Страница:
– Ну, слава труду, очнулись! – обрадовался Володя. – Я уж думал, что вы ненароком того… умерли. Трясу вас, трясу, а вы никак не реагируете!
Да, наверное, пока моя душа (или сознание?) прохлаждалась в баре, мое бренное тело выглядело со стороны… умершим!
Я попытался сесть, с некоторой оторопью поняв, что лежу на полу в скрюченной позе. Странно, когда вступал в контакт, то вроде бы стоял. Ладно, встаем… Организм привычно отозвался болью во всех своих частях. Капитан бережно поддерживал меня, помогая принять вертикальное положение.
– Володя, и долго я… был без сознания? – осторожно поинтересовался я. Если время пребывания там и здесь совпадает, то надо поспешить.
– Нет, не особо! – успокоил Тарасов. – Минуты три, не более. Когда призрак вас коснулся, вы упали и стали корчиться. Я уж хотел по нему из автомата шмальнуть, но тут он пропал. А вы… из вас словно кости вынули. Я вас трясти, а у вас голова словно у тряпичной куклы болтается. Ну, напугался я! Что он от вас хотел?
– Кто? – я честно пытался следить за полетом капитанской мысли. Главным в его сообщении было, что времени прошло всего чуток, а следовательно, у меня есть некоторая фора.
– Ну, призрак этот! – уточнил Тарасов. – Чего он так назойливо вокруг нас кружил?
– Не знаю! – соврал я убедительным голосом. – Это ведь ты специалист по поведению сублимированных эманаций! А я в Городе второй день!
– В том-то и дело, что они никогда себя ТАК не вели! – задумался Тарасов, но через пару секунд встряхнул головой, отгоняя вредные в данной обстановке мысли. – Вы как – идти сможете?
– Сейчас попробую, – я, кряхтя, вылез из сарайчика. – Пошли! Веди, Сусанин!
– Я – Тарасов! – не понял шутки капитан. – Нам еще идти и идти!
– Да дойду я, дойду! – почти выкрикнул я. – Давай, двигай! Только не беги! Ночь впереди длинная!
Мы вихляющим зигзагом, я почти висел на капитане, тронулись в путь. Но постепенно я разошелся (или расходился!) и перестал использовать Тарасова как подпорку. Мы увеличили темп. А вскоре уже шли почти строевым шагом.
Тарасов не преувеличивал – идти действительно пришлось долго. По мои ощущениям – на другой конец Города. И у меня появилось время тщательно обдумать страшное задание. Убрать всех людей из Города? Первым приходил на ум вариант с эвакуацией. Но сколько в Городе жителей? По крайне неточным прикидкам – не менее десяти тысяч человек. А сколько народу влезет в единственно доступное транспортное средство – электропоезд метро? Несколько сотен? В лучшем случае полторы-две тысячи. Значит, придется делать несколько ходок, что вряд ли удастся, учитывая непредсказуемую оперативную обстановку, практически гражданскую войну. Один эшелон с беженцами еще как-то может прорваться. И кого вывозить в первую очередь? Стариков, женщин и детей? Стариков, которые рассыпаются на ходу, причем в прямом смысле. А тем более детей… ЭТИХ детей! Они только и ждут возможности попасть в большой мир. Что остается? Женщины. Но как их собрать, объяснить необходимость эвакуации? Эх, остался бы в живых Макаров, хоть что-то можно было решить. Он был единственным вменяемым человеком, встреченным в Городе. Поправка: Айше и Мойша. Но у них нет полномочий и власти.
Обратиться к Плужникову или к Тропинину? И тот и другой принесут в большой мир столько зла… Что же делать? Списать всех, ВСЕХ жителей в расход, взорвав станцию? Или пригрозив взрывом, заставить главных виновников нынешнего положения заключить временное перемирие, организовать эвакуацию. Однако… Я на сто процентов был уверен, что первыми погрузятся в поезд боевики от обеих партий. И, кстати, я почти забыл, что портал на станции метро не пропускает людей. С этим-то как быть?
Черт! Столько проблем глобального масштаба! От них уже опухла моя бедная голова. Никому не пожелаю решать вопросы жизни и смерти тысяч людей, тем более в состоянии острого цейтнота.
Ладно, будь что будет! Приду на АЭС, заминирую там все, а потом начну шантажировать обе противоборствующие стороны. Эх, Леха! Немного ли ты на себя берешь? Схарчат тебя эти ветераны подковерной борьбы и косточками не хрустнут! Но вот уж хрен вам! Еще покувыркаемся! Жаль, что погиб Подрывник, вдвоем бы мы им показали кузькину мать, а также бабушку и прочих родственников!
При воспоминании о друге меня остро кольнуло в сердце. Перед глазами снова появилась давешняя радужная пленка. Я провел рукой по лицу. Мокро! Что это, слезы? Я плачу? Все, Леха, отставить уныние! Надо делать дело, хотя бы в память об Андрюхе! И, черт с ними, со всеми – рвануть эту атомку! Даже ценой своей жизни, но остановить то, что готово выплеснуться из перегретого котла анклава на давно забывший магические войны мир. И ведь первым делом достанется моему городу, моей стране. Я вспомнил глаза Плужникова – в них горел фанатичный огонь. А Тропинин? Жуткий упырь! Такие не остановятся ни перед чем!
Где-то через час жилая зона закончилась, и теперь мы перли по пустырю, ориентируясь на зарево огней впереди. Зрелище было завораживающим – сказывалась почти полная, чернильная темнота здешней ночи. В такой темноте зажженную спичку видно за километр, а тут горело что-то глобальное.
Еще через полчаса мы вышли на узкую ленту дороги. Скорость движения возросла еще больше – теперь ноги не вязли в густой, тяжелой пыли. Вскоре цель нашего похода стала видна, хотя и не отчетливо. Я сумел разглядеть группу строений, вроде бы обнесенных забором. Увидеть детали мешал яркий, невыносимо режущий глаза свет. Я понял, что вся территория станции и периметр забора освещаются огромным количеством мощных прожекторов.
Когда до станции оставалось пройти метров пятьсот, я обратил внимание, что сразу за пределами освещенного круга лежат какие-то кучки, а дорогу перегораживает несколько грузовиков. Приблизившись на сто метров, я понял, что кучки – это стоявшие (теперь лежавшие!) в оцеплении люди. А за грузовиками, судя по количеству тел, находился штаб и подвижный резерв. И здесь поработали призраки или… Неужели был бой?
