Страница:
— Ты говоришь, океан? — Она подошла и села рядом с ним. — Может быть, точнее было бы сказать — вода? Прозрачная, ласковая и спокойная, и тебе хочется нырнуть в нее и навсегда остаться в ее глубине?
Ее глаза были совсем близко, и в них Энтони чувствовал зов бездны.
— Нет, нет, — отстранялся Энтони, — именно океан. Мощный, величественный.
Он на всякий случай встал и начал ходить по подземелью, размахивая руками.
— Я плыву по нему, я не боюсь его, я испытываю к нему родственное чувство. Но...
Энтони остановился. Черные глаза, наблюдавшие за ним, сузились.
— Но я не знаю, как меня зовут. Это чувство мучит меня даже во сне.
Тут незнакомка надула губки.
— Ты же говорил мне, что тебе здесь хорошо, что ты рад расстаться с прошлой жизнью.
— Наяву — да, но не во сне, во сне мы не принадлежим себе. Во сне я мучаюсь, меня гнетет эта странная пустота в душе. О, если бы я знал свое имя!
— Я не могу его тебе назвать.
— Почему, но почему же?!
— Потому что оно может тебя убить. Не затем я тебя выкупила у смерти!
Молодой человек упал в кресло и сжал виски, будто пытаясь вручную включить механизм памяти.
— Я ничего не могу с собой поделать, — прошептал он. — Даже разговаривая с тобой, я продолжаю поиски ответа на этот вопрос — кто я?
— Разве тебе плохо здесь?
— Мне хорошо здесь, я благодарен тебе за спасение, но... но даже говоря эти слова, я думаю о том, кто я.
Он вдруг радостно посмотрел на свою собеседницу:
— Вот здесь, посмотри, какая-то полоса на лбу!
Он опустился перед ней на колени, и она не без трепета протянула руку.
Ощутив нежное прикосновение, Энтони сжал ее пальцы в ладони, причем так сильно, что она невольно вскрикнула:
— Что ты! Что ты!.. Что ты хочешь этим сказать?
Энтони торжествующе просиял:
— Ведь я молод, да?
— Да.
— И хорошо сложен?
— Да. — Она нежно провела ладонью по его плечу.
— Нет, — Энтони вскочил, — я не о том. Я хотел сказать, что у меня военная выправка. А это, — он провел пальцами по лбу, — это след от треуголки.
— К чему это?
— А к тому, что я действительно сын океана — я моряк.
— Ну и что?
— И вероятнее всего, военный.
— Может быть.
— Судя по возрасту — молодой офицер.
— С чего ты решил, что ты именно офицер, может быть, ты простой рыбак? — усмехнулась незнакомка.
— Нет, если бы я был простой матрос, у меня были бы мозоли. — Он показал ей свои чистые ладони. — А если бы я был рыбак, то руки у меня были бы в шрамах.
Белокурая красавица приложила к лицу платок.
— Что такое?
— Нет, я не плачу.
— Тогда открой, как меня зовут. Я не требую, чтобы ты назвала мне свое имя, пусть это будет твоя тайна, но назови мне мое!
Она отрицательно покачала головой, не отрывая платка от губ.
— Хорошо, я все равно сам догадаюсь, я уже много знаю. Я английский офицер, по имени, по имени...
Но тут Энтони стал медленно клониться на свою подушку и уже через несколько секунд мирно спал.
— Ты не веришь мне?
— Нет, Элен, я верю, верю.
— Тогда почему ты плачешь?
— Именно потому, что верю.
Элен обняла ее за плечи и сказала:
— Да, ты действительно очень любишь своего брата.
Аранта попыталась взять себя в руки.
— Он всегда был у нас в семье самым лучшим, и мама, пока не умерла, и папа, и я — все мы не могли на него нарадоваться. Он был такой красивый... — Она снова заплакала.
— И остался, — утешала ее Элен.
— И умный.
— Конечно, — продолжала Элен.
— И великодушный.
— Я надеюсь...
— Он был как чистый ангел, Элен. Там, в поместье, даже крестьянки приходили на него посмотреть и молились за него. Что с ним могло случиться?
Сабина грозно завозилась на своем ложе.
— Любовь, — сказала Элен, — это великая сила, и никто не знает, чем она обернется для каждого — добром или злом.
Аранта растерялась и воскликнула:
— Что же теперь делать?
— Понятия не имею. Я знаю только, что не смогу полюбить твоего брата, хотя не хочу быть причиной его мучений. Я не прошу тебя о помощи, потому что тебе придется пойти против него. Я рассказала тебе все, чтобы облегчить душу, а ты поступай как знаешь.
— Я помолюсь святой Терезе, она наставит меня.
Девушки поцеловались.
— Как дон Франсиско? — на прощание спросила Элен.
— Он очень плох, сильно переживает.
— Это меня огорчает.
— Я попытаюсь, я попытаюсь, Элен, передать ему все, но не знаю, как он перенесет это.
— Я так несчастна, что принесла столько страданий в вашу семью. Поэтому я ни на чем не настаиваю.
Аранта ушла, грустно улыбнувшись пленнице на прощание.
Целый день прошел в томительном для Элен ожидании. Но это ожидание было лучше прежней безысходности. Она не притворялась, когда говорила, что ей жаль дона Франсиско, — она мысленно ставила себя на его место и лишь тяжело вздыхала. К обеду она не вышла, сказавшись больной.
К вечеру следующего дня к ней постучался дон Мануэль. Он был в черном бархатном, расшитом золотом мундире алькальда. Сняв шляпу, он церемонно поклонился Элен. Сабина засуетилась, поспешно придвигая кресло господину. Он не заметил ее стараний и опустился на банкетку, на которой совсем недавно проникновенно шептались девушки.
— Чем обязана? — спросила Элен.
Дон Мануэль усмехнулся:
— Вы сегодня выглядите не так уверенно, как за вчерашним обедом.
— Я очень беспокоюсь за здоровье вашего отца.
— Ваша забота о моих родственниках достойна похвалы.
— Ваша ирония неуместна.
— Не скажите, мисс. Вы почти до смерти довели моего батюшку, моя простодушная сестрица бьется с истерике, а вы говорите о каких-то сожалениях.
— Но, вспомните, кто заманил меня сюда, кто заставил меня поступать подобным образом?
Дон Мануэль молчал, разглаживая красно-синие перья на своей шляпе.
