– Если возникнет необходимость, – заявил генерал Пепперелл, – мы останемся зимовать прямо здесь, хотя мне самому такая перспектива не слишком нравится. Люди могут замерзнуть и заболеть.
– Возможно, проблемы последуют совсем с другой стороны, – возразил Эндрю Уилсон. – Ополченцы поговаривают о том, чтобы вернуться домой. Они провели здесь много месяцев, сроки их контрактов давно истекли, и они не собираются оставаться до скончания века.
Они сидели вдвоем с Пеппереллом в палатке генерала, но тот все равно понизил голос:
– Французам приходится гораздо хуже, чем нам, вот я и подумал…
Бригадный генерал Уилсон просиял:
– То есть вы хотите напасть на Луисберг и тем самым завершить наконец эту осаду?
Пепперелл кивнул:
– Риск, конечно, огромный. Но французы уже не так сильны, как вначале. И мне бы хотелось, чтобы мы это сделали до того, как наши полки начнут разбредаться по домам.
– Подними этот вопрос перед остальными командирами, Уилл. Надо узнать их мнение.
Генерал вызвал к себе в палатку всех командиров и обрисовал им свой план.
Лорд Данмор вскочил на ноги:
– Мои люди так истосковались по цивилизации, что готовы на куски разорвать этот Луисберг. Я целиком и полностью вас поддерживаю, генерал!
– Виргинцы готовы атаковать крепость прямо сегодня, – заявил полковник Ридли.
– Мы «за», – сказал командир ньюйоркцев, его поддержали командиры ополчения от Коннектикута, Род-Айленда и Нью-Гэмпшира.
Бригадный генерал Уилсон тоже высказал свое мнение:
– Я всегда стараюсь избегать лишних потерь, но, боюсь, выбор у нас невелик. Если мы не нападем на крепость сейчас, осада будет продолжаться неопределенно долгое время, ополченцы сотнями станут уходить домой, остальные заболеют и начнут тосковать. Оставшиеся сражаться не смогут, и тогда все, чего мы добились, будет впустую. Так что, по-моему, выбора нет. Массачусетс отдает полный отчет в возможных последствиях и все равно голосует «за».
Последним слово взял Гонка.
– Воины сенеки и могауки приплыли сюда, чтобы сражаться, – сказал он. – Они растолстели и обленились, на сердце у всех лежит камень. Теперь они снова будут сражаться и снова станут настоящими воинами.
На следующий день началась подготовка к решающему сражению. В штаб был вызван Ренно, он несколько часов просматривал и уточнял карты Луисберга. Командир Королевской артиллерии определил несколько мест в стенах крепости, которые, с его точки зрения, можно было проломить с помощью сильного артобстрела. Все солдаты получили дополнительный запас патронов и пороха.
В тот же день отряд скаутов Ренно пополнился еще сотней воинов. Им было приказано следить за тем, чтобы ни один вражеский разведчик не пробрался назад в крепость с информацией о скоплении войск на местах главного удара. На рассвете отряд индейцев скаутов вышел из лагеря колонистов и принялся прочесывать местность.
Под прикрытием темноты пушки выдвинули на переднюю линию укреплений. Одни орудия тянули лошади, другие – вспотевшие, ругающиеся про себя солдаты.
Перед полуночью армейские капелланы провели богослужение для всех желающих.
Был отдан приказ к началу сражения, и все подразделения вышли на свои позиции. «Красным мундирам» и ополченцам выдали штурмовые лестницы. Отказался от лестниц только Гонка. Он сказал, что его воины и так справятся со своей задачей.
В три часа ночи французы все еще не подозревали о нависшей над ними угрозе. На остров опустился густой туман, скауты Ренно тщательно выискивали вражеских разведчиков и уже убрали семерых.
Ровно в три начался артобстрел. Он продолжался полтора часа без перерыва. В ответ заговорили и пушки французов, наводчики защитников крепости ориентировались по огненным вспышкам орудий англичан, но в темноте они не могли проверить точность своих прицелов. Артиллеристам британской армии и колонии Род-Айленд было легче справиться с заданием, потому что они прекрасно представляли крепостные укрепления.
В половине пятого утра наступило краткое затишье. Ренно и его скауты повели к стенам крепости отряд подрывников, те заложили взрывчатку в нескольких местах. Раздались оглушительные взрывы, которые еще долго отдавались эхом в ночной тишине, после чего снова поднялся артобстрел. Он продолжался не менее часа.
Генерал Пепперелл следил за каждым действием своих подчиненных. Незадолго до рассвета он выслал вперед пехоту. Впереди шли сенеки и могауки, они разделились на три группы; центральной группой командовал сам Гонка, двумя другими – его старшие военные вожди. Вслед за индейцами в центре шли «красные мундиры», на левом фланге ополченцы колонии Массачусетс, на правом – ополченцы из других колоний. Так как солдаты регулярной британской армии не умели воевать в условиях Нового Света, впереди шли виргинцы полковника Ридли.
Индейские скауты стояли на левом фланге, которым командовал Сунайи. Он понимал, что Ренно лучше кого бы то ни было, представляет местность у стен крепости, и потому пустил его вперед. Когда Пепперелл подал сигнал к бою, молодой военный вождь резко бросился вперед, вслед за ним Эличи и другие воины. Сразу активизировались и остальные подразделения, и все двинулись вперед на крепость.
Артиллерия продолжала обстрел еще в течение десяти минут, пока атакующие части не подбежали к самой стене. Затем пушечная канонада вдруг смолкла.
На какое-то мгновение воцарилась неестественная тишина.
В неясном предутреннем свете Ренно видел прямо перед собой смутные очертания крепостной стены. Артиллеристы и подрывники поработали на славу, в одном месте в стене зияла большая брешь. Ренно пролез сквозь эту дыру и оказался в неприступном Луисберге. За ним последовали и остальные воины.
Генерал де Мартен поднял на защиту крепости все свои части. Он не был уверен, что именно собираются предпринять англичане, поэтому его войска и отряды индейцев рассредоточились на протяжении полумили. К тому времени, когда французы смогли локализовать места атаки англичан, те уже проникли внутрь крепости через три больших отверстия в стенах.
Ренно на бегу сразил одной стрелой воина-алгонкина, второй – французского пехотинца и, не останавливаясь, мчался вперед. Никаких инструкций никто ему не давал, но он уже решил, что будет делать. Не обращая внимания на выстрелы, он пробежал мимо солдатских казарм, мимо плаца и скоро уже был рядом с офицерским зданием, где когда-то жил сэр Филипп Ранд. Ренно надеялся, что дух его друга сейчас наблюдает и за ним, и за ходом всей битвы, которая стала возможной благодаря его героическому самопожертвованию. Сегодня они отомстят за сэра Филиппа.