Мы с Тарасовым сорвались на бег? за несколько секунд преодолев разделявшее нас и границу освещенной зоны расстояние. Нет, боя не было – тела лежали в характерных «расплывшихся» позах. Следов от ран не видно, гильзы под ногами не катаются.
Тарасов, попросив меня не высовываться, осторожно вошел в круг света. Из-за прожекторов его неразборчиво окликнули, он ответил Минутой позже я смекнул, что беседа принимает позиционно-затяжной характер, и отошел в сторонку, осматривая «поле скорби». Народу здесь полегло немало – человек сорок. Среди бесчувственных гэбистов я заметил старого знакомого – давешнего майора-дежурного, принимавшего нас с Подрывником вчера в Управлении. Вспомнив Андрюху, я мысленно застонал – сердце снова пробила раскаленная игла. Ну, ничего, скоро я догоню тебя, дружище! Испытав резкий приступ злости, я подошел к майору и несколько раз пнул ногой бездыханное тело, что-то при этом злорадно бормоча под нос. Чего я хотел добиться? Поймав себя на неадекватном поведении (блин, да откуда ему взяться-то – адекватному поведению в таком месте?!!) и, взяв себя в руки, я, стыдливо оглянувшись на Тарасова, быстро подобрал лежавший возле майора АК-47 и стянул подсумок с магазинами.
Оглядев свое приобретение и пощелкав затвором, предварительно отсоединив магазин и убедившись, что в стволе нет патрона, я остался вполне доволен. Несмотря на то, что автомат, вероятно, был из первой партии с фрезерованной ствольной коробкой и затертый местами до белизны, он оставался творением великого Калашникова и работал безупречно.
Едва я успел воткнуть рожок на место, передернуть затвор и забросить машинку за спину, меня окликнул Тарасов – переговоры закончились успешно. Охрана признала в капитане своего и разрешила пройти без пароля, учитывая форс-мажорные обстоятельства. Оказалось, что большую часть времени Тарасов уговаривал часовых пройти на территорию «Особого объекта» вместе с посторонним. Уговорил… черт красноречивый!
Тем не менее, открытое пространство мы пересекали очень медленно, стараясь, чтобы руки были на виду. Я буквально кожей чувствовал на себя десятки глаз, смотрящих на меня поверх прицелов. Невольно ссутулившись, я даже начал спотыкаться – так гвоздило меня повышенное внимание охраны. Обостренное восприятие подсказывало – у пулеметчиков просто чешутся пальцы на спусковых крючках. Видимо им всю жизнь вдалбливали – никогда, ни при каких обстоятельствах посторонний не должен пересечь границу объекта.
Но, вспомнив, зачем я туда иду, я постарался распрямиться и идти ровнее. Преодолев инстинктивное желание организма сжаться в комочек, я расправил плечи и стал четко печатать шаги. И тут отпустило – желание убить сменилось удивлением. Прицеливающиеся взгляды исчезали один за другим. Я наконец-то смог поднять голову. Мы с капитаном почти уперлись в стену. Дошли!
Внешний периметр станции представлял собой мощный оборонительный рубеж. Высоченная, под пять метров, стена была сложена из огромных бетонных блоков. Поверху еще и колючки намотано. Через каждые двадцать-тридцать метров стоят прожекторы, а рядом с ними угадываются пулеметные гнезда. Да, прав был Тарасов – без тяжелой артиллерии эту крепость не взять. Да и при наличии гаубиц повозиться придется. Это от кого же они здесь обороняться думали: от разгневанного народа или от подельников? В смысле, соратников…
Так, а где здесь вход? Видимо, там же, где выход. Ага, вот слева темнеет широкий провал. Тарасов кивнув мне, зашагал в ту сторону. Это мы, ослепленные прожекторами, малость промахнулись.
Ворота впечатляли! Какой-нибудь Вобан[2] смело поставил бы за сию фортификацию оценку «пять». Широкий проход, уходя в глубину метров на пятьдесят, заканчивался массивными воротами. И все эти пятьдесят метров атакующим придется продираться через стоящие в шахматном порядке заграждения из противотанковых «ежей», густо опутанных колючей проволокой, под перекрестным огнем со стен!
На то, чтобы пройти к воротам змейкой, огибая препятствия, ушло десять минут. Когда мы почти достигли цели, гигантская створка дрогнула и начала медленно отползать в сторону. Впрочем, всего на метр. В узком проеме виднелось несколько фигур в черных комбинезонах, державших оружие наизготовку. Когда мы приблизились вплотную к группе встречающих, нас дополнительно осветили ручными фонарями. Тарасова тут же хлопнули по плечу, сказав что-то радостно-приветственное. А вот меня пропустили, конечно, но продолжали удерживать на мушке.
Капитан негромко сказал несколько слов командиру охранников и кивнул на меня. Командир махнул рукой автоматчикам, и те сноровисто освободили меня от автомата и подсумка с магазинами. Вот же, блин, Володя! Сдал нового товарища и глазом не моргнул! Или они тут помешались на безопасности – никому не доверяют?
Хорошо, я же сюда не воевать пришел, а договариваться.
– Алексей Михайлович! – Вид у Тарасова был несколько виноватый. – Вы извините, но входить на территорию особого объекта с оружием запрещено. Идите за мной, командир Третьей роты уже ждет нас.
Я молча кивнул. Окруженные пятью «людьми в черном», мы снова тронулись в путь.
– Это конвой или почетный эскорт? – не преминул съязвить я.
Капитан только тихо вздохнул. Проход за воротами продолжался еще сорок метров, а потом круто поворачивал под прямым углом. Там был новый лабиринт из заграждений с колючкой и новые ворота. Однако! Ребята основательно подготовились! Несмотря на сопровождающих, очередной проверки избежать не удалось, только теперь проверили и конвой. Каждому посветили в лицо фонариком. Н-да… чужие здесь не ходят!
Наконец мы благополучно миновали все препоны, и передо мной открылся вид на комплекс строений АЭС. Основное здание было непривычно небольшим. Непривычно для меня, привыкшего к огромным постройкам современных ТЭЦ. А здесь какая-то халупа, размером с трехэтажный дом. И здесь прячется реактор?
Охрана повела нас к боковому крыльцу. Здесь тоже маялся часовой, но он чрезмерной бдительности не проявил, просто кивнул, мол, проходите. Зашли. По хлипкой железной лестнице поднялись на второй этаж. Здесь начинался узкий коридорчик с рядом дверей по обеим сторонам. И стены и двери были крашены масляной краской. Насколько я сумел различить в тусклом свете двадцатипятиваттных лампочек (экономят энергию для прожекторов?): стены – бледно-салатного цвета, а двери – красно-коричневые, но торцевая дверь, которая и явилась конечным пунктом нашего путешествия, резко выделялась на общем фоне. Это была стальная дверь, сейфового типа, как в бомбоубежище. Окрашена она была в ядовито-оранжевый цвет. А в центре, под полуметровой кремальерой, красовался знак радиационного предупреждения. Это что же – нас прямо к реактору привели? Зачем?
