Пол Фредерик. Остановка на планете 'Долгий Год'

   Мерси МакДональд вскинула брови.
   - Ты что, и вправду считаешь, что те несколько недель, что мы будем на планете, как-то помогут?
   - Кто говорит о нескольких неделях? Я остаюсь там.
   Мерси с удивлением глянула на подругу. То, что Бетси арап Ди собиралась "спрыгнуть" на планете Долгий Год было как раз неудивительно подобные мысли посещали чуть ли не каждого, всякий раз, когда они готовились к высадке на очередную планету. Необычным было то, что она высказала это вслух, пусть даже и своей лучшей подруге.
   - Хореджеру не понравилось бы то, что ты сейчас сказала, предупредила Мерси. Капитан уже целых пять своих радиопроповедей посвятил тому, что никто не имеет права оставить звездолет, упоминая и то, какие наказания ожидают того, кто хотя бы попытается это сделать.
   Бетси засмеялась, причем смех ее был совершенно безрадостным.
   - А ты считаешь, что меня хоть как-то волнует понравится ли это Гансу? - спросила она. - Неужели это ты, Мерси?
   Когда у Мерси МакДональд появлялись проблемы, требующие обсуждения, в первую очередь доверенным ее собеседником становилась Бетси арап Ди. Но, поскольку сейчас у Бетси и своих проблем было невпроворот, нужно было обратиться к кому-нибудь другому. И этот некто должен быть другом. Настоящим.
   Список возможных кандидатов был не слишком велик. Небольшая вселенная "Нордвика" была слишком мала, чтобы в ней оставались незнакомые, но большинство населявших эту вселенную не были друзьями. Понятное дело, друзьями самой Мерси МакДональд. Конечно же, верной подругой была Бетси, но сейчас она потеряла ребенка. Еще одним верным другом был капитан "Нордвика" - естественно, не нахальный и грубый Ганс Хореджер, а настоящий капитан, Арнольд Хокинс. Еще были три старых штурмана-астрографа: Мойра Гноретти, Иегуда бен Аарон и Дикки Детвейлер. Все они стали членами экипажа очень давно, как капитан и сама Мерси МакДональд; все они голосовали против Ганса Хореджера. Но, как и капитан, все они были слишком старыми по возрасту, чтобы быть близкими друзьями.
   А потом уже шли те - их было гораздо больше - кого, в той или иной степени, Мерси обычно считала своими приятелями, но они проголосовали за Хореджера и теперь уже друзьями не были. В их число входили почти все инженеры и биологи, оба медика и еще один тип, который занимался разведением растений и животных на борту. После них стояли только те, кто никогда не был приятелем Мерси МакДональд. Конечно же, этот список и не мог быть длинным. Долгое время в нем был только один человек, и, естественно, это был заместитель капитана Ганс Хореджер. Мерси никогда не думала о нем как о приятеле (хотя ей и было стыдно признаться, что в какое-то время она видела в нем возможного любовника). Бывали такие моменты, когда ей хотелось, чтобы он вообще убрался куда-нибудь с корабля или даже сдох - все из-за грубых и беспардонных сексуальных домоганий, из-за того, что он подсидел старого капитана Хокинса, а в большей мере, из-за того, что он сделал с Бетси арап Ди.
   Капитан Хокинс...
   Да, решила Мерси, это единственный, с кем можно поговорить. Оставалась проблема его найти. Понятно, что на мостике его не было; теперь это уже была территория Хореджера. Когда Мерси пришла в небольшую каюту, которую Хокинс делил со своей постаревшей женой, та была дома, но самого старого капитана не было. Марджори Хокинс, хотя она и не очень-то любила Мерси (впрочем, так она относилась ко всем незамужним женщинам на борту корабля, хотя и понимала, что возраст капитана мог бы избавить ее от ревности), ворчливо сообщила, что мужа можно найти в его мастерской.