Ренно обогнул сражавшихся ополченцев милиции Массачусетса и французских пехотинцев и наконец подбежал к одноэтажному домику полковника Алана де Грамона.
Ренно ударом плеча распахнул дверь.
Посреди гостиной лицом к нему стояла молодая женщина, Мари, полукровка, с которой Ренно однажды разделил постель. Очевидно, она жила с Грамоном, но Ренно так удивился, столкнувшись с женщиной в пылу сражения, что замер на месте.
Слишком поздно он заметил в руках у женщины дуэльный пистолет, похожий на те, которые подарил ему король Вильгельм и которые были сейчас за поясом у Ренно.
Мари выстрелила, но промахнулась.
Прежде чем Ренно успел что-то предпринять, в воздухе пролетел томагавк Эличи, и девушка замертво свалилась на пол.
Ренно перескочил через ее тело и открыл внутреннюю дверь.
Ну, наконец-то! Вот и Грамон в одежде Золотого Орла, за исключением военного головного убора вождя.
Грамон тут же узнал своего врага:
– Снова ты! Мне нужно было убить тебя еще тогда!
Грамон вскинул руку и метнул нож. Лезвие слегка задело висок Ренно, и нож впился в стену за ним.
Ренно выстрелил из дуэльного пистолета. Когда дым рассеялся, он увидел, что задняя дверь распахнута настежь, а Грамона нигде нет.
Молодой военный вождь тут же подскочил к двери, но на улице перед казармами шел бой, и трудно было что-либо разобрать.
Ренно пришлось на время выкинуть из головы личные счеты. Ему навстречу бежал крупный военный вождь гу-ронов с томагавком в руке. Эличи и второй воин-сенека, следовавшие за Ренно, не вмешивались. Вожди враги имели право честно сразиться друг с другом.
Гурон держал томагавк, и по тому, как он его держал, Ренно знал, что враг прицеливается. Еще секунда, и он может остаться без головы.
Ренно выхватил из-за пояса пистолет и мгновенно выстрелил. Времени прицеливаться не было, пришлось положиться на долгие часы тренировок.
Он на долю секунды опередил гурона. Пораженный вождь рухнул на землю.
Ренно справился с искушением снять скальп и головной убор вождя с поверженного врага и ринулся в гущу боя. Важнее сейчас было помочь сражающимся товарищам.
Снова Золотой Орел ускользнул от него. Ренно заподозрил, что маниту с большим удовольствием потешаются над двумя смертными. Теперь, в разгар боя, практически невозможно отыскать Золотого Орла, но Ренно чувствовал, что им суждено встретиться вновь. Их судьбы связаны друг с другом; настанет еще день, когда им придется сразиться один на один. Но это случится не сегодня.
Ренно рубил томагавком направо и налево, прокладывая себе путь среди французских солдат. Наконец он добрался до капитана Тома Хиббарда. Майор Доремус не мог подняться с земли, ему раздробило пулей коленную чашечку. Он был в сознании и сильно страдал от боли.
Том Хиббард вместе с еще несколькими ополченцами пытался сдержать целую толпу французских пехотинцев, порывавшихся захватить Доремуса. Рене Готье стоял рядом с лежащим на земле майором, он готов был застрелить первого, кто прорвался бы к командиру.
Воинам Ренно никаких приказов не требовалось. Они тут же выстроились в ряд перед Томом Хиббардом и пустили в ход томагавки и ножи. Ряды французов поредели, потом они бросились врассыпную.
– Спасибо, Ренно, – сказал Том и, не дожидаясь ответа, закричал: – Трубач, играй сбор! – Том решил взять командование батальоном на себя, и Ренно с радостью видел, как он решительно раздает приказы относительно нового наступления. Хиббард стал настоящим командиром.
Повсюду в крепости царила неразбериха. Английские «красные мундиры», как и французские пехотинцы, были совершенно не обучены спонтанному бою и только осложняли положение. Виргинцы вели себя более уверенно, они наседали на врага в центре. Полковник Ридли действовал в полном согласии с Гонкой, вместе они уже вынудили сложить оружие и сдаться несколько рот солдат в белой с золотом форме.
Джефри Уилсон, охваченный боевым неистовством, доблестно сражался рядом с Гонкой. Отвлекался он лишь тогда, когда надо было передать сообщение великого сахема полковнику Ридли.
После окончания битвы Гонка со всеми почестями произвел Джефри в ранг старшего воина племени сенеков. Батальон нью-йоркских ополченцев из форта Олбани возглавлял атакующих на правом фланге. Против них были выставлены отряды крепких, ловких и отважных гуронов, и сражавшиеся на этом фланге воины сенеки и могауки вынуждены были призвать на помощь своих братьев. Гонка тут же перебросил всех своих воинов на правый фланг, и сенеки наконец-то столкнулись в решительной схватке со своими заклятыми врагами.
Ренно и его воины ринулись в бой как на крыльях. Низко пригибаясь, они обрушили на гуронов лавину стрел. Враги отвечали тем же. Обе стороны пользовались своим древним оружием, которым владели в совершенстве, и отложили в сторону полученные от французов и англичан мушкеты.
Понемногу сенеки начали теснить гуронов. В конце концов, и их оборона была сломлена, сенеки и могауки одержали полную победу.
Индейские воины бросились вперед, чтобы снять скальпы с убитых врагов, а Ренно тем временем вернулся к домику Грамона, туда, где он одержал верх над военным вождем гуронов. Тело вождя лежало нетронутым на том же месте, и Ренно взял то, что принадлежало ему по праву, – скальп и головной убор вождя.
Алгонкины в спешке отступали, их сахем сам нашел Гонку и протянул ему полоску вампума с белыми ракушками. Великий сахем принял дар, алгонкинские вожди тут же сообщили об этом своим воинам, и те сразу прекратили бой. Самое многочисленное племя восточного побережья вступило в союз с французами и проиграло. Их сахем дал торжественную клятву никогда больше не воевать против ирокезов, и алгонкины более полувека держали свое слово.
После этого капитулировали и оттава. Они, правда, пообещали лишь хранить нейтралитет в течение этого боя, но Гонка ничего большего от них и не требовал. Сенеки всегда будут готовы сразиться с оттава. Если настоящего урока для оттава оказалось недостаточно, им предстоит в будущем испытать на себе всю мощь ирокезских воинов.
