Плотник Игорь. Книга счастья, Новый русский водевиль

   -- Это если стараться не взять. Нестор, скажи честно: у тебя есть динамит?
   -- Есть зенитная установка, -- Махно вошел в раж, -- но у нее в позапрошлом годе затвор перекосоебило, когда салют давали на день Победы. Да и земля промерзла, зениткой все одно не взять. Миной возьмем. Мина есть противопехотная в сарае. И два фугаса...
   -- Не надо фугаса, ограничимся миной.
   -- Одной мины мало, -- со знанием дела заметил Нестор, -- нужен еще пехотинец.
   Все дружно обернулись на Семена.
   -- Я пас. -- Сеня хлебнул шампанского. -- Что угодно, только не мина.
   -- Проворные вы ребята! -- Нестор попал в родную стихию, и теперь душа его пела на все лады. -- Понравились вы мне, особенно вот этот, хитрожопый. Оставайтесь жить в деревне. У нас охота, рыбалка, свежий воздух. Девки -клубника в сметане, все ядреные, как на подбор. В хозяйстве рук не хватает. Опять же Армагеддону веселее.
   Дремавший на шкафу петух презрительно кашлянул и отвернулся, не открывая глаз.
   -- В следующей жизни обязательно. -- Максимовский сунул в карман деньги и ключи от "Ягуара". -- А сейчас, извини, Нестор, не могу. Дело есть.
   -- А ключики?
   -- Ну, дед, тебе не угодишь. Ключики получишь сразу, как только заплатишь по счету.
   -- Вечером?
   -- Вечером, вечером. Ведешь себя, как маленький. Давай на посошок. С наступающим!
   -- Вечером. А будьте моими сынами! -- смахнув слезу, предложил вдруг Нестор, уже на пороге.
   -- Ты своих сыновей нанимаешь, что ли?
   -- Почему, нанимаю? Зову...
   -- Понятно. Вечером, Нестор, вечером. Семен, на этот раз ты поедешь за нами!
   -- За вами, так за вами, -- согласился Семен равнодушно. -- Мне все равно.
   Но это было уже после того, как мы бегали по всему лесу в поисках елочки для Фридмана, нашли ее, срубили саблей под корень и сожрали всю икру.
   Картина десятая
   Московское время приблизительно 14 часов 30 минут (940 ч. 0 м. 0 с.). Пикет ДПС ГИБДД РФ на Можайском шоссе. Все движение стоит. Дорога, кроме одной полосы в каждую сторону, перегорожена. Гибэдэдэшники, наслаждаясь эффектным зрелищем, напряженно вглядываются в бескрайний поток автомобилей. Потом они видят нас, снимают автоматы с предохранителей и довольные бегут навстречу.
   -- Нам конец! -- крикнул Максимовский. -- Наверное, мы срубили не ту елку! Я не виноват! Это он меня заставил! Что ты сидишь?! Ты же мужчина, придумай что-нибудь!
   -- Хули тут думать, все давно придумано: подпустим их поближе -- сказал я, -- и в рукопашную.
   Вызывая своим странным поведением чувство облегчения, перемешанного с разочарованием, наряд пробежал мимо.
   -- Они нас не заметили! -- обрадовался Максимовский.
   Но радоваться было рано. У белого "Ягуара" наряд рассыпался и, окружив его с четырех сторон, взял Семена на прицел. Потом Сеню вытряхнули из машины, заковали ему руки и в таком виде потащили в пикет.
   -- Вот это Семен! -- воскликнул Максимовский. -- В тихом омуте!.. От кого, от кого, но от Семена я такого не ожидал!.. Что-то тут не то. Надо проверить.
   Мы оставили свою машину на обочине подальше от пикета и вернулись обратно пешком.
   -- С наступающим! -- празднично сказал Максимовский.
   -- И вас также, -- передразнил его капитан. -- С чем пожаловали?
   -- Кто здесь дежурный?
   -- Я дежурный. Чего надо?
   -- Поговорить.
   -- Хотите поговорить? Давайте поговорим. О чем?
   -- Вы только что задержали человека...
   -- Понял. Мы только что задержали человека, а вы хотите об этом поговорить. Мне все ясно. А документы у вас есть?