— И тем не менее, мисс, — сказал он, — я рассматриваю ваши действия как объявление войны. Хочу сказать, что у вас нет шансов. Ваши родственники не знают и никогда не узнают, где вы находитесь. Сестра моя — плохой союзник, она слаба и непостоянна. Сегодня она на вашей стороне, завтра — на моей. Отец? Он скоро умрет. Власть в городе принадлежит мне. Причем на совершенно законных основаниях. Я был специально прислан сюда из Мадрида, чтобы сделаться местным алькальдом. Вы уже проиграли.
— Вы считаете, что победа у вас в кармане?
— Почти, — улыбнулся дон Мануэль, — теперь это только вопрос времени.
Элен повернулась и смело посмотрела ему в глаза:
— И какою вам представляется победа?
— Когда вы признаете свое поражение, вы сами будете умолять, чтобы я взял вас в жены.
— Но ведь я не люблю вас.
— Это будет уже следующая битва. — Дон Мануэль встал, надел шляпу и не торопясь вышел из комнаты.
— Точно так, милорд, — кивнул лейтенант Уэсли, длинный, худой, унылый валлиец. Ему было поручено наблюдать за домом юной плантаторши.
— А где же она?
Уэсли развел руками:
— Дайте мне поручение, я попробую узнать.
Лорд Лэнгли сидел за столом вместе с губернатором и никак не мог понять, почему столько внимания уделяется этой самой мисс Биверсток.
— А как вы узнали, что ее нет, Уэсли?
— Проговорился помощник садовника, мои парни угостили его в «Красном льве».
— Понятно, Уэсли. Можете идти. Да, знаете, если вам в следующий раз захочется тратить казенные деньги, идите в «Золотой якорь».
Лейтенант вышел.
— О чем мы говорили с вами, сэр, — обратился губернатор к лорду Лэнгли.
— О фортификации.
— Так вот, сегодня мы больше говорить о ней не будем.
— Как вы сказали, сэр!
— Довольно, милорд, оставим разговоры, пришла пора решительных действий.
Сэр Блад взял шпагу и шляпу.
Столичный джентльмен догадался, что его попросту выпроваживают, и не стал скрывать раздражения:
— Что ж, раз вы спешите на свидание, это вас до известной степени извиняет.
— В свое время вы получите исчерпывающие объяснения. — С этими словами губернатор вышел из своего кабинета, и тут же в коридоре прозвучал его приказ: — Карету! И пусть вернут Уэсли, он мне понадобится.
— Может быть, нам стоит взять охрану? — поинтересовался валлиец, когда вернулся.
— Да, — усмехнулся губернатор, — может статься, что нам понадобятся вооруженные люди.
Четверо негров с пиками выросли как из-под земли. Видимо, по команде Бенджамена.
— Ну только вас мне сейчас не хватало. — Губернатор обернулся к дворецкому: — Бенджамен, найдите им какую-нибудь работу по дому.
— Слушаюсь, сэр.
Через десять минут карета губернатора, сопровождаемая двумя десятками драгун, уже пылила по дороге к Бриджфорду.
— Я вижу, мы направляемся в имение Биверсток? — спросил Уэсли.
— Да, я убежден, что все происходящее на острове в последние месяцы так или иначе связано с этим особняком.
— Мы будем его обыскивать, сэр?
— По крайней мере сделаем такую попытку.
— А почему вы убеждены, что если мисс Лавинии нет в Порт-Ройяле, то она именно там? Могла она, например, отправиться путешествовать?
— Мне трудно это объяснить, но я уверен, что она не уехала дальше Бриджфорда.
Вскоре их драгуны барабанили в темные, окованные железом ворота. Следы недавней осады были еще заметны на старом дереве.
— Однако в этом доме не спешат отворять путникам, — сказал сэр Блад, когда прошло несколько минут, — неужели я ошибся?
— А не махнуть ли через ограду? — спросил Уэсли.
— Не надо торопиться. Постучим — посмотрим.
Но этого делать не пришлось: послышались шаги во внутреннем дворике, и чей-то скрипучий голос спросил, кто это ломится в дом в такую рань.
— Его высокопревосходительство губернатор Ямайки, — громко объявил Уэсли, поскольку сэр Блад сам не любил козырять своим полным титулом. Привратник глянул в щель, и ворота отворились. Вслед за губернатором во двор, где еще недавно звучала итальянская музыка, вошли, гремя шпорами, драгуны.
— Все обыскать, — скомандовал Уэсли.
Сэр Блад подошел к фонтану и зачерпнул воды.
— Где хозяйка? — громко спросил он, оглядываясь.
— Я здесь, — раздался голос. Лавиния стояла на галерее, на том же самом месте, откуда она наблюдала за бесчинствами разбойников дона Диего. На ней было странного вида платье, а волосы были почему-то совершенно светлые.
— Чем обязана, сэр, что это за шум? — Она указала на солдат. — Я думала, что это опять испанцы.
Сэр Блад постарался приветливо улыбнуться и начал медленно подниматься вверх по лестнице.
— Одну голову не оторвать дважды — была у нас такая солдатская шутка.
— Корсарская, — уточнила Лавиния.
— Корсарская, — согласился губернатор, — а к вам я прибыл по личному делу.
— К вашим услугам.
Сэр Блад оказался рядом с хозяйкой.
— Ваш покойный батюшка, помнится, часто приглашал меня посмотреть свое собрание старинных книг. Вы же знаете эту мою слабость.
— Но государственные дела сдерживали вас до сих пор?
— Вот именно, мисс.
— Должна вас разочаровать, господин губернатор. Мне ничего не известно об этом отцовском собрании.
— И не удивительно, — воскликнул сэр Блад, — какое дело девушкам до пыльных пергаментов. Вам надо думать о замужестве, а в книгах об этом ничего не написано.
Лавиния выслушала полковника с каменным выражением лица.
— И тем не менее, сэр, я хочу вас заверить, что никаких бумаг и карт в моем доме нет.
Губернатор сделал вид, что не слышит, и молча шагнул мимо разъяренной хозяйки, вслед за ним проскользнул Уэсли.
— Чтобы не затруднять вас, мы поищем сами — простите мне мое стариковское упрямство.
Вместе с явно недовольной хозяйкой они тщательно обследовали дом и двор, но не нашли ничего примечательного, кроме крепко спящих слуг в угловой комнате на первом этаже. Когда их растолкали, они понесли спросонья какую-то околесицу, и их оставили в покое. Особенно тщательно был осмотрен кабинет старика Биверстока. Несколько раз в процессе этого осмотра сэр Блад опирался локтем на ту самую каминную полку, при помощи которой отворялся ход в подземелье. Лавиния слегка бледнела при этом, но на это никто внимания не обратил.
