Пол Фредерик. Анналы Хичи

   – Когда я был маленьким... – начинал Бейсингстоук, и Хеймат насмешливо подхватывал:
   – Вы были очень бедны.
   – Да, Хеймат, очень. Мы продавали раковины туристам...
   – Но это не приносило денег, потому что все соседи делали то же...
   – Совершенно верно. Никаких денег. Поэтому мы, мальчишки, ловили игуану и искали туриста, чтобы продать ему. Конечно, никто из туристов не хотел игуану.
   – Но иногда турист покупал, потому что ему становилось жаль вас.
   – Да, покупал, и мы следили за ним, чтобы посмотреть, где он выпустит игуану, ловили ее и продавали снова.
   – А потом вы ее съедали.
   – Да, Берп. Игуана очень вкусная, как цыпленок. Я тебе уже рассказывал об этом?
   Дело не просто в скуке. Каждый находил другого действующим на нервы. Бейсингстоук находил сексуальные привычки Хеймата отвратительными.
   – Почему ты должен причинять боль этим штукам, Берп? Они ведь не живые!
   – Потому что это доставляет мне удовольствие. О наших потребностях должны заботиться: это одно из них. И это не твое дело, Бейсил. На тебя не действует то, что эти грязные помои, что ты ешь, провоняли всю тюрьму.
   – Но это одна из моих потребностей, Берп, – ответил Бейсингстоук. Он дал повару специальные указания, и их, разумеется, выполнили. Хеймат вынужден был признать, что кое-что из этих блюд совсем неплохо. Отвратительно выглядящий фрукт с великолепным вкусом. И моллюски, вообще божественные. Но кое-что просто ужасно. Особенно мерзкое зеленое желе из сушеной соленой трески с перцем и луком. У него вкус и запах точно как у баков для отбросов и ресторана с морскими блюдами, когда эти отбросы пролежали ночь. Называлось это блюдо чики, и если не было тухлой рыбы, его делали из чего-нибудь не менее отвратительного, вроде козлятины.
   Хеймат пытался ослабить воздействие Бейсингстоука, познакомив его с Пернецким, но советский маршал даже не открыл глаза, тем более не заговорил с новеньким. Выйдя из тюремной больницы, Бейсингстоук сказал:
   – Зачем он это делает, Берп? Он ведь явно в сознании.
   – Я думаю, у него есть какой-то план бегства. Может, считает, что если и дальше будет притворяться спящим, его переведут в какую-нибудь другую больницу, за пределами тюрьмы, и тогда он сможет попытаться.
   – Не переведут.
   – Знаю, – ответил Хеймат, оглядываясь. – Ну, Сирил? Не хочешь ли сегодня еще немного осмотреться?
   Бейсингстоук бросил взгляд вниз по холму на сверкающую отдаленную лагуну и широкий Тихий океан за ней, потом с тоской посмотрел на зал для отдыха. Но Хеймат решительно отказался смотреть вместе с ним картинки, а Хеймат – это по крайней мере аудитория.
   – О, наверно, – ответил Бейсингстоук. – А что это за здания на берегу?
   – Я думаю, школа. А там маленький причал. Лагуну углубили, и сюда могут заходить небольшие суда.
   – Да, я вижу причал, – сказал Бейсингстоук. – У нас был такой на Кюрасао, в стороне от большого. Для рабов, Берп. В старину, когда привозили рабов, их не проводили парадом по городу; высаживали в нескольких километрах...
   – На рабском причале, – закончил за него Хеймат, – где стоял аукционный блок. Да. Пошли к детской ферме.
   – Мне такие вещи не нравятся! – надулся Бейсингстоук. Но когда Хеймат без него пошел по тропе, добавил: – Но я пойду с тобой.
 
   Детская ферма находилась внутри периметра тюрьмы, но была отгорожена от нее. Это прекрасный луг, на котором пасутся красивые коровы, и заключенным не разрешалось сюда заходить.
