недоверием смотрела на художника, может, разыгрывает?
- Очень просто, - Иванов безмятежно махнул рукой. - В Южной он как раз обязан был побывать, чтобы сравнить искусство прогрессивного социалистического северного государства с загнивающим и вырождающимся искусством южного. Понимаете теперь?
- Смутно, - призналась я. - Хотя и сама успела пожить в советское время, а также и в пионерах походить, и в комсомольцах посостоять. Но те времена давно канули в Лету, кажется, что это два века назад было, настолько вся сегодняшняя жизнь не похожа на наше прошлое.
- Ладно, неважно. - Иванов посторонился, пропуская к картинам величественную старуху в высоком шиньоне, и подмигнул мне. - Хотите, покажу свою любимую картину, вернее, несколько любимых?
Я молча кивнула. Мой провожатый казался странным, но привлекательным человеком. Мы прошли мимо нескольких картин, изображавших немудреный сельский пейзаж Пэйского уезда, рыбака в лодке, уборку риса, беседку под плакучими ивами, мост через ручей Ком Бонсай, отшельника, размышляющего над заводью с резвящимися утками, праздник Тано <Праздник Тано - пятый день пятой луны. День летнего солнцестояния, когда отмечается окончание весенних полевых работ.>. Я пообещала себе, что обязательно посмотрю их еще раз повнимательнее.
В следующем зале также были картины на корейские мотивы, но какое обилие красок! Художник словно постарался использовать всю цветовую гамму. И если полотна в первом зале привлекали строгостью классического рисунка, выполненного черной или синей тушью, то здесь они поражали своим многоцветием.
- А если я не могу верить?.. - Я уже почти не сопротивлялась.
- Не верь. Я буду делать это за нас обоих. - Его губы стали настойчивее. - Не хочу, чтобы все хорошее так и прошло мимо меня, пора наконец устроить свою жизнь.
- А меня ты спросил? - упрямо повторила я. - Мне этого хочется?
- Я не буду пока спрашивать. Подождем, а там видно будет. Иногда на гастролях я сидел в какой-нибудь гостинице ночью и вспоминал тебя. Молчи, он приложил палец к моим губам. - Мне так повезло, Леда, что я встретил тебя.
Я смотрела на Герта. Знала его давно и разным, привыкла ко всем его выходкам, но таким взволнованным, пожалуй, видела впервые. А Герт смотрел на меня и ждал ответа.
- Не понимаю. - Я слегка отстранилас. - Вчера ты был таким, как обычно, таким, к какому я привыкла давным-давно, но сейчас я бы сказала, что ты удивительно переменился за неполные сутки.
- Я всегда был таким, Леда. - Он прижался губами к моему виску. Просто ты видела худшую мою сторону, а теперь я решил открыть для тебя лучшую. Давай все-таки попробуем, я верю, что у нас может получиться.
- Да, - сказала я, опуская голову на его грудь. - Там видно будет.
* * *
Герт посоветовал пойти на выставку часа за два до закрытия.
И посмотреть все можно, и с художником пообщаться. Я прикидывала, как бы это лучше устроить, но он разрешил все мои сомнения, пообещав подъехать за мной на работу и отвезти в галерею. Подумав, я приняла его предложение. В конце концов, не в театр же я собираюсь и не в Дом моделей, вполне сойдет строгий костюмчик в черно-белых тонах нашего местного модельера Ольги Белоуховой, моей давней знакомой еще по университету. И хорошо, что я вспомнила о ней. Неплохо было бы встретиться, пообщаться, она мне и материал подкинет о моде в целом и о моделях в частности. Нет, не все так плохо, как я себе вообразила. Напротив, жизнь очень даже неплохая штука.
Мое радужное настроение не прошло незамеченным для коллег. Посыпались шуточки и различные предположения, но я просто не обращала на них внимания, пока без десяти пять не появился Герт, чисто выбритый, благоухающий дорогим одеколоном и с роскошным букетом в руке. Мужская половина мгновенно бросила работу и воззрилась на это явление, а женщины, которые приводили себя в порядок, стремясь в самом приглядном виде покинуть рабочие места, примолкли и вытаращились на моего гостя.
