Страница:
полями, куда они часто приходят для бесед с ним, царем; протекающий в этом
месте источник необходимо объявить священным и уступить весталкам: они
должны ежедневно черпать из него воду, чтобы мыть и кропить храм. Его слова
оправдались -- чума прекратилась. Затем царь показал щит художникам и
приказал им сделать несколько других, совершенно на него похожих. Все
отказались, кроме Ветурия Мамурия, замечательного художника. Он сделал все
щиты настолько похожими один на другой, достиг такого единообразия, что даже
сам Нума не мог различить их. Надзор за их хранением он поручил жрецам --
салиям. "Салиями" они названы не в честь самофракийца или мантинейца Салия,
как думают некоторые, который будто бы первым учил их известному военному
танцу, а скорей по самой форме их танца, похожего на прыгание. В марте
месяце они берут священные щиты, надевают красную тунику, медные широкие
пояса и медные же шлемы и, стуча короткими мечами о щиты, с танцами обходят
город. В остальном их танец состоит в движении ног. Движения их красивы. Они
быстро и с легкостью, соединенною с силой, делают в такт много разнообразных
оборотов. Самые щиты зовут они "анцИлиа" [ancilia] вследствие их вида -- они
не круглы и не глиптической формы, как обыкновенные: они образуют кривую
линию в виде спирали, концы которой в самом узком месте обращены в
противоположные стороны. Быть может, однако, их название происходит от слова
"локоть", на котором их держат. Так говорит Юба, который желает видеть в
этом слове греческий корень. Быть может, название их происходит от того, что
первый щит упал с неба, сверху или потому, что он даровал исцеление больным,
или потому что прекратил засуху, или, наконец, потому, что был спасением от
бедствия. Вследствие этого и афиняне называют Диоскуров Анаками, если уж
считать это слово греческим. В награду за искусство Мамурия салии упоминают
о нем в песне, которую исполняют во время своего военного танца. Другие
говорят, впрочем, что они поют ее не про Ветурия Мамурия, а про "ветерем
мемориам" [veterem memoriam], т. е. про "древнее предание".
XIV. Покончив с учреждением жреческих должностей, царь выстроил вблизи
храма Весты Регию, т. е. царский дворец. Здесь он проводил большую часть
времени или в жертвоприношениях, или в обучении жрецов, или же в разговорах
с ними религиозного характера. Другой его дворец находился вблизи
Квиринальского холма. Место его показывают еще до сих пор. Во время каждого
выхода царя или вообще при религиозных процессиях впереди шли глашатаи,
которые водворяли по улицам города тишину и приказывали всем бросать работы.
Говорят, пифагорейцы запрещают молиться богам, поклоняться им "мимоходом",
напротив, приказывают выходить из дому в молитвенном настроении. Так и Нума
желал, чтобы граждане не слышали и не видели ничего, имеющего отношение к
религии, мимоходом, случайно, -- они должны были бросить другие занятия и
отдаться всей душой делам благочестия как более важным в сравнении с
другими. Вот почему он желал, чтобы на улицах во время религиозных процессий
не было ни шума, ни крика, ни вздохов и т. п., что бывает обыкновенно при
занятии ремеслами. Следы некоторых из его распоряжений сохранились до сих
пор. Например, когда консул наблюдает за полетом птиц или приносит жертву,
кричат "Хок аге!", т. е. помни, что делаешь, желая напомнить присутствующим
о внимании и пристойности.
Многие и другие распоряжения царя носят на себе пифагорейский характер.
Пифагорейцы, например, запрещали садиться на меру для зерна, разгребать
огонь ножом, идя в дорогу -- оглядываться назад, богам неба приносить четное
число жертвенных животных, подземным -- нечетное. Значение каждого из этих
обычаев они скрыли от непосвященных. Так же таинственны и некоторые из
распоряжений Нумы, -- например, не совершать возлияний богам из вина
необрезанной лозы, не приносить жертв без муки, молясь богам -- кланяться во
все стороны и после молитвы садиться. Первые два обряда имеют, вероятно,
целью побудить к занятию земледелием, считающемуся у пифагорейцев одним из
подвигов благочестия, поклоны же во все стороны во время молитвы считаются
подражанием кругообращению вселенной. Но, вероятно, это правильнее объяснить
тем, что так как храмы обращены на восток и входящие обращены к солнцу
спиною, то им приходится поворотиться, приветствуя бога света, делать при
молитве полный круг. Быть может, впрочем, это имеет то же значение, что и
египетские колеса, и намекает на непостоянство, на переменчивость всего
земного, на то, что следует принимать охотно, без ропота все испытания и
превратности, посылаемые нам в жизни богом. Сидят после жертвы для того,
говорят, чтобы молитва была услышана и чтобы просимые блага были
продолжительны. Отдых бывает перед началом нового дела и после конца
другого; так, говорят, и они, кончив одно дело, садятся перед богами, чтобы
получить от них затем позволение начать другое. Но это может быть объяснено
также желанием законодателя -- с чем согласно то, о чем говорено выше, --
приучить нас молиться богам, когда мы не заняты другими делами, не
мимоходом, так сказать, не спеша, но когда у нас есть свободное время.
XV. Благочестивый характер воспитания имел своим следствием то, что
нравы граждан стали мягче. Нравственное влияние Нумы сделалось так сильно,
что невероятные рассказы, походившие на басни, принимались на веру.
Установилось мнение, что для царя, стоит ему захотеть, нет ничего
невозможного, ничего недоступного. Говорят, он однажды пригласил к себе на
обед много граждан, причем поставил на стол дешевые приборы и простые, самые
обыкновенные кушанья. В начале обеда царь сказал, что к нему идет друг его,
нимфа, -- и комната разом наполнилась дорогой посудой, стол -- массой
дорогих блюд. Но рассказ о разговоре его с Юпитером совершенно невероятен.
