Попандопуло Дмитрий. Христо-борец

вечеру получит тарелку кукурузного супу, вмиг съест, оближет тарелку и
сидит, улыбается. А то за кусок хлеба один двуручной пилой распилит воз
граба, поколет дрова и аккуратно сложит. Потом тщательно соберет в отдельную
кучу щепки, подметет двор и сядет на землю отдохнуть да пожевать
заработанного хлеба. В феврале-марте был сытый, в это время копал он
огороды, что трактор, по четыре - шесть соток, и все бабы наперебой звали
его во дворы. Только ночевать не приглашали, и шел он до моря и ночевал на
мягкой морской траве.
В сильно холодной время прятался в каких-то тряпках по разбитым домам.
Но оттуда почему-то гоняла его милиция, хотя дураку ясно - не от хорошей
жизни человек ночует по развалинам среди засохших куч. На такой случай была
у него запасная неприступная позиция в горах в виде каменной берлоги.
Берлога та была оборудована из крупных камней в таком месте, что увидеть ее
можно было только с одной точки с противоположного склона глубокой щели.
Добраться туда можно было только по крутой щебенистой осыпи, хватаясь руками
за колючку. которая черт ее где растет. Там он пропадал неделями, а кушал,
что можно было найти в лесу - дичку, шиповник, желуди.
Какое-то время прибился он до райпромкомбината. Заприметил его
замдиректора по хозяйственной части Женя Сурков, первейший алкаш еще с тех
пор. Он, значит, усек то, что Лия безответный человек, и понарошку оформил
его дворником, ставку ему определил. Лия чего только не делал у них на
дворе: и дрова пилил-колол, и подметал-убирал, и машины мыл, и воду таскал
кому попало. Сурков же раз в месяц давал ему зарплату в виде десяти рублей,
причем обязательно рублями, иначе Лия ворчал, что мало денег. Остальные
деньги за штатную единицу тот сволочной Женя брал себе дополнительно для
пропивания. Только однажды в пивной его же подчиненные шофера набили ему
морду за такое шкурничество, после чего Лию рассчитали с дворника.
Наконец его приютили при хлебозаводе. Один шофер взял бедолагу и привез
к тыльным воротам, где грузились хлебом. Шофера да экспедиторы для начала
накормили его, а потом кто-то предложил поставить Лию у ворот, чтобы тот
открывал да закрывал ворота, чтобы, значит, не делать то самим шоферам. С
тем предложением обратились к директору и тот определил Лию у тыльных ворот
вахтером, не оформляя по штату. С того момента Лия неотлучно находился у
тыльных ворот, а еще выполнял все, что говорили делать на дворе. Больше
всего любил побрызгать водой и подметать, даже тротуар перед воротами
убирал.
Платили ему хлебозаводские черным хлебом, из бракованного да
подгоревшего чаще всего. Такая шикарная жизнь настала для Лии, что не поедал
даже все и ходил с оттопыренными карманами, куда откладывал про запас.
Пацанва про то пронюхала и стала отираться на улице под воротами. Лия, когда
никого не было, выходил ненадолго за ворота и раздавал те черствые куски
пацанам. Пацаны ели куски, а Лия чувствовал себя как бы благодетелем, слегка
распускал хвост и даже начинал философствовать.
- Лия, кем ты здесь работаешь? - хитрили пацаны, уже зная ответ.
- Директором хлебозавод, - быстро отвечал тот.
- А директор, между прочим, кушает белый хлеб, а у тебя черный.
- Ленин был великий человек, а кушил толка черный хлеб. Бели хлеб кушил
этот проклятый буржуй. Ленин не буржуй, он кушил черный хлеб. Лия тоже кушит
черный хлеб.
