Страница:
-- Это? - сказала Наталья и вздохнула в третий раз и неуверенно покачнулась. - Это Марат... Это и судьба моя, и болезнь моя, и все... Да... Я ж сейчас на рынке торгую. Сумками, обувью... Нужны будут, приходи. У меня товар хороший... Да... - она тяжело задумалась. - Все молодые тогда были, хорошенькие... А потом пошло... Я, знаешь, чем только не торговала... И в Польшу ездила, и в Турцию, и товар возила... Сейчас хоть не вожу, на месте торгую... А ты как? Ты кто?
-- Я-то, - сказал Максим задумчиво. - Я, пожалуй что, бизнесом занимаюсь, так сказать можно. Я бизнесмен.
-- Биз-нес-мен? - произнесла Наталья по слогам и сделала какую-то гримасу, так, что лицо ее расплылось, как игрушка-трансформер, и стало подобным чему-то морскому, кальмаристому, и так же пошло слегка пятнами. - Это хорошо... Это вы все так говорите. А что ты умеешь, бизнесмен? Ушами умеешь шевелить? А язык в трубочку сворачивать? А иголкой щеку протыкать? Вот видишь. Дерьмо ты, а не бизнесмен, - сказала она благодушно. - Ничего ты не умеешь. Я и сама-то ничего не умею. Только шишек мне жизнь набила, а умений-то, знаешь, никаких и нет. Только чужие деньги считать, да чужим же отдавать... Маринка тоже вот... ну, ты с ней поговоришь...
Максим хладнокровно смирился с приговором. Не обижаться же, в самом деле.
-- А в Борькиной квартире, я смотрю, сейчас какие-то алканы, что ли, живут? - спросил он. - Там Вася какой-то...
-- Да уж, - усмехнулась Наталья. - Повезло девке. Представляешь, она за эту тварь замуж вышла, да еще и в квартире его прописала. То есть от него вообще никуда теперь не денешься, только разве если сдохнет под забором, да ведь не дождешься, такие век живут. Жену, детей в гроб вгонит, а сам всех переживет. Вот так вот. Бедная девка... Но сама во всем виновата, характера нет никакого...
Она поставила перед Максимом чашку и блюдо с печеньем.
-- Сама вчера пекла, - сказала она гордо, и Максиму сразу подумалось, что она предпочла бы накормить кого-то другого. - С джемом. Ты попробуй...
-- А их кого туда вселили? - спросил он, послушно ломая печенье.
-- Вселили семью, - сказала Наталья, тяжело приземлившись задом на табуретку. Крепкие у нее табуретки... - Мать, отец, бабка и дочка эта вот, Ларка. Семья нормальная, ничего не могу сказать, хорошие люди. Но знаешь... - она закатила глаза. - Неправедно нажитое счастья не приносит. Я об этом всегда вспоминаю. Как начнешь думать, этот хапнул, этот украл... А потом как вспомнишь, так и подумаешь: чему завидовать? Всех бог накажет... Не на самом, так на детях...
Она, не поднимаясь, сняла с плиты чайник и налила в чашку кипятка. Чай был ароматный, душистый. Не иначе, как чаем она тоже раньше торговала, знала, какой лучше.
-- За что же накажет? - спросил Максим.
-- Их-то точно не за что, - сказала Наталья. - Не они ж виноваты... Очередники. Кто их тогда спрашивал? Куда поселили, туда и поехали... Может, покрепче чего хочешь? По рюмочке?..
Максим вспомнил свое твердое желание попасть сегодня домой.
-- Нет, - сказал он уверенно. - Спасибо, я зашитый, - от него наверняка пахло пивом, но ему показалось, что так убедительней.
-- Ну вот, - продолжала Наталья, как показалось Максиму, с легким разочарованием. - Отец у них года через два умер - инфаркт. Потом бабку парализовало... Потом мать умерла, надорвалась... Рак у нее был... Тяжело она умирала, ох...- Наталья отмахнулась, отгоняя воспоминания. - И осталась эта Ларка, да бабка парализованная. А в ней ничего, ни твердости, ни умений, ничего. Хоть веревки из нее вяжи. Растерялась... Тут и набежал на нее этот Вася, она ж даже отказать, я думаю, не умела никому. Так и вот... Я уж не знаю, отчего у них бабка-то померла, может, от болезни, а может, и голодом заморили. Ларку-то эту ж кормили как птенчика, в ротик кусочки совали. Она ж, поди, и не знала, что булки не на деревьях растут... Это не Маринка... ух, вот уж эта-то не пропадет... - она снова что-то вспомнила, и на лице у нее отразилась какая-то игра. - Знаешь Маринку-то, в общем. А, человек сам себе наибольший враг, злее врага нету... Ей уж все говорили: Ларка, ну не прописывай ты его, хочешь, пусть живет, черти с ним, только руки себе не связывай... Как же! Она порядочная, ей замуж надо... Я считаю, за то, что Борьку обидели, им это все, пусть не сами, но бог все видит...
Она чуть пригорюнилась и громко отхлебнула чаю.
-- Чем же они его обидели? - сказал Максим.
-- Как чем? - Наталья поставила чашку и рукой медленно разгладила клеенку на столе. - Квартиры лишили... Приехал он тогда, сам от ветра шатается, а в квартире чужие люди... И попробуй докажи кому, в суд только подавать, а у него, кажется, и с документами проблемы были...
Максиму показалось, что у него потемнело в глазах. Кажется, он даже пролил чай, но вовсе не заметил, что пролил. Пьяница чертова, подумал он со злобой. Несет всякую пургу... Меня ж так кондратий хватит...
-- Когда приехал? - спросил он и добавил по слогам, пытаясь разобраться в путанице: - Борька. Борька Додонов, - Он даже попробовал показать на пальцах, о ком он говорит. - Они с родителями в аварию попали, на машине разбились, когда на юг ездили. Погибли все.
-- Что ж ты его хоронишь, - возмущенно сказала Наталья, поднимая голову и глядя на него мутными непонимающими глазами. - Родители у него погибли, да. А он живой остался.
-- Борька?!!
-- Борька, - подтвердила Наталья удивленно. - А ты не знал? Ничего себе!.. Хороши ж вы друзья были! - она усмехнулась. - Борька... Он через год вернулся, весь по кусочкам собранный. Больной. Без документов. Ты неужели не знал?.. Что ж вы тогда делали?..
-- Не помню... - пробормотал Максим, судорожно вспоминая, что же они тогда делали. - Учились... Бизнес начинали... Борька?.. Вы ничего не путаете?.. Борька!..
-- Что мне путать, я не беспамятная, - сказала Наталья обиженно. - Он приехал тогда. Весной. В квартире чужие люди. Не пустили его даже. Ничего, говорят, не знаем. Мы говорим: Борька, в суд надо подавать. Мы все поможем, свидетелями будем. Он говорит: я больной, мне в больницу надо... А тут началось: советская власть закончилась, зарплату не платили... Я его с тех пор и не видела... Может, уехал куда... Вот этой Ларке и аукнулось за Борьку-то, я так считаю...