   Хеймат забавлялся тем, как все это оскорбляет Бейсингстоука.
   – Это разложение, Берп, – ворчал старик. – О, как я жалею, что мы потерпели поражение! Мы заставили бы забыть о подобных вещах. Заставили бы их орать.
   – Мы и так заставили, – сказал Хеймат.
   – Надо было сделать больше. Мне отвратительно думать о человеческом ребенке в матке коровы. Когда я был ребенком...
   – Может быть, – вмешался Хеймат, чтобы предупредить новый поток воспоминаний, – если бы ты был женщиной, мысль о внеутробном вынашивании детей не вызывала бы у тебя такое отвращение. Беременность причиняет страдания.
   – Конечно, страдания! А почему они не должны страдать? Мы ведь страдали! Когда я был маленьким...
   – Да, я знаю, каково это, когда ты маленький, – сказал Хеймат, но это не помешало Бейсингстоуку все рассказать заново.
   Хеймат постарался не слушать его. На острове жарко, но с моря дует ветерок. С луга доносится слабый запах скота. Там движутся машины-пастухи, измеряя температуру и проверяя состояние своих подопечных.
   Хеймат считал, что такое детовынашивание – неплохая штука. Если, конечно, считать, что вообще вынашивание детей – это хорошо. Его собственные сексуальные удовольствия заключались совсем в другом, но для пары, которая хочет создать семью, это имеет смысл. Ребенка зачинают обычным способом, с игривостями и липкими добавками; Хеймат был достаточно терпим, чтобы признавать, что это привлекает большую часть человечества. Но если это доставляет удовольствие, то почему для одного из партнеров оно должно сменяться болью? Очень просто изъять оплодотворенное яйцо. Оно уже получило от своих родителей все необходимое. Спирали ДНК разделились и уже перестроились. Наследственность установлена. Шеф-повар, если можно так выразиться, уже приготовил свое главное блюдо – суфле. Теперь необходима теплая печь, чтобы суфле поднялось, а печь эта Совсем не должна быть человеческой. Подойдет любое существо, млекопитающее, позвоночное, начиная с человеческого размера и крупнее. Коровы для этого подходят прекрасно.
   На детской ферме немного коров, потому что на острове мало семей, у которых есть в них потребность. Хеймат насчитал десять, двенадцать, пятнадцать – всего восемнадцать подменных матерей, мирно щиплющих траву, а пастухи совали в них термометры и заглядывали им в уши.
   – Отвратительно! – прохрипел Бейсингстоук.
   – Почему? – возразил Хеймат. – Они не принимают наркотики, не курят, не делают ничего другого, чем женщина может повредить ребенку. Нет. Если бы мы победили, я сам ввел бы эту систему.
   – А я бы нет, – сказал с удовольствием Бейсингстоук.
   Они улыбнулись друг другу, два старых гладиатора, понимающих, что последний бой так никогда и не произойдет. Старый дурак, думал Хеймат утешительно. Конечно, от него тоже пришлось бы избавиться... если бы революция победила.
   – Берп, – сказал Бейсингстоук. – Смотри.
   Одна из матерей замычала. У нее измеряли температуру, но пастух, по-видимому, держал термометр неудобно. Корова высвободилась, отошла на несколько шагов и снова начала пастись.
   – Он не шевелится, – удивленно сказал Хеймат.
   Бейсингстоук оглядел пастухов на детской ферме, потом посмотрел на садовников ниже по холму, на отдаленных рабочих на тропе. Все застыли неподвижно. Не слышно было даже шума винтов тележек на воздушных подушках.
   Бейсингстоук сказал:
   – Они не движутся, Берп. Все мертвы.
 
   Пастбище детской фермы находилось на самом краю тюремной территории. Дальше начинался крутой спуск, и Хеймат посмотрел на него с отвращением. Если ты старик, то старик, несмотря на все замены тканей и костей.
   – Если спустимся, – сказал он, – придется возвращаться.