Вопрос разрешился очень быстро. Приметная дверь распахнулась, и коридор сразу заполнился характерным гулом электростанции. Через порог шагнул очередной черный стражник. Его отличала совершенно лысая голова, в складках кожи на лбу угадывался намек на… глаз.
– Здорово, Тарасов! – поприветствовал трехглазый капитана. И тут же обрушился на наших конвоиров. – Вы что, мать вашу, охренели? Я же ясно сказал – вести ко мне! Имелось в виду – в мой кабинет! А вы их куда притащили, долбо…бы?
– Так это, товарищ капитан… – невнятно забормотал старший конвоя. – Вы сказали – к вам, мы и решили вести их туда, где вы находитесь в данный момент…
– Вот так всегда! – махнул рукой трехглазый капитан. – Ведите, олухи, к моему кабинету! Беда с ними, просто беда!
Стражники, суетливо сталкиваясь локтями и прикладами автоматов, перестроились и торопливо зашагали в обратном направлении. Теперь мы поднялись на третий этаж и, войдя в похожий коридорчик (только в торце была голая стена), ввалились в первую дверь слева. Комнатка была маленькая, и я еще подумал, как мы тут все уместимся, но командир разрешил мои сомнения, жестом отпустив автоматчиков. Краем сознания я успел отметить, что отобранный у меня при входе «калашник» стражник повесил на крючок у двери. Там же оказался и подсумок с магазинами. Вот лопухи! Был бы я врагом – только руку протяни!
– Ну, Тарасов, рассказывай, что сегодня в Городе произошло! Что с командиром? – с ходу взял быка за рога трехглазый, усаживаясь за обшарпанный казенный стол.
Тарасов для начала взял свободный стул, придвинул его вплотную к столу, уселся, махнул мне рукой, чтобы я присоединялся, и только потом ответил:
– Беда, Феофанов, и беда страшная! В Городе переворот! Всем заправляет полковник Тропинин!
– Сука! – выдохнул Феофанов. – То-то они с полудня пытаются на объект пролезть! Ур-р-роды!
– А командир наш, Петр Лексеич, погиб! – продолжил Тарасов. – Вот он! – капитан ткнул в меня пальцем, – был свидетелем!
Блуждающий взгляд Феофанова остановился на мне, и я вдруг с ужасом увидел, как открывается его налобный глаз. Глазик был черно-матового цвета, без всякого намека на зрачок. Я думал, что уже ничему в этом городе не удивлюсь и не испугаюсь, но тут по телу побежали мурашки.
– Вот как! – проскрипел Феофанов. – У нашего командира, оказывается, родственник есть! Похож, похож, но стержень не тот, совсем не тот! Хлипче, ко в последнее время закалился!
Страшный глаз медленно закрылся, и капитан помотал головой, выходя из транса. У меня по спине тек холодный пот.
– Вот как! – продублировал Феофанов уже нормальным голосом, глядя на меня нормальными глазами. – И кто же это?
– Он тоже Макаров, – в некотором обалдении пояснил Тарасов. Видимо Володя видел сослуживца в таком состоянии впервые. – Внучатый племянник нашего командира. Зовут Алексеем. Алексей! Расскажите, пожалуйста, капитану Феофанову, что утром произошло в Управлении.
Я кратко пересказал события длинного дня: мой визит в Управление, разговор с Макаровым, программная речь Тропинина, убийство Петра, арест, камера в подвале, налет ренегатов, их смерть, новая камера и, наконец, совместный побег. О беседе с призраком я умолчал. Тарасов тоже не стал напоминать об этом инциденте.
Феофанов выслушал меня чрезвычайно внимательно, кивая в кульминационных местах. Тарасов тоже заслушался, ведь некоторые факты и он слышал впервые. Когда я закончил, Володя дополнил мою повесть докладом о том, что его и Первая роты были подняты по тревоге, взяли штурмом здание Управления, почти дошли до кабинета Тропинина, но затем к противнику подошло подкрепление – мальчишки-сканеры, и Черную стражу смяли. Очнулся он уже в камере.
– Подводя итог, скажу – мы по уши в дерьме! – резюмировал Феофанов. – Какие будут предложения?
– Вот с этим мы к тебе и шли! – немного оживился Тарасов. – Только, слышь, Коля, постарайся отнестись к нашему предложению спокойно! Алексей, говорите!
Удивленный таким вступлением, Феофанов повернулся ко мне. На его лбу снова стал открываться третий глаз. Но, не дожидаясь окончания этого пугающего представления, я торопливо, сбиваясь и путаясь, стал излагать план «ядерного шантажа». Пожалуй, на Феофанова мое предложение произвело гораздо более сильное впечатление, чем не так давно на Тарасова. Сказывалось то, что он отвечал за сохранность объекта. Да и видимо, сам принцип «угрозы действием» с трудом пролагал себе дорогу в умах этих детей природы. Эх, вот что значит половину «прекрасного» двадцатого века просидеть вдали от цивилизации!
Феофанов от избытка чувств даже вскочил и стал нервно прохаживаться вдоль стены. Когда он шел на меня, я видел, как его «чудо-глаз» то открывается, то закрывается. А когда капитан шел от меня, было заметно, как на его спине, где-то пониже лопаток шевелится что-то, у нормального человека отсутствующее.
Однако, этих, гм… людей не зря поставили командовать ротами. Думать они умели куда быстрее своих подчиненных. Феофанов, впрочем, как и Тарасов, довольно быстро сообразил выгодность нашей позиции при переговорах с мятежниками.
– Можно попробовать! – огласил приговор трехглазый, снова присаживаясь за стол. – Вот только… взрывчатки на объекте нет!
– Как нет? – воскликнул Тарасов. Глаза его стремительно потухли. – Неужели наш план провалился?
– А противник, в частности Тропинин, знает, что на станции нет взрывчатки? – уточнил я.
– Нет, – призадумавшись на пару минут, ответил Феофанов. – Кажется, нет, не знает!
– Ну и какая нам, на хрен, разница, есть здесь взрывчатка или нет? – спокойно сказал я, – Для нас главное, чтобы мятежники поверили, что взрывчатка есть, и мы, в случае провала переговоров, не задумываясь, пустим ее в ход!