Военные вожди гуронов пришли к Гонке и объяснили ему, что в отсутствие Золотого Орла не могут формально сложить оружие. Великий сахем прекрасно знал хитрую натуру гуронов и понимал, что это всего лишь отговорка, просто гуроны всячески избегали открытого признания в собственном поражении.
Но поражение было очевидно, и потому Гонка не настаивал на клятве. В любом случае гуроны ее нарушат, и сенеки никогда не будут уклоняться от боя.
И все же Гонка был рад, что ему не пришлось уговаривать гуронов на разрыв союза с французами, пусть даже и временный. Он держал эту возможность про запас и воспользовался бы ею только в случае крайней нужды. Гуроны и так потерпели полное поражение, и теперь они не смогут заявить, будто сенеки увильнули от честного боя. Все вышло честь по чести, и женщины племени сенеков смогут сложить новые песни, прославляющие победу своих отважных воинов.
Постепенно перестрелка стихла, и ближе к полудню генерал де Мартен вместе с офицерами штаба вышел с белым флагом навстречу генералу Пеппереллу. Французский главнокомандующий быстро приветствовал генерала, обнажил шпагу и протянул ее Пеппереллу.
– Вы совершили невозможное, сэр, – сказал он. – Вы захватили Луисберг.
Пепперелл повел себя не менее благородно:
– Ваши войска проявили доблесть и мужество, сэр. Вам нечего стыдиться.
Они быстро обсудили условия сдачи крепости. Французские офицеры должны были сдать шпаги, но им разрешалось оставить при себе огнестрельное оружие, так же как и солдатам. Они обязаны без промедления покинуть остров Кейп-Бретон и на лодках и баржах, которые обязалось предоставить английское командование, переправиться на материк и через Квебек вернуться назад во Францию. Перед уходом все должны были поклясться, что никогда больше не выступят с оружием против Великобритании и ее колоний в Новом Свете.
Гонка тоже предъявил свои требования к потерпевшим поражение индейцам. Сахемы и военные вожди должны были передать победителям свои головные уборы, а старшие воины – перья, которые втыкали в волосы. Когда они вернутся в свои селения, их соплеменники поймут, что они потерпели поражение, и никто не сможет хвастаться нeодержанными победами.
В тот же день французы начали покидать остров. Ренно и Эличи стояли на берегу, чтобы не пропустить Золотого Орла, но того нигде не было видно. Предчувствуя, чем закончится битва, он исчез бесследно. Ренно оставалось лишь надеяться, что их пути еще пересекутся.
На следующий день главный квартирмейстер генерала Пепперелла подсчитал все припасы форта Луисберг и доложил генералу, что уже по истечении месяца запасы продовольствия в крепости подошли бы к концу. Рис, мука и бобы почти закончились.
Сенеки и могауки рвались домой, и генерал Пепперелл разрешил им уйти. На следующее утро они должны были выйти в путь и направиться сначала в округ Мэн, а уже оттуда повернуть на юго-запад.
Вечером военачальники устроили ужин в честь Гонки, все благодарили его. Генерал Пепперелл подарил ему французскую шпагу, по очереди с речами выступили все командиры.
Великий сахем сидел с непроницаемым лицом; казалось, его совершенно не трогали хвалебные речи в его адрес. Он кратко ответил сразу всем.
– Сенеки и другие народы союза ирокезов – друзья англичан и английских колонистов, – сказал он. – Вместе мы одержали победу над врагами. Мы будем друзьями до тех пор, пока я живу на этом свете.
Позже тем же вечером Джефри Уилсон попрощался с Ренно и пообещал, что самое позднее следующим летом они обязательно встретятся вновь. Потом в лагерь сенеков пришел Нед Ридли, он тоже хотел попрощаться со своим новым другом.
– Мы еще встретимся, Ренно, – сказал он. – Я в этом уверен.
Сенеки и могауки ушли на рассвете. Корабли британского флота перевезли их на материк, и индейцы, попрощавшись, исчезли в лесу.
В тот же день генерал Пепперелл и адмирал Маркем закончили письменные отчеты о прошедшей кампании. Адмирал передал депеши капитану одного из военных шлюпов и приказал без промедления доставить их в Лондон. Хотя официально Англия не объявляла войны Франции, в Лондоне все будут рады, что форт Луисберг пал.
Когда на остров Кейп-Бретон вновь прибыли гражданские суда, они приняли на борт ополченцев и тут же направились в Бостон. Их сопровождали несколько военных судов королевского флота. «Красным мундирам» должны были прибыть на смену новые полки, которые Лондон обещал прислать в самом скором времени.
В Бостонском порту, чтобы приветствовать героев, собрались целые толпы. Ополченцы строем прошли сквозь город с развевающимися полковыми знаменами. Церемонии были краткими, все понимали, что люди устали после такого длительного похода и мечтают быстрее попасть домой. Вечером командиры были приглашены на банкет, который дал в их честь губернатор Шерли, а утром ополченцы отбыли домой: отряды из Род-Айленда, Коннектикута, Нью-Йорка и Виргинии – морем, из Нью-Гэмпшира и Массачусетса – пешком.
Бригадный генерал Уилсон вместе с офицерами своего штаба двигался верхом во главе ополченцев. Майор Доремус не мог идти и вместе с другими тяжелоранеными офицерами ехал в коляске. Один из батальонов возглавлял Том Хиббард, получивший звание майора.
В маленьких городках и деревнях, через которые они проходили, на улицу высыпали все жители. Девушки бросали ополченцам цветы, женщины и мужчины угощали их едой и элем, в более крупных поселках местные власти настаивали на праздничных церемониях. Поэтому ополченцы продвигались медленно, дорога до форта Спрингфилд растянулась на неделю.
Караульные сообщили о приближении ополченцев, и все местные жители собрались, чтобы приветствовать родных и близких. В городе разожгли костры в честь победы, на поляне напротив стен форта уже жарилось на вертелах мясо. Толпа народа выстроилась вдоль главной улицы го; родка, Хай-стрит, много людей стояло и у самого форта.
Как только народ увидел Эндрю Уилсона и его офицеров, раздались радостные крики, которые тут же смолкли, когда появились раненые. Но майор Доремус так искренне улыбался и махал толпе, что люди быстро успокоились и со всех сторон снова зазвучали приветственные возгласы.
Милдред Уилсон стояла напротив въезда в форт, и Эндрю увидел ее, еще не подъехав к воротам. Они улыбнулись друг другу и поцеловались так нежно, как целуются молодые возлюбленные.
– Возможно, войны теперь не будет долго-долго, – сказал Эндрю. – Молю Бога, чтобы мне больше не пришлось вести войска в бой.