   -- Мы пешеходы, а пешеходам документов иметь не полагается.
   -- Пешеходы. Двух слов связать не можете, а уже пешеходы.
   -- Ты на себя-то посмотри. Тоже мне, Цицерон нашелся.
   -- Значит, документов нет. Оружие при себе имеете? -- Капитан взял в руку переговорное устройство. -- Але, але, Фролов?.. Здорова, Фролов! Ага... угу... слушай меня... направляю к тебе двух пешеходов... пешеходов, говорю, к тебе... пьяны, понимаешь, хамят... ага... имей в виду, одно пальто мое... оба черные... разберемся... давай Фролов, давай... бди!
   -- Товарищ капитан, -- выступил какой-то инициативный добродетель, -может, завести этих клоунов за пикет и в расход?
   -- Жалко патронов, -- капитан насторожился, как цепной пес. -Слышите?!
   Приблизительно в 14 часов 45 минут по кольцевой дороге с юга примчалась кавалькада надраенных до блеска лимузинов. Через минуту потустороннее сияние хромированных решеток зажало нас в тесное кольцо.
   Дежурный капитан от страха чуть не проглотил свою полосатую палку.
   -- О, Господи! -- прохрипел он, стиснув зубы, и сразу сделался в два раза ниже ростом. -- За что?!
   -- А вот и твой пиздец, -- злорадно сказал Максимовский. -- Так тебе и надо! Дать тебе веревку, красавец, или ты застрелишься?
   -- За что? -- повторил капитан беспомощно.
   Он рванулся было к одной машине, затем к другой, но, не в силах принять правильное решение, встал между ними, как вкопанный, и замер.
   Наконец, из первой по счету машины на свет появился подполковник в распахнутой шинели, потянул носом воздух и озадачил капитана медленным вопросом:
   -- Фамилия?
   -- Дежурный капитан Кадочников! -- прорычал инспектор, метнувшись подполковнику под ноги, и взял под козырек.
   -- Кадочников говоришь? -- уничижительная интонация подполковника сменилась неуставной нежностью. -- Родственник?
   -- Никак нет, -- отрапортовал капитан, заикаясь от восторга, -однофамилец!
   -- Однофамилец, говоришь? -- подполковник похлопал его по плечу. -Молодец, Кадочников. От слова кадочка? Молодец. Сегодня твой день, капитан. Дырку приготовил? Готовь дырку.
   Щека капитана дернулась.
   -- За что?!
   -- За понимание исторического момента.
   -- Я, я ничего не понимаю, я ничего не знаю, -- залепетал вконец растерявшийся капитан, -- меня здесь не было. Я. Обедал. Я. Я не я. Спросите у кого угодно. Это не я.
   -- А кто? -- раздался тихий, но уверенный голос из-за спины подполковника.
   Худабердыев-оглы шагнул влево, и перед глазами одеревеневшего от страха капитана, как мираж посреди пустыни, возник министр внутренних дел.
   -- Что же вы молчите? -- Генерал стоял с непокрытой головой, заложив руки за спину.
   Что с капитаном творилось дальше, описать словами невозможно. Он побелел как снег, разинул рот, да так и стоял, пока все не разъехались, с открытым ртом, не в силах шевельнуть ни рукой, ни ногой. Кто знает, может быть, он и до сих пор там стоит.
   Решайло (обращаясь к нам):
   -- Вы меня знаете?
   Максимовский:
   -- Кто же вас не знает. Вы Березовский.
   Решайло:
   -- Очень остроумно. К счастью, я не Березовский, но все равно мне приятно. Чья это машина?
   Максимовский:
   -- Которая?
   Решайло:
   -- Которая белая.
   Максимовский:
   -- Моя.
   Решайло:
   -- Продайте ее мне.
   Семен:
   -- Эта машина не продается.
   Максимовский (заглядывая Рушайле в глаза):
   -- Ваше превосходительство, пройдемте сюда за пикет. Эта машина ничья и продается с самого утра.
   Оба исчезают за желто-голубой постройкой.
   Семен:
   -- Я недоволен!
   Худабердыев-оглы:
   -- Стой, раз-два! Как фамилия?
   Семен:
   -- Семен Борисович Комиссаржевский-Печальный.