-- Я позвоню... - сбиваясь, проговорил Максим. - Где телефон... - он вспомнил, что телефон в кармане. - Вот телефон... - телефон оказался выключенным, аккумулятор разрядился. - Дай я позвоню!.. - он чуть не взвыл.
-- Пожалуйста, - сказала Наталья удивленно. - Вон трубка, на подоконнике.
И она спокойно пододвинула к себе сахарницу.
Максим нашарил трубку, чуть не уронил ее на пол, и тут же обнаружил, что не может набрать номер. Руки дрожали, кому набирать, он не соображал, и ни одного телефона из собственной памяти извлечь не мог, так как всегда полагался на встроенную телефонную. Наконец он вспомнил мобильный Сергея и, трясясь, набрал номер - со второго раза. Наталья тем временем помешивала ложечкой в чашке и с удовольствием наблюдала за бесплатным цирком.
-- Ты не волнуйся, - приговаривала она, кривя уголок рта. - Что ж ты так волнуешься? От этих нервов все болезни. Переволновался - инфаркт, переволновался - инфаркт...
И она даже улыбнулась, растянув губы, словно вообразила что-то приятное.
Нужный номер, наконец, набрался.
- Алло! Серега! - истошно завопил в трубку Максим, в то время как в один голос с ним на другом конце провода так же истошно завопили: -Маакс!
Максим чуть не выпустил из пальцев трубку - от волнения, которое доставляло такое удовлетворение снова отхлебнувшей со вкусом чаю и наблюдавшей за ним Наталье.
-- Макс! - орал Сергей. - Ты где лазаешь? До тебя, блин, не дозвонишься! Нашли мы его! Нашли!
-- Кого нашли?... - в ужасе выдавил Максим.
-- Кого нашли, блин, ну кого искали, того нашли! Ты бухой там, что ли? Толяна! А ты кого там ищешь, забыл уже, что ли? Вот, блин, посылай к бабам...
-- Где он? - спросил Максим.
-- Да здесь, живой-здоровый, целенький. Что на голову больной, так уж с этим ничего не сделаешь, это от природы... У экстрасенса нашли, он там свечки жжет, псалмы поет какие-то, три дня не мылся, козлом пахнет... В общем, все как всегда. Давай, снимайся с поста, мы сейчас в баню поедем, ты тоже подтягивайся...
-- Подожди! - крикнул Максим. - Он далеко там?
-- Да здесь. Рядом.
И словно в подтверждение этих слов раздалось какое-то негромкое фоновое бормотание - то ли речитатив, то ли вправду пение.
-- Подожди! - крикнул Максим. - Ты спроси у него: где он Борьку видел? Слышишь? Сейчас спроси: где видел?
-- Ты тоже, что ль, двинулся? В пьяном кошмаре, где еще.
-- Спроси!
В трубке недоуменно хмыкнули, а фоновое бормотание усилилось, и Максиму явно послышалось, что кто-то тянет "Боже, царя храни...". Он потряс головой, пытаясь восстановить сознание в его нормальном виде.
-- На Динамо, - наконец сказал Сергей.
Максим сплюнул от разочарования.
-- Знаю, помню, что на Динамо. Где?
-- Где, Толян?.. А... На углу, говорит, где заезд на Театральную аллею... А ты чего, Макс? Нарыл чего?
Фоновое бормотание перешло в громовой хохот, который утопил последние Сергеевы слова.
-- Езжайте в баню, - сказал Максим, досадливо поморщившись. Имей дело с пьяными придурками... - Я потом подъеду.
-- А ты куда сейчас? Домой?
-- Подъеду, говорю! До связи.
-- Домой?.. Скажи, домой?..
Максим на середине фразы нажал кнопку отключения, швырнул трубку на подоконник и заметался по кухне, хлопая себя по карманам.
-- Да сядь ты! - рявкнула Наталья, разводя в изумлении руками. - Что ж шебутной-то такой... Посуду поломаешь, сядь!
Максим послушно сел.
-- Чаю выпей, - подсказала Наталья. - Охолонь. Чего метаться, уж пятнадцать лет прошло. Тут метайся, не метайся...
-- Телефон, - сказал Максим отрывисто. - Есть зарядка?
-- Есть какая-то... Только у меня ж от своего...
Зарядка оказалась нужного типа, и к Максимову телефону подошла. Пока Максим ожесточенно наблюдал, как бегают по экрану квадратики индикации аккумулятора, Наталья то ли насмешливо, то ли горько, стряхивая широкой опухшей ладонью крошки со стола, приговаривала:
-- Разволновался... Чего сейчас-то суетиться... Теперь уж не найдете вы его... Что ты хочешь... пятнадцать лет. Тут человеку недели хватит, чтоб с концами сгинуть, а ты сейчас спохватился... Нет, - она недоверчиво покачала головой. - Не найдете.
-- Как бы он нас не нашел... - пробормотал Максим. - Вот это, может, хуже будет...
Как только на аккумуляторе застыл один квадратик, свидетельствующий о том, что хотя бы в течение вечера телефон будет живой, Максим выдернул шнур и стал на бегу прощаться. Выскочив на темную лестницу, он понесся вниз, и этажом ниже чуть не сбил женщину с мусорным ведром в руке.
-- Ай! - коротко завизжала женщина в голос.
-- Извините... - пробормотал Максим. - Я случайно...
-- С ума сошел, - сказала женщина удивленно.
Максим понесся дальше и, уже оказавшись на улице, последовательно понял три вещи.
Во-первых, этой чуть не сшибленной женщиной на темной лестнице была Марина, которую он так упорно и безуспешно искал все три дня.
Во-вторых, она его сразу узнала.
В третьих, она ничуть не удивилась.
Максим было приостановился и чуть было не повернул назад, но тут же решил, что уже не имеет смысла, все понятно, и Марина ему уже больше не нужна.