Говорят, на Авентинскнй холм, в то время еще не входивший в черту
города и не заселенный, но имевший богатые водой источники и тенистые рощи,
часто ходили два бога, Пик и Фавн, которых можно было бы сравнивать во всех
отношениях с сатирами или панами греков. Но дело в том, что они, странствуя
по Италии и применяя свои познания, считаются знатоками врачебного искусства
и записными колдунами, как идейские дактилы греков. Рассказывают, Нума
поймал их, смешав воду источника, из которого они постоянно пили, с вином и
медом. Когда их поймали, они начали принимать различные виды, изменять свою
наружность и превращаться в страшных на вид чудовищ. Чувствуя, однако, что
им не избежать плена, не получить свободы, они открыли царю много тайн
будущего, научили его, каким образом очищать себя от посланных в наказание с
неба молний, -- для чего в настоящее время употребляется лук, волосы и
мелкая рыба. Некоторые говорят, что очищению научили его не эти боги, но что
они своими заклинаниями только свели с неба самого Юпитера. Бог разгневался
на Нуму и приказал ему произвести очищение "головами". "Луковичными?" --
быстро спросил Нума. "Нет, человеческими..." -- начал Юпитер. Желая избежать
исполнения такого жестокого приказания, царь переспросил его: "Волосами?" --
"Нет, живыми", -- ответил Юпитер. "Маленькими рыбками?" -- переспросил Нума,
-- вопрос, который научила его задать Эгерия. Бог смягчился и вознесся на
небо. Место, где происходило это, названо Илицием. Очищение совершается так,
как сказано выше.
Подобного рода невероятные, смешные рассказы доказывают, как глубоко
было тогда религиозное чувство в сердцах граждан, чувство, укоренившееся в
них в силу привычки. Сам Нума, по преданию, так крепко верил в бога, что,
когда ему сказали однажды, что неприятели приближаются, он с улыбкой
ответил: "А я приношу жертву"...
XVI. Говорят, он первый построил храм богине Верности и Термину и
научил римлян клясться "верностью" как важнейшею из клятв, что они соблюдают
до сих пор. Термин -- бог границ. Ему приносит жертвы как от имени
государства, так и частные лица, на границах полей, жертвы в настоящее время
кровавые, но прежде -- бескровные. По справедливому мнению Нумы, бог границ,
страж мира и свидетель правды, должен быть чист от крови. Вероятно, этот
царь и обозначил вообще границы своих владений. Ромул не хотел сделать
этого, чтобы не показать, сколько земли отнял он у других. Границы, если их
уважают, служат пределами власти, но если на них не обращают внимания,
доказательством несправедливости. Вначале у Рима было мало земли. Почти всю
ее Ромул завоевал оружием. Всю ее Нума разделил между бедными гражданами,
чтобы уничтожить бедность, тем самым уничтожить преступления и приучить
народ заниматься земледелием -- обрабатывая землю, перерабатывать себя.
Никакие другие занятия не внушают так быстро горячей любви к миру, как
земледельческий труд. Он вселяет, воспитывает в нас воинственный дух для
защиты родины и вырывает с корнем страсть обижать других и чувство алчности.
Вот почему Нума старался внушить гражданам любовь к земледельческому труду,
всего более располагающему к миру. Он любил эти занятия потому, что они
более способствуют нравственному совершенствованию, нежели благосостоянию.
Землю он разделил на участки, названные им "пагами", и над каждым поставил
начальника в качестве надзирателя. Иногда он сам осматривал поля и, судя по
работам, составлял понятие о характере граждан. Одних он награждал и
оказывал им свое доверие, ленивых и небрежно относившихся к делу старался
исправить выговорами и порицаниями.
XVII. Из остальных его преобразований особенного внимания заслуживает
разделение им народа на классы, смотря по ремеслам. Город, как мы сказали
выше, состоял как бы из двух народов или, вернее, делился на них. Они вовсе
не желали сплотиться вместе, ни прекратить царившую между ними рознь и
ссоры, напротив, между обеими сторонами. беспрестанно происходили
столкновения и споры. Царь знал, что твердые тела, которые по своей природе
не способны к соединению, можно иногда соединить вместе, раздробив их,
причем они легче сливаются благодаря небольшой своей величине. Поэтому он
решил разделить весь народ на несколько частей, чтобы, сделав между
гражданами другого рода различие, уничтожить первую, главную причину
несогласия между народами, разделить ее как бы на несколько частей. Народ
был разделен, по роду занятий, на флейтистов, золотых дел мастеров,
плотников, красильщиков, сапожников, кожевенников, медников и гончаров.
Другие ремесла царь соединил вместе и образовал из них один цех. Каждый цех
имел свои собрания, сходки и религиозные обряды. Таким образом, царь в
первый раз изгнал ту рознь, которая заставляла одних считать и называть себя
сабинцами, других -- римлянами, одних гражданами Татия, других -- Ромула,
вследствие чего деление на цехи внесло всюду и во всем гармонию и
единодушие.
Царя хвалят также за то, что он издал закон, ограничивающий права
продажи сына отцом: отсюда исключались женатые, если брак был заключен по
воле и желанию отца. Царь понимал, что женщине, выходившей замуж за
свободного человека, пришлось бы после жить с рабом.
XVIII. Он исправил также календарь, правда, не вполне точно, тем не
менее не без знания дела. В царствование Ромула месяцы не имели ни
определенного числа дней, ни определенного порядка. В некоторых из них не
было и двадцати дней, тогда как другие заключали в себе тридцать пять и даже
больше. Не понимая разницы между лунным и солнечным годом, римляне старались
лишь о том, чтобы год состоял из трехсот шестидесяти дней. Нума высчитал,
что разница между ними состояла в одиннадцати днях. Лунный год имеет только
триста пятьдесят четыре дня, солнечный -- триста шестьдесят пять. Царь
удвоил число этих одиннадцати дней и приказал вставлять через каждые два
года, в феврале, вставной месяц в двадцать два дня, называемый римлянами
"мерцедонием". Это исправление неправильностей календаря потребовало
впоследствии еще больших исправлений. Царь переменил и порядок месяцев.
Март, первый месяц года, он сделал третьим, январь, одиннадцатый месяц при
Ромуле, -- первым, февраль, двенадцатый, последний месяц, -- вторым, каким
он считается и теперь. Многие говорят, что месяцы январь и февраль
прибавлены Нумой и что вначале римский год состоял только из десяти месяцев,
как у некоторых иностранных народов -- из трех. Среди греков, у аркадцев он
состоял из четырех, у акарнанцев -- из шести. У египтян в году был, говорят,
сперва один месяц, затем -- четыре, вследствие чего их можно считать одним
из древнейших народов и мире, хотя они живут на материке, образовавшемся
весьма недавно. В своих родословных они приписывают себе невероятное
множество лет, так как месяц считают за год.