Под конец на дне какого-то сундука действительно обнаружилось несколько потрепанных книг, однако эта находка нисколько не обрадовала сэра Блада. С трудом сдерживая раздражение, он вдруг ни с того ни с сего спросил, указывая на волосы хозяйки.
— Скажите, в честь чего или, вернее, для кого вы изменили внешность?
Лавиния знала, что это не останется незамеченным, и поэтому ответила не задумываясь:
— Тому, кто знает женщин, понятно, что они охотно меняют облик, и дело тут в ней самой, а не в мужчине.
— Ну что ж, я уеду от вас не с пустыми руками. Во-первых, это тонкое наблюдение о женской природе, а, кроме того, — сэр Блад подкинул в руке увесистый том, — отчего вы так не хотели, чтобы я с ним ознакомился?
— Мне очень неловко, сэр, — притворно потупилась Лавиния.
Потом, сидя в карете, сэр Блад сказал Уэсли:
— Признаться, я думал, что улов будет побогаче.
— Мы перерыли все, сэр. Ничего подозрительного, только какой-то странный запах в левом крыле дома.
— Запах — это улика, но ее не предъявишь судье.
Сэр Блад набил трубку.
— У меня было такое ощущение, что Энтони где-то рядом.
— Вы хотите сказать, мы плохо искали? — спросил Уэсли.
Губернатор ободряюще похлопал его по колену:
— Найдем.
— Тем не менее мы и сегодня не без трофеев. — Лейтенант указал на книгу.
— Как это ни смешно, мой друг, ради нее одной стоило съездить в такую даль.
Глава семнадцатая
Ее глаза были совсем близко, и в них Энтони чувствовал зов бездны.
— Нет, нет, — отстранялся Энтони, — именно океан. Мощный, величественный.
Он на всякий случай встал и начал ходить по подземелью, размахивая руками.
— Я плыву по нему, я не боюсь его, я испытываю к нему родственное чувство. Но...
Энтони остановился. Черные глаза, наблюдавшие за ним, сузились.
— Но я не знаю, как меня зовут. Это чувство мучит меня даже во сне.
Тут незнакомка надула губки.
— Ты же говорил мне, что тебе здесь хорошо, что ты рад расстаться с прошлой жизнью.
— Наяву — да, но не во сне, во сне мы не принадлежим себе. Во сне я мучаюсь, меня гнетет эта странная пустота в душе. О, если бы я знал свое имя!
— Я не могу его тебе назвать.
— Почему, но почему же?!
— Потому что оно может тебя убить. Не затем я тебя выкупила у смерти!
Молодой человек упал в кресло и сжал виски, будто пытаясь вручную включить механизм памяти.
— Я ничего не могу с собой поделать, — прошептал он. — Даже разговаривая с тобой, я продолжаю поиски ответа на этот вопрос — кто я?
— Разве тебе плохо здесь?
— Мне хорошо здесь, я благодарен тебе за спасение, но... но даже говоря эти слова, я думаю о том, кто я.
Он вдруг радостно посмотрел на свою собеседницу:
— Вот здесь, посмотри, какая-то полоса на лбу!
Он опустился перед ней на колени, и она не без трепета протянула руку.
Ощутив нежное прикосновение, Энтони сжал ее пальцы в ладони, причем так сильно, что она невольно вскрикнула:
— Что ты! Что ты!.. Что ты хочешь этим сказать?
Энтони торжествующе просиял:
— Ведь я молод, да?
— Да.
— И хорошо сложен?
— Да. — Она нежно провела ладонью по его плечу.
— Нет, — Энтони вскочил, — я не о том. Я хотел сказать, что у меня военная выправка. А это, — он провел пальцами по лбу, — это след от треуголки.
— К чему это?
— А к тому, что я действительно сын океана — я моряк.
— Ну и что?
— И вероятнее всего, военный.
— Может быть.
— Судя по возрасту — молодой офицер.
— С чего ты решил, что ты именно офицер, может быть, ты простой рыбак? — усмехнулась незнакомка.
— Нет, если бы я был простой матрос, у меня были бы мозоли. — Он показал ей свои чистые ладони. — А если бы я был рыбак, то руки у меня были бы в шрамах.
Белокурая красавица приложила к лицу платок.
— Что такое?
— Нет, я не плачу.
— Тогда открой, как меня зовут. Я не требую, чтобы ты назвала мне свое имя, пусть это будет твоя тайна, но назови мне мое!
Она отрицательно покачала головой, не отрывая платка от губ.
— Хорошо, я все равно сам догадаюсь, я уже много знаю. Я английский офицер, по имени, по имени...
Но тут Энтони стал медленно клониться на свою подушку и уже через несколько секунд мирно спал.
* * *
— Не может быть, не может быть, — бормотала Аранта сквозь слезы.— Ты не веришь мне?
— Нет, Элен, я верю, верю.
— Тогда почему ты плачешь?
— Именно потому, что верю.
Элен обняла ее за плечи и сказала:
— Да, ты действительно очень любишь своего брата.
Аранта попыталась взять себя в руки.
— Он всегда был у нас в семье самым лучшим, и мама, пока не умерла, и папа, и я — все мы не могли на него нарадоваться. Он был такой красивый... — Она снова заплакала.
— И остался, — утешала ее Элен.
— И умный.
— Конечно, — продолжала Элен.
— И великодушный.
— Я надеюсь...
— Он был как чистый ангел, Элен. Там, в поместье, даже крестьянки приходили на него посмотреть и молились за него. Что с ним могло случиться?
Сабина грозно завозилась на своем ложе.
— Любовь, — сказала Элен, — это великая сила, и никто не знает, чем она обернется для каждого — добром или злом.
Аранта растерялась и воскликнула:
— Что же теперь делать?
— Понятия не имею. Я знаю только, что не смогу полюбить твоего брата, хотя не хочу быть причиной его мучений. Я не прошу тебя о помощи, потому что тебе придется пойти против него. Я рассказала тебе все, чтобы облегчить душу, а ты поступай как знаешь.
— Я помолюсь святой Терезе, она наставит меня.
Девушки поцеловались.
— Как дон Франсиско? — на прощание спросила Элен.
— Он очень плох, сильно переживает.
— Это меня огорчает.
— Я попытаюсь, я попытаюсь, Элен, передать ему все, но не знаю, как он перенесет это.
— Я так несчастна, что принесла столько страданий в вашу семью. Поэтому я ни на чем не настаиваю.
Аранта ушла, грустно улыбнувшись пленнице на прощание.
