Страница:
— Все, — облегченно сказал сэр Блад, — нам имеет смысл перейти в тыл, очень скоро здесь будет очень жарко.
Ряды пехотинцев разомкнулись, пропуская алькальда и его будущего тестя.
— Так я все-таки не понял, кого вы имели в виду только что, говоря...
— Не время, дон Мануэль, не время, чуть позже я отвечу вам на все ваши вопросы. А сейчас командуйте.
— Что командовать?
— Вперед, шагом марш, огонь!
Бешеное сомнение искажало лицо дона Мануэля! Он с явной неохотой отпустил плечо капитана Блада и отдал нужную команду. В ту же секунду ночь словно лопнула по шву. Огонь, крики, стоны! Все шесть рот защитников Санта-Каталаны решительным шагом двинулись вперед. Передняя шеренга, встав на колено, давала залп, и тут же ретировалась в тыл, освобождая место для следующей шеренги. Но довольно быстро этот стройный порядок нарушился. Судя по всему, противник отнюдь не был захвачен врасплох. Он тоже отвечал мощным залповым огнем. Тьма впереди взрывалась, и оттуда прилетала стена горячих пуль, которые легко прошибали кирасы и каски, калечили руки, ноги. Солдаты падали с проклятиями и предсмертными хрипами. Свирепые команды командора Бакеро и других офицеров упорно гнали их вперед, ведь впереди их ждала желанная победа. Командор был убежден, что это сопротивляется внешняя охрана лагеря; если подавить ее слабое сопротивление, больше никаких проблем не будет — остальных корсаров можно будет взять тепленькими. Очень долго и солдаты, и офицеры не могли поверить в тот очевиднейший факт, что из неожиданного нападения ничего не вышло, что противник встречает их во всеоружии и даже, кажется, контратакует. Линия встречного огня, несомненно, наплывала.
Дон Мануэль сориентировался первым; то, что его люди попали в хитроумно придуманную ловушку, было несомненно. Некоторое время он как завороженный смотрел на наплывающую по всему фронту линию мушкетных выстрелов, потом, очнувшись, резко обернулся, чтобы поделиться своим недоумением с капитаном Бладом, но обнаружил, что англичанина скрыла темнота.
— Человек может и не такое, — со зловещим спокойствием в голосе сказала Лавиния.
— Честно говоря, я не знаю, что нам предпринять, — морщась от боли в ноге, сказал Троглио.
Пьяный испанец лежал навзничь на лавке, разметав свои загребущие ручищи, из горла у него вырывался мощный храп.
Его супруга, крупная вальяжная мулатка, спокойно объяснила, что вообще-то он человек обязательный, и если берет деньги, то всегда отрабатывает. Но если уж напьется, лучше его сразу застрелить, потому что разбудить в таком состоянии его еще не удавалось никому.
Лавиния остановилась над грузным, густо пахнущим телом, сжимая под камзолом рукоять спрятанного кинжала. Если бы она не боялась нашуметь и поставить под угрозу свое предприятие, она бы, ни на секунду не задумавшись, воткнула кинжал в сердце этой пьяной свиньи.
Преодолев соблазн, она повернулась к Троглио:
— Вы помните, где вы прошлый раз пробирались в город?
— В общем... в общем, да. Там такая калитка в стене, прикрытая зарослями.
— Сможете сейчас ее отыскать?
— Навряд ли.
— Значит, сможете.
Троглио жалко улыбнулся.
— Как зовут твоего мужа? — резко обернулась Лавиния к мулатке.
— Фаустино. Фаустино Асприлья.
— Он часто бывает в городе?
— Довольно часто. Иногда. Не знаю. Мы живем бедно...
— Вы знаете имена тех, с кем он обычно имеет дело?
Мулатка зашмыгала носом.
— Думайте скорее, может быть, это сохранит жизнь вашему мужу.
— Я не знаю. Не уверена, но, кажется, одного он называл.
— Как называл?! Ну же!
— Кажется, Бенито, а может быть, и не Бенито.
Лавиния достала из кармана золотую монету.
— Точно, Бенито, а второго, дай Бог памяти, а второго...
Появилась и вторая монета.
— А второго — Флоро. Именно так, сеньора, Бенито и Флоро, они стражники сеньора, они охраняют вход в калитку.
— Ну что ж, — Лавиния поправила шляпу, — попробуем сами.
Мулатка засунула монеты в рот.
— Теперь вы, Троглио, будете у нас Фаустино Асприлья, и вам надлежит любой ценой договориться с вашими приятелями Бенито и Флоро.
Троглио занервничал.
— Но они сразу догадаются, что это не я, то есть это не он. Я не так уж чисто говорю по-испански. У меня акцент.
— У них, — Лавиния указала на матросов, — совсем нет акцента, потому что они не знают по-испански ни слова. У меня тоже нет, но Бенито и Флоро наверняка помнят, что их друг Фаустино был не женщина.
Возразить было нечего, Троглио покорился.
— Так, чья очередь нести мистера Троглио?
Один из матросов охотно опустился на колени, собираясь принять управляющего на закорки.
Дон Франсиско лежал на перине и тяжело дышал. Рядом с ложем грудой лежали мокрые полотенца, горели спиртовки, блестели холодной сталью инструменты для кровопускания.
— Не думал, что еще до смерти попаду в ад, — сказал дон Франсиско и слабой рукой подтащил к груди угол простыни и вытер шею.
— Папочка, сделай доброе дело, это облегчит твою душу, я умоляю тебя.
— Аранта, когда мне понадобится исповедник, я позову отца Альфонсино. Не надо читать мне проповеди и не надо лить надо мною слезы, будто я неисправимый грешник.
— Но ты же понимаешь, что я права, я никогда, согласись, никогда не вмешивалась ни в какие дела, я всегда была маленькая, слишком маленькая. И слишком глупенькая. Ты можешь не принимать в расчет мои доводы, но ты не можешь не поверить моим чувствам.
Дон Франсиско закашлялся.
— И твои чувства велят тебе выступить против твоего родного брата?
— Если бы ты знал, как мне трудно было прийти к такому решению! Сколько ночей напролет я проплакала, расставаясь в душе со светлым образом Мануэля, обожаемого Мануэля, лучезарного Мануэля. За последние месяцы он не сделал ничего, ничего, чтобы вернуться на прежнее место в моей душе.
Дон Франсиско продолжал бороться со своим кашлем, но это давалось ему все труднее и труднее.