- Добрый день! - Герт был сама вежливость и изысканность. - Позвольте похитить вашу коллегу. - Он протянул мне букет: - Это тебе, дорогая.
- Спасибо. - Я постаралась подыграть ему и держалась скромно и невинно.
- Кто бы мог подумать, что у тебя объявится такой кавалер, - не удержалась Лилька, пришедшая в себя гораздо раньше остальных. - Прими мои поздравления.
- Не с чем, - я вызывающе улыбнулась ей. - Это мой давний друг.
- Скажите, а вы не снимались в сериале "Дни осени"? - встрял Яша Лембаум и тут же, сконфузившись, спрятался за верные спины коллег.
- Я музыкант. - Герт олицетворял саму скромность.
- Конечно же, - Ирочка Кривцова оттеснила коллег и вышла на передний план. - Рок-музыкант, - уточнила она. - "Серебряный век".
- Вы совершенно правы, леди, - Герт слегка поклонился, превратившись в мистера Совершенство. - Мы идем, дорогая?
- Разумеется. - Я подхватила со стола сумочку и взяла Герта под руку. - До завтра, - кивнула коллегам.
- Всего хорошего, Леда, - ответила за всех Кривцова.
Мы прошествовали до нашей обшарпанной редакционной двери под звуки неслышимых фанфар и исчезли, оставив коллег переваривать новость.
* * *
Многие из них хотя и привыкли постоянно писать о знаменитостях, но, встретившись с ними лицом к лицу в такой вот неформальной обстановке, начинают чаще всего нести несусветную чушь или, напротив, становятся хамовато-развязными. Как все-таки действует на рядового обывателя ореол популярности, который окружает всякого, появившегося на экране телевизора. И каждый непременно норовит вспомнить, что это за человек такой. Знаменитостям тоже нередко нелегко приходится из-за повальной всенародной любви. Сколько курьезных случаев бывает, а сколько ходит анекдотов по этому поводу...
Но поразмыслить толком над этим я не успела, мы уже подошли к машине, которая просто сверкала отмытыми боками и стеклами так, что не смог бы придраться и самый въедливый инспектор ГАИ.
- Зачем ты это сделал, Герт? - спросила я, когда машина вырулила на залитый огнями проспект.
- Разве не прикольно получилось? - Он искоса посмотрел на меня. По-моему, твои журналисты до сих пор приходят в себя.
- Они люди закаленные и к знаменитостям привыкли, - не удержавшись, кольнула я его. - И все-таки зачем?
- Просто хотелось сделать тебе приятное, - наконец сдался он, - и немножко подразнить твоих собратьев-писак. Думаешь, зря я туда приперся?
Герт был не похож сам на себя. Откуда эта скромность у вечного разгильдяя-рокера? Поприкалываться он ведь мог и по-другому, к примеру, ввалившись пьяным в стельку с гитарой наперевес и устроив настоящий погром. Одно время такие шуточки были в моде у рокерской тусовки. Теперь все как-то остепенились, даже молодые команды не позволяют себе подобных выходок, а пьяные дебоши устраивают больше звезды-однодневки из попсовой среды.
А Герт между тем уверенно вел машину и что-то мурлыкал себе под нос. Спокоен и невозмутим до безобразия, словно и не он каких-то десять минут назад явился причиной сумятицы в мыслях журналюг из "Вечерних новостей". Я не пыталась завязать разговор, разглядывая проносящиеся за окном витрины магазинов. Припарковавшись, Герт помог мне выбраться и повел к возвышающемуся зданию с плавно перетекающими линиями и золотыми буквами по фасаду: "Галерея искусств".
В новой галерее я еще не была, поэтому с удовольствием оглядывалась по сторонам. Старая постройка пришла в негодность еще в пору моей юности, но только год назад объявился богатый спонсор, который помог деятелям культуры со строительством нового здания. Так как за дело взялся состоятельный джентльмен с толстым кошельком, то он нанял невозмутимых скандинавов, привыкших соблюдать контракт и укладываться в срок, поэтому вся работа выполнялась быстро, качественно и в самое короткое время. Новая галерея впечатляла. Здание, построенное в стиле модерн, отлично вписывалось в архитектурный план проспекта. Соседние массивные здания из серого камня, постройки позапрошлого века, только подчеркивали изысканные формы и отделку своего соседа.