XIX. Что в римском году было когда-то десять, а не двенадцать месяцев,
видно из названия последнего месяца, который до сих пор еще называется
"декабрем" -- десятым; что первым был март -- из занимаемого им места: пятый
от него называется "квинтилием" -- пятым, шестой "секстилием" -- шестым и т.
д., каждый по порядку. Если бы январь и февраль в то время предшествовали
марту, тот месяц следовало бы считать седьмым, хотя и называть пятым. Что
март, посвященный Ромулом Марсу, был первым месяцем, апрель -- получивший
свое название от Афродиты, -- вторым, доказывается также тем, что римляне
приносят в этом месяце жертвы богине и в его календы купаются с миртовыми
венками на головах. Некоторые уверяют, что апрель получил свое имя не от
Афродиты-- его название объясняется проще: апрелем месяц называется потому,
что в самый разгар весны почки деревьев начинают разбухать и распускаться,
"аперйре" по-латыни.
Из остальных месяцев один назван в честь Майи, матери Меркурия, июнь --
в честь Юноны. Другие говорят, что месяцы эти названы по порядку, в котором
следуют: "майорес" значит по-латыни "старшие", "юниорес" -- "младшие".
Прочие месяцы назывались по порядку, в котором идет каждый из них, --
квинтилий, секстилий, сентябрь, октябрь, ноябрь, декабрь пятый, шестой,
седьмой, восьмой, девятый и десятый. Пятый месяц впоследствии назван июлем,
в честь Цезаря, победителя Помпея, шестой -- августом в честь второго
императора. Два следующие месяца Домициан назвал своим именем; но это
название удержалось недолго, после его убийства они получили прежние имена
-- сентябрь и октябрь. Только два последние месяца сохранили название,
данное им сначала, но по порядку, в котором они следовали. Из числа месяцев,
прибавленных или переставленных Нумою, февраль -- месяц очищения, как
показывает само его название (кроме того, в нем приносят заупокойные жертвы
и справляют Луперкалии, праздник, очень похожий на обряд очищения). Январь,
первый месяц, назван в честь бога Януса. Мне кажется, Нума переставил с
первого места март, посвященный Марсу, потому, что желал во всем отдавать
предпочтение мирным занятиям перед военными. Янус, очень древний бог, или
царь, способствовал, говорят, гражданскому устройству общины и изменил к
лучшему дикий, зверский характер ее членов, вследствие чего его изображают
двуликим, так как он совершенно изменил жизнь в отношении ее внешности и
обычаев.
XX. В Риме находится и его храм с двумя дверьми, "дверями войны": их
отворяют во время войны и запирают во время мира. Делать это приходится,
конечно, редко, да и трудно -- громадная империя всегда ведет войну с
каким-либо соседним с его владениями иностранным государством. Он был заперт
только после победы императора Августа над Антонием, раньше -- в консульство
Марка Аттилия и Тита Манлия, да и то на короткое время. Вскоре затем
началась война, и он был открыт. В царствование Нумы никто ни один день не
видел его растворенным: все сорок три года он стоял запертым. Всюду было
устранено все, дававшее повод к войне. Стали мягче, изменились к лучшему
нравы не только римлян, народа, которому царь подавал пример справедливости
и кротости, но и жителей соседних городов, как будто из Рима пахнуло чем-то
свежим, задул здоровый ветер, принесший с собою спасительную перемену. Всех
охватила страстная любовь к порядку и миру, к занятию земледелием, к тихой
семейной жизни, желание молиться богам. Во всей Италии были видны одни
празднества; в ней устраивались пиры, в ней царило радостное чувство --
можно было безбоязненно посещать друг друга, иметь взаимные сношения.
Мудрость Нумы была своего рода источником, откуда вливалось во все сердца
прекрасное и честное. Окружавшая его тишина распространялась всюду, мирное
настроение, господствовавшее тогда, превосходило смелые представления
поэтов, которые говорили:
И в железных щитах
Обвиты ремни
Пауков прилежных работой, --
или:
Съедены ржавчиной крепкие копья,
Съеден двуострый меч.
Медных труб умолкли призывы;
Сладостный сон
Не покидает очей.
Историки говорят, что в царствование Нумы не было ни войны, ни
восстаний или волнений. У него не было ни врагов, ни завистников. Никто не
покушался отнять у него престол, никто не составлял против него заговоров.
Быть может, это происходило из-за страха перед богами, считавшимися
защитниками царской власти, быть может, из уважения к его нравственным
качествам или по воле свыше, только его жизнь была чужда всякого греха, была
вполне чиста. Он как нельзя лучше оправдал на себе слова Платона, сказавшего
немногими столетиями позже Нумы, что власть может доставить спасенье людям,
успокоенье от бед тогда только, когда, по воле свыше, царская власть
соединится с философским умом и, слившись, они помогут добродетели одолеть
порок. "Счастлив, истинно счастлив он сам (философ), но счастливы и те, кто
слышит речи, текущие из уст мудреца". Ему вскоре не придется действовать
против толпы насилием или угрозами, -- видя в жизни самого царя ясный,
блестящий пример добродетели, они охотно станут слушаться умных советов и в
любви и согласии друг с другом, помня о справедливости и праве, изберут себе
новую жизнь, чистую и счастливую. К этой прекраснейшей цели должна
стремиться каждая власть. Царь, который может дать такую жизнь, может
внушить такие мысли своим подданным, -- лучший из царей! Нума, кажется,
лучше других понял эту истину.
XXI. Относительно его семьи и брака историки противоречат друг другу.
Одни говорят, что он был женат только на Татии и не имел детей, кроме
единственной его дочери, Помпилии, другие, напротив, уверяют, что у него
было еще четыре сына -- Помпон, Пин, Кальп и Мамерк. Из них каждый оставил
потомство и сделался главою уважаемого рода. От Помпона происходят Помпонии,
Пина -- Пинарии, Кальпа -- Кальпурнии, Мамерка -- Мамерции, которые
вследствие этого носили прозвище "рексов", т. е. царей. Третьи утверждают,
-- обвиняя тех лиц в желании подслужиться вышеупомянутым домам,
неосновательно выводя их род от Нумы, -- что Помпилия была дочерью не Татии,
а другой матери, Лукреции, на которой Нума женился уже царем. Но все
согласны в том, что Помпилия вышла замуж за Марция. Марций этот был сыном
Марция, убедившего Нуму принять престол. Он переселился в Рим вместе с
царем, сделался сенатором и после смерти Нумы выступил вместе с Туллом
Гостилием в качестве кандидата на престол. Он потерпел неудачу и покончил с
собой. Сын его, Марций, муж Помпилии, остался в Риме и был отцом преемника
Тулла Гостилия, Анка Марция. Говорят, тому было всего пять лет, когда
скончался Нума. Он умер не скоропостижно или внезапно, но постепенно угасая,
по словам историка Пизона, от старости и подтачивавшей его силы болезни. Он
жил немногим более восьмидесяти лет.