— Но все же он твой брат, Аранта. Родной брат, ты не можешь об этом забывать.
— Но мой брат фактически стал насильником и, нисколько не задумавшись, станет убийцей, и никто его не остановит.
— Не забывайся, Аранта! — возмущенно воскликнул дон Франсиско. — Он твой брат!
— Да, папочка, именно потому, что я помню об этом, я хочу помочь ему.
— Помочь в чем?
— Я хочу помешать ему стать и насильником, и убийцей!
Дон Франсиско молчал, слова дочери его потрясли. Это оказалось слишком неожиданным. Он всегда считал ее ребенком, маленькой несмышленой девочкой, несколько обделенной природой, потому что главное досталось на долю Мануэля: и сила, и ум, и красота.
— У тебя чистая душа, дочка, — тихо сказал дон Франсиско.
— Ты говоришь так, как будто не видел этого раньше, папа.
— Я просто раньше не думал об этом.
— Почему?
— Потому что в нашем доме все шло своим чередом...
— Я не очень умная, папочка, я не поняла, что ты хотел сказать.
— И не надо, это я так, про себя.
— А что же ты скажешь мне?
Дон Франсиско опять сильно закашлялся, лицо у него налилось кровью, с немалым трудом, но ему все же удалось справиться с приступом.
— Ключи там, в шкатулке на каминной доске.
— Здесь! — сказал он.
Осторожно шурша сухими листьями, люди Лавинии подошли вплотную к стене и прижались спинами к каменной кладке по разные стороны железной двери. В верхней ее части имелось небольшое решетчатое окошко.
Лавиния сделала знак своему управляющему — начинай, мол.
— Что? — переспросил он, было все-таки очень плохо видно.
— Зовите их.
Троглио постучал палкой по ржавой решетке. Звук получился негромкий.
— Сильней, — прошипела Лавиния.
И на более громкие удары не последовало ответа. Отбросив палку, Троглио поднял камень с земли.
— Крикни туда, Троглио, крикни погромче, пойми, мы теряем время!
Управляющий осторожно приблизил к решетке лицо и неуверенно позвал:
— Эй!
Тихо.
— Эй!
Ответа не было.
Тогда, осмелев, он почти просунул голову и позвал в полный голос:
— Есть тут кто-нибудь, дьявол вас раздери?!
И тут же получил сильный удар в зубы, который бросил его на землю.
— Кто ты такой? — скучным голосом спросили из-за двери.
— Я... — Троглио ворочался, гремя сухими листьями акации. — Фаустино Асприлья.
Это сообщение вызвало взрыв хохота.
— Ты Фаустино Асприлья?
— Я хочу, — Троглио кое-как встал на четвереньки, — поговорить с моим другом Бенито или с моим другом Флоро.
За дверью опять захохотали.
— Эй, Бенито, тут пришел наш друг Фаустино, только он почему-то облысел со вчерашнего дня и почти разучился говорить по-человечески.
Троглио понял, что его затея провалилась, и хотел было бежать, но в свете луны увидел, что на него смотрит сквозь решетку дуло пистолета. И тут у генуэзца от наслоения неприятностей — разбитая нога, удар в зубы, дуло пистолета — случился нервный срыв, он разрыдался.
— Фаустино, эта жирная свинья, он у меня взял двести песо и обещал провести в город. Мне очень нужно, господа, я заплачу, еще раз заплачу, у меня есть деньги, — мешая слова со слезами и всхлипами, бормотал управляющий.
Плачущий лысый иностранец — зрелище довольно забавное, так что подвыпившие друзья Бенито и Флоро не удержались, отдернули засовы и, отворив дверь, встали в проходе, выставив перед собою оружие.
— Эй ты, приятель, ну-ка иди сюда. Сколько ты там заплатил нашему другу Фаустино?
В этот момент как раз началась атака на корсарский лагерь: темное небо окрасили сполохи огня, и прокатился по всему острову неожиданный грохот. Лавиния, как всегда, сориентировалась первой. По ее команде матросы с «Агасфера» расстреляли из своих пистолетов в упор стражников. Путь был расчищен.
Оставив Троглио на куче листвы, Лавиния скомандовала своим матросам:
— Во дворец Амонтильядо!
А побоище продолжалось. Свирепый вепрь Бакеро упорно вел своих людей вперед. Офицерский инстинкт говорил ему, что отступать нельзя. Стоит только дать такой приказ, все шесть рот обратятся во всеобщее и губительное бегство, и тогда ничто не спасет армию Санта-Каталаны от полного разгрома.
Дон Мануэль понимал, что эта доблесть бессмысленна, пиратов, судя по всему, отлично подготовившихся к этой ночной схватке, нипочем не одолеть. Но вмешиваться в действия командора не стал. Он тоже понимал, что любой приказ об отходе кончится катастрофой. Корсары, преследуя пехоту Санта-Каталаны по залитому лунным светом перешейку, перережут их, как баранов.
Оставалось надеяться, сколь ни омерзительной казалась эта надежда лично дону Мануэлю, на то, что дон Диего, услышав звуки сражения, разберется в том, что происходит, и нанесет корсарам удар в спину.
С этими мыслями дон Мануэль кинулся вслед за своими обреченными солдатами, выкрикивая какие-то команды, которые вряд ли кто-нибудь слышал в этом аду. Он оказался в первых рядах, когда произошло столкновение с контратакующим противником. Мушкеты полетели на землю, засверкали в лунных лучах обнажающиеся клинки, затеялись многочисленные фехтовальные дуэли, затрещали пистолетные выстрелы.
Дона Мануэля не оставляло ощущение странности, ненормальности происходящего. Что-то во всей этой развернувшейся лунной картине казалось ему неестественным. Понял он наконец, в чем дело, когда из темноты прямо на него вывалился громадный детина с повязкой на глазу, огромной абордажной саблей и полным ртом испанской ругани. Дону Мануэлю пришлось скрестить с ним клинки, отразив несколько яростных выпадов, прежде чем алькальд сообразил, что дерется не с кем-нибудь, а с собственным дядей.
Ослепленный яростью дон Диего, неутомимо ругаясь, наседал на него. Дон Мануэль лишь отмахивался по инерции, сотрясаемый неудержимым истеричным хохотом.
— Чему ты смеешься, каналья?! — наконец крикнул дон Диего, тоже начинающий что-то соображать.