   Худабердыев-оглы (наливаясь кровью):
   -- Я серьезно спрашиваю!
   Семен:
   -- А я серьезно отвечаю: моя фамилия -- Комиссаржевский-Печальный. Вас что-то не устраивает?
   Худабердыев-оглы:
   -- Меня? Меня все не устраивает. А вас?
   Семен:
   -- Меня тоже.
   Худабердыев-оглы:
   -- Ну вот и все. Чего ты орешь? Стой спокойно, Семен Борисович, а не то башка отвалится. Надо же...
   Через три минуты, поддерживая друг друга на скользком утоптанном снегу, из-за пикета появляются Максимовский с министром.
   Решайло (протягивает Максимовскому визитку):
   -- Вот мой прямой номер, я очень хочу, чтобы до наступления темноты все решилось, как мы с вами договорились. Повторяю, я очень этого хочу.
   Максимовский:
   -- Не извольте беспокоиться, господин воевода. Ваше желание -- закон.
   Решайло:
   -- Я не ставлю никаких условий, однако не советую злоупотреблять моим доверием.
   Максимовский:
   -- Мы народ темный, ваше сиятельство, но неужто мы не понимаем.
   Решайло:
   -- Честь имею.
   Максимовский:
   -- Кланяйтесь от меня супруге.
   Решайло:
   -- Непременно. И... Я не воевода.
   Они бьют по рукам, отвешивают церемониальные поклоны, после чего генерал, ни на кого не глядя, направляется к своей машине.
   -- Бывает же такое, -- никак не может успокоиться подполковник. -Комиссаржевский, да еще и печальный. Строго говоря, вас бы всех надо засадить лет на пять строгого режима, чтоб другим неповадно было. Ни хера себе: печальный Комиссаржевский. Кому скажешь, не поверят.
   Адъютант хлопает дверью, вся процессия в ту же минуту срывается с места и под завывание сирен уносится прочь, в направлении центра города.
   -- Вот так, Семен, -- сообщил Максимовский, провожая вереницу машин глазами, -- я только что загнал твой "Ягуар" министру внутренних дел. Я знаю, что поступил плохо, но худа без добра не бывает. Генерал был настолько любезен, что подкинул немного деньжат. Теперь в нашем распоряжении двадцать тысяч долларов наличными, два с половиной часа времени и все шансы играть в финале.
   -- Майя меня убьет. -- Семен тяжко вздохнул и поскреб темя ключницей. -- Напоит и навалится ночью с подушкой. Или приклеит меня к полу и заморит голодом...
   -- И хуй бы с ней. Вали все на меня. Не об этом сейчас надо думать.
   -- Зато будет что на старости лет вспомнить! -- прикинув так и этак, все-таки решил Семен.
   -- Слова не мальчика, но мужа! Семен, ты только что получил взрослый разряд! Поздравляю!
   Я отвел Максимовского в сторону и сказал:
   -- Друг мой ситный, у тебя голова есть на плечах?
   -- Что такое?
   -- Ничего такого. Но! Поправь меня, если я ошибусь. Ты только что продал машину министру внутренних дел. И получил с него задаток. Чужую машину. Я напомню, что часом раньше ты продал ее одному старому мошеннику, у которого заклепки в голове, и тоже получил задаток. Мы делаем большие глупости, Максимовский, и плохо кончим.
   -- Чувак, ты читаешь мысли на расстоянии?!
   -- Тебе не кажется, что ты заигрался?
   -- Телепат!
   -- Это не смешно.
   -- Не смешно. -- Максимовский был бледен и действительно не шутил. Я видел его таким всего два раза в жизни: первый, когда он похоронил отца, и второй, когда мы, за каким-то лешим, полезли на смотровую площадку в Останкино.
   Картина тринадцатая
   Московское время приблизительно 17 часов 00 минут (36 ч. 0 м. 0 с.). Апартаменты Фридмана. Присутствуют те же: Фридман в нирване, полуживая Катя, два робин гуда и Епифан под кроватью.
   -- Удачно съездили? -- угрожающе спросил худосочный у Максимовского.
   -- Удачно! -- ответил тот. -- Но у меня две новости.
   -- Надеюсь, что новости хорошие.
   -- Плохая только одна, а другая, разумеется, хорошая!
   Худосочный встал.