   Но его не было и там. Постучав безрезультатно нескольько раз, Мерси толкнула дверь. Мастерская была не заперта, и МакДональд заметила, что капитан оставил ее не так уж давно. Хокинс трудился над мозаичным панно, требовавшим огромного терпения, времени и порезанных пальцев. Фрагменты мозаики были разложены по всей комнате, кусочки стекла сотни различных оттенков покрывали каждый свободный клочок пространства. К тому же, настенный экран оставался включенным, подтверждая, что совсем еще недавно капитан был здесь.
   Уверенная, что Хокинс ушел не далее ближайшего туалета, Мерси уселась в мастерской, чтобы подождать его возвращения. Она заметила, что экран капитана показывал то же самое, что и у Бетси арап Ди - планету, к которой они летели. Но картинка была другая; скорее всего, это было изображение, передаваемое носовыми камерами "Нордвика". На экране теснились тысячи звезд, но не было сомнений, какая из них была солнцем планеты Долгий Год. Сам корабль находился от нее еще довольно-таки далеко, гораздо дальше, чем расстояние от Плутона до Солнца. И все равно, звезда Долгого Года была самой яркой в этой части неба. Мерси присмотрелась повнимательней: а вдруг удастся заметить саму планету, но безуспешно. Она была еще очень маленькой и, возможно, пряталась в сиянии своей звезды.
   Мерси знала достаточно много о том, что собой представляла сама планета. Как и всякий другой на "Нордвике" она провела несколько часов за ее описаниями, отчасти из любопытства, а частично потому, что выискивала резоны - сделать планету своим домом на всю оставшуюся жизнь или нет.
   Ей уже было известно, что самым плохим на планете было именно то, за что ей и дали имя. Период обращения Долгого Года вокруг звезды и вправду был очень большим - приблизительно девятнадцать стандартных лет.
   К счастью для всех форм жизни, орбита планеты представляла собой почти идеальную окружность. Но только "почти". Та небольшая разница между эллиптической и круговой орбитами была уже критической, А это означало, что на планете были зимние и летние периоды, И когда вы говорили "зима", прикусив губу, думала Мерси, это вовсе не означало три-четыре холодных месяца. В данном случае можно было говорить уже об отвратительном климате. Область афелия1 (1) планета проходила медленно-медленно, будто игрушка йо-йо, застывшая в верхней точке своего подъема; в ней планета находилась почти пять стандартных лет. Пять земных лет ужасных морозов, когда нужно было прятаться под землю, подальше от поверхности, где царили снег, стужа и бесплодие. Мерси МакДональд, не испытывавшая настоящей зимы с тех пор, как ей исполнилось восемнадцать, вспомнила информацию, говорящую о том, что обычно зимой на планете температура по ночам снижалась до -70 градусов Цельсия, а днем не превышала -10; одно это уже бросало ее в дрожь.
   Конечно же, "Нордвику" очень повезло. Сейчас на планете была не зима. Звездолет прибыл в поздний весенний период. Так что у Мерси была целая куча времени решить, оставаться здесь или нет, еще до того, как наступят холода.
   Обнаружив Мерси у себя в мастерской, капитан Хокинс улыбнулся, извиняясь.
   - Рад тебя видеть здесь, Мерси, - радостно сказал он. - Извини за то, что тебе пришлось меня ждать, но со старостью приходит и не такое. - Хокинс скорчил мину, которая должна была показать, как это паршиво - быть стариком, а потом сменил тему. - Как это тебе нравится? - спросил он, указывая рукой на почти что законченное панно. Это было изображение их звездолета, выполненное из тысяч тщательно обрезанных и закрепленных на пластиковой панели кусочков стекла. Под картинкой вились ярко-красные буквы: Ad astra per aspera.
   - Эту штуку можно продать, - сказала Мерси, давая свою профессиональную оценку. - А что здесь написано?
   Капитан мечтательно провел пальцем по буквам.
   - Это по латыни, - сказал он с гордостью. - И означает: "К звездам через преграды".
