Страница:
Гдов жил в доме под номером 35, а в деревянном строении номер 17 за высоким забором, увенчанным слабым количеством колючей проволоки, размещались апартаменты кулака Дзюбина, ухитрившегося не только выжить, но и пережить Иосифа Виссарионовича Сталина, главного подлеца Страны Советов.
С дочкой этого кулака, маленькой Светочкой Дзюбиной, Гдов учился в одноэтажной начальной школе им. В.И.Сурикова. Гдов был отличник. Светочка была у Гдова на дне рождения. Ели винегрет, колбасу, пирог с капустой, «хворост», пили ситро, чай, играли в «почту» и «море волнуется». Папаша-кулак привел ее, а потом забрал, хмурый и неразговорчивый.
Ребенок Гдов шел вдоль высокого кулацкого забора. Внутри бесновалась злая собака. Гдов дразнил-дразнил собаку, размахивая пустой авоськой ровно до тех пор, пока сетка не зацепилась за колючую проволоку.
– Ну что? Додразнился? Мешала тебе собака, да? – услышал он из-за забора тягучий грубый голос невидимого Дзюбина.
Сетка исчезла.
– Отдайте, – заныл Гдов. – Сетка не моя, – зачем-то соврал он.
– Правильно. Теперь она моя, – цинично подтвердил кулак.
Красная была сетка, в смысле – красного цвета, потертая, сероватая. Пластиковых пакетов тогда еще не было. Тогда много чего не было, что сейчас есть.
Сталин вот был. Дело в том, что музей такого пламенного вождя помещался в городе К. все на той же улице Ады Лебедевой, но в доме под номером 23, между домами 35 (Гдов) и 17 (кулак Дзюбин). Сам Сталин помер в 1953 году. В 1916 году его везли через город К., из Туруханской ссылки, где он пребывал вместе с Яковом Свердловым. (Свердлов потом утверждал, что Коба был тип неприятный, у него сильно пахло от ног. Однако недолго утверждал, потому что тоже помер, хоть и в 1919 году, но успев разогнать Учредительное собрание, расказачить казаков и убить царскую семью.) Везли, чтобы сдать в солдаты Первой мировой войны. Однако Сталин от армии ухитрился откосить, а тут и Февральская революция подоспела, за ней грянул октябрьский переворот.
5 марта 1953 года рыдающая матушка направила Гдова в музей Сталина подать новопреставленному великому соседу за то, что он умер, охапку зеленых веточек мещанского растения аспарагус (Asparagus plumossus), что росло у них на окне в глиняном горшке. Ведь живых цветов тогда в Сибири зимой-весной не водилось, не то что сейчас.
Горе! Горе! Рыдающие сотрудницы музея записали фамилию Гдова в толстую «Книгу отзывов», что он первым во всем городе сделал такое богатое приношение усопшему. А вечером об этом его подвиге уже рассказывали в детской радиопередаче «Сталинские внучата» – местном аналоге столичной «Пионерской зорьки».
– Граждане свободной России! Вяжите меня! Я тоже внес свои две копейки в копилку тоталитаризма! – возопил Гдов.
Кривлялся, конечно же, но все же так разволновался, что уже не мог день больше работать и в этот.
2. Знакомо ли вам слово «авоська»? Как вы полагаете, кто впервые ввел в обиход это советское слово?
3. Знаком ли вам фильм «Партийный билет»? Имеет ли к нему какое-либо отношение кулак Дзюбин? А поэт Эдуард Багрицкий?
4. Какие еще цветы, кроме аспарагуса, выращивали на своих окошках советские мещане, ухитрившиеся в ХХ веке, несмотря на тяготы его, пережить практически всех начальников нашей страны?
5. Хорошо ли поступил кулак Дзюбин, отобрав у ребенка авоську? Кто в этом тексте назвал Иосифа Виссарионовича Сталина главным подлецом Страны Советов – Дзюбин, Гдов, автор? Правоверна ль эта жесткая характеристика или были (есть) в нашей стране подлецы и покруче?
Глава XXX
Глава XXXI
Глава XXXII
Глава XXXIII
Глава XXXIV
С дочкой этого кулака, маленькой Светочкой Дзюбиной, Гдов учился в одноэтажной начальной школе им. В.И.Сурикова. Гдов был отличник. Светочка была у Гдова на дне рождения. Ели винегрет, колбасу, пирог с капустой, «хворост», пили ситро, чай, играли в «почту» и «море волнуется». Папаша-кулак привел ее, а потом забрал, хмурый и неразговорчивый.
Ребенок Гдов шел вдоль высокого кулацкого забора. Внутри бесновалась злая собака. Гдов дразнил-дразнил собаку, размахивая пустой авоськой ровно до тех пор, пока сетка не зацепилась за колючую проволоку.
– Ну что? Додразнился? Мешала тебе собака, да? – услышал он из-за забора тягучий грубый голос невидимого Дзюбина.
Сетка исчезла.
– Отдайте, – заныл Гдов. – Сетка не моя, – зачем-то соврал он.
– Правильно. Теперь она моя, – цинично подтвердил кулак.
Красная была сетка, в смысле – красного цвета, потертая, сероватая. Пластиковых пакетов тогда еще не было. Тогда много чего не было, что сейчас есть.
Сталин вот был. Дело в том, что музей такого пламенного вождя помещался в городе К. все на той же улице Ады Лебедевой, но в доме под номером 23, между домами 35 (Гдов) и 17 (кулак Дзюбин). Сам Сталин помер в 1953 году. В 1916 году его везли через город К., из Туруханской ссылки, где он пребывал вместе с Яковом Свердловым. (Свердлов потом утверждал, что Коба был тип неприятный, у него сильно пахло от ног. Однако недолго утверждал, потому что тоже помер, хоть и в 1919 году, но успев разогнать Учредительное собрание, расказачить казаков и убить царскую семью.) Везли, чтобы сдать в солдаты Первой мировой войны. Однако Сталин от армии ухитрился откосить, а тут и Февральская революция подоспела, за ней грянул октябрьский переворот.