В голове у него был такой сумбур, что она сам не помнил, как он добрался до станции Динамо. Кажется, он лез напролом в маршрутку, и какая-то тетка в джинсовой кепке орала ему дурным голосом: "Ой, пироги! Ой, на пироги сел! Да куда ж ты такой боров!..". Сейчас он обнаружил, что, наконец, ему вспомнился Борька, так вспомнился, что Максим не мог отогнать эти воспоминания всю дорогу. Пока он ехал в метро, перед ним мысленно чередой проходили события тех лет. Что же они делали тогда?.. Сперва все было как игра... торговали китайской электроникой... потом компьютерами... компьютерами тогда не торговал только ленивый... тогда вообще все торговали всем... Потом провал...черный год... потом они нашли учредителей, а учредители нашли их... тут неизвестно еще, кто кого нашел... Потом два года - продукты, вагонами, это было золотое дно, тогда и красть можно было тоже вагонами... Опомнился он, уже выйдя из дверей на улицу. Ступенчатая площадь перед станцией пустовала, матча сегодня не было, не было и раскрашенных и обвитых шарфами болельщиков, не было милиции, ни конной, ни пешей, только один наряд лениво бдел рядом с ларьком, высматривая приезжих. Максим спустился вниз, к Ленинградскому проспекту, забитому машинами и, исследуя местность на предмет лавочки или чего-нибудь, на что можно присесть, перешел улицу и оказался на троллейбусной остановке в сквере. Темнело. За спиной, сквозь листву деревьев, в призрачной подсветке, дымились узорчатые стены Петровского замка. Вокруг противно мигали лампочки: мигала гирлянда, окаймляющая крышу палатки у метро, мигала вывеска ювелирного на другой стороне проспекта, мигало что-то, рекламирующее замки и двери. Машины, слепя, ехали сплошным потоком, разгонялись сразу же от светофора до недопустимых скоростей, и Максиму живо представилось, что какая-нибудь пьянь, не справившись с управлением, легко может разнести остановку в дым, вместе с навесной крышей, лавочкой и самим Максимом. В чернеющем небе страшно вздымались подсвеченные сине-желтым наклонные прожекторы стадиона, похожие на гигантские клещи, неуклонно смыкающиеся над жертвой. Чтобы не мелькало в глазах, Максим попытался сосредоточиться на рекламном щите и уперся взглядом в непонятные слова "на березовых бруньках". В голове по-прежнему была каша, и березовые бруньки только усугубили бессмыслицу. Бруньки... что за бруньки... - не понял Максим. Через несколько минут до него дошло, что рядом на плакате нарисована водочная бутылка. Пролетающие фары горели таким ярким светом, что Максим упал духом. Пять сбесившихся машинных рядов с включенным дальним светом. Да тут вообще никого не разберешь... Сплошные бруньки... Сейчас бы домой...
На светофоре зажегся красный, поток остановился, и Максим обратил внимание на черную Волгу, застывшую в крайнем правом ряду. Волга была очень, очень старая, наверное, она еще помнила какого-нибудь первого секретаря райкома или заводского директора. Одно крыло у нее было скошено чуть набок и отставало от кузова. Максим разглядывал машину, и ему вспомнились слова о том, что "Борька... крыльями хлопает..." Вот же оно - крыло... и черная машина... Он встал и выкинул вперед руку. Светофор мигнул, поток тронулся, и серебристый, затонированный по самую макушку красавец бимер, весь увешанный государственной символикой и с мигалками на крыше, с готовностью вырулил строго по диагонали из крайнего левого ряда и плавно замер рядом с Максимом. Произошла мимическая сцена, в процессе которой Максим махал руками, как мельница, стараясь одновременно и отогнать непрошеный бимер и остановить черную Волгу. Наконец бимер нехотя отстал и рванул дальше. Волга стояла немного поодаль. Человек, сидевший за рулем, откинулся назад, и Масиму не было видно его лица, видны были только руки, лежащие на дужке руля. С замиранием сердца Максим подошел и открыл переднюю дверь. Водитель поднял к нему лицо, и в эту секунду Максиму захотелось бежать без оглядки, потому что его сознание еще не привыкло к мысли, что Борька жив, и теперь, когда он вопросительно смотрел на него, Максиму еще казалось, что перед ним покойник. Он растерялся, не зная, что сказать. Перед ним несомненно был Борька - какой-то пожелтевший, чуть высохший, но точно Борька, и Максиму даже показалось, что он за семнадцать лет переменился меньше, чем они все. Борька устало и вопросительно смотрел на него, и наконец равнодушно спросил:
-- Куда едем?
Несомненно еще было и то, что Борька его не узнал.
-- На Комсомольский, - выдавил Максим.
-- Садись, - согласился Борька невозмутимо.
Максим какую-то секунду еще помедлил, но потом решительно, как в клетку с тигром, влез в машину, и они поехали.
-- Вот из-за таких козлов все аварии, - хрипловато произнес Борька вслед бимеру. - Ездят как отморозки... Через пять рядов, через сплошную... потом удивляются, что по городу не проехать...
Максим молчал, стараясь собраться с мыслями.
-- Мы куда? - спросил он, оглянувшись.
-- На третье, - бросил водитель и повернул мимо Петровского замка в глубину парка.
Косясь на кирпичные стены, Максим сразу же вспомнил моментальный кадр: школа, "Евгений Онегин" по программе, поход по Пушкинским местам, и русичка, стоя напротив запертых ворот академии имени Жуковского, вдохновенно цитирует: "Вот окружен своей дубравой Петровский замок...". А рядом Борька, Серега, Толян... Колька косил тогда, кажется. А может, болел...
Максим все еще молчал, краем глаза разглядывая водителя, и только когда из-за деревьев вынырнули и взмыли в небо прожекторные клещи, он неуверенно произнес, обращаясь к водителю:
-- Борис...
-- Ты ко мне, что ль? - спросил водитель неторопливо. У него был даже какой-то провинциальный акцент, который Максим не мог идентифицировать по местности. Филолога бы сюда. Референтка Лиля, кажется, филолог... Нет, тут настоящий филолог нужен, а не по диплому Всемирной Финансовой академии... Не московский, точно... Может, реинкарнация? Переселение душ?.. Толян каким-то похожим бредом в свое время увлекался... Нет, каких там душ. Тут тело налицо...
-- К тебе, - подтвердил Максим неуверенно, как будто сам точно не понимал, к кому обращается.
-- Обознался, - объяснил водитель терпеливым тоном, словно давно уже привык к различным причудам клиентов, и теперь ничему не удивляется. - Меня Виктор зовут.
-- Как Виктор... - произнес Максим и взмолился. - Борька! Что ты мне мозги дуришь?
Он готов был даже треснуть этого притворявшегося гада, если бы тот не держал руль, а вокруг не бурлил бы московский уличный трафик.
-- Что-то меня все путают последнее время... - проговорил водитель и сунул руку в бардачок.
Максим на ощупь понял, что ему передают водительские права. Он машинально раскрыл корочки. Кравченко Виктор Петрович. С виду - настоящие. Фотография - взрослого Борьки. Теперь у Максима уже не было никаких сомнений - на фотографиях у Борьки почему-то один уголок рта получался ниже другого, и на водительской фотографии это правило тоже соблюдалось в точности.
-- Денег, что ль, должны тебе? - спросил водитель, то есть Виктор Петрович Кравченко, с умеренным любопытством. Надо же поддержать разговор с чудаковатым пассажиром. - Я паспорт не терял, у меня все в порядке... в других местах ищите...
Смотрел он по-прежнему на дорогу, и собеседник его не особенно интересовал.
-- Нет, - сказал Максим, положив на место права. Попутно он одним глазом заглянул в бардачок. Потрепанные карты дорог, фонарик, таблетки, темные очки...а что ты там хочешь найти, бриллиантовое колье или шпионскую рацию? - Школьного друга.