Целый день прошел в томительном для Элен ожидании. Но это ожидание было лучше прежней безысходности. Она не притворялась, когда говорила, что ей жаль дона Франсиско, — она мысленно ставила себя на его место и лишь тяжело вздыхала. К обеду она не вышла, сказавшись больной.
К вечеру следующего дня к ней постучался дон Мануэль. Он был в черном бархатном, расшитом золотом мундире алькальда. Сняв шляпу, он церемонно поклонился Элен. Сабина засуетилась, поспешно придвигая кресло господину. Он не заметил ее стараний и опустился на банкетку, на которой совсем недавно проникновенно шептались девушки.
— Чем обязана? — спросила Элен.
Дон Мануэль усмехнулся:
— Вы сегодня выглядите не так уверенно, как за вчерашним обедом.
— Я очень беспокоюсь за здоровье вашего отца.
— Ваша забота о моих родственниках достойна похвалы.
— Ваша ирония неуместна.
— Не скажите, мисс. Вы почти до смерти довели моего батюшку, моя простодушная сестрица бьется с истерике, а вы говорите о каких-то сожалениях.
— Но, вспомните, кто заманил меня сюда, кто заставил меня поступать подобным образом?
Дон Мануэль молчал, разглаживая красно-синие перья на своей шляпе.
— И тем не менее, мисс, — сказал он, — я рассматриваю ваши действия как объявление войны. Хочу сказать, что у вас нет шансов. Ваши родственники не знают и никогда не узнают, где вы находитесь. Сестра моя — плохой союзник, она слаба и непостоянна. Сегодня она на вашей стороне, завтра — на моей. Отец? Он скоро умрет. Власть в городе принадлежит мне. Причем на совершенно законных основаниях. Я был специально прислан сюда из Мадрида, чтобы сделаться местным алькальдом. Вы уже проиграли.
— Вы считаете, что победа у вас в кармане?
— Почти, — улыбнулся дон Мануэль, — теперь это только вопрос времени.
Элен повернулась и смело посмотрела ему в глаза:
— И какою вам представляется победа?
— Когда вы признаете свое поражение, вы сами будете умолять, чтобы я взял вас в жены.
— Но ведь я не люблю вас.
— Это будет уже следующая битва. — Дон Мануэль встал, надел шляпу и не торопясь вышел из комнаты.
* * *
— Лавинии Биверсток нет в Порт-Ройяле?— Точно так, милорд, — кивнул лейтенант Уэсли, длинный, худой, унылый валлиец. Ему было поручено наблюдать за домом юной плантаторши.
— А где же она?
Уэсли развел руками:
— Дайте мне поручение, я попробую узнать.
Лорд Лэнгли сидел за столом вместе с губернатором и никак не мог понять, почему столько внимания уделяется этой самой мисс Биверсток.
— А как вы узнали, что ее нет, Уэсли?
— Проговорился помощник садовника, мои парни угостили его в «Красном льве».
— Понятно, Уэсли. Можете идти. Да, знаете, если вам в следующий раз захочется тратить казенные деньги, идите в «Золотой якорь».
Лейтенант вышел.
— О чем мы говорили с вами, сэр, — обратился губернатор к лорду Лэнгли.
— О фортификации.
— Так вот, сегодня мы больше говорить о ней не будем.
— Как вы сказали, сэр!
— Довольно, милорд, оставим разговоры, пришла пора решительных действий.
Сэр Блад взял шпагу и шляпу.
Столичный джентльмен догадался, что его попросту выпроваживают, и не стал скрывать раздражения:
— Что ж, раз вы спешите на свидание, это вас до известной степени извиняет.
— В свое время вы получите исчерпывающие объяснения. — С этими словами губернатор вышел из своего кабинета, и тут же в коридоре прозвучал его приказ: — Карету! И пусть вернут Уэсли, он мне понадобится.
— Может быть, нам стоит взять охрану? — поинтересовался валлиец, когда вернулся.
— Да, — усмехнулся губернатор, — может статься, что нам понадобятся вооруженные люди.
Четверо негров с пиками выросли как из-под земли. Видимо, по команде Бенджамена.
— Ну только вас мне сейчас не хватало. — Губернатор обернулся к дворецкому: — Бенджамен, найдите им какую-нибудь работу по дому.
— Слушаюсь, сэр.
Через десять минут карета губернатора, сопровождаемая двумя десятками драгун, уже пылила по дороге к Бриджфорду.
— Я вижу, мы направляемся в имение Биверсток? — спросил Уэсли.
— Да, я убежден, что все происходящее на острове в последние месяцы так или иначе связано с этим особняком.
— Мы будем его обыскивать, сэр?
— По крайней мере сделаем такую попытку.
— А почему вы убеждены, что если мисс Лавинии нет в Порт-Ройяле, то она именно там? Могла она, например, отправиться путешествовать?
— Мне трудно это объяснить, но я уверен, что она не уехала дальше Бриджфорда.
Вскоре их драгуны барабанили в темные, окованные железом ворота. Следы недавней осады были еще заметны на старом дереве.
— Однако в этом доме не спешат отворять путникам, — сказал сэр Блад, когда прошло несколько минут, — неужели я ошибся?
— А не махнуть ли через ограду? — спросил Уэсли.
— Не надо торопиться. Постучим — посмотрим.
Но этого делать не пришлось: послышались шаги во внутреннем дворике, и чей-то скрипучий голос спросил, кто это ломится в дом в такую рань.
— Его высокопревосходительство губернатор Ямайки, — громко объявил Уэсли, поскольку сэр Блад сам не любил козырять своим полным титулом. Привратник глянул в щель, и ворота отворились. Вслед за губернатором во двор, где еще недавно звучала итальянская музыка, вошли, гремя шпорами, драгуны.
— Все обыскать, — скомандовал Уэсли.
Сэр Блад подошел к фонтану и зачерпнул воды.
— Где хозяйка? — громко спросил он, оглядываясь.
— Я здесь, — раздался голос. Лавиния стояла на галерее, на том же самом месте, откуда она наблюдала за бесчинствами разбойников дона Диего. На ней было странного вида платье, а волосы были почему-то совершенно светлые.
— Чем обязана, сэр, что это за шум? — Она указала на солдат. — Я думала, что это опять испанцы.
Сэр Блад постарался приветливо улыбнуться и начал медленно подниматься вверх по лестнице.
— Одну голову не оторвать дважды — была у нас такая солдатская шутка.
— Корсарская, — уточнила Лавиния.
— Корсарская, — согласился губернатор, — а к вам я прибыл по личному делу.
— К вашим услугам.
Сэр Блад оказался рядом с хозяйкой.
— Ваш покойный батюшка, помнится, часто приглашал меня посмотреть свое собрание старинных книг. Вы же знаете эту мою слабость.