5 марта 1953 года рыдающая матушка направила Гдова в музей Сталина подать новопреставленному великому соседу за то, что он умер, охапку зеленых веточек мещанского растения аспарагус (Asparagus plumossus), что росло у них на окне в глиняном горшке. Ведь живых цветов тогда в Сибири зимой-весной не водилось, не то что сейчас.
Горе! Горе! Рыдающие сотрудницы музея записали фамилию Гдова в толстую «Книгу отзывов», что он первым во всем городе сделал такое богатое приношение усопшему. А вечером об этом его подвиге уже рассказывали в детской радиопередаче «Сталинские внучата» – местном аналоге столичной «Пионерской зорьки».
– Граждане свободной России! Вяжите меня! Я тоже внес свои две копейки в копилку тоталитаризма! – возопил Гдов.
Кривлялся, конечно же, но все же так разволновался, что уже не мог день больше работать и в этот.
ПРОЧИТАВШЕМУ ГЛАВУ XXIX ПРЕДЛАГАЮТСЯ ВОПРОСЫ
1. Виноваты ль и крестьяне в том, что случилось с Россией после 1917 года? Вообще кто-нибудь в этом виноват или свершилось то, что должно было свершиться?2. Знакомо ли вам слово «авоська»? Как вы полагаете, кто впервые ввел в обиход это советское слово?
3. Знаком ли вам фильм «Партийный билет»? Имеет ли к нему какое-либо отношение кулак Дзюбин? А поэт Эдуард Багрицкий?
4. Какие еще цветы, кроме аспарагуса, выращивали на своих окошках советские мещане, ухитрившиеся в ХХ веке, несмотря на тяготы его, пережить практически всех начальников нашей страны?
5. Хорошо ли поступил кулак Дзюбин, отобрав у ребенка авоську? Кто в этом тексте назвал Иосифа Виссарионовича Сталина главным подлецом Страны Советов – Дзюбин, Гдов, автор? Правоверна ль эта жесткая характеристика или были (есть) в нашей стране подлецы и покруче?
Глава XXX
КОГО СЧИТАТЬ ИНТЕЛЛИГЕНЦИЕЙ
Писатель Гдов сидел за письменным столом и пытался работать. Он хотел создать широкое полотно из истории русской интеллигенции, которая домахалась красным флагом до того, что очухалась только в ГУЛАГе, но суровый этот урок впрок ей совершенно не пошел, хоть кол ей на голове теши!
Гдов колебался. Считать ли интеллигенцией двух пожилых людей, которых он знал, когда был еще относительно молод?
Один из них, отец его приятеля-актера К., родом был из крестьян отдаленных уголков Московской губернии, достиг в жизни лишь звания доцента несущественного московского вуза, в тюрьму не попал. Говорил, что не за что было. Ну да тут уж он или ошибался, или лукавил. Ведь мало кто в ГУЛАГ действительно влетал за дело, остальные так это, ни за что. Ни за что тянули адские сроки, а не попали б в жернова – рассуждали бы как доцент. Рисовали бы стенгазету, ходили на партсобрания гневно осуждать какого-нибудь очередного врага Страны Советов. Он мужик-то хороший был, доцент, любил рыночный творожок, вырезал из газеты «Труд» смешные случаи про рыбалку и сбор грибов, однажды рассказал Гдову памятную историю из собственной комсомольской юности.
Суть этой истории заключалась в том, что троцкистская оппозиция тех лет, которая всерьез, надолго и взаимно ненавидела Сталина, решила собрать свое сборище в одном из рабочих клубов Марьиной Рощи, там, где сейчас синагога. А комсомольским сталинским орлятам их старшие партийные орлы поручили это антинародное мероприятие сорвать. Правильная молодежь сначала затеяла потасовку в дверях со старыми оппозиционными чертями, но тем не привыкать, они тоже ребята были боевые, не хуже, чем сталинисты, прорвались в зал и там торжественно расселись по рядам. (Помнится, Гдов, слушая взволнованного ветерана, впервые меланхолически отметил тогда, что, если бы в тридцатые годы ХХ века Троцкий Сталина нагнул, а не наоборот, – оно, может, еще и хуже вышло бы. А может, и нет, но то, что лагеря все равно были бы полные под завязку, что при Троцком, что при Сталине, лично у него никаких сомнений не вызывало.) Троцкисты только-только завели было с трибуны свое обычное «бу-бу-бу», ругая товарища Сталина, что он предал завоевания Октября, как молодежь им тут же вырубила свет путем обрезания главного несущего кабеля, но и это еще не было финалом. Хитрый враг, оказывается, запасся свечами. Троцкисты эти свечи зажгли и принялись петь «Интернационал», от звуков которого тени присутствующих романтично колебались. Что ты с такими негодяями сделаешь? Однако сталинская молодежь догадалась и тоже взялась за этот партийный гимн, но с нарочитым опозданием на одну строчку. К примеру: если троцкисты уже поют «Весь мир голодных и рабов», то сталинисты всего лишь заводят «Вставай, проклятьем заклейменный». От такого визга, рева нервы у троцкистов не выдержали, и враги покинули свое сборище. У троцкистов нервы вообще были нежные, отчего Сталин их и переиграл.
А вот отец другого товарища Гдова, старого писателя А., был перед Второй мировой войной большим советским начальником в городе Казани, отчего и сидел бессчетно, лет, наверное, двадцать пять, не меньше. Сажали, выпускали, снова сажали. Потом Хрущев разоблачил культ личности, старика реабилитировали, душевно извинились перед напрасным зэком, заново выдали честному коммунисту партбилет, который он принял с благодарностью, потому что очень любил революцию.
– Не могу, не могу я с ним! – иной раз хватался за голову старый писатель А., которого в нежном пятилетнем возрасте поместили в приют для детей врагов народа. – Сколько ж папаше еще надо было бы сидеть, чтобы окончательно очухаться? Вот беседуем. «Брежнев говно?» – «Говно». – «Хрущ говно?» – «Говно?» – «Сталин говно?» – «Выродок, убийца, блядь и говно». – «А Ленин?» – «Ильича не трожь! Ильич – это святое!»