   – Неужели? – негромко спросил Бейсингстоук. – Ты только посмотри.
   – Подача электроэнергии прекратилась, – пробормотал Хеймат. – Сейчас исправят.
   – Да. И тогда мы упустим возможность.
   – Но, Бейсил, – разумно заметил Хеймат, – допустим, подвижные машины перестали действовать, но ведь барьеры на месте.
   Бейсингстоук внимательно посмотрел на него. Он молчал. Просто отвернулся, приподнял проволоку, удерживавшую скот на пастбище, и нырнул под нее.
   Хеймат раздраженно смотрел ему вслед. Охранники, конечно, через несколько мгновений вернутся. И если даже эти мгновения продлятся достаточно, чтобы заключенные смогли пересечь луг, то, что он сказал о барьерах, остается верным. Ведь не охранники удерживают заключенных в тюрьме, а сложные и непреодолимые электронные барьеры. Три последовательных состояния: боль, оцепенение, смерть. Трудно миновать первый барьер и почти невозможно – второй. И бессмысленно, потому что существует и третий. Он говорил себе, что Бейсингстоук просто не знает, у него нет опыта. А у Хеймата есть, он уже пытался. Ему удалось преодолеть линию ужасной, останавливающей сердце боли, но он тут же потерял сознание на второй линии и пришел в себя в постели. И увидел улыбающегося охранника.
   То простое обстоятельство, что машины на короткое время лишились электроэнергии, ничего не говорит о барьерах, сказал он себе. Какой дурак этот Бейсингстоук!
   Но, говоря это. Берп Хеймат уже поднимал проволоку, пролезал под ней и торопливо догонял Бейсингстоука, увертываясь от навозных куч. Он задержался, только чтобы пнуть пастуха и убедиться, что тот не отвечает.
   Пастух не ответил.
   Хеймат, тяжело дыша, догнал Бейсингстоука на самом краю луга. Провода, причиняющие боль, здесь отчетливо видны – из-за скота, не заключенных. Они выделяются на фоне красивых гибискусов и коровяка.
   Рядом с кустом коровяка неподвижно застыл садовник. Его поднятая рука с лопаткой торчала без движений. Хеймат задумчиво плюнул на него.
   – Энергию отключили, парень, – негромко сказал Бейсингстоук.
   Хеймат, глотнув, ответил:
   – Иди первым, Сирин. Я вытащу тебя, если тебя схватит.
   Бейсингстоук рассмеялся.
   – О, Берп, какой ты герой. Давай, мы пройдем вместе!

12. ЗУБы

   Вы всегда должны помнить, что все имеет конец – так обычно говорит мне Альберт. Я думаю, он находит в этом какое-то утешение.
   Но это правда. Даже бесконечный полет от Сморщенной Скалы к ЗУБам наконец кончился.
   ЗУБы расположены в геостационарном спутнике, вернее, в пяти спутниках, вращающихся друг вокруг друга по паразитическим орбитам в нескольких десятках тысяч километров над Конакри в Африке. Раньше они находились в другом месте, над Галапагосскими островами, но по другой причине. Тогда они назывались Высокий Пентагон.
   Когда мы сошли с орбиты, я не смотрел на ЗУБы. Смотрел вниз на Землю, большую и широкую под нами. Восход затронул Гвинейский залив, но западный выступ Африки лежал еще в темноте. Это зрелище доставляло мне удовольствие. Я по-прежнему считаю Землю самой красивой планетой. Мне видно, как солнце касается горных вершин на западе, как удивительно блестит под нами Атлантический океан. Я испытывал страстное чувство к беспокойной старой планете, когда услышал возглас Эсси:
   – Они его разрушили!
   Мне потребовалось несколько мгновений, чтобы понять, что она говорит не о планете.
   – Прости, – сказал я, – я не смотрел на экран.