— Куда вы дели моих пиратов, дядя? — продолжая хохотать и плакать от хохота, спросил дон Мануэль.
Одноглазый резко развернулся на месте и оглядел поле битвы.
— Проклятие, они заставили нас драться между собой, но где они сами, эти английские твари?!
И в этот момент, словно в ответ на его вопрос, раздался протяжный свист, и из темноты, а как показалось дону Мануэлю, из-под земли появились корсары. Их внезапное появление на поле битвы, где в беспорядке топтались несколько сот совершенно сбитых с толку израненных и перепуганных испанцев, было подобно гневу Господню.
Дон Диего не задумываясь рванулся им навстречу, одержимый желанием немедленно смыть позор, который он навлек на себя. И ему позволили этот позор смыть, но только собственной кровью. Выстрелом из аркебузы ему снесло полчерепа, и он рухнул на землю, так и не узнав, в чем была соль корсарской хитрости.
Оказывается, возня сэра Блада со старыми испанскими картами неожиданно сослужила хорошую службу и ему самому, и его воинству. В том фолианте, что был изъят у Лавинии в бриджфордском доме, капитан нашел указание на то, что на перешейке имеется несколько старых индейских каменоломен. Более того, произведенные разыскания показали, что вход в них расположен как раз под корсарским лагерем. Жажда мести ослепила даже такого старого пройдоху, как дон Диего, и он поддался на уловку англичан. И когда обе испанские армии достаточно положили друг друга, из подземных провалов на них ринулись свежие силы свирепых корсаров.
Дон Мануэль хоть и был человеком чести, вовсе не собирался пасть геройской смертью и немедленно ретировался. Рассчитывая взять реванш в тылу и свести кое с кем счеты. А впоследствии, может быть, и спасти свою голову.
Он бросился ко дворцу Амонтильядо.
Однако Лавиния со своими людьми успела первой. Троглио ей хорошо описал план дома. Стоя в тени собора, Лавиния осмотрелась. Вход во дворец охранялся стражниками. Опираясь на свои алебарды, они прислушивались к тому, что происходит за городской стеной. Их было человек пять или шесть, в доме могли быть еще несколько человек. Сражаться с ними было бы неразумно.
Тогда Лавиния пошла в обход, и там, действуя, как акробаты, матросы по своим спинам подняли госпожу на верхнюю площадку стены. Она уже была залита лунным светом. И если бы внимание охранников не было целиком обращено в сторону сражения, Лавиния была бы мгновенно обнаружена.
Несколько секунд она всматривалась в черноту сада, пытаясь рассмотреть там хоть что-нибудь. Но воздух был темен, как вода в ночном озере. Пришлось прыгать наугад, и она, конечно, подвернула ногу. Несколько секунд Лавиния шипела, схватившись за щиколотку, потом встала и хромая пошла в сторону двери, через которую обычно Элен попадала в апельсиновую рощу. Здесь в этот момент не было никакой охраны. Троглио все очень подробно описал, и в памяти Лавинии его указания отложились отчетливо. Она миновала широкую парадную лестницу и стала подниматься наверх по узкой темной лестнице для прислуги. Боль в ноге была нестерпимой, с кривой усмешкой мисс Биверсток подумала, что ей передалась травма управляющего, отчего все ее предприятие будет тоже хромать.
Стараясь не шуметь, она карабкалась вверх по лестнице. Наконец вот он, третий этаж. Лавиния выглянула из-за угла: слава Богу, никого из слуг нет, наверное, они смотрят в окно за ходом битвы.
Грохот сражения был слышен и здесь. Дверь, по описанию Троглио, должна быть возле рыцарской ниши, вот поворот, вот железный истукан. У дверей Элен Лавиния отдышалась, собралась с силами и решительно нажала на ручку.
Элен стояла у окна, как и все, кто был во дворце, стараясь по звукам узнать, что происходит в городе. Она резко обернулась на стук двери и вскрикнула, увидев мужскую фигуру. Неизвестно, чего было больше в ее возгласе — ужаса или радости. Это ведь мог быть и Энтони, и дон Мануэль. Фигура сделала шаг вперед, на нее упал свет, и Элен вскрикнула:
— Лавиния!
Сабина, тоже до сих пор сидевшая в непонятном оцепенении, вскочила со своего места и с ревом, как медведица, защищающая свое потомство, кинулась на человека, вошедшего без спроса и с оружием в руках в эту комнату. Но Лавиния была предупреждена своим лысым управляющим: для громадной индианки был приготовлен пистолет, и она, не задумываясь, использовала его по назначению. Пуля попала Сабине в широкую грудь, она тяжело рухнула на ковер и по инерции подползла прямо к ногам вошедшей.
Лавиния отбросила пистолет и сказала:
— Это я, Элен. Теперь ты свободна.
Элен смотрела на распростертое на полу тело своей охранницы.
— Но ты, кажется, не рада?
— Признаться, не очень.
Лавиния улыбнулась, как мать улыбается словам неразумного ребенка, и сделала несколько шагов в сторону подруги, сильно припадая на правую ногу.
— Не подходи ко мне, Лавиния, — тихо и зло сказала Элен.
— Я пришла тебя спасти.
— Не надо меня спасать.
— Но ты сама позвала меня.
— Это была ошибка.
— За ошибки надо платить, — нежно сказала Лавиния. Она была всего в двух шагах от Элен.
— Какой ты хочешь платы?
— Ты сама знаешь.
— Что ты имеешь в виду?
— Я хочу всего лишь, чтобы ты ушла вместе со мной.
— Я никуда не пойду.
— Но почему, Элен, это неразумно, что ты будешь делать в этом...
— Я жду своего жениха.
— Ах, вот оно что.
— Да, Лавиния, да, и он скоро будет здесь.
— Думаю, ты его дождешься... — С этими словами мисс Биверсток выхватила нож.
В это время дон Франсиско, уставший звать слуг, которые разбежались из дворца, попытался встать с постели, чтобы наконец выяснить, что происходит. Но он так ослабел, что ноги отказывались держать его, он тяжело и страшно дышал, в голове стучала кровь.
— Эстелла, Просперо! — позвал он.
Ответом ему была полная равнодушная тишина. Тогда он сделал несколько шагов к дверям, но тут у него потемнело в глазах, и он рухнул на пол, схватившись по дороге за скатерть, покрывавшую стол. На нем стояло два подсвечника. Огонь мгновенно распространился по пыльной ткани. Через минуту пылали гардины и пышные золоченые занавеси над дверями. Бесшумно взрывались кружевные фестоны, украшавшие верхнюю часть алькова. Сожрав все, что было в спальне, пламя с нарастающим воем вырвалось в коридор за новой порцией пищи.