Отец писателя А. тоже был из крестьян. Окончил институт красной профессуры. Знал Троцкого. А кто тогда Троцкого не знал, если Лев Давидович был одно время самым главным советским начальником?
– Подальше надо от начальничков держаться всегда, – пробормотал Гдов примерно в 2009 году.
И так разволновался, что уже день не мог больше работать и в этот.
2. Каков, по вашему мнению, был процент сидевших в СССР ни за что? Каков аналогичный процент таких людей в современной России?
3. Чем троцкисты отличаются от сталинистов? Было бы в нашей стране еще хуже, если бы Троцкий победил Сталина?
4. Жалко вам старика, которого бессчетно сажали, выпускали, снова сажали, а он все равно любил революцию? Не следует ли слова «говно» и «блядь», им употребленные, заменить в тексте отточиями или изобразить в виде «гвно» и «блд»?
5. Надо ли держаться подальше от любых начальников? Существуют ли вообще хорошие начальники?
Гдов колебался. Считать ли интеллигенцией двух пожилых людей, которых он знал, когда был еще относительно молод?
Один из них, отец его приятеля-актера К., родом был из крестьян отдаленных уголков Московской губернии, достиг в жизни лишь звания доцента несущественного московского вуза, в тюрьму не попал. Говорил, что не за что было. Ну да тут уж он или ошибался, или лукавил. Ведь мало кто в ГУЛАГ действительно влетал за дело, остальные так это, ни за что. Ни за что тянули адские сроки, а не попали б в жернова – рассуждали бы как доцент. Рисовали бы стенгазету, ходили на партсобрания гневно осуждать какого-нибудь очередного врага Страны Советов. Он мужик-то хороший был, доцент, любил рыночный творожок, вырезал из газеты «Труд» смешные случаи про рыбалку и сбор грибов, однажды рассказал Гдову памятную историю из собственной комсомольской юности.
Суть этой истории заключалась в том, что троцкистская оппозиция тех лет, которая всерьез, надолго и взаимно ненавидела Сталина, решила собрать свое сборище в одном из рабочих клубов Марьиной Рощи, там, где сейчас синагога. А комсомольским сталинским орлятам их старшие партийные орлы поручили это антинародное мероприятие сорвать. Правильная молодежь сначала затеяла потасовку в дверях со старыми оппозиционными чертями, но тем не привыкать, они тоже ребята были боевые, не хуже, чем сталинисты, прорвались в зал и там торжественно расселись по рядам. (Помнится, Гдов, слушая взволнованного ветерана, впервые меланхолически отметил тогда, что, если бы в тридцатые годы ХХ века Троцкий Сталина нагнул, а не наоборот, – оно, может, еще и хуже вышло бы. А может, и нет, но то, что лагеря все равно были бы полные под завязку, что при Троцком, что при Сталине, лично у него никаких сомнений не вызывало.) Троцкисты только-только завели было с трибуны свое обычное «бу-бу-бу», ругая товарища Сталина, что он предал завоевания Октября, как молодежь им тут же вырубила свет путем обрезания главного несущего кабеля, но и это еще не было финалом. Хитрый враг, оказывается, запасся свечами. Троцкисты эти свечи зажгли и принялись петь «Интернационал», от звуков которого тени присутствующих романтично колебались. Что ты с такими негодяями сделаешь? Однако сталинская молодежь догадалась и тоже взялась за этот партийный гимн, но с нарочитым опозданием на одну строчку. К примеру: если троцкисты уже поют «Весь мир голодных и рабов», то сталинисты всего лишь заводят «Вставай, проклятьем заклейменный». От такого визга, рева нервы у троцкистов не выдержали, и враги покинули свое сборище. У троцкистов нервы вообще были нежные, отчего Сталин их и переиграл.
А вот отец другого товарища Гдова, старого писателя А., был перед Второй мировой войной большим советским начальником в городе Казани, отчего и сидел бессчетно, лет, наверное, двадцать пять, не меньше. Сажали, выпускали, снова сажали. Потом Хрущев разоблачил культ личности, старика реабилитировали, душевно извинились перед напрасным зэком, заново выдали честному коммунисту партбилет, который он принял с благодарностью, потому что очень любил революцию.
– Не могу, не могу я с ним! – иной раз хватался за голову старый писатель А., которого в нежном пятилетнем возрасте поместили в приют для детей врагов народа. – Сколько ж папаше еще надо было бы сидеть, чтобы окончательно очухаться? Вот беседуем. «Брежнев говно?» – «Говно». – «Хрущ говно?» – «Говно?» – «Сталин говно?» – «Выродок, убийца, блядь и говно». – «А Ленин?» – «Ильича не трожь! Ильич – это святое!»
Отец писателя А. тоже был из крестьян. Окончил институт красной профессуры. Знал Троцкого. А кто тогда Троцкого не знал, если Лев Давидович был одно время самым главным советским начальником?
– Подальше надо от начальничков держаться всегда, – пробормотал Гдов примерно в 2009 году.
И так разволновался, что уже день не мог больше работать и в этот.
ОБМЕНЯЕМСЯ МНЕНИЯМИ ПО ПОВОДУ ГЛАВЫ XXX
1. Кого же все-таки мы можем считать интеллигенцией? Осталась ли она вообще в России или начисто растворилась во времени и пространстве? Считать ли интеллигенцией хотя бы одного из двух описанных Гдовым стариков? Знаете ли вы каких-либо знаменитых современных интеллигентных людей? Знаете ли вы простых современных интеллигентных людей? Как вы считаете, лично вы – интеллигент?2. Каков, по вашему мнению, был процент сидевших в СССР ни за что? Каков аналогичный процент таких людей в современной России?
3. Чем троцкисты отличаются от сталинистов? Было бы в нашей стране еще хуже, если бы Троцкий победил Сталина?
4. Жалко вам старика, которого бессчетно сажали, выпускали, снова сажали, а он все равно любил революцию? Не следует ли слова «говно» и «блядь», им употребленные, заменить в тексте отточиями или изобразить в виде «гвно» и «блд»?
5. Надо ли держаться подальше от любых начальников? Существуют ли вообще хорошие начальники?