   -- Начало мне уже не нравится.
   -- Вынужден с вами не согласиться, начало действительно немного банальное, но наберитесь терпения, вас ждет настоящий сюрприз.
   -- Ближе к делу.
   -- Да будет вам известно, -- я совершенно уверен, что Максимовский пошел кратчайшей дорогой, -- что в школе, а потом и в институте у меня был первый разряд по стрельбе. Я все первые места выигрывал. Если не верите, спросите у моего друга.
   Если бы это было и не так, я бы обязательно соврал, но в данном случае в этом не было никакой необходимости. Не существует на свете такого вида спорта, по которому у Максимовского не было бы первого разряда. Он и бегал, он и прыгал, и стрелял, и плавал, и на чем только не ездил: и верхом на лошадях, и зимой на лыжах, и даже выпускал стенгазету, за которую ему постоянно полоскали мозги в комитете комсомола.
   Худосочный подошел к Максимовскому:
   -- Где мои деньги, чудак?
   -- Я же сказал, спроси у моего друга!..
   Дальнейшее происходило так стремительно, что многие детали остались просто незамеченными. Помню только, как Максимовский выхватил из-за спины пистолет, помню сам выстрел, как потом всю комнату заволокло едким дымом, и что-то до крови оцарапало мне лицо.
   -- Руки! Оружие на пол и всем на выход! -- крикнул Максимовский, переводя грозное орудие с потолка в самый центр лица нашего маленького и удивленного кредитора. -- Отличная мишень! Ты слышал, что я сказал?!
   -- Да. Вы сказали: "Отличная мишень", -- амбал на заднем фоне скукожился.
   -- Я сказал, спроси у моего товарища, говорю ли я правду, когда утверждаю, что имею первый разряд по стрельбе из огнестрельного оружия!
   В доказательство своей безусловной правоты вторым выстрелом Максимовский, почти не целясь отстрелил худосочному половину уха.
   -- Скажите, -- пролепетал худосочный, обращаясь непосредственно ко мне, -- правду ли говорит ваш друг...
   Максимовский:
   -- Когда утверждает...
   Худосочный:
   -- Когда утверждает...
   Максимовский:
   -- что имеет первый разряд по стрельбе из огнестрельного оружия?
   Худосочный:
   -- что имеет первый разряд по стрельбе из огнестрельного оружия?
   Я (в сторону):
   -- Ни хуя себе поворот!
   -- Да, провалиться мне на этом месте! -- ответил я. -- А еще его взгляд оказывает на женщин омолаживающее воздействие, и на этом можно неплохо зарабатывать...
   -- Не сейчас, -- остановил меня Максимовский. -- Хочешь, я тебе расскажу про свою первую жену?
   -- Умираю от любопытства, -- процедил худосочный, разглядывая окровавленную руку.
   -- Вот как было дело. Я познакомился с ней прямо на дороге. И даже не выходя из автомобиля. Мы поравнялись на светофоре, и она так стремительно вручила мне свой телефон, что я сразу приуныл. Что при подобных обстоятельствах первым делом приходит на ум такому знатному и храброму кабальеро, как я?.. Не слышу!
   -- Что?
   -- Что девушка одинока и несчастна. Второе, что она нимфоманка. Третье -- идиотка. Потом выясняется, что ей срочно нужны деньги. Предпочтительно, чтобы сразу пять мешков. Осенний гардероб уже составлен, а дополнить его следует часиками "Картье" с желтыми бриллиантами. Последний крик моды. Поэтому не упускаются никакие шансы. Это были ее слова. Я ей не поверил. Понимаешь, братан, мне безумно хотелось, чтобы эта эмансипистка втрескалась в меня по самые бакенбарды. В такого, какой я есть. Чтобы, обливаясь слезами, она ползала у моих ног и умоляла о любви. А я бы стоял, такой нарядный, и гневно говорил: "Ну, уж нет, барышня. Пардон. Максимум, что я могу для вас сделать, -- это позволить вам меня, как это по-русски лучше сказать, отбарабанить. А потом я, разумеется, уйду, вытерев о вас свои красивые ноги". Нет, мне совсем не нужно было видеть ее унижение. Я достаточно видел и так. Я видел, что она одинока и несчастлива, хотя никому в этом не собиралась признаваться. Вполне респектабельная маска. Такая успешная суфражетка. Знает, чего хочет. Знает, как это получить. Знает, как манипулировать мужчинами. Естественно, сильными и успешными мужчинами. Неудачников и художников не любит, поскольку и у тех, и у других скромно с денежным довольствием. Ими даже манипулировать не интересно. А, главное, незачем. Все самые отвратительные качества, которые я наблюдал в женщинах, в ней присутствовали и были выставлены на витрине. Чем эта алчная, напичканная литературным хламом сука меня отравила? Давно не испытывал ничего подобного. Бывает у тебя такое?