Но, как видно, его планам не суждено было сбыться. У дверей не охраняемого никем дворца стоял освещенный луной человек в длинном черном плаще и черной шляпе. Дон Мануэль сразу узнал его.
— Ну что ж, тем лучше, — захохотал он, вытаскивая рапиру из ножен, — отомстим заодно за смерть дяди.
Сэр Блад сделал несколько шагов ему навстречу, снял и отбросил шляпу, отстегнул ножны и, вытащив из них шпагу, тоже отбросил.
Дон Мануэль стремительно приближался, стуча каблуками по плитам, которыми была вымощена площадка перед дворцом.
— Так, значит, ты все-таки не хочешь уйти со мной?
— Нет, — ответила Элен, хотя было понятно, что Лавиния разговаривает сама с собой.
— Значит, не хочешь?
— Нет, не... — опять открыла рот Элен, но бросок Лавинии прервал ее на полуслове. Элен успела увернуться, но на портьере, которая висела у нее за спиной, остался длинный вертикальный разрез. Повалив ширму, Элен бросилась к двери; с проклятиями высвободив нож из портьеры, Лавиния кинулась вслед за ней. Несмотря на хромоту, ей удалось совершить стремительный бросок, и она наверняка настигла бы беглянку и вонзила ей нож в спину, если бы не зацепилась за труп Сабины. Таким образом тюремщица оказала своей подопечной последнюю услугу.
Выскочив в коридор, Элен на мгновение растерялась — куда бежать?! По черной лестнице в апельсиновую рощу или по парадной в город? Нет, в рощу нельзя, там в замкнутом пространстве, Лавиния рано или поздно ее настигнет, поэтому... Додумать свою мысль она не успела — разъяренная преследовательница тоже уже была в коридоре. Элен схватила за железную рукавицу стоящего в нише рыцаря и, обрушив его поперек прохода, побежала в глубь дворца, оставив за спиной грохот железа и клубы столетней пыли. Лавиния перебралась через груду доспехов и заковыляла следом. В другой обстановке вид переодетой хромающей женщины с ножом в руке мог бы показаться комичным, но надо было взглянуть в глаза этой дамы: в их блеске осталось мало человеческого — холодная, хищная ярость светилась в них, — и Элен охватил ужас.
Она мчалась в сторону парадной лестницы, надеясь спуститься по ней на площадь перед дворцом или хотя бы попасть в руки стражников, которые помогут ей избавиться от «лучшей подруги».
Но оказалось, что путь вниз отрезан, второй этаж был полностью охвачен бушующим пламенем. Вверх по лестничному проему валил дым, и по ковру, устилавшему мраморные ступени, ползли торопливые языки пламени.
Элен затравленно оглянулась — по коридору, качаясь и ковыляя, неумолимо приближалась Лавиния с поблескивающим в руке кинжалом.
— Я очень рад, что даже в подобной ситуации вы способны оценить хорошее обхождение, — отбивался сэр Блад. Он с первого удара почувствовал, что поединок будет нелегким. Дон Мануэль был прекрасно обучен в фехтовальному искусству и плюс к этому молод и силен. «Встретиться бы с ним лет десять назад», — думал сэр Блад, с трудом отражая мощные удары молодого испанца. Умом капитан прекрасно понимал действия противника, но рука немела, а дыхание перехватывало.
— Вы хорошо держитесь для ваших лет, — издевательским тоном сообщил дон Мануэль, — он чувствовал, что побеждает, и не мог отказать себе в удовольствии покуражиться. — Я пощадил бы вашу старость, но, думаю, вы были бы оскорблены таким проявлением снисходительности.
Сэр Блад отступил вплотную к дворцу и отбивался, прижавшись спиной к высоким дверям. Он уже не мог отвечать на издевательские реплики своего молодого соперника: не хватало дыхания, а выпады дона Мануэля становились все более угрожающими. Один раз он увернулся в последний момент, и острие, направленное ему в грудь, скользнуло по одному из бронзовых шишаков, которыми была обита дверь.
— Я вижу, вам нравится растягивать удовольствие, — сказал дон Мануэль.
В этот момент с треском лопнули стекла в нескольких окнах второго этажа, и пламя с гудением вырвалось наружу. Мельком покосившись в сторону языков племени, дон Мануэль пробормотал:
— Пора его кончать.
На втором этаже изо всех окон вырывалось пламя. Весь третий этаж был темен и пуст и, как корабль, плыл по волнам огненного моря.
Дворец Амонтильядо был велик, но и его анфилады были не бесконечны. Элен поняла это, оказавшись в последней комнате, — дальше бежать было некуда. Она бросилась придвигать к закрытым дверям все, что попадалось ей под руки, строя баррикаду. Отчаяние и в нее вселило дополнительные силы. Она в одиночку перетащила большой письменный стол и одним движением взгромоздила на него кресло, в другой обстановке она вряд ли смогла бы сдвинуть его с места. В следующее мгновение дала о себе знать Лавиния. Страшный удар потряс закрытые двери. Под воздействием старинного индейского наркотического средства она была сильнее и опаснее разъяренного дона Диего. Лавиния поняла, что жертва загнана в угол, и это придало ее усилиям нечеловеческую ярость.
Ряды пехотинцев разомкнулись, пропуская алькальда и его будущего тестя.
— Так я все-таки не понял, кого вы имели в виду только что, говоря...
— Не время, дон Мануэль, не время, чуть позже я отвечу вам на все ваши вопросы. А сейчас командуйте.
— Что командовать?
— Вперед, шагом марш, огонь!