XXII. Счастью его жизни можно было завидовать даже тогда, когда он
лежал на смертном одре: союзные и дружественные народы явились на его
похороны с принадлежностями для заупокойной жертвы и венками. Патриции
подняли на плечи погребальный одр; при этом находились и жрецы богов, чтобы
проводить его. Было также много женщин и детей. Они шли со слезами и
рыданиями, и казалось, явились хоронить не старого царя, нет, каждый из них
провожал в могилу как бы самого дорогого ему человека, умершего в полном
цвете сил. Тело его, согласно выраженному им желанию, не было, говорят,
сожжено. Сделаны были два каменных гроба и опущены в землю у подошвы
Яникульского холма. В одном из них был положен труп, в другом -- книги
религиозного содержания, написанные самим царем так, как писали свои законы
греческие законодатели, -- на досках. Еще при жизни он подробно объяснил
жрецам содержание написанного, растолковал им его смысл и приказал
похоронить священные книги вместе с его трупом, не желая сохранять в ничего
не говорящих другим буквах полное глубокого смысла учение. На этом основании
и пифагорейцы не оставили писаных сочинений -- они хотели запечатлеть
воспитующие слова в памяти достойных, не прибегая к письму. Так поступали
они даже тогда, когда шла речь о трудных или, как они выражались,
таинственных геометрических доказательствах. Если что-либо подобное
сообщалось человеку недостойному, они говорили, что боги, несомненно,
накажут каким-либо большим и общим бедствием за этот грех и преступление.
Можно поэтому вполне извинить тех, кто желает доказать, что Пифагор и Нума
имели между собою много общего.
Валерий Антиат пишет, что в гроб было положено двенадцать книг
религиозного содержания и двенадцать других -- философского, на греческом
языке. Через четыреста лет, в консульство Публия Корнелия и Марка Бебия, от
больших дождей вода размыла землю и открыла гробы. Когда с них сняли крышки,
в одном не нашли совершенно ничего, ни малейшего следа или частички трупа,
но из другого вынули рукописи, которые прочел, говорят, тогдашний городской
претор, Петилий. Он объявил сенату, что считает невозможным и преступным
знакомить общество с содержанием книг, вследствие чего они были принесены на
комитий и сожжены.
Всех честных и нравственных людей высоко уважают после смерти; зависть
переживает их не надолго, иногда она даже умирает раньше их. Несчастная
судьба преемников Нумы придает еще больше блеска его славе. Пятый, последний
следовавший за ним царь был лишен престола и состарился в изгнании. Из
четырех других никто не умер своею смертью. Трое из них пали от руки убийц.
Тулл Гостилий, преемник Нумы, надругавшийся почти над всеми его лучшими
деяниями, в особенности же смеявшийся над его религиозностью, которая, в его
глазах, располагала к праздности и бесхарактерности, старался вновь обратить
граждан к войне. Он недолго оставался верен себе, недолго кощунствовал:
опасная и сложная болезнь изменила его мысли и сделала его суеверным, ни в
чем не похожим на благочестивого Нуму. Мало того, он заразил суеверными
страхами народ, сгорев, по преданию, от удара молнии.
XXIII (I). Описав жизнь Нумы и Ликурга, постараемся найти, как это ни
трудно, различие и сходство между ними. Сходство выражается в общих им
достоинствах -- в их уме, благочестии, умении управлять, воспитывать других
и внушать им мысль, что оба они получили данные ими законы исключительно из
рук богов. Различие между ними -- в чем каждый заслуживает похвалы --
состоит в том, что Нума принял престол, Ликург отказался от него. Один
получил царскую власть, не ища ее, другой отказался от нее, имея ее в руках.
Один, частный человек и иноземец, был провозглашен царем чужим ему народом,
другой добровольно сделался из царя частным человеком. Прекрасно приобрести
царство честным путем, но прекрасно и предпочесть правду царской власти.