   Кстати, она тоже на него не смотрела. Мы пользуемся экраном только по привычке. Когда нам нужно хорошенько на что-то взглянуть, нам легко непосредственно использовать сенсоры «Истинной любви». Так что я подключился к ним и увидел то, что увидела Эсси.
   На общей орбите находилось гораздо больше пяти предметов, даже не считая флотилию крейсеров ЗУБов, которые все время беспокойно перестраивались. В ЗУБы стекались люди, а их корабли находились на причальных орбитах. Вероятно, тут было не менее десятка шаттлов, но Эсси говорила об огромной сморщенной пленке. Мне потребовалось какое-то время, чтобы узнать ее.
   Когда-то это был двигатель межзвездного фотонного парусного корабля. Я видел такой в исправном состоянии, он переносил экипаж лежебок к какой-то другой звезде.
   – Почему он в таком состоянии? – спросил я у Хулио Кассаты.
   Он раздраженно посмотрел на меня. Работал на каналах связи, и раздражал его не я. Дежурный офицер ЗУБов, и не было смысла раздражаться, потому что он не человек. Кассата сказал:
   – Повторяю, это двойник генерал-майора Хулио Кассаты. Я требую немедленного разрешения на посадку. Проклятые машины, – рявкнул он, посмотрев вначале на Альберта, потом на меня. Потом: – Вы имеете в виду корабль-парусник? Но ведь ваш проклятый Институт привел его сюда для изучения. Что, по-вашему, мы должны сделать с парусом? Тащить его к себе, когда солнце отталкивает его от нас?.. Да, спасибо, – сказал он в микрофон и кивнул Алисии Ло, чтобы она вводила нас в док.
   Это оказалось нелегко.
   Мы направлялись к той части ЗУБов, которая называется Дельта. Это банка от мыла массой в сорок тысяч тонн. Сразу понятно, что это главный спутник. Для удобства военных шишек и вообще плотских людей он вращается быстрее остальных. Это дает плотским лучшую возможность ориентироваться, но для Алисии Ло это совсем не преимущество.
   Тем не менее она аккуратно втиснула нас в док. Виртуозное исполнение, и она заслужила лучшую аудиторию, чем мы с Эсси. Мы даже не смотрели на нее. Смотрели на флот акулоподобных крейсеров ЗУБов, явно готовых к действиям – к любым действиям. Я пробормотал:
   – Надеюсь, они не предпримут ничего глупого.
   – Все, что они предпримут, – серьезно ответила Эсси, – будет глупо. Не глупых действий с их стороны быть не может.
   И мы оказались на борту спутника ЗУБов.
   Мы с Эсси входим на борт космического корабля или спутника, просто подключаясь к его сетям; после этого мы можем проникнуть всюду, куда идут провода, и даже несколько дальше. На Дельте-ЗУБы мы проникли до шлюзовой камеры и здесь остановились. Здесь не было устройств связи, по крайней мере таких, куда мы бы имели доступ. Дежурный офицер, программа с внешностью неопытного молодого лейтенанта, сказал с военной вежливостью, но твердо:
   – Генерал Кассата может пройти, сэры и мадам, но остальные должны остаться в зоне безопасности.
   Конечно, нам этого не хотелось, совсем не хотелось. Не для того я явился на спутник ЗУБов.
   Если бы Кассата задержался хоть на мгновение, я бы попросил у него объяснений. Но так как он не задержался, пришлось объясняться самому. Лейтенант вежливо выслушал и затем предпринял необходимые действия. Обратился к высшему руководству.
   Высшее руководство оказалось низкорослой плотной женщиной по имени Мохандан Дар Хавандхи. Появившись, она так долго смотрела на нас, что я решил, будто она плотский человек, но это просто такие манеры. Когда она открыла рот, оказалась, что она так же записана машиной, как и все остальные, но открыла она рот, только чтобы сказать:
   – Нет.
   – Но, коммандант Хавандхи, – замурлыкала Эсси, – ведь это мистер Робинетт Броадхед.
   – Я знаю это, – ответила коммандант.