Про себя я подумал, что АЭС отлично взрываются и без всякой взрывчатки. Один Чернобыль чего стоит! Тут главное – умелые ручки приложить. Руки мои были… не совсем умелые. То есть, общие принципы работы и эксплуатации «атомок» мне в институте преподавали, но специализировался я на тепловых станциях. Собственно персонал АЭС учили на другом факультете.
Пока два капитана обсуждали, как им вступить в переговоры и какие конкретно требования выдвинуть, я лихорадочно вспоминал все, что преподы Московского энергетического вдалбливали мне в голову.
Так, скорее всего, реактор здесь так называемого «водо-водяного типа», то есть в качестве замедлителя и теплоносителя используется простая вода. По крайней мере, именно такой реактор заработал в Обнинске в году, этак, пятьдесят четвертом, если мне память не изменяет. Вроде бы именно эта станция считалась первой в мире промышленной АЭС. Как теперь выясняется – не первая она была. Хотя… Именно в ТОМ мире она была первой!
Ладно, я отвлекся. Какая там схема у реакторов этого типа? Вроде бы так: тепло, выделяющееся в активной зоне реактора, отбирается водой-теплоносителем первого контура, которая прокачивается через реактор циркуляционным насосом. Нагретая вода из реактора поступает в теплообменник-парогенератор, где передает тепло, полученное в реакторе, воде второго контура. Вода второго контура испаряется в парогенераторе, и образующийся пар поступает в турбину. Все просто. И где тут можно силу приложить?
Рвануть сам реактор? Есть же у них ручные гранаты? И что это даст? Цепная реакция? Вряд ли. Ну, будет выброс радиации. Довольно сильный выброс. Все живое умрет в радиусе двадцати-тридцати километров. Но по времени процесс будет долгий – несколько месяцев, а то и лет. И мучительный… А можно ли шантажировать местных угрозой облучения? Мне кажется, нет. Радиацией местных жителей особо не напугаешь – нет у них опыта человечества в отношении последствий применения ядерного оружия. Именно лучевой составляющей.
Да и взрыв нескольких гранат вряд ли вообще сможет повредить реактор. Даже если он не корпусной, а канальный. Какая там защита может стоять? Метр-полтора бетона, с прослойкой песка. Нет, гранатами эту штуку не взять.
Рвануть трубопроводы первого контура? А это мысль! Ведь что в них делает вода? Отбирает тепло, на то она и теплоноситель! А отбор тепла, по сути – охлаждение! Не будет его – начнется цепная реакция. И бум!
Ага! Повеселев, я окликнул увлекшихся полемикой капитанов.
– Эй, командиры! А гранаты на станции есть?
– Ручные? – зачем-то уточнил Феофанов. Я кивнул, а он огорчил: – Нет, гранат нет. На стратегических складах пылятся несколько ящиков. Ну, не нашлось им здесь применения! С призраками мы по-другому воюем, а с людьми… С людьми мы в последний раз в восьмидесятом году воевали, да и то – энигматоры выпускают огненные шары помощнее гранат. Вот и не прижилось у нас как-то это оружие.
– Хреново! – констатировал я и задумался.
Капитаны некоторое время внимательно смотрели на меня, видимо, ожидая продолжения. Но, не дождавшись, продолжили обсуждение своих стратегических планов.
И тут меня осенило! А зачем вообще взрывать трубопроводы? Что там вода делает? Отбирает тепло, охлаждает… циркулируя! А движение ей обеспечивают циркуляционные насосы! Останови их, и последствия будут аналогичны подрыву трубопровода!
Но тут я немного остудил свой энтузиазм. А позволит ли защита отключить насосы? Ведь какая-никакая автоматика здесь должна стоять? И не сработает ли при отключении насосов A3? Насколько мне помнилось из вузовских лекций – на современных АЭС при авариях в системе охлаждения реактора, для исключения перегрева и нарушения герметичности оболочек ТВЭЛов, предусматривается быстрое (в течение несколько секунд) глушение ядерной реакции. И аварийная система расхолаживания имеет автономные источники питания.
Есть ли такая система здесь? Надо пообщаться с персоналом, изучить щит управления и схему. А то я тут планы строю, хотя реактор АЭС вполне может оказаться другого типа.
– Николай! – снова толкнул я Феофанова. – Скажи мне, я тут как, гость или пленник?
– Ну… – Феофанов замялся, выжидающе глядя на Тарасова. Тот неопределенно качнул головой – мол, ты хозяин, тебе и карты в руки! – Придется проверить…
С этими словами Феофанов вылез из-за стола и сделал шаг ко мне. На его лбу стал открываться черный глаз.
Глава 16
Да, наверное, пока моя душа (или сознание?) прохлаждалась в баре, мое бренное тело выглядело со стороны… умершим!
Я попытался сесть, с некоторой оторопью поняв, что лежу на полу в скрюченной позе. Странно, когда вступал в контакт, то вроде бы стоял. Ладно, встаем… Организм привычно отозвался болью во всех своих частях. Капитан бережно поддерживал меня, помогая принять вертикальное положение.
– Володя, и долго я… был без сознания? – осторожно поинтересовался я. Если время пребывания там и здесь совпадает, то надо поспешить.
– Нет, не особо! – успокоил Тарасов. – Минуты три, не более. Когда призрак вас коснулся, вы упали и стали корчиться. Я уж хотел по нему из автомата шмальнуть, но тут он пропал. А вы… из вас словно кости вынули. Я вас трясти, а у вас голова словно у тряпичной куклы болтается. Ну, напугался я! Что он от вас хотел?
– Кто? – я честно пытался следить за полетом капитанской мысли. Главным в его сообщении было, что времени прошло всего чуток, а следовательно, у меня есть некоторая фора.
– Ну, призрак этот! – уточнил Тарасов. – Чего он так назойливо вокруг нас кружил?
– Не знаю! – соврал я убедительным голосом. – Это ведь ты специалист по поведению сублимированных эманаций! А я в Городе второй день!
– В том-то и дело, что они никогда себя ТАК не вели! – задумался Тарасов, но через пару секунд встряхнул головой, отгоняя вредные в данной обстановке мысли. – Вы как – идти сможете?
– Сейчас попробую, – я, кряхтя, вылез из сарайчика. – Пошли! Веди, Сусанин!
– Я – Тарасов! – не понял шутки капитан. – Нам еще идти и идти!
– Да дойду я, дойду! – почти выкрикнул я. – Давай, двигай! Только не беги! Ночь впереди длинная!