— Но государственные дела сдерживали вас до сих пор?
— Вот именно, мисс.
— Должна вас разочаровать, господин губернатор. Мне ничего не известно об этом отцовском собрании.
— И не удивительно, — воскликнул сэр Блад, — какое дело девушкам до пыльных пергаментов. Вам надо думать о замужестве, а в книгах об этом ничего не написано.
Лавиния выслушала полковника с каменным выражением лица.
— И тем не менее, сэр, я хочу вас заверить, что никаких бумаг и карт в моем доме нет.
Губернатор сделал вид, что не слышит, и молча шагнул мимо разъяренной хозяйки, вслед за ним проскользнул Уэсли.
— Чтобы не затруднять вас, мы поищем сами — простите мне мое стариковское упрямство.
Вместе с явно недовольной хозяйкой они тщательно обследовали дом и двор, но не нашли ничего примечательного, кроме крепко спящих слуг в угловой комнате на первом этаже. Когда их растолкали, они понесли спросонья какую-то околесицу, и их оставили в покое. Особенно тщательно был осмотрен кабинет старика Биверстока. Несколько раз в процессе этого осмотра сэр Блад опирался локтем на ту самую каминную полку, при помощи которой отворялся ход в подземелье. Лавиния слегка бледнела при этом, но на это никто внимания не обратил.
Под конец на дне какого-то сундука действительно обнаружилось несколько потрепанных книг, однако эта находка нисколько не обрадовала сэра Блада. С трудом сдерживая раздражение, он вдруг ни с того ни с сего спросил, указывая на волосы хозяйки.
— Скажите, в честь чего или, вернее, для кого вы изменили внешность?
Лавиния знала, что это не останется незамеченным, и поэтому ответила не задумываясь:
— Тому, кто знает женщин, понятно, что они охотно меняют облик, и дело тут в ней самой, а не в мужчине.
— Ну что ж, я уеду от вас не с пустыми руками. Во-первых, это тонкое наблюдение о женской природе, а, кроме того, — сэр Блад подкинул в руке увесистый том, — отчего вы так не хотели, чтобы я с ним ознакомился?
— Мне очень неловко, сэр, — притворно потупилась Лавиния.
Потом, сидя в карете, сэр Блад сказал Уэсли:
— Признаться, я думал, что улов будет побогаче.
— Мы перерыли все, сэр. Ничего подозрительного, только какой-то странный запах в левом крыле дома.
— Запах — это улика, но ее не предъявишь судье.
Сэр Блад набил трубку.
— У меня было такое ощущение, что Энтони где-то рядом.
— Вы хотите сказать, мы плохо искали? — спросил Уэсли.
Губернатор ободряюще похлопал его по колену:
— Найдем.
— Тем не менее мы и сегодня не без трофеев. — Лейтенант указал на книгу.
— Как это ни смешно, мой друг, ради нее одной стоило съездить в такую даль.
Глава семнадцатая
Платок и отставка
Энтони догадался, каким образом этой блондинке удается ускользнуть, когда снотворные пары поступают в камеру. «Все дело в платке, — думал он. — Всякий раз, когда она подносит его к лицу, сон валит меня на подушку. Наверняка он пропитан составом, нейтрализующим действие снотворного».
Ну что ж, решил молодой человек, если это так просто, то этим можно воспользоваться. У него появилась блестящая идея. Суть заключалась в том, что ни одно снотворное не действует мгновенно. Нужно успеть завладеть платком и закрыть себе нос. А там, если хозяйка действительно заснет вместо него, то станет видно, что делать. Скорей всего, после того как узник засыпает, открывается какая-нибудь потайная дверь. Вот этим путем и решил воспользоваться Энтони. Ему казалось, что он все продумал. Есть, конечно, вероятность того, что он ошибается, но никакого другого пути пока не было. Главное — неожиданность и стремительность в маневре. Сумеет ли он отнять платок? Это не вопрос. Трудно представить, чтобы хрупкая девушка могла сколько-нибудь сопротивляться натиску морского офицера.
Когда Энтони в очередной раз проснулся, хозяйка уже была в своем кресле. Они обменялись приветствиями. Энтони подумал, что неожиданные появления и исчезновения этой девицы в его узилище уже потеряли всякую романтичность.
— Что произошло? — спросила она.
Энтони удивленно вскинул брови.
— Такое впечатление, — продолжала она, — что с тобой что-то случилось, что-то важное. Ты сегодня не такой, как всегда.
«Не проговорился ли я во сне о своем плане», — подумал молодой человек и осторожно ответил:
— Это все мои сны, я почти никогда не видел их на воле, а здесь они преследуют меня.
— На воле? Ты по-прежнему считаешь, что здесь ты в плену?
— Мой плен — не только эти стены.
— Ты опять о своем? — воскликнула она в раздражении.
Энтони решил перехватить инициативу:
— Я тоже вижу в тебе перемены.
Но она быстро взяла себя в руки:
— Ничего особенного.
— Может быть, мои похитители подобрались слишком близко к моему убежищу? — Энтони не скрывал иронии.
— Ты даже не представляешь себе, насколько ты проницателен, — сказала девушка с усмешкой.
— Тебе удалось направить их по ложному следу?
— Да.
Энтони накинул халат и прошелся по камере, привычно постукивая ладонью по стенкам.
— Я вижу, ты не можешь смириться.
— Согласись, что для человека естественно любить свободу и ненавидеть тюрьму.
— А мне встречались люди как раз влюбленные в свою несвободу. К тому же свобода и любовь вообще, если вдуматься, несовместимы. Мы не вольны любить иль не любить.
Девушка достала платок. Энтони, ни на секунду не забывая о своем плане, мгновенно оказался рядом и схватил смуглую тонкую кисть. Рука оказалась сильной и гибкой, он не ожидал этого. Завязалась борьба, они повалились на кровать и некоторое время катались по ней, пока наконец не затихли в объятиях друг друга.
Пробуждение на этот раз оказалось странным. Сначала, будто со стороны, Энтони увидел у себя в объятиях нежную блондинку, а потом уже почувствовал, что вся она — воплощенные гибкость и нежность — льнет к нему, оплетает и манит. Когда-то в своих фантазиях он обнимал Элен, но наяву не мог к ней даже прикоснуться и стыдливо отводил глаза, стесняясь своих грешных помыслов, теперь же эти ласковые руки нетерпеливо сжимали его, а губы искали. Энтони понял, что не может более противиться своему желанию, которое обрушилось на него, — удушливое и жгучее, как жажда.