Нетти Хиббард протиснулась сквозь толпу и бросилась к мужу, когда он соскочил на землю. Том крепко обнял ее и рассмеялся, увидев, что она плачет.
Капитан Джефри Уилсон тщетно пытался найти взглядом Адриану Бартель. Ее нигде не было видно. Он протянул поводья ординарцу и прошел сквозь толпу горожан. Мужчины пожимали ему руку, женщины целовали.
Наконец Джефри вышел на поляну, где готовился пир. И тут он заметил Адриану, в белом переднике поверх шерстяного платья. Она раскраснелась у огня, поливая соусом мясо, которое поворачивали на вертеле два мальчугана.
Джефри остановился и уставился на Адриану. Она была так прекрасна, так желанна.
Адриана почувствовала, что на нее смотрят, и подняла голову. Глаза их встретились, она выронила половник и медленно направилась к нему.
Когда они сошлись, Джефри прочел в глазах Адрианы ответ, которого так долго ждал. Слова казались лишними, и он просто обнял ее.
Когда появился Рене Готье, Джефри даже почувствовал, было жалость к своему бывшему сопернику, но тот явно не нуждался в жалости. Сын с гордостью нес мушкет отца, на плече у Рене восседала дочка. С другой стороны рядом с Рене шла молодая гугенотка, Мишель. Она с улыбкой смотрела на Рене, в глазах ее при этом светилось столько нежности, что Рене можно было даже позавидовать. Мишель была очень хорошенькой, Рене явно нравился ей, и будущее семейства Готье представлялось вполне решенным.
Джефри обнял Адриану за талию, Адриана прижалась к нему, и они пошли разыскивать его родителей, чтобы рассказать им о своем решении.
Редко выдавался более удачный сезон охоты. Ренно каждый день ходил в лес вместе с Эличи, и они всегда возвращались домой с дичью. Ина сделала много запасов копченого мяса на зиму. Иногда братья брали с собой Уолтера: юноша прекрасно владел луком и умел безошибочно распознавать следы оленей.
– Уолтер, – рассказывал Ренно счастливой Балинте, – настоящий сенека, он достоин, считаться сыном Гонки.
Потом пришла зима. Молодой военный вождь часто ходил ловить рыбу на затянутые льдом озера и реки. Вместе с другими военными вождями он по очереди командовал сторожевым отрядом; регулярно посещал совет вождей; дважды отправлялся с поручениями в другие селения сенеков. Еще ему пришлось побывать в землях онейда, где он выступал от имени своего отца на тайном совете ирокезских племен.
Он продолжал жить один в своей хижине, хотя питался в основном в доме отца и матери. Ина настоятельно призывала его жениться, но Ренно так и не встретил ни одной подходящей женщины. Он не мог поступить, как поступали некоторые воины, позволяя родителям договориться о свадьбе с родителями девушки, которую сам воин не знал. Ренно слишком много общался с колонистами и англичанами и потому заявил матери, что женится лишь на той, которую полюбит.
Наступила весна, женщины приступили к работе на полях, воины снова взялись за охоту. Однажды во главе небольшого отряда ополченцев в селении появился Джефри Уилсон. Он привез много подарков и новостей.
Гонке Джефри подарил портрет короля Вильгельма III и мушкет с инкрустированным серебром прикладом, которые прислал великому сахему сам монарх. Ренно получил в подарок шпагу с богато украшенным драгоценными камнями эфесом. А вечером, сидя в домике Ренно, Джефри поведал другу последние новости:
– Ты удивишься, но остров Кейп-Бретон вернулся к французам. Уверен, что они скоро начнут восстанавливать Луисберг.
Ренно не верил своим ушам:
– Англичане отдали форт французам?
– У них не было выбора, – объяснил Джефри. – Официально обе страны не объявляли друг другу войны. По международным законам, Великобритания не имела права удерживать остров Кейп-Бретон, и король Вильгельм передал его назад королю Людовику.
Ренно не переставал удивляться европейским обычаям и законам.
– Значит, мы снова будем сражаться за Луисберг?
– Надеюсь, что нет. В Лондоне считают, что мы преподнесли французам хороший урок, и они не захотят повторять те же ошибки. Это мнение разделяют мой отец и генерал Пепперелл.
Ренно мрачно кивнул:
– Америка большая. Французские и английские колонисты могут быть друзьями.
– Так говорит и Адриана. – Джефри помолчал, потом добавил с улыбкой: – Я вот подумал, что ты, наверное, и не знаешь наших новостей. А может, и знаешь, ты ведь сам мне это предсказывал.
– Ты женился на Адриане! Это самое лучшее, что могло произойти с вами обоими!
– Да, и в конце лета у нас родится ребенок.
На секунду Ренно даже позавидовал другу, но это чувство быстро прошло. Адриана вышла замуж за человека, который во всех отношениях был достоин ее.
Они еще долго разговаривали о том, о сем, вдруг Джефри посерьезнел:
– У меня было много причин, чтобы приехать сюда. И вот одна из них. Я привез Гонке очень важное письмо. Я представляю, о чем идет речь в этом письме, но, пожалуй, не должен тебе об этом рассказывать.
На следующее утро за завтраком Джефри протянул великому сахему лист пергамента. Гонка сломал печать, развернул бумагу, но потом снова протянул ее Джефри:
– Скажи мне, что там написано.
Джефри объяснил, что это письмо от полковника Остина Ридли из Виргинии. Воинственные индейцы племени пимлико[39], жившие в Виргинии, замышляли серию набегов с тем, чтобы прогнать со своих земель белых поселенцев.
«Если понадобится, мы готовы драться, но надеемся, что можно прийти к соглашению и мирным путем, – писал полковник. – Я не прошу и не могу просить вас предпринять что-либо против другого индейского племени, но мне кажется, что сенеки могли бы помочь нам в разрешении этой сложной ситуации и предотвратить ненужное кровопролитие».
Великий сахем долго сидел совершенно неподвижно, потом сказал:
– Я не знаю, что происходит в Виргинии. Ридли мой друг. Возможно, местные индейцы хорошие индейцы, возможно, плохие. Я должен выяснить это. Если совет одобрит мое решение и Ренно даст согласие, мой сын станет моими глазами и ушами. Ренно поедет в Виргинию и узнает то, что необходимо знать мне.
Все надежды Ренно на то, что он спокойно будет жить дома, закончились крахом. Он боялся, что это сложное и деликатное задание опять нарушит все его планы.