-- Моя школа в Барнауле осталась, - проговорил водитель, одним глазом проследив за тем, чтобы бардачок закрыли правильно. - Двадцать седьмая средняя школа... Красноармейский проспект... И одноклассники все там же... кто не в могиле и не на зоне...
Максим как-то внутренне ахнул. Почему-то ему показалось, что водитель говорит чистую правду, вернее, сам верит в то, что говорит чистую правду. И выговор какой-то... Ну, не собирался Борька поступать в театральный, никаких склонностей к самодеятельности не имел, зачем ему этот цирк?
-- Как в Барнауле? - сказал он. - Это точно?
Водитель мельком посмотрел на него и усмехнулся.
-- Вроде еще память не пропил, - сказал он и помрачнел, словно понял, к чему клонит собеседник. - Но я тут с регистрацией. У меня все законно. Регистрация, на машину доверенность... все законно.
-- Не может быть, - сказал Максим, потому что больше сказать было нечего.
Водитель снова усмехнулся.
-- Странные вы, - произнес он и замолчал.
Максим замолчал тоже. Машина уже взмывала в небо на поворотах и эстакадах третьего транспортного кольца, за окнами, насколько хватало взгляда, рассыпались московские огни, и Максим чувствовал себя слишком усталым, чтобы спорить с Борькой о том, что он на самом деле Борька. Он откинулся в кресло, вздохнул и вытащил телефон. Одновременно он следил за водителем - не напряжется ли. Нет, ничего подобного. Водитель был спокоен и внимание его поглощено дорогой.
Максим набрал Валю. В трубке сперва раздалась запись Иглезиаса, Валиного любимого, который Максиму уже осточертел до последней степени, а потом уже Валин голос. Отрывается в отсутствие мужа.
-- Алло, - сказал Максим. - Я еду. Буду через пятнадцать минут.
Отключившись, он какое-то время подумал и набрал Сергея. В трубке раздался все тот же Иглезиас. По радио его, что ли, передают. Сбесились совсем.
-- Я сейчас домой, - сказал Максим. - На работу завтра с утра выйду. Завтра, все завтра. Устал...
Отключившись вторично, он удивленно задумался. По какому это радио Серега слушает Иглезиаса. Он раньше все "Радио Ультра" слушал, как прыщавый подросток, и сейчас далеко не ушел. На его любимых станциях Иглезиаса не передают... Или он "Шансон" включил... Бред, все бред, куда ни кинь, какая-то ерунда... Потом он вспомнил, что Серега, должно быть, в бане... ну да... в притон, что ли, какой-нибудь подались...
Он оглядел водителя внимательнее. Тот был в дешевеньких замызганных брюках, грошовой китайской футболке, часы на руке были тоже китайской поделкой, из тех, которые продаются в газетных киосках по цене газеты. Руки грубоватые, со ссадинами и трещинами. Никаких следов потомственного интеллигента Борьки Додонова в его облике не было. Вполне естественный пролетарий. Гармоничный со средой обитания. Бред, еще раз подумал Максим и снова потряс головой.
-- Ты это... - спросил он осторожно. - Бомбишь, что ли?
-- Ну да, - согласился водитель. - Самое время...
-- А за рулем давно?
Водитель хмыкнул.
-- С армии.
Максима снова резануло по ушам. Какая еще армия?.. Борька собирался в университет, правда, родители были против... А если он вернулся, как говорит Наталья, инвалидом, кто б его в армию взял?.. У нас, конечно, и с оторванной ногой возьмут, но из больницы-то забирать не станут... Где ж найти его, стоп... Машина по доверенности, прописки нет наверняка...
-- Нам иногда в такое время ездить нужно, - сказал быстро Максим. - Телефон есть у тебя?
-- Есть... - проговорил водитель охотно. - Я ж говорю, я на законных основаниях. Не таджик какой-нибудь...
И опять же не мог Борька, потомственный космополит и интернационалист, такое выговорить... Семнадцать лет назад не мог, правда, за семнадцать лет взгляды меняются...
Тем временем водитель вытащил из кармана листочек резаной бумаги и передал Максиму, зажав в двух пальцах, как сигарету, и от вычурности этого жеста Максим снова вздрогнул. Пластика Борькина у него, хоть убейте. Визитная карточка на туалетной бумажке, елки. Прогресс идет вперед... Водитель категории... телефон... Виктор... звонить в такое-то время... С ума сойти.
-- Если что, мне лучше заранее, - Виктор Петрович чуть потеплевшим голосом. - А то мало ли, иной раз занят, так никуда не денешься...
Настроение у него явно улучшилось. Все как надо... с работодателем разговаривает... Максиму стало вдруг страшно, действительно страшно. Что же это происходит? Зачем этот маскарад? Или не Борька? Да нет же! Борька и есть. При чем тогда Барнаул... армия... регистрация...
Слава богу, они уже свернули на Комсомольский и въезжали во двор. Максим протянул Виктору Петровичу две мятые купюры из кармана, потрясенно проследил, как его машина растворилась в темноте, и поспешно записал ее номер все на той же импровизированной визитке. Телефон. Может, липовый? Он набрал номер с визитки, подождал и услышал ответные гудки. Нет, настоящий... Он выключил связь, отвернулся, отмахнулся еще ото всего, что на него за эти три дня навалилось, и побрел к подъезду.
-- Вот только этого нам не хватало... - убито пробормотал Сергей Кириллович, когда замученный головной болью и невысыпанием Максим замолчал и измученно закрыл лоб ладонью.
Бывшие школьные друзья сидели в кабинете Серея Кирилловича. Где-то за дверью у Веры разрывался телефон, но до кабинета все эти звонки, согласно строгой инструкции, не доходили.
-- А я что говорил! - торжествующе воскликнул Анатолий Леонидович, заклеенный почему-то пластырем через всю щеку. - А вы: алкоголик... в нарки подался...
-- Как же ты его отпустил-то? - сказал мрачно Николай Евгеньевич и закрутил ус. Всем своим видом он показывал, что от него уж никакие самозванцы бы не ушли.
-- Как прикажешь? - спросил Максим, морщась и дожидаясь действия анальгина. - Что, руками его хватать? Милицию вызывать? И что сказать милиции? Чтобы мне скорую психиатрическую вызвали? Вот телефон тебе, мало?..
-- Я по базе пробью, - веско сказал Николай Евгеньевич и принялся с каким-то ожесточением рассматривать мятую бумажку с обратной стороны. - И Артуру позвоню...
-- Артуру! Зачем тебе Артур, ты по этому и звони...
-- Нееет... - Николай Евгеньевич размашисто покачал указательным пальцем. - Сперва Артуру... Береженого бог бережет...
И он изобразил на лице снисхождение перед наивностью сотоварищей.
-- Это он готов уже был, он знал уже, - сказал Анатолий Леонидович, указывая рукой на Максима. - А я представляете, что испытал? Представляете? Думал, все, второе пришествие... мертвецы восстали... Думал, ноги откажут... А что ты думаешь? Так и загнуться можно...