Пацаны стали звать его Ленин, что было для него просто счастьем, надо
было видеть тогда его лицо. На первомайские и ноябрьские демонстрации Лия
всегда пролезал под балкон, с которого произносились призывы до
демонстрации, что проходила мимо. Идет это, значит, колонна школы No 1 имени
Кирова, кто-то увидит Лию и кричит "Ленин, Ленин!" А Лия сделает серьезное
лицо, нахмурит брови, быстро сорвет с лысой головы грязную кепку и вытянет
вперед руку с кепкой, точь в точь как Ленин в кино. Школа No 1 в ответ
восторженно ревет и кричит "ура". Отцы города, что стояли на балконе
горкома, почему-то не прогоняли Лию, и тот от лица Ленина не один год
приветствовал народные массы. Можно было предположить, что они терпели его
из-за того громкого да дружного "ура". Они прямо под то "ура" всегда
успевали дать главный гвоздь своей программы - "под знаменем Ленина, под
водительством Сталина..." ну и так далее, и это каждый раз приятно удивляло
представителя краевого центра. Он, конечно, не мог знать того, что
посылается то необычайно громкое "ура" не вождям мирового пролетариата, а
хромоногому оборванцу, что стоит внизу с вытянутой, как у Ленина, рукой.
И каждый раз после демонстрации пацаны в красных галстуках окружали
радостного Лию и для порядка спрашивали, кем он работает. Тот отвечал, что
директором хлебозавода, и начинал доставать из карманов куски черного
хлеба...

Бдительность

Хотя телевизора тогда и не было, одно радио в черном репродукторе,
однако жили намного веселее, чем теперь. Вот была тогда с нашей стороны
страшная борьба за мир, а с той стороны только и делали, что разжигали
мировой пожар. Народ поголовно весь подписывался за мир против поджигателей
войны. А мы, те, кто живет на морской границе, не только подписывались, а и
ловили наймитов империализма. И чего же тут веселого, вы скажете? Но вот
слушайте сюда.
Эти гады взяли да повадились пробираться к нам через море с Турции.
Значит, крадется до нейтральных вод ихняя подводная лодка, потом с нее
спускают надувную лодку с одним, а то и с двумя шпионами - и вперед сквозь
кромешную тьму до священных советских берегов. Они, значит, затопят лодку и
другие громоздкие вещи, а потом по ущельям ползут в сторону гор с целью
перейти их до бескрайних кубанских просторов, а там - до Москвы, до Кремля.
Но не тут-то было. Народ из-за напряженной обстановки до такой степени стал
бдительный, что быстро усекал вражеские поползновения, о чем бегом
докладывал кому следует.
Один совсем старенький дед все козу гонял по берегу рано утром, а
заодно высматривал сверху дары моря - ну, там доску какую прибьет, что
другое, которое пригодится в хозяйстве. Вот так однажды высматривал, а у
самого берега торчит из воды что-то зеленое. Пощупал дед - вроде, резина, но
шипит. Он трусцой до пограничников и сообщает о подозрительном предмете.
Оказалось, что то надувная лодка импортного производства, а шипела оттого,
что воздух не весь еще вышел. Тут, конечно, зеленые фуражки догадались, что
шпион далеко не ушел, и кинулись по следам, которые взяла овчарка. И точно,
не успел гад до Кубани добраться, в горах его и взяли. А смышленого того
дедулю, говорят, аж в Москву возили, где сам Ворошилов вручил ему золотые
часы с гравировкой за бдительность.
То ли часы так подействовали, то ли еще почему-то, но бдительность
стала достигать величайших размеров. Пограничные патрули шастали по всему
побережью, кто после жаркого дня не успевал остыть и хотел освежиться в
ночном купании, того выгоняли на берег грозным голосом, мол, пограничная
зона и все такое. Смешно, конечно, особенно если перед тобой такая толстая
старуха, что даже по горло боится зайти в воду, а не то, чтобы уплыть своим
ходом до Турции. А "секреты" так в каждом кусту, только какая парочка
залезет туда приземлиться, а оттуда "стой, кто идет". Никакой жизни не
стало, одна шпиономания.