Он вполне имел право, будучи военным вождем, отказать отцу, но решил этого не делать. Гонка его отец, сам он настоящий сенека, а когда великий сахем приказывает, все сенеки обязаны подчиняться.
– Возможно, проблемы последуют совсем с другой стороны, – возразил Эндрю Уилсон. – Ополченцы поговаривают о том, чтобы вернуться домой. Они провели здесь много месяцев, сроки их контрактов давно истекли, и они не собираются оставаться до скончания века.
Они сидели вдвоем с Пеппереллом в палатке генерала, но тот все равно понизил голос:
– Французам приходится гораздо хуже, чем нам, вот я и подумал…
Бригадный генерал Уилсон просиял:
– То есть вы хотите напасть на Луисберг и тем самым завершить наконец эту осаду?
Пепперелл кивнул:
– Риск, конечно, огромный. Но французы уже не так сильны, как вначале. И мне бы хотелось, чтобы мы это сделали до того, как наши полки начнут разбредаться по домам.
– Подними этот вопрос перед остальными командирами, Уилл. Надо узнать их мнение.
Генерал вызвал к себе в палатку всех командиров и обрисовал им свой план.
Лорд Данмор вскочил на ноги:
– Мои люди так истосковались по цивилизации, что готовы на куски разорвать этот Луисберг. Я целиком и полностью вас поддерживаю, генерал!
– Виргинцы готовы атаковать крепость прямо сегодня, – заявил полковник Ридли.
– Мы «за», – сказал командир ньюйоркцев, его поддержали командиры ополчения от Коннектикута, Род-Айленда и Нью-Гэмпшира.
Бригадный генерал Уилсон тоже высказал свое мнение:
– Я всегда стараюсь избегать лишних потерь, но, боюсь, выбор у нас невелик. Если мы не нападем на крепость сейчас, осада будет продолжаться неопределенно долгое время, ополченцы сотнями станут уходить домой, остальные заболеют и начнут тосковать. Оставшиеся сражаться не смогут, и тогда все, чего мы добились, будет впустую. Так что, по-моему, выбора нет. Массачусетс отдает полный отчет в возможных последствиях и все равно голосует «за».
Последним слово взял Гонка.
– Воины сенеки и могауки приплыли сюда, чтобы сражаться, – сказал он. – Они растолстели и обленились, на сердце у всех лежит камень. Теперь они снова будут сражаться и снова станут настоящими воинами.
На следующий день началась подготовка к решающему сражению. В штаб был вызван Ренно, он несколько часов просматривал и уточнял карты Луисберга. Командир Королевской артиллерии определил несколько мест в стенах крепости, которые, с его точки зрения, можно было проломить с помощью сильного артобстрела. Все солдаты получили дополнительный запас патронов и пороха.
В тот же день отряд скаутов Ренно пополнился еще сотней воинов. Им было приказано следить за тем, чтобы ни один вражеский разведчик не пробрался назад в крепость с информацией о скоплении войск на местах главного удара. На рассвете отряд индейцев скаутов вышел из лагеря колонистов и принялся прочесывать местность.
Под прикрытием темноты пушки выдвинули на переднюю линию укреплений. Одни орудия тянули лошади, другие – вспотевшие, ругающиеся про себя солдаты.
Перед полуночью армейские капелланы провели богослужение для всех желающих.
Был отдан приказ к началу сражения, и все подразделения вышли на свои позиции. «Красным мундирам» и ополченцам выдали штурмовые лестницы. Отказался от лестниц только Гонка. Он сказал, что его воины и так справятся со своей задачей.
В три часа ночи французы все еще не подозревали о нависшей над ними угрозе. На остров опустился густой туман, скауты Ренно тщательно выискивали вражеских разведчиков и уже убрали семерых.
Ровно в три начался артобстрел. Он продолжался полтора часа без перерыва. В ответ заговорили и пушки французов, наводчики защитников крепости ориентировались по огненным вспышкам орудий англичан, но в темноте они не могли проверить точность своих прицелов. Артиллеристам британской армии и колонии Род-Айленд было легче справиться с заданием, потому что они прекрасно представляли крепостные укрепления.
В половине пятого утра наступило краткое затишье. Ренно и его скауты повели к стенам крепости отряд подрывников, те заложили взрывчатку в нескольких местах. Раздались оглушительные взрывы, которые еще долго отдавались эхом в ночной тишине, после чего снова поднялся артобстрел. Он продолжался не менее часа.
Генерал Пепперелл следил за каждым действием своих подчиненных. Незадолго до рассвета он выслал вперед пехоту. Впереди шли сенеки и могауки, они разделились на три группы; центральной группой командовал сам Гонка, двумя другими – его старшие военные вожди. Вслед за индейцами в центре шли «красные мундиры», на левом фланге ополченцы колонии Массачусетс, на правом – ополченцы из других колоний. Так как солдаты регулярной британской армии не умели воевать в условиях Нового Света, впереди шли виргинцы полковника Ридли.
Индейские скауты стояли на левом фланге, которым командовал Сунайи. Он понимал, что Ренно лучше кого бы то ни было, представляет местность у стен крепости, и потому пустил его вперед. Когда Пепперелл подал сигнал к бою, молодой военный вождь резко бросился вперед, вслед за ним Эличи и другие воины. Сразу активизировались и остальные подразделения, и все двинулись вперед на крепость.
Артиллерия продолжала обстрел еще в течение десяти минут, пока атакующие части не подбежали к самой стене. Затем пушечная канонада вдруг смолкла.
На какое-то мгновение воцарилась неестественная тишина.
В неясном предутреннем свете Ренно видел прямо перед собой смутные очертания крепостной стены. Артиллеристы и подрывники поработали на славу, в одном месте в стене зияла большая брешь. Ренно пролез сквозь эту дыру и оказался в неприступном Луисберге. За ним последовали и остальные воины.
Генерал де Мартен поднял на защиту крепости все свои части. Он не был уверен, что именно собираются предпринять англичане, поэтому его войска и отряды индейцев рассредоточились на протяжении полумили. К тому времени, когда французы смогли локализовать места атаки англичан, те уже проникли внутрь крепости через три больших отверстия в стенах.
Ренно на бегу сразил одной стрелой воина-алгонкина, второй – французского пехотинца и, не останавливаясь, мчался вперед. Никаких инструкций никто ему не давал, но он уже решил, что будет делать. Не обращая внимания на выстрелы, он пробежал мимо солдатских казарм, мимо плаца и скоро уже был рядом с офицерским зданием, где когда-то жил сэр Филипп Ранд. Ренно надеялся, что дух его друга сейчас наблюдает и за ним, и за ходом всей битвы, которая стала возможной благодаря его героическому самопожертвованию. Сегодня они отомстят за сэра Филиппа.