   -- Не припоминаю.
   -- Такая, знаешь, эмоциональная сумятица и произвол собственного мозга. Моя голова не служила мне больше. Я влюбился. Тоска навалилась на меня! Чудовищная тоска размером с Индийский океан. И тогда я сказал себе...
   -- Можно мы пойдем? -- В голосе худосочного слышалось отчетливое уважение к стихийной риторике Максимовского и его ораторскому мастерству.
   -- Что? Ну да. Конечно. Уебывайте отсюда! Чтобы я ваши морды больше никогда не видел! Я вас провожу.
   -- У меня тоже две новости, -- сообщил я, когда Максимовский вернулся в спальню. -- Одна хорошая, а другая плохая.
   -- Я знал, что ты это скажешь.
   -- Начну с плохой: наши документы остались на руках у этого одноухого питекантропа.
   -- А теперь я хочу услышать хорошую.
   -- А хорошая новость заключается в том, что теперь мы вооружены до зубов и можем ограбить банк! Мать твою, где ты раздобыл такой вонючий пистолет?!
   -- Не кричи. Это звучит неубедительно, но я нашел его в собственной машине.
   -- Как он там оказался?!
   -- Откуда я знаю?
   -- Наверное, он всегда там лежал, просто раньше ты его не замечал!
   -- Что ты орешь?!
   -- Удержаться не могу!
   -- Почему сегодня все на меня орут?!
   -- Все, брат, -- сказал я примирительно, -- больше никто ни на кого не орет. Давай спокойно, без рывков все выясним. Кто тебе дал пистолет? Николай Филимонович?
   -- Не помню.
   -- Ну, конечно, Николай Филимонович, кто же еще?
   -- Сказано тебе, в машине нашел. Николай Филимонович мог выронить. Доволен? Благодаря тебе истина торжествует. Чего ты плачешь?
   -- Я не плачу, -- ответила Катя, хлюпая носом.
   -- Нет, ты плачешь! Рассказывай, что тут было?
   Катя рассказала, что все сидели тихо, вслушивались в сердцебиение Ивана Аркадиевича... Когда Иван Аркадиевич издал неприличный звук, Катя в сопровождении амбала сходила на кухню за провизией. И... кратковременная схватка с бригадой врачей. Где бригада? На кухне, привязанная к батарее.
   -- Ты мне должен сто рублей, -- Максимовский протянул руку. -- Давай сюда.
   -- С какой стати?
   -- Мы утром поспорили, забыл?
   Провал в памяти.
   -- У меня задница онемела! -- закричал врач "скорой помощи", как только рот его расстался с кляпом. -- Вы за это ответите!..
   -- Напугал ежа голой жопой. -- Максимовский спокойно разрезал ножом веревку, стянувшую вместе всю бригаду.
   -- Что вы себе позволяете?! Кто вы такие?!
   -- Добрые феи. И не надо нас благодарить.
   -- А я и не собирался!
   -- Вот и хорошо. Это истерика, доктор, она сейчас пройдет. Понюхайте вот это, берите свои вещи и ступайте по моим следам. -- Максимовский провел доктора по лабиринтам квартиры и остановился перед кроватью. -- Человека, который распластался перед вашими глазами, зовут Иван Аркадиевич Фридман. Он не приходил в себя с самого утра. Случай сам по себе уникальный, если учесть, что у него ровное дыхание и пульс замедлен в пределах нормы. Он спит. Его просто нужно разбудить. Я думаю, вы с этим справитесь.
   -- А от чего он так подозрительно спит?
   -- От кокаина.
   -- Вряд ли.
   -- Об этом я вам битый час толкую.