Мы вихляющим зигзагом, я почти висел на капитане, тронулись в путь. Но постепенно я разошелся (или расходился!) и перестал использовать Тарасова как подпорку. Мы увеличили темп. А вскоре уже шли почти строевым шагом.
Тарасов не преувеличивал – идти действительно пришлось долго. По мои ощущениям – на другой конец Города. И у меня появилось время тщательно обдумать страшное задание. Убрать всех людей из Города? Первым приходил на ум вариант с эвакуацией. Но сколько в Городе жителей? По крайне неточным прикидкам – не менее десяти тысяч человек. А сколько народу влезет в единственно доступное транспортное средство – электропоезд метро? Несколько сотен? В лучшем случае полторы-две тысячи. Значит, придется делать несколько ходок, что вряд ли удастся, учитывая непредсказуемую оперативную обстановку, практически гражданскую войну. Один эшелон с беженцами еще как-то может прорваться. И кого вывозить в первую очередь? Стариков, женщин и детей? Стариков, которые рассыпаются на ходу, причем в прямом смысле. А тем более детей… ЭТИХ детей! Они только и ждут возможности попасть в большой мир. Что остается? Женщины. Но как их собрать, объяснить необходимость эвакуации? Эх, остался бы в живых Макаров, хоть что-то можно было решить. Он был единственным вменяемым человеком, встреченным в Городе. Поправка: Айше и Мойша. Но у них нет полномочий и власти.
Обратиться к Плужникову или к Тропинину? И тот и другой принесут в большой мир столько зла… Что же делать? Списать всех, ВСЕХ жителей в расход, взорвав станцию? Или пригрозив взрывом, заставить главных виновников нынешнего положения заключить временное перемирие, организовать эвакуацию. Однако… Я на сто процентов был уверен, что первыми погрузятся в поезд боевики от обеих партий. И, кстати, я почти забыл, что портал на станции метро не пропускает людей. С этим-то как быть?
Черт! Столько проблем глобального масштаба! От них уже опухла моя бедная голова. Никому не пожелаю решать вопросы жизни и смерти тысяч людей, тем более в состоянии острого цейтнота.
Ладно, будь что будет! Приду на АЭС, заминирую там все, а потом начну шантажировать обе противоборствующие стороны. Эх, Леха! Немного ли ты на себя берешь? Схарчат тебя эти ветераны подковерной борьбы и косточками не хрустнут! Но вот уж хрен вам! Еще покувыркаемся! Жаль, что погиб Подрывник, вдвоем бы мы им показали кузькину мать, а также бабушку и прочих родственников!
При воспоминании о друге меня остро кольнуло в сердце. Перед глазами снова появилась давешняя радужная пленка. Я провел рукой по лицу. Мокро! Что это, слезы? Я плачу? Все, Леха, отставить уныние! Надо делать дело, хотя бы в память об Андрюхе! И, черт с ними, со всеми – рвануть эту атомку! Даже ценой своей жизни, но остановить то, что готово выплеснуться из перегретого котла анклава на давно забывший магические войны мир. И ведь первым делом достанется моему городу, моей стране. Я вспомнил глаза Плужникова – в них горел фанатичный огонь. А Тропинин? Жуткий упырь! Такие не остановятся ни перед чем!
Где-то через час жилая зона закончилась, и теперь мы перли по пустырю, ориентируясь на зарево огней впереди. Зрелище было завораживающим – сказывалась почти полная, чернильная темнота здешней ночи. В такой темноте зажженную спичку видно за километр, а тут горело что-то глобальное.
Еще через полчаса мы вышли на узкую ленту дороги. Скорость движения возросла еще больше – теперь ноги не вязли в густой, тяжелой пыли. Вскоре цель нашего похода стала видна, хотя и не отчетливо. Я сумел разглядеть группу строений, вроде бы обнесенных забором. Увидеть детали мешал яркий, невыносимо режущий глаза свет. Я понял, что вся территория станции и периметр забора освещаются огромным количеством мощных прожекторов.
Когда до станции оставалось пройти метров пятьсот, я обратил внимание, что сразу за пределами освещенного круга лежат какие-то кучки, а дорогу перегораживает несколько грузовиков. Приблизившись на сто метров, я понял, что кучки – это стоявшие (теперь лежавшие!) в оцеплении люди. А за грузовиками, судя по количеству тел, находился штаб и подвижный резерв. И здесь поработали призраки или… Неужели был бой?
Мы с Тарасовым сорвались на бег? за несколько секунд преодолев разделявшее нас и границу освещенной зоны расстояние. Нет, боя не было – тела лежали в характерных «расплывшихся» позах. Следов от ран не видно, гильзы под ногами не катаются.
Тарасов, попросив меня не высовываться, осторожно вошел в круг света. Из-за прожекторов его неразборчиво окликнули, он ответил Минутой позже я смекнул, что беседа принимает позиционно-затяжной характер, и отошел в сторонку, осматривая «поле скорби». Народу здесь полегло немало – человек сорок. Среди бесчувственных гэбистов я заметил старого знакомого – давешнего майора-дежурного, принимавшего нас с Подрывником вчера в Управлении. Вспомнив Андрюху, я мысленно застонал – сердце снова пробила раскаленная игла. Ну, ничего, скоро я догоню тебя, дружище! Испытав резкий приступ злости, я подошел к майору и несколько раз пнул ногой бездыханное тело, что-то при этом злорадно бормоча под нос. Чего я хотел добиться? Поймав себя на неадекватном поведении (блин, да откуда ему взяться-то – адекватному поведению в таком месте?!!) и, взяв себя в руки, я, стыдливо оглянувшись на Тарасова, быстро подобрал лежавший возле майора АК-47 и стянул подсумок с магазинами.
Оглядев свое приобретение и пощелкав затвором, предварительно отсоединив магазин и убедившись, что в стволе нет патрона, я остался вполне доволен. Несмотря на то, что автомат, вероятно, был из первой партии с фрезерованной ствольной коробкой и затертый местами до белизны, он оставался творением великого Калашникова и работал безупречно.
Едва я успел воткнуть рожок на место, передернуть затвор и забросить машинку за спину, меня окликнул Тарасов – переговоры закончились успешно. Охрана признала в капитане своего и разрешила пройти без пароля, учитывая форс-мажорные обстоятельства. Оказалось, что большую часть времени Тарасов уговаривал часовых пройти на территорию «Особого объекта» вместе с посторонним. Уговорил… черт красноречивый!