В вестибюле я ненадолго задержалась. Во-первых, чтобы поправить прическу и оглядеть себя с ног до головы в огромном трехметровом зеркале в затейливо-асимметричной раме. А во-вторых, я не смогла пройти мимо всяких проспектов, рекламирующих выставки, проходящие в галерее, и брошюр, рассказывающих о творчестве художников. Что-то о Карчинском попалось мне сразу же, и я вцепилась в тоненькую книжечку.
Если при первой моей задержке возле зеркала Герт только усмехнулся и пожал плечами: "Ты отлично выглядишь", то по поводу второй фыркнул, как рассерженный кот: "А это-то тебе, подруга, зачем?" Но я решила не поддаваться, промурлыкала что-то о необходимости иметь приятную мелочь на память о посещении выставки, подхватила своего кавалера под локоток, и мы стали подниматься на второй этаж.
Как и предполагал Герт, основной поток посетителей уже схлынул, но по залам еще независимо прохаживались студенты, наблюдая за своими торопливыми подругами, записывающими что-то в малюсенькие блокнотики, солидные деятели искусства, рассуждающие о живописи и лениво перебрасывающиеся друг с другом малопонятными терминами, усталые провинциалы, которые будут потом дома делиться впечатлениями. В придачу к ним бродили несколько гранд-дам с застывшей скукой на лицах, сопровождаемые гиппопотамоподобными супругами, парочка высохших старых дев в бархатных платьях, отделанных бисером, в одинаковых черных шляпках с вуалетками, да еще несколько совершенно непримечательных личностей, неизвестно зачем забредших сюда.
В углу шло какое-то обсуждение, оттуда доносился мягкий бархатистый баритон, обладателю которого почтительно внимали окружающие.
- Отлично, - Герт потер руки. - Он здесь.
- Кто?
- Как "кто"? - притворно удивился мой неисправимый друг. - Карчинский, конечно же, или ты забыла, мать, к кому мы сюда приехали? Пойдем, я тебя представлю.
- Подожди, - я вцепилась в него не на шутку. - Я не могу так сразу. Мне нужно походить, осмотреться, а там видно будет.
- Ну, смотри, - Герт примирительно похлопал меня по руке. - А я пока тоже кое с кем пообщаюсь.
Я кивнула и направилась к картинам. Ну как я могла забыть или перепутать с кем-то Карчинского? Пожалуй, в нашем городе не было другого столь оригинального художника. В искусство он пришел своей собственной дорогой и никогда не изменял своим пристрастиям.
А рисовал он, исключительно подражая манере средневековых корейских мастеров. У него были картины по известным мотивам корейской живописи, но на выставке представлялись и оригинальные работы мастера. Я завороженно ходила от полотна к полотну, разглядывая тонко прорисованные веточки бамбука, дрожащие на ветру цветы орхидей, ветки цветущей сливы, роняющей свои лепестки на белый снег, величественные хризантемы, держащие свои головы, подобно императорам.
Я не могла понять, как художнику несколькими штрихами удается передать напряжение крадущегося в зарослях бамбука тигра, поющего фазана, трясогузку, гордо вышагивающую по дорожке, зайца, замершего под кустом, дракона, гордо лежащего на склоне горы. Его дракон был мифическим существом и в то же время удивительно реальным каждым изгибом своего тела, каждой чешуйкой, не говоря уже о мудрых глазах под тяжелыми морщинистыми веками.
- Нравится? - услышала я голос за спиной.
- Конечно. - Я быстро обернулась.
- Вы здесь впервые и не можете оторваться, - сказал, улыбаясь, мужчина лет сорока пяти в аккуратном сером костюме.
- Да, - я улыбнулась в ответ. - По мне, наверное, сразу видно.