-- Ты меньше уродов всяких слушай, - процедил сквозь желтые зубы Николай Евгеньевич. - Поначитался всякой фигни загробной... - он закусил губу. - Прибил бы Маринку, прибил... Знала же, змея...
-- Ее за что? Себя прибей!
-- Ох, ну ладно, разведет тут сейчас!..
-- Я-то, - сказал Максим задумчиво. - Я, пожалуй что, бизнесом занимаюсь, так сказать можно. Я бизнесмен.
-- Биз-нес-мен? - произнесла Наталья по слогам и сделала какую-то гримасу, так, что лицо ее расплылось, как игрушка-трансформер, и стало подобным чему-то морскому, кальмаристому, и так же пошло слегка пятнами. - Это хорошо... Это вы все так говорите. А что ты умеешь, бизнесмен? Ушами умеешь шевелить? А язык в трубочку сворачивать? А иголкой щеку протыкать? Вот видишь. Дерьмо ты, а не бизнесмен, - сказала она благодушно. - Ничего ты не умеешь. Я и сама-то ничего не умею. Только шишек мне жизнь набила, а умений-то, знаешь, никаких и нет. Только чужие деньги считать, да чужим же отдавать... Маринка тоже вот... ну, ты с ней поговоришь...
Максим хладнокровно смирился с приговором. Не обижаться же, в самом деле.
-- А в Борькиной квартире, я смотрю, сейчас какие-то алканы, что ли, живут? - спросил он. - Там Вася какой-то...
-- Да уж, - усмехнулась Наталья. - Повезло девке. Представляешь, она за эту тварь замуж вышла, да еще и в квартире его прописала. То есть от него вообще никуда теперь не денешься, только разве если сдохнет под забором, да ведь не дождешься, такие век живут. Жену, детей в гроб вгонит, а сам всех переживет. Вот так вот. Бедная девка... Но сама во всем виновата, характера нет никакого...
Она поставила перед Максимом чашку и блюдо с печеньем.
-- Сама вчера пекла, - сказала она гордо, и Максиму сразу подумалось, что она предпочла бы накормить кого-то другого. - С джемом. Ты попробуй...
-- А их кого туда вселили? - спросил он, послушно ломая печенье.
-- Вселили семью, - сказала Наталья, тяжело приземлившись задом на табуретку. Крепкие у нее табуретки... - Мать, отец, бабка и дочка эта вот, Ларка. Семья нормальная, ничего не могу сказать, хорошие люди. Но знаешь... - она закатила глаза. - Неправедно нажитое счастья не приносит. Я об этом всегда вспоминаю. Как начнешь думать, этот хапнул, этот украл... А потом как вспомнишь, так и подумаешь: чему завидовать? Всех бог накажет... Не на самом, так на детях...
Она, не поднимаясь, сняла с плиты чайник и налила в чашку кипятка. Чай был ароматный, душистый. Не иначе, как чаем она тоже раньше торговала, знала, какой лучше.
-- За что же накажет? - спросил Максим.
-- Их-то точно не за что, - сказала Наталья. - Не они ж виноваты... Очередники. Кто их тогда спрашивал? Куда поселили, туда и поехали... Может, покрепче чего хочешь? По рюмочке?..
Максим вспомнил свое твердое желание попасть сегодня домой.
-- Нет, - сказал он уверенно. - Спасибо, я зашитый, - от него наверняка пахло пивом, но ему показалось, что так убедительней.
-- Ну вот, - продолжала Наталья, как показалось Максиму, с легким разочарованием. - Отец у них года через два умер - инфаркт. Потом бабку парализовало... Потом мать умерла, надорвалась... Рак у нее был... Тяжело она умирала, ох...- Наталья отмахнулась, отгоняя воспоминания. - И осталась эта Ларка, да бабка парализованная. А в ней ничего, ни твердости, ни умений, ничего. Хоть веревки из нее вяжи. Растерялась... Тут и набежал на нее этот Вася, она ж даже отказать, я думаю, не умела никому. Так и вот... Я уж не знаю, отчего у них бабка-то померла, может, от болезни, а может, и голодом заморили. Ларку-то эту ж кормили как птенчика, в ротик кусочки совали. Она ж, поди, и не знала, что булки не на деревьях растут... Это не Маринка... ух, вот уж эта-то не пропадет... - она снова что-то вспомнила, и на лице у нее отразилась какая-то игра. - Знаешь Маринку-то, в общем. А, человек сам себе наибольший враг, злее врага нету... Ей уж все говорили: Ларка, ну не прописывай ты его, хочешь, пусть живет, черти с ним, только руки себе не связывай... Как же! Она порядочная, ей замуж надо... Я считаю, за то, что Борьку обидели, им это все, пусть не сами, но бог все видит...
Она чуть пригорюнилась и громко отхлебнула чаю.
-- Чем же они его обидели? - сказал Максим.
-- Как чем? - Наталья поставила чашку и рукой медленно разгладила клеенку на столе. - Квартиры лишили... Приехал он тогда, сам от ветра шатается, а в квартире чужие люди... И попробуй докажи кому, в суд только подавать, а у него, кажется, и с документами проблемы были...
Максиму показалось, что у него потемнело в глазах. Кажется, он даже пролил чай, но вовсе не заметил, что пролил. Пьяница чертова, подумал он со злобой. Несет всякую пургу... Меня ж так кондратий хватит...
-- Когда приехал? - спросил он и добавил по слогам, пытаясь разобраться в путанице: - Борька. Борька Додонов, - Он даже попробовал показать на пальцах, о ком он говорит. - Они с родителями в аварию попали, на машине разбились, когда на юг ездили. Погибли все.
-- Что ж ты его хоронишь, - возмущенно сказала Наталья, поднимая голову и глядя на него мутными непонимающими глазами. - Родители у него погибли, да. А он живой остался.
-- Борька?!!
-- Борька, - подтвердила Наталья удивленно. - А ты не знал? Ничего себе!.. Хороши ж вы друзья были! - она усмехнулась. - Борька... Он через год вернулся, весь по кусочкам собранный. Больной. Без документов. Ты неужели не знал?.. Что ж вы тогда делали?..
-- Не помню... - пробормотал Максим, судорожно вспоминая, что же они тогда делали. - Учились... Бизнес начинали... Борька?.. Вы ничего не путаете?.. Борька!..
-- Что мне путать, я не беспамятная, - сказала Наталья обиженно. - Он приехал тогда. Весной. В квартире чужие люди. Не пустили его даже. Ничего, говорят, не знаем. Мы говорим: Борька, в суд надо подавать. Мы все поможем, свидетелями будем. Он говорит: я больной, мне в больницу надо... А тут началось: советская власть закончилась, зарплату не платили... Я его с тех пор и не видела... Может, уехал куда... Вот этой Ларке и аукнулось за Борьку-то, я так считаю...
-- Я позвоню... - сбиваясь, проговорил Максим. - Где телефон... - он вспомнил, что телефон в кармане. - Вот телефон... - телефон оказался выключенным, аккумулятор разрядился. - Дай я позвоню!.. - он чуть не взвыл.
