Она обидела меня и озадачила. На что, на протез какой намекает? С чего бы? Если она, когда я лежал без чувств… дурота! Она же не такая! Или… Нет, брежу. Я потёр виски и вопросительно уставился на девушку.
– Ну ладно, – вздохнула она. – Хватит. Скоро па приедет. Я его убедила, что ему что-то почудилось. Но я то знаю. Давай на чистоту… Кто ты, драк?
– Дурак???
– Ну, хорошо… Действительно, неблагозвучно. Сократим по- другому. Дрон, а?
Пойдёт? Так то ты, дрон?
– Загадками говоришь.
– Всё. Хватит. Если не веришь, что видела, пойдём к компу. Можешь уже? Тогда вон, возьми, оденься. Это па покупал, – кивнула она на какую-то одежду. Не то маэстро был в хорошем настроении, не то тамара ему подсказала, но всё – от белья до майки оказалось "последнего писка".
– Ничего прикид, – обернулась на моё "готово" девушка. – Да и сам… Эх, это бы всё – и наяву. Ладно, идём.
Она включила довольно устаревший комьютер и пока он загружался, объяснила.
– Когда ма вдруг очнулась и сказала про глаза, а отец – что симптомы, аналогичные тем, что были у него, я поняла. Как громом ударило. А что и как делать – не знала. Ты уж извини – не знала, как вас, дронов, лечить. А потом и отец на тебя взглянул – вырубился. Ну, я к нему – обморок. Смотрю на тебя – не живой вроде. Тогда я за мобильник – и снимать!
– Подожди. Ты убила человека – и снимать?
– Человека? Да какого человека, в натуре? Ты меня ва-а-аще за дурочку принимаешь?
Во! Смотри! " Человек"! Как говорил один, не помню кто: "Матёрый человечище".
– Это Ленин про Толстого.
– Ну вот, смотри, Толстой, смотри! и за дурочку меня больше не держи! Вот! Вот!
И вот! А как тебе в таком ракурсе? И вот. Так что, хватит мне здесь…
– Постой… Это… что?
– Ты, милый мой дроник, ты! Вон там, на полу. Одежду свою узнаёшь?
– Я… да ты что? Ты что? Я???
– Ну, когда ножом тебя ударила, с тебя вся эта… эээ… маскировка сразу и съехала. Показался во всей красе без макияжа и педикюра.
– Ерунда какая-то… Какая-то ерунда…
– Постой! ты куда?
– Я же говорю – ерунда какая-то…
Я вышел из квартиры. Под ногами покачивалась лестничный марш с надписями на стене:"Томка – дура" и "Я тебя люблю!" Давно не красили. судя по надписям – с детства до юности девушки. Опираясь время от времени о перила, я спустился вниз и побрёл куда-то, пытаясь собраться с мыслями. Но ведь ерунда какая-то! Повторяя этот рефрен, я добрёл до той самой скамейки – подальше от всех, плюхнулся на неё.
Поискал по карманам сигареты. Как же, в новой одежде! Да нет, вот же! Переложила из моёй. Моей! Да, та жуткая тварь лежала в моей одежде. Оскалив пасть с острыми клыками. А из распоротой рубахи текло что- то зелёное. Зелёное? Вон, тогда на этой же скамейке оставалась какая-то зелёная пена. Но нет, всё равно ерунда! Но не я это, не я! Бред! Или сон? Это где я уснул до всего этого? Ага, в гостинице.
И это всё снится от того пойла, которым меня приветила коридорная. А те дырки на шеях у ночных гостей вполне могли бы теми зубками, что на фото… Бред! Да бред же! А память услужливо показывала мне фотографии монстра во всех ракурсах. Тогда ясно, чего те наркоты здесь повырубались. Но тогда понятно, почему и в камере…
И почему следак рехнулся. Всё объясняется. Объясняется? Ну не хрена себе – объясненьице! А что, лапу помнишь, тогда, когда Эльвиру пытался развязать? Я посмотрел на обуглившийся фильтр. Закурил следующую. Значит… Значит, при… да, при опасности я превращаюсь в какого-то монстра? "В какого-то"! Мягко сказано. А потом, когда опасность миновала или там, разборка окончена – опять в свой облик? Такое объяснение немного успокоило. И Тамара подошла. Девушка села рядом. Заглянула в глаза. Осторожно погладила по щеке.
– Но ты же добрый дроник, правда? Ты моих па и ма исцелил. Это ведь ты, правда?
– Не знаю, Том. Если честно, то и не думал даже. Только пожалел.
– Видишь, только пожалел, а они уже и прозрели. Па звонил, маму скоро выпишут.
Спасибо дроник.
– Что ты такое выдумала? – перехватил я её руку. – Что за "дроник"?
– Но ты же…
– Я человек! Запомни, человек!
– Хорошо- хорошо, " человек". Отпусти. Больно!
– Извини, ради Бога. Но пойми…
– Послушай… Виталя, но я же всё знаю. Зачем дальше комедию ломать?
– Но я не знаю. Понимаешь? Веришь? Не знаю! Мистификация? Но тебе зачем? И… некоторые события… Но я – человек! Даже если всё это… Но… это – какие-то новые защитные функции устрашения, а?
– Ага! Лежал, помирал и устрашал.
– Но не умер же! Может, и устрашал, чтобы никто не подошёл и не добил?
– Если бы я не перевязала и твою зелёную кровушку не остановила. ещё неизвестно, чем бы всё кончилось.
– Ты его… меня… перевязывала?
– Но ты же добрый дрон. Знаешь, взгляд остался такой- же. Вот как и сейчас – несчастный-разнесчастный… Не проходит твоя теория устрашения. Хотя, когда меня домой нёс отсюда – да… "устрашил". Зубки-то ого-го. И потом… что, дроны их не чистят? Запашок, извини, – поморщилась девушка.
– У нас нет обоняния.
– Но при встречах со мной придётся… Что?!!! Что ты сказал?!!! У вас?!!!
Я сам взвился со скамейки и ошалело уставился на неё.
– Ну вот, проболтался, дрон. Или драк? Ну! Теперь садись назад, чудовище, и рассказывай правду. А то сейчас уйду. Навсегда. Добуду где- нибудь огнемёт и буду тебя им отваживать. Ну!
– Да не знаю даже, откуда это вырвалось! Нет, ну честное слово… Мне… ну сядь, пожалуйста. Мне действительно, возвращалась какая-то другая память. Другой отец. Какие-то события, которых не было. И я сам не такой. Но человек, человек, понимаешь? А не дракон. " Драк" и "дрон" – от этого слова, да?
– А тебе какое больше нравится?
– Больше всего мне нравится "Виталий". И знаешь, всё как-то нахлынуло, когда тебя увидел. Твой взгляд. И все эти таланты… нет, не все. Некоторое раньше прорезалось. Память там, музыка… А вот это… Может, тогда, в драке первый раз, когда ещё курсантом был? Не знаю. А вот недавно, когда в камере сидел и меня хотели… избить, тогда – наверняка. И когда следак сказал, что отец умер…
Но до этого, вот здесь, на скамейке. А из воспоминаний…
– Подожди… После этого… ну, после того, как мы здесь… то есть, как ты уехал, ты что, в тюрьме сидел?