У нас на почте ходил начальником майор Брагин из бывших энкаведешников,
так тот с утра глаза зальет и шасть на базар искать шпионов. Это, говорили,
была у него такая мания, особенно когда примет полбанки. Выходит он как-то
уже на ушах из павильона, а у самого входа сидит на корточках одноглазый
Кочо, ну тот старый рыбак, которого все в порту звали Билли Бонс. Он, как
тот пират из кино "Остров Сокровищ", носил вместо одного глаза черную
повязку, а еще имел редкий по своим размерам даже для пиндоса рубильник,
короче, имел такую внешность, при которой под мостом с ним встретиться не
дай боже. О чем говорить, впечатляющую внешность имел товарищ. Сидит Кочо
после стакана портвейна No15, дремлет себе, никому не мешает, а Брагин берет
его за грудки и требует паспорт. Кочо как неграмотный грек старшего
поколения ни бельмеса не понимает, гнет только свое пос, пос, значит, что,
что, а майор пуще звереет, вцепился в того, зовет народ на помощь для
обезвреживания иностранца, что прикидывается пьяным. Еле отбили бичи Кочо от
Брагина, а тот рванул тогда скорым ходом до почты и давай названивать всему
главному начальству города.
- Это квартира первого секретаря горкома? - спрашивает.
- Да, - отвечают женским голосом, - но сегодня выходной день и его нет
дома.
- Квартира председателя горсовета? - опять спрашивает. - Нет дома?
Отдыхает? Так, пойдем до конца, - и опять набирает.
- Квартира начальника милиции? Что? Нету? Да что это творится такое...
Город... кишит шпионами, а они отдыхают. Что же, уже нет тут советской
власти?! Один Брагин остался?!
Надо добавить, что подчиненные ему телефонистки подробно изучили пьяный
голос начальника и при таких алкогольных приступах бдительности
разговаривали с того конца, отводили тем самым удар от того помешанного.
Правда, его потом все ж поперли за такие номера.
А Кочо из-за своей подозрительной внешности вскоре попал в такую
историю, что хоть плачь, хоть смейся. У Толстого мыса в самых воротах бухты
на мелкой банке ставила сети сухопутная бригада. Туда насобирали стариков, а
еще тех, кому на сейнере слабо или кому подавай работу не бей лежачего. Был
среди них и Кочо. Они поставят сети и сидят на круче у костра, уху варят да
травят баланду. К утру идут баркасом забирать рыбу. Был там еще Загинайко,
небывалый сачок и трепач, которому дай условия - разыграет самого Хазанова.
Благодаря ему и ночь веселее коротали.
Вот сидят они, костерок освещает их красные морды, а кругом мрак южной
ночи, особенно внизу, под обрывом. Спать охота всем. Кто глаза прикрыл уже,
а Кочо захотел до ветру, для чего отлучился по крутой дорожке вниз. В это
время патруль в количестве одного молодого солдата вышел из темноты и
приблизился до костра. Стриженый солдат, шейка тонкая, одним словом -
салага. Загинайко мигнул другим и безо всякого предисловия громким таким
шепотом говорит:
- Этого Ахмета как первого контрабандиста на всем Черном море знают все
пограничники в лицо, им фото раздали, мне один показывал. Одноглазый тот
Ахмет, черная повязка на глазу, нос крючком здоровенный при нем, а
худущий... А еще из примет - в рванье ходит, но то маскировка, бедным
прикидывается, сам же на контрабанде табаком миллионы нажил. Пограничники
бегают с карточкой в кармане, а никак не поймают. Хитрый, зараза, он тут
где-то возле круч, говорят, и высаживается...
В тот момент снизу послышалось шуршание, Кочо лез от воды наверх.
Загинайко вытаращился в темноту, все остальные тоже. И солдат тоже вытянул
тонкую шейку. Тут над обрывом и появляется одноглазая голова.