   – Тогда вы должны знать, что мистер Робинетт Броадхед возглавляет Фонд Броадхеда и имеет неограниченный доступ ко всем экстрасолнечным материалам.
   – Это верно, – сказала коммандант, – но мы в Красном состоянии. Разрешения мирного времени ликвидированы. Конечно, – она улыбнулась, продемонстрировав золотые зубы – как мы верны бываем своим плотским оригиналам! – если хотите, вам не обязательно находиться в зоне безопасности.
   – Ну, что, – улыбнулся я, прощая, – в таком случае мы просто...
   – Вы можете вернуться на свой корабль, – сказала она и больше не уступила.
   Военные мозги! С ними невозможно спорить. Конечно, мы попытались. Мы указали, что ограничения по причинам безопасности смехотворны, хоть сейчас и Красное состояние, потому что единственный враг, кого нужно опасаться, находится в пятидесяти тысячах световых лет отсюда, в кугельблитце. Она не позаботилась ответить нам, что это неправда, потому что передача шла из гораздо более близкого места. Она просто покачала головой. Мы пытались угрожать, сказали, что обратимся к маршалам и главам государств. Она ответила, что, конечно, мы можем это сделать, если хотим, как только будет снят запрет на штатские передачи. Она не говорила, когда это может произойти. Мы пытались быть с нею дружелюбными. Спросили, что делают все эти космические корабли у ЗУБов. Она совсем не ответила; нет, от нее мы никаких военных тайн не узнаем.
   Впрочем, все это длилось совсем не вечность – всего несколько тысяч миллисекунд, потому что вернулся Хулио Кассата, вернее, его двойник. Как ни удивительно, Кассата выглядел довольным.
   – Мой плотский парень на совещании, – сказал он нам, – так что пройдет некоторое время, прежде чем я... гм... увижусь с ним, – он одарил нас улыбкой, но не всех поровну: большая ее часть досталось молодой женщине Алисии Ло. – Чем бы вы хотели заняться в ожидании? Хотите осмотреть ЗУБы?
   – Мы не можем, – сказал я, указывая на комманданта.
   – Конечно, можете, – ответил он, сознавая свой ранг. И обратился к ней: – Коммандант Хавандхи, я освобождаю вас от ответственности за этих гостей. Я лично проведу их по базе.
 
   Пять спутников ЗУБов составляют почти двести тысяч тонн массы, и их населяют примерно тридцать тысяч человек, плотских и записанных. Два спутника представляют собой центры связи и обработки информации. Там смотреть нечего. Гамма – сплошное оборудование, военное оборудование. Там полно бомб и машин хичи для прорытия туннелей, преобразованных для проделывания дыр в корпусах вражеских кораблей. Мы не думали, что нас пропустят туда, к тому же Альберт и так знал всю эту артиллерию. На Альфе помещаются квартиры сотрудников и помещения для отдыха, и у нас не было причин отправляться туда: их идеи об отдыхе и развлечениях нам не нужны.
   Тем не менее, когда электронные барьеры, не допускающие на ЗУБы машинные разумы без соответствующего разрешения, сняли, меня все равно раздражало, что мы вынуждены ограничиться Дельтой. Кассата пытался смягчить меня.
   – Простите старушку, – сказал он, улыбаясь. – Она была еще сменным офицером здесь в Высоком Пентагоне и считает, что с тех пор все пришло в упадок. – Он взглянул на часы – такие же несуществующие, как и мои. – У нас не менее десяти тысяч миллисекунд, а тут масса интересного – лежебоки, квейнисы, свиньи вуду, не говоря уже об обычном штате. Ну, я имею в виду тех, с кем вам разрешено видеться. Что хотите посмотреть?
   Я ответил:
   – Ничего не хочу. Я сюда не для двухдолларового тура явился. Мне нужно поговорить с людьми! Я должен узнать, что происходит...
   – В таком случае, – ответил Кассата, – вы захотите сами принять участие в действиях.