Нравственные качества одного были так известны, что его сочли достойным
занять престол; но и в другом они были так велики, что заставили его
отказаться от престола. Затем, как игроки на лире, один из них, в Спарте,
натянул ослабевшие и потерявшие строй струны, напротив, другой, в Риме,
ослабил струны, слишком туго натянутые. Задача Ликурга была труднее -- он
убеждал граждан снять не броню, бросить дальше от себя не меч, но отказаться
от приобретения золота и серебра, проститься с роскошными постелями и
столами. Ему приходилось советовать им отказаться не от войн ради праздников
и жертвоприношений, но перестать задавать пиры и попойки и ходить всю жизнь
вооруженными и заниматься гимнастикой в палестрах. Вот почему одному удалось
легко достичь своей цели словом убеждения и приобрести себе любовь и
уважение, другому добиться своего с трудом, подвергаясь опасности и получив
рану. Мягкий по характеру Нума сумел внушить своим подданным любовь к
справедливости и миру, смягчить их дикие, суровые нравы. Если нас заставят в
число законов, изданных Ликургом, включить и его меры, принятые им
относительно илотов, меры, весьма жестокие и несправедливые, нам придется
сознаться, что Нума несравненно более заслуживает имени "мягкого"
законодателя. Он позволил даже рабам, рожденным в рабстве, узнать ненадолго,
в чем состоит счастье свободы, установив обычай: в праздник Сатурналий есть
им за одним столом с господами. Говорят, это один из обычаев, введенных
Нумой, который хотел, чтобы плодами годового урожая делились и с теми, кто
участвовал в полевых работах. Некоторые любители мифологии уверяют, что
праздник этот напоминает о равенстве сословий во времена Сатурна, когда не
было ни рабов, ни господ и все считались родственниками и ничем не выше один
месте источник необходимо объявить священным и уступить весталкам: они
должны ежедневно черпать из него воду, чтобы мыть и кропить храм. Его слова
оправдались -- чума прекратилась. Затем царь показал щит художникам и
приказал им сделать несколько других, совершенно на него похожих. Все
отказались, кроме Ветурия Мамурия, замечательного художника. Он сделал все
щиты настолько похожими один на другой, достиг такого единообразия, что даже
сам Нума не мог различить их. Надзор за их хранением он поручил жрецам --
салиям. "Салиями" они названы не в честь самофракийца или мантинейца Салия,
как думают некоторые, который будто бы первым учил их известному военному
танцу, а скорей по самой форме их танца, похожего на прыгание. В марте
месяце они берут священные щиты, надевают красную тунику, медные широкие
пояса и медные же шлемы и, стуча короткими мечами о щиты, с танцами обходят
город. В остальном их танец состоит в движении ног. Движения их красивы. Они
быстро и с легкостью, соединенною с силой, делают в такт много разнообразных
оборотов. Самые щиты зовут они "анцИлиа" [ancilia] вследствие их вида -- они
не круглы и не глиптической формы, как обыкновенные: они образуют кривую
линию в виде спирали, концы которой в самом узком месте обращены в
противоположные стороны. Быть может, однако, их название происходит от слова
"локоть", на котором их держат. Так говорит Юба, который желает видеть в
этом слове греческий корень. Быть может, название их происходит от того, что
первый щит упал с неба, сверху или потому, что он даровал исцеление больным,
или потому что прекратил засуху, или, наконец, потому, что был спасением от
бедствия. Вследствие этого и афиняне называют Диоскуров Анаками, если уж
считать это слово греческим. В награду за искусство Мамурия салии упоминают
о нем в песне, которую исполняют во время своего военного танца. Другие
говорят, впрочем, что они поют ее не про Ветурия Мамурия, а про "ветерем
мемориам" [veterem memoriam], т. е. про "древнее предание".
XIV. Покончив с учреждением жреческих должностей, царь выстроил вблизи
храма Весты Регию, т. е. царский дворец. Здесь он проводил большую часть
времени или в жертвоприношениях, или в обучении жрецов, или же в разговорах
с ними религиозного характера. Другой его дворец находился вблизи
Квиринальского холма. Место его показывают еще до сих пор. Во время каждого
выхода царя или вообще при религиозных процессиях впереди шли глашатаи,
которые водворяли по улицам города тишину и приказывали всем бросать работы.
Говорят, пифагорейцы запрещают молиться богам, поклоняться им "мимоходом",
напротив, приказывают выходить из дому в молитвенном настроении. Так и Нума
желал, чтобы граждане не слышали и не видели ничего, имеющего отношение к
религии, мимоходом, случайно, -- они должны были бросить другие занятия и
отдаться всей душой делам благочестия как более важным в сравнении с
другими. Вот почему он желал, чтобы на улицах во время религиозных процессий
не было ни шума, ни крика, ни вздохов и т. п., что бывает обыкновенно при
занятии ремеслами. Следы некоторых из его распоряжений сохранились до сих
пор. Например, когда консул наблюдает за полетом птиц или приносит жертву,
кричат "Хок аге!", т. е. помни, что делаешь, желая напомнить присутствующим
о внимании и пристойности.
Многие и другие распоряжения царя носят на себе пифагорейский характер.
Пифагорейцы, например, запрещали садиться на меру для зерна, разгребать
огонь ножом, идя в дорогу -- оглядываться назад, богам неба приносить четное
число жертвенных животных, подземным -- нечетное. Значение каждого из этих
обычаев они скрыли от непосвященных. Так же таинственны и некоторые из
распоряжений Нумы, -- например, не совершать возлияний богам из вина
необрезанной лозы, не приносить жертв без муки, молясь богам -- кланяться во
все стороны и после молитвы садиться. Первые два обряда имеют, вероятно,
целью побудить к занятию земледелием, считающемуся у пифагорейцев одним из
подвигов благочестия, поклоны же во все стороны во время молитвы считаются
подражанием кругообращению вселенной. Но, вероятно, это правильнее объяснить
тем, что так как храмы обращены на восток и входящие обращены к солнцу
спиною, то им приходится поворотиться, приветствуя бога света, делать при
молитве полный круг. Быть может, впрочем, это имеет то же значение, что и
египетские колеса, и намекает на непостоянство, на переменчивость всего
земного, на то, что следует принимать охотно, без ропота все испытания и
превратности, посылаемые нам в жизни богом. Сидят после жертвы для того,
говорят, чтобы молитва была услышана и чтобы просимые блага были
продолжительны. Отдых бывает перед началом нового дела и после конца
другого; так, говорят, и они, кончив одно дело, садятся перед богами, чтобы
получить от них затем позволение начать другое. Но это может быть объяснено
также желанием законодателя -- с чем согласно то, о чем говорено выше, --
приучить нас молиться богам, когда мы не заняты другими делами, не
мимоходом, так сказать, не спеша, но когда у нас есть свободное время.
XV. Благочестивый характер воспитания имел своим следствием то, что
нравы граждан стали мягче. Нравственное влияние Нумы сделалось так сильно,
что невероятные рассказы, походившие на басни, принимались на веру.
Установилось мнение, что для царя, стоит ему захотеть, нет ничего
невозможного, ничего недоступного. Говорят, он однажды пригласил к себе на
обед много граждан, причем поставил на стол дешевые приборы и простые, самые
обыкновенные кушанья. В начале обеда царь сказал, что к нему идет друг его,
нимфа, -- и комната разом наполнилась дорогой посудой, стол -- массой
дорогих блюд. Но рассказ о разговоре его с Юпитером совершенно невероятен.