Ренно обогнул сражавшихся ополченцев милиции Массачусетса и французских пехотинцев и наконец подбежал к одноэтажному домику полковника Алана де Грамона.
Ренно ударом плеча распахнул дверь.
Посреди гостиной лицом к нему стояла молодая женщина, Мари, полукровка, с которой Ренно однажды разделил постель. Очевидно, она жила с Грамоном, но Ренно так удивился, столкнувшись с женщиной в пылу сражения, что замер на месте.
Слишком поздно он заметил в руках у женщины дуэльный пистолет, похожий на те, которые подарил ему король Вильгельм и которые были сейчас за поясом у Ренно.
Мари выстрелила, но промахнулась.
Прежде чем Ренно успел что-то предпринять, в воздухе пролетел томагавк Эличи, и девушка замертво свалилась на пол.
Ренно перескочил через ее тело и открыл внутреннюю дверь.
Ну, наконец-то! Вот и Грамон в одежде Золотого Орла, за исключением военного головного убора вождя.
Грамон тут же узнал своего врага:
– Снова ты! Мне нужно было убить тебя еще тогда!
Грамон вскинул руку и метнул нож. Лезвие слегка задело висок Ренно, и нож впился в стену за ним.
Ренно выстрелил из дуэльного пистолета. Когда дым рассеялся, он увидел, что задняя дверь распахнута настежь, а Грамона нигде нет.
Молодой военный вождь тут же подскочил к двери, но на улице перед казармами шел бой, и трудно было что-либо разобрать.
Ренно пришлось на время выкинуть из головы личные счеты. Ему навстречу бежал крупный военный вождь гу-ронов с томагавком в руке. Эличи и второй воин-сенека, следовавшие за Ренно, не вмешивались. Вожди враги имели право честно сразиться друг с другом.
Гурон держал томагавк, и по тому, как он его держал, Ренно знал, что враг прицеливается. Еще секунда, и он может остаться без головы.
Ренно выхватил из-за пояса пистолет и мгновенно выстрелил. Времени прицеливаться не было, пришлось положиться на долгие часы тренировок.
Он на долю секунды опередил гурона. Пораженный вождь рухнул на землю.
Ренно справился с искушением снять скальп и головной убор вождя с поверженного врага и ринулся в гущу боя. Важнее сейчас было помочь сражающимся товарищам.
Снова Золотой Орел ускользнул от него. Ренно заподозрил, что маниту с большим удовольствием потешаются над двумя смертными. Теперь, в разгар боя, практически невозможно отыскать Золотого Орла, но Ренно чувствовал, что им суждено встретиться вновь. Их судьбы связаны друг с другом; настанет еще день, когда им придется сразиться один на один. Но это случится не сегодня.
Ренно рубил томагавком направо и налево, прокладывая себе путь среди французских солдат. Наконец он добрался до капитана Тома Хиббарда. Майор Доремус не мог подняться с земли, ему раздробило пулей коленную чашечку. Он был в сознании и сильно страдал от боли.
Том Хиббард вместе с еще несколькими ополченцами пытался сдержать целую толпу французских пехотинцев, порывавшихся захватить Доремуса. Рене Готье стоял рядом с лежащим на земле майором, он готов был застрелить первого, кто прорвался бы к командиру.
Воинам Ренно никаких приказов не требовалось. Они тут же выстроились в ряд перед Томом Хиббардом и пустили в ход томагавки и ножи. Ряды французов поредели, потом они бросились врассыпную.
– Спасибо, Ренно, – сказал Том и, не дожидаясь ответа, закричал: – Трубач, играй сбор! – Том решил взять командование батальоном на себя, и Ренно с радостью видел, как он решительно раздает приказы относительно нового наступления. Хиббард стал настоящим командиром.
Повсюду в крепости царила неразбериха. Английские «красные мундиры», как и французские пехотинцы, были совершенно не обучены спонтанному бою и только осложняли положение. Виргинцы вели себя более уверенно, они наседали на врага в центре. Полковник Ридли действовал в полном согласии с Гонкой, вместе они уже вынудили сложить оружие и сдаться несколько рот солдат в белой с золотом форме.
Джефри Уилсон, охваченный боевым неистовством, доблестно сражался рядом с Гонкой. Отвлекался он лишь тогда, когда надо было передать сообщение великого сахема полковнику Ридли.
После окончания битвы Гонка со всеми почестями произвел Джефри в ранг старшего воина племени сенеков. Батальон нью-йоркских ополченцев из форта Олбани возглавлял атакующих на правом фланге. Против них были выставлены отряды крепких, ловких и отважных гуронов, и сражавшиеся на этом фланге воины сенеки и могауки вынуждены были призвать на помощь своих братьев. Гонка тут же перебросил всех своих воинов на правый фланг, и сенеки наконец-то столкнулись в решительной схватке со своими заклятыми врагами.
Ренно и его воины ринулись в бой как на крыльях. Низко пригибаясь, они обрушили на гуронов лавину стрел. Враги отвечали тем же. Обе стороны пользовались своим древним оружием, которым владели в совершенстве, и отложили в сторону полученные от французов и англичан мушкеты.
Понемногу сенеки начали теснить гуронов. В конце концов, и их оборона была сломлена, сенеки и могауки одержали полную победу.
Индейские воины бросились вперед, чтобы снять скальпы с убитых врагов, а Ренно тем временем вернулся к домику Грамона, туда, где он одержал верх над военным вождем гуронов. Тело вождя лежало нетронутым на том же месте, и Ренно взял то, что принадлежало ему по праву, – скальп и головной убор вождя.
Алгонкины в спешке отступали, их сахем сам нашел Гонку и протянул ему полоску вампума с белыми ракушками. Великий сахем принял дар, алгонкинские вожди тут же сообщили об этом своим воинам, и те сразу прекратили бой. Самое многочисленное племя восточного побережья вступило в союз с французами и проиграло. Их сахем дал торжественную клятву никогда больше не воевать против ирокезов, и алгонкины более полувека держали свое слово.
После этого капитулировали и оттава. Они, правда, пообещали лишь хранить нейтралитет в течение этого боя, но Гонка ничего большего от них и не требовал. Сенеки всегда будут готовы сразиться с оттава. Если настоящего урока для оттава оказалось недостаточно, им предстоит в будущем испытать на себе всю мощь ирокезских воинов.
Военные вожди гуронов пришли к Гонке и объяснили ему, что в отсутствие Золотого Орла не могут формально сложить оружие. Великий сахем прекрасно знал хитрую натуру гуронов и понимал, что это всего лишь отговорка, просто гуроны всячески избегали открытого признания в собственном поражении.