-- Пожалуйста, - сказала Наталья удивленно. - Вон трубка, на подоконнике.
И она спокойно пододвинула к себе сахарницу.
Максим нашарил трубку, чуть не уронил ее на пол, и тут же обнаружил, что не может набрать номер. Руки дрожали, кому набирать, он не соображал, и ни одного телефона из собственной памяти извлечь не мог, так как всегда полагался на встроенную телефонную. Наконец он вспомнил мобильный Сергея и, трясясь, набрал номер - со второго раза. Наталья тем временем помешивала ложечкой в чашке и с удовольствием наблюдала за бесплатным цирком.
-- Ты не волнуйся, - приговаривала она, кривя уголок рта. - Что ж ты так волнуешься? От этих нервов все болезни. Переволновался - инфаркт, переволновался - инфаркт...
И она даже улыбнулась, растянув губы, словно вообразила что-то приятное.
Нужный номер, наконец, набрался.
- Алло! Серега! - истошно завопил в трубку Максим, в то время как в один голос с ним на другом конце провода так же истошно завопили: -Маакс!
Максим чуть не выпустил из пальцев трубку - от волнения, которое доставляло такое удовлетворение снова отхлебнувшей со вкусом чаю и наблюдавшей за ним Наталье.
-- Макс! - орал Сергей. - Ты где лазаешь? До тебя, блин, не дозвонишься! Нашли мы его! Нашли!
-- Кого нашли?... - в ужасе выдавил Максим.
-- Кого нашли, блин, ну кого искали, того нашли! Ты бухой там, что ли? Толяна! А ты кого там ищешь, забыл уже, что ли? Вот, блин, посылай к бабам...
-- Где он? - спросил Максим.
-- Да здесь, живой-здоровый, целенький. Что на голову больной, так уж с этим ничего не сделаешь, это от природы... У экстрасенса нашли, он там свечки жжет, псалмы поет какие-то, три дня не мылся, козлом пахнет... В общем, все как всегда. Давай, снимайся с поста, мы сейчас в баню поедем, ты тоже подтягивайся...
-- Подожди! - крикнул Максим. - Он далеко там?
-- Да здесь. Рядом.
И словно в подтверждение этих слов раздалось какое-то негромкое фоновое бормотание - то ли речитатив, то ли вправду пение.
-- Подожди! - крикнул Максим. - Ты спроси у него: где он Борьку видел? Слышишь? Сейчас спроси: где видел?
-- Ты тоже, что ль, двинулся? В пьяном кошмаре, где еще.
-- Спроси!
В трубке недоуменно хмыкнули, а фоновое бормотание усилилось, и Максиму явно послышалось, что кто-то тянет "Боже, царя храни...". Он потряс головой, пытаясь восстановить сознание в его нормальном виде.
-- На Динамо, - наконец сказал Сергей.
Максим сплюнул от разочарования.
-- Знаю, помню, что на Динамо. Где?
-- Где, Толян?.. А... На углу, говорит, где заезд на Театральную аллею... А ты чего, Макс? Нарыл чего?
Фоновое бормотание перешло в громовой хохот, который утопил последние Сергеевы слова.
-- Езжайте в баню, - сказал Максим, досадливо поморщившись. Имей дело с пьяными придурками... - Я потом подъеду.
-- А ты куда сейчас? Домой?
-- Подъеду, говорю! До связи.
-- Домой?.. Скажи, домой?..
Максим на середине фразы нажал кнопку отключения, швырнул трубку на подоконник и заметался по кухне, хлопая себя по карманам.
-- Да сядь ты! - рявкнула Наталья, разводя в изумлении руками. - Что ж шебутной-то такой... Посуду поломаешь, сядь!
Максим послушно сел.
-- Чаю выпей, - подсказала Наталья. - Охолонь. Чего метаться, уж пятнадцать лет прошло. Тут метайся, не метайся...
-- Телефон, - сказал Максим отрывисто. - Есть зарядка?
-- Есть какая-то... Только у меня ж от своего...
Зарядка оказалась нужного типа, и к Максимову телефону подошла. Пока Максим ожесточенно наблюдал, как бегают по экрану квадратики индикации аккумулятора, Наталья то ли насмешливо, то ли горько, стряхивая широкой опухшей ладонью крошки со стола, приговаривала:
-- Разволновался... Чего сейчас-то суетиться... Теперь уж не найдете вы его... Что ты хочешь... пятнадцать лет. Тут человеку недели хватит, чтоб с концами сгинуть, а ты сейчас спохватился... Нет, - она недоверчиво покачала головой. - Не найдете.
-- Как бы он нас не нашел... - пробормотал Максим. - Вот это, может, хуже будет...
Как только на аккумуляторе застыл один квадратик, свидетельствующий о том, что хотя бы в течение вечера телефон будет живой, Максим выдернул шнур и стал на бегу прощаться. Выскочив на темную лестницу, он понесся вниз, и этажом ниже чуть не сбил женщину с мусорным ведром в руке.
-- Ай! - коротко завизжала женщина в голос.
-- Извините... - пробормотал Максим. - Я случайно...
-- С ума сошел, - сказала женщина удивленно.
Максим понесся дальше и, уже оказавшись на улице, последовательно понял три вещи.
Во-первых, этой чуть не сшибленной женщиной на темной лестнице была Марина, которую он так упорно и безуспешно искал все три дня.
Во-вторых, она его сразу узнала.
В третьих, она ничуть не удивилась.
Максим было приостановился и чуть было не повернул назад, но тут же решил, что уже не имеет смысла, все понятно, и Марина ему уже больше не нужна.