Тем не менее, открытое пространство мы пересекали очень медленно, стараясь, чтобы руки были на виду. Я буквально кожей чувствовал на себя десятки глаз, смотрящих на меня поверх прицелов. Невольно ссутулившись, я даже начал спотыкаться – так гвоздило меня повышенное внимание охраны. Обостренное восприятие подсказывало – у пулеметчиков просто чешутся пальцы на спусковых крючках. Видимо им всю жизнь вдалбливали – никогда, ни при каких обстоятельствах посторонний не должен пересечь границу объекта.
Но, вспомнив, зачем я туда иду, я постарался распрямиться и идти ровнее. Преодолев инстинктивное желание организма сжаться в комочек, я расправил плечи и стал четко печатать шаги. И тут отпустило – желание убить сменилось удивлением. Прицеливающиеся взгляды исчезали один за другим. Я наконец-то смог поднять голову. Мы с капитаном почти уперлись в стену. Дошли!
Внешний периметр станции представлял собой мощный оборонительный рубеж. Высоченная, под пять метров, стена была сложена из огромных бетонных блоков. Поверху еще и колючки намотано. Через каждые двадцать-тридцать метров стоят прожекторы, а рядом с ними угадываются пулеметные гнезда. Да, прав был Тарасов – без тяжелой артиллерии эту крепость не взять. Да и при наличии гаубиц повозиться придется. Это от кого же они здесь обороняться думали: от разгневанного народа или от подельников? В смысле, соратников…
Так, а где здесь вход? Видимо, там же, где выход. Ага, вот слева темнеет широкий провал. Тарасов кивнув мне, зашагал в ту сторону. Это мы, ослепленные прожекторами, малость промахнулись.
Ворота впечатляли! Какой-нибудь Вобан[2] смело поставил бы за сию фортификацию оценку «пять». Широкий проход, уходя в глубину метров на пятьдесят, заканчивался массивными воротами. И все эти пятьдесят метров атакующим придется продираться через стоящие в шахматном порядке заграждения из противотанковых «ежей», густо опутанных колючей проволокой, под перекрестным огнем со стен!
На то, чтобы пройти к воротам змейкой, огибая препятствия, ушло десять минут. Когда мы почти достигли цели, гигантская створка дрогнула и начала медленно отползать в сторону. Впрочем, всего на метр. В узком проеме виднелось несколько фигур в черных комбинезонах, державших оружие наизготовку. Когда мы приблизились вплотную к группе встречающих, нас дополнительно осветили ручными фонарями. Тарасова тут же хлопнули по плечу, сказав что-то радостно-приветственное. А вот меня пропустили, конечно, но продолжали удерживать на мушке.
Капитан негромко сказал несколько слов командиру охранников и кивнул на меня. Командир махнул рукой автоматчикам, и те сноровисто освободили меня от автомата и подсумка с магазинами. Вот же, блин, Володя! Сдал нового товарища и глазом не моргнул! Или они тут помешались на безопасности – никому не доверяют?
Хорошо, я же сюда не воевать пришел, а договариваться.
– Алексей Михайлович! – Вид у Тарасова был несколько виноватый. – Вы извините, но входить на территорию особого объекта с оружием запрещено. Идите за мной, командир Третьей роты уже ждет нас.
Я молча кивнул. Окруженные пятью «людьми в черном», мы снова тронулись в путь.
– Это конвой или почетный эскорт? – не преминул съязвить я.
Капитан только тихо вздохнул. Проход за воротами продолжался еще сорок метров, а потом круто поворачивал под прямым углом. Там был новый лабиринт из заграждений с колючкой и новые ворота. Однако! Ребята основательно подготовились! Несмотря на сопровождающих, очередной проверки избежать не удалось, только теперь проверили и конвой. Каждому посветили в лицо фонариком. Н-да… чужие здесь не ходят!
Наконец мы благополучно миновали все препоны, и передо мной открылся вид на комплекс строений АЭС. Основное здание было непривычно небольшим. Непривычно для меня, привыкшего к огромным постройкам современных ТЭЦ. А здесь какая-то халупа, размером с трехэтажный дом. И здесь прячется реактор?
Охрана повела нас к боковому крыльцу. Здесь тоже маялся часовой, но он чрезмерной бдительности не проявил, просто кивнул, мол, проходите. Зашли. По хлипкой железной лестнице поднялись на второй этаж. Здесь начинался узкий коридорчик с рядом дверей по обеим сторонам. И стены и двери были крашены масляной краской. Насколько я сумел различить в тусклом свете двадцатипятиваттных лампочек (экономят энергию для прожекторов?): стены – бледно-салатного цвета, а двери – красно-коричневые, но торцевая дверь, которая и явилась конечным пунктом нашего путешествия, резко выделялась на общем фоне. Это была стальная дверь, сейфового типа, как в бомбоубежище. Окрашена она была в ядовито-оранжевый цвет. А в центре, под полуметровой кремальерой, красовался знак радиационного предупреждения. Это что же – нас прямо к реактору привели? Зачем?
Вопрос разрешился очень быстро. Приметная дверь распахнулась, и коридор сразу заполнился характерным гулом электростанции. Через порог шагнул очередной черный стражник. Его отличала совершенно лысая голова, в складках кожи на лбу угадывался намек на… глаз.
– Здорово, Тарасов! – поприветствовал трехглазый капитана. И тут же обрушился на наших конвоиров. – Вы что, мать вашу, охренели? Я же ясно сказал – вести ко мне! Имелось в виду – в мой кабинет! А вы их куда притащили, долбо…бы?
– Так это, товарищ капитан… – невнятно забормотал старший конвоя. – Вы сказали – к вам, мы и решили вести их туда, где вы находитесь в данный момент…
– Вот так всегда! – махнул рукой трехглазый капитан. – Ведите, олухи, к моему кабинету! Беда с ними, просто беда!
Стражники, суетливо сталкиваясь локтями и прикладами автоматов, перестроились и торопливо зашагали в обратном направлении. Теперь мы поднялись на третий этаж и, войдя в похожий коридорчик (только в торце была голая стена), ввалились в первую дверь слева. Комнатка была маленькая, и я еще подумал, как мы тут все уместимся, но командир разрешил мои сомнения, жестом отпустив автоматчиков. Краем сознания я успел отметить, что отобранный у меня при входе «калашник» стражник повесил на крючок у двери. Там же оказался и подсумок с магазинами. Вот лопухи! Был бы я врагом – только руку протяни!
– Ну, Тарасов, рассказывай, что сегодня в Городе произошло! Что с командиром? – с ходу взял быка за рога трехглазый, усаживаясь за обшарпанный казенный стол.