Бешеное сомнение искажало лицо дона Мануэля! Он с явной неохотой отпустил плечо капитана Блада и отдал нужную команду. В ту же секунду ночь словно лопнула по шву. Огонь, крики, стоны! Все шесть рот защитников Санта-Каталаны решительным шагом двинулись вперед. Передняя шеренга, встав на колено, давала залп, и тут же ретировалась в тыл, освобождая место для следующей шеренги. Но довольно быстро этот стройный порядок нарушился. Судя по всему, противник отнюдь не был захвачен врасплох. Он тоже отвечал мощным залповым огнем. Тьма впереди взрывалась, и оттуда прилетала стена горячих пуль, которые легко прошибали кирасы и каски, калечили руки, ноги. Солдаты падали с проклятиями и предсмертными хрипами. Свирепые команды командора Бакеро и других офицеров упорно гнали их вперед, ведь впереди их ждала желанная победа. Командор был убежден, что это сопротивляется внешняя охрана лагеря; если подавить ее слабое сопротивление, больше никаких проблем не будет — остальных корсаров можно будет взять тепленькими. Очень долго и солдаты, и офицеры не могли поверить в тот очевиднейший факт, что из неожиданного нападения ничего не вышло, что противник встречает их во всеоружии и даже, кажется, контратакует. Линия встречного огня, несомненно, наплывала.
Дон Мануэль сориентировался первым; то, что его люди попали в хитроумно придуманную ловушку, было несомненно. Некоторое время он как завороженный смотрел на наплывающую по всему фронту линию мушкетных выстрелов, потом, очнувшись, резко обернулся, чтобы поделиться своим недоумением с капитаном Бладом, но обнаружил, что англичанина скрыла темнота.
* * *
— Он пьян, — в отчаянье сказал Троглио, опуская на лавку приподнятое за грудки тело, — я даже не представлял, что человек может до такой степени набраться.— Человек может и не такое, — со зловещим спокойствием в голосе сказала Лавиния.
— Честно говоря, я не знаю, что нам предпринять, — морщась от боли в ноге, сказал Троглио.
Пьяный испанец лежал навзничь на лавке, разметав свои загребущие ручищи, из горла у него вырывался мощный храп.
Его супруга, крупная вальяжная мулатка, спокойно объяснила, что вообще-то он человек обязательный, и если берет деньги, то всегда отрабатывает. Но если уж напьется, лучше его сразу застрелить, потому что разбудить в таком состоянии его еще не удавалось никому.
Лавиния остановилась над грузным, густо пахнущим телом, сжимая под камзолом рукоять спрятанного кинжала. Если бы она не боялась нашуметь и поставить под угрозу свое предприятие, она бы, ни на секунду не задумавшись, воткнула кинжал в сердце этой пьяной свиньи.
Преодолев соблазн, она повернулась к Троглио:
— Вы помните, где вы прошлый раз пробирались в город?
— В общем... в общем, да. Там такая калитка в стене, прикрытая зарослями.
— Сможете сейчас ее отыскать?
— Навряд ли.
— Значит, сможете.
Троглио жалко улыбнулся.
— Как зовут твоего мужа? — резко обернулась Лавиния к мулатке.
— Фаустино. Фаустино Асприлья.
— Он часто бывает в городе?
— Довольно часто. Иногда. Не знаю. Мы живем бедно...
— Вы знаете имена тех, с кем он обычно имеет дело?
Мулатка зашмыгала носом.
— Думайте скорее, может быть, это сохранит жизнь вашему мужу.
— Я не знаю. Не уверена, но, кажется, одного он называл.
— Как называл?! Ну же!
— Кажется, Бенито, а может быть, и не Бенито.
Лавиния достала из кармана золотую монету.
— Точно, Бенито, а второго, дай Бог памяти, а второго...
Появилась и вторая монета.
— А второго — Флоро. Именно так, сеньора, Бенито и Флоро, они стражники сеньора, они охраняют вход в калитку.
— Ну что ж, — Лавиния поправила шляпу, — попробуем сами.
Мулатка засунула монеты в рот.
— Теперь вы, Троглио, будете у нас Фаустино Асприлья, и вам надлежит любой ценой договориться с вашими приятелями Бенито и Флоро.
Троглио занервничал.
— Но они сразу догадаются, что это не я, то есть это не он. Я не так уж чисто говорю по-испански. У меня акцент.
— У них, — Лавиния указала на матросов, — совсем нет акцента, потому что они не знают по-испански ни слова. У меня тоже нет, но Бенито и Флоро наверняка помнят, что их друг Фаустино был не женщина.
Возразить было нечего, Троглио покорился.
— Так, чья очередь нести мистера Троглио?
Один из матросов охотно опустился на колени, собираясь принять управляющего на закорки.
* * *
— Папочка, теперь ты знаешь все, и я думаю, что поможешь Элен и Энтони.Дон Франсиско лежал на перине и тяжело дышал. Рядом с ложем грудой лежали мокрые полотенца, горели спиртовки, блестели холодной сталью инструменты для кровопускания.
— Не думал, что еще до смерти попаду в ад, — сказал дон Франсиско и слабой рукой подтащил к груди угол простыни и вытер шею.
— Папочка, сделай доброе дело, это облегчит твою душу, я умоляю тебя.
— Аранта, когда мне понадобится исповедник, я позову отца Альфонсино. Не надо читать мне проповеди и не надо лить надо мною слезы, будто я неисправимый грешник.
— Но ты же понимаешь, что я права, я никогда, согласись, никогда не вмешивалась ни в какие дела, я всегда была маленькая, слишком маленькая. И слишком глупенькая. Ты можешь не принимать в расчет мои доводы, но ты не можешь не поверить моим чувствам.
Дон Франсиско закашлялся.
— И твои чувства велят тебе выступить против твоего родного брата?
— Если бы ты знал, как мне трудно было прийти к такому решению! Сколько ночей напролет я проплакала, расставаясь в душе со светлым образом Мануэля, обожаемого Мануэля, лучезарного Мануэля. За последние месяцы он не сделал ничего, ничего, чтобы вернуться на прежнее место в моей душе.
Дон Франсиско продолжал бороться со своим кашлем, но это давалось ему все труднее и труднее.
— Но все же он твой брат, Аранта. Родной брат, ты не можешь об этом забывать.
— Но мой брат фактически стал насильником и, нисколько не задумавшись, станет убийцей, и никто его не остановит.
— Не забывайся, Аранта! — возмущенно воскликнул дон Франсиско. — Он твой брат!
— Да, папочка, именно потому, что я помню об этом, я хочу помочь ему.
— Помочь в чем?
— Я хочу помешать ему стать и насильником, и убийцей!
Дон Франсиско молчал, слова дочери его потрясли. Это оказалось слишком неожиданным. Он всегда считал ее ребенком, маленькой несмышленой девочкой, несколько обделенной природой, потому что главное досталось на долю Мануэля: и сила, и ум, и красота.
— У тебя чистая душа, дочка, — тихо сказал дон Франсиско.
— Ты говоришь так, как будто не видел этого раньше, папа.