- Угу, - мужчина кивнул головой. - Вы хотите посмотреть все сразу, а те, кто уже здесь бывал, подходят к картинам, которые им больше всего нравятся. Это правильно, - добавил он. - Если вы придете сюда еще раз, то обязательно поступите именно так.
- А вы здесь уже бывали? - не удержалась я.
- Конечно, - мужчина кивнул. - Я давно знаю Володю, Владимира Карчинского, - пояснил он.
- А вы чем занимаетесь? - снова не удержалась я. Сработал рефлекс - от профессиональных навыков никуда не уйти.
- Я тоже художник.
- Художник? - Мне даже не надо было разыгрывать удивление, все получилось само собой.
- Не похож? - Он снова приятно улыбнулся. - По-вашему, все художники немытые, неухоженные, с засаленными волосами и в грязной одежде?
- Что-то в этом роде, - созналась я, - а также в берете и с бородой.
- Забавно. - Он засмеялся. - В таком случае считайте меня исключением.
- Приятным исключением, - проговорила я, с удовольствием рассматривая художника.
Новый знакомый не был похож ни на совдеповских мастеров кисти, начиная с вальяжного Ильи Глазунова, ни на разных доморощенных художников типа "митьков". Скорее он напоминал художника-передвижника XIX века. Те же строгие манеры, та же аккуратность, не хватало только ухоженной бородки и чеховского пенсне. Этот художник определенно мне нравился.
- А вы так же рисуете? - решилась я забросить пробный шар в виде вполне безобидного вопроса.
- Нет, - он шутливо замахал руками. - Я самый обыкновенный авангардист. А что касается таких картин, то вряд ли найдется не то что в городе, но, пожалуй, и в стране кто-нибудь, пишущий подобно Володьке. Он ведь много лет изучал корейскую живопись, различные техники. Экспериментировал, ошибался, находил. Это теперь он признан, а кто знал его десять или двадцать лет назад? Не каждый выдержит равнодушие чиновников от культуры. Вы же знаете, как было раньше, оригиналы нам ни к чему, нам давай понятное до самой последней точки. А тут Карчинский с его подражанием Ан Гену <Ан Ген - корейский художник XV века.> и Кам Хиану <Кам Хиан корейский художник XV века.>. И вместо кондовых портретов обычных русских баб и мужиков - горы Кымгынсан, как он увидел их у Чон Сона, или старая пагода, усыпанная цветами мэхва <Мэхва - корейская слива.> в традициях школы О Моннена <О Моннен - выдающийся корейский художник, возродивший китайские традиции XII - XIII веков, развивший их и наполнивший новым содержанием.>.
- Откуда вы это знаете? - Я была ошеломлена и смотрела на своего нового знакомого во все глаза. - Вы так легко произносите все эти трудные имена...
- Ничего трудного в них нет. - Он снова засмеялся, блеснув полоской ровных белых зубов. - Я же говорил вам, что знаю Карчинского очень давно. А общаясь много лет и слыша постоянно все эти имена, согласитесь, трудно не запомнить их. Для абсолютного большинства эти имена совершенно ни о чем не говорят. Вот если назвать Гогена, Моне или Тулуз-Лотрека, то некоторые еще вспомнят: "Как же, как же, был такой художник". Но если дело касается неевропейской живописи - тут уж увольте... Знать не знаем, ведать не ведаем, слишком все это далеко от нас и слишком непонятно. Поэтому... - но тут он запнулся и смешался: - Простите, бога ради, за то, что я вам наговорил. Мы уже столько времени беседуем, но так и не познакомились. Позвольте представиться, - он церемонно наклонил голову, - Станислав Иванов, можно просто Слава.
- Леда. Можно просто Леда.
- У вас удивительное имя. Как у греческой богини.
- Вы, наверное, сотый, - я улыбнулась.
- Из тех, кто вам это говорит. - Художник доверительно наклонился ко мне.
- Нет, - я чуть наклонила голову. - Из тех, кто ошибается. Все помнят, что имя Леда из греческой мифологии, некоторые даже знают о том, что у нее было любовное приключение с владыкой Олимпа Зевсом, но почти никто не помнит, что Леда - жена спартанского царя и мать Елены.