Глава XXXI
ТОГО-СЕГО, ТАКОГО-ЭДАКОГО…
Писатель Гдов сидел за письменным столом и пытался работать. Он хотел создать широкое полотно о том, что его соотечественникам (ему в том числе!) очень нравится свинячить и при этом цитировать Пушкина. Дескать, не люблю, когда иностранцы ругают мою многострадальную родину, буду сам ее матом крыть, когда захочу, потому что она – моя. Грамотные все стали, телевизора насмотревшись!
А ведь осень поздняя превалировала, когда Гдов ехал ранним вечером на дачу в электричке Рижского направления. Вспоминая стихи хоть и не Пушкина, но зато Бориса Пастернака о том, как этот тоже великий поэт ехал ранним утром с дачи в электричке Киевского направления:
По вагонам ходили бродячие торговцы.
Они громко предлагали:
– перья, ручки и карандаши;
– красящий материал «для покрытия джинсов»;
– драгоценные и полудрагоценные камни;
– печатную продукцию с изображением полуодетых девушек;
– носки шерстяные;
– носки нитяные;
– разноцветные трусы;
– медную бижутерию;
– набор фонарей 3 шт., яркий свет до 100 часов;
– волшебные чаи;
– мороженое и прохладные прохладительные напитки;
– котяток и много еще чего другого. Ничего особенного. Теперь все это есть везде.
Гдов сначала был очень грустный, но потом почувствовал, что, едучи в электричке, стал тоже гораздо ближе к народу, как Пастернак. Ближе, чем если бы он, например, ехал в такси или за рулем собственного автомобиля, который временно сломался, потому что жулики выставили у этого гдовского автомобиля заднее левое стекло. Похитили из салона немного того-сего, такого-эдакого по мелочи: навигатор, OD-плейер с компакт-диском основателя рок-музыки в СССР певца и композитора Александра Градского, собственную книгу Гдова, написанную им и принадлежащую ему же.
Гдов тогда купил у бродячих торговцев за 10 руб. гелевую авторучку и оказался очень даже благодушно настроен, выходя на высокую платформу станции Нахабино Рижского направления. Дескать, всё перемелется, мука будет. Стекло вставят за 4000 рублей, уже обещали вставить на днях, пока нужного стекла нету. А Гдов зато сейчас доберется до дачи, да как поймает там вдохновение, да как сочинит что-нибудь того-сего, такого-эдакого, что – ух, да и только! Хорошо, что автомобильное стекло разбито. Ведь всякому пишущему известно: когда у писателя всё хорошо, он ничего хорошего сочинить не может. Правда?
Объявление, прибитое на деревянном столбе, гласило, что нужный Гдову автобус пустится в путь через двадцать пять минут. Гдов решил купить какой-нибудь вкусной рыбки на ужин. Ведь сейчас уже нет товарнопищевого дефицита, как при коммунистах. Что хочешь, то и покупай, если есть на что.
– Как все же изменилась жизнь, – бормотал Гдов, минуя штабеля сырных голов, кругов и брусков. Мясные ряды, колбасные, где можно насчитать до полусотни этих копчено-вареных изделий, а потом собьешься со счета, парную курочку предложили Гдову, не говоря уже о пищевой птице заледенелой. А вот и рыбный ряд! Здравствуй, русская рыба обыкновенного пристанционного универсама страны, обогащенной невиданными переменами!
– Мне вот треску взвесьте вон ту, пожалуйста, – прервал он разговор по мобильному телефону черноокой продавщицы неизвестно с кем.
– Какую еще «вон ту»? – злобно спросила продавщица, как будто на дворе опять был социализм и она снова торговала дефицитом.
– Вот эту, – указал пальцем Гдов. Баба швырнула мерзлую тресковую тушку на весы.
– Где я вам всем сдачу должна брать? – возопила она, когда Гдов подал ей пятисотрублевую сиреневую бумажку, не самую крупную, заметим, российскую купюру.
– А это ваши проблемы, не мои, – мгновенно отозвался опытный Гдов, который всю жизнь прожил у себя на родине и никогда за ее пределы надолго не выезжал.
– Что, дед, бабка не дает, так пришел в магазин полаяться? – выдвинула свою гипотезу продавщица.
– Ты домой когда вернешься, то посмотри в зеркало и увидишь там самую настоящую свиную рожу, – посулил ей покупатель Гдов.
Скандал! Продавщица швыряла мелочь. «Пятак упал, звеня и подпрыгивая». Какой уж тут Пушкин, какие иностранцы!
Какое уж тут «широкое полотно», какой такой Пастернак, когда Гдов опять так разволновался, что день уже не мог больше работать и в этот.
2. Знаем ли мы писателя Александра Кабакова? Знаем ли мы, зачем или хотя бы почему живет он в Павловской Слободе?
3. Трудно ли нам с первого взгляда определить, кто есть кто в современном социуме? Связано ли это с одеждой определяемого? Если нет, то с чем связано? Где автор позаимствовал фразу «Пятак упал, звеня и подпрыгивая»?
4. Что еще могли бы продавать в электричках бродячие торговцы для нашей утехи?
5. Почему все же многие постсоветские люди столь грубы, так отстраняются друг от друга? Вежливей ли были советские люди? Когда нравы были мягче – при социализме или наоборот? Что такое толерантность? Привьется ль она когда-либо в России?
А ведь осень поздняя превалировала, когда Гдов ехал ранним вечером на дачу в электричке Рижского направления. Вспоминая стихи хоть и не Пушкина, но зато Бориса Пастернака о том, как этот тоже великий поэт ехал ранним утром с дачи в электричке Киевского направления:
Гдов тоже наблюдал. Здесь тоже были бабы, учащиеся двух полов. Кто-то из них, возможно, подходил и под категорию «слобожанин», потому что по Рижскому направлению есть поселок Павловская Слобода, где живет, неизвестно зачем, писатель (замечательный) Александр Кабаков, внешне тоже очень похожий на писателя. А вот слесаря нынче очень трудно определить, если встретишь. Все теперь одеты одинаково, кроме бомжей и олигархов, трудно разобрать, кто есть кто в современном социуме.