   Мерси улыбнулась, а капитан проницательно глянул на нее, догадываясь, что могут значить для нее эти слова. Потом он вздохнул:
   - Правда, я не думаю, чтобы на планете Долгий Год хоть кто-нибудь помнил латынь. Но мы сможем перевести - хотя, ты не находишь, что так интересней?
   - Ну конечно, - ответила Мерси, радуясь возможности сказать старику не только приятное, но и правду. Она любила капитана. Да, он был уже старым и немощным, и она не могла простить ему того, что он отдал бразды правления в лапы Ганса Хореджера, но все равно - он был чудесный человек. Вот если бы он был еще хоть чуточку моложе...
   Но молодым Хокинс уже не был. Ему уже было сорок с лишним, когда он принял командование звездолетом, еще там, на орбите вокруг Земли. Сейчас же, когда ему было далеко за восемьдесят, единственными его активными занятиями оставались самоделки да еще дремота.
   Капитан Хокинс уже принялся за свою мозаику, перебирая кусочки пурпурного стекла, чтобы выбрать самый подходящий для фона. Мерси откашлялась:
   - Капитан?
   Хокинс взглянул на нее с понимающей улыбкой.
   - Ведь ты пришла сюда не для того, чтобы посидеть со стариком, ведь правда? Похоже, что-то случилось?
   - С Бетси арап Ди, - уточнила Мерси. - Не знаю, имеете ли вы понятие о ее неприятностях?
   - Да, конечно, - ответил капитан Хокинс, подобрав нужную стекляшку и сажая ее на цемент. - Она несчастна. Ей совсем не хотелось этого ребенка, потому что его отцом был Ганс; а он, конечно же, сделал вид, что ни при чем; к тому же, малыш родился мертвым. Теперь она всех ненавидит.
   - Только не меня, - запротестовала Мерси, потом поправилась: - Ну, не совсем так. Догадываюсь, она ненавидит сам корабль. И она говорит о том, что собирается "спрыгнуть" на планете Долгий Год.
   - Так, - кивнул капитан, закрепляя на панно очередную звезду.
   - И я тоже, - закончила Мерси.
   Хокинс ласково поглядел на нее.
   - Ну конечно же, и ты, Мерси. Ты просишь моего благословения? Я даю его тебе. И Бетси тоже. Здесь у вас нет будущего.
   Он подвинулся поближе к своей гостье и накрыл ее руку своей, слабой, покрытой старческими пятнами.
   - Я бы и сам поступил так же, - признался он, - если бы был хоть чуточку моложе. Если бы согласилась Морин. А так я даже не знаю, спущусь ли я вообще.
   Мерси удивилась. Никогда такого не случалось, чтобы капитан не спускался на новую планету.
   - Но вы же обязаны!
   - Глупости, Мерси. Я вам не нужен. Вы и сами прекрасно справитесь с торговлей, а я собираюсь оставаться на орбите.
   - А, вы хотите проследить за заправкой топливом? - спросила Мерси, пытаясь понять, чего хочет Хокинс. - Но ведь этим может заняться и Хореджер...
   - Нас должна беспокоить не только заправка. Ремонт. Гляди сюда, Мерси. - И Хокинс вызвал на экран схему "Нордвика". Весь звездолет, в основном, был изображен белыми линиями, но некоторые места светились желтым светом или даже пульсировали красным. - Возьми нашу систему воздухоснабжения. Частично она уже отказывает; если удастся, мы попытаемся ее отремонтировать или купить на планете; правда, если у них имеется что-то такое, что мы сможем использовать. Система регенерации воды тоже дышит на ладан, и - ну да ладно - Морин говорила, что у нас почти закончились запасы ткани для пошива одежды и постельного белья; надо будет глянуть, что они смогут нам предложить. Нам много чего надо. Так что тебе, Мерси, предстоит провернуть приличную работенку для нас.