- Елены? - У Иванова был немного обескураженный вид. - Той самой, из-за которой началась Троянская война? Или я опять что-то путаю?
- Все правильно. - Я улыбнулась. - Именно из-за нее. Вы все-таки кое-что из мифологии помните.
- А любовное приключение? - В его глазах зажглись веселые искорки. Боюсь опять ошибиться...
- Леда и Зевс в виде лебедя. Хотя многие уверены, что он превращался в золотой дождь. А знаете, - мне почему-то стало весело, - все это, конечно, здорово, но здесь, на этой выставке, говорить о греках... как-то нелогично, согласитесь. Западная культура осталась за этими стенами, здесь царит Восток.
- Дальний Восток, - подхватил авангардист. - Наверное, до сих пор самый неизученный и загадочный регион. Хотя вот Володька много лет изучал его, пытался отобразить свои чувства в картинах и даже преуспел.
- Вам нравится? - повторила я вопрос художника, с которым он обратился ко мне.
- Конечно. Я как будто попадаю в другой мир, когда разглядываю его картины.
- А вы? Почему вы не пишете такие же картины? - Я понимала, что вопрос мой прозвучал несколько наивно, даже глуповато, но все же надеялась на ответ.
- Каждому художнику, - Иванов стал серьезным, - настоящему художнику, - подчеркнул он, - отпущено в жизни познать что-то свое, создать свой мир. Для меня открылись двери в ту область, которую называют авангардом, но это, - он повел по сторонам рукой, - открылось другому человеку, а для меня так и остается закрытым. Простите за высокопарность, но это действительно так. Поэтому, - добавил он, - я просто прихожу и любуюсь чужими работами.
- Вы совсем не похожи на других художников, - вырвалось у меня.
- "И это право я оставляю за собой", помните? - Он подмигнул мне.
- Вы еще и рок слушаете? - Я рассмеялась. - Потрясающе. Хотя...
- Хотя что же здесь удивительного, - закончил он за меня. - Жить в Питере и не слушать рок. Нонсенс получается. А многие художники, кстати сказать, довольно часто пересекаются с музыкантами.
- А вот мой музыкант пересекся где-то с художниками и пропал. - Я огляделась по сторонам, но Герта и след простыл.
- Вы здесь не одна? - Иванов вопросительно посмотрел на меня.
- Нет. Меня привез старый знакомый. Герт. Гертинцев.
- Знаю, знаю, - авангардист энергично кивнул несколько раз. - Да, впрочем, кто его не знает?.. Герт - личность известная.
- Звучит двусмысленно. - Мне хотелось вернуться к прерванной беседе, но также хотелось знать, куда подевался мой дружок. - Куда же он пропал? Я снова оглянулась по сторонам.
- Найдется, - Станислав Иванов оставался безмятежным. - А знаете, Леда, если я вам еще не надоел, то позвольте быть вашим гидом. Или вы предпочитаете смотреть полотна самостоятельно?
- Нет, что вы. Я с радостью принимаю ваше предложение. Я купила тут брошюрку, но боюсь, что это не слишком хорошая помощь.
- Это вообще не помощь, - безапелляционно заявил художник, отбирая у меня тоненькую книжечку. - Доверьтесь мне, и я открою вам удивительный мир.
Он взял меня за руку и увлек к большому полотну в дальнем углу.
Глава 6
Я остановилась. Зажмурилась и снова открыла глаза. Передо мною было настоящее чудо. Изломанные линии изображали горы, плавные изгибы превращались в холмы, покрытые деревьями, а эта бесконечная дуга, несомненно, являлась заводью. И хижина. Конечно, тут была хижина. Еще мгновение, и седой мудрец выйдет на ее порог, чтобы размышлять о вечности.
Вечность не нужно искать. Она вокруг. В беспредельно далеком небе, усеянном миллионами звезд, в торопливом плеске волн, набегающих на берег, в шелесте листьев, которые так недолговечны, но повторяют миллиарды лет свой извечный танец жизни, проклевываясь из маленькой почки и стремясь получить от солнца живительное тепло. Они устилают осенью землю и уходят в небытие, чтобы с первым весенним ветром к солнцу устремились миллионы новых завязей.