Говорят, на Авентинскнй холм, в то время еще не входивший в черту
города и не заселенный, но имевший богатые водой источники и тенистые рощи,
часто ходили два бога, Пик и Фавн, которых можно было бы сравнивать во всех
отношениях с сатирами или панами греков. Но дело в том, что они, странствуя
по Италии и применяя свои познания, считаются знатоками врачебного искусства
и записными колдунами, как идейские дактилы греков. Рассказывают, Нума
поймал их, смешав воду источника, из которого они постоянно пили, с вином и
медом. Когда их поймали, они начали принимать различные виды, изменять свою
наружность и превращаться в страшных на вид чудовищ. Чувствуя, однако, что
им не избежать плена, не получить свободы, они открыли царю много тайн
будущего, научили его, каким образом очищать себя от посланных в наказание с
неба молний, -- для чего в настоящее время употребляется лук, волосы и
мелкая рыба. Некоторые говорят, что очищению научили его не эти боги, но что
они своими заклинаниями только свели с неба самого Юпитера. Бог разгневался
на Нуму и приказал ему произвести очищение "головами". "Луковичными?" --
быстро спросил Нума. "Нет, человеческими..." -- начал Юпитер. Желая избежать
исполнения такого жестокого приказания, царь переспросил его: "Волосами?" --
"Нет, живыми", -- ответил Юпитер. "Маленькими рыбками?" -- переспросил Нума,
-- вопрос, который научила его задать Эгерия. Бог смягчился и вознесся на
небо. Место, где происходило это, названо Илицием. Очищение совершается так,
как сказано выше.
Подобного рода невероятные, смешные рассказы доказывают, как глубоко
было тогда религиозное чувство в сердцах граждан, чувство, укоренившееся в
них в силу привычки. Сам Нума, по преданию, так крепко верил в бога, что,
когда ему сказали однажды, что неприятели приближаются, он с улыбкой
ответил: "А я приношу жертву"...
XVI. Говорят, он первый построил храм богине Верности и Термину и
научил римлян клясться "верностью" как важнейшею из клятв, что они соблюдают
до сих пор. Термин -- бог границ. Ему приносит жертвы как от имени
государства, так и частные лица, на границах полей, жертвы в настоящее время
кровавые, но прежде -- бескровные. По справедливому мнению Нумы, бог границ,
страж мира и свидетель правды, должен быть чист от крови. Вероятно, этот
царь и обозначил вообще границы своих владений. Ромул не хотел сделать
этого, чтобы не показать, сколько земли отнял он у других. Границы, если их
уважают, служат пределами власти, но если на них не обращают внимания,
доказательством несправедливости. Вначале у Рима было мало земли. Почти всю
ее Ромул завоевал оружием. Всю ее Нума разделил между бедными гражданами,
чтобы уничтожить бедность, тем самым уничтожить преступления и приучить
народ заниматься земледелием -- обрабатывая землю, перерабатывать себя.
Никакие другие занятия не внушают так быстро горячей любви к миру, как
земледельческий труд. Он вселяет, воспитывает в нас воинственный дух для
защиты родины и вырывает с корнем страсть обижать других и чувство алчности.
Вот почему Нума старался внушить гражданам любовь к земледельческому труду,
всего более располагающему к миру. Он любил эти занятия потому, что они
более способствуют нравственному совершенствованию, нежели благосостоянию.
Землю он разделил на участки, названные им "пагами", и над каждым поставил
начальника в качестве надзирателя. Иногда он сам осматривал поля и, судя по
работам, составлял понятие о характере граждан. Одних он награждал и
оказывал им свое доверие, ленивых и небрежно относившихся к делу старался
исправить выговорами и порицаниями.
XVII. Из остальных его преобразований особенного внимания заслуживает
разделение им народа на классы, смотря по ремеслам. Город, как мы сказали
выше, состоял как бы из двух народов или, вернее, делился на них. Они вовсе
не желали сплотиться вместе, ни прекратить царившую между ними рознь и
ссоры, напротив, между обеими сторонами. беспрестанно происходили
столкновения и споры. Царь знал, что твердые тела, которые по своей природе
не способны к соединению, можно иногда соединить вместе, раздробив их,
причем они легче сливаются благодаря небольшой своей величине. Поэтому он
решил разделить весь народ на несколько частей, чтобы, сделав между
гражданами другого рода различие, уничтожить первую, главную причину
несогласия между народами, разделить ее как бы на несколько частей. Народ
был разделен, по роду занятий, на флейтистов, золотых дел мастеров,
плотников, красильщиков, сапожников, кожевенников, медников и гончаров.
Другие ремесла царь соединил вместе и образовал из них один цех. Каждый цех
имел свои собрания, сходки и религиозные обряды. Таким образом, царь в
первый раз изгнал ту рознь, которая заставляла одних считать и называть себя
сабинцами, других -- римлянами, одних гражданами Татия, других -- Ромула,
вследствие чего деление на цехи внесло всюду и во всем гармонию и
единодушие.
Царя хвалят также за то, что он издал закон, ограничивающий права
продажи сына отцом: отсюда исключались женатые, если брак был заключен по
воле и желанию отца. Царь понимал, что женщине, выходившей замуж за
свободного человека, пришлось бы после жить с рабом.
XVIII. Он исправил также календарь, правда, не вполне точно, тем не
менее не без знания дела. В царствование Ромула месяцы не имели ни
определенного числа дней, ни определенного порядка. В некоторых из них не
было и двадцати дней, тогда как другие заключали в себе тридцать пять и даже
больше. Не понимая разницы между лунным и солнечным годом, римляне старались
лишь о том, чтобы год состоял из трехсот шестидесяти дней. Нума высчитал,
что разница между ними состояла в одиннадцати днях. Лунный год имеет только
триста пятьдесят четыре дня, солнечный -- триста шестьдесят пять. Царь
удвоил число этих одиннадцати дней и приказал вставлять через каждые два
года, в феврале, вставной месяц в двадцать два дня, называемый римлянами
"мерцедонием". Это исправление неправильностей календаря потребовало
впоследствии еще больших исправлений. Царь переменил и порядок месяцев.
Март, первый месяц года, он сделал третьим, январь, одиннадцатый месяц при
Ромуле, -- первым, февраль, двенадцатый, последний месяц, -- вторым, каким
он считается и теперь. Многие говорят, что месяцы январь и февраль
прибавлены Нумой и что вначале римский год состоял только из десяти месяцев,
как у некоторых иностранных народов -- из трех. Среди греков, у аркадцев он
состоял из четырех, у акарнанцев -- из шести. У египтян в году был, говорят,
сперва один месяц, затем -- четыре, вследствие чего их можно считать одним
из древнейших народов и мире, хотя они живут на материке, образовавшемся
весьма недавно. В своих родословных они приписывают себе невероятное
множество лет, так как месяц считают за год.