   - А если я не смогу?
   Капитан Хокинс на миг задумался, просматривая инженерные отчеты на экране.
   - Сможешь. - Затем он выключил экран. - Ты должна. Иначе мы не сможем улететь с планеты. - Хокинс поглядел на выражение ее лица и по-доброму улыбнулся. - Похоже, что там, внизу, тебе будет не так уж плохо. Там, на своей планете, они едят жуков, ты не знала этого? Конечно, они выращивают и едят овец, но единственная местная форма жизни, которая годится в пищу это членистоногие. Хотя там имеются и свои формы рыб или что-то похожее на рыб. Но у них нет ни коров, ни свиней. Так что можно будет предложить им имеющийся у нас замороженный генетический материал... А этот их паршивый климат... В общем, мне кажется, что это довольно-таки отсталый мир, но ты сможешь устроить в нем свою жизнь.
   Мерси глядела на него, и только в этот миг до нее дошло. Да, мысленно она уже проигрывала идею "спрыгнуть" с корабля... Но у нее имелся выбор. Теперь же... А вдруг она не сможет? А вдруг Долгий Год будет для нее последней остановкой? Устраивать жизнь на планете, где один год равняется почти двадцати нормальным? Ужасно холодные зимы и жаркое лето; единственное время, когда можно чем-то заниматься - в промежутках между таянием того, что замерзло, а теперь ждет своей очереди сгореть, и наоборот, от летнего пота до превращения его в ледышки. Что это может быть за жизнь?
   Но, в таком случае (вопрос без спросу влез к ней в мысли), какую жизнь ведет она теперь?
   ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
   Направляясь к дому Мурры, Бланди зналь лишь одно: она ждала его там. Она всегда ожидала его.
   Он огляделся, и все-таки нашел направление, хотя не знал толком, где может быть его жена, не говоря уже о самом доме.
   Понятно, что ее не могло быть в доме, который они делили со всем населением планеты во время прошедшей Долгой Зимы. Теперь это место вообще не было домом; ужасная, давящая со всех сторон трехкомнатная каморка, не хуже всех других зимних квартир, но и не лучше. Все это находилось в зимнем городе, глубоко закопавшемся в пещерах под горой. Сейчас никому не хотелось возвращаться туда и жить в течение долгих месяцев. Это потом жаркое лето снова загонит их всех в зимний город; потом, когда родившиеся сейчас дети подрастут настолько, чтобы понять, что их не было под землей.
   Случилось так, что в доме, в котором он ее оставил (вот только можно ли назвать домом что-то, напоминающее, скорее, палатку), Мурры не оказалось. Правда, когда Бланди уезжал на пастбища с отарами, строительная горячка еще не достигла своего пика. Большинство построек, стоявших в этом месте год назад, раздавленных зимними льдами и снесенными весенними наводнениями, уже было восстановлено. Так что настоящий свой дом он нашел только сейчас. Мурра перевезла вещи, когда он еще был с овцами. Домик был небольшой, но новенький; и, несомненно, Мурра ждала его там, потому что всегда так поступала.
   Она ожидала, что он ее поцелует. Бланди сделал ей такое одолжение, удивляясь про себя, почему этот поцелуй так похож на политический договор, но особого времени на размышления она ему не дала. Жена прижалась к нему всем телом, и они поцеловались, причем Мурра была свято уверена, что это ему нравится.
   В некотором смысле, так оно и было. Во всяком случае, Бланди казалось, что само его тело подтверждает эту уверенность. Всегда, когда Бланди вспоминал о своей жене, его тело находило ее чертовски привлекательной. Его Мурра была статной женщиной, высокой, сантиметров на десять выше самого Бланди. Ширококостая и довольно-таки полная, но ее можно было назвать красавицей. В лице Мурры можно было найти что-то от ее восточных предков, короткие черные волосы и голубые глаза; в ее движениях было заметно отработанное изящество.