Превозмогая обожанье,
Я наблюдал, боготворя.
Здесь были бабы, слобожане,
Учащиеся, слесаря.
По вагонам ходили бродячие торговцы.
Они громко предлагали:
– перья, ручки и карандаши;
– красящий материал «для покрытия джинсов»;
– драгоценные и полудрагоценные камни;
– печатную продукцию с изображением полуодетых девушек;
– носки шерстяные;
– носки нитяные;
– разноцветные трусы;
– медную бижутерию;
– набор фонарей 3 шт., яркий свет до 100 часов;
– волшебные чаи;
– мороженое и прохладные прохладительные напитки;
– котяток и много еще чего другого. Ничего особенного. Теперь все это есть везде.
Гдов сначала был очень грустный, но потом почувствовал, что, едучи в электричке, стал тоже гораздо ближе к народу, как Пастернак. Ближе, чем если бы он, например, ехал в такси или за рулем собственного автомобиля, который временно сломался, потому что жулики выставили у этого гдовского автомобиля заднее левое стекло. Похитили из салона немного того-сего, такого-эдакого по мелочи: навигатор, OD-плейер с компакт-диском основателя рок-музыки в СССР певца и композитора Александра Градского, собственную книгу Гдова, написанную им и принадлежащую ему же.
Гдов тогда купил у бродячих торговцев за 10 руб. гелевую авторучку и оказался очень даже благодушно настроен, выходя на высокую платформу станции Нахабино Рижского направления. Дескать, всё перемелется, мука будет. Стекло вставят за 4000 рублей, уже обещали вставить на днях, пока нужного стекла нету. А Гдов зато сейчас доберется до дачи, да как поймает там вдохновение, да как сочинит что-нибудь того-сего, такого-эдакого, что – ух, да и только! Хорошо, что автомобильное стекло разбито. Ведь всякому пишущему известно: когда у писателя всё хорошо, он ничего хорошего сочинить не может. Правда?
Объявление, прибитое на деревянном столбе, гласило, что нужный Гдову автобус пустится в путь через двадцать пять минут. Гдов решил купить какой-нибудь вкусной рыбки на ужин. Ведь сейчас уже нет товарнопищевого дефицита, как при коммунистах. Что хочешь, то и покупай, если есть на что.
– Как все же изменилась жизнь, – бормотал Гдов, минуя штабеля сырных голов, кругов и брусков. Мясные ряды, колбасные, где можно насчитать до полусотни этих копчено-вареных изделий, а потом собьешься со счета, парную курочку предложили Гдову, не говоря уже о пищевой птице заледенелой. А вот и рыбный ряд! Здравствуй, русская рыба обыкновенного пристанционного универсама страны, обогащенной невиданными переменами!
– Мне вот треску взвесьте вон ту, пожалуйста, – прервал он разговор по мобильному телефону черноокой продавщицы неизвестно с кем.
– Какую еще «вон ту»? – злобно спросила продавщица, как будто на дворе опять был социализм и она снова торговала дефицитом.
– Вот эту, – указал пальцем Гдов. Баба швырнула мерзлую тресковую тушку на весы.
– Где я вам всем сдачу должна брать? – возопила она, когда Гдов подал ей пятисотрублевую сиреневую бумажку, не самую крупную, заметим, российскую купюру.
– А это ваши проблемы, не мои, – мгновенно отозвался опытный Гдов, который всю жизнь прожил у себя на родине и никогда за ее пределы надолго не выезжал.
– Что, дед, бабка не дает, так пришел в магазин полаяться? – выдвинула свою гипотезу продавщица.
– Ты домой когда вернешься, то посмотри в зеркало и увидишь там самую настоящую свиную рожу, – посулил ей покупатель Гдов.
Скандал! Продавщица швыряла мелочь. «Пятак упал, звеня и подпрыгивая». Какой уж тут Пушкин, какие иностранцы!
Какое уж тут «широкое полотно», какой такой Пастернак, когда Гдов опять так разволновался, что день уже не мог больше работать и в этот.
СПРОСИМ САМИ СЕБЯ, ПРОЧИТАВ ГЛАВУ XXХI
1. Обидно ль нам, когда иностранцы ругают нашу многострадальную родину? Или нам уже все равно?2. Знаем ли мы писателя Александра Кабакова? Знаем ли мы, зачем или хотя бы почему живет он в Павловской Слободе?
3. Трудно ли нам с первого взгляда определить, кто есть кто в современном социуме? Связано ли это с одеждой определяемого? Если нет, то с чем связано? Где автор позаимствовал фразу «Пятак упал, звеня и подпрыгивая»?
4. Что еще могли бы продавать в электричках бродячие торговцы для нашей утехи?
5. Почему все же многие постсоветские люди столь грубы, так отстраняются друг от друга? Вежливей ли были советские люди? Когда нравы были мягче – при социализме или наоборот? Что такое толерантность? Привьется ль она когда-либо в России?
Глава XXXII
ПРИ ЧЕМ ЗДЕСЬ ГОТЛАНД?
Писатель Гдов сидел за письменным столом и пытался работать. Он хотел создать широкое полотно на тему, что ведь действительно все устои рушатся – нравственности, искренности, человеческих отношений. Что власть разных уровней, равно как и большой процент управляемого ею народа, плотью от плоти которого она является… что и власть, и народ окончательно развратились, оборзели, потеряли всяческий стыд. «Как бы и в самом деле России конец не пришел, как в свое время Древней Греции, Древнему Риму, царской и коммунистической империям», – внезапно опечалился Гдов.
И неизвестно отчего вспомнил сюжет своего старшего товарища, писателя А., про остров Готланд, что принадлежит Швеции и находится в Балтийском море аккурат напротив Латвии, которая теперь тоже стала самостоятельной страной, не то что при Советах или царях.