   Я гневно пожал плечами. За время пребывания в «зоне безопасности» у меня в голове скопился под высоким давлением пар, и Кассата не способствовал его выпуску. Я многое хотел сказать, но ограничился одним словом:
   – Да.
   Кассата и сам нервничал. Плотский оригинал дал ему отсрочку, но и только. Он сказал:
   – Вы причиняете неприятности, Броадхед.
   – У меня есть для этого все возможности, – согласился я.
   Он суженными глазами посмотрел на меня, потом пожал плечами.
   – Не мне решать, – сказал он. – И никогда я этого не решал. Правила здесь устанавливает Объединенное Командование. Так чем займемся? Двухдолларовым туром? Или вернемся в зону безопасности?
 
   Мы с Эсси бывали на спутнике ЗУБов, когда Объединенное Командование с несколько большим уважением относилось к главе Фонда Броадхеда. Альберт тоже бывал. Гораздо интереснее было Алисии Ло. Для нее это одно из тех тайных мест, о которых слышишь, но не надеешься сам побывать когда-нибудь, вроде Форта Нокс или храма мормонов в Солт Лейк Сити.
   Понимаете, мы на самом деле никуда не «идем». Кассата подключает нас к коммуникационной системе ЗУБов, и мы видим то, что он хочет нам показать. Он оказался вежливым хозяином и поэтому сделал даже больше: создал для нас офицерскую гостиную, где в одном конце в очаге горел огонь и стоял стол, уставленный напитками и закуской. А в другом располагалось то, что он собирался нам показать.
   Когда Кассата небрежно предложил взглянуть на гнездо лежебок, Алисия пришла в возбуждение. Конечно, он на это и рассчитывал.
   Лежебоки исторически «первые» для человечества, потому что это первая чуждая разумная раса, представителя которой увидел человек. Точнее говоря, не «увидел». Почувствовал. Оди Уолтерс, дурачась с кушеткой для снов, несколько десятилетий назад обнаружил в межзвездном пространстве их огромный медлительный корабль-парусник.
   Это было очень значительное событие, но привело оно к гораздо более значительным, потому что лежебоки тоже обнаружили Оди. И сообщили хичи, что мы вышли в Галактику, а это вывело хичи, пинающихся и орущих, из их убежища в черной дыре в центре Галактики.
   – Я думала, хичи отправили корабль лежебок назад на их планету, – сказала Алисия.
   – Да, – подтвердил Кассата, – но старина Броадхед вернул его сюда для изучения. Вернее вернул его Институт. Впрочем, лежебокам все равно. Они должны были еще тысячу лет находиться в полете. Их парус на орбите возле спутников ЗУБов...
   – Видели. Он выглядит серьезно поврежденным, – свирепо сказала Эсси.
   – Да, но что нам было с ним делать? Растянуть? Да в этой проклятой штуке сорок тысяч километров в длину! Ну, он им все равно больше не нужен. Хотите посмотреть на них или нет?
   – О да! – сказала Алисия Ло, вмешиваясь в спор. Кассата махнул рукой, и они появились.
   Лежебоки не очень привлекательны. Некоторые утверждают, что они похожи на какой-то тропический цветок. Другие считают их похожими на глубоководные существа со множеством щупалец; трудно сказать, что они напоминают на самом деле, потому что они не похожи ни на что на Земле. Самцы гораздо крупнее самок, но это не единственная проблема самок. У самок вообще ничего, кроме проблем нет, потому что лежебоки не знают, что такое права женщин. Но самки лежебок об этом и не беспокоятся, потому что у них нет разума. Их жизнь целиком посвящена воспроизведению рода. Ребенок появляется каждый цикл – цикл занимает чуть меньше четырех месяцев. Если леди повезло и ее в нужное время навестил самец, у нее рождается самец. Если нет – самка. Самцы лежебоки не очень сексуальны (глядя на самок лежебок, их нельзя в этом винить), и обычно самка не удостаивается сексуального внимания самца.