— Я просто раньше не думал об этом.
— Почему?
— Потому что в нашем доме все шло своим чередом...
— Я не очень умная, папочка, я не поняла, что ты хотел сказать.
— И не надо, это я так, про себя.
— А что же ты скажешь мне?
Дон Франсиско опять сильно закашлялся, лицо у него налилось кровью, с немалым трудом, но ему все же удалось справиться с приступом.
— Ключи там, в шкатулке на каминной доске.
* * *
Дверь в стене Троглио отыскал довольно быстро даже в полной темноте.— Здесь! — сказал он.
Осторожно шурша сухими листьями, люди Лавинии подошли вплотную к стене и прижались спинами к каменной кладке по разные стороны железной двери. В верхней ее части имелось небольшое решетчатое окошко.
Лавиния сделала знак своему управляющему — начинай, мол.
— Что? — переспросил он, было все-таки очень плохо видно.
— Зовите их.
Троглио постучал палкой по ржавой решетке. Звук получился негромкий.
— Сильней, — прошипела Лавиния.
И на более громкие удары не последовало ответа. Отбросив палку, Троглио поднял камень с земли.
— Крикни туда, Троглио, крикни погромче, пойми, мы теряем время!
Управляющий осторожно приблизил к решетке лицо и неуверенно позвал:
— Эй!
Тихо.
— Эй!
Ответа не было.
Тогда, осмелев, он почти просунул голову и позвал в полный голос:
— Есть тут кто-нибудь, дьявол вас раздери?!
И тут же получил сильный удар в зубы, который бросил его на землю.
— Кто ты такой? — скучным голосом спросили из-за двери.
— Я... — Троглио ворочался, гремя сухими листьями акации. — Фаустино Асприлья.
Это сообщение вызвало взрыв хохота.
— Ты Фаустино Асприлья?
— Я хочу, — Троглио кое-как встал на четвереньки, — поговорить с моим другом Бенито или с моим другом Флоро.
За дверью опять захохотали.
— Эй, Бенито, тут пришел наш друг Фаустино, только он почему-то облысел со вчерашнего дня и почти разучился говорить по-человечески.
Троглио понял, что его затея провалилась, и хотел было бежать, но в свете луны увидел, что на него смотрит сквозь решетку дуло пистолета. И тут у генуэзца от наслоения неприятностей — разбитая нога, удар в зубы, дуло пистолета — случился нервный срыв, он разрыдался.
— Фаустино, эта жирная свинья, он у меня взял двести песо и обещал провести в город. Мне очень нужно, господа, я заплачу, еще раз заплачу, у меня есть деньги, — мешая слова со слезами и всхлипами, бормотал управляющий.
Плачущий лысый иностранец — зрелище довольно забавное, так что подвыпившие друзья Бенито и Флоро не удержались, отдернули засовы и, отворив дверь, встали в проходе, выставив перед собою оружие.
— Эй ты, приятель, ну-ка иди сюда. Сколько ты там заплатил нашему другу Фаустино?
В этот момент как раз началась атака на корсарский лагерь: темное небо окрасили сполохи огня, и прокатился по всему острову неожиданный грохот. Лавиния, как всегда, сориентировалась первой. По ее команде матросы с «Агасфера» расстреляли из своих пистолетов в упор стражников. Путь был расчищен.
Оставив Троглио на куче листвы, Лавиния скомандовала своим матросам:
— Во дворец Амонтильядо!
* * *
Дон Мануэль понял, что его обманули и он со всеми своими людьми попал в ловушку. Изрыгая проклятия и потрясая рапирой, алькальд бросился в темноту в поисках вероломного англичанина, он готов был разорвать его в клочья своими руками и зубами. Несмотря на то что выглянула луна, очень скоро ему стало понятно, что эти поиски обречены на неудачу. Сэр Блад, зная, как должны развиваться события, все сделал для того, чтобы вовремя исчезнуть с поля боя, не оставив никаких следов.А побоище продолжалось. Свирепый вепрь Бакеро упорно вел своих людей вперед. Офицерский инстинкт говорил ему, что отступать нельзя. Стоит только дать такой приказ, все шесть рот обратятся во всеобщее и губительное бегство, и тогда ничто не спасет армию Санта-Каталаны от полного разгрома.
Дон Мануэль понимал, что эта доблесть бессмысленна, пиратов, судя по всему, отлично подготовившихся к этой ночной схватке, нипочем не одолеть. Но вмешиваться в действия командора не стал. Он тоже понимал, что любой приказ об отходе кончится катастрофой. Корсары, преследуя пехоту Санта-Каталаны по залитому лунным светом перешейку, перережут их, как баранов.
Оставалось надеяться, сколь ни омерзительной казалась эта надежда лично дону Мануэлю, на то, что дон Диего, услышав звуки сражения, разберется в том, что происходит, и нанесет корсарам удар в спину.
С этими мыслями дон Мануэль кинулся вслед за своими обреченными солдатами, выкрикивая какие-то команды, которые вряд ли кто-нибудь слышал в этом аду. Он оказался в первых рядах, когда произошло столкновение с контратакующим противником. Мушкеты полетели на землю, засверкали в лунных лучах обнажающиеся клинки, затеялись многочисленные фехтовальные дуэли, затрещали пистолетные выстрелы.
Дона Мануэля не оставляло ощущение странности, ненормальности происходящего. Что-то во всей этой развернувшейся лунной картине казалось ему неестественным. Понял он наконец, в чем дело, когда из темноты прямо на него вывалился громадный детина с повязкой на глазу, огромной абордажной саблей и полным ртом испанской ругани. Дону Мануэлю пришлось скрестить с ним клинки, отразив несколько яростных выпадов, прежде чем алькальд сообразил, что дерется не с кем-нибудь, а с собственным дядей.
Ослепленный яростью дон Диего, неутомимо ругаясь, наседал на него. Дон Мануэль лишь отмахивался по инерции, сотрясаемый неудержимым истеричным хохотом.
— Чему ты смеешься, каналья?! — наконец крикнул дон Диего, тоже начинающий что-то соображать.
— Куда вы дели моих пиратов, дядя? — продолжая хохотать и плакать от хохота, спросил дон Мануэль.
Одноглазый резко развернулся на месте и оглядел поле битвы.
— Проклятие, они заставили нас драться между собой, но где они сами, эти английские твари?!