Там, на острове Готланд, в городе со смешным для русского уха названием Висбю, до сих пор есть странноприимный дом для литераторов всех стран, чтоб они там писали в островной тишине свои сочинения, имеющие шанс стать бессмертными. Потому что лишь Дух имеет право на бессмертие, отнюдь не тело, это всем известно, кто в Бога верит или, даже наоборот, ошибочно думает, что Бога нет. Но тем не менее знает: Дух имеет право на бессмертие, отнюдь не обязанность…
Запутался Гдов слегка в своих дилетантических рассуждениях. Бывает. Конечно, не худо б, чтоб он был лучше образован по линии хотя бы идеалистической философии, но что же взять со старика, которому учиться уже поздно, а учить еще рано.
Готланд, значит… Живал там старший товарищ Гдова, писатель А., живал там, собственно, и сам Гдов, который именно на Готланде закончил тот свой знаменитый, временно прославивший его многолетний труд. Первый раз в жизни получив от издателя только аванса одного 20 000 долларов, не считая потиражных, и было это, представьте себе, когда доллар еще хоть что-то значил, не то что сейчас. Гдов тогда, ощущая себя богатеем, на радостях чуть с ума не сошел, а может, и сошел, этого точно никто знать не может, кроме Бога.
Дивен был сюжет романа старшего товарища Гдова, писателя А. Там был католический монастырь, в сюжете писателя А., куда на звук колокола шел шведский слепой ребенок, охраняемый невидимой Божьей дланью, ведущей его так, чтоб он не навернулся насмерть с отвесной шведской скалы, на которой и был выстроен древними мастерами указанный монастырь. Читал и плакал Гдов-читатель.
– Зачем я всё это вспоминаю? – пришел в отчаяние Гдов-писатель. – И при чем здесь Готланд? Ведь я не про Готланд хотел, а собирался изобразить того самого милиционера, постового, который жил в коммуналке вместе с однокурсником Шварцманом. Шварцман был сначала храбрым геологом, потом высокомудрым учителем иврита, «в отказе», по его утверждениям, не был. Сейчас, как и многие россияне, живет в США. Но не в этом дело.
А в том, что простой милиционер пришел рано утром к ученому соседу по коммуналке, чтобы тот помог ему составить жалобу на космонавта Терешкову. Ночью, находясь на посту, постовой остановил вихляющий колесами автомобиль, которым управляла пьяная космонавт Терешкова. Он сделал ей замечание, что она пьяная, а космонавт в ответ взяла его двумя крепкими руками за грудки. Рванула. Пуговицы ментовского кителя посыпались на снег середины шестидесятых ХХ века. В машине еще были какие-то граждане, они хохотали. «Я добьюсь правды. Мы в Советской стране живем, не в Америке. Хоть ты и космонавт, а тебе все равно укажут, если ты себя ведешь неправильно», – бормотал сосед. Гриша его звали, да, Гриша…
А Шварцмана звали Саша. Да. Гриша да Саша… СССР и USA…
И Гдов так разволновался, что день уже не мог больше работать в этот и.
2. Не подвирает ли Гдов, что он когда-то получил аванс 20 000 долларов? И еще – что за чушь, будто доллар сейчас ничего не значит? Что значит лично для вас доллар?
3. Есть ли прототип у персонажа Шварцмана? Насколько типичен этот персонаж? И вообще, при чем здесь Готланд?
4. Как, на ваш взгляд, сложилась дальнейшая судьба правдоискателя-милиционера? Указали ль космонавту Терешковой, что она ведет себя неправильно? Не перепутал ли ее постовой Гриша с Валентиной Гагановой? Кто такая Гаганова? Что означает «постовой»? Что это такое – быть «в отказе»?
5. Всякий ли Дух имеет право на бессмертие?
И неизвестно отчего вспомнил сюжет своего старшего товарища, писателя А., про остров Готланд, что принадлежит Швеции и находится в Балтийском море аккурат напротив Латвии, которая теперь тоже стала самостоятельной страной, не то что при Советах или царях.
Там, на острове Готланд, в городе со смешным для русского уха названием Висбю, до сих пор есть странноприимный дом для литераторов всех стран, чтоб они там писали в островной тишине свои сочинения, имеющие шанс стать бессмертными. Потому что лишь Дух имеет право на бессмертие, отнюдь не тело, это всем известно, кто в Бога верит или, даже наоборот, ошибочно думает, что Бога нет. Но тем не менее знает: Дух имеет право на бессмертие, отнюдь не обязанность…
Запутался Гдов слегка в своих дилетантических рассуждениях. Бывает. Конечно, не худо б, чтоб он был лучше образован по линии хотя бы идеалистической философии, но что же взять со старика, которому учиться уже поздно, а учить еще рано.
Готланд, значит… Живал там старший товарищ Гдова, писатель А., живал там, собственно, и сам Гдов, который именно на Готланде закончил тот свой знаменитый, временно прославивший его многолетний труд. Первый раз в жизни получив от издателя только аванса одного 20 000 долларов, не считая потиражных, и было это, представьте себе, когда доллар еще хоть что-то значил, не то что сейчас. Гдов тогда, ощущая себя богатеем, на радостях чуть с ума не сошел, а может, и сошел, этого точно никто знать не может, кроме Бога.
Дивен был сюжет романа старшего товарища Гдова, писателя А. Там был католический монастырь, в сюжете писателя А., куда на звук колокола шел шведский слепой ребенок, охраняемый невидимой Божьей дланью, ведущей его так, чтоб он не навернулся насмерть с отвесной шведской скалы, на которой и был выстроен древними мастерами указанный монастырь. Читал и плакал Гдов-читатель.
– Зачем я всё это вспоминаю? – пришел в отчаяние Гдов-писатель. – И при чем здесь Готланд? Ведь я не про Готланд хотел, а собирался изобразить того самого милиционера, постового, который жил в коммуналке вместе с однокурсником Шварцманом. Шварцман был сначала храбрым геологом, потом высокомудрым учителем иврита, «в отказе», по его утверждениям, не был. Сейчас, как и многие россияне, живет в США. Но не в этом дело.