XIX. Что в римском году было когда-то десять, а не двенадцать месяцев,
видно из названия последнего месяца, который до сих пор еще называется
"декабрем" -- десятым; что первым был март -- из занимаемого им места: пятый
от него называется "квинтилием" -- пятым, шестой "секстилием" -- шестым и т.
д., каждый по порядку. Если бы январь и февраль в то время предшествовали
марту, тот месяц следовало бы считать седьмым, хотя и называть пятым. Что
март, посвященный Ромулом Марсу, был первым месяцем, апрель -- получивший
свое название от Афродиты, -- вторым, доказывается также тем, что римляне
приносят в этом месяце жертвы богине и в его календы купаются с миртовыми
венками на головах. Некоторые уверяют, что апрель получил свое имя не от
Афродиты-- его название объясняется проще: апрелем месяц называется потому,
что в самый разгар весны почки деревьев начинают разбухать и распускаться,
"аперйре" по-латыни.
Из остальных месяцев один назван в честь Майи, матери Меркурия, июнь --
в честь Юноны. Другие говорят, что месяцы эти названы по порядку, в котором
следуют: "майорес" значит по-латыни "старшие", "юниорес" -- "младшие".
Прочие месяцы назывались по порядку, в котором идет каждый из них, --
квинтилий, секстилий, сентябрь, октябрь, ноябрь, декабрь пятый, шестой,
седьмой, восьмой, девятый и десятый. Пятый месяц впоследствии назван июлем,
в честь Цезаря, победителя Помпея, шестой -- августом в честь второго
императора. Два следующие месяца Домициан назвал своим именем; но это
название удержалось недолго, после его убийства они получили прежние имена
-- сентябрь и октябрь. Только два последние месяца сохранили название,
данное им сначала, но по порядку, в котором они следовали. Из числа месяцев,
прибавленных или переставленных Нумою, февраль -- месяц очищения, как
показывает само его название (кроме того, в нем приносят заупокойные жертвы
и справляют Луперкалии, праздник, очень похожий на обряд очищения). Январь,
первый месяц, назван в честь бога Януса. Мне кажется, Нума переставил с
первого места март, посвященный Марсу, потому, что желал во всем отдавать
предпочтение мирным занятиям перед военными. Янус, очень древний бог, или
царь, способствовал, говорят, гражданскому устройству общины и изменил к
лучшему дикий, зверский характер ее членов, вследствие чего его изображают
двуликим, так как он совершенно изменил жизнь в отношении ее внешности и
обычаев.
XX. В Риме находится и его храм с двумя дверьми, "дверями войны": их
отворяют во время войны и запирают во время мира. Делать это приходится,
конечно, редко, да и трудно -- громадная империя всегда ведет войну с
каким-либо соседним с его владениями иностранным государством. Он был заперт
только после победы императора Августа над Антонием, раньше -- в консульство
Марка Аттилия и Тита Манлия, да и то на короткое время. Вскоре затем
началась война, и он был открыт. В царствование Нумы никто ни один день не
видел его растворенным: все сорок три года он стоял запертым. Всюду было
устранено все, дававшее повод к войне. Стали мягче, изменились к лучшему
нравы не только римлян, народа, которому царь подавал пример справедливости
и кротости, но и жителей соседних городов, как будто из Рима пахнуло чем-то
свежим, задул здоровый ветер, принесший с собою спасительную перемену. Всех
охватила страстная любовь к порядку и миру, к занятию земледелием, к тихой
семейной жизни, желание молиться богам. Во всей Италии были видны одни
празднества; в ней устраивались пиры, в ней царило радостное чувство --
можно было безбоязненно посещать друг друга, иметь взаимные сношения.
Мудрость Нумы была своего рода источником, откуда вливалось во все сердца
прекрасное и честное. Окружавшая его тишина распространялась всюду, мирное
настроение, господствовавшее тогда, превосходило смелые представления
поэтов, которые говорили:
И в железных щитах
Обвиты ремни
Пауков прилежных работой, --
или:
Съедены ржавчиной крепкие копья,
Съеден двуострый меч.
Медных труб умолкли призывы;
Сладостный сон
Не покидает очей.
Историки говорят, что в царствование Нумы не было ни войны, ни
восстаний или волнений. У него не было ни врагов, ни завистников. Никто не
покушался отнять у него престол, никто не составлял против него заговоров.
Быть может, это происходило из-за страха перед богами, считавшимися
защитниками царской власти, быть может, из уважения к его нравственным
качествам или по воле свыше, только его жизнь была чужда всякого греха, была
вполне чиста. Он как нельзя лучше оправдал на себе слова Платона, сказавшего
немногими столетиями позже Нумы, что власть может доставить спасенье людям,
успокоенье от бед тогда только, когда, по воле свыше, царская власть
соединится с философским умом и, слившись, они помогут добродетели одолеть
порок. "Счастлив, истинно счастлив он сам (философ), но счастливы и те, кто
слышит речи, текущие из уст мудреца". Ему вскоре не придется действовать
против толпы насилием или угрозами, -- видя в жизни самого царя ясный,
блестящий пример добродетели, они охотно станут слушаться умных советов и в
любви и согласии друг с другом, помня о справедливости и праве, изберут себе
новую жизнь, чистую и счастливую. К этой прекраснейшей цели должна
стремиться каждая власть. Царь, который может дать такую жизнь, может
внушить такие мысли своим подданным, -- лучший из царей! Нума, кажется,
лучше других понял эту истину.
XXI. Относительно его семьи и брака историки противоречат друг другу.
Одни говорят, что он был женат только на Татии и не имел детей, кроме
единственной его дочери, Помпилии, другие, напротив, уверяют, что у него
было еще четыре сына -- Помпон, Пин, Кальп и Мамерк. Из них каждый оставил
потомство и сделался главою уважаемого рода. От Помпона происходят Помпонии,
Пина -- Пинарии, Кальпа -- Кальпурнии, Мамерка -- Мамерции, которые
вследствие этого носили прозвище "рексов", т. е. царей. Третьи утверждают,
-- обвиняя тех лиц в желании подслужиться вышеупомянутым домам,
неосновательно выводя их род от Нумы, -- что Помпилия была дочерью не Татии,
а другой матери, Лукреции, на которой Нума женился уже царем. Но все
согласны в том, что Помпилия вышла замуж за Марция. Марций этот был сыном
Марция, убедившего Нуму принять престол. Он переселился в Рим вместе с
царем, сделался сенатором и после смерти Нумы выступил вместе с Туллом
Гостилием в качестве кандидата на престол. Он потерпел неудачу и покончил с
собой. Сын его, Марций, муж Помпилии, остался в Риме и был отцом преемника
Тулла Гостилия, Анка Марция. Говорят, тому было всего пять лет, когда
скончался Нума. Он умер не скоропостижно или внезапно, но постепенно угасая,
по словам историка Пизона, от старости и подтачивавшей его силы болезни. Он
жил немногим более восьмидесяти лет.