   И самое главное в ней было то, что она была женой Бланди. Она сама показывала это каждым своим поступком. Мурра всегда поддерживала мужа во всяком его выборе и давала это понять любому. У нее был мягкий, отработанный и тщательно артикулированный голос. Сейчас, для своего мужа она выбрала свое самое лучшее воплощение, то самое, которое делало ее идеальной исполнительницей в его телесериалах.
   Для Бланди она была идеалом во всем. Он давно уже сжился с этим фактом, хотя и не всегда это его радовало.
   Завершив поцелуй, Мурра не отпустила мужа, а стала нашептывать ему на ухо самые свежие новости, чтобы сразу же ввести его в курс дела:
   - Уже началась расконсервация шаттлов. Смертность среди десятимесячных детей слегка повысилась и составляет 11,3% - но это пока еще в пределах нормы. Надеюсь, что новый дом тебе нравится; вещи я закончила перевозить только на прошлой неделе. И еще, Фецгут-Мокоррис натворил дел, он нашел себе какую-то двухлетнюю, а Мива ничего не смогла сделать.
   В ее голосе была слышна гордость. Бланди быстро вычислил это, поскольку знал, что послужило ее источником. Киловар Мива Фецгут и Мурра были среди тех немногих, кто могли бы назвать себя успешными зимними женами - редкий вид женщин, кому посчастливилось сберечь свои семьи в течение долгих, стесненных месяцев, когда все сидят друг у друга на головах в малюсеньких кельях, куда загнала их безжалостная зима. Только гордость Мурры была гордостью вдвойне, поскольку из этих двух женщин лишь она осталась еще и весенней женой.
   - Мне было за нее так стыдно, - добавила Мурра, как бы оправдывая себя, - ведь говорят, что если сумеешь продержаться в качестве зимней жены, то сможешь стать женой на все годы; только я догадываюсь, что это относится не к каждому, а только к таким счастливчикам как мы, - закончила она, опять-таки с гордостью.
   - Так, - сказал Бланди, наконец-то отстранившись от жены.
   Она с нежностью поглядела на мужа.
   - Ну, тебе нравится то, что я сделала с твоим новым домиком?
   - Да, конечно. И что, они все в рабочем состоянии? - спросил Бланди, а Мурра удивленно поглядела на него, пока не поняла, что он спрашивает про шаттлы.
   - Думаю, что да. Их держали в закрытой сверху долине с тех пор, когда прилетал последний корабль. Конечно же, каждый год их покрывал лед, но корпуса выдержали. - Мурра усмехнулась с деланым восторгом. - Не беспокойся, когда прилетит корабль, они будут в полном порядке. К тому же, будет теплая весна, самая лучшая пора для их прибытия, ты не считаешь? Ты ничего не собираешься написать про это?
   Бланди уже привык к сверхъестественной способности своей жены читать в его мыслях - ведь он и словом не обмолвился о своих планах - поэтому и сейчас не подал виду.
   - Да, я думал об этом.
   - Мне кажется, ты сможешь. Конечно же, тебе лучше знать, дорогой, но не будет ли это чем-то неприятным?
   - Трагическим, - поправил он. - В этом есть истинная драма, и я пытался описать ее по возможности легко, чтобы не очень беспокоить людей в течение зимы.
   - Понимаю. Так значит, ты сразу же хочешь лететь на корабль, не так ли? Не надо отрицать, милый, ведь кто знает тебя лучше, чем я? И, конечно же, ты можешь лететь.
   Бланди и не собирался отрицать. Он уже решил подать соответствующее заявление и, зная свое положение в общине, прекрасно понимал, что представитель губернатора его подпишет. Он только не собирался говорить Мурре, кого собирался взять с собой в первый же визит на звездолет, и был безмерно удивлен, когда жена, без всякого перехода, продолжила:
   - А как там Петойн?
   Бланди поначалу даже не понял ее.
   - С ней все в порядке. Все обошлось.