"Познать вечность не сложнее, чем разбить яйцо".
Воспоминание короткое и острое, как булавочный укол. Конечно же, моя однокурсница Инка любила цитировать различных дальневосточных мудрецов. И сейчас около картины Карчинского я отчетливо вспомнила это высказывание китайца Цзы-сы <Цзы-сы - китайский мудрец (492 - 431 гг. н.э.), автор трактата "Чжун Юн" - "Срединное и неизменное".>, сделанное почти двадцать пять веков назад.
Каким все-таки удивительным покоем веет от этой картины. Хочется забыть обо всем суетном, всех мелочах, что наполняют жизнь, и просто смотреть, уносясь все дальше и дальше в своих мечтах.
- Простите, что отвлекаю, - раздался рядом со мной голос.
Я повернула голову и посмотрела на своего нового знакомого. Иногда любое общество, даже самого приятного человека, может показаться невыносимым. Все-таки картины хорошо смотреть в одиночестве.
- Простите, - повторил он. - Наверное, вы считаете меня слишком навязчивым и предпочли бы увидеть все самостоятельно, но разрешите мне показать вам еще кое-что.
Мне стало стыдно. Ну, в самом деле, старается ведь человек, хочет мне помочь, а я поступаю, как последняя эгоистка. Картина и правда завораживает, но это же не причина, чтобы вести себя подобным образом. Вот Ирочка Кривцова всегда умеет себя подать в любой ситуации и не выглядит дурой набитой, несмотря на все свое высшее образование.
- Я чем-то вас обидел? - тихо спросил Иванов, слегка наклоняясь ко мне.
- Нет, что вы. Извините, я, кажется, слишком увлеклась.
- Оказывается, вы очень впечатлительны, Леда, - все так же тихо проговорил он. - Можно спросить, что вы увидели?
- Горы, - призналась я, - небольшие холмы, покрытые лесом, хижину, из которой сейчас выйдет мудрец. Выйдет, чтобы смотреть на закат и размышлять о вечности.
- Потрясающе. - Иванов улыбнулся. - Вы удивительный человек, Леда. Просто мистика какая-то. Хотите знать, как на самом деле называется эта картина? "Приют мастера Пак Ван Соя в горах Кымгынсан в лучах заходящего солнца".
- Неужели? - Я не могла поверить и смотрела на авангардиста почти с испугом. - Неужели я так смогла угадать?
- Говорю же вам - просто мистика! Нагнитесь сюда, видите надпись мелкими буквами?
Я с трудом разобрала витиеватую надпись. Художник оказался прав. Значит, "Приют мастера...". А как, собственно, еще могло бы называться подобное полотно?
- Удивительно, - Иванов радостно потирал руки. - Для большинства людей искусство дальневосточных мастеров - тайна за семью печатями, мало кто может на самом деле его почувствовать, даже такое, несколько адаптированное для нашей почвы. Три века, что мы упорно тянулись к западной культуре, не прошли для нас даром, все западное воспринимается гораздо легче. А Восток... Восток, он у нас в крови. Мы в большинстве своем потомки кочевников-азиатов. Но Дальний Восток, повторяю вам, он открывается для очень и очень немногих.
- Считаете, что для меня он открылся? - Я была удивлена его страстной тирадой.
- Начал приоткрываться. Вам не чужда красота Востока, вы не отталкиваете ее сразу, хотя она и не стыкуется с западным представлением большинства о красоте. Вы не смотрите, подобно многим, на это, как на что-то экзотическое, непонятное и поэтому неприемлемое. Хотите продолжить знакомство?
- Конечно, - я кивнула. - Но почему вы сказали, что для большинства искусство Дальнего Востока неприемлемо?
- Так и есть. - Художник подвел меня к другой картине. - Смотрите. Что вы на это скажете?
- Это, скорее всего, заросли, - ответила я, - но там кто-то спрятался. Определить невозможно, потому что детали очень размыты.
- Верно. - Иванов довольно улыбнулся. - Классический пример мунхва, то есть рисунка, выполненного с применением размытой туши. А насчет неясного вы также правы. Володька назвал картину "Охотник, подстерегающий тигра в зарослях бамбука туманным утром".