XXII. Счастью его жизни можно было завидовать даже тогда, когда он
лежал на смертном одре: союзные и дружественные народы явились на его
похороны с принадлежностями для заупокойной жертвы и венками. Патриции
подняли на плечи погребальный одр; при этом находились и жрецы богов, чтобы
проводить его. Было также много женщин и детей. Они шли со слезами и
рыданиями, и казалось, явились хоронить не старого царя, нет, каждый из них
провожал в могилу как бы самого дорогого ему человека, умершего в полном
цвете сил. Тело его, согласно выраженному им желанию, не было, говорят,
сожжено. Сделаны были два каменных гроба и опущены в землю у подошвы
Яникульского холма. В одном из них был положен труп, в другом -- книги
религиозного содержания, написанные самим царем так, как писали свои законы
греческие законодатели, -- на досках. Еще при жизни он подробно объяснил
жрецам содержание написанного, растолковал им его смысл и приказал
похоронить священные книги вместе с его трупом, не желая сохранять в ничего
не говорящих другим буквах полное глубокого смысла учение. На этом основании
и пифагорейцы не оставили писаных сочинений -- они хотели запечатлеть
воспитующие слова в памяти достойных, не прибегая к письму. Так поступали
они даже тогда, когда шла речь о трудных или, как они выражались,
таинственных геометрических доказательствах. Если что-либо подобное
сообщалось человеку недостойному, они говорили, что боги, несомненно,
накажут каким-либо большим и общим бедствием за этот грех и преступление.
Можно поэтому вполне извинить тех, кто желает доказать, что Пифагор и Нума
имели между собою много общего.
Валерий Антиат пишет, что в гроб было положено двенадцать книг
религиозного содержания и двенадцать других -- философского, на греческом
языке. Через четыреста лет, в консульство Публия Корнелия и Марка Бебия, от
больших дождей вода размыла землю и открыла гробы. Когда с них сняли крышки,
в одном не нашли совершенно ничего, ни малейшего следа или частички трупа,
но из другого вынули рукописи, которые прочел, говорят, тогдашний городской
претор, Петилий. Он объявил сенату, что считает невозможным и преступным
знакомить общество с содержанием книг, вследствие чего они были принесены на
комитий и сожжены.
Всех честных и нравственных людей высоко уважают после смерти; зависть
переживает их не надолго, иногда она даже умирает раньше их. Несчастная
судьба преемников Нумы придает еще больше блеска его славе. Пятый, последний
следовавший за ним царь был лишен престола и состарился в изгнании. Из
четырех других никто не умер своею смертью. Трое из них пали от руки убийц.
Тулл Гостилий, преемник Нумы, надругавшийся почти над всеми его лучшими
деяниями, в особенности же смеявшийся над его религиозностью, которая, в его
глазах, располагала к праздности и бесхарактерности, старался вновь обратить
граждан к войне. Он недолго оставался верен себе, недолго кощунствовал:
опасная и сложная болезнь изменила его мысли и сделала его суеверным, ни в
чем не похожим на благочестивого Нуму. Мало того, он заразил суеверными
страхами народ, сгорев, по преданию, от удара молнии.
XXIII (I). Описав жизнь Нумы и Ликурга, постараемся найти, как это ни
трудно, различие и сходство между ними. Сходство выражается в общих им
достоинствах -- в их уме, благочестии, умении управлять, воспитывать других
и внушать им мысль, что оба они получили данные ими законы исключительно из
рук богов. Различие между ними -- в чем каждый заслуживает похвалы --
состоит в том, что Нума принял престол, Ликург отказался от него. Один
получил царскую власть, не ища ее, другой отказался от нее, имея ее в руках.
Один, частный человек и иноземец, был провозглашен царем чужим ему народом,
другой добровольно сделался из царя частным человеком. Прекрасно приобрести
царство честным путем, но прекрасно и предпочесть правду царской власти.
Нравственные качества одного были так известны, что его сочли достойным
занять престол; но и в другом они были так велики, что заставили его
отказаться от престола. Затем, как игроки на лире, один из них, в Спарте,
натянул ослабевшие и потерявшие строй струны, напротив, другой, в Риме,
ослабил струны, слишком туго натянутые. Задача Ликурга была труднее -- он
убеждал граждан снять не броню, бросить дальше от себя не меч, но отказаться
от приобретения золота и серебра, проститься с роскошными постелями и
столами. Ему приходилось советовать им отказаться не от войн ради праздников
и жертвоприношений, но перестать задавать пиры и попойки и ходить всю жизнь
вооруженными и заниматься гимнастикой в палестрах. Вот почему одному удалось
легко достичь своей цели словом убеждения и приобрести себе любовь и
уважение, другому добиться своего с трудом, подвергаясь опасности и получив
рану. Мягкий по характеру Нума сумел внушить своим подданным любовь к
справедливости и миру, смягчить их дикие, суровые нравы. Если нас заставят в
число законов, изданных Ликургом, включить и его меры, принятые им
относительно илотов, меры, весьма жестокие и несправедливые, нам придется
сознаться, что Нума несравненно более заслуживает имени "мягкого"
законодателя. Он позволил даже рабам, рожденным в рабстве, узнать ненадолго,
в чем состоит счастье свободы, установив обычай: в праздник Сатурналий есть
им за одним столом с господами. Говорят, это один из обычаев, введенных
Нумой, который хотел, чтобы плодами годового урожая делились и с теми, кто
участвовал в полевых работах. Некоторые любители мифологии уверяют, что
праздник этот напоминает о равенстве сословий во времена Сатурна, когда не
было ни рабов, ни господ и все считались родственниками и ничем не выше один