- Ребята, убей меня, - Ахмет, - громко зашипел Загинайко.
- Стой, руки вверх! - закричал солдат и автомат вскинул наизготовку, а
Кочо знай лезет да бухтит что-то себе по-гречески. Солдат, конечно, думает,
что тот говорит по-турецки, и становится аж белый от волнения. Тут Загинайко
и все остальные наперегонки уговаривают того, чтобы не арестовывал Кочо, что
это был с их стороны обыкновенный розыгрыш, то есть шутка. Какой там,
"назад" орет да "молчать", совсем рассвирепел пограничник от большой дозы
бдительности, которая закипела в нем. Тут же закрутил руки бедному Кочо за
спиной тем куском сетки, что тот использовал вместо брючного ремня и усадил
со спущенными штанами в сторонке на землю. По телефону вызвал наряд, пришла
вскорости машина и забрала одноглазого, несмотря на такое недоразумение.
Целую ночь просидел Кочо под видом контрабандиста или шпиона на заставе
в одиночной камере. Уже днем разобрались, что он тоже советский человек,
хотя и с подозрительной внешностью. А солдату тому ничего не было, даже
похвалили за бдительность.

Прометей

Если где попадется непьющий рыбак, то покажите мне его, я буду страшно
удивляться. Может, где в других местах такие водятся, но у нас на море он бы
не прижился, как инопланетянин. Поэтому в порту пьют и пьющие и непьющие, то
есть те, кто от природы предназначен только для употребления ситро, которое
теперь называют "фанта".
Вот и Ефим Процело должен был пить ситро, но раз он был рыбак, то пил
что покрепче. Ни больше, ни меньше, чем другие, но вертикаль после держал
слабо, а тут еще его женская особа вела беспощадную конфронтацию против
пьяного возвращения домой. Приходит человек еле-еле до дому, а жена
поднимает хай да гонит за порог, пошел вон, говорит, черт вонючий, глаза б
тебя не видели. А тот, вместо того, чтобы как-то утихомирить бабу, начинает
канючить - жизнь, говорит, ты мне совсем подпилила, вот пойду и утопну,
чтобы не слышать твоих оскорблений.
- Иди, бичуга, топись, хоть тогда отдохну от тебя, - кричит она. Часто
Ефим после такой драмы убегал за калитку в сторону моря. Посидит тихо у
воды, очухается немного от бесподобных запахов да и вернется до дому.
Уляжется где в закутке на полу, потому как баба не допускала его до постели
в таком виде.
Повторялась такая картина множество раз и Ефим совсем дошел до ручки от
накопившейся тоски. Только в какой-то вечер пообещал ей в очередной раз
утопнуть, побежал к морю да и не вернулся до утра. Тут его баба наконец
заметала икру, забегала по причалам, не видали, говорит, моего Ефимушку. А
никто его и не мог видеть, он тогда уже висел на скале, как раз под маяком.
Получилась же такая невероятная история. Он как рванул с ночи в сторону
моря без остановки, так и дошел с переменной скоростью и вместо того, чтобы
как всегда сесть и пригорюниться на камушке, прыгнул в чем было да поплыл
хорошим брассом, хотя и под газом еще был сильно. Ничего не скажешь, мореман
со стажем. Плывет это он вглубь бухты и сам с собой, надо понимать,
рассуждает: "Сейчас дойду до глубины и утопну к чертовой матери". С таким
пессимистическим настроением уплыл метров на двести и стал добровольно
тонуть. Он, значит, наберет воздуху да нырнет, а как уже там невтерпеж
становится - выныривает на поверхность: это инстинкт жизни не дает ему
утонуть. "Ладно, - опять думает Ефим, - уплыву подальше, легче будет
утопнуть". С брасса переходит на кроль, чувствует - выбивается из сил. Стал
опять пробовать. Нет, не тонется. "Врешь, зараза, все равно утопнешь,"-
закричал Ефим сам себе и давай нырять на большую глубину, однако все
выскакивает наверх, как пробка с "Игристого".