В голове у него был такой сумбур, что она сам не помнил, как он добрался до станции Динамо. Кажется, он лез напролом в маршрутку, и какая-то тетка в джинсовой кепке орала ему дурным голосом: "Ой, пироги! Ой, на пироги сел! Да куда ж ты такой боров!..". Сейчас он обнаружил, что, наконец, ему вспомнился Борька, так вспомнился, что Максим не мог отогнать эти воспоминания всю дорогу. Пока он ехал в метро, перед ним мысленно чередой проходили события тех лет. Что же они делали тогда?.. Сперва все было как игра... торговали китайской электроникой... потом компьютерами... компьютерами тогда не торговал только ленивый... тогда вообще все торговали всем... Потом провал...черный год... потом они нашли учредителей, а учредители нашли их... тут неизвестно еще, кто кого нашел... Потом два года - продукты, вагонами, это было золотое дно, тогда и красть можно было тоже вагонами... Опомнился он, уже выйдя из дверей на улицу. Ступенчатая площадь перед станцией пустовала, матча сегодня не было, не было и раскрашенных и обвитых шарфами болельщиков, не было милиции, ни конной, ни пешей, только один наряд лениво бдел рядом с ларьком, высматривая приезжих. Максим спустился вниз, к Ленинградскому проспекту, забитому машинами и, исследуя местность на предмет лавочки или чего-нибудь, на что можно присесть, перешел улицу и оказался на троллейбусной остановке в сквере. Темнело. За спиной, сквозь листву деревьев, в призрачной подсветке, дымились узорчатые стены Петровского замка. Вокруг противно мигали лампочки: мигала гирлянда, окаймляющая крышу палатки у метро, мигала вывеска ювелирного на другой стороне проспекта, мигало что-то, рекламирующее замки и двери. Машины, слепя, ехали сплошным потоком, разгонялись сразу же от светофора до недопустимых скоростей, и Максиму живо представилось, что какая-нибудь пьянь, не справившись с управлением, легко может разнести остановку в дым, вместе с навесной крышей, лавочкой и самим Максимом. В чернеющем небе страшно вздымались подсвеченные сине-желтым наклонные прожекторы стадиона, похожие на гигантские клещи, неуклонно смыкающиеся над жертвой. Чтобы не мелькало в глазах, Максим попытался сосредоточиться на рекламном щите и уперся взглядом в непонятные слова "на березовых бруньках". В голове по-прежнему была каша, и березовые бруньки только усугубили бессмыслицу. Бруньки... что за бруньки... - не понял Максим. Через несколько минут до него дошло, что рядом на плакате нарисована водочная бутылка. Пролетающие фары горели таким ярким светом, что Максим упал духом. Пять сбесившихся машинных рядов с включенным дальним светом. Да тут вообще никого не разберешь... Сплошные бруньки... Сейчас бы домой...
На светофоре зажегся красный, поток остановился, и Максим обратил внимание на черную Волгу, застывшую в крайнем правом ряду. Волга была очень, очень старая, наверное, она еще помнила какого-нибудь первого секретаря райкома или заводского директора. Одно крыло у нее было скошено чуть набок и отставало от кузова. Максим разглядывал машину, и ему вспомнились слова о том, что "Борька... крыльями хлопает..." Вот же оно - крыло... и черная машина... Он встал и выкинул вперед руку. Светофор мигнул, поток тронулся, и серебристый, затонированный по самую макушку красавец бимер, весь увешанный государственной символикой и с мигалками на крыше, с готовностью вырулил строго по диагонали из крайнего левого ряда и плавно замер рядом с Максимом. Произошла мимическая сцена, в процессе которой Максим махал руками, как мельница, стараясь одновременно и отогнать непрошеный бимер и остановить черную Волгу. Наконец бимер нехотя отстал и рванул дальше. Волга стояла немного поодаль. Человек, сидевший за рулем, откинулся назад, и Масиму не было видно его лица, видны были только руки, лежащие на дужке руля. С замиранием сердца Максим подошел и открыл переднюю дверь. Водитель поднял к нему лицо, и в эту секунду Максиму захотелось бежать без оглядки, потому что его сознание еще не привыкло к мысли, что Борька жив, и теперь, когда он вопросительно смотрел на него, Максиму еще казалось, что перед ним покойник. Он растерялся, не зная, что сказать. Перед ним несомненно был Борька - какой-то пожелтевший, чуть высохший, но точно Борька, и Максиму даже показалось, что он за семнадцать лет переменился меньше, чем они все. Борька устало и вопросительно смотрел на него, и наконец равнодушно спросил:
-- Куда едем?
Несомненно еще было и то, что Борька его не узнал.
-- На Комсомольский, - выдавил Максим.
-- Садись, - согласился Борька невозмутимо.
Максим какую-то секунду еще помедлил, но потом решительно, как в клетку с тигром, влез в машину, и они поехали.
-- Вот из-за таких козлов все аварии, - хрипловато произнес Борька вслед бимеру. - Ездят как отморозки... Через пять рядов, через сплошную... потом удивляются, что по городу не проехать...
Максим молчал, стараясь собраться с мыслями.
-- Мы куда? - спросил он, оглянувшись.
-- На третье, - бросил водитель и повернул мимо Петровского замка в глубину парка.
Косясь на кирпичные стены, Максим сразу же вспомнил моментальный кадр: школа, "Евгений Онегин" по программе, поход по Пушкинским местам, и русичка, стоя напротив запертых ворот академии имени Жуковского, вдохновенно цитирует: "Вот окружен своей дубравой Петровский замок...". А рядом Борька, Серега, Толян... Колька косил тогда, кажется. А может, болел...
Максим все еще молчал, краем глаза разглядывая водителя, и только когда из-за деревьев вынырнули и взмыли в небо прожекторные клещи, он неуверенно произнес, обращаясь к водителю:
-- Борис...
-- Ты ко мне, что ль? - спросил водитель неторопливо. У него был даже какой-то провинциальный акцент, который Максим не мог идентифицировать по местности. Филолога бы сюда. Референтка Лиля, кажется, филолог... Нет, тут настоящий филолог нужен, а не по диплому Всемирной Финансовой академии... Не московский, точно... Может, реинкарнация? Переселение душ?.. Толян каким-то похожим бредом в свое время увлекался... Нет, каких там душ. Тут тело налицо...
-- К тебе, - подтвердил Максим неуверенно, как будто сам точно не понимал, к кому обращается.
-- Обознался, - объяснил водитель терпеливым тоном, словно давно уже привык к различным причудам клиентов, и теперь ничему не удивляется. - Меня Виктор зовут.
-- Как Виктор... - произнес Максим и взмолился. - Борька! Что ты мне мозги дуришь?
Он готов был даже треснуть этого притворявшегося гада, если бы тот не держал руль, а вокруг не бурлил бы московский уличный трафик.
-- Что-то меня все путают последнее время... - проговорил водитель и сунул руку в бардачок.
Максим на ощупь понял, что ему передают водительские права. Он машинально раскрыл корочки. Кравченко Виктор Петрович. С виду - настоящие. Фотография - взрослого Борьки. Теперь у Максима уже не было никаких сомнений - на фотографиях у Борьки почему-то один уголок рта получался ниже другого, и на водительской фотографии это правило тоже соблюдалось в точности.
-- Денег, что ль, должны тебе? - спросил водитель, то есть Виктор Петрович Кравченко, с умеренным любопытством. Надо же поддержать разговор с чудаковатым пассажиром. - Я паспорт не терял, у меня все в порядке... в других местах ищите...
Смотрел он по-прежнему на дорогу, и собеседник его не особенно интересовал.
-- Нет, - сказал Максим, положив на место права. Попутно он одним глазом заглянул в бардачок. Потрепанные карты дорог, фонарик, таблетки, темные очки...а что ты там хочешь найти, бриллиантовое колье или шпионскую рацию? - Школьного друга.
-- Моя школа в Барнауле осталась, - проговорил водитель, одним глазом проследив за тем, чтобы бардачок закрыли правильно. - Двадцать седьмая средняя школа... Красноармейский проспект... И одноклассники все там же... кто не в могиле и не на зоне...