Хозяйка тоже очнулась в смятении. Что это: снова сладкий сон или она на пороге настоящего блаженства, о котором мечтала в тишине девичьей спальни отцовского дома? Неужели он? Она чувствовала, что собственные руки уже не слушаются ее, а живут своей жизнью, наслаждаются радостью обладания, что вся она истекает нежностью и истомой, что в бедрах ее огонь, а губы — мед! Да, наконец-то... он... о!
И тут, словно из другого мира, раздался шепот:
— Как тебя зовут?
Это на мгновение вернуло ее в круг земных забот, и она ответила так, как задумала когда-то, потому что хотела навсегда подчинить себе его память, оставить его навеки в себе, пусть даже она будет под чужим именем:
— Я твоя Элен!
Энтони вскрикнул как от боли, имя любимой озарило мир ослепительным светом, и тут все сразу стало ясно. Стыд опалил его. Он вскочил на ноги и стряхнул с себя это гадкое существо, как сколопендру или тарантула, потому что у самого сердца почувствовал ядовитые зубы.
Хозяйка оказалась на полу, чары исчезли, она выглядела уже не очаровательной блондинкой, а камышовой кошкой — так гнев и ярость исказили ее черты.
Молодой человек отшатнулся и задыхаясь крикнул:
— Лавиния Биверсток! Вас зовут Лавиния Биверсток! — Он привел наскоро в порядок свою одежду и учтиво поклонился. — Меня зовут Энтони Блад, я к вашим услугам.
Лавиния тоже привела себя в порядок, снова заняла свое кресло и, с трудом сдерживая досаду, ответила ему в тон:
— Искренне рада за вас. Но не чувствуйте себя победителем. Вам рано ликовать, я приготовила для вас еще много сюрпризов.
Она сделала неуловимое движение рукой — и от потолка отделилась одна из квадратных плит и стала медленно опускаться на четырех удерживающих ее цепях. Не дожидаясь, когда она достигнет пола, Лавиния вспрыгнула на нее и уже через несколько секунд никого в подземелье не было.
Сидя у себя в кабинете и выслушивая бесконечные соображения лорда Лэнгли и мистера Фортескью относительно стратегической роли Ямайки в Новом Свете, сэр Блад думал о другом. У него было предчувствие, что его жизнь подходит к концу и все, кроме Энтони и Элен, казалось ему бессмысленным и ничтожным, в том числе международные отношения.
Мистер Фортескью, получив свой пост, изо всех сил старался показать, что занимает его не зря. Он не мог не воспользоваться присутствием на острове высокого чиновника и старался произвести на него наиболее благоприятное впечатление. Он видел, что положение сэра Блада, всегда казавшееся незыблемым, несколько пошатнулось, его авторитет в глазах правительства перестал быть чем-то непререкаемым и еще один-два необдуманных шага — вполне может статься, что ему начнут подыскивать замену. А господам в центре всегда нравится, когда подходящая фигура уже имеется на месте. А тогда, став губернатором, чем черт не шутит, можно будет попытаться оставить позади, в смысле богатства, и самих Биверстоков.
Лорд Лэнгли был человеком чванливым, желчным, с целым набором предрассудков и старческих недомоганий, но при этом по-своему неглупым, и он неплохо разбирался в деле, которое на него возложили. Он отлично видел, куда направлены старания вице-губернатора. Его очень огорчало, что сэр Блад, человек идеально подходящий для своей должности, слишком погружен в семейные обстоятельства. Вот если бы к его уму и профессиональному опыту добавить энтузиазм тщеславного болвана Фортескью, мог бы получиться идеальный губернатор.
Вошедший Бенджамен доложил, что один голландец, капитан брига «Витесс», желает видеть господина губернатора.
— Что ему нужно?
— Он говорит, милорд, что дело важное и что вы в этом деле заинтересованы.
Сэр Блад весь напрягся. Что ж, если судьбе угодно послать ему на помощь голландского капитана, он будет этому только рад.
— Пригласи его.
Голландец оказался краснощеким сорокалетним гигантом, он почтительно поздоровался и спросил, кто из присутствующих господ является сэром Бладом.
— Рик ван дер Стеррен, с вашего позволения, — отрекомендовался он.
— Я слушаю вас, — отозвался сэр Блад.
Голландец откашлялся.
— У меня вот к вам какое дело, — начал он. У него был сильный акцент.
— Я слушаю вас самым внимательным образом.
— Вчера утром я пришвартовался. Двенадцать тысяч фунтов ванили и перцу, но не это главное, на борту я имел одна девчонка.
— Элен? — воскликнули в один голос лорд Лэнгли и мистер Фортескью.
— Нет, ее имя Тилби. Я подобрал ее в Мохнатой Глотке. Она, джентльмены, обратила на себя внимание несколькими словечками. Мне приходилось слышать их на севере, я плавал туда раньше.
— Прошу вас, ближе к делу, — попросил сэр Блад.
— Так я вам про дело и толкую. Иду я по рынку, смотрю — девчонка, служаночка по виду, торгуется с мулаткой и такое говорит... извините, джентльмены, но ни в английском, ни в голландском языке таких слов нет. Услышать такую ругань на здешних широтах — истинное чудо.
Джентльмены улыбнулись, догадавшись, о чем идет речь. На взгляд сэра Блада, ничего не было удивительного в том, что Элен сохранила в своей детской памяти несколько соленых выражений, бытовавших среди моряков ее народа. А поскольку они с Тилби росли вместе, кое-что могла позаимствовать и служанка. Тилби, вероятно, давала госпоже повод вспомнить крепкие слова родного языка. Но внешне губернатор остался спокоен.
— Да, да. Так вот я с этой девчонкой разговорился. Она сначала не слишком мне верила, а потом, напротив, доверилась. Видимо, никакого у нее не было выхода. Ну и, думаю я себе, отвезу-ка я ее к вам, раз все равно по пути. Да и понравилась она мне, если все начистоту говорить.
— Да где же она? — потеряв терпение, в один голос воскликнули джентльмены.
— А это я у вас хотел спросить, она сразу же на берег бросилась, говорила, что к вечеру вернется. Второй вечер на дворе, а ее нет как нет.
— Как же вы отпустили ее одну? — укоризненно прорычал сэр Блад.
— Она сама так хотела, говорила, мол, город не чужой. Да и потом, я видел, на набережной к ней подошел мужчина, и они вместе пошли вверх по улице. Видимо, к вам.
— Как он выглядел?
— Он выглядел, — утвердительно ответил голландец.
— Как? Не было ли у него особых примет?
— Нет, особых не было, только разве что лыс совершенно. У него парик ветром сдуло.