Но поражение было очевидно, и потому Гонка не настаивал на клятве. В любом случае гуроны ее нарушат, и сенеки никогда не будут уклоняться от боя.
И все же Гонка был рад, что ему не пришлось уговаривать гуронов на разрыв союза с французами, пусть даже и временный. Он держал эту возможность про запас и воспользовался бы ею только в случае крайней нужды. Гуроны и так потерпели полное поражение, и теперь они не смогут заявить, будто сенеки увильнули от честного боя. Все вышло честь по чести, и женщины племени сенеков смогут сложить новые песни, прославляющие победу своих отважных воинов.
Постепенно перестрелка стихла, и ближе к полудню генерал де Мартен вместе с офицерами штаба вышел с белым флагом навстречу генералу Пеппереллу. Французский главнокомандующий быстро приветствовал генерала, обнажил шпагу и протянул ее Пеппереллу.
– Вы совершили невозможное, сэр, – сказал он. – Вы захватили Луисберг.
Пепперелл повел себя не менее благородно:
– Ваши войска проявили доблесть и мужество, сэр. Вам нечего стыдиться.
Они быстро обсудили условия сдачи крепости. Французские офицеры должны были сдать шпаги, но им разрешалось оставить при себе огнестрельное оружие, так же как и солдатам. Они обязаны без промедления покинуть остров Кейп-Бретон и на лодках и баржах, которые обязалось предоставить английское командование, переправиться на материк и через Квебек вернуться назад во Францию. Перед уходом все должны были поклясться, что никогда больше не выступят с оружием против Великобритании и ее колоний в Новом Свете.
Гонка тоже предъявил свои требования к потерпевшим поражение индейцам. Сахемы и военные вожди должны были передать победителям свои головные уборы, а старшие воины – перья, которые втыкали в волосы. Когда они вернутся в свои селения, их соплеменники поймут, что они потерпели поражение, и никто не сможет хвастаться нeодержанными победами.
В тот же день французы начали покидать остров. Ренно и Эличи стояли на берегу, чтобы не пропустить Золотого Орла, но того нигде не было видно. Предчувствуя, чем закончится битва, он исчез бесследно. Ренно оставалось лишь надеяться, что их пути еще пересекутся.
На следующий день главный квартирмейстер генерала Пепперелла подсчитал все припасы форта Луисберг и доложил генералу, что уже по истечении месяца запасы продовольствия в крепости подошли бы к концу. Рис, мука и бобы почти закончились.
Сенеки и могауки рвались домой, и генерал Пепперелл разрешил им уйти. На следующее утро они должны были выйти в путь и направиться сначала в округ Мэн, а уже оттуда повернуть на юго-запад.
Вечером военачальники устроили ужин в честь Гонки, все благодарили его. Генерал Пепперелл подарил ему французскую шпагу, по очереди с речами выступили все командиры.
Великий сахем сидел с непроницаемым лицом; казалось, его совершенно не трогали хвалебные речи в его адрес. Он кратко ответил сразу всем.
– Сенеки и другие народы союза ирокезов – друзья англичан и английских колонистов, – сказал он. – Вместе мы одержали победу над врагами. Мы будем друзьями до тех пор, пока я живу на этом свете.
Позже тем же вечером Джефри Уилсон попрощался с Ренно и пообещал, что самое позднее следующим летом они обязательно встретятся вновь. Потом в лагерь сенеков пришел Нед Ридли, он тоже хотел попрощаться со своим новым другом.
– Мы еще встретимся, Ренно, – сказал он. – Я в этом уверен.
Сенеки и могауки ушли на рассвете. Корабли британского флота перевезли их на материк, и индейцы, попрощавшись, исчезли в лесу.
В тот же день генерал Пепперелл и адмирал Маркем закончили письменные отчеты о прошедшей кампании. Адмирал передал депеши капитану одного из военных шлюпов и приказал без промедления доставить их в Лондон. Хотя официально Англия не объявляла войны Франции, в Лондоне все будут рады, что форт Луисберг пал.
Когда на остров Кейп-Бретон вновь прибыли гражданские суда, они приняли на борт ополченцев и тут же направились в Бостон. Их сопровождали несколько военных судов королевского флота. «Красным мундирам» должны были прибыть на смену новые полки, которые Лондон обещал прислать в самом скором времени.
В Бостонском порту, чтобы приветствовать героев, собрались целые толпы. Ополченцы строем прошли сквозь город с развевающимися полковыми знаменами. Церемонии были краткими, все понимали, что люди устали после такого длительного похода и мечтают быстрее попасть домой. Вечером командиры были приглашены на банкет, который дал в их честь губернатор Шерли, а утром ополченцы отбыли домой: отряды из Род-Айленда, Коннектикута, Нью-Йорка и Виргинии – морем, из Нью-Гэмпшира и Массачусетса – пешком.
Бригадный генерал Уилсон вместе с офицерами своего штаба двигался верхом во главе ополченцев. Майор Доремус не мог идти и вместе с другими тяжелоранеными офицерами ехал в коляске. Один из батальонов возглавлял Том Хиббард, получивший звание майора.
В маленьких городках и деревнях, через которые они проходили, на улицу высыпали все жители. Девушки бросали ополченцам цветы, женщины и мужчины угощали их едой и элем, в более крупных поселках местные власти настаивали на праздничных церемониях. Поэтому ополченцы продвигались медленно, дорога до форта Спрингфилд растянулась на неделю.
Караульные сообщили о приближении ополченцев, и все местные жители собрались, чтобы приветствовать родных и близких. В городе разожгли костры в честь победы, на поляне напротив стен форта уже жарилось на вертелах мясо. Толпа народа выстроилась вдоль главной улицы го; родка, Хай-стрит, много людей стояло и у самого форта.
Как только народ увидел Эндрю Уилсона и его офицеров, раздались радостные крики, которые тут же смолкли, когда появились раненые. Но майор Доремус так искренне улыбался и махал толпе, что люди быстро успокоились и со всех сторон снова зазвучали приветственные возгласы.
Милдред Уилсон стояла напротив въезда в форт, и Эндрю увидел ее, еще не подъехав к воротам. Они улыбнулись друг другу и поцеловались так нежно, как целуются молодые возлюбленные.
– Возможно, войны теперь не будет долго-долго, – сказал Эндрю. – Молю Бога, чтобы мне больше не пришлось вести войска в бой.