Тарасов для начала взял свободный стул, придвинул его вплотную к столу, уселся, махнул мне рукой, чтобы я присоединялся, и только потом ответил:
– Беда, Феофанов, и беда страшная! В Городе переворот! Всем заправляет полковник Тропинин!
– Сука! – выдохнул Феофанов. – То-то они с полудня пытаются на объект пролезть! Ур-р-роды!
– А командир наш, Петр Лексеич, погиб! – продолжил Тарасов. – Вот он! – капитан ткнул в меня пальцем, – был свидетелем!
Блуждающий взгляд Феофанова остановился на мне, и я вдруг с ужасом увидел, как открывается его налобный глаз. Глазик был черно-матового цвета, без всякого намека на зрачок. Я думал, что уже ничему в этом городе не удивлюсь и не испугаюсь, но тут по телу побежали мурашки.
– Вот как! – проскрипел Феофанов. – У нашего командира, оказывается, родственник есть! Похож, похож, но стержень не тот, совсем не тот! Хлипче, ко в последнее время закалился!
Страшный глаз медленно закрылся, и капитан помотал головой, выходя из транса. У меня по спине тек холодный пот.
– Вот как! – продублировал Феофанов уже нормальным голосом, глядя на меня нормальными глазами. – И кто же это?
– Он тоже Макаров, – в некотором обалдении пояснил Тарасов. Видимо Володя видел сослуживца в таком состоянии впервые. – Внучатый племянник нашего командира. Зовут Алексеем. Алексей! Расскажите, пожалуйста, капитану Феофанову, что утром произошло в Управлении.
Я кратко пересказал события длинного дня: мой визит в Управление, разговор с Макаровым, программная речь Тропинина, убийство Петра, арест, камера в подвале, налет ренегатов, их смерть, новая камера и, наконец, совместный побег. О беседе с призраком я умолчал. Тарасов тоже не стал напоминать об этом инциденте.
Феофанов выслушал меня чрезвычайно внимательно, кивая в кульминационных местах. Тарасов тоже заслушался, ведь некоторые факты и он слышал впервые. Когда я закончил, Володя дополнил мою повесть докладом о том, что его и Первая роты были подняты по тревоге, взяли штурмом здание Управления, почти дошли до кабинета Тропинина, но затем к противнику подошло подкрепление – мальчишки-сканеры, и Черную стражу смяли. Очнулся он уже в камере.
– Подводя итог, скажу – мы по уши в дерьме! – резюмировал Феофанов. – Какие будут предложения?
– Вот с этим мы к тебе и шли! – немного оживился Тарасов. – Только, слышь, Коля, постарайся отнестись к нашему предложению спокойно! Алексей, говорите!
Удивленный таким вступлением, Феофанов повернулся ко мне. На его лбу снова стал открываться третий глаз. Но, не дожидаясь окончания этого пугающего представления, я торопливо, сбиваясь и путаясь, стал излагать план «ядерного шантажа». Пожалуй, на Феофанова мое предложение произвело гораздо более сильное впечатление, чем не так давно на Тарасова. Сказывалось то, что он отвечал за сохранность объекта. Да и видимо, сам принцип «угрозы действием» с трудом пролагал себе дорогу в умах этих детей природы. Эх, вот что значит половину «прекрасного» двадцатого века просидеть вдали от цивилизации!
Феофанов от избытка чувств даже вскочил и стал нервно прохаживаться вдоль стены. Когда он шел на меня, я видел, как его «чудо-глаз» то открывается, то закрывается. А когда капитан шел от меня, было заметно, как на его спине, где-то пониже лопаток шевелится что-то, у нормального человека отсутствующее.
Однако, этих, гм… людей не зря поставили командовать ротами. Думать они умели куда быстрее своих подчиненных. Феофанов, впрочем, как и Тарасов, довольно быстро сообразил выгодность нашей позиции при переговорах с мятежниками.
– Можно попробовать! – огласил приговор трехглазый, снова присаживаясь за стол. – Вот только… взрывчатки на объекте нет!
– Как нет? – воскликнул Тарасов. Глаза его стремительно потухли. – Неужели наш план провалился?
– А противник, в частности Тропинин, знает, что на станции нет взрывчатки? – уточнил я.
– Нет, – призадумавшись на пару минут, ответил Феофанов. – Кажется, нет, не знает!
– Ну и какая нам, на хрен, разница, есть здесь взрывчатка или нет? – спокойно сказал я, – Для нас главное, чтобы мятежники поверили, что взрывчатка есть, и мы, в случае провала переговоров, не задумываясь, пустим ее в ход!
Про себя я подумал, что АЭС отлично взрываются и без всякой взрывчатки. Один Чернобыль чего стоит! Тут главное – умелые ручки приложить. Руки мои были… не совсем умелые. То есть, общие принципы работы и эксплуатации «атомок» мне в институте преподавали, но специализировался я на тепловых станциях. Собственно персонал АЭС учили на другом факультете.
Пока два капитана обсуждали, как им вступить в переговоры и какие конкретно требования выдвинуть, я лихорадочно вспоминал все, что преподы Московского энергетического вдалбливали мне в голову.
Так, скорее всего, реактор здесь так называемого «водо-водяного типа», то есть в качестве замедлителя и теплоносителя используется простая вода. По крайней мере, именно такой реактор заработал в Обнинске в году, этак, пятьдесят четвертом, если мне память не изменяет. Вроде бы именно эта станция считалась первой в мире промышленной АЭС. Как теперь выясняется – не первая она была. Хотя… Именно в ТОМ мире она была первой!
Ладно, я отвлекся. Какая там схема у реакторов этого типа? Вроде бы так: тепло, выделяющееся в активной зоне реактора, отбирается водой-теплоносителем первого контура, которая прокачивается через реактор циркуляционным насосом. Нагретая вода из реактора поступает в теплообменник-парогенератор, где передает тепло, полученное в реакторе, воде второго контура. Вода второго контура испаряется в парогенераторе, и образующийся пар поступает в турбину. Все просто. И где тут можно силу приложить?
Рвануть сам реактор? Есть же у них ручные гранаты? И что это даст? Цепная реакция? Вряд ли. Ну, будет выброс радиации. Довольно сильный выброс. Все живое умрет в радиусе двадцати-тридцати километров. Но по времени процесс будет долгий – несколько месяцев, а то и лет. И мучительный… А можно ли шантажировать местных угрозой облучения? Мне кажется, нет. Радиацией местных жителей особо не напугаешь – нет у них опыта человечества в отношении последствий применения ядерного оружия. Именно лучевой составляющей.
Да и взрыв нескольких гранат вряд ли вообще сможет повредить реактор. Даже если он не корпусной, а канальный. Какая там защита может стоять? Метр-полтора бетона, с прослойкой песка. Нет, гранатами эту штуку не взять.
Рвануть трубопроводы первого контура? А это мысль! Ведь что в них делает вода? Отбирает тепло, на то она и теплоноситель! А отбор тепла, по сути – охлаждение! Не будет его – начнется цепная реакция. И бум!
Ага! Повеселев, я окликнул увлекшихся полемикой капитанов.
– Эй, командиры! А гранаты на станции есть?
– Ручные? – зачем-то уточнил Феофанов. Я кивнул, а он огорчил: – Нет, гранат нет. На стратегических складах пылятся несколько ящиков. Ну, не нашлось им здесь применения! С призраками мы по-другому воюем, а с людьми… С людьми мы в последний раз в восьмидесятом году воевали, да и то – энигматоры выпускают огненные шары помощнее гранат. Вот и не прижилось у нас как-то это оружие.
– Хреново! – констатировал я и задумался.
Капитаны некоторое время внимательно смотрели на меня, видимо, ожидая продолжения. Но, не дождавшись, продолжили обсуждение своих стратегических планов.
И тут меня осенило! А зачем вообще взрывать трубопроводы? Что там вода делает? Отбирает тепло, охлаждает… циркулируя! А движение ей обеспечивают циркуляционные насосы! Останови их, и последствия будут аналогичны подрыву трубопровода!
Но тут я немного остудил свой энтузиазм. А позволит ли защита отключить насосы? Ведь какая-никакая автоматика здесь должна стоять? И не сработает ли при отключении насосов A3? Насколько мне помнилось из вузовских лекций – на современных АЭС при авариях в системе охлаждения реактора, для исключения перегрева и нарушения герметичности оболочек ТВЭЛов, предусматривается быстрое (в течение несколько секунд) глушение ядерной реакции. И аварийная система расхолаживания имеет автономные источники питания.
Есть ли такая система здесь? Надо пообщаться с персоналом, изучить щит управления и схему. А то я тут планы строю, хотя реактор АЭС вполне может оказаться другого типа.
– Николай! – снова толкнул я Феофанова. – Скажи мне, я тут как, гость или пленник?
– Ну… – Феофанов замялся, выжидающе глядя на Тарасова. Тот неопределенно качнул головой – мол, ты хозяин, тебе и карты в руки! – Придется проверить…
С этими словами Феофанов вылез из-за стола и сделал шаг ко мне. На его лбу стал открываться черный глаз.
Глава 16
Шаг, еще шаг… Как сложно даются простые движения! Через огромную прореху в правой штанине я заметил, как из-под наспех намотанного на рану под коленом платка, снова начала сочится кровь. Эх, не вовремя! Я и так еле тащусь, а теперь еще и это! И как мне прикажете менять повязку одной действующей рукой?
Мои раздумья прервал грохот далекого взрыва. Земля ощутимо качнулась под ногами. Неужели уже?!! Я резко развернулся, чуть было не упав от столь поспешного в моем положении движения. Нет, позади все было относительно спокойно. Глаза не резала световая вспышка, а тело не атаковала ударная волна. Похоже, что кто-то из безумных пушкарей Тропинина продолжает огонь. По моим прикидкам до взрыва станции оставалось еще минут пятнадцать-двадцать. Хотя доковылять за это время до платформы метро я не надеялся, но хоть какая-то надежда! Поудобнее пристроив сломанную руку в ременной петле, я продолжил путь, старательно обходя кучки праха, оставшиеся от попавших под обстрел людей.
Да, надежда умирает последней… А перед ней Вера, Любовь и матерь их Софья. Как тебя зовут, девочка? Надежда, дяденька эсэсовец! Иди, девочка, в конец строя, в газовую камеру пойдешь последней!!! Ха… У меня еще хватает сил шутить, значит не все потеряно! Хотя… потеряно именно все. Погибли все, с кем я вступил в контакт за эти двое суток. Ну, может быть еще жива Айше, да и это ненадолго. Ядерный взрыв он, знаете ли, не разбирает правых и виноватых.
И ведь был, был шанс закончить дело миром! Этим утром, когда я вернулся в кабинет Феофанова, после изучения щита управления АЭС, капитаны порадовали меня сообщением, что полковник Тропинин, впечатленный угрозой взрыва, решил идти на переговоры. Воодушевленные светлыми перспективами разрешения конфликта, мы сели завтракать и тут…
Тут-то оно все и началось!
Как так совпало, что подпольщики и детишки-сканеры начнут атаковать АЭС одновременно, теперь уже никто и не узнает! Потому как просто некому! Физически некому! Не осталось людей, способных задавать вопросы! Вообще не осталось…
Мои раздумья прервал грохот далекого взрыва. Земля ощутимо качнулась под ногами. Неужели уже?!! Я резко развернулся, чуть было не упав от столь поспешного в моем положении движения. Нет, позади все было относительно спокойно. Глаза не резала световая вспышка, а тело не атаковала ударная волна. Похоже, что кто-то из безумных пушкарей Тропинина продолжает огонь. По моим прикидкам до взрыва станции оставалось еще минут пятнадцать-двадцать. Хотя доковылять за это время до платформы метро я не надеялся, но хоть какая-то надежда! Поудобнее пристроив сломанную руку в ременной петле, я продолжил путь, старательно обходя кучки праха, оставшиеся от попавших под обстрел людей.
Да, надежда умирает последней… А перед ней Вера, Любовь и матерь их Софья. Как тебя зовут, девочка? Надежда, дяденька эсэсовец! Иди, девочка, в конец строя, в газовую камеру пойдешь последней!!! Ха… У меня еще хватает сил шутить, значит не все потеряно! Хотя… потеряно именно все. Погибли все, с кем я вступил в контакт за эти двое суток. Ну, может быть еще жива Айше, да и это ненадолго. Ядерный взрыв он, знаете ли, не разбирает правых и виноватых.
И ведь был, был шанс закончить дело миром! Этим утром, когда я вернулся в кабинет Феофанова, после изучения щита управления АЭС, капитаны порадовали меня сообщением, что полковник Тропинин, впечатленный угрозой взрыва, решил идти на переговоры. Воодушевленные светлыми перспективами разрешения конфликта, мы сели завтракать и тут…
Тут-то оно все и началось!
Как так совпало, что подпольщики и детишки-сканеры начнут атаковать АЭС одновременно, теперь уже никто и не узнает! Потому как просто некому! Физически некому! Не осталось людей, способных задавать вопросы! Вообще не осталось…