Максим как-то внутренне ахнул. Почему-то ему показалось, что водитель говорит чистую правду, вернее, сам верит в то, что говорит чистую правду. И выговор какой-то... Ну, не собирался Борька поступать в театральный, никаких склонностей к самодеятельности не имел, зачем ему этот цирк?
-- Как в Барнауле? - сказал он. - Это точно?
Водитель мельком посмотрел на него и усмехнулся.
-- Вроде еще память не пропил, - сказал он и помрачнел, словно понял, к чему клонит собеседник. - Но я тут с регистрацией. У меня все законно. Регистрация, на машину доверенность... все законно.
-- Не может быть, - сказал Максим, потому что больше сказать было нечего.
Водитель снова усмехнулся.
-- Странные вы, - произнес он и замолчал.
Максим замолчал тоже. Машина уже взмывала в небо на поворотах и эстакадах третьего транспортного кольца, за окнами, насколько хватало взгляда, рассыпались московские огни, и Максим чувствовал себя слишком усталым, чтобы спорить с Борькой о том, что он на самом деле Борька. Он откинулся в кресло, вздохнул и вытащил телефон. Одновременно он следил за водителем - не напряжется ли. Нет, ничего подобного. Водитель был спокоен и внимание его поглощено дорогой.
Максим набрал Валю. В трубке сперва раздалась запись Иглезиаса, Валиного любимого, который Максиму уже осточертел до последней степени, а потом уже Валин голос. Отрывается в отсутствие мужа.
-- Алло, - сказал Максим. - Я еду. Буду через пятнадцать минут.
Отключившись, он какое-то время подумал и набрал Сергея. В трубке раздался все тот же Иглезиас. По радио его, что ли, передают. Сбесились совсем.
-- Я сейчас домой, - сказал Максим. - На работу завтра с утра выйду. Завтра, все завтра. Устал...
Отключившись вторично, он удивленно задумался. По какому это радио Серега слушает Иглезиаса. Он раньше все "Радио Ультра" слушал, как прыщавый подросток, и сейчас далеко не ушел. На его любимых станциях Иглезиаса не передают... Или он "Шансон" включил... Бред, все бред, куда ни кинь, какая-то ерунда... Потом он вспомнил, что Серега, должно быть, в бане... ну да... в притон, что ли, какой-нибудь подались...
Он оглядел водителя внимательнее. Тот был в дешевеньких замызганных брюках, грошовой китайской футболке, часы на руке были тоже китайской поделкой, из тех, которые продаются в газетных киосках по цене газеты. Руки грубоватые, со ссадинами и трещинами. Никаких следов потомственного интеллигента Борьки Додонова в его облике не было. Вполне естественный пролетарий. Гармоничный со средой обитания. Бред, еще раз подумал Максим и снова потряс головой.
-- Ты это... - спросил он осторожно. - Бомбишь, что ли?
-- Ну да, - согласился водитель. - Самое время...
-- А за рулем давно?
Водитель хмыкнул.
-- С армии.
Максима снова резануло по ушам. Какая еще армия?.. Борька собирался в университет, правда, родители были против... А если он вернулся, как говорит Наталья, инвалидом, кто б его в армию взял?.. У нас, конечно, и с оторванной ногой возьмут, но из больницы-то забирать не станут... Где ж найти его, стоп... Машина по доверенности, прописки нет наверняка...
-- Нам иногда в такое время ездить нужно, - сказал быстро Максим. - Телефон есть у тебя?
-- Есть... - проговорил водитель охотно. - Я ж говорю, я на законных основаниях. Не таджик какой-нибудь...
И опять же не мог Борька, потомственный космополит и интернационалист, такое выговорить... Семнадцать лет назад не мог, правда, за семнадцать лет взгляды меняются...
Тем временем водитель вытащил из кармана листочек резаной бумаги и передал Максиму, зажав в двух пальцах, как сигарету, и от вычурности этого жеста Максим снова вздрогнул. Пластика Борькина у него, хоть убейте. Визитная карточка на туалетной бумажке, елки. Прогресс идет вперед... Водитель категории... телефон... Виктор... звонить в такое-то время... С ума сойти.
-- Если что, мне лучше заранее, - Виктор Петрович чуть потеплевшим голосом. - А то мало ли, иной раз занят, так никуда не денешься...
Настроение у него явно улучшилось. Все как надо... с работодателем разговаривает... Максиму стало вдруг страшно, действительно страшно. Что же это происходит? Зачем этот маскарад? Или не Борька? Да нет же! Борька и есть. При чем тогда Барнаул... армия... регистрация...
Слава богу, они уже свернули на Комсомольский и въезжали во двор. Максим протянул Виктору Петровичу две мятые купюры из кармана, потрясенно проследил, как его машина растворилась в темноте, и поспешно записал ее номер все на той же импровизированной визитке. Телефон. Может, липовый? Он набрал номер с визитки, подождал и услышал ответные гудки. Нет, настоящий... Он выключил связь, отвернулся, отмахнулся еще ото всего, что на него за эти три дня навалилось, и побрел к подъезду.
-- Вот только этого нам не хватало... - убито пробормотал Сергей Кириллович, когда замученный головной болью и невысыпанием Максим замолчал и измученно закрыл лоб ладонью.
Бывшие школьные друзья сидели в кабинете Серея Кирилловича. Где-то за дверью у Веры разрывался телефон, но до кабинета все эти звонки, согласно строгой инструкции, не доходили.
-- А я что говорил! - торжествующе воскликнул Анатолий Леонидович, заклеенный почему-то пластырем через всю щеку. - А вы: алкоголик... в нарки подался...
-- Как же ты его отпустил-то? - сказал мрачно Николай Евгеньевич и закрутил ус. Всем своим видом он показывал, что от него уж никакие самозванцы бы не ушли.
-- Как прикажешь? - спросил Максим, морщась и дожидаясь действия анальгина. - Что, руками его хватать? Милицию вызывать? И что сказать милиции? Чтобы мне скорую психиатрическую вызвали? Вот телефон тебе, мало?..
-- Я по базе пробью, - веско сказал Николай Евгеньевич и принялся с каким-то ожесточением рассматривать мятую бумажку с обратной стороны. - И Артуру позвоню...
-- Артуру! Зачем тебе Артур, ты по этому и звони...
-- Нееет... - Николай Евгеньевич размашисто покачал указательным пальцем. - Сперва Артуру... Береженого бог бережет...
И он изобразил на лице снисхождение перед наивностью сотоварищей.
-- Это он готов уже был, он знал уже, - сказал Анатолий Леонидович, указывая рукой на Максима. - А я представляете, что испытал? Представляете? Думал, все, второе пришествие... мертвецы восстали... Думал, ноги откажут... А что ты думаешь? Так и загнуться можно...
-- Ты меньше уродов всяких слушай, - процедил сквозь желтые зубы Николай Евгеньевич. - Поначитался всякой фигни загробной... - он закусил губу. - Прибил бы Маринку, прибил... Знала же, змея...
-- Ее за что? Себя прибей!
-- Ох, ну ладно, разведет тут сейчас!..