Доплыл безрезультатно аж до середины бухты, видит - как раз зеленый
огонь маяка. Тут и пришла ему та идея, из-за которой взял он курс до берега.
Не спеша доплыл до скалы, что под маяком, вылез и стал искать каменюку
потяжелее. Достал подходящую тяжесть и думает, чем бы привязать до шеи,
чтобы тогда уж бултыхнуться вниз, и никакой инстинкт не помешает задуманной
операции. Делать нечего, снял ремешок от брюк, заодно сбросил трусы, остался
совсем голым. Повесил булыгу спереди, забрался на выступ, еле стоит, а не
прыгает. Подумалось ему, что пока будет лететь вниз, каменюка побьет ему все
спереди. Взял да и забросил груз через голову назад, а потом, наконец,
прыгнул. А прыжка, между прочим, не вышло, потому что камень зацепился выше
в скале, а Ефим повис во всей красе над Черным морем. Собственный ремешок
сдавил ему горло под подбородком и не было никаких сил у бедняги
освободиться от той удавки. Он, конечно, поерзал и приспособился, так что
дышать мог, но чтоб повернуться - никак.
Таким неподвижным образом простоял Ефим долго. Одни говорят, что сняли
его на другой день, другие - что аж на третий. Я думаю, что это живое
распятие красовалось видом на море порядочно, потому когда снимали его, весь
спереди был красный от солнца, а спина вся белая. Он и кричал полузадушенным
голосом, да место глухое, к тому же под скалой. Пограничник на Толстом мысу
ради интереса рассматривал город в бинокль, видит, человек на скале, к тому
же голый, а что делает - неизвестно. Поскольку это была уже не линия
границы, то сообщили в ОСВОД, может быть, это по их спасательной части.
Пришел ихний глиссер, смотрят, на скале над ними обгорелый голый человек и
голова набок, как у мертвого. Добрались до него, освободили от удавки да
увезли в больницу. Там привели его в чувство, но оставили на недельку,
потому что, говорят, обезвоженный был и кожа спереди слазить начала
лоскутьями. Ясно, что с нашим солнцем шутить нельзя.
Жена при нем сидела днем и ночью, выхаживала, кормила с ложечки, рыбаки
тоже приходили проведать. А когда вернулся Ефим опять на судно, с ним
произошло интересное изменение. Он стал совершенно непьющим, а еще все его
стали звать Прометей. То был такой древний герой, который тоже долго висел
на скале, только тот не сам завис, а какие-то сволочи постарались. Вскоре
Ефим не выдержал своей популярности и вместе с женой переехал в
Новороссийск. Говорят, что там он тоже не пил.

КОЛЮЧИЙ

У нас полугреков называли суржиками. Что это такое - не знаю, но
Колючий как раз был суржик. Он, как и его погибший в войну батька, с
шестнадцати лет уже рыбачил. Тогда голодуха была страшенная, на рыбе только
и спасались. Таскали ту спасительницу с рыбколхоза, кто как мог.
Как-то в туманную ночь поручили Колючему потихоньку отвести от сейнера
баркас с кефалью в назначенное место, что тот и сделал. Только на берегу
поджидали его менты. Так он загремел в первый раз в холодные края.
Представьте, не назвал никого, всю вину на себя взял, хотя дураку ясно -
один пацан не провернул бы операцию с полным баркасом рыбы.
Когда отсидел он свои три года и вернулся в наши теплые края, то
оказался весь в шикарных наколках, от головы до пяток. Чего только на нем не
было, не буду рассказывать за якоря и красоток, это малоинтересно, зато на
заднице была во всю ширину морда клоуна, который, когда Митя шел, открывал и
закрывал рот.