И в этот момент, словно в ответ на его вопрос, раздался протяжный свист, и из темноты, а как показалось дону Мануэлю, из-под земли появились корсары. Их внезапное появление на поле битвы, где в беспорядке топтались несколько сот совершенно сбитых с толку израненных и перепуганных испанцев, было подобно гневу Господню.
Дон Диего не задумываясь рванулся им навстречу, одержимый желанием немедленно смыть позор, который он навлек на себя. И ему позволили этот позор смыть, но только собственной кровью. Выстрелом из аркебузы ему снесло полчерепа, и он рухнул на землю, так и не узнав, в чем была соль корсарской хитрости.
Оказывается, возня сэра Блада со старыми испанскими картами неожиданно сослужила хорошую службу и ему самому, и его воинству. В том фолианте, что был изъят у Лавинии в бриджфордском доме, капитан нашел указание на то, что на перешейке имеется несколько старых индейских каменоломен. Более того, произведенные разыскания показали, что вход в них расположен как раз под корсарским лагерем. Жажда мести ослепила даже такого старого пройдоху, как дон Диего, и он поддался на уловку англичан. И когда обе испанские армии достаточно положили друг друга, из подземных провалов на них ринулись свежие силы свирепых корсаров.
Дон Мануэль хоть и был человеком чести, вовсе не собирался пасть геройской смертью и немедленно ретировался. Рассчитывая взять реванш в тылу и свести кое с кем счеты. А впоследствии, может быть, и спасти свою голову.
Он бросился ко дворцу Амонтильядо.
Однако Лавиния со своими людьми успела первой. Троглио ей хорошо описал план дома. Стоя в тени собора, Лавиния осмотрелась. Вход во дворец охранялся стражниками. Опираясь на свои алебарды, они прислушивались к тому, что происходит за городской стеной. Их было человек пять или шесть, в доме могли быть еще несколько человек. Сражаться с ними было бы неразумно.
Тогда Лавиния пошла в обход, и там, действуя, как акробаты, матросы по своим спинам подняли госпожу на верхнюю площадку стены. Она уже была залита лунным светом. И если бы внимание охранников не было целиком обращено в сторону сражения, Лавиния была бы мгновенно обнаружена.
Несколько секунд она всматривалась в черноту сада, пытаясь рассмотреть там хоть что-нибудь. Но воздух был темен, как вода в ночном озере. Пришлось прыгать наугад, и она, конечно, подвернула ногу. Несколько секунд Лавиния шипела, схватившись за щиколотку, потом встала и хромая пошла в сторону двери, через которую обычно Элен попадала в апельсиновую рощу. Здесь в этот момент не было никакой охраны. Троглио все очень подробно описал, и в памяти Лавинии его указания отложились отчетливо. Она миновала широкую парадную лестницу и стала подниматься наверх по узкой темной лестнице для прислуги. Боль в ноге была нестерпимой, с кривой усмешкой мисс Биверсток подумала, что ей передалась травма управляющего, отчего все ее предприятие будет тоже хромать.
Стараясь не шуметь, она карабкалась вверх по лестнице. Наконец вот он, третий этаж. Лавиния выглянула из-за угла: слава Богу, никого из слуг нет, наверное, они смотрят в окно за ходом битвы.
Грохот сражения был слышен и здесь. Дверь, по описанию Троглио, должна быть возле рыцарской ниши, вот поворот, вот железный истукан. У дверей Элен Лавиния отдышалась, собралась с силами и решительно нажала на ручку.
Элен стояла у окна, как и все, кто был во дворце, стараясь по звукам узнать, что происходит в городе. Она резко обернулась на стук двери и вскрикнула, увидев мужскую фигуру. Неизвестно, чего было больше в ее возгласе — ужаса или радости. Это ведь мог быть и Энтони, и дон Мануэль. Фигура сделала шаг вперед, на нее упал свет, и Элен вскрикнула:
— Лавиния!
Сабина, тоже до сих пор сидевшая в непонятном оцепенении, вскочила со своего места и с ревом, как медведица, защищающая свое потомство, кинулась на человека, вошедшего без спроса и с оружием в руках в эту комнату. Но Лавиния была предупреждена своим лысым управляющим: для громадной индианки был приготовлен пистолет, и она, не задумываясь, использовала его по назначению. Пуля попала Сабине в широкую грудь, она тяжело рухнула на ковер и по инерции подползла прямо к ногам вошедшей.
Лавиния отбросила пистолет и сказала:
— Это я, Элен. Теперь ты свободна.
Элен смотрела на распростертое на полу тело своей охранницы.
— Но ты, кажется, не рада?
— Признаться, не очень.
Лавиния улыбнулась, как мать улыбается словам неразумного ребенка, и сделала несколько шагов в сторону подруги, сильно припадая на правую ногу.
— Не подходи ко мне, Лавиния, — тихо и зло сказала Элен.
— Я пришла тебя спасти.
— Не надо меня спасать.
— Но ты сама позвала меня.
— Это была ошибка.
— За ошибки надо платить, — нежно сказала Лавиния. Она была всего в двух шагах от Элен.
— Какой ты хочешь платы?
— Ты сама знаешь.
— Что ты имеешь в виду?
— Я хочу всего лишь, чтобы ты ушла вместе со мной.
— Я никуда не пойду.
— Но почему, Элен, это неразумно, что ты будешь делать в этом...
— Я жду своего жениха.
— Ах, вот оно что.
— Да, Лавиния, да, и он скоро будет здесь.
— Думаю, ты его дождешься... — С этими словами мисс Биверсток выхватила нож.
В это время дон Франсиско, уставший звать слуг, которые разбежались из дворца, попытался встать с постели, чтобы наконец выяснить, что происходит. Но он так ослабел, что ноги отказывались держать его, он тяжело и страшно дышал, в голове стучала кровь.
— Эстелла, Просперо! — позвал он.
Ответом ему была полная равнодушная тишина. Тогда он сделал несколько шагов к дверям, но тут у него потемнело в глазах, и он рухнул на пол, схватившись по дороге за скатерть, покрывавшую стол. На нем стояло два подсвечника. Огонь мгновенно распространился по пыльной ткани. Через минуту пылали гардины и пышные золоченые занавеси над дверями. Бесшумно взрывались кружевные фестоны, украшавшие верхнюю часть алькова. Сожрав все, что было в спальне, пламя с нарастающим воем вырвалось в коридор за новой порцией пищи.