– В изоляторе.
– Но за что?
– Да там, думали, что я двести тысяч баксов спёр. А на кой они мне? В общем суд оправдал.
– И тебя там уголовники избивали? И у тебя за это время ещё и отец умер? Виталик, бедный…
Девушка обняла меня, прижалась щёчкой к моей щетине. Наверное, укололась. Или, вероятнее всего, вновь вспомнила. Отодвинулась. Я же прервал свою исповедь.
Лучше самому разобраться. У Томы каким-то нежным мотивчиком проявился сотовик.
– Да. Сейчас будем.
– Пойдём. Па приехал.
– Зачем мне теперь?
– Да ты что?
– Будем играться в красавицу и чудовище? Ты лучше мои шмотки вынеси. А я здесь подожду.
– Пойдём. Па ничего такого не знает. Нет, он знает, что ты их как-то исцелил.
Вот и всё. Ты чего боишься? Пойдём. Посидим. Пообедаем. А там – как хочешь. Не нужна чудовищу красавица… или нужна не такая – тебе виднее.
Обед прошёл очень мило. Помолодевший от счастья маэстро рассказывал о потрясении врачей, об ощущениях жены, о том, какой у неё сейчас голос. Он даже попытался его нам продемонстрировать. Тамара, оказывается, ещё и кулинарией увлекалась. Во всяком случае украинский борщ, да ещё с пампушками, удался на славу. А ещё хозяин открыл какое-то древнее шампанское, которое хранил "на особый"на особый случай". И тост он поднял за "неведомого кудесника". И даже Тамаре разрешил пригубить. И всё было хорошо, пока в перерыве между блюдами мы не вышли покурить на балкон, а Тома не включила на кухне телевизор.
– Вы мне всё-таки скажите…, – набрался отваги для главного вопроса маэстро.
– Виталий! Иди сюда! – срывающимся голосом позвала меня Тамара.
Глава 13
– Вон, смотри, – кивнула девушка на экран маленького телевизора. Там шли региональные новости. Впрочем, такой сюжет не был бы проходным и на центральных каналах. Три трупа в гостинице в областном центре. Без признаков насилия. Только и всего – перегрызено горло у каждого ((враньё! аккуратные дырочки на артериях) и полное отсутствие крови. Разыскивается некий Яндыбаев Алик. И даже его фотография. Та самая. С паспорта, что в гостинице остался.
– Ты? – глухо спросила Тома.
– Да нет, ты же видишь – не я это.
– Ты… кровь…? – она явно подавила тошноту.
– Я не знаю. Я не видел. Я очнулся, когда уже всё… Они хотели…
– Уходи.
– Тома, но я…
– Уходи! Вон в сумке всё твоё шмотьё! Господи, а я ещё с ним целовалась! – девушка рванулась в туалет.
Когда я выходил, встретился взглядом с маэстро. В огромных чёрных его зрачках плескался ужас. Слышал и видел. И вспомнил. Да, вот такой был у вас в доме " неведомый кудесник"! Да ну вас! Я озлобленно хлопнул дверью и вновь, но теперь уже довольно быстро спустился по лестнице. Как будто я специально! Это я что, ещё и вампирюга какой? нет, чтобы разораться по-человечески, так сразу – "убирайся!".
Сразу " Я с ним ещё и целовалась"! Подумаешь, подвиг совершила! Нет, это всё, как говорил покойный Бычёк- пыль. Надо разобраться. Надо залечь и разобраться.
Все остальные дела и делишки – побоку. Вот что… Надо сбыть бусы, смотать куда-нибудь на моря и в спокойной праздной… Праздной? Откуда эти уроды узнали, что я в той гостинице? Или это уже другая шобла? Надо посмотреть номера в мобилах. Что?
Билет? Какой билет, девушка? На электричку? Только на балет. Штраф? Конечно – конечно. Хватит? И вам счастливого пути. Это я вынырнул из раздумий в электричке.
Ну, здесь – сразу в аэропорт и дёру, дёру. А то растрясут коридорную и администраторшу… А растрясут же! И тогда могут… ну, не могут, но вероятность есть, что вычислят. Всё. Сбываю бусы – в какую Ниццу. Или, в Испанию.
Может, какие воспоминания навеет. Человеческие воспоминания! Человеческие! А тот сон, в засаде? Но это сон! Мало ли что? Нет, не отвлекаться, не сейчас. Я обещал бусы когда? Через недельку? Ладно. Заявлюсь сегодня, предупрежу, пусть валюту готовит. Да и вообще с ценой хорошо бы определиться. И со счётом в банке – не наличкой же тягать с собой… И, может, немного с Бычком успокоились? Или дать Чуме им флэшку? В обмен на возможность заглянуть в пристройку и собачке? Стереть там, где про меня, и – пусть ищут. Нет – и пусть связывают. И номера сотовиков – в туже цепочку…
В общем я гнал от себя самые страшные вопросы. Гнал в аэропорту, любуясь вонзающимися в небо лайнерами, гнал в самолёте, любуясь небом, облаками и стюардессами, гнал вплоть до указанного в визитке адреса картёжника – антиквара.
Да, фирма солидная. Даже со швейцаром. Только вот название другое. Странно. Ну да ладно. Поспрашаем.
Насчёт платного интервью щвейцар оказался не против. Да, о такой фирме знает. Но эти ребята приезжают редко. Очень редко. Вообще один толоко раз и на три дня.
Арендовали офис. Чем занимались, он не знает. Да ему и до лампочки. Что у той вывески стоять, что у этой. Хочешь что узнать поподробнее – милости прошу завтра с утра. Как это откуда он знает? Сегодня после работы вывеску менять-то ему и поручено. Значит, завтра с утра приедут. Да нет, вроде не жируют. Тачки так, средненькие. Персонал? Босс, зам, да секретарша. Ну, ещё пара мордоворотов приходила. Не то телохранители, не то вышибалы какие. Да не за что. тебе спасибо, щедрая душа.
А ведь странно, правда? Снимал такую громадину на три дня, чтобы продуться в карты? А сейчас опять? А адрес в визитке? И этот пройдоха сможет отвалить мне состояние? Кстати, а сколько вообще-то? Ну, блин, мозги! Раньше не мог поинтересоваться? Я зашёл в ближайшее интернет – кафе, начал поиск. Сенсация была задавненная, но я нашёл. Бусы с серьгами исчезли из хранилища одного из знаменитейших музеев. Уже без малого пятьдесят лет. Да-а, стоимость ещё та. И 25% вознаграждения составляет очень заманчивую сумму. И ещё что-то недосказанное.
Что – то мрачное, связанное с их похищением. Но только намёками. Типа "кровавого следа". Тогда понятно. По всей вероятности, они попали на более низкий уровень оборота, где об истинной стоимости, как исторической ценности, не знали. Редко, но бывает. Вот, к примеру, этот перстень, да? Выиграл я его в карты. Я меня потом грохнули и этот же перстень – на кон, но в компании попроще. Или вообще фартовый добытчик своей эээ марухе, да? эти бусы подарил. Всяк может быть. А как мой покупатель насчёт надёжности и кредитоспособности? С учётом периодических наскоков в северную столицу? Да-а, слабовато как-то. Неубедительно. Пару рекламок. И те – свежеиспеченные. И адрес только этот, указанный и на визитке.
Мило. Очень-очень мило. Пустышка? И предназначенная только для меня пустышка.
Западня. Приволоку бусы, а меня… Нет, но неужели я в их глазах такой недоносок? Так топорно работают! Или просто торопятся? И кто они, в конце концов?
Ладно, у них ещё двое суток сладких надежд. А мне пока надо вытащить информацию с сотовиков.
Конституционная тайна телефонных сообщений была оценена в пять тысяч евро.
Нехило, но сторговались на тех же пяти тысячах, только зелёных. И через два часа в уютной кафэшке состоялся обмен. У меня в руках оказалась пухлая папка с распечатками соединений всех интересующих меня абонентов. И данные об абонентах тоже.
– А вот здесь, – усмехнулся продажный хранитель телефонных тайн, доставая флэшку, – прослушка и распечатка переговоров некоторых из наших клиентов.
– Сколько?
– Два раза по столько. Очень интересная информация и большой риск. Некоторое время кое-кого из них прослушивали некоторые ведомства. Если узнают об утечке…
Хоть и из столичной базы скачано, но могут докопаться.
– Но я должен посмотреть.
– Нет.
– Тогда – столько же. Всё- таки кот в мешке.
– Торг здесь неуместен.
– Ладно.
Целенькая пачка перекочевала из рук в руки и мы расстались. Вот так. Кто обладает информацией, тот обладает… ну, если не властью, то деньгами – наверняка. Теперь это всё надо изучить и проанализировать. Всё! Еду назад. Здесь мне делать нечего. Или немного пошутить с засадой? Не. Пусть посидят. Я за эти двое суток много чего должен сделать. Пускай не мешают. Поездом не поеду. Долго.
Опять в аэропорт.
В столице я вновь направился к Лариске. Не потому, что тянуло, но…
– Но Ларис, мне надо позаниматься с компом. Я, честное слово, ничего другого…
Мне просто негде…
– Как это "негде"?
– А ты что, не знаешь? У меня мачеха, вот, зимой за подснежниками послала…
– Ты что городишь?
– Ну, насчёт двенадцати месяцев, горожу, а про мачеху, что, не слышала?
– Слышала, но…
– Отец ей всё отписал. Так что… А в гостиницу… ну, есть некоторые проблемы.
– Всё с тем же… арестом?
– Да нет. Но неважно. Так как? Откроешь?
Вероятно, после того моего визита на двери появилась цепочка. Лариска ещё секунду подумала, потом сняла её.
– Проходи. Только – до вечера. Я сейчас одна, а если узнает Олежка, что ты… здесь… ему не понравится.
– Ого! Олежка! Далеко зашло?
– Угу.
– Дальше, чем у нас?
– Угу.
– Но Лорка, так быстро? Мы же с тобой…
– Виталик, я тебя умоляю. Ты зачем пришёл?
– Да, конечно. Но всё таки…
– Если " всё-таки", то забудь про "мы с тобой". И запомни другое. Женщине надо замуж. За муж! За мужа. Женщине надо рожать растить и воспитывать детей. Всё остальное – производное, направленное только на более успешное выполнение первой функции. Во всяком случае не должно препятствовать ей.
– Во как! Круто. Это тебе Олежка твой насвистел?
– Да нет. Сама додумалась. И мама кое-что подсказала. Приходит время, и каждая женщина это сначала чувствует, а потом понимает. Для некоторых оно приходит слишком поздно.
– Ну, значит тебе повезло. Ещё нарожаешь. Но я не понимаю! Вот я, к примеру, чем не годился для этих… эээ…
– Всё. Иди к компу. Я же сказала всё это – за мужем. А из тебя какой муж?
Шлёндра.
– Но я бы со временем…
– Всё. Иди занимайся. "Со временем". У меня свадьба через два месяца.
– Пригласишь?
– Нет.
– Но я, всё-таки…
– Ещё слово – выгоню.
Вскоре мне стало ясно, с кем я связался. Или – во что вляпался. К драгоценностям тянули щупальца два спрута. Причём для одного, который организовал приманку, всё- это так, эпизод, одно из направлений. Для другого, ярким представителем которого был Алик, – одно из основных средств становления. Новый клон. Из крысиных королей. Судя по прослушке, первыми, ну, скажем, авторитетами, лениво интересуются органы. Так, из чистого альтруизма. Типа: "Что там ребятушки поделывают?" У вторых… у вторых был очень интересный звонок. Пересечение с первыми. Нет, не Алик. Эльвира. Вот тебе и простушка. Надо всё же её отыскать.
Надо? Надо сдать бусы, получить свою законную долю и лечь на дно. Когда узнают, что ценности возвращены – успокоятся. Может, подумают о мести, а может, и нет. В конце концов я у них ничего не крал. Или скинуть их этим… авторитетам. Пусть потом дальше грызутся. А мне некогда. Свои проблемы. Свои… Я вспомнил код Тамариного компа, прокрался, вновь открыл страшные фоторгафии. Вырубил. Подошёл к зеркалу, долго рассматривал своё отражение. Скинул рубашку, брюки. Повернулся так и этак. Ну, человек, как человек. Человек же! Мистификация? Тамарка? Зачем?
И потом, я же помню кое-что. И вот эти отметины. Слишком быстро заживает. Или, вот мизинец. Его же отрезали, да? Но вот он. А лапу трёхпалую помнишь? Нет, раздвоение, даже, если кое- что другое припомнить – растроение личности, это симптомчик. Я всё же сошёл с ума.
– Ты с ума сошёл! – ворвалась в комнату Тамара. – Долго думал? Придёт Олег, что скажет?
– Знаешь, мне как-то глубоко до…гм… мне всё равно, что он скажет.
– Мне, мне не всё равно, что он скажет, и что подумает! Господи… А это у тебя откуда? Когда? – она показала на два довольно ещё заметных шрама, – быстро заживающие следы Тамариного ножа на животе. – И вот, – она озабоченно провела пальчиком по шраму напротив сердца.
А! – отмахнулся я. – Одна взбаломошная малолетка искала, где во мне смерть прячется.
– Но… но раньше у тебя ничего такого не было!
– Раньше и у тебя много чего не было, – я вдруг притянул её к себе. Девушка напряглась, явно собираясь оказать активное сопротивление, потом передумала, расслабилась, осталась в моих объятиях.
– У тебя этого не было, – прошептала она. – Я ведь тебя… знаю… видела…
Потом я курил в кресле, а Тамара лежала на той самой шкуре белого медведя, прикрывшись когда-то подаренным мною халатиком.
– Придёт Олег, что скажет? – повторил я заданный ею вопрос.
– Мне это глубоко до…гм… всё равно, – повторила она мой ответ. И потом, он не придёт сегодня. И завтра – тоже. Дела служебные. Переводят на электронные носители книги из институтского фонда. Срочно и сверхсрочно. Круглосуточно.
– Значит, ты волну гнала?
– Немного. Я боялась… этого. Я… я не хотела этого! Но вот видишь… Судьба.
Я всё таки… я всё таки люблю тебя. И… и всё это должно было… именно с тобой.
Он вскочила, подбежала к креслу, устроилась у меня на коленях, заглянула в глаза.
– Теперь ты меня простишь?
– За что?
– За всё. Я ведь… с… Олегом уже… месяц назад заявление подала, – выдавила она.
– Ну, с учётом, что испытательный срок три месяца, я и так догадался.
– Ты тогда… И вот это тоже…,- она вновь провела пальцем по шраму. – А я в это время… подло да?
– Конечно, могли бы и потерпеть.
– Нет! Я просто знала. Если ты вернёшься, то я просто…ну, просто не смогу с Олегом… я же люблю тебя, люблю! Давай сейчас его наберём и скажем, что…
– Лорка, подожди. Ты послушай…
– Я ему просто скажу, чтобы забыл – и всё. И никаких объяснений.
– Я же прошу, послушай.
– Да, милый?
Ну вот, "милый". Это сейчас "милый", а ночью этого миляга припадёт к этой шейке и высосет всю кровь. Да нет. Ерунда. Там – точно не я.
– Ну, я слушаю.
– Я сейчас в такую историю вляпался… Между молотом и наковальней.
– Это с тем арестом?
– Да нет. Это – две банды за одной цацкой гоняются. А цацка – у меня.
– И за это тебя – вот так.
– Да нет. Это – действительно малолетка. Она подумала, что я драк и угробил её маму.
– Какой ещё драк?
– Ну, дракон. Оборотень.
– Виталий, ты что городишь? Это на тебя так секс действует?
– Ай, не шути. При чём здесь секс? Никакого секса не было. И быть не могло. Она сразу ножом в живот. Дважды. А потом – вот сюда. Но знаешь… Что-то есть. Не могу объяснить. Но пару раз чувствовал…
– Да, что-то драконье в тебе действительно есть. Я тоже почувствовала. Иди ко мне, дракон. Потом разберёмся вместе.
"Потом разбираться вместе" не пришлось. Лариска, крепко меня обняв, шептала, что она счастлива, что всё стало на свои места, что она любила и любит одного меня, что всю жизнь бы мучилась с нелюбимым человеком, что просо затмение какое-то было, что… она, улыбаясь, уснула на полуслове. Я очень осторожно выскользнул из восхитительных объятий, пошёл на кухоньку, закурил, привычно стряхивая пепел в маленькую сувенирную пепельницу в виде старинной галоши. В ней сейчас лежал одинокий окурок какой-то дешёвки, и по сердцу сквозанула ревность. Другой вот так же сидел и курил здесь, вот на этом самом месте. " На этом самом". Эту квартирку в своё время купили Лариске, но зарегистрировали не её бабушку её же старики. Меня они на дух не переносили и на новость о нашей планируемой свадьбе сообщили, что, увы, бабуленция совсем слабенькая, и её перевезут сюда. Так что… сам, Виталий, понимаешь, жить вам здесь не придётся. Интересно, а этому Олегу они как, тоже про старушку намекнули? Или они будут жить здесь, готовить на нашей плите, валяться на нашей шкуре белого медведя, вечерами в обнимку выходить на балкон, а когда Лариса уснёт, этот препод будет, вот так, развалившись, покуривать и попивать пивко из холодильника? Благо, кухня маленькая, далеко тянуться не надо. Вот так ррраз! Да ты глянь! И пиво на месте! То есть удобства он оценил. погодь, он ещё не всё оценил, ещё многое впереди. Но постой. Нет, не пиво постой открывать. В мыслях постой. Почему такое эээ сослагательное наклонение. "Будет", "оценит". Лорка же сказала, что с ним порвёт. И… что? Мы поженимся? Хм… А почему нет?
Глава 14
Двенадцать ступенек узкой винтовой лестницы заканчивались массивной, словно от несгораемого шкафа, металлической дверью, сейчас приоткрытой. Меня уже ждали.
Два шкафа, только живых стали по бокам, один задышал сзади в затылок, ещё один быстро и профессионально обыскал.
– Чисто.
– Милости просим. Присаживайтесь.
Я присел и осмотрелся. Какой-то подпольный ночной клуб? Довольно обширное помещение. Освещено сейчас тускло. Но судя по количеству выключенных ламп, здесь может быть и довольно светло. Классический игорный притончик. Стол с рулеткой.
Вон там – игорные столики. Бар, за стойкой которого я сейчас устроился. С той стороны – бугай в прикиде бармена. Интересно, а сдачу он даёт? Судя по всему до десяти он считает с трудом. Рядом, возле меня устроились встретившие меня мордовороты.
– Одну минуту. Мы полюбопытствуем. И вам полезно.
Все они таращились на монитор, где злые, явно уставшие от ночной смены менты выслушивали бармена в верхнего этажа.
– Ушёл. Через чёрный ход ушёл. Вон, через кухню. Этот? Да нет, этот с полуночи.
Уже сюда пришёл никакой. А что делать? Вас вызывать? Других дел у вас нет?
Двое из наряда подошли к столику, подняли за длинные волосы спящего.
– Этот?
– Да нет, – появился в кадре таксист. – Тот поаккуратнее был. Не такой патлатый.
И вообще – не он.
– Что-то ты темнишь, мужик, – отпустил голову пьяницы старлей.
– Да нет… Я же…
– То сигнал тревоги подаёшь, то якобы во Внуково везешь, то здесь оставил.
– Да оставил же! Вот, он же подтверждает!
– Ну, смотри. А этого – забираем. Что-то не нравится он мне.
– Я же говорю, он…
– Закрываемся. Едешь с нами. Торговля спиртным в не установленное время.
– Но… но он же пришёл уже таким. То есть, здесь его только развезло. У меня не пил! У меня всё под замком и опечатано! Всё задокументировано! Пойдёмте, покажу!
Осветился монитор соседней комнатки – явно складской со спиртными напитками.
– Ну, и где же документы? – всё также хмуро поинтересовался старлей.
– Вот! – со смешком протянул несколько купюр лукавый бармен.
– А им? Им что я скажу? – кивнул мент в сторону оставшихся.
– Вот это, – со вздохом протянул взяткодатель ещё одну, по-моему, мою, купюру.
– Ладно. Самопал? – продолжая хмурится, поинтересовался страж порядка, кивая на ящик с коньяком.
– Да нет же! Настоящий. Вот, возьмите. Убедитесь.
– Каждому.
– Понял! – уже складывал в пакет три бутылки коньяка бармен.
– Ладно. Порядок, – процедил сквозь зубы старлей.
– И просьбишка у меня… Не говорите, что этого пьяницу вы из нашего бара.
Плохая реклама. У нас самые лучшая кухня, натуральные вина… кстати возьмите, чисто символически, оцените, – он быстро упаковал ещё один пакет с вином. – А тут такое…
– Сделаем. Пошли.
Наряд выволок пьяницу, разрешили таксисту быть свободным, и верхний бар опустел.
Сидевшие рядом со мной зрители смотрели на всё это с брезгливыми улыбками, как, наверное, смотрят взрослые мужики на порнуху. И интересно и гадко.
– Поделится? – поинтересовался здешний бармен у своих сотоварищей.
– Ну ладно, – вздохнула она. – Хватит. Скоро па приедет. Я его убедила, что ему что-то почудилось. Но я то знаю. Давай на чистоту… Кто ты, драк?
– Дурак???
– Ну, хорошо… Действительно, неблагозвучно. Сократим по- другому. Дрон, а?
Пойдёт? Так то ты, дрон?
– Загадками говоришь.
– Всё. Хватит. Если не веришь, что видела, пойдём к компу. Можешь уже? Тогда вон, возьми, оденься. Это па покупал, – кивнула она на какую-то одежду. Не то маэстро был в хорошем настроении, не то тамара ему подсказала, но всё – от белья до майки оказалось "последнего писка".
– Ничего прикид, – обернулась на моё "готово" девушка. – Да и сам… Эх, это бы всё – и наяву. Ладно, идём.
Она включила довольно устаревший комьютер и пока он загружался, объяснила.
– Когда ма вдруг очнулась и сказала про глаза, а отец – что симптомы, аналогичные тем, что были у него, я поняла. Как громом ударило. А что и как делать – не знала. Ты уж извини – не знала, как вас, дронов, лечить. А потом и отец на тебя взглянул – вырубился. Ну, я к нему – обморок. Смотрю на тебя – не живой вроде. Тогда я за мобильник – и снимать!
– Подожди. Ты убила человека – и снимать?
– Человека? Да какого человека, в натуре? Ты меня ва-а-аще за дурочку принимаешь?
Во! Смотри! " Человек"! Как говорил один, не помню кто: "Матёрый человечище".
– Это Ленин про Толстого.
– Ну вот, смотри, Толстой, смотри! и за дурочку меня больше не держи! Вот! Вот!
И вот! А как тебе в таком ракурсе? И вот. Так что, хватит мне здесь…
– Постой… Это… что?
– Ты, милый мой дроник, ты! Вон там, на полу. Одежду свою узнаёшь?
– Я… да ты что? Ты что? Я???
– Ну, когда ножом тебя ударила, с тебя вся эта… эээ… маскировка сразу и съехала. Показался во всей красе без макияжа и педикюра.
– Ерунда какая-то… Какая-то ерунда…
– Постой! ты куда?
– Я же говорю – ерунда какая-то…
Я вышел из квартиры. Под ногами покачивалась лестничный марш с надписями на стене:"Томка – дура" и "Я тебя люблю!" Давно не красили. судя по надписям – с детства до юности девушки. Опираясь время от времени о перила, я спустился вниз и побрёл куда-то, пытаясь собраться с мыслями. Но ведь ерунда какая-то! Повторяя этот рефрен, я добрёл до той самой скамейки – подальше от всех, плюхнулся на неё.
Поискал по карманам сигареты. Как же, в новой одежде! Да нет, вот же! Переложила из моёй. Моей! Да, та жуткая тварь лежала в моей одежде. Оскалив пасть с острыми клыками. А из распоротой рубахи текло что- то зелёное. Зелёное? Вон, тогда на этой же скамейке оставалась какая-то зелёная пена. Но нет, всё равно ерунда! Но не я это, не я! Бред! Или сон? Это где я уснул до всего этого? Ага, в гостинице.
И это всё снится от того пойла, которым меня приветила коридорная. А те дырки на шеях у ночных гостей вполне могли бы теми зубками, что на фото… Бред! Да бред же! А память услужливо показывала мне фотографии монстра во всех ракурсах. Тогда ясно, чего те наркоты здесь повырубались. Но тогда понятно, почему и в камере…
И почему следак рехнулся. Всё объясняется. Объясняется? Ну не хрена себе – объясненьице! А что, лапу помнишь, тогда, когда Эльвиру пытался развязать? Я посмотрел на обуглившийся фильтр. Закурил следующую. Значит… Значит, при… да, при опасности я превращаюсь в какого-то монстра? "В какого-то"! Мягко сказано. А потом, когда опасность миновала или там, разборка окончена – опять в свой облик? Такое объяснение немного успокоило. И Тамара подошла. Девушка села рядом. Заглянула в глаза. Осторожно погладила по щеке.
– Но ты же добрый дроник, правда? Ты моих па и ма исцелил. Это ведь ты, правда?
– Не знаю, Том. Если честно, то и не думал даже. Только пожалел.
– Видишь, только пожалел, а они уже и прозрели. Па звонил, маму скоро выпишут.
Спасибо дроник.
– Что ты такое выдумала? – перехватил я её руку. – Что за "дроник"?
– Но ты же…
– Я человек! Запомни, человек!
– Хорошо- хорошо, " человек". Отпусти. Больно!
– Извини, ради Бога. Но пойми…
– Послушай… Виталя, но я же всё знаю. Зачем дальше комедию ломать?
– Но я не знаю. Понимаешь? Веришь? Не знаю! Мистификация? Но тебе зачем? И… некоторые события… Но я – человек! Даже если всё это… Но… это – какие-то новые защитные функции устрашения, а?
– Ага! Лежал, помирал и устрашал.
– Но не умер же! Может, и устрашал, чтобы никто не подошёл и не добил?
– Если бы я не перевязала и твою зелёную кровушку не остановила. ещё неизвестно, чем бы всё кончилось.
– Ты его… меня… перевязывала?
– Но ты же добрый дрон. Знаешь, взгляд остался такой- же. Вот как и сейчас – несчастный-разнесчастный… Не проходит твоя теория устрашения. Хотя, когда меня домой нёс отсюда – да… "устрашил". Зубки-то ого-го. И потом… что, дроны их не чистят? Запашок, извини, – поморщилась девушка.
– У нас нет обоняния.
– Но при встречах со мной придётся… Что?!!! Что ты сказал?!!! У вас?!!!
Я сам взвился со скамейки и ошалело уставился на неё.
– Ну вот, проболтался, дрон. Или драк? Ну! Теперь садись назад, чудовище, и рассказывай правду. А то сейчас уйду. Навсегда. Добуду где- нибудь огнемёт и буду тебя им отваживать. Ну!
– Да не знаю даже, откуда это вырвалось! Нет, ну честное слово… Мне… ну сядь, пожалуйста. Мне действительно, возвращалась какая-то другая память. Другой отец. Какие-то события, которых не было. И я сам не такой. Но человек, человек, понимаешь? А не дракон. " Драк" и "дрон" – от этого слова, да?
– А тебе какое больше нравится?
– Больше всего мне нравится "Виталий". И знаешь, всё как-то нахлынуло, когда тебя увидел. Твой взгляд. И все эти таланты… нет, не все. Некоторое раньше прорезалось. Память там, музыка… А вот это… Может, тогда, в драке первый раз, когда ещё курсантом был? Не знаю. А вот недавно, когда в камере сидел и меня хотели… избить, тогда – наверняка. И когда следак сказал, что отец умер…
Но до этого, вот здесь, на скамейке. А из воспоминаний…
– Подожди… После этого… ну, после того, как мы здесь… то есть, как ты уехал, ты что, в тюрьме сидел?
– В изоляторе.
– Но за что?
– Да там, думали, что я двести тысяч баксов спёр. А на кой они мне? В общем суд оправдал.
– И тебя там уголовники избивали? И у тебя за это время ещё и отец умер? Виталик, бедный…
Девушка обняла меня, прижалась щёчкой к моей щетине. Наверное, укололась. Или, вероятнее всего, вновь вспомнила. Отодвинулась. Я же прервал свою исповедь.
Лучше самому разобраться. У Томы каким-то нежным мотивчиком проявился сотовик.
– Да. Сейчас будем.
– Пойдём. Па приехал.
– Зачем мне теперь?
– Да ты что?
– Будем играться в красавицу и чудовище? Ты лучше мои шмотки вынеси. А я здесь подожду.
– Пойдём. Па ничего такого не знает. Нет, он знает, что ты их как-то исцелил.
Вот и всё. Ты чего боишься? Пойдём. Посидим. Пообедаем. А там – как хочешь. Не нужна чудовищу красавица… или нужна не такая – тебе виднее.
Обед прошёл очень мило. Помолодевший от счастья маэстро рассказывал о потрясении врачей, об ощущениях жены, о том, какой у неё сейчас голос. Он даже попытался его нам продемонстрировать. Тамара, оказывается, ещё и кулинарией увлекалась. Во всяком случае украинский борщ, да ещё с пампушками, удался на славу. А ещё хозяин открыл какое-то древнее шампанское, которое хранил "на особый"на особый случай". И тост он поднял за "неведомого кудесника". И даже Тамаре разрешил пригубить. И всё было хорошо, пока в перерыве между блюдами мы не вышли покурить на балкон, а Тома не включила на кухне телевизор.
– Вы мне всё-таки скажите…, – набрался отваги для главного вопроса маэстро.
– Виталий! Иди сюда! – срывающимся голосом позвала меня Тамара.
Глава 13
– Вон, смотри, – кивнула девушка на экран маленького телевизора. Там шли региональные новости. Впрочем, такой сюжет не был бы проходным и на центральных каналах. Три трупа в гостинице в областном центре. Без признаков насилия. Только и всего – перегрызено горло у каждого ((враньё! аккуратные дырочки на артериях) и полное отсутствие крови. Разыскивается некий Яндыбаев Алик. И даже его фотография. Та самая. С паспорта, что в гостинице остался.
– Ты? – глухо спросила Тома.
– Да нет, ты же видишь – не я это.
– Ты… кровь…? – она явно подавила тошноту.
– Я не знаю. Я не видел. Я очнулся, когда уже всё… Они хотели…
– Уходи.
– Тома, но я…
– Уходи! Вон в сумке всё твоё шмотьё! Господи, а я ещё с ним целовалась! – девушка рванулась в туалет.
Когда я выходил, встретился взглядом с маэстро. В огромных чёрных его зрачках плескался ужас. Слышал и видел. И вспомнил. Да, вот такой был у вас в доме " неведомый кудесник"! Да ну вас! Я озлобленно хлопнул дверью и вновь, но теперь уже довольно быстро спустился по лестнице. Как будто я специально! Это я что, ещё и вампирюга какой? нет, чтобы разораться по-человечески, так сразу – "убирайся!".
Сразу " Я с ним ещё и целовалась"! Подумаешь, подвиг совершила! Нет, это всё, как говорил покойный Бычёк- пыль. Надо разобраться. Надо залечь и разобраться.
Все остальные дела и делишки – побоку. Вот что… Надо сбыть бусы, смотать куда-нибудь на моря и в спокойной праздной… Праздной? Откуда эти уроды узнали, что я в той гостинице? Или это уже другая шобла? Надо посмотреть номера в мобилах. Что?
Билет? Какой билет, девушка? На электричку? Только на балет. Штраф? Конечно – конечно. Хватит? И вам счастливого пути. Это я вынырнул из раздумий в электричке.
Ну, здесь – сразу в аэропорт и дёру, дёру. А то растрясут коридорную и администраторшу… А растрясут же! И тогда могут… ну, не могут, но вероятность есть, что вычислят. Всё. Сбываю бусы – в какую Ниццу. Или, в Испанию.
Может, какие воспоминания навеет. Человеческие воспоминания! Человеческие! А тот сон, в засаде? Но это сон! Мало ли что? Нет, не отвлекаться, не сейчас. Я обещал бусы когда? Через недельку? Ладно. Заявлюсь сегодня, предупрежу, пусть валюту готовит. Да и вообще с ценой хорошо бы определиться. И со счётом в банке – не наличкой же тягать с собой… И, может, немного с Бычком успокоились? Или дать Чуме им флэшку? В обмен на возможность заглянуть в пристройку и собачке? Стереть там, где про меня, и – пусть ищут. Нет – и пусть связывают. И номера сотовиков – в туже цепочку…
В общем я гнал от себя самые страшные вопросы. Гнал в аэропорту, любуясь вонзающимися в небо лайнерами, гнал в самолёте, любуясь небом, облаками и стюардессами, гнал вплоть до указанного в визитке адреса картёжника – антиквара.
Да, фирма солидная. Даже со швейцаром. Только вот название другое. Странно. Ну да ладно. Поспрашаем.
Насчёт платного интервью щвейцар оказался не против. Да, о такой фирме знает. Но эти ребята приезжают редко. Очень редко. Вообще один толоко раз и на три дня.
Арендовали офис. Чем занимались, он не знает. Да ему и до лампочки. Что у той вывески стоять, что у этой. Хочешь что узнать поподробнее – милости прошу завтра с утра. Как это откуда он знает? Сегодня после работы вывеску менять-то ему и поручено. Значит, завтра с утра приедут. Да нет, вроде не жируют. Тачки так, средненькие. Персонал? Босс, зам, да секретарша. Ну, ещё пара мордоворотов приходила. Не то телохранители, не то вышибалы какие. Да не за что. тебе спасибо, щедрая душа.
А ведь странно, правда? Снимал такую громадину на три дня, чтобы продуться в карты? А сейчас опять? А адрес в визитке? И этот пройдоха сможет отвалить мне состояние? Кстати, а сколько вообще-то? Ну, блин, мозги! Раньше не мог поинтересоваться? Я зашёл в ближайшее интернет – кафе, начал поиск. Сенсация была задавненная, но я нашёл. Бусы с серьгами исчезли из хранилища одного из знаменитейших музеев. Уже без малого пятьдесят лет. Да-а, стоимость ещё та. И 25% вознаграждения составляет очень заманчивую сумму. И ещё что-то недосказанное.
Что – то мрачное, связанное с их похищением. Но только намёками. Типа "кровавого следа". Тогда понятно. По всей вероятности, они попали на более низкий уровень оборота, где об истинной стоимости, как исторической ценности, не знали. Редко, но бывает. Вот, к примеру, этот перстень, да? Выиграл я его в карты. Я меня потом грохнули и этот же перстень – на кон, но в компании попроще. Или вообще фартовый добытчик своей эээ марухе, да? эти бусы подарил. Всяк может быть. А как мой покупатель насчёт надёжности и кредитоспособности? С учётом периодических наскоков в северную столицу? Да-а, слабовато как-то. Неубедительно. Пару рекламок. И те – свежеиспеченные. И адрес только этот, указанный и на визитке.
Мило. Очень-очень мило. Пустышка? И предназначенная только для меня пустышка.
Западня. Приволоку бусы, а меня… Нет, но неужели я в их глазах такой недоносок? Так топорно работают! Или просто торопятся? И кто они, в конце концов?
Ладно, у них ещё двое суток сладких надежд. А мне пока надо вытащить информацию с сотовиков.
Конституционная тайна телефонных сообщений была оценена в пять тысяч евро.
Нехило, но сторговались на тех же пяти тысячах, только зелёных. И через два часа в уютной кафэшке состоялся обмен. У меня в руках оказалась пухлая папка с распечатками соединений всех интересующих меня абонентов. И данные об абонентах тоже.
– А вот здесь, – усмехнулся продажный хранитель телефонных тайн, доставая флэшку, – прослушка и распечатка переговоров некоторых из наших клиентов.
– Сколько?
– Два раза по столько. Очень интересная информация и большой риск. Некоторое время кое-кого из них прослушивали некоторые ведомства. Если узнают об утечке…
Хоть и из столичной базы скачано, но могут докопаться.
– Но я должен посмотреть.
– Нет.
– Тогда – столько же. Всё- таки кот в мешке.
– Торг здесь неуместен.
– Ладно.
Целенькая пачка перекочевала из рук в руки и мы расстались. Вот так. Кто обладает информацией, тот обладает… ну, если не властью, то деньгами – наверняка. Теперь это всё надо изучить и проанализировать. Всё! Еду назад. Здесь мне делать нечего. Или немного пошутить с засадой? Не. Пусть посидят. Я за эти двое суток много чего должен сделать. Пускай не мешают. Поездом не поеду. Долго.
Опять в аэропорт.
В столице я вновь направился к Лариске. Не потому, что тянуло, но…
– Но Ларис, мне надо позаниматься с компом. Я, честное слово, ничего другого…
Мне просто негде…
– Как это "негде"?
– А ты что, не знаешь? У меня мачеха, вот, зимой за подснежниками послала…
– Ты что городишь?
– Ну, насчёт двенадцати месяцев, горожу, а про мачеху, что, не слышала?
– Слышала, но…
– Отец ей всё отписал. Так что… А в гостиницу… ну, есть некоторые проблемы.
– Всё с тем же… арестом?
– Да нет. Но неважно. Так как? Откроешь?
Вероятно, после того моего визита на двери появилась цепочка. Лариска ещё секунду подумала, потом сняла её.
– Проходи. Только – до вечера. Я сейчас одна, а если узнает Олежка, что ты… здесь… ему не понравится.
– Ого! Олежка! Далеко зашло?
– Угу.
– Дальше, чем у нас?
– Угу.
– Но Лорка, так быстро? Мы же с тобой…
– Виталик, я тебя умоляю. Ты зачем пришёл?
– Да, конечно. Но всё таки…
– Если " всё-таки", то забудь про "мы с тобой". И запомни другое. Женщине надо замуж. За муж! За мужа. Женщине надо рожать растить и воспитывать детей. Всё остальное – производное, направленное только на более успешное выполнение первой функции. Во всяком случае не должно препятствовать ей.
– Во как! Круто. Это тебе Олежка твой насвистел?
– Да нет. Сама додумалась. И мама кое-что подсказала. Приходит время, и каждая женщина это сначала чувствует, а потом понимает. Для некоторых оно приходит слишком поздно.
– Ну, значит тебе повезло. Ещё нарожаешь. Но я не понимаю! Вот я, к примеру, чем не годился для этих… эээ…
– Всё. Иди к компу. Я же сказала всё это – за мужем. А из тебя какой муж?
Шлёндра.
– Но я бы со временем…
– Всё. Иди занимайся. "Со временем". У меня свадьба через два месяца.
– Пригласишь?
– Нет.
– Но я, всё-таки…
– Ещё слово – выгоню.
Вскоре мне стало ясно, с кем я связался. Или – во что вляпался. К драгоценностям тянули щупальца два спрута. Причём для одного, который организовал приманку, всё- это так, эпизод, одно из направлений. Для другого, ярким представителем которого был Алик, – одно из основных средств становления. Новый клон. Из крысиных королей. Судя по прослушке, первыми, ну, скажем, авторитетами, лениво интересуются органы. Так, из чистого альтруизма. Типа: "Что там ребятушки поделывают?" У вторых… у вторых был очень интересный звонок. Пересечение с первыми. Нет, не Алик. Эльвира. Вот тебе и простушка. Надо всё же её отыскать.
Надо? Надо сдать бусы, получить свою законную долю и лечь на дно. Когда узнают, что ценности возвращены – успокоятся. Может, подумают о мести, а может, и нет. В конце концов я у них ничего не крал. Или скинуть их этим… авторитетам. Пусть потом дальше грызутся. А мне некогда. Свои проблемы. Свои… Я вспомнил код Тамариного компа, прокрался, вновь открыл страшные фоторгафии. Вырубил. Подошёл к зеркалу, долго рассматривал своё отражение. Скинул рубашку, брюки. Повернулся так и этак. Ну, человек, как человек. Человек же! Мистификация? Тамарка? Зачем?
И потом, я же помню кое-что. И вот эти отметины. Слишком быстро заживает. Или, вот мизинец. Его же отрезали, да? Но вот он. А лапу трёхпалую помнишь? Нет, раздвоение, даже, если кое- что другое припомнить – растроение личности, это симптомчик. Я всё же сошёл с ума.
– Ты с ума сошёл! – ворвалась в комнату Тамара. – Долго думал? Придёт Олег, что скажет?
– Знаешь, мне как-то глубоко до…гм… мне всё равно, что он скажет.
– Мне, мне не всё равно, что он скажет, и что подумает! Господи… А это у тебя откуда? Когда? – она показала на два довольно ещё заметных шрама, – быстро заживающие следы Тамариного ножа на животе. – И вот, – она озабоченно провела пальчиком по шраму напротив сердца.
А! – отмахнулся я. – Одна взбаломошная малолетка искала, где во мне смерть прячется.
– Но… но раньше у тебя ничего такого не было!
– Раньше и у тебя много чего не было, – я вдруг притянул её к себе. Девушка напряглась, явно собираясь оказать активное сопротивление, потом передумала, расслабилась, осталась в моих объятиях.
– У тебя этого не было, – прошептала она. – Я ведь тебя… знаю… видела…
Потом я курил в кресле, а Тамара лежала на той самой шкуре белого медведя, прикрывшись когда-то подаренным мною халатиком.
– Придёт Олег, что скажет? – повторил я заданный ею вопрос.
– Мне это глубоко до…гм… всё равно, – повторила она мой ответ. И потом, он не придёт сегодня. И завтра – тоже. Дела служебные. Переводят на электронные носители книги из институтского фонда. Срочно и сверхсрочно. Круглосуточно.
– Значит, ты волну гнала?
– Немного. Я боялась… этого. Я… я не хотела этого! Но вот видишь… Судьба.
Я всё таки… я всё таки люблю тебя. И… и всё это должно было… именно с тобой.