   -- Я могу дать ему две таблетки парацетамола, -- врач, получивший свободу благодаря стараниям Максимовского, все еще приходил в себя после пережитого, -- больше у меня ничего нет.
   Максимовский с пониманием посмотрел на своего коллегу:
   -- А если хорошенько поискать?
   -- Если поискать, возможно, я найду пару капель налорфина, но для такого слона -- это все равно что комариный укус.
   -- Колите все, что есть, доктор. Я вам помогу!
   Врач наполнил шприц какой-то жидкостью, нащупал на руке у Фридмана вену и движением, доведенным до автоматизма, сделал инъекцию. Никакого результата.
   -- Совсем мертвый, -- доктор вздохнул. -- Зря стараемся. Его надо в больницу. И чем быстрее, тем лучше.
   -- Коллега, вы ебете мне мозг.
   Максимовский принес из кухни ведро холодной воды и на глазах у изумленной публики окатил Фридмана. Иван Аркадиевич замычал, глотнул воздуха, сел на кровати и неуверенно сказал:
   -- Это переходит всякие границы!
   -- Приветствую тебя, человек-амфибия, -- вскинул руку Максимовский.
   Мокрый Фридман тупо оглядел все собрание, ни слова не говоря, подобрал с пола тюбетейку, нацепил ее на голову и снова завалился на боковую.
   -- Не спать! -- Максимовский сдернул с него одеяло. -- И так все самое интересное проспал. До свидания, доктор. Вот возьмите. -- Он протянул врачу деньги. -- Думаю, что это скромное вознаграждение отчасти компенсирует ваше временное неудобство.
   -- Засуньте их себе, знаете куда? -- с достоинством посоветовал врач, подхватил свой чемодан и удалился, гордо подняв голову.
   "ПРАГА"
   Картина четырнадцатая
   Московское время приблизительно 18 часов 00 минут (125 ч. 550 м. 0 с.). Вестибюль ресторана "Прага". Настоящее вавилонское столпотворение, непонятно, по какому поводу. Стены вестибюля увешаны шарами и приветственными транспарантами. За точность формулировок не ручаюсь, но что-то вроде: "Да здравствует сексуальное неравновесие в природе!" и "Мужики -- не главное в этой жизни. Они такое же говно, как мы, а может быть, даже еще хуже. Надерем им задницу!". Мимо, шелестя вечерними туалетами и демонстративно целуясь, снуют решительные дамы. Вспыхивают бриллианты и зажигалки.
   Если здесь и встречались мужчины, то это были мы с Максимовским. Как два козла в огороде, честное слово.
   Я выбрал удобную позицию напротив туалета и устроил там засаду. Во-первых, я четыре дня не трахался, а больше десяти минут, не считая перерывов на еду и сон, я без этого дела прожить не могу. Во-вторых, мне негде было ночевать. А в-третьих, нужно было только протянуть руку и выдернуть из этой клумбы растение посвежей.
   Из мужской уборной вывалилась тетка с огромными буферами и давай крутить жопой у зеркала. Ее лицо мне сразу показалось очень подозрительным, и, как назло, мои опасения были ненапрасными. Я очень постарался и вспомнил, что раньше встречался с ней, кажется, в Доме кино или на какой-то конференции. Я даже вспомнил, что ее зовут то ли Надя Бабкина, то ли Маша Арбатова. Одна из них тупая-претупая, как Богдан Титомир, другая поумней, а которая какая, не помню, хоть ты тресни.
   Она заметила меня и повернула голову. Ну что ты будешь делать, не везет, так не везет. Да она же махровая феминистка, чтоб ей провалиться. Наверняка она тут всем и заправляет. Я подумал, что лучшая защита -- это нападение, и сделал два шага навстречу.
   -- Стой, женщинка! -- сказал я повелительно. -- Замри и слушай! Я прилетел с другой планеты, и у меня для тебя две новости: хорошая и плохая.
   Она с сомнением поглядела на меня.
   -- У меня разыгралось либидо. Я могу трахаться когда угодно, где угодно и сколько угодно! Но вот беда: мне никто не дает! А мне обязательно нужно снять напряжение.
   -- Это хорошая новость или плохая?
   -- Плохая.
   -- А хорошая?