— Троглио! — догадался губернатор. — И когда это было?
— Вчера утром.
— Троглио? Это управляющий мисс Биверсток, — сказал мистер Фортескью, — мы можем послать за ним, и он доставит к нам Тилби.
Сэр Блад даже не стал отвечать своему заместителю.
— Вы расстроены из-за этого лысого? — участливо спросил ван дер Стеррен.
Губернатор посмотрел на него совершенно больными глазами:
— У Тилби были для меня чрезвычайно важные известия, боюсь, что теперь я их уже не узнаю.
— Почему? — удивился голландец. — Вы можете узнать их прямо от меня. Тилби мне все рассказала, как раз на тот случай, если с ней что-нибудь случится. Видимо, я ей тоже понравился. И я, джентльмены, скажу вам честно, по отношению к этой девушке...
— Так что же вы молчите! — громовым голосом воскликнул сэр Блад.
— Она сказала, что вашу дочь дон Мануэль де Амонтильядо увез в Санта-Каталану.
Губернатор медленно стащил со своей головы парик и утер им вспотевшее лицо.
— Бенджамен, — тихо позвал он.
— Да, милорд.
— Передай Уэсли приказ: взять два десятка драгун, скакать в Бриджфорд и доставить сюда Лавинию Биверсток. А дежурному... Кто там у нас?
Ну что ж, решил молодой человек, если это так просто, то этим можно воспользоваться. У него появилась блестящая идея. Суть заключалась в том, что ни одно снотворное не действует мгновенно. Нужно успеть завладеть платком и закрыть себе нос. А там, если хозяйка действительно заснет вместо него, то станет видно, что делать. Скорей всего, после того как узник засыпает, открывается какая-нибудь потайная дверь. Вот этим путем и решил воспользоваться Энтони. Ему казалось, что он все продумал. Есть, конечно, вероятность того, что он ошибается, но никакого другого пути пока не было. Главное — неожиданность и стремительность в маневре. Сумеет ли он отнять платок? Это не вопрос. Трудно представить, чтобы хрупкая девушка могла сколько-нибудь сопротивляться натиску морского офицера.
Когда Энтони в очередной раз проснулся, хозяйка уже была в своем кресле. Они обменялись приветствиями. Энтони подумал, что неожиданные появления и исчезновения этой девицы в его узилище уже потеряли всякую романтичность.
— Что произошло? — спросила она.
Энтони удивленно вскинул брови.
— Такое впечатление, — продолжала она, — что с тобой что-то случилось, что-то важное. Ты сегодня не такой, как всегда.
«Не проговорился ли я во сне о своем плане», — подумал молодой человек и осторожно ответил:
— Это все мои сны, я почти никогда не видел их на воле, а здесь они преследуют меня.
— На воле? Ты по-прежнему считаешь, что здесь ты в плену?
— Мой плен — не только эти стены.
— Ты опять о своем? — воскликнула она в раздражении.
Энтони решил перехватить инициативу:
— Я тоже вижу в тебе перемены.
Но она быстро взяла себя в руки:
— Ничего особенного.
— Может быть, мои похитители подобрались слишком близко к моему убежищу? — Энтони не скрывал иронии.
— Ты даже не представляешь себе, насколько ты проницателен, — сказала девушка с усмешкой.
— Тебе удалось направить их по ложному следу?
— Да.
Энтони накинул халат и прошелся по камере, привычно постукивая ладонью по стенкам.
— Я вижу, ты не можешь смириться.
— Согласись, что для человека естественно любить свободу и ненавидеть тюрьму.
— А мне встречались люди как раз влюбленные в свою несвободу. К тому же свобода и любовь вообще, если вдуматься, несовместимы. Мы не вольны любить иль не любить.
Девушка достала платок. Энтони, ни на секунду не забывая о своем плане, мгновенно оказался рядом и схватил смуглую тонкую кисть. Рука оказалась сильной и гибкой, он не ожидал этого. Завязалась борьба, они повалились на кровать и некоторое время катались по ней, пока наконец не затихли в объятиях друг друга.
Пробуждение на этот раз оказалось странным. Сначала, будто со стороны, Энтони увидел у себя в объятиях нежную блондинку, а потом уже почувствовал, что вся она — воплощенные гибкость и нежность — льнет к нему, оплетает и манит. Когда-то в своих фантазиях он обнимал Элен, но наяву не мог к ней даже прикоснуться и стыдливо отводил глаза, стесняясь своих грешных помыслов, теперь же эти ласковые руки нетерпеливо сжимали его, а губы искали. Энтони понял, что не может более противиться своему желанию, которое обрушилось на него, — удушливое и жгучее, как жажда.
Хозяйка тоже очнулась в смятении. Что это: снова сладкий сон или она на пороге настоящего блаженства, о котором мечтала в тишине девичьей спальни отцовского дома? Неужели он? Она чувствовала, что собственные руки уже не слушаются ее, а живут своей жизнью, наслаждаются радостью обладания, что вся она истекает нежностью и истомой, что в бедрах ее огонь, а губы — мед! Да, наконец-то... он... о!
И тут, словно из другого мира, раздался шепот:
— Как тебя зовут?
Это на мгновение вернуло ее в круг земных забот, и она ответила так, как задумала когда-то, потому что хотела навсегда подчинить себе его память, оставить его навеки в себе, пусть даже она будет под чужим именем:
— Я твоя Элен!
Энтони вскрикнул как от боли, имя любимой озарило мир ослепительным светом, и тут все сразу стало ясно. Стыд опалил его. Он вскочил на ноги и стряхнул с себя это гадкое существо, как сколопендру или тарантула, потому что у самого сердца почувствовал ядовитые зубы.
Хозяйка оказалась на полу, чары исчезли, она выглядела уже не очаровательной блондинкой, а камышовой кошкой — так гнев и ярость исказили ее черты.
Молодой человек отшатнулся и задыхаясь крикнул:
— Лавиния Биверсток! Вас зовут Лавиния Биверсток! — Он привел наскоро в порядок свою одежду и учтиво поклонился. — Меня зовут Энтони Блад, я к вашим услугам.
Лавиния тоже привела себя в порядок, снова заняла свое кресло и, с трудом сдерживая досаду, ответила ему в тон:
— Искренне рада за вас. Но не чувствуйте себя победителем. Вам рано ликовать, я приготовила для вас еще много сюрпризов.
Она сделала неуловимое движение рукой — и от потолка отделилась одна из квадратных плит и стала медленно опускаться на четырех удерживающих ее цепях. Не дожидаясь, когда она достигнет пола, Лавиния вспрыгнула на нее и уже через несколько секунд никого в подземелье не было.