   - Естественно, что с ней все обошлось, - сладко пропела Мурра; ее даже не заинтересовал тот факт, что Петойн еще раз удалось уйти живой из экзекуторской, - или ты хотел добавить что-то еще? Только я не это имела в виду. Мне хотелось бы знать, как она в постели?
   Бланди недоуменно уставился на жену.
   - Господи, Мурра, ведь ей еще и года не исполнилось!
   - Знаю, - согласилась она. В ее голосе слышались нотки легкого веселья, но и некоторого интереса. - Разве не смешно, что мужчинам всегда нравятся молоденькие девчонки! Это, наверное, потому, что они такие тощие да неопытные. И, Бланди, не надо так смущаться. Ведь мы же всегда делимся друг с другом подобными вещами. - Она снова улыбнулась. - В постели, добавила она. - Ой, ты даже не посмотрел еще свой новый дом! Не поглядел на постель, которую я приготовила!
   И он уже знал, что теперь делать; его удивило другое: когда же все это превратилось для него в досадную рутину?
   Было такое время, когда тело Бланди заставляло его голову позабыть о том, что его Мурра настоящая стерва. В те времена он вообще, с полнейшим удовольствием, забывал думать о чем-либо, потому что Мурра в постели была совсем не той женщиной, которой привыкла себя показывать, когда просто сидела, душилась, раздевалась и складывала одежду в их маленькой квартирке. В постели она вела себя совершенной дикаркой. Она кричала и кусалась, извивалась и царапалась; в искусстве любви она была именно такой, о какой может мечтать мужчина. Только все это делалось по тщательно выверенному расчету. Для Бланди это открытие стало самым большим разочарованием, когда он понемногу узнал ту женщину, на которой женился. Все ее штучки были великолепно отрепетированы. Мурре нравилось заниматься любовью по учебнику, но навыки ее росли быстро и становились основательными. "Леди в гостиной и шлюха в постели", так она говорила про себя во время их постельных бесед, которые значили для нее так много; и она считала себя абсолютно правой.
   Уже после того, когда они достаточно измучили друг друга в постели в этот день их встречи после долгой разлуки, Мурре вдруг захотелось все испортить своими разговорами.
   - Я написала для тебя поэму, любовь моя, - безмятежно, с обычной сладостью в голосе сказала она. - Не хочешь послушать?
   - Конечно, хочу, - вынужден был ответить он, но почти не слушал, после того, как она достала блокнот из ночного столика,совершенно голая уселась в ногах кровати по-турецки и начала читать. Поэма, по обыкновению, была длинной. Там были древние пастухи и их любимые девушки, которых надолго оставляли; в стихах было множество изящных оборотов и необъяснимых рифм, но Бланди их не слушал. Он изучал свою жену, глядя на нее так, словно видел ее впервые с ее широкоскулым лицом, сужающимся к подбородку, с большими водянисто-голубыми глазами и коротко подстриженными волосами, которые мы так часто видим на портретах средневековых сквайров. По ходу чтения она часто улыбалась - таинственной и легкой усмешкой. Бланди показалось, что ее улыбки вовсе не связаны с тем, что она сама считала веселым, но были проявлением внутренней веры в то, что все, что случится позже, будет для нее приятным.
   Закончив чтение, Мурра не спросила, понравилась ли ему поэма, она только уселась поудобнее на кровати, послав мужу улыбку. Но он, конечно же, сказал:
   - Очень милая поэма, Мурра. Твои стихи всегда милы.
   Мурра грациозно кивнула.
   - Спасибо, Бланди. А как у тебя? Ты что-нибудь написал в отъезде?
   Это был прямой вопрос, и он знал, что Мурра требует прямого ответа, столько настойчивости было в ее голосе. Он отрицательно мотнул головой.
   - Что, даже политического манифеста?
   Он снова мотнул головой, теперь уже с обидой. Но Мурра не отставала. Она засмеялась своим серебристым, всепрощающим смехом любящей жены, который он слыхал так часто.