   -- Скучать тебе сегодня не придется. Наша с тобой задача -- найти подходящий объект, установить с ним контакт и, не дожидаясь, пока я состарюсь и умру, чего-нибудь такое отчебучить, чтоб перед людями стыдно не было. Дело государственной важности! Поняла или нет хоть чего-нибудь?
   -- Ничего не поняла.
   -- С самого начала?
   -- С самого начала.
   -- Бляха-муха, я инопланетянин. Все дети у нас клонированные. На моей прекрасной родине есть все, что угодно, даже то, чего не может быть в принципе. Нет только женщин. А мне сегодня до потери пульса нужна веселая компания. Дошло, наконец?
   -- Да, кажется, наконец, дошло!
   -- Слава богу. Иди сюда. -- Я взял ее под локоть. -- Ты, я вижу, тетка современная, без этих бабских выкрутасов, и внутренний голос мне подсказал, что в этом шалмане тебя каждая собака знает.
   -- Не все, но многие знают.
   -- Значит, тебе и карты в руки! Не в службу, а в дружбу, познакомь меня с кем-нибудь посимпатичней. Тем более что у вас тут красивого бабья до жопы.
   -- А вам непременно красивую подавай.
   -- А как же! Красивая - это первым делом. Чтоб королева красоты! И еще обязательно, чтобы мультимиллионерша была и без детей. Матери-одиночки -- не мое амплуа. Я предпочитаю женщин свободных, независимых и, желательно, очень богатых.
   -- У вас, однако, запросики.
   -- Нет, если ты сама напрашиваешься... пойдем, сестра... можно прямо за этой занавеской... только не укуси...
   -- Сгораю от нетерпения. Я с утра сама не своя, все из рук валится, хожу и думаю, вот бы, блядь, сегодня попробовать за занавеской! Для полного-то счастья!
   Я давно уже понял всю тщетность своих усилий, но покинуть сражение не позволяла гордость, и, вообще, спасаться бегством -- не в моих правилах.
   -- Дорогая моя, -- сказал я как можно более естественно, -- если ты хочешь со мной перепихнуться, так и скажи, не надо ходить вокруг да около.
   -- Хамло! Скотина! А как вы вообще сюда попали?
   Известно как: сунули денег на входе. Пришлось мне целых полчаса прятаться от нее в клозете.
   Ладно, решил я, кажется, она, один черт, пьяная, завтра ничего не вспомнит.
   В конце вестибюля я разглядел знакомую парочку. Максимовский сильно жестикулировал и мотал головой, а Марина строила ему рожи, обмахиваясь журнальчиком. Разговор шел на повышенных тонах и, судя по всему, в правильном направлении. Рассекая грудью воздух, я кинулся к ним через весь зал.
   -- Максимовский, -- долетел издалека пронзительный голос Марины, -- я не пойму, у вас что, шило в жопе?! Я думала, хотя бы здесь вы оставите меня в покое.
   -- Марина, не дразни коня за яйца, -- отвечал ей Максимовский задушевным баритоном, -- не то папа будет злиться! Ты сама во всем виновата, незачем было врать, что беременна! Давай начистоту. Мы с тобой деловые люди. Все дело в деньгах, верно? Мы же не будем любить друг друга просто так. Только потому, что нам это нравится! Звон металла нас возбуждает!..
   -- На кой черт, мне, по-вашему, сдалась эта высокопарная казуистика?! Приберегите ее для сопливых идиоток!
   -- Жизнь -- это процесс, Марина, и в процессе надо участвовать, а не искать смысл!..
   Молодец Максимовский, как всегда на высоте!
   -- ...Короче говоря, дай денег, сколько есть.
   Марина обнаружила мое приближение и сделалась лицом сама не своя.
   -- Батюшки, и этот с тобой!
   -- Кто?
   -- Конь в пальто. Твой хвост.
   Кажется, разговор зашел обо мне.
   -- Цыц! -- прервал я дискуссию, поднимая палец. -- Дело государственной важности!
   -- О, тоже нажрался?
   Что за женщина, хоть ты ей кол на голове теши, но не закрывается у нее рот, и все тут. Не баба, ураган. Я посчитал себя оскорбленным, повернулся лицом к Марине и сказал то, что давно собирался сказать: