Погодин Радий Петрович. Трень - брень

   - Не было у меня рыжих родственников, - с угрозой в голосе сказала бабушка.
   Дворничиха прошептала Ольге:
   - Не обращай внимания. Они, сколько я их помню, все время спорят.
   - Если еще хоть слово про рыжую Марфу, я улечу обратно на Север, прошептала Ольга.
   - Что ты, милая.
   За окном печально и ломко затренькала балалайка.
   - Шурик страдает, - сказала Клаша.
   - Любовь, - улыбнулась Даша.
   - Непутевый - везде непутевый. Даже продавщица - тьфу! - и та на него не смотрит. - Старуха Маша пожевала пирог, возмущенно сверкнула на бабушку глазами. - А я говорю, рыжая Марфа твоя родственница. Она кривого Матвея дочка. А кривой Матвей и твой дед - братья двоюродные.
   - А я говорю, не было у меня рыжих родственников. Матвей был каштановый.
   - Нет, рыжий.
   - А я говорю - каштановый. Не было у меня рыжих родственников и не будет.
   Ольга вскочила из-за стола. Стул в накрахмаленном белом халате упал. Ольга спросила тихо:
   - А я?
   - Что ты? Ты сиди, ешь пирог.
   - А я разве тебе не родственница? - крикнула Ольга, оттолкнула ногой упавший стул и выбежала из комнаты. Громко хлопнула лестничная дверь. Звонок над ней звякнул от неожиданности. Умолкла балалайка. Аркашкин вальс громыхнул нелепым аккордом и затих.
   - Ишь ты, - сказала старуха Маша. - Вся в рыжую Марфу. У тебя, Клаша, еще деверь был рыжий, Варфоломей.
   - Не было деверя! - тихо и угрожающе прошептала бабушка.
   - Как же не было?
   - Не было!..
   - Был!
   Старая дворничиха взяла в зубы нож. Зарычала. И Маша, и Клаша примолкли в испуге. И Маша, и Клаша спросили:
   - Что с тобой, Даша? Ты, никак, спятила?
   КАРТИНА ПЯТАЯ
   На дворе опавшие листья. Их намело с улицы. Они колышутся и тоненько звенят. Ветер обшаривает углы и подвалы, торопит засыпающие деревья.
   Воробьи снова завладели двором, скандалят и скачут.
   Ольга выбежала из парадной. Воробьи разлетелись, как брызги. Со второго этажа во двор спрыгнул Аркашка, схватил Ольгу за руку и потащил ее за каменный цоколь вазы.
   - Прячься, бабушки мчатся!
   Ольга сжалась в комок. Аркашка развалился на скамейке, задрал ногу на ногу и принялся спокойно свистеть песни.
   Старухи высыпали из парадной - Маша за Клашей, Даша за Машей.
   - И не отказывайся. Твой деверь Варфоломей был форменный рыжий.
   - Нет, каштановый... Ольга! - позвала бабушка. - Ольга!
   - Форменный рыжий. Его так и дразнили: Красный Варфоломей. Его кулаки вилами закололи, когда он по продразверстке ходил.
   - Каштановый!
   - Рыжий!
   Дворничиха схватила метлу. Крикнула:
   - Хватит!
   - А я говорю - рыжий.
   - А я говорю - каштановый.
   - А я говорю - хватит!
   Аркашка соскочил со скамейки, встал между старухами.
   - Оттаскайте меня за уши. Кто желает? Ну, оттаскайте меня за уши.
   Старухи опешили.
   - Ольгу не видел? - спросила бабушка.
   - На улицу побежала.
   - Она тебе ничего не говорила?
   - Сейчас вспомню. Ага, сказала, что больше не вернется, больше к вам не придет, потому что утопится.
   - Что?
   - Утопится.
   Ольгина бабушка закачалась.
   - И ты ее не схватил, не остановил за руку?
   - Я не успел. А потом, для чего? Одной рыжей меньше.
   - Ох ты... Ох ты... - сказала Ольгина бабушка и, как слепая, стала шарить рукой, куда бы ей сесть. - Уши оторвать тебе мало. Гений сырой!
   Аркашка подставил ей ухо.
   - Рвите, отрывайте. Я их вазелином смазал. Теперь не ухватите.
   Старухи посадили Ольгину бабушку на скамейку. Маша напустилась на внука:
   - Я тебе что велела? Я тебе велела вальс играть.
   - Оттаскай меня за уши.
   Старуха попыталась это сделать, но скользкие Аркашкины уши тут же выскользнули из ее пальцев.
   - Рвите! Отрывайте! - крикнул Аркашка. - Что, не можете?
   Воробьи на дереве тихо сидели. Они не понимали, что происходит, потому что такого во дворе никогда не бывало. Еще никто не отказывался Аркашке уши нарвать.
   - Оленька, - всхлипывала Ольгина бабушка.
   Дворничиха ее утешала:
   - Ну, не рыдай, Клаша. Ну, не рыдай. Не такая она дурочка, чтобы с жизнью попрощаться.
   - Оленька и пирогов не покушала.
   - В милицию заявить нужно, - сказала старуха Маша. - Непременно. Ее по цвету разыщут... Ты мой вазелин взял? - спросила она Аркашку. - Тебе кто велел?
   Аркашка снова подставил ухо.
   - Тьфу ты, бес. Ну ладно, я найду к тебе другой ключ. Басовый. Я тебе что велела?
   - Я музыку с пеленок ненавижу, - вкрадчиво сказал Аркашка. - Рвите мне уши. Отрывайте. Я слух потеряю. - Он сам взял себя за ухо и сам от себя вырвался.
   - Вот и свихнулся мальчик, - покачала головой дворничиха.
   Воробьи на дереве забеспокоились, принялись обсуждать, что сулит им в дальнейшем такое Аркашкино поведение.
   - Оленька... - Ольгина бабушка вдруг вскочила. - Я тебя отыщу. - Она ринулась в подворотню. - Я тебя из-под воды спасу.
   Старуха Даша устремилась за ней.
   - Куда ты, Клаша?! Ты же плавать не умеешь.
   - Все из-за твоей Марфы, - сказал Аркашка.
   - Господи, воля твоя. Что же я такого сказала? Если Марфа была рыжая, так ведь ее зеленой не назовешь. Уж какая есть. Господи, я ж говорила, что от рыжей Марфы одно несчастье. Недаром я сегодня корову во сне видела. Черную комолую корову... Оленька. Морковочка. Подосиновичек. Рыженькая ты наша... - Старуха побежала догонять подруг.
   Когда она скрылась, Аркашка сказал:
   - Вылазь.
   Ольга вылезла из-за цоколя.
   - Так нельзя. У тебя сердца нет.
   - Целый час про какую-то Марфу говорить можно? - спросил Аркашка. Меня каждый день за уши дергать можно? Уши ведь не для того человеку, чтобы их дергали.
   Ольга села на краешек скамьи.
   - Но ведь они старенькие - бабушки. Их уважать нужно.
   - Бабушки - бич педагогики. Это наш директор сказал на собрании. Наш директор сам старик, он точно знает. - Вдруг Аркашка шлепнул кепкой по скамейке. - Придумал. Давай мы тебя перекрасим.
   - Это зачем?
   - Тогда тебя никто не будет рыжей дразнить.
   - Пусть лучше дразнят. Я останусь как есть. А зачем это ты обо мне заботишься? Ты ненавидишь рыжих.
   Аркашка снова сел. Вздохнул тяжело-тяжело.
   - Я переменил взгляды. Слышишь, давай мы тебя перекрасим. Ты ведь в душе будешь знать, что ты рыжая, а другие не будут.
   - Зачем? Пусть знают... Мне эту Марфу жалко. Она, наверно, красивая была и несчастная.
   - Ты тоже красивая, - сказал Аркашка. Он застеснялся своих слов и, наверно, поэтому рассердился. - Не хочешь перекрашиваться? Как хочешь. Пусть тебе говорят: "Рыжий бес, куда полез?" Пусть кричат: "На рыжих облава!" - Аркашка прокричал эту фразу, после чего добавил: - Рыжая ведьма.
   Ольга вскочила.
   - Опять? Это ты зачем же опять?
   - Я же не дразню тебя. Я просто напоминаю и предупреждаю: "Рыжая карга. Рыжая нахалка. Черный рыжего спросил: "Где ты бороду красил?" Рыжий мерин, куда бегал?"
   - Замолчи! - Ольга двинулась на Аркашку с кулаками.
   - Что ты? Что ты наскакиваешь? - Аркашка прикрылся. - Я же просто говорю, как тебя будут дразнить, если ты не перекрасишься. "Рыжий, да красный - человек опасный. С рыжим дружбу не води, с рыжим в лес не ходи". Рыжуха.
   - Я тебя убью.
   - "Рыжих и во святых нету".
   - Я тебя в самом деле убью.
   - "Рыжий вор украл топор".
   Ольга бросилась на Аркашку. Но он упал на землю и спрятался под скамейку.
   - Какая рыжесть, - сказал он оттуда.
   Ольга полезла было за ним, но Аркашка отбежал на четвереньках к вазе.
   - Иди сюда, я тебе покажу что-то, - позвал он. - Отвалил каменную плиту от цоколя. Открыл тайник. Аркашка вытащил оттуда толстую пачку растрепанных книжек. - Вот. Детективы и другие ценные книги. Конан-Дойль. "Лига красноголовых". "Инесса, рыжий дьявол". А вот еще заграничный автор: "В когтях Барбароссы". Барбаросса - рыжебородый пират, гроза Средиземного моря. Мне эти книжки дома читать не разрешают. Дома я читаю по специальной программе. Только классику и биографии великих людей. Бабушка настаивает. Кстати, у классиков тоже рыжие навалом - и почти все как есть злодеи.
   - Разорви эти книги.
   - Скажешь! Книга - друг человека.
   - Собака - друг человека.
   - Книжки тоже. Всему хорошему в нас мы обязаны книгам. Видала, какие растрепанные? Их уже, наверно, миллион людей прочитали. Я их берегу, подклеиваю. Кстати, в "Трех мушкетерах" миледи - рыжая. - Аркашка хихикнул, запустил обе руки в свою надерганную челку. - Я иногда читаю и задумываюсь. Что мешает людям спокойно жить? Все говорят: подлецы мешают. И в книжках тоже. Какой-нибудь подлец всем кровь портит. Тысячи людей его ищут, не могут найти: он - как блоха в темноте. Я, значит, задумался: кто же эти подлецы все-таки? Как бы их сразу узнавать, ну, как лошадь или кошку, уже при рождении. Родился подлец - сразу на него карточку заводить спецучета и глаз с него не спускать. - Аркашка посмотрел на Ольгу с опаской.
   - А ведь действительно, - сказала Ольга. - Подлецы, подлецы, кто же они по природе? Откуда берутся?
   Аркашка вытащил из тайника еще пачку книжек, поновее.
   - Про шпионов, "Волчье логово". Здесь рыжих штук двадцать. Все самые кровососы фашисты - рыжие. Русский изменник, в прошлом вор, - рыжий. Шпион-диверсант тоже рыжий. Хочешь, дам почитать? Не оторвешься.
   - Не хочу.
   - А вот эту хочешь? "Оливы, оливы". Про нашего разведчика в Италии, во время войны.
   Ольгой овладело беспокойство, она напряглась вся.
   - В ней тоже есть... эти?
   - Полно, - грустно сказал Аркашка. - Фашистский фельдфебель, женщина-предательница и целый взвод карателей. Этот взвод так и назывался - "Рыжая банда".
   - Значит, ты думаешь... Значит, вот ты как думаешь!
   - Ну да, а как же мне было иначе думать? Если в книжках как подлец, так обязательно рыжий. Я даже рацпредложение написал: если все рыжие подлецы, то почему милиции не переловить их всех и не упрятать куда-нибудь подальше? Я это сочинение дяде Шуре отдал, который разнимал нас. Он всех знает, даже главного комиссара милиции.
   - Ну и что?
   Аркашка посмотрел на Ольгу, хмыкнул.
   - Он тоже спросил: "Ну и что?" А я ему афоризм: "Я мыслю, - значит, живу". А он говорит: "Не тем местом мыслишь". Взял с меня слово, что буду молчать до гроба жизни, потом снял с себя ремень, а с меня снял штаны. - В этом месте повествования Аркашка хлюпнул носом и возмущенно бровями двинул. - Еще лупит, да еще и приговаривает: "Мелкие мысли назойливее насекомых. К тому же от них труднее избавиться. Избавляйся и меня за помощь благодари". А потом говорит: "Если живешь, научись мыслить шире". А еще родной дядя. Я два дня не мог за роялем сидеть. Мне еще и от бабушки попало за то, что плохо играл. Короче, мы друг друга не поняли. Короче, я решил действовать самостоятельно... Ты была первая.
   - Но это же хамство, - сказала Ольга.
   - Что хамство?
   - Хамство так думать. И эти книжки хамские.
   Они помолчали оба, в грусти и в недоумении. Аркашка еще посопел вдобавок, потер свои горемычные уши.
   - Зачем ты уехала с Севера? Там тебя, наверное, меньше дразнили.
   - Одинаково. Просто там меньше народу. А уехала потому, что в школу. Где мы раньше жили, там школа была, там большой поселок. Сейчас моих папу и маму перевели в океан. А мне либо на Диксон, в интернат, либо сюда, к бабушке. Мы решили - пусть я лучше сюда поеду.
   Они опять помолчали.
   Воробьи, видя такое дело, взялись за охоту. Ведь как ни говори, свой желудок гораздо требовательнее чужого горя. Пустились мух ловить. Роскошные осенние мухи гудели и нахально кусались.
   Аркашка поймал одну муху с выпученными глазами, оторвал ей крылья.
   - Мухи гады! Мухи гадят! Мухи мучают людей! - пропел он.
   Ольга подняла опавший лист, разгладила его на колене.
   - Почему опавшие листья никто не называет падалью?
   - Они красивые.
   - Но ведь они тоже рыжие.
   Аркашка задумался.
   - Ха, - сказал он. - Осенью все листья рыжие. Все, понимаешь? Если бы все люди были рыжими, никто бы на тебя и внимания не обратил. Стань как все и живи себе преспокойно. Слушай, давай мы все-таки тебя перекрасим.
   - Чтобы перекраситься, в парикмахерскую идти нужно.
   - В парикмахерской не перекрасят. Ты еще несовершеннолетняя. Тебе сколько?
   - Двенадцать.
   - Прогонят.
   - А как же тогда?
   Аркашка подумал. Когда он думал, то втягивал голову в плечи. И чем крепче думал, тем глубже втягивал голову, словно старался плечами заслонить свои горемычные уши.
   - У нас в квартире одна тетка живет, Зоя Борисовна. У нее всяких красок навалом. Я у нее стяну что-нибудь подходящее. Тебе какой цвет?
   - Лучше бы черный, - сказала Ольга.
   Аркашка помчался домой.
   Ольга взяла книжку из Аркашкиного тайника, развернула. Стала читать:
   "Велик ваш грех перед господом нашим. Мерзкие отродья дьявола бродят по нашей планете, оскверняя образ божий, по которому он создал нас с вами. Я, ребята, имею в виду рыжих. Разве этот богомерзкий цвет волос был у наших прародителей, некогда изгнанных из рая? Нет, и тысячу раз нет! Рыжий цвет пошел от дьяволицы Лилит..."
   Ольга застонала, рванула себя за волосы.
   - За что? - сказала она. Сгребла книжки в охапку и запихала их обратно в тайник, словно в печку. И привалила камнем.
   Прибежал Аркашка с красивой черно-белой коробкой в руках.
   - Будешь как Кармен. Вот. "Суппергаммалонель" черный, - прочитал он надпись на коробке. - Подкраска для волос. Дает черный глубокий цвет с блеском. Нетоксична. Укрепляет корни волос. Придает волосам пышность. Одновременно является средством от облысения. Особо рекомендуется при раннем поседении. Подкраска легко смывается".
   Ольга взяла коробку.
   - "Нашей фирмой выпускается "Суппергаммалонель" всех цветов и всех существующих в природе оттенков. Тем самым фирма пытается разрешить большую гуманистическую проблему - цвет и настроение, цвет и жизненный тонус, цвет и работоспособность..."
   - Ты способ употребления читай, - подсказал ей Аркашка и сам принялся читать: - "Подкраска наносится на влажные, чисто промытые волосы нанизанным на расческу кусочком ваты. Волосы красятся по частям, прядь за прядью, до полного их потемнения". Айда в прачечную. Там вода есть нагретая. Там и свитер скинешь, чтобы не замарать.
   - Подкраска легко смывается, - сказала Ольга.
   - Ничего. Я с Зоей Борисовной поговорю, она тебя навсегда перекрасит.
   Ольга села, стиснула каменную скамейку пальцами.
   - Навсегда? И тогда мне всю жизнь придется лгать?
   Аркашка потянул ее за рукав.
   - Брось. Чего ты задумываешься?..
   Ольга вяло пошла за ним.
   Воробьи бросили мух ловить, уселись на нижние ветки и нахохлились.
   Из кустов вышел шут с балалайкой.
   Трень-брень.
   - Я пришел извиниться. Может быть, сегодня в театре присутствуют химики, парфюмеры и парикмахеры. Может быть, они скажут, что нет такой замечательной черной подкраски для волос, что покамест ее не придумали. Я напомню: история эта началась неизвестно когда и, наверно, не скоро закончится. Представьте, что действие моего рассказа происходит в том, будущем году, когда черная краска "Суппергаммалонель" уже изобретена и уже продается во всех киосках, как нынче продаются спички. Хотя мне очень желательно, чтобы такой рассказ в том, будущем году был невозможен. Надеюсь, благородные юные зрители, досточтимые пионеры, простят мне такое вольное передвижение во времени.
   Шут ударил по струнам своей балалайки.
   Вошел к парикмахеру, сказал - спокойный:
   "Будьте добры, причешите мне уши".
   Гладкий парикмахер сразу стал хвойный,
   Лицо вытянулось, как у груши.
   "СУМАСШЕДШИЙ!
   РЫЖИЙ!"
   Запрыгали слова.
   Ругань металась от писка до писка.
   И до-о-о-олго
   Хихикала чья-то голова,
   Выдергиваясь из толпы, как старая редиска*.
   _______________
   * В. М а я к о в с к и й. "Ничего не понимают".
   Двор зашумел контрабасовым голосом. Из подворотни появилась старуха Маша.
   - Милиция знает дело. Милиция уже по всему городу рыщет. Найдут. Тем более что она такая заметная. - Старуха Маша увидела на скамейке Аркашкину кепку. Взяла ее в руки и принялась по сторонам озираться.
   Пошарила за кустами, обошла вокруг вазы, в вазу заглянула. Встала на скамейку, посмотрела на дерево - может быть, ее внук в ветках спрятался.
   - Он же не воробей, - сказал ей шут с балалайкой.
   - Воробей не воробей, а он еще шустрее воробья. У меня от него каждый день седых волос прибавляется. - Старуха слезла со скамейки, недовольно глянула на шута. - Опять со своей трынкалкой?
   Шут струны погладил. Они тихонько запели.
   - Брось свою трынкалку, - строго сказала старуха Маша. - Культурный человек с балалайкой ходить постесняется.
   Шут поиграл немного "Наш паровоз летит вперед...".
   - Тьфу на тебя. Была бы жива твоя мать, она бы глаза со слезами выплакала. Я тебя вырастила с Дашей и Клашей. А ты кем стал? Шутом, прости господи.
   Шут ударил по струнам. Струны крикнули.
   - Шурка, - прошипела старуха, - я у тебя сейчас эту балалайку схвачу да как тебе по башке-то трахну... Из-за ней, из-за балалайки, ты холостой. Какая приличная девица на тебя с балалайкой поглядит?
   - Не отвлекайтесь, тетя Маша, - сказал ей шут (дядя Шура).
   Из прачечной вышли Аркашка и Ольга. Ольга - черноволосая. Ольга пышноволосая. Аркашка вокруг нее вьется.
   - Законно. Кармен - как две капли.
   Ольга взяла у него зеркало, принялась волосы поправлять. Лицо у нее спокойное, как вода в тазу, и не понять, нравятся ей черные волосы или не нравятся.
   Старуха выскочила на середину двора.
   - Где ты был? - грозно спросила она у Аркашки.
   - Там.
   - Где это - там?
   - Ну там, в прачечной.
   - А это кто?
   - Ну, девчонка из нашего класса. Пришла, чтобы я ей объяснил уроки.
   - Ты ей уроки в прачечной объяснял? Что же это за уроки, скажите на милость?
   - Обыкновенные. Из двух труб вытекает вода...
   - За рояль!
   Скользкие Аркашкины уши выскользнули из старухиных пальцев. Аркашка нырнул в парадную.
   - За рояль! - Старуха Маша, как поршень, вошла вслед за ним.
   Тень опустилась на двор. Все во дворе замерло, будто гром сейчас грянет - огнем опалит. Двор зашумел грустно и жалобно. Из подворотни повеяло холодом.
   Ольга уходила, оглядываясь, словно прощалась. Но из подворотни навстречу ей появился Аркашка. Как он из парадной вылез, только ему известно. Недаром мальчишки знают дома лучше строителей и управхозов.
   - Не робей, - сказал он. - Дело обыкновенное.
   - Я улечу. Принеси мне, пожалуйста, мой портфель. Там у меня деньги и документы. Денег мне до Архангельска хватит. Дальше меня знакомые летчики довезут через Амдерму.
   - Я, может, тоже с тобой улечу. Папа по морям плавает, мама в командировке. Пускай сама сидит со своим роялем. Жди меня в охотничьем магазине на соседней улице. Если магазин закрыт или мало ли что, жди меня в парке. Там парк рядом.
   Парадная чмокнула, словно из бутылки пробку вытянули. Во двор выскочила Аркашкина бабушка.
   - Беги, Ольга. Жди, где условились.
   Аркашка попытался проскочить у бабушки под рукой. Она схватила его за ворот и торжествующе крикнула:
   - За рояль!
   Когда ее крик замолк, шут (дядя Шура) тронул струны своей балалайки.
   - Кстати о музыке, - сказал он. - Нас было трое в этом дворе. Мой старший брат, Матвей, ныне Аркашкин отец. Мой средний брат, Николай, и я, ныне шут. Мы все трое играли на балалайках. Мы выходили во двор, садились на эту скамейку - и со всех сторон отворялись окна, соседи слушали нас, заказывали свои любимые песни.
   Шут сыграл старинную песню. Двор, припомнив мелодию, начал вторить ему. Забубнили подвалы, затрубили водосточные трубы, чердаки загудели, словно фаготы.
   - Тогда мы были мальчишками. - Шут улыбнулся и еще поиграл немножко. Теперь он играл что-то очень печальное. - Но тете Маше показалось, что мы разбазариваем свои таланты, растрачиваем их не на том инструменте. Балалайку тетя Маша считает сувениром - и только, горькой памятью нашего прошлого, чем-то вроде лаптей.
   Она повела нас в Дом культуры работников просвещения. Старшего зачислила в класс органа, среднего определила учиться на арфе, меня записали в класс скрипки.
   Больше не открывались окна квартир. Музыка ушла со двора.
   Через месяц мы перестали ходить в Дом культуры работников просвещения.
   С тех пор тетя Маша нас всех немножечко ненавидит. Тетя Маша человек открытый. "Мне эта песня не нравится - стало быть, песня плохая", говорит тетя Маша.
   "Мне эта сказка не нравится - значит, в печку ее", - говорит тетя Маша.
   "Мне эта рожа не нравится..." - и так далее.
   - Да здравствует тетя Маша!
   Тетя Маша - закон!
   Тетя Маша - судья.
   Тетя Маша - венец созданья. Посторонитесь вы, не похожие на нее!
   Шут поклонился:
   - Антракт.
   Д Е Й С Т В И Е В Т О Р О Е
   Когда солдат сражен ядром, его
   лохмотья приобретают величие царского
   пурпура.
   Г. Д. Т о р о
   КАРТИНА ШЕСТАЯ
   В магазине "Охота" торгуют хитроумными патентованными приспособлениями, искусственными приманками и острым металлом. В рыболовной стороне товар пестрый, но мелкий. В охотничьей - товар солидный. Матовый блеск ружей внушает почтение.
   Возле прилавка покупатели: шут с балалайкой, шофер такси, Боба, Тимоша и еще охотник.
   Охотник был поистине шикарен, одетый в кожаные болотные сапоги, кожаную куртку, парусиновые штаны с молниями, с кинжалом и патронташем на поясе, с ружьем в чехле. На голове у него - старенькая поблекшая тюбетейка.
   Шут (дядя Шура) разглядывал рыболовный товар. Из десяти его взглядов восемь приходилось на продавщицу. Она это чувствовала, то и дело поправляла рыжие, красиво прибранные волосы, а также яркий шарфик на шее. Глаза у продавщицы были голубого ясного цвета.
   Боба и Тимоша самозабвенно врали:
   - Лучшие в мире черви. Высший люкс. Экстра. Смотрите, как вьются. Смотрите, какие они жирные, как поросята.
   - Купите червей. На таких кто хочешь заберет, хоть судак, хоть сом.
   - Я уже взял на двугривенный, - сказал им таксист, - не мелькайте перед глазами. - Таксист уставился на продавщицу. - Какие у вас глаза. Хороший у вас магазин, самый прекрасный, по существу... у вас все есть для души.
   - Даже черви, - ответила ему продавщица. - Правда, это уже частный сектор, но тем не менее. - Продавщица смотрела на покупателей, как на больных детей, которым обязательно и сию же минуту дай погладить живого слона.
   Тимоша встряхнул банку с товаром.
   - Дяденька, купите червей. Уже немного осталось.
   - Я ловлю на блесну, - сказал шут с балалайкой.
   - А вы на блесну червяка насадите - знаете, как клюнет!
   - Я еще не выбрал блесну.
   Таксист посмотрел на него исподлобья.
   - Вы уже который день выбираете.
   - Извините, - сказал шут. - Клянусь вам, я не хотел этого.
   - Чего - этого? - насторожился таксист.
   - Того, о чем вы сказали.
   Шофер покрутил пальцами возле виска, снова повернулся к продавщице, показал рукой на полки с товарами.
   - Прекрасно для глаз. Так бы и забрал все это домой. Имею в виду вместе с вами.
   Продавщица ему улыбнулась.
   - Дяденька, купите червей. Резвые, черти.
   - На любую рыбу. Универсалы. Скоростники.
   - Не занимаюсь, - сказал мальчишкам шикарный охотник. - Рыбная ловля не для меня. Рыбная ловля - занятие для глухонемых.
   Шофер покрылся пятнами по лицу.
   - Что вы сказали?
   - Я сказал: рыбная ловля - занятие для глухонемых.
   - Да вы имеете представление?!
   - Граждане, поступила новинка... - Продавщица поспешно достала новинку в коробочке. - Полюбуйтесь...
   Таксист набрал воздуху в широкие громкие ноздри.
   - Кровопускатель. Лесной гангстер. Болотный пират!
   - Вы только взгляните, - попросила его продавщица.
   - Беру... - Таксист спрятал новинку в карман и, заведя глаза ввысь, произнес: - Если бы рыба клевала на яблоки, рыбаки бы всю землю яблонями засадили.
   - А она не клюет, - ласково пробасил охотник.
   Рыбак грозно скрипнул зубами, но выдержка в нем была, недаром он работал в такси.
   - А бедные пташки плачут, - сказал он голосом мягким, как вазелин. Бедные птенчики, несчастные сиротки. Кто ихнюю маму убил?
   Продавщица нервно поправила шарфик.
   - Граждане, обратите внимание. Блесна "Удача". Для мутной и полупрозрачной воды. - В ее руке блеснуло нечто золотое с красными перьями.
   Рыбак схватил блесну вместе с ее рукой.
   - Беру!
   Продавщица спросила шута (дядю Шуру):
   - А вы не хотите взглянуть?
   - Я смотрю, - сказал шут. - Мне очень нравится.
   - Тогда чего же вы ждете?
   - Не торопить события, ждать - вот мой удел.
   - И на эту не клюнет, - сказал рыбаку охотник.
   Таксист мощно задвигал локтями.
   - Я еще с вами договорю. Вы... вы медведь...
   - Кстати о медведях... - Охотник придвинулся к шуту (дяде Шуре).
   На улице нетерпеливо и нервно загудела машина.
   - Кто там сигнал трогает? Руки переломаю! - крикнул таксист. И тут же улыбнулся продавщице, и тут же сказал с печальной надеждой: - Извините, работа.
   - Рубль двадцать. За две блесны, - улыбнулась ему продавщица.
   Таксист отсчитал деньги.
   - Какие вечера у реки. Какие бывают ночи! Соловей мой, соловей...
   На улице снова загудело.
   - Ноги повыдергиваю! - заревел таксист и выскочил на улицу.
   Когда дверь захлопнулась и в магазине установилась мирная тишина, охотник тронул дядю Шуру за локоть.
   - Кстати о медведях, - сказал он загадочным басом.
   Продавщица спрятала деньги в кассу.
   - Трудно, - сказала она.
   - Что трудно?
   - Трудно быть продавщицей. - Она сунула карандаш за ухо, руки потерла и заговорила чужим, скрюченным голосом: - Продавщица - это артистка. Ее дело - продать залежалый товар. - И добавила уже своим голосом: Артисткой быть тоже трудно. Когда я торгую, мне говорят: "Вы продавщица и не стройте из себя Дездемону". Когда я играю в самодеятельности, мне говорят: "Вы Дездемона - позабудьте, что вы продавщица". Видимо, артистам и продавцам многое следует забывать.