Нетти Хиббард протиснулась сквозь толпу и бросилась к мужу, когда он соскочил на землю. Том крепко обнял ее и рассмеялся, увидев, что она плачет.
Капитан Джефри Уилсон тщетно пытался найти взглядом Адриану Бартель. Ее нигде не было видно. Он протянул поводья ординарцу и прошел сквозь толпу горожан. Мужчины пожимали ему руку, женщины целовали.
Наконец Джефри вышел на поляну, где готовился пир. И тут он заметил Адриану, в белом переднике поверх шерстяного платья. Она раскраснелась у огня, поливая соусом мясо, которое поворачивали на вертеле два мальчугана.
Джефри остановился и уставился на Адриану. Она была так прекрасна, так желанна.
Адриана почувствовала, что на нее смотрят, и подняла голову. Глаза их встретились, она выронила половник и медленно направилась к нему.
Когда они сошлись, Джефри прочел в глазах Адрианы ответ, которого так долго ждал. Слова казались лишними, и он просто обнял ее.
Когда появился Рене Готье, Джефри даже почувствовал, было жалость к своему бывшему сопернику, но тот явно не нуждался в жалости. Сын с гордостью нес мушкет отца, на плече у Рене восседала дочка. С другой стороны рядом с Рене шла молодая гугенотка, Мишель. Она с улыбкой смотрела на Рене, в глазах ее при этом светилось столько нежности, что Рене можно было даже позавидовать. Мишель была очень хорошенькой, Рене явно нравился ей, и будущее семейства Готье представлялось вполне решенным.
Джефри обнял Адриану за талию, Адриана прижалась к нему, и они пошли разыскивать его родителей, чтобы рассказать им о своем решении.
Редко выдавался более удачный сезон охоты. Ренно каждый день ходил в лес вместе с Эличи, и они всегда возвращались домой с дичью. Ина сделала много запасов копченого мяса на зиму. Иногда братья брали с собой Уолтера: юноша прекрасно владел луком и умел безошибочно распознавать следы оленей.
– Уолтер, – рассказывал Ренно счастливой Балинте, – настоящий сенека, он достоин, считаться сыном Гонки.
Потом пришла зима. Молодой военный вождь часто ходил ловить рыбу на затянутые льдом озера и реки. Вместе с другими военными вождями он по очереди командовал сторожевым отрядом; регулярно посещал совет вождей; дважды отправлялся с поручениями в другие селения сенеков. Еще ему пришлось побывать в землях онейда, где он выступал от имени своего отца на тайном совете ирокезских племен.
Он продолжал жить один в своей хижине, хотя питался в основном в доме отца и матери. Ина настоятельно призывала его жениться, но Ренно так и не встретил ни одной подходящей женщины. Он не мог поступить, как поступали некоторые воины, позволяя родителям договориться о свадьбе с родителями девушки, которую сам воин не знал. Ренно слишком много общался с колонистами и англичанами и потому заявил матери, что женится лишь на той, которую полюбит.
Наступила весна, женщины приступили к работе на полях, воины снова взялись за охоту. Однажды во главе небольшого отряда ополченцев в селении появился Джефри Уилсон. Он привез много подарков и новостей.
Гонке Джефри подарил портрет короля Вильгельма III и мушкет с инкрустированным серебром прикладом, которые прислал великому сахему сам монарх. Ренно получил в подарок шпагу с богато украшенным драгоценными камнями эфесом. А вечером, сидя в домике Ренно, Джефри поведал другу последние новости:
– Ты удивишься, но остров Кейп-Бретон вернулся к французам. Уверен, что они скоро начнут восстанавливать Луисберг.
Ренно не верил своим ушам:
– Англичане отдали форт французам?
– У них не было выбора, – объяснил Джефри. – Официально обе страны не объявляли друг другу войны. По международным законам, Великобритания не имела права удерживать остров Кейп-Бретон, и король Вильгельм передал его назад королю Людовику.
Ренно не переставал удивляться европейским обычаям и законам.
– Значит, мы снова будем сражаться за Луисберг?
– Надеюсь, что нет. В Лондоне считают, что мы преподнесли французам хороший урок, и они не захотят повторять те же ошибки. Это мнение разделяют мой отец и генерал Пепперелл.
Ренно мрачно кивнул:
– Америка большая. Французские и английские колонисты могут быть друзьями.
– Так говорит и Адриана. – Джефри помолчал, потом добавил с улыбкой: – Я вот подумал, что ты, наверное, и не знаешь наших новостей. А может, и знаешь, ты ведь сам мне это предсказывал.
– Ты женился на Адриане! Это самое лучшее, что могло произойти с вами обоими!
– Да, и в конце лета у нас родится ребенок.
На секунду Ренно даже позавидовал другу, но это чувство быстро прошло. Адриана вышла замуж за человека, который во всех отношениях был достоин ее.
Они еще долго разговаривали о том, о сем, вдруг Джефри посерьезнел:
– У меня было много причин, чтобы приехать сюда. И вот одна из них. Я привез Гонке очень важное письмо. Я представляю, о чем идет речь в этом письме, но, пожалуй, не должен тебе об этом рассказывать.
На следующее утро за завтраком Джефри протянул великому сахему лист пергамента. Гонка сломал печать, развернул бумагу, но потом снова протянул ее Джефри:
– Скажи мне, что там написано.
Джефри объяснил, что это письмо от полковника Остина Ридли из Виргинии. Воинственные индейцы племени пимлико[39], жившие в Виргинии, замышляли серию набегов с тем, чтобы прогнать со своих земель белых поселенцев.
«Если понадобится, мы готовы драться, но надеемся, что можно прийти к соглашению и мирным путем, – писал полковник. – Я не прошу и не могу просить вас предпринять что-либо против другого индейского племени, но мне кажется, что сенеки могли бы помочь нам в разрешении этой сложной ситуации и предотвратить ненужное кровопролитие».
Великий сахем долго сидел совершенно неподвижно, потом сказал:
– Я не знаю, что происходит в Виргинии. Ридли мой друг. Возможно, местные индейцы хорошие индейцы, возможно, плохие. Я должен выяснить это. Если совет одобрит мое решение и Ренно даст согласие, мой сын станет моими глазами и ушами. Ренно поедет в Виргинию и узнает то, что необходимо знать мне.
Все надежды Ренно на то, что он спокойно будет жить дома, закончились крахом. Он боялся, что это сложное и деликатное задание опять нарушит все его планы.
Он вполне имел право, будучи военным вождем, отказать отцу, но решил этого не делать. Гонка его отец, сам он настоящий сенека, а когда великий сахем приказывает, все сенеки обязаны подчиняться.