* * *
После обыска в бриджфордском особняке сэр Блад не мог найти себе места. В самом деле, не за книгами же он туда ездил! И поведение Лавинии, и сонные слуги, и вся атмосфера, царившая в усадьбе, говорили о том, что там скрывается какая-то тайна. Сэр Блад был уверен, что это связано с Энтони. Мысль о том, что сын был тогда совсем рядом с ним, может быть, нуждался в помощи, может быть, истекал кровью, неотступно терзала его. Она не оставляла его ни на секунду — занимался ли он делами или беседовал с кем-нибудь.Сидя у себя в кабинете и выслушивая бесконечные соображения лорда Лэнгли и мистера Фортескью относительно стратегической роли Ямайки в Новом Свете, сэр Блад думал о другом. У него было предчувствие, что его жизнь подходит к концу и все, кроме Энтони и Элен, казалось ему бессмысленным и ничтожным, в том числе международные отношения.
Мистер Фортескью, получив свой пост, изо всех сил старался показать, что занимает его не зря. Он не мог не воспользоваться присутствием на острове высокого чиновника и старался произвести на него наиболее благоприятное впечатление. Он видел, что положение сэра Блада, всегда казавшееся незыблемым, несколько пошатнулось, его авторитет в глазах правительства перестал быть чем-то непререкаемым и еще один-два необдуманных шага — вполне может статься, что ему начнут подыскивать замену. А господам в центре всегда нравится, когда подходящая фигура уже имеется на месте. А тогда, став губернатором, чем черт не шутит, можно будет попытаться оставить позади, в смысле богатства, и самих Биверстоков.
Лорд Лэнгли был человеком чванливым, желчным, с целым набором предрассудков и старческих недомоганий, но при этом по-своему неглупым, и он неплохо разбирался в деле, которое на него возложили. Он отлично видел, куда направлены старания вице-губернатора. Его очень огорчало, что сэр Блад, человек идеально подходящий для своей должности, слишком погружен в семейные обстоятельства. Вот если бы к его уму и профессиональному опыту добавить энтузиазм тщеславного болвана Фортескью, мог бы получиться идеальный губернатор.
Вошедший Бенджамен доложил, что один голландец, капитан брига «Витесс», желает видеть господина губернатора.
— Что ему нужно?
— Он говорит, милорд, что дело важное и что вы в этом деле заинтересованы.
Сэр Блад весь напрягся. Что ж, если судьбе угодно послать ему на помощь голландского капитана, он будет этому только рад.
— Пригласи его.
Голландец оказался краснощеким сорокалетним гигантом, он почтительно поздоровался и спросил, кто из присутствующих господ является сэром Бладом.
— Рик ван дер Стеррен, с вашего позволения, — отрекомендовался он.
— Я слушаю вас, — отозвался сэр Блад.
Голландец откашлялся.
— У меня вот к вам какое дело, — начал он. У него был сильный акцент.
— Я слушаю вас самым внимательным образом.
— Вчера утром я пришвартовался. Двенадцать тысяч фунтов ванили и перцу, но не это главное, на борту я имел одна девчонка.
— Элен? — воскликнули в один голос лорд Лэнгли и мистер Фортескью.
— Нет, ее имя Тилби. Я подобрал ее в Мохнатой Глотке. Она, джентльмены, обратила на себя внимание несколькими словечками. Мне приходилось слышать их на севере, я плавал туда раньше.
— Прошу вас, ближе к делу, — попросил сэр Блад.
— Так я вам про дело и толкую. Иду я по рынку, смотрю — девчонка, служаночка по виду, торгуется с мулаткой и такое говорит... извините, джентльмены, но ни в английском, ни в голландском языке таких слов нет. Услышать такую ругань на здешних широтах — истинное чудо.
Джентльмены улыбнулись, догадавшись, о чем идет речь. На взгляд сэра Блада, ничего не было удивительного в том, что Элен сохранила в своей детской памяти несколько соленых выражений, бытовавших среди моряков ее народа. А поскольку они с Тилби росли вместе, кое-что могла позаимствовать и служанка. Тилби, вероятно, давала госпоже повод вспомнить крепкие слова родного языка. Но внешне губернатор остался спокоен.
— Да, да. Так вот я с этой девчонкой разговорился. Она сначала не слишком мне верила, а потом, напротив, доверилась. Видимо, никакого у нее не было выхода. Ну и, думаю я себе, отвезу-ка я ее к вам, раз все равно по пути. Да и понравилась она мне, если все начистоту говорить.
— Да где же она? — потеряв терпение, в один голос воскликнули джентльмены.
— А это я у вас хотел спросить, она сразу же на берег бросилась, говорила, что к вечеру вернется. Второй вечер на дворе, а ее нет как нет.
— Как же вы отпустили ее одну? — укоризненно прорычал сэр Блад.
— Она сама так хотела, говорила, мол, город не чужой. Да и потом, я видел, на набережной к ней подошел мужчина, и они вместе пошли вверх по улице. Видимо, к вам.
— Как он выглядел?
— Он выглядел, — утвердительно ответил голландец.
— Как? Не было ли у него особых примет?
— Нет, особых не было, только разве что лыс совершенно. У него парик ветром сдуло.
— Троглио! — догадался губернатор. — И когда это было?
— Вчера утром.
— Троглио? Это управляющий мисс Биверсток, — сказал мистер Фортескью, — мы можем послать за ним, и он доставит к нам Тилби.
Сэр Блад даже не стал отвечать своему заместителю.
— Вы расстроены из-за этого лысого? — участливо спросил ван дер Стеррен.
Губернатор посмотрел на него совершенно больными глазами:
— У Тилби были для меня чрезвычайно важные известия, боюсь, что теперь я их уже не узнаю.
— Почему? — удивился голландец. — Вы можете узнать их прямо от меня. Тилби мне все рассказала, как раз на тот случай, если с ней что-нибудь случится. Видимо, я ей тоже понравился. И я, джентльмены, скажу вам честно, по отношению к этой девушке...
— Так что же вы молчите! — громовым голосом воскликнул сэр Блад.
— Она сказала, что вашу дочь дон Мануэль де Амонтильядо увез в Санта-Каталану.
Губернатор медленно стащил со своей головы парик и утер им вспотевшее лицо.
— Бенджамен, — тихо позвал он.
— Да, милорд.
— Передай Уэсли приказ: взять два десятка драгун, скакать в Бриджфорд и доставить сюда Лавинию Биверсток. А дежурному... Кто там у нас?