Он вскочила, подбежала к креслу, устроилась у меня на коленях, заглянула в глаза.
– Теперь ты меня простишь?
– За что?
– За всё. Я ведь… с… Олегом уже… месяц назад заявление подала, – выдавила она.
– Ну, с учётом, что испытательный срок три месяца, я и так догадался.
– Ты тогда… И вот это тоже…,- она вновь провела пальцем по шраму. – А я в это время… подло да?
– Конечно, могли бы и потерпеть.
– Нет! Я просто знала. Если ты вернёшься, то я просто…ну, просто не смогу с Олегом… я же люблю тебя, люблю! Давай сейчас его наберём и скажем, что…
– Лорка, подожди. Ты послушай…
– Я ему просто скажу, чтобы забыл – и всё. И никаких объяснений.
– Я же прошу, послушай.
– Да, милый?
Ну вот, "милый". Это сейчас "милый", а ночью этого миляга припадёт к этой шейке и высосет всю кровь. Да нет. Ерунда. Там – точно не я.
– Ну, я слушаю.
– Я сейчас в такую историю вляпался… Между молотом и наковальней.
– Это с тем арестом?
– Да нет. Это – две банды за одной цацкой гоняются. А цацка – у меня.
– И за это тебя – вот так.
– Да нет. Это – действительно малолетка. Она подумала, что я драк и угробил её маму.
– Какой ещё драк?
– Ну, дракон. Оборотень.
– Виталий, ты что городишь? Это на тебя так секс действует?
– Ай, не шути. При чём здесь секс? Никакого секса не было. И быть не могло. Она сразу ножом в живот. Дважды. А потом – вот сюда. Но знаешь… Что-то есть. Не могу объяснить. Но пару раз чувствовал…
– Да, что-то драконье в тебе действительно есть. Я тоже почувствовала. Иди ко мне, дракон. Потом разберёмся вместе.
"Потом разбираться вместе" не пришлось. Лариска, крепко меня обняв, шептала, что она счастлива, что всё стало на свои места, что она любила и любит одного меня, что всю жизнь бы мучилась с нелюбимым человеком, что просо затмение какое-то было, что… она, улыбаясь, уснула на полуслове. Я очень осторожно выскользнул из восхитительных объятий, пошёл на кухоньку, закурил, привычно стряхивая пепел в маленькую сувенирную пепельницу в виде старинной галоши. В ней сейчас лежал одинокий окурок какой-то дешёвки, и по сердцу сквозанула ревность. Другой вот так же сидел и курил здесь, вот на этом самом месте. " На этом самом". Эту квартирку в своё время купили Лариске, но зарегистрировали не её бабушку её же старики. Меня они на дух не переносили и на новость о нашей планируемой свадьбе сообщили, что, увы, бабуленция совсем слабенькая, и её перевезут сюда. Так что… сам, Виталий, понимаешь, жить вам здесь не придётся. Интересно, а этому Олегу они как, тоже про старушку намекнули? Или они будут жить здесь, готовить на нашей плите, валяться на нашей шкуре белого медведя, вечерами в обнимку выходить на балкон, а когда Лариса уснёт, этот препод будет, вот так, развалившись, покуривать и попивать пивко из холодильника? Благо, кухня маленькая, далеко тянуться не надо. Вот так ррраз! Да ты глянь! И пиво на месте! То есть удобства он оценил. погодь, он ещё не всё оценил, ещё многое впереди. Но постой. Нет, не пиво постой открывать. В мыслях постой. Почему такое эээ сослагательное наклонение. "Будет", "оценит". Лорка же сказала, что с ним порвёт. И… что? Мы поженимся? Хм… А почему нет?
Глава 14
Двенадцать ступенек узкой винтовой лестницы заканчивались массивной, словно от несгораемого шкафа, металлической дверью, сейчас приоткрытой. Меня уже ждали.
Два шкафа, только живых стали по бокам, один задышал сзади в затылок, ещё один быстро и профессионально обыскал.
– Чисто.
– Милости просим. Присаживайтесь.
Я присел и осмотрелся. Какой-то подпольный ночной клуб? Довольно обширное помещение. Освещено сейчас тускло. Но судя по количеству выключенных ламп, здесь может быть и довольно светло. Классический игорный притончик. Стол с рулеткой.
Вон там – игорные столики. Бар, за стойкой которого я сейчас устроился. С той стороны – бугай в прикиде бармена. Интересно, а сдачу он даёт? Судя по всему до десяти он считает с трудом. Рядом, возле меня устроились встретившие меня мордовороты.
– Одну минуту. Мы полюбопытствуем. И вам полезно.
Все они таращились на монитор, где злые, явно уставшие от ночной смены менты выслушивали бармена в верхнего этажа.
– Ушёл. Через чёрный ход ушёл. Вон, через кухню. Этот? Да нет, этот с полуночи.
Уже сюда пришёл никакой. А что делать? Вас вызывать? Других дел у вас нет?
Двое из наряда подошли к столику, подняли за длинные волосы спящего.
– Этот?
– Да нет, – появился в кадре таксист. – Тот поаккуратнее был. Не такой патлатый.
И вообще – не он.
– Что-то ты темнишь, мужик, – отпустил голову пьяницы старлей.
– Да нет… Я же…
– То сигнал тревоги подаёшь, то якобы во Внуково везешь, то здесь оставил.
– Да оставил же! Вот, он же подтверждает!
– Ну, смотри. А этого – забираем. Что-то не нравится он мне.
– Я же говорю, он…
– Закрываемся. Едешь с нами. Торговля спиртным в не установленное время.
– Но… но он же пришёл уже таким. То есть, здесь его только развезло. У меня не пил! У меня всё под замком и опечатано! Всё задокументировано! Пойдёмте, покажу!
Осветился монитор соседней комнатки – явно складской со спиртными напитками.
– Ну, и где же документы? – всё также хмуро поинтересовался старлей.
– Вот! – со смешком протянул несколько купюр лукавый бармен.
– А им? Им что я скажу? – кивнул мент в сторону оставшихся.
– Вот это, – со вздохом протянул взяткодатель ещё одну, по-моему, мою, купюру.
– Ладно. Самопал? – продолжая хмурится, поинтересовался страж порядка, кивая на ящик с коньяком.
– Да нет же! Настоящий. Вот, возьмите. Убедитесь.
– Каждому.
– Понял! – уже складывал в пакет три бутылки коньяка бармен.
– Ладно. Порядок, – процедил сквозь зубы старлей.
– И просьбишка у меня… Не говорите, что этого пьяницу вы из нашего бара.
Плохая реклама. У нас самые лучшая кухня, натуральные вина… кстати возьмите, чисто символически, оцените, – он быстро упаковал ещё один пакет с вином. – А тут такое…
– Сделаем. Пошли.
Наряд выволок пьяницу, разрешили таксисту быть свободным, и верхний бар опустел.
Сидевшие рядом со мной зрители смотрели на всё это с брезгливыми улыбками, как, наверное, смотрят взрослые мужики на порнуху. И интересно и гадко.
– Поделится? – поинтересовался здешний бармен у своих сотоварищей.