А в том, что простой милиционер пришел рано утром к ученому соседу по коммуналке, чтобы тот помог ему составить жалобу на космонавта Терешкову. Ночью, находясь на посту, постовой остановил вихляющий колесами автомобиль, которым управляла пьяная космонавт Терешкова. Он сделал ей замечание, что она пьяная, а космонавт в ответ взяла его двумя крепкими руками за грудки. Рванула. Пуговицы ментовского кителя посыпались на снег середины шестидесятых ХХ века. В машине еще были какие-то граждане, они хохотали. «Я добьюсь правды. Мы в Советской стране живем, не в Америке. Хоть ты и космонавт, а тебе все равно укажут, если ты себя ведешь неправильно», – бормотал сосед. Гриша его звали, да, Гриша…
А Шварцмана звали Саша. Да. Гриша да Саша… СССР и USA…
И Гдов так разволновался, что день уже не мог больше работать в этот и.
ВОПРОСЫ ГЛАВЫ XXXII
1. Окончательно ли, бесповоротно ль развратились власть и народ? Кто из них больше оборзел – народ или власть?2. Не подвирает ли Гдов, что он когда-то получил аванс 20 000 долларов? И еще – что за чушь, будто доллар сейчас ничего не значит? Что значит лично для вас доллар?
3. Есть ли прототип у персонажа Шварцмана? Насколько типичен этот персонаж? И вообще, при чем здесь Готланд?
4. Как, на ваш взгляд, сложилась дальнейшая судьба правдоискателя-милиционера? Указали ль космонавту Терешковой, что она ведет себя неправильно? Не перепутал ли ее постовой Гриша с Валентиной Гагановой? Кто такая Гаганова? Что означает «постовой»? Что это такое – быть «в отказе»?
5. Всякий ли Дух имеет право на бессмертие?
Глава XXXIII
РОССИЯ ПЕРМАНЕНТНО ДОХОДИТ ДО КРАЯ
Писатель Гдов сидел за письменным столом и пытался работать. Он хотел создать широкое полотно на тему того перманентного чуда, которое изначально спасает Россию от еще больших неприятностей, чем, например, коррупция, воровство, пьянство, разбой, диктат чиновников, крепостное право, нигилизм, владычество Орды, большевиков, идиотов, различные в ее просторы вторжения, включая французов и Гитлера… Что, дескать, Россия перманентно доходит до края, а потом, на этом краю постояв, от него обратно отшатывается. И так всегда, хоть кто бы ею ни правил – князья, цари, коммунисты или их сменщики.
Перед ретроспективным взором писателя прошла вся история его родного государства, в котором он родился, жил, учился, работал и помрет.
Хоть и не силен был Гдов в подробностях этой истории, не имея, кроме писательских навыков, никакой другой гуманитарной практики, но даже он смутно помнил о том, как подло обидели на Руси первых русских святых Бориса и Глеба.
Как юный Иван Грозный брал Казань, которая сейчас вновь является столицей мирного Татарстана, где уже провели метро и в 2013 году непременно устроят Международные студенческие игры. То-то весело будет всем!
И как погибла Новгородская республика, имевшая свое торговое представительство на шведском острове Готланд еще в XIV веке. Да еще б не иметь, когда Новгородские земли с их, как писано в ученых книжках, «демократией олигархического типа» простирались от Балтийского моря на западе до Уральских гор на востоке и от Белого моря на севере до верховьев Волги и Западной Двины на юге! Глядишь, если б не Москва Новгород покорила, а наоборот, то, может быть, и многое другое у нас сложилось бы по-иному. Например, Ленин так бы и остался скромным Ульяновым, старшего брата у него не повесили бы.
Или вот еще было, например, вятское вече, в городе Кирове, которым сейчас правит для эксперимента записной демократ Никита Белых. Губернатор от бывшего Союза правых сил, редкая, прямо надо сказать, по нынешним временам сплошной «Единой России» птица! И как же это он, интересно, там управляется, в Кирове, ежели еще в XIX веке епископ-миссионер Никодим Казанский именовал те места «мужицким царством» и утверждал, что гражданам Вятки «приказывать нельзя, надо умолять»? Ну да XX век в России не XIX, кому хочешь рога обломает! А про XXI век когда-нибудь отдельно поговорим.
Имеющий дурную историческую репутацию Алексей Андреевич Аракчеев, который граф родом из небогатой дворянской семьи, оказывается, составил в 1818 году секретный проект «для содействия правительству в уничтожении крепостного состояния людей в России», предвосхитивший поступок царя Александра II, освободившего крестьян в 1861 году. И одновременно развел в стране преподлейшую политику крайней реакции, полицейского деспотизма и грубой военщины.
Спрашивается, ты, гражданин Аракчеев Алексей Андреевич, граф родом из небогатой дворянской семьи, военные поселения создавал? Создавал. Людей мучил? Мучил.
А ты, тоже дворянин, он же Маршал Советского Союза, незаконно репрессированный, посмертно реабилитированный Михаил Николаевич Тухачевский, газами тамбовских крестьян травил? Травил. Баб, детишек, стариков в заложники брал? Брал.
– Так чего же тогда, товарищи, мы всё удивляемся да удивляемся, ломая остатки копий в бесполезных спорах, что у нас до сих пор такой бардак, который был, есть и будет? Короче говоря, СТРОИТЕЛИ СВЕТЛОГО БУДУЩЕГО ПРИНОСЯТ СВОИ ИЗВИНЕНИЯ ЗА ВРЕМЕННЫЕ В ТЕЧЕНИЕ МНОГИХ ВЕКОВ НЕУДОБСТВА, – нехорошо, прямо нужно заметить, злобновато и некорректно высказался Гдов.
Ибо так разволновался, что день уже не мог больше в этот работать и.
2. Остался бы Ленин Ульяновым, если б на Руси действительно была демократия? Уцелел ли б при этом его брат Саша или его все равно бы повесили?
3. Есть мнение, что «Единая Россия» – пародийная реинкарнация КПСС. Справедливо ли это мнение? Обломал ли XX век рога россиянам окончательно? Что вы ждете от XXI века?
4. Может ли бардак продолжаться всегда? Или это все же явление временное? Вам не кажется, что вся история всего человечества есть кровавый бардак?
5. Что делать?
Перед ретроспективным взором писателя прошла вся история его родного государства, в котором он родился, жил, учился, работал и помрет.