   - Бланди, Бланди! Ну что мне с тобой делать? Ты и не напишешь ничего, кроме кукольных представлений, потому что тебе нужно побыть одному, чтобы создать что-нибудь по-настоящему серьезное. А теперь ты вообще ничего не напишешь, потому что у тебя имеется дом со всеми удобствами... Я не могу понять, что тебе здесь мешает? Но может тебе, пока ты был там, мешал кто-то? Это малышка Петойн отвлекала тебя?
   - Спокойной ночи, - ответил он и повернулся на другой бок, притворяясь, что спит.
   Но Мурра еще не сдалась. Она вытянулась рядом с ним и легонечко потерлась о его спину, как ему нравилось, или, во всяком случае, он говорил, что ему так нравится. Она размышляла. Часть ее мыслей были заняты тем фактом, что Бланди и вправду не сказал ничего особенного про ее поэму, но в основном она думала про Петойн.
   Мурра не могла назвать свои чувства относительно этой девчонки ревностью. Она никогда не ревновала и была далека от этого. Скорее всего, это можно было бы назвать удивлением. И удивляло ее то, что эта девица до сих пор Бланди не надоела. Ведь, помимо всего, он достаточно насмотрелся на Петойн во время съемок "Зимней жены", опять же, в течение двадцати долгих месяцев от Заморозка до Нового Года, двести серий, транслируемых еженедельно. Когда съемки начинались, Петойн даже не достигла половой зрелости, так было нужно по сценарию.
   Естественно, тогда между Бланди и Петойн и не могло быть никаких сексуальных отношений. Это произошло позднее. Бланди не признался ей, когда это случилось, но Мурра вычислила, что, скорее всего, это могло быть где-то в промежутке между Новым Годом и месяцем Таяния, когда с приходом холодной весны мир вновь начинал выглядеть привлекательно.
   - Бланди? - сказала она мягко, сладким голосом, но и настойчиво. Тот не отвечал, но Мурра знала, что ее муж не спит. - Бланди, я никак не могу понять, зачем она поехала с тобой. Такая молодая девушка, как она должна была отрабатывать свое налоговое время в городе. К тому же, что она думает о своей учебе?
   - Она занималась в лагере, - не поворачиваясь, ответил Бланди.
   - Это так, но ведь у нее могут быть неприятности, разве не так? Я имею в виду это дело с собакой. Ведь это же был не ее пес. Это была пастушеская собака, слишком старая, чтобы быть пригодной к чему-либо еще. Так почему она не дала сделать эту простенькую штуку, дать ее усыпить, как ей и предлагали?
   Бланди помолчал какое-то время, потом ответил:
   - Мне кажется, если Петойн что-нибудь или кого-нибудь любит, ей ненавистна сама мысль о том, что это нечто может ее покинуть.
   - Понятно, - ответила Мурра. - Да, я поняла.
   Уже через мгновение она услыхала мерное дыхание мужа, даже легкий храп, поскольку он и вправду заснул; но она сама еще какое-то время не спала, размышляя обо всем этом.
   Несмотря на то, что Мурра тщательно заботилась о сохранении своего общественного имиджа совершенно беззаботной личности, она вовсе не была беспомощной и слабой. Вовсе нет! Там, где это было нужно, она действовала очень быстро, прилагая значительные усилия. Просто она действовала наиболее экономным образом, направляя силу в самые уязвимые места противника.
   В данном случае она была уверена, что самым слабым звеном является юная Петойн. И на следующий же день Мурра устроила свои дела так, чтобы побывать в овечьих загонах, зная, что девушка будет отрабатывать там свое налоговое время.
   Овечьи загоны были не тем местом, куда бы Мурра стремилась нанести визит. По своим звукам, запаху и виду они полностью соответствовали своему назначению - быть местом для забоя животных, и когда Мурра добралась туда, стрижка и забой были в самом разгаре.