* * *
Из темной и глубокой, как расщелина в скале, улочки, на площадь перед дворцом выскочил дон Мануэль. По дороге он прикинул, что у него есть время для того, чтобы захватить фамильные драгоценности и вместе с Элен спуститься в гавань к давно приготовленному баркасу. При этом еще оставалось время, чтобы отдать приказ казнить Энтони.Но, как видно, его планам не суждено было сбыться. У дверей не охраняемого никем дворца стоял освещенный луной человек в длинном черном плаще и черной шляпе. Дон Мануэль сразу узнал его.
— Ну что ж, тем лучше, — захохотал он, вытаскивая рапиру из ножен, — отомстим заодно за смерть дяди.
Сэр Блад сделал несколько шагов ему навстречу, снял и отбросил шляпу, отстегнул ножны и, вытащив из них шпагу, тоже отбросил.
Дон Мануэль стремительно приближался, стуча каблуками по плитам, которыми была вымощена площадка перед дворцом.
* * *
Элен успела оттолкнуть руку Лавинии, и лезвие просвистело всего в нескольких дюймах от ее лица. Отбегая, Элен схватила за спинку кресло и повалила на пол. Лавиния, прихрамывая, обошла препятствие, не упуская из виду жертву. Та вынуждена была отступить в угол между стеной и бамбуковой ширмой.— Так, значит, ты все-таки не хочешь уйти со мной?
— Нет, — ответила Элен, хотя было понятно, что Лавиния разговаривает сама с собой.
— Значит, не хочешь?
— Нет, не... — опять открыла рот Элен, но бросок Лавинии прервал ее на полуслове. Элен успела увернуться, но на портьере, которая висела у нее за спиной, остался длинный вертикальный разрез. Повалив ширму, Элен бросилась к двери; с проклятиями высвободив нож из портьеры, Лавиния кинулась вслед за ней. Несмотря на хромоту, ей удалось совершить стремительный бросок, и она наверняка настигла бы беглянку и вонзила ей нож в спину, если бы не зацепилась за труп Сабины. Таким образом тюремщица оказала своей подопечной последнюю услугу.
Выскочив в коридор, Элен на мгновение растерялась — куда бежать?! По черной лестнице в апельсиновую рощу или по парадной в город? Нет, в рощу нельзя, там в замкнутом пространстве, Лавиния рано или поздно ее настигнет, поэтому... Додумать свою мысль она не успела — разъяренная преследовательница тоже уже была в коридоре. Элен схватила за железную рукавицу стоящего в нише рыцаря и, обрушив его поперек прохода, побежала в глубь дворца, оставив за спиной грохот железа и клубы столетней пыли. Лавиния перебралась через груду доспехов и заковыляла следом. В другой обстановке вид переодетой хромающей женщины с ножом в руке мог бы показаться комичным, но надо было взглянуть в глаза этой дамы: в их блеске осталось мало человеческого — холодная, хищная ярость светилась в них, — и Элен охватил ужас.
Она мчалась в сторону парадной лестницы, надеясь спуститься по ней на площадь перед дворцом или хотя бы попасть в руки стражников, которые помогут ей избавиться от «лучшей подруги».
Но оказалось, что путь вниз отрезан, второй этаж был полностью охвачен бушующим пламенем. Вверх по лестничному проему валил дым, и по ковру, устилавшему мраморные ступени, ползли торопливые языки пламени.
Элен затравленно оглянулась — по коридору, качаясь и ковыляя, неумолимо приближалась Лавиния с поблескивающим в руке кинжалом.
* * *
— С вашей стороны было очень вежливо дать мне возможность расквитаться с вами, сэр, — наступал дон Мануэль, проворно орудуя клинком.— Я очень рад, что даже в подобной ситуации вы способны оценить хорошее обхождение, — отбивался сэр Блад. Он с первого удара почувствовал, что поединок будет нелегким. Дон Мануэль был прекрасно обучен в фехтовальному искусству и плюс к этому молод и силен. «Встретиться бы с ним лет десять назад», — думал сэр Блад, с трудом отражая мощные удары молодого испанца. Умом капитан прекрасно понимал действия противника, но рука немела, а дыхание перехватывало.
— Вы хорошо держитесь для ваших лет, — издевательским тоном сообщил дон Мануэль, — он чувствовал, что побеждает, и не мог отказать себе в удовольствии покуражиться. — Я пощадил бы вашу старость, но, думаю, вы были бы оскорблены таким проявлением снисходительности.
Сэр Блад отступил вплотную к дворцу и отбивался, прижавшись спиной к высоким дверям. Он уже не мог отвечать на издевательские реплики своего молодого соперника: не хватало дыхания, а выпады дона Мануэля становились все более угрожающими. Один раз он увернулся в последний момент, и острие, направленное ему в грудь, скользнуло по одному из бронзовых шишаков, которыми была обита дверь.
— Я вижу, вам нравится растягивать удовольствие, — сказал дон Мануэль.
В этот момент с треском лопнули стекла в нескольких окнах второго этажа, и пламя с гудением вырвалось наружу. Мельком покосившись в сторону языков племени, дон Мануэль пробормотал:
— Пора его кончать.
* * *
Элен бежала по анфиладе комнат, пытаясь каждый раз закрыть двери и отделить себя ими от ножа преследовательницы. Но это ей не удавалось, Элен упиралась плечом в створки, но Лавиния одним ударом отшвыривала свою жертву на середину следующей залы. Элен спешила к очередным дверям — и все повторялось сначала: и судорожные попытки забаррикадироваться, и мощный удар, все сметающий на своем пути.На втором этаже изо всех окон вырывалось пламя. Весь третий этаж был темен и пуст и, как корабль, плыл по волнам огненного моря.
Дворец Амонтильядо был велик, но и его анфилады были не бесконечны. Элен поняла это, оказавшись в последней комнате, — дальше бежать было некуда. Она бросилась придвигать к закрытым дверям все, что попадалось ей под руки, строя баррикаду. Отчаяние и в нее вселило дополнительные силы. Она в одиночку перетащила большой письменный стол и одним движением взгромоздила на него кресло, в другой обстановке она вряд ли смогла бы сдвинуть его с места. В следующее мгновение дала о себе знать Лавиния. Страшный удар потряс закрытые двери. Под воздействием старинного индейского наркотического средства она была сильнее и опаснее разъяренного дона Диего. Лавиния поняла, что жертва загнана в угол, и это придало ее усилиям нечеловеческую ярость.