Да, я не говорил про то, почему он стал называться "Колючий". Нет,
характером не был крутой или жестокий, наоборот, обаятельный, с фантазией
был парень. Кличка же такая пристала к нему из-за его прекрасных горячих
глаз. Не удивляйтесь, что такие комплименты женского пола. Но он
действительно был красавец хоть куда. В школе проходили вы про Печорина, про
его глаза с огневым блеском? Так вот, не иначе, как с Мити, который Колючий,
списывал тот портрет Михаил Юрьевич. Что же касается до женского пола, так
он в массовом количестве не мог устоять против обжигающего митиного взгляда,
хотя сам он предпочитал некоторые другие увлечения.
Что было, когда Колючий приходил в здравницы на вечера игр и
развлечений, трудно то передать. В таких вечерах, кроме всяких "бегом в
мешках" и "бегом со связанными ногами", обязательно были популярные танцы по
заказу на приз. Тогда там собирался весь город включая пацанов с
семиклассным образованием, да и старики приходили, кто пошустрее. Смех был
такой, что если кто собирался в бухте половить рыбу при фонаре - пустое
дело, вся рыба утекала до открытого моря. Так вот, когда после "русского",
"лезгинки" и других гопаков объявлялась "цыганочка", местные ребята начинали
интересоваться, тут ли Колючий, когда видели, что тут, ждали, как он будет
бить чечетку под тот танец в двадцать два колена.
Не знаю, кто еще мог бить чечетку в двадцать два колена, а он мог.
После отсидки он много чего мог: классно играл на гитаре, пел так, что
зарыдаешь под четыреста грамм, и бил чечетку. Тогда те, кто бил чечетку,
были наперечет и ходили в королях. Таких и было всего двое - Колючий да
ника, массовик из санатория "Звездочка", но тот не бил в двадцать два
колена.
Короче, когда пойдут под аккордеон первые аккорды "что ты ходишь, что
ты бродишь, сербияночка моя" и, как всегда, повыскакивают на площадку две -
три толстых бабы и замашут руками, на них многие не обращали внимания, а
смотрели на Колючего. А тот для понту выламывался, всячески показывая
публике, что не желает танцевать, его уже даже выталкивали в круг, а он
упирался, говорил, что не в форме, а те еще больше просили, а по всей
площадке многие из местных авторитетно заявляли знакомым отдыхающим дамам и
даже незнакомым о том, что так чечетку, как тот красивый парень, никто не
бьет, потому что такой еще не подрос. Тут уже весь окружающий народ смотрел
на Колючего, некоторые даже скандировать начали "про-сим, про-сим". Толстые
бабы и те переставали махать руками. Любопытство достигало наивысшей точки -
всем страшно хотелось увидеть редкого танцора - и в этот момент Колючего
наконец выталкивали на середину круга, а может, он делал вид, что вытолкали
- фантазер был каких мало.
Про сам танец не буду говорить - то надо самому видеть. Вы, конечно,
видели того чудака, что бьет чечетку в кино "Зимний вечер в Гагре"? Скажу
так: слабо ему против Колючего, не выиграл бы он приз в виде одеколона
"Красная Москва".
И точно, было двадцать два колена, точнее, двадцать одно. А двадцать
второе - под занавес - выглядело так: Колючий падал красивейшим образом на
колени и крестился. Что тут делалось на площадке - прямо рев разносился на
весь курорт. А он плевал на тот восторг, он открывал крышку флакона и
протискивался сквозь народ на волю, а попутно поливал одеколоном на голову
народу, а тот и не думал отстраняться. Понятно, не каждый вечер случается
пахнуть "Красной Москвой", да еще бесплатно.
А то, бывало, сидит он в окружении почитателей его талантов в ресторане
"Крыша", гитару держит торчком на столе, потряхивает грифом, и она у него
плачет, как гавайская, да еще к тому же своим мягким баритоном жалостливо
выводит: "позабыт-позаброшен с молодых-юных лет". За другими столиками
подкрепляется, чем придется, отдыхающая публика, слушает, кое-кто, особенно
из старшего поколения, уже слезу пускает.