- А у всех картин такие поэтичные названия?
- Конечно. Почитаете на досуге в своей брошюрке и сами в этом убедитесь.
- И все картины нарисованы, как вы сказали... мухва?
- Мунхва, - поправил художник. - Нет, конечно. "Приют мастера..." это обычный рисунок тушью. Вообще-то различных техник живописи насчитывается почти десяток, но различаются три основных приема. Хва - это простой рисунок тушью, когда все линии видны четко и ясно. Нужно только варьировать толщину линии, и благодаря этому можно изобразить предметы ближе или дальше. Корейцы не знают закона перспективы, все предметы изображены на одном уровне, но разной величины. Еще один прием - это моп-хирхва, когда используется специальная кисть, имеющая волоски разной длины и толщины. Если мы пройдем немного дальше, то увидим несколько полотен, выполненных с помощью именно этого приема. А также есть мунхва, рисунок, выполняемый как раз при помощи размытой туши.
- Удивительно, - проговорила я. - Но, как я поняла, это все выполнено тушью?
- В большинстве своем, - Иванов снова повел рукой по сторонам. Видите ли, китайцы, а за ними корейцы признавали классический рисунок, выполненный только тушью и только с помощью определенной техники. Володькин опыт тем и ценен, что он раскрыл секреты средневековых корейских мастеров.
Он способен нарисовать картину в стиле О Моннена так же, как это делал сам мастер. А чуть позже я покажу вам его пейзажи, технику письма которых он изучил по картинам Ким Хон До <Ким Хон До - знаменитый корейский пейзажист, писавший короткими быстрыми мазками. Его картины поражают натуральностью изображения природы.>.
- Удивительно, - повторила я. - Как же ему это удалось?
- Вы знаете, - Иванов уже вел меня к небольшим полотнам на противоположной стене, - это как раз оказалось и не таким уж трудным. В период советской власти у нас существовали разные интернациональные клубы, можно было спокойно изучать культуру другой страны через какую-нибудь общественную организацию. Главное, повторять, что "этим можно достигнуть лучшего взаимопонимания между братскими народами в деле построения социализма", - с сарказмом процитировал он.
- И помогало? - я непроизвольно усмехнулась.
- Еще как! - заверил меня авангардист. - Благодаря этому Володьке еще при советской власти удалось несколько раз побывать в Корее, и, представьте, не только в Северной, но и в Южной.
- А там-то он как оказался? - Я с недоверием смотрела на художника, может, разыгрывает?
- Очень просто, - Иванов безмятежно махнул рукой. - В Южной он как раз обязан был побывать, чтобы сравнить искусство прогрессивного социалистического северного государства с загнивающим и вырождающимся искусством южного. Понимаете теперь?
- Смутно, - призналась я. - Хотя и сама успела пожить в советское время, а также и в пионерах походить, и в комсомольцах посостоять. Но те времена давно канули в Лету, кажется, что это два века назад было, настолько вся сегодняшняя жизнь не похожа на наше прошлое.
- Ладно, неважно. - Иванов посторонился, пропуская к картинам величественную старуху в высоком шиньоне, и подмигнул мне. - Хотите, покажу свою любимую картину, вернее, несколько любимых?
Я молча кивнула. Мой провожатый казался странным, но привлекательным человеком. Мы прошли мимо нескольких картин, изображавших немудреный сельский пейзаж Пэйского уезда, рыбака в лодке, уборку риса, беседку под плакучими ивами, мост через ручей Ком Бонсай, отшельника, размышляющего над заводью с резвящимися утками, праздник Тано <Праздник Тано - пятый день пятой луны. День летнего солнцестояния, когда отмечается окончание весенних полевых работ.>. Я пообещала себе, что обязательно посмотрю их еще раз повнимательнее.
В следующем зале также были картины на корейские мотивы, но какое обилие красок! Художник словно постарался использовать всю цветовую гамму. И если полотна в первом зале привлекали строгостью классического рисунка, выполненного черной или синей тушью, то здесь они поражали своим многоцветием.