   Поэтому рождается бесконечное количество самок.
   Впрочем, они не пропадают зря. Время от времени самец выбирает особенно толстую и привлекательную самку. И съедает ее.
   Можно предположить, что самкам это не нравится. Впрочем, ни одна самка лежебок еще не жаловалась. Они не могут жаловаться. Они вообще не умеют говорить.
   Самцы, с другой, стороны, болтают непрерывно – вернее, поют. Во всяком случае всю жизнь они производят звуки. Впрочем, если вы садите рядом с кричащим самцом, вы этого все равно можете не узнать. Конечно, если сможете сидеть, потому что лежебоки живут в холодной плотной атмосфере, ядовитой для людей. Вы можете уловить легкое пульсирование, словно тяжелый грузовик прошел рядом с вашим домом. Улитки медлительны. Это их голоса: самое высокое колоратурное сопрано у слизняков достигает от двадцати до двадцати пяти герц. Так что вы все равно не услышите, что они поют.
   В грязном месиве внутри своего космического корабля плавало несколько десятков лежебок, самцов и самок. Один самец находился в небольшом изолированном помещении. Остальные – в общей цистерне, окруженные разнообразными плавающими приспособлениями: мебелью и различными устройствами. Вероятно, по стандартам лежебок это уютное помещение, но я мог отличить лежебок от мебели только потому, что видел раньше их фотографии. Я не видел никаких движений. И в другом отношении они выглядели странно. Я точно не помнил, какова естественная окраска лежебок, но, похоже, их раскрасил кто-то, тоже этого не помнивший.
   – Один движется! – воскликнула Эсси.
   Как ей удалось это заметить? Тот, что в отдельном помещении, медленно вытягивал щупальце. Ужасно медленно даже по меркам плотских людей (не говоря о моих!). Но по мнению лежебок, он был очень возбужден и двигался стремительно; видна была легкая рябь вокруг него, он создавал волны давления.
   – Это один из новых, – сказал Кассата. – Первоначальный экипаж кончили опрашивать, и с планеты слизняков несколько недель назад прилетели новые.
   – А почему он один? – спросила Алисия Ло.
   – Он в энергетически подвижном состоянии, чтобы его можно было опрашивать. Они при этом сильно бьются. И он мог бы все разрушить в их помещении.
   Альберт профессорским тоном заметил:
   – Я отмечаю, что мы наблюдаем за ними не в видимом свете.
   – Конечно, нет. Это томография, потому что видимый свет не проходит через слизь, в которой они живут. Хотите услышать, о чем он поет?
   Он не стал дожидаться ответа, но включил радио. Конечно, слышали мы не самого лежебоку, а машинный перевод. Радио провозгласило:
 
   Огромные сверкающие обжигающие чудища
   Бились и причиняли вред сильной кавитацией
   И много вызвали смертей и болезненных ран...
 
   – Это его последняя строфа, – объяснил Кассата. – Он начал только час назад. Нам приходится предоставлять им отдых между сессиями. Они не выдерживают подвижное состояние очень долго, а в нормальном состоянии мы не можем с ними общаться. Хотите посмотреть на них немного?
   Я сказал:
   – Я хочу, генерал Кассата, поговорить с кем-то из руководителей. Сколько нам еще ждать?
   Но Эсси положила мне на губы свою мягкую сладкую руку.
   – Генерал даст нам знать, как только это будет возможно, верно, Хулио? Так что ничего лучше у нас нет.
   «...а также самкам», – закончился перевод, и я подумал о том, чтобы самому причинить смерть и болезненные раны.
 
   И вот мы захвачены в несоответствие между гигабитным и плотским временем.
   Не думаю, чтобы я был особенно терпеливым человеком, но какому терпению научил меня мой машинный аналог! Особенно в делах с плотскими людьми. Не говоря уже о той особенно невыносимой и необыкновенно косной части плотских людей, которая называется военными.