Хоть и не силен был Гдов в подробностях этой истории, не имея, кроме писательских навыков, никакой другой гуманитарной практики, но даже он смутно помнил о том, как подло обидели на Руси первых русских святых Бориса и Глеба.
Как юный Иван Грозный брал Казань, которая сейчас вновь является столицей мирного Татарстана, где уже провели метро и в 2013 году непременно устроят Международные студенческие игры. То-то весело будет всем!
И как погибла Новгородская республика, имевшая свое торговое представительство на шведском острове Готланд еще в XIV веке. Да еще б не иметь, когда Новгородские земли с их, как писано в ученых книжках, «демократией олигархического типа» простирались от Балтийского моря на западе до Уральских гор на востоке и от Белого моря на севере до верховьев Волги и Западной Двины на юге! Глядишь, если б не Москва Новгород покорила, а наоборот, то, может быть, и многое другое у нас сложилось бы по-иному. Например, Ленин так бы и остался скромным Ульяновым, старшего брата у него не повесили бы.
Или вот еще было, например, вятское вече, в городе Кирове, которым сейчас правит для эксперимента записной демократ Никита Белых. Губернатор от бывшего Союза правых сил, редкая, прямо надо сказать, по нынешним временам сплошной «Единой России» птица! И как же это он, интересно, там управляется, в Кирове, ежели еще в XIX веке епископ-миссионер Никодим Казанский именовал те места «мужицким царством» и утверждал, что гражданам Вятки «приказывать нельзя, надо умолять»? Ну да XX век в России не XIX, кому хочешь рога обломает! А про XXI век когда-нибудь отдельно поговорим.
Имеющий дурную историческую репутацию Алексей Андреевич Аракчеев, который граф родом из небогатой дворянской семьи, оказывается, составил в 1818 году секретный проект «для содействия правительству в уничтожении крепостного состояния людей в России», предвосхитивший поступок царя Александра II, освободившего крестьян в 1861 году. И одновременно развел в стране преподлейшую политику крайней реакции, полицейского деспотизма и грубой военщины.
Спрашивается, ты, гражданин Аракчеев Алексей Андреевич, граф родом из небогатой дворянской семьи, военные поселения создавал? Создавал. Людей мучил? Мучил.
А ты, тоже дворянин, он же Маршал Советского Союза, незаконно репрессированный, посмертно реабилитированный Михаил Николаевич Тухачевский, газами тамбовских крестьян травил? Травил. Баб, детишек, стариков в заложники брал? Брал.
– Так чего же тогда, товарищи, мы всё удивляемся да удивляемся, ломая остатки копий в бесполезных спорах, что у нас до сих пор такой бардак, который был, есть и будет? Короче говоря, СТРОИТЕЛИ СВЕТЛОГО БУДУЩЕГО ПРИНОСЯТ СВОИ ИЗВИНЕНИЯ ЗА ВРЕМЕННЫЕ В ТЕЧЕНИЕ МНОГИХ ВЕКОВ НЕУДОБСТВА, – нехорошо, прямо нужно заметить, злобновато и некорректно высказался Гдов.
Ибо так разволновался, что день уже не мог больше в этот работать и.
ВОПРОСЫ ДЛЯ ОБСУЖДЕНИЯ ПО ПРОЧТЕНИИ ГЛАВЫ XXXIII
1. Сколько раз, по вашему мнению, Россия стояла на краю пропасти?2. Остался бы Ленин Ульяновым, если б на Руси действительно была демократия? Уцелел ли б при этом его брат Саша или его все равно бы повесили?
3. Есть мнение, что «Единая Россия» – пародийная реинкарнация КПСС. Справедливо ли это мнение? Обломал ли XX век рога россиянам окончательно? Что вы ждете от XXI века?
4. Может ли бардак продолжаться всегда? Или это все же явление временное? Вам не кажется, что вся история всего человечества есть кровавый бардак?
5. Что делать?
Глава XXXIV
«МОСКОВСКАЯ АУРА»
Писатель Гдов сидел за письменным столом и пытался работать. Он хотел создать широкое полотно на тему любви русской женщины к мужчине и родине. «Да, пожалуй, что “Русской Женщины” нужно писать с больших букв оба слова, – решил Гдов. – Равно как и слово Мужчина. – И засомневался: – Но ведь тогда и родину нужно писать тоже с большой буквы. А правильно ли это? Не получится ли, что родина будет воспринята современным креативным читателем как фамилия какой-нибудь дамы вроде фигуристки Родниной, которая плакала от радости, когда в коммунистическое московское небо 1980 года улетел надувной олимпийский медведь? Ведь развращенные дивной жизнью бравого XXI века современные креативные читатели могут нехорошо подумать, что в этом широком полотне речь пойдет о специфических отношениях любовного треугольника, проведенного между неназванной блядовитой русской бабой, неизвестным мужиком и какой-то там гражданкой Родиной, – мучился Гдов. – А впрочем, наплевать современным креативным читателям на любое широкое полотно, в том числе и на мое, – с холодной ясностью решил он. – А мне на них наплевать», – подытожил писатель.
– Так, впрочем, и проплеваться можно, – вдруг ясно услышал он какой-то неземной остерегающий голос и сильно струсил, завертев головой, расположенной на шее, в поисках источника такого странного звука.
Забегая вперед, скажем, что источник этот им определен не был, очень трудно это сделать, когда слышишь голоса. И даже не только тогда, когда тебя уже привезли лечиться в психиатрический дом, а вообще всегда. Даже тогда, когда ты еще подросток и только начал слушать запрещенный в СССР «Голос Америки».
– Так, впрочем, и проплеваться можно, – вдруг ясно услышал он какой-то неземной остерегающий голос и сильно струсил, завертев головой, расположенной на шее, в поисках источника такого странного звука.
Забегая вперед, скажем, что источник этот им определен не был, очень трудно это сделать, когда слышишь голоса. И даже не только тогда, когда тебя уже привезли лечиться в психиатрический дом, а вообще всегда. Даже тогда, когда ты еще подросток и только начал слушать запрещенный в СССР «Голос Америки».