А Колючий пуще старается, кажется, уже плачет. Потом берет последний
аккорд и собирается уходить. Растроганные мужички, понятно, просят еще чего
в таком же репертуаре сыграть да спеть, а тот им отвечает, мол, насухую
голос садится. Те ему посылают до стола бутылку "Московской", он же дает
понять, что не один тут, а с друзьями. Тогда ставят на стол еще три бутылки,
и Колючий опять поет про то, что "будь проклята та Колыма".
Вскоре на той "Крыше" весь народ поголовно плачет и обнимается, а вся
компания по центру с Колючим идет на другие приключения, на тот же пляж в
дом отдыха имени Ломоносова.
Тогда была мода такая - один мостик для женщин, а другой рядом - для
мужчин, ну, словом, чтобы раздельно купались да загорали. Щиты деревянные
вдоль перил поустанавливали, чтобы, значит, мужики не подглядывали в другую
сторону. Ну, женщины, конечно, по такому случаю на своих мостиках загорали в
чем мама родила. Народ этот, скажу, удивительно недальновидный, ему в голову
не пришло то, что если стать за кустами напротив ихнего мостика - все до
мельчайших деталей видать.
Как раз за кустами наша компания и расположилась, а Колючий пошел вниз
как бы купаться, а на самом деле отмочить тот эффектный номер, за который,
собственно, и хочу рассказать. Разделся это он, значит, на мужском мостике
догола, стоит в полный рост спиной к закрытому мостику, делает разминку,
поигрывает мускулами, а клоун на заднице тоже мордой шевелит. Женщины в
момент прильнули ко всяким щелям, что в досках, и любуются на него. Он же
подходит к краю, забирается на перила и прыгает красивой ласточкой в сторону
моря. Ушел это он под воду и никак не появляется на поверхности.
Тут уже легкая паника начинается на мостках. Им же не известно про то,
что Колючий - потомственный моряк. Кто-то уже требует криком позвать
спасателя. А ребятам, что на берегу, отлично видать, как наш ныряльщик дал
разворот и пришел под мосток женский. Там отдышался немного и спокойно
поднялся по лестнице на мосток.
Думаете, те очень обрадовались, что он не утоп? Когда прошло у них
удивление от такой наглости, стали шуметь насчет того, что хулиган и нахал
и, мол, надо милицию позвать, на что Колючий всем сразу отвечает, что ему не
стыдно, потому как на севере глаза подморозило. Сам между тем идет, как
охотник через стадо тюленей, да еще и похлопывает по иному заду, что
покруглее. Фантазер был. Конечно, он так выступал и работал на ту публику,
что громко ржала за кустами.
Но периодически Колючий сидел, а как же, без этого и не могло быть
иначе. Беспокойный был человек, к тому же не работал, в карты играл. Он с
другими бичами пристрастился играть "на интерес", а тогда за это тоже шили
статью. Усядутся в бурьяне за стадионом и режутся в "очко" или в чего другое
с утра до вечера. Собиралась все одна компания - Харик Прорва, Петя Гобсек и
Колючий. Суровый все народ, пацанву беспощадно от себя гоняли, чтобы не
демаскировали. Сидит, бывало, тот же Гобсек, сам мокрый, и на нем целых три
пиджака: это значит, он их выиграл, а остальные напротив сидят голые и им
прохладно. В другой раз на левой руке у кого-то до локтя часов надето - тоже
выигрыш. А Колючий в этом деле не имел таланта, был в долгах и шел на всякие
фантазии по добыванию денег.
В первый раз за карты получил он что-то совсем немного и через год с
небольшим опять сидел тихо в том бурьяне в трусах и тельняшке - до того
проигрался. Так вот, насчет фантазии. У них главное - долг вернуть в срок и
никаких отсрочек. Когда стало его подпирать в